Исповедь "автоледи"

Глава 1. Сэкономленный бензин

Инструктор автошколы был уже немолод, и в его уставшем взгляде читалось всё, что он думал о новой Ученице: "За каким хером этой девчонке вообще понадобились права? Ну, зачем на улицах города нужна ещё одна безмозглая овца, которая путает педали? Папаше надоело свой лимузин с водителем ей давать? - фамилия Ученицы была не настолько распространённой, чтобы счесть её однофамилицей очень известного в городе человека. - О, Господи! Зачем ей ещё и обучение на "механике" потребовалось? Папаша на автоматическую коробку для дочки не разорился? Да для того, чтобы запомнить, в какую сторону рычаг дёргать, мозги ведь нужны, а у неё они откуда?" - он вздохнул и распахнул перед высокой, юной, но какой-то мрачноватой особой дверцу.

- Мне муж "Жука" А-5 с механической коробкой на свадьбу подарил, - Ученица словно прочитала его мысли, усаживаясь на водительское сиденье и пристёгивая ремень безопасности.

"О, Господи! Она уже и замужем?! Похоже, что совсем недавно "выскочила" - ещё и паспорт не поменяла! Ну, тогда, значит, муженёк - идиот! На хрена он ей "Жука" с механикой подогнал? Чтобы молодая жена дальше второго столба к любовнику не укатила?!" - думая об этом Инструктор механическим тоном исполнял свою работу - разъяснял, что Ученица должна делать, та явно не слушала, и он невольно напрягся, настраиваясь на то, что при трогании машины может произойти всё, что угодно. Так и случилось: машина очень резко приняла с места.

- Осторожно! Не давите так на педаль! - вскрикнул он, готовый в любой момент перехватить руль, но Ученица, резко крутанув "баранку", совершенно неожиданно вывела машину на выложенную покрышками "Змейку".

- Что Вы делаете?! Вам туда ещё рано! - Инструктор почувствовал, как его лоб покрылся испариной, но Ученица не отвечала, а, сноровисто работая руками и ногами, уверенно проходила "Змейку" на приличной скорости - такого он от своих учеников ещё не видел даже к концу срока обучения. Ученица ничего не говорила, но Инструктор заметил, как она преобразилась: из мрачной и какой-то обречённой (эту обречённость он поначалу принял за страх садиться за руль) стала уверенной в себе с горящим взглядом, и он внезапно для себя совершенно успокоился так, как будто сидел рядом с опытным и умелым водителем.

- Извините... - коротко нарушила тишину Ученица, наконец остановив машину.

- Зачем Вам наша автошкола? - оторопело спросил Инструктор.

- Муж не знает, что я была кмс по картингу, - Ученица вновь стала мрачной, как туча, - ей не хотелось возвращаться в свою обычную жизнь.

- Давайте тогда сэкономим бензин: я напишу, что Вы прошли полный курс обучения, и Вам останется только ГИБДД...

Глава 2. Ненавижу телевизор!

(За три года до событий первой главы)



А ведь поначалу ничто не предвещало беды: в тот майский вечер (был последний день выходных, и завтра мне предстояло идти в школу) мы втроём сидели на диване (отец в середине) в огромной и всегда казавшейся мне какой-то холодной (не по температуре воздуха, конечно) по сравнению с собственной комнатой гостиной и смотрели телевизор. Да, у отца был такой обычай: каждый день обязательно всей семьёй смотреть там большой телевизор, но не "всё подряд" (отдельный телевизор размером поменьше был, конечно, и в моей комнате, и в комнате родителей), а две передачи: программу "Время" и за два часа до неё - местные новости.

