последний архиепископ

Глава 9
Почему-то, когда жаждешь ожидаемого и живешь с мыслью о благополучном исходе, отбрасывая неприятные мысли в тайну души, получаешь обратный результат. Так и с Овсепом. Не успел он отправить Гертруде письмо, полное пленительных чувств и любви к единственной сердца его Магдалене, как получил ответное послание матери: в нем женщина строго-настрого запретила сыну даже помышлять о браке с гордой полячкой, чуждой им по крови и языку, более того, она пригрозила в конце, что ежели сын в "гордыне своей ослушается воли родительской, то будет проклят и изгнан из семьи во веки веков". Овсеп сидел на кровати у окна, невидящим ледяным взором глядел в черные небеса, и там - в вышине не было света, как теперь не горело огня в его обители. Пальцы его тряслись, на сердце давил тяжелый камень несбывшихся надежд и рухнувших планов на новую - счастливую жизнь с любимой. Он даже не плакал, ибо последнюю слезу пролил на похоронах отца, и с тех пор мама не раз изъясняла ему, что отныне он - единственный глава семьи, мужчина, а мужчины не плачут, они не имеют право на это. И теперь в тиши полуночной комнаты, где еще недавно так легко мечталось о Магдалене, Овсеп слышал лишь стук собственного сердца да уходящую вдаль пустоту. Будущее уплывало в тумане и виной всего того стала матушка - та, которую он боготворил всю жизнь.
На одеревенелых ногах он добрался до письменного стола и зажег одну-единственную свечу, неяркий свет упал на стены и потолок, окрасив их серым цветом. Дрожащими руками Овсеп развернул два письма, написанными разным почерком - одно полное любви и ярких грёз, другое грозное, властное. Молодой человек сделал глубокий вдох, словно то был последний глоток воздуха, и поднес письмо Магдалены к пламени. Он наблюдал с замиранием сердца, как бумага чернеет, превращается в пепел, а с ней и те слова, вдохновлявшие его на лучшие начинания. Вот и последнее "я люблю тебя" пожирал огонь и, не долго думая, Овсеп поднял крышку медного сосуда и бросил на дно оставшееся от письма. Последний край обуглился, последняя буква исчезла безвозвратно - как и его счастье.
Ночью он не сомкнул глаз, уставившись в темноту. Переживаний, горя более не ощущалось внутри, лишь невысказанная злоба на несправедливость мира и поступок родной матери, разрушивший его жизнь. К утру Овсеп немного задремал, но вскоре окончательно пробудился и как был - взлохмаченный, небритый, направился в кофейню Майкла. Там он заказывал одну чашку кофе за другой, и когда цифра достигла пятой, Майкл не выдержал, подошел и с полной заботой в голосе спросил:
- С тобой все в порядке?
Овсеп ничего не ответил, он взглянул в окно на улицу, искренне завидуя веселым, счастливым людям, и глаза его увлажнились против воли, но он сдержал порыв, вытер пальцами глаза и, не глядя на Майкла, молвил:
- Все у меня хорошо, только оставьте в покое, - встав из-за стола, положил деньги-оплату за заказ и ушел, оставив озадаченного англичанина за спиной.
В университет не пошел, а просто гулял по городу без дела, без цели. И чем дольше он вдыхал холодный воздух надвигающейся зимы, тем легче становилось на душе. Теперь, когда собственная мать предала его, Овсеп решил для себя с сего дня не оправдываться ни в чем, не соответствовать представлениям родных - кем должен быть идеальный сын, не быть чем-то обязанным, а просто жить для себя, в свое удовольствие, не останавливаться ни перед чем. С той поры он перестал каждый выходные проводить в доме милой тетушки Михалины, а чаще был завсегдатаем игрового дома, где вместе с друзьями распивал вино, играл в азартные игры, а затем проводил ночи в объятиях страстной Розалинды. Ему было несказанно хорошо и легко с ней: Розалинда не являлась ни его матерью, ни сестрой, ни возлюбленной, просто подруга, что всегда выслушивала его откровенные тайны и, как часто бывает, давала надежные советы:
- То, как поступила с тобою мать, невозможно оправдать, но понять вполне можно. Ты еще молод и горяч, тобою правят страсти к обладанию благородной красавицы, но пройдет время, страсти поутихнут и тогда вам обоим придется встать перед лицом традиций, и как знать, сможете ли вы понять друг друга, не разобьется ли ваша лодка об обычную жизнь, когда наступит череда разочарований? Может статься, твоя матушка предвидит все заранее?
Она снова дала совет, научила смотреть на мир трезвыми глазами, и чем дольше Овсеп говорил с Розалидной, тем яснее, понятнее становилось ему, будто невидимая рука приоткрывала завесу тайны. И теперь он не сердился на маму, по вечерам как прежде писал ей письма пламенной сыновней любви, а в пятницу приходил с гостинцами к тете Михалине, пил с нею чай с бисквитами, обсуждал студенческие дела, и можно было подумать, что жизнь вошла в привычное русло.
Так минуло два месяца - пролетели птицами незаметно за ежедневной рутинной суетой. Уже и экзамены на носу, и праздничные каникулы - то малое время, проводимое в кругу семьи за рождественским столом. Поздно вечером в крытом экипаже пан Добровольский возвращался домой со службы. Погода стояла морозная, чистый ночной воздух прорезали падающие снежные хлопья, мостовую, а также проспект постепенно укрывала белоснежная холодная пелена. Поигрывая золотой цепочкой от часов, мужчина устало смотрел в окно, он знал этот путь наизусть, за много лет ему был известен каждый дом, каждый поворот, и он точно знал, что в такое время и такую погоду улицы будут пусты. Вдруг его внимание привлек одинокий путник, явно заплутавший. Поравнявшись с ним, пан велел кучеру остановиться и, приоткрыв дверцу саней, крикнул незнакомцу:
- Извольте, пане, спросить: вы сбились с пути?
