Владек Шейбал

Глава двадцать девятая
После возвращения молодоженов из поездки в Лондон они при встречи вернули ключи со словами благодарности, проговорив в конце:
- Не волнуйтесь, мистер Шейбал, мы ничего не поломали и не испортили. Ваш просторный дом такой красивый и уютный, мы прекрасно провели время.
- Перед отъездом я вымыла всю посуду, протерла пыль и помыла полы, - добавила молодая женщина, желая до конца произвести на иностранца приятное впечатление.
Владислав, приобретя среди японцев друзей - а это оказалось крайне затруднительно - об этом говорили сказывающиеся недопонимания в актерской среде, приступил, или, как следует сказать, вернулся к работе, к своей финальной части фильма, самой сложной. Каждый день просыпаясь с первыми лучами солнца к завтраку, Влад ощущал тревожное покалывание в груди: он не знал, откуда придет опасность, но точно знал - беды не миновать.
В назначенный день ближе к вечеру компания подготовилась к съемкам на причале: в тот момент ослепший герой Ричарда Чимберлена должен был вести жесткий спор с капитаном Черного корабля, когда решался вопрос жизни и смерти. Перед этой роковой сценой Владислав был непривычно бледен, по телу его то и дело пробегал холодок. Что это? Предупреждающий знак или непонятная усталость? "Возьми себя в руки, старый болван! - твердил он самому себе, заставляя все чувства подчинить силе воли. - Разве ты не рисковал, не проходил через огонь, бомбы и крушения? Что теперь может угрожать?"
Мотор, камера, песчаный вечерний берег, шум прибоя за спиной. Все серьезные, сконцентрированные, в тяжелых исторических костюмах. Владислав начинает язвительную роль, он знал наизусть свою речь, репетируя ранее изо дня в день,но что-то тревожное-непонятное вновь кольнуло в груди - такое чувство некогда испытал он перед немецким пленом во время Варшавского восстания, все его существо напряглось, взбунтовалось и вместо произнесения речи Владислав обратился к Джерри Лондону, оператор тут же выключил камеру.
- Джерри, - голос Влада прозвучал сердито, даже грубо, - я не могу продолжить играть этот эпизод, ибо опасаюсь, что стрелы по ошибке могут попасть мне в шею, глаз, живот или пробить легкое.
- Почему ты беспокоишься об этом именно сейчас? Мы все заранее предусмотрели - твою грудь прикрывает пробковый корсет, тебе не грозит опасность.
- Вы полагаете, того достаточно для моей безопасности? Я не желаю умирать, истекая кровью.
- Так каковы твои предложения? - воскликнул режиссер, размахивая руками от негодования. - Ты хочешь сорвать время съемки?
- Может, вам стоит сделать нечто наподобие куклы, нарядив ее в мой костюм? Так будет легче для вас и безопаснее для меня - никакого риска.
Джерри задрожал от ярости и нетерпения, его лицо побагровело в злости.
- У нас нет на это времени, Влад, - закричал он, - либо ты соглашаешься на сегодняшнюю съемку, либо ты уволен.
Владислав хотел было что-то возразить, но не стал. Он окинул взглядом лица актеров: половина с пониманием проявляла сочувствие, половина теребила руки в нетерпении. Инстинкт актера, стремящегося к совершенству во всех видах искусства, победил и тогда он, умоляюще глянув в испуганные глаза Алана, со вздохом проговорил:
- Хорошо, будь по-вашему, я готов, - а мысленно взмолился: "Господи, защити меня от смерти, дай пожить хотя бы еще немного".
Камера, мотор... Беспокойный стук сердца, к горлу подступила тошнота. Несколько слов, неровные попытки героев задеть друг друга за живое, взмах самурайского меча дрожащими руками "англичанина", усмешка "капитана" и... Несколько стрел, взвив в воздух, застряли в пробковом корсете. Владислав из последних сил ртом глотнул свежий морской воздух, тупая боль в секунду пробежала по телу ион упал, потеряв сознание, хотя посредством нечеловеческих усилий старался продержаться до победного конца.
Джерри Лондон криком остановил съемку и присутствующие разразились бурными аплодисментами.