Отца ничуть не волновало, нравятся ли мне эти передачи, а они, конечно, мне не нравились - что в них может быть интересного для пятнадцатилетней девушки, совершенно не интересующейся политикой, но уже понимающей то, сколько в них, если и не обязательно лжи, то показухи - точно? Относилась я к этому процессу просмотра новостей в мире, стране и нашем городе как к неизбежному злу, хорошо уже понимая, что обсуждать (или тем более - осуждать) какие-либо официальные точки зрения при отце, занимавшем достаточно высокую должность, явно не стоит: года за два до этого уже однажды "обожглась", коротко прокомментировав одну из фраз губернатора (непосредственного шефа отца): "Во заливает! Врёт и не краснеет!" В ответ последовало тоже короткое "Никогда не смей так говорить!", а более длительное и болезненное было отложено до окончания местных новостей, когда мама, часто понимавшая отца без слов, поспешно освободила место на диване, чтобы я поместилась там лёжа, в те короткие мгновения, пока он выключал телевизор и снимал ремень - смотрел эти передачи отец всегда в деловом костюме - так, как будто его могли увидеть из телевизора, поэтому за ремнём идти ему не пришлось.

Итак, беды ничего не предвещало - всё предвещало всего лишь обычный ежедневный просмотр неинтересной мне программы. Программа уже подходила к концу, начались местные новости спорта, которые не были интересны отцу, и он уже взял в руки пульт, чтобы выключить телевизор для того, чтобы меньше через два часа вновь собрать семью на просмотр программы "Время", когда остолбенел от того, что увидел на экране. Заметила я это только потому, что в это мгновенье со вздохом облегчения ("Одно мероприятие отмучилась!") взглянула на отца. Увидела я и то, как он сначала покраснел, затем побледнел, затем ещё несколько раз менял цвет своего лица, и до этого совершенно не вникавшая в то, что там показывают по "ящику", я вновь взглянула на экран и ("Уж не война ли началась!" - мелькнула идиотская мысль, несмотря на то, что новости были местными) увидела на экране... себя!

Да, на экране была я - это не могло вызвать никаких сомнений. Я, никак не ожидавшая ни тогда, а именно - вчера, ни позже, вплоть до этой самой минуты, что это покажут по телевизору. Я, застыв в шоке, смотрела сама на себя, одетую в красно-зелёный гоночный костюм, держащую в руках только что снятые перчатки и шлем и с нечастой для меня улыбкой говорящую что-то товарищам по команде, затем подходящую к пьедесталу и встающую на его ступеньку, а голос за кадром услужливо пояснял, что второе место в классе "Национал-Юниор" первенства области по картингу заняла единственная среди участников в этом классе девушка, выступавшая под спортивным псевдонимом "Сништ"...

Как ни удивительно, но первой пришла в себя именно мама - она молча поднялась с дивана, освобождая на нём место. Точно так же, как тогда, года два назад, когда я имела неосторожность критически отнестись к словам губернатора. Я заметила это боковым зрением так, как замечала расположение машин конкурентов в заездах. Это не предвещало для меня ничего хорошего, но я при этом вероятно даже не шелохнулась, всё ещё находясь в шоке. Затем отец наконец-то нажал кнопку на пульте и выключил телевизор. "Ну, почему он не сделал это секундой раньше?" - тоскливо подумала я, уже не сомневаясь в том, чем закончится для меня увиденная им по телевизору новость.

- Так вот за что я, оказывается, плачу деньги, - вставая с дивана, отец произнёс это негромко, но я хорошо знала, что, если он сейчас не орёт на меня, то это предвестник того, что он только накапливает свой гнев.

- Ну мама же тогда сказала, что ты разрешил... - пробормотала я в ответ, глядя в пол.

- Что я разрешил? - голос отца чуть заметно повысился, и я чувствовала себя так, как вероятно чувствовали себя его подчинённые, когда он устраивал им "разгон" - от этой постепенно нарастающей громкости моя душа, что называется, "уходила в пятки".

А что он действительно разрешил тогда? "Тогда" было уже почти три года назад, но я прекрасно помнила разговор с мамой, когда сообщила ей, что хочу заниматься в автоклубе:

- А что там делают? - спросила она.

- Учатся водить автомобили, - сообщила я.