Путник явно опешил, но собрав волю в кулак, обернулся и его лицо показалось Добровольскому знакомым, а длинная шуба свидетельствовала о его явном непростом происхождении.
- Постойте! - мужчина подбежал к незнакомцу и дернул его за руку, и тут же воскликнул. - Овсеп?! Как ты здесь оказался? Да что с тобой?
Племянник сделал неверный шаг и просто рухнул на земь - прямо в новый снег. Мужчина ринулся к нему, силой пытаясь поставить его на ноги, но тщетно.
- Господи, Овсеп, да ты мертвецки пьян! - обернулся к кучеру, потребовал. - Скорее помоги посадить его в экипаж!
Вдвоем они кое-как уложили молодого человека в кресла, а тот словно провалился в глубокий сон до самого дома. С помощью Михалины, хлопотавшей над Овсепом, пан Добровольский спустился на кухню дать служанка кое-какие распоряжения, вскоре он вернулся в комнату с медным тазом и каким-то зельем в кувшине.
- Что ты намереваешься делать? - воскликнула в испуге Михалина.
- Буду приводить парня в чувства, как мне показал один офицер.
- Ты уверен?
- Мне не в первой, а ты, дорогая, ежели не побрезгуешь, достань полотенца и жди.
Пан постепенно начал вливать Овсепу жидкость из кувшина, попеременно делая перерывы. Когда кувшин опустел, мужчина наклонил голову племянника над тазом и подозвал взволнованную супругу. Вскоре Овсепа стало рвать. Михалина поддерживала его голову и вытирала подбородок, а пан Добровольский с довольной улыбкой повторял:
- Вот так, в следующий раз не будешь напиваться.
Утром, когда Овсеп выспался и окончательно пришел в себя, в гостиной состоялся неприятный для него разговор. Тетя Михалина, на сей раз предельно сердитая, начала:
- Я не стану сейчас упоминать ваше постыдное неподобающее поведение, коим вы опозорили себя и наш дом. Долгое время я закрывала на все глаза,ссылаясь на вашу молодость, но сегодня пришлось поставить все точки над i. Мало того, что вы пристрастились к вину, так еще на вашей шеи мы обнаружили следы помады - такое возможно только с блудницами. Вы унизили ваше положение, ваш древний род - и все ради чего? Ради дружбы с сыновьями мелких панов, проматывающих состояние в блуде и винопитии?!
- Сегодня я вынужден написать письмо вашей матери о неподобающим поведении сына, - пан Добровольский грозно нахмурил брови и покинул комнату.
Овсеп чувствовал себя в ловушке. Поверить только, за столь короткий срок на него навалилось множество препятствий и потерь да так, что он почти утратил рассудок в вине. Сейчас остро понимая суть происходящего, он упал на колени перед Михалиной, схватил ее руки в свои и дрожащим голосом, полного мольбы, воскликнул:
- Тетушка, я знаю, что виноват и даю слово больше не повторять такого. Но прошу вас ради всего святого: не говорите матушке о моей выходке. Я правда больше не буду.
- Слишком поздно, Овсеп, супруг мой уже отправил письмо.
Молодой человек устало опустился в кресло, чувствуя, как медленно срывается в пропасть - глубокую, смертельно опасную. Ненароком вспомнил сегодняшний сон: ему привиделся отец - сердитый, со злым лицом Григорий грозил сыну пальцем и вторил: " больше не пей, больше не пей". Вопреки желанию Овсеп перевез вещи из общежития в дом Добровольских. Тетя строго-настрого воспретила племяннику встречаться с приятелями, взяв за этим бдительный контроль.
К концу декабря перед экзаменами Михалина пригласила к себе Овсепа, уже не держа на него зла: благо, племянник начал исправляться, прежних веселых встреч с друзьями не предвиделось, а учеба стала единственным интересом в его жизни. Женщина с ласковой улыбкой предложила молодому человеку сесть напротив нее, сказала:
- Твоя тетушка Вильгельмина, урожденная Абрахамович, приглашает нас в гости. Я очень хочу, чтобы ты тоже поехал с нами, посмотришь на своих сестричек-кузин - они еще маленькие, нежные создания. Дети любят тебя, чувствуя тот невидимый свет в твоей душе. Ты согласен встретить Рождество с ними?
- Но... я думал отправиться домой к матушке, мы столько не виделись, - Овсеп озадачено глубоко вздохнул, явно стоя на перепутье дорог.
- Как знаешь, решать тебе, дорогой.
Он взглянул на нее, про себя отмечая, как скромно и в тоже время элегантно одета тетя. На женщине было темно-малиновое платье с прямым простым подолом, единственным украшением наряда служило белое жабо с красной брошью - и даже так она выглядела прекрасно! Пару секунд Овсеп пребывал в раздумьях, наконец, произнес, взяв руку Михалины в свою:
- Я отправлюсь с вами.
Все рождественские каникулы Овсеп провел в поместье родственницы в Самборе. Ее супруг, староста сандомирский, все время пребывал по долгу службы на заседании Сейма, потому гостями занималась хозяйка. Вильгельмина, в замужестве Шейбал, маленькая, тонкая, по плечо племяннику, оказалась на редкость доброй, вселюбящей, ее прекрасные черные глаза, хранящие память великих армянских предков, светились ясной чистотой как звезды, а искренняя улыбка украшало это молодое нежное лицо. Овсеп был счастлив все те дни, проведенные в Сандомире в окружении родных. Уезжать не хотелось, и при прощании на вокзале в его глазах стояли слезы.