- Владек молодец, достойный человек своего дела, - заметил Ричард, сняв повязку с глаз.
Алан медленным шагом приблизился к другу, присел, слегка коснулся его руки:
- Можешь вставать, Влад, пойдем перекусим чего-нибудь.
Но тот продолжал лежать без ответа, лишь тени оперения стрел касались его ресниц. Алан уже ниже склонился над ним, в тревоге приложил ладонь к его щекам и, резко отскочив, воскликнул:
- Господи, он холодный!
Вокруг началась паника. Джон Риз-Дэвис с осуждением бросил на режиссера взгляд черных глаз, проговорил:
- А ведь Владек предупреждал тебя и, получается, что не зря.
Джерри ничего не ответил на правильное осуждение, он приказал одному из помощников найти врача, а сам скрылся в толпе, отдавая распоряжения завершить работу до следующего раза.
Владислава, все еще находящегося без сознания, подняли, кое-как усадили на стул. Алан расстегнул ворот рубахи и ужаснулся - одна из стрел, пролетев мимо защитного корсета, угодила прямо в плечо. Вспомнив уроки армейской жизни во Франции и Палестине, он осторожно вытащил стрелу, из раны хлынула кровь. Тогда Алан достал из кармана салфетки, принялся ими прикрывать рану до прихода медиков. Стоящий неподалеку и наблюдавший за всем действием японский актер Масуми Окада - высокий, статный красавец, перенявший от матери-датчанки и отца-японца все самое лучшее, приблизился к раненому, обратился к Алану:
- Позволь, я помогу.
- Не боишься крови?
- Раньше боялся, теперь не боюсь.
- Хорошо, тогда слушай внимательно: держи салфетки, меняя их по-очереди, а я стану его приводить в чувства, ведь если Влад заснет, но уже не проснется.
Владислав находился где-то между мирами, то вспышки света, то непроглядная темнота виднелись в его внутреннем взоре. Сквозь пелену пространства, в серой дымке он отдаленно слышал, что кто-то зовет его тихим, ровным голосом. Будто скованными руками, он дергал веками, затолкались темные ресницы, увлажнились. В глухом тумане, словно во сне, он прошептал по-польски: "Дядя Жозеф, мама подогрела молоко...", - и, сделав глубокий вдох, очнулся, сквозь приоткрытые веки увидев лицо Алана, но не архиепископа. Масуми, чуть склонившись, держал в руках окровавленные салфетки, изредка посматривая на больного.
- Слава Богу, все обошлось, - с улыбкой молвил Алан, как-то устало вздохнув.
К ним подошла медсестра с маленьким чемоданчиком. Масуми и Алан отошли немного в сторону, оба то сжимали, то разжимали липкие от крови пальцы. Медсестра обработала рану и отвела Владислава в кабинет врача, где ему наложили шов. Позже к раненному пришел Джерри, вид у режиссера был виноватым, однако, при виде живого, пришедшего в себя артиста, он сказал:
- Влад, извини за случившееся, но мне хочется повторить этот эпизод еще раз; я вижу, тебе ничто не угрожает.
Поведя раненным плечом от боли, Владислав глянул на него покрасневшими глазами, ответил:
- Нет, я больше не стану рисковать собой, довольно. Я устал, мне хочется спать.
Доктор отвел Джерри в сторону, шепнул на ухо:
- Мистеру Шейбалу необходимы покой и медицинское наблюдение. Это займет неделю, не больше.
Влад был благодарен врачу за содействие и за то,что тот понял его, поддержал в трудный миг. Первые два дня Владислав не выходил из комнаты, соблюдая постельный режим. Раненное плечо причиняло боль при малейшем движении, но жара не было, даже голова перестала кружиться. Раз в день к нему заходила медсестра, обрабатывала рану и, пожелав скорейшего выздоровления, уходила. Время от времени к нему наведывались то Алан с розовыми персиками, то Масуми, и оба они проявляли к нему сочувствие и оказание дружеской поддержки - такая связь между людьми после спасения жизни. Владислав был рад видеть у своего изголовья этих людей, знал, что лишь благодаря им он здесь в теплой светлой комнате, а не в холодном цинковом гробу.