- Как это? Права ведь только с восемнадцати лет можно получить, - заметила она, сама достаточно неплохо водившая машину.

- Там есть специальные маленькие машинки, на которых можно ездить по специальным дорожкам даже с восьми лет, - осторожно объяснила я. Нет, я не лгала - картингом действительно можно заниматься с восьми лет - для младшего возраста существует особый класс машин, который называется "Пионер", но я ни разу с тех пор так и не упомянула в разговорах с ней ни слова "карт", ни слова "картинг", ни слова "гонки", ни слова "тренировки", ни очень многих и многих других слов, по которым можно было догадаться о том, чем я занимаюсь на самом деле. Как я оставалась не разоблачённой почти три года, я не понимаю сама, но автоклуб, при котором существовал и наш картинг-клуб, успел стать для меня той самой отдушиной, где я чувствовала себя собой. Именно там, а не в школе (в детсад я не ходила), у меня впервые появились друзья - в основном это были, конечно, мальчишки, с которыми мы вместе готовили карты к тренировочным заездам и соревнованиям. Под руководством тренера, конечно. Как мама сообщила об этом отцу, я не знаю, но он, не слишком вникая, дал разрешение на то, чтобы я три раза в неделю "училась кататься на маленьких машинках", считая, что умение водить автомобиль - нужная черта для современной леди. А эта "леди" с интересом копалась в железе, осваивая устройство автомобиля - хвастаться перед родителями тем, что она прекрасно знает о том, как работает двигатель внутреннего сгорания, ей в голову не приходило, а по окончанию занятий в клубе она, как и все, принимала душ и переодевалась из рабочего комбинезона в свою обычную одежду. Участием в соревнованиях, выполнением разрядных норм и время от времени призами, я тоже перед родителями, как и в школе, не хвасталась - для всего этого были друзья-одноклубники, а в передвижении по городу двенадцатилетнюю (и старше) девочку родители уже не ограничивали, несмотря на положение её отца. Знал ли тренер, кто я на самом деле? Конечно, знал - он ведь зачислял меня по заявлению, подписанному мамой. В клубе практически у всех были спортивные псевдонимы, так и родилось моё "Сништ" - короткое и напоминающее звук издаваемый покрышками при резких поворотах сокращение от моих имени, отчества и фамилии.

- Кататься на машинках... - пробормотала я, по-прежнему глядя в пол.

- Это ты называешь "кататься на машинках"?! Это же самые настоящие гонки! Какую скорость развивает этот драндулет?! - отцовский голос по-прежнему нарастал. - Ты хочешь руки-ноги переломать или сразу шею свернуть?!

- Я же соблюдаю всю технику безопасности... - насчёт скорости я предпочла промолчать - спидометра на карте, конечно, нет, но цифры общеизвестны и, сами понимаете, озвучивать их отцу - человеку далёкому от автоспорта, совсем не хотелось, несмотря на то, что картинг - далеко не самый травмоопасный вид спорта.

- Технику безопасности она соблюдает, - отец демонстративно, на публику, состоявшую из одного зрителя - мамы, развёл руками так, как будто выступал перед избирателями, и рявкнул:

- Встань, когда с тобой отец разговаривает!

Те, кому случалось в детстве получать ремня, наверное, имеют представление о том, как не хочется вставать, если сидишь в тот момент, когда понимаешь, что будет порка. То самое место, по которому обычно наказывают, кажется в наибольшей безопасности именно в сидячем положении. Я с трудом заставила себя оторвать свою пятую точку от дивана, по-прежнему не поднимая взгляда на отца, но теперь в поле зрения попал и ремень в его брюках. Как нарочно на нём был дорогой, кожаный, узкий, плетёный и причиняющий очень сильную боль - с большинством отцовских ремней мой зад был знаком. "Не повезло даже в этом... Ну, почему он не выключил телевизор на секунду раньше? Ну, почему он сегодня надел именно этот ремень?" - от одних только этих мыслей хотелось расплакаться...

- Что ты молчишь?! Какую ты технику безопасности соблюдаешь?! Ту, чтобы по заднице не получить?! Морочить голову мне научилась, думаешь?! Снимай штаны, "Сништ"! Что ещё за дурацкая кличка такая?! - голос отца достиг максимума, а руки начали расстёгивать ремень.

Сколько надо времени, чтобы развязать шнурок на шортах? Мне те секунды показались вечностью, за которую я по-прежнему глядя в пол успела не только пробормотать что именно означает "Сништ", оставив остальное без комментариев, но и подумать о том, что "морочить голову" я по-видимому всё-таки научилась, если продержала в тайне свои занятия картингом почти три года. Успела почему-то вспомнить Олега - парня из нашей команды, который мне всё больше и больше нравился, по мере того, как мы взрослели. Как же он смутился и растерялся с год назад назад, когда вышел из душа в одних плавках и понял, что я успела заметить синяки на нижней части его крепких ягодиц. Как он тогда сказал? "Сништ, это я грохнулся со ступенек так неудачно!", а сам покраснел... "Олегатор (я назвала его по псевдониму, как обычно), мне не обязательно врать - я сама ремня время от времени получаю..." Он посмотрел на меня тогда так изумлённо - кажется, даже рот раскрыл от удивления, но затем это только ещё больше сблизило нас. Настолько, что мы уже проводили вместе время не только в автоклубе и даже... целовались...

- Ты долго ещё возиться будешь?! Тебе только за одно то, что изуродовала своё прекрасное имя и мою фамилию, надо всыпать так, чтобы надолго запомнила! - окрик отца вернул меня к реальности - увы, сейчас мне как раз предстояло это "время от времени". И, как я понимала, явно не слабо.

"Тебе только за одно то, что изуродовала своё прекрасное имя и мою фамилию, надо всыпать так, чтобы надолго запомнила!" - эта фраза эхом отозвалась в моей голове и заставила подумать о том, как же я иначе могла поступить: у меня не было ни малейшего желания, чтобы кто-нибудь в команде, кроме тренера, знал мою хорошо и весьма неоднозначно известную в городе фамилию, да и почти у всех остальных тоже были спортивные псевдонимы. Заставила подумать и о том, что если только за одно это так, чтобы надолго запомнила, то как же будет за всё вместе взятое! Я наконец-то развязала шнурок на шортах и заметила что отец уже наматывает снятый ремень на ладонь, зажав в ней застёжку. Это не добавило мне радости: о том, что одним свободным концом ещё больнее, чем сложенным вдвое ремнём, я знала не понаслышке. Поворачиваясь лицом к дивану, с которого совсем недавно встала, я боковым зрением отфиксировала и то, что мама, а точнее, её ноги - взгляд я по-прежнему не поднимала, вышла из гостиной, хотя раньше не избегала того, чтобы присутствовать на моих порках, но я не придала тогда этому никакого значения - не до того было. Боже, до чего же не хотелось спускать уже развязанные, но всё ещё остающиеся на своём месте шорты! В голове всплыла слышанная где-то фраза "За всё надо платить!" - вроде даже фильм с таким названием был? "Тебе плохо в автоклубе?! Неужели эти почти три года не стоят того, чтобы один раз получить по заднице?! Кисейную барышню из себя устроила - ты же уже знаешь, что не только твоя задница такая разнесчастная, а как минимум ещё три в автоклубе имеются и одна в классе!" - мысленно напомнила я себе, запуская большие пальцы рук под резинку шорт. Вспомнилось то, как почти три месяца назад, после предыдущей порки, я пообещала себе, что в следующий раз, когда буду знать, что меня ждёт ремень, предварительно надену стринги (да, у меня таковые уже имелись - я купила их прошлым летом для пляжа) - пусть отец поймёт, что я уже не маленькая девочка, которой так легко и просто снимать трусы перед ним, а порке они не помешают - "булки" ведь всё равно голыми будут.