На третий день Влад смог уже стоять на ногах, боль в плече уступила место ноющему покалыванию, но было терпимо. У него в запасе оставалось немного дней отдыха и ему вдруг захотелось исследовать Овасу и его окрестности в одиночестве, отдохнуть от городской суеты, посидеть вот так просто под деревом, завороженно слушать, как поет ветер меж веток, как легко шелестит трава под ногами, а в голубом небосводе, если запрокинуть голову, можно разглядеть одинокого орла. Простое человеческое счастье, гордый покой.
Первым делом Владислав отправился на вершину холмов, густо покрытых лесами. Заблудиться в них - в этих джунглях, было равносильно смерти, но он всегда рисковал, делая усилием воли последний шаг, и вот густой лес уже окружал его со всех сторон. Деревья были настолько высоки, что кронами закрывали солнце и даже днем здесь разливалась темнота, изредка окутанная тонкими лучами. Пробираться по зарослям оказалось труднее, чем представлялось: ноги то и дело путались в высокой траве либо цеплялись за корни деревьев. Изредка какая-то птица с криком пролетала над головой, а так было тихо и почти безжизненно, словно все живое на земле разом куда-то исчезло. В это время в душе Владислава поселилось опасение, смешанное со страхом и сомнением: зачем он здесь, что тут ищет? Он осознал свою оплошность и хотел было вернуться назад, как к нему под ноги упал банан. Недолго думая, Влад поднял голову и оцепенел от неожиданности: на него сверху смотрело большое семейство обезьян - четыре крупные особи и шестеро детенышей. он поднял упавший банан, протянул его вожаку и проговорил: "Спасибо, держи". Животные без страха наблюдали за ним, в их глазах было больше любопытства и удивления, нежели опасения. Владислав сделал шаг вперед, протянул руку в надежде погладить смешных зверей, но обезьяны расценили его действия как угрозу, вожак издал страшный рев и все взрослые особи принялись кидать в незадачливого путешественника фрукты, ветки, листья. Инстинкт, сохранившийся от первых людей, подсказал "берегись" и Влад со всех ног, позабыв о больном плече, ринулся прочь. Он бежал по траве, падал, потом поднимался, ветви больно хлестали по лицу и рукам, но он не останавливался ни на секунду, понимая, что стая диких обезьян, охраняя свою территорию от чужаков, в любой момент может разорвать его в клочья и его останки вряд ли кто найдет.
К счастью, лес стал редеть, а обезьяны прекратили погоню. Владислав устало опустился на траву, тяжело дыша. Он был счастлив, что остался жив - второй раз, и несчастлив одновременно: по собственной глупости отправился по неизведанным местам в чужой стране, язык которой не знал. Столько самоуверенности и за то был наказан. Обезьяны - не первый ли знак предупреждения Божьего гнева за прямую гордыню? Произошедшим Влад поделился с Масуми Окада, когда тот пришел вечером навестить его, принеся с собой плитку шоколада и чай. К счастью, он родился и жил первые три года во Франции и знал французский язык как родной. Разговор они вели на французском. Владислав поведал Масуми о случае с обезьянами в джунглях, на что тот, грустно покачав головой, сказал:
- Слава Богу, ты чудом уцелел. Эти дикие обезьяны крайне агрессивны и опасны, у них острые клыки и они всегда нападают стаей. Не ходи больше в джунгли, это рискованно. И еще: не в коем случае не гуляй посреди рисовых полей, как бы они не манили тебя своей красотой, ибо в них обитают множество водяных змей, особо ядовитых. Но, и это самое главное: не броди в одиночестве по городу в темное время, здесь не Токио, люди в Овасу иные.
Он не сообщил подробно о местных традициях,но Влад понял его намек. Масуми был наполовину датчанин, к тому же крещенный в католическом соборе, может, оттого и решил помочь иноземцу вопреки остальным японцам? Перед уходом он наклонился к Владу, прошептал:
- Никому здесь не доверяй, слышишь? Никому, - и ушел, оставив того в осознании беспомощности перед чуждыми, непонятными традициями.