Возможно, что такие размышления в такие секунды кому-то покажутся странными, но они были. Я не знаю, как отреагировал бы тогда отец на стринги и разрешил ли бы мне остаться в них, но я до того самого мгновения, как увидела себя на телеэкране, и предположить не могла, что меня сегодня ждёт порка, трусы на мне были самые обыкновенные - скромно прикрывающие большую часть "булочек", поэтому я поняла, что сейчас затевать разговор об этом неуместно - не просить же отца разрешить пойти в свою комнату и переодеться перед поркой? Я прихватила пальцами резинку не только шорт, а и трусов, и спустила к коленям всё вместе - спускать трусы отдельно мне казалось дополнительным унижением. По оголённым ягодицам пробежал неприятный холодок - не знаю, как у других, а у меня такое иногда случалось не только перед поркой, а и в других случаях - в туалете, ванной, просто при переодевании, несмотря на то, что в нашем коттедже никогда не бывало холодно в температурном смысле. Так больше и не взглянув на отца, я легла на диван на живот, подсунула руки под себя немного пониже груди, чтобы они, придавленные к дивану моим весом, а сверху отцовской рукой (он обычно, когда порол меня в лежачей позе, прижимал к дивану или кровати свободной рукой), не попытались собой прикрыть зад, и закрыла глаза, понимая, что сейчас мне будет очень больно, и поэтому едва сдерживая навернувшиеся на глаза слёзы и успокаивая себя по года два назад выработанному методу: "Не реви раньше времени - успеешь ещё! Переживёшь - не тебя одну порют, Олегатору вон почаще твоего влетает. Лариске - тоже!" - Ларисой звали единственную поротую среди моих одноклассниц, с которой мы подружились за неполных два учебных года - именно столько прошло времени после переезда её родителей в наш город.

Одна отцовская рука оказавшаяся на моей спине и крепко прижавшая к дивану, и другая - сдвинувшая повыше на спину майку частично прикрывавшую мой зад, напомнили мне о "чтобы надолго запомнила": "Хорошо Лариске - ей отец "приговор объявляет" - сколько"горячих" будет!" - пронеслось в голове - в те секунды я готова была позавидовать даже этому. Я ещё крепче зажмурилась в ожидании сильной боли.

И она пришла. Она, в смысле, сильная боль. Первый удар всегда казался мне очень болезненным, а сейчас всё сложилось самым худшим для меня образом: узкий, плетёный ремень и порка одной его частью, а не сложенным вдвое. Моё тело дёрнулось под рукой отца, из глаз сразу же потекли слёзы, а изо рта вырвался вскрик боли. Отца, конечно, это не остановило, и он продолжил экзекуцию, не обращая никакого внимания на мои вопли и трепыхания, а лишь сильнее прижав меня к дивану - каких-либо нотаций во время порки он почти никогда не читал, не было их и сейчас. Уже после нескольких ударов я не могла думать ни о чём, кроме того, когда же это всё кончится, поэтому не могу ответить на вопросы о том, сколько по времени это продолжалось или сколько было ударов. Казалось, что много.

Наконец рука была убрана с моей спины.

- А теперь марш в свою комнату! Надеюсь, что я из тебя всю дурь выбил! - исполосованный отцовским ремнём пылающий зад заставил меня поспешить исполнить услышанное, придерживая руками шорты вместе с трусами и не осознав то, что я услышала после этих слов.

Лишь неизвестно сколько проплакав в собственной кровати, я поняла смысл сказанного отцом: "Я завтра же позвоню и прикажу отчислить тебя оттуда!" На мгновенье я даже забыла о том, что только что пережила самую сильную в своей жизни порку, и села. Боль напомнила о себе и заставила чуть ли не вскочить с кровати, взгляд моих глаз, в которых едва успели просохнуть слёзы, упал на шкаф, дверца которого была распахнута, я в ужасе бросилась к нему, забыв про так и не застёгнутые шорты, чуть не упала из-за этого, но всё это показалось мне ерундой по сравнению с тем, что я увидела: в шкафу всё было перерыто, а большая картонная коробка - та самая, заветная коробка - валялась на полу совершенно пустой...

В это мгновенье я и поняла, куда и зачем ушли мамины ноги в то время, когда я ложилась на диван: она, как и отец, нечасто заходила в мою комнату и уж тем более никогда раньше не рылась в моём шкафу - уборку в комнате делала, как и в остальном коттедже, приходящая домработница, которую, кроме исполнения её обязанностей, мало что волновало. Именно поэтому мой тайник не был таким уж тайником (догадываюсь, что другие подростки устраивали и устраивают тайники от родителей гораздо хитрее) - это была обычная картонная коробка лежавшая на верхней полке шкафа. Что в ней было? Четыре завоёванные на соревнованиях разного уровня медали, включая вчерашнюю - "серебряную" с первенства области, и дипломы к ним. Да, мама, наверное, действительно умела понимать приказания отца без слов. Впрочем, возможно, что были и слова, а я их тогда просто не услышала? Да какая разница? Меня лишили даже этого - моих наград, которые я нечасто и только в то время, когда никого не было дома, доставала из коробки, но знала, что они у меня есть. Вкупе с вновь вспомнившимися словами отца о том, что он завтра позвонит в автоклуб и отчислит меня, и никто в клубе не сможет пойти против такой воли даже обычного родителя, не говоря уже о том, кем был мой, это было... я даже не знаю как это назвать... моральным убийством...

Сколько продолжался мой шок, я не знаю, но я наконец нашла в себе силы, морщась от боли, вернуть трусы и шорты на их обычное место и выйти из комнаты, подумав о том, что хотя бы в туалет я, пусть и наказанная, имею право сходить. Родители, видимо, были в их комнате, а медали и разорванные дипломы я обнаружила в мусорном ведре... На глаза вновь навернулись слёзы: "За что они со мной так?" Вновь шоковое стояние возле мусорного ведра, после чего я не выдержала, вытащила оттуда медали, вернулась обратно в свою комнату и, сама не понимая зачем, надела их. Все сразу. В зеркале отразилась заплаканная девушка с растрёпанными волосами, одетая в майку и шорты, с медалями на шее. Наверное, со стороны это выглядело бы комично, но зрителей у меня не было.

Я не была любительницей философствовать на тему названия самого известного из произведений Чернышевского, поэтому решение пришло спонтанно: я увидела оставленный на письменном столе перед явкой на просмотр новостей свой смартфон - отца раздражало, если во время этого "святого" промежутка времени раздавался его сигнал. Первым делом я взглянула на показания часов, потому что совершенно потеряла ощущение того, сколько же прошло времени с того момента, когда я увидела на экране телевизора себя...

Глава 3. "Утро стрелецкой казни"

Часы на смартфоне преподнесли мне большой сюрприз: с того момента, как я увидела себя на экране телевизора, минуло уже часа полтора. Я в который уже раз за сегодняшний вечер пришла в ужас. Сначала из-за того, что я не заметила как прошло столько времени, затем из-за того, что до начала программы "Время" оставалось всего шесть минут. Зная отцовскую педантичность, я не сомневалась в том, что если я не спущусь в гостиную через две-три минуты, в мою дверь постучит мама (не пойдёт же отец сам для этого, когда есть она?) и напомнит о том, что они ждут меня в гостиной. То, что я была выпорота, во внимание скорее всего принято не будет, как не было принято и в тот раз, когда я осмелилась критиковать губернатора. Ничто другое, включая обещанное мне на завтра отчисление из автоклуба и оказавшиеся в мусорном ведре мои медали и порванные дипломы, - тоже. Я поняла, что мне придётся делать вид, что ничего особенного сегодня не произошло. Иначе...