Владислав не был смелым, отчаянным человеком, скорее, в нем присутствовала тяга к риску, к необычным поступкам, последствия которых не мог предугадать никто, даже он сам. И вот эта рискованность - но не геройство, не давало покоя его смятенной душе, что не могла долго находиться в бездействии в четырех стенах. Исследовав прибрежные пляжи неподалеку от гостиницы - в этом бурном потоке океана, выбрасывающего с грохотом пенистые волны о песчаный берег, а над блестевшей в солнечном свете синеве с криками пролетали огромные чайки, Влад на время забывался: он садился на теплый песок, подставляя измученное лицо жарким лучам и так замирал, с упоением прислушивался к шуму прибоя, к крикам морских птиц и приглушенному шелесту песка и камней, пропуская все эти звуки сквозь себя через сердце. В такие мгновения его никто не беспокоил, а пляж в полдень становился безлюдным. Лишь он один сидел у воды, прищурившись, глядел на океан, невольно вспоминая те дни в Альтварпе, когда он, будучи еще двадцатилетнем юношей, прогуливался в тиши лесов, над кронами сосен носились чайки, а до ушей долетал шум прибоя. Да, тогда он был счастлив, счастлив и теперь, воссоединяясь один с природой, становился маленьким пятнышком на ее просторе.
Владислав с самого рождения отличался от остальных: он существовал как бы за пределами человеческого мира, живя в не его законах, силой воли отстаивая через и сквозь себя - не сразу - право на собственное волеизъявление вопреки правилам и традиционным стереотипам. Борьба за жизнь в плену сменилась борьбой уже в мирное время с родными за будущее, о счастье котором он грезил с детства и которое не отпускало его до сего дня. Оглядываясь назад - уже издалека, Влад осознавал свою правоту, радовался тому, как сложилась его жизнь, ведь не став актером, разве смог бы он объездить весь мир, посетить, увидеть различные памятники культуры, пообщаться с народами, о которых читал лишь в книгах? Все было правильно, дорога трудна поначалу, но дальше - легче и шире.
Вечером, прогуливаясь по узким улицам Овасу между маленькими легкими домиками под черепичными крышами в тени палисадников, Влад приметил немолодую японку в ярко-алом кимоно. Не смотря на возраст, лицо и взор карих глаз незнакомки светились задором и какой-то манящей, завораживающей красотой, мимо которой мужчина не смог пройти. Их взоры встретились и так они смотрели друг на друга, словно изучая, пытаясь найти ответы на непонятные вопросы. Наконец, женщина не выдержала, первая помахала ему, Влад ответил ей кивком головы и широкой улыбкой. Но она не остановилась на простом приветствии, нежной ладонью поманила его к себе на веранду, а он как завороженный подошел к ней слишком близко для иностранца. Красивая женщина грациозно поднялась ему навстречу, проговорила на прекрасном английском:
- Добрый вечер, мистер. Вы, должно быть, здесь снимаетесь в фильме про самураев?
- Да, я актер и, признаться, крайне счастлив встречи с вами, ведь вы первый человек в этом городе, кто говорит по-английски.
Женщина улыбнулась какой-то манящей улыбкой и Владислав вдруг ощутил, как кровь прилила ниже живота, но он взял себя в руки, заставив не думать об этом. Он просто наслаждался ее присутствием, с упоением вдыхал аромат ее легких духов, и вот незнакомка, явно забавляясь его замешательством, продолжила разговор:
- Раньше я жила в Токио, несколько лет назад, будучи гейшей, обученной изящному мастерству в специальной школе для девочек. Помимо танцев, пения и игры на музыкальных инструментах нас обучали английскому языку и умению вести светскую беседу.
Пораженный ее откровением, Владислав спросил:
- И ты все еще танцуешь?
- Да, это искусство увлекло меня целиком. Если желаешь, приходи ко мне завтра в четыре часа, я буду ждать тебя.
Влад залился краской, но желал увидеть ее, почувствовать каждое ее движение, пропустить через себя это манящее видение, эту всю красоту сквозь шелковые одеяния и яркие броши.
В условное время он прибыл к порогу ее дома под сенью сакуры и вишни, журчание бегущего ручейка частым переливом отзывался в ушах. Сняв обувь, он шагнул на веранду и, пройдя сквозь низенькую дверь, очутился в темной комнате. Женский тонкий голосок раздался в другом конце комнаты, послышались шорох одежды и легкие шажки.
- Это ты? - в приглушенном полумраке вопросил Влад, отчего-то испугавшись движущейся фигуры.
Вдруг зажглась электрическая лампа и глаза, немного привыкшие к темноте, узрели перед собой прекрасную незнакомку в пышном многослойном кимоно, лицо ее, густо покрытое белилами, было накрашено: губы в темно-красный цвет, глаза подведены стрелками до висков, а на голове красовался парик с заколками и брошами в виде бабочек и цветов. Да и она сама в этом дивном наряде походила на яркую, нежную бабочку. Грациозным движением она подала для гостя подушку, а затем, взяв в руки небольшой струнный инструмент, стала играть, ловко выводя мелодию, кольца на ее пальцах при свете лампы своим блеском тоже исполняли какую-то мелодию - в такт ее движению - и этот маленький танец сам по себе был искусством - как взмах крыльев бабочки.
Закончив играть, гейша оставила инструмент и спросила:
- Тебе понравилась мелодия?
- Понравилась?! - воскликнул Владислав, в порыве поддавшись вперед. - Я не могу описать словами чувства, рожденные в моей душе! Это прекрасное чувство - единственное, что могу сказать. И ты прекрасна, ты очень красива.
Женщина взмахнула широкими рукавами, резко проговорила: "Есть только жизнь, есть смерть. Все остальное пустота, которая ничего не значит". Она поднялась и как пантера - грациозная, прекрасная, подошла к нему и передала в его руки музыкальный инструмент. Ее пальцы ненароком коснулись его ладоней, какая-то невидимая вспышка молнии пронеслась между ними. Владислав закрыл глаза, затаив дыхание, душа его будто вырвалась из тела и перенеслась сквозь века на пятьсот лет назад. Между трансом и реальностью он расслышал звук ее голоса:
- Играй, играй для меня.
- Но я не умею на нем играть, - шепотом, словно боясь кого-то разбудить, промолвил Влад.
- Нет, ты можешь. Просто возьми в руки сямисэн и закрой глаза, а пальцы сами сделают все за тебя.
Он прикрыл глаза, слабый отблеск света проникал сквозь длинные ресницы. Пальцы его, подвластные некой таинственной силе, дернули одну струну, затем другую. Он хорошо играл на фортепьяно, пару раз пробовал на скрипке и вот - пригодилось музыкальное образование. Чарующая тихая музыка наполнила полутемную комнату восточным мотивом, а она как лебедь танцевала перед ним, плавно, с изяществом и женской грацией исполняя древний танец; время, окутанное ими двоими, словно остановилось-замерло, а танец все повторялся и повторялся, уносясь как бы вглубь веков - через временное пространство тысячелетий.
Пальцы его замерли и она остановилась. Открыв глаза, Владислав не видел более света, не видел и ее. Вдруг совсем рядом зашуршали складки шелкового кимоно, но почувствовал сладкий аромат духов и ее горячее дыхание.
- Ты так похож на мою первую и единственную любовь, - прошептала она, - он был англичанином.
- Но я не англичанин, - также тихо молвил Влад, осознавая, что говорит глупость.
Женщина коснулась указательным пальцем его губ, сказала:
- Тсс, теперь это не имеет значения.
Ее ладони коснулись его щек, губы коснулись его губ, и руки их сплелись-переплелись, их учащенное дыхание стало единым, а кровь горячим потоком заструилась по жилам. И оба они более не видели ничего, лишь ощущали и слышали.
А за кромкой дальних гор встала бледно-серая луна, серебристой дорожкой расстелившись на поверхности океанской глади.
На рассвете, еще по безлюдным улицам Овасу, брел Владислав. Он бесшумно вошел в гостиницу, на цыпочках прошел по длинному коридору в свой номер, боясь разбудить кого-нибудь, и вот через несколько минут он расслабленно нежился в горячей ванне, наполненной водой и душистым ароматом пены. Он прикрыл глаза, блаженно улыбаясь при воспоминаниях о ночи, проведенной под сенью уютного домика гейши. Она была безумно хороша не смотря на возраст: маленькая, все еще тонкая, изящная, так нежно ласкавшая его. В темноте женщина шепотом поведала ему о своей жизни, когда будучи двадцатипятилетней девушкой по требованию родителей вступила в школу гейш, где юных девиц обучали искусству грации, ношению кимоно, как красиво улыбаться, как общаться; более того, будущим гейшам преподавали уроки литературы, музыки и иностранных языков. Гейша должна быть совершенна во всем, поддержать любой разговор и оставаться всегда желанной для мужчин.
- Я была старательной ученицей, а после стала востребованной у мужчин, будучи скромной и застенчивой, - добавила она и ее темные глаза, устремленные в неизведанные дали, стали еще темнее, - но потом в моей жизни появился ОН - тот, кого я любила больше всех и кого не смею забыть до сих пор. Он был англичанином, таким галантным, ласковым. Всякий раз он дарил мне подарки, а я не смела их отвергнуть, в душе мечтая стать его женой, и мне казалось, что он тоже любит меня. Мы стали жить вместе и мой любимый в один день сделал мне предложение. Ах, как я была счастлива! А потом после двух недель блаженства он исчез - не на день или два, навсегда. Я ждала его, ох, как ждала. Ночей не спала, готовилась ко встречи с ним. Целый год жила в бреду, раз за разом повторяя его имя при свете дня и на закате. Однажды после всех мучений он прислал мне письмо из Лондона, в котором сообщил, что женат и у него есть дети, прося в конце забыть его. И вот, ныне я живу здесь - в доме моих родителей, у меня не осталось ничего и никого.
Ее рассказ до глубины души растрогал Влада. Стараясь скрыть трепещущие волнение, он еще сильнее прижал ее к своей груди, словно желал растворить-соединить их похожие судьбы воедино, а сверху воздвигнуть незримый хрустальный колпак - преграду от внешнего мира.
После ванны он уснул и проспал до обеда. Его разбудил телефонный звонок - то был Алан. Друг оказался крайне взволнованным его долгим отсутствием и обрадовался, услышав в трубке знакомый голос.
- Ты куда пропал? Я тебя весь вечер искал, - воскликнул Алан, его эмоции были искренние, не наигранные.
- Приходи ко мне минут через тридцать, я тебе все расскажу, - сонным голосом ответил Владислав, жутко уставший.
Алан, как это всегда бывало, пришел к нему с тарелкой персиков. Друзья с удовольствием перекусили сочными фруктами, затем Влад, снизив голос, проговорил:
- Сегодняшней ночью я был в домике гейши, она уже немолода, но необычайно красива и изящна. Я пообещал ей, что познакомлю тебя с ней, ведь ты, как сам говорил, желаешь стать самураем - хотя бы духовно, а гейши и чайные церемонии - неотъемлемая часть самурайской жизни. Ну, так что? Ты согласен?
- Да, - молвил Алан и густо покраснел.
Когда начало смеркаться, два человека подошли к маленькому домику, сокрытому завесой широких ветвей. Кто то были,непонятно, так как надвигающаяся ночь спрятала лица незнакомцев. Один из них дважды постучал в калитку - это был условный знак. Из домика в широком кимоно выплыла маленькая фигурка и, не произнося ни слова, открыла дверь.
- Наконец, вы пришли! - радостно воскликнула женщина, посмотрела на одного, а затем перевела взгляд на другого.
- Это мой друг Алан, о котором я уже рассказывал.
- Очень приятно, - она склонила голову, Алан в ответ тоже поклонился, но Владислав приметил, что женщина старалась держаться его стороны.
В комнате уже был приготовлен чай для церемонии, и она, покоряясь традиции, наполняла терпким напитком чашу Алана, пела и танцевала перед ним, но не ему посвящались эти чарующие таинственные звуки - ее взгляд то и дело пересекался с большими глазами Влада, который единственный запал в ее душу, и танец этот готова она была повторять раз за разом только ради него одного.