Я даже не могла себе представить, что произойдёт, если я откажусь идти смотреть эту программу. Произойдёт не сразу, скорее всего, а после её окончания. По крайней мере, мне так казалось. На мгновенье мелькнула даже совсем уж бунтарская мысль о том, чтобы быстро переодеться в стринги, отказаться и выяснить, разрешит ли отец мне их не снимать перед новой поркой, но только на мгновенье. Мягко говоря, мне не хватило принципиальности, а если откровенно, то я просто смалодушничала - воспоминания о плетёном ремне полосовавшем мой зад были ещё слишком свежи. Да, я не была готова к открытому протесту, поэтому критически осмотрела себя в зеркале, расчесала волосы (умыться я успела после того, как сходила в туалет, и перед тем, как обнаружила медали и обрывки дипломов), сложила медали обратно в коробку, которую после этого вернула туда, где она стояла обычно, и отправилась в гостиную...

Диван, к счастью, был достаточно мягким и сидеть на нём даже после такой порки, какую я получила сегодня, было не то, чтобы не больно, конечно, но всё же терпимо. В то, что показывали на экране, я не вникала, как часто поступала после того случая с речью губернатора, но достаточно успешно изображала то, что внимательно слушаю, - доклады по увиденному с меня отец, к счастью, не требовал. Тупо уставившись в экран, я думала о совершенно другом...

"Время" наконец завершилось, мы с родителями вежливо пожелали друг другу спокойной ночи - я уже давно успела научиться скрывать свои эмоции и притворяться - и разошлись по комнатам. Закрыв дверь я сразу же взяла со стола смартфон - я знала, кому и зачем я сейчас позвоню - время проведённое возле телевизора не прошло впустую...

Переговорив, я нажала кнопку отбоя, положила смартфон обратно на стол и прислушалась. "А что если отец или мать сейчас обнаружат, что в мусорном ведре уже нет моих медалей?! Лучше бы я их оставила там!" - промелькнула ужаснувшая меня мысль. Я даже открыла дверь своей комнаты, но в коттедже не было слышно ни звука. Я выждала ещё минут пять и решила, что пора действовать.

Переоделась я очень быстро - тому, что я научилась долго не возиться с этой процедурой, я тоже во многом обязана автоклубу: поблажек, по сравнению с мальчишками, на то, чтобы переодеться в рабочий комбинезон или костюм гонщика, мне никто там не давал. Переоделась я так, чтобы выглядеть как можно взрослее: в яркую майку и джинсовую юбку немного выше колен. Перед этим не забыла надеть самый красивый лиф и стринги. Стринги я надела по той причине, что не сомневалась в том, что меня ждёт, если попадусь. Если перед программой "Время" мне не хватило принципиальности надеть их, потому что тогда у меня не было никаких "если попадусь": отказавшись идти смотреть телевизор, я не оставляла бы, как я считала, себе никаких шансов не быть выпоротой второй раз за вечер, то сейчас это "если" было: у меня тогда даже хватило фантазии сравнить первое с поступками японских лётчиков-камикадзе, ещё перед вылетом знающих о том, что погибнут, а второе - с лётчиками идущими на таран уже во время боя. "Камикадзе" я не была, а вот к тому, чтобы, если понадобится, "пойти на таран", уже оказалась готовой. Впрочем, стринги я надела не только из-за этого...

Переодевшись я сунула в карман ключи и бумажник с проездным, моими банковскими картами и кое-какими наличными, оставив смартфон на столе, затем вновь, приоткрыв дверь, прислушалась к тишине в коттедже. Было по-прежнему тихо, и я, на несколько секунд закрыв глаза и собравшись с духом - сердце бешено колотилось, осторожно спустилась вниз, обулась и, стараясь делать это, как можно тише, открыла дверные замки. Затем вышла и так же тихо закрыла дверь...

Через несколько минут я покинула пределы нашего посёлка: охранник у шлагбаума обычно "бдел" проверкой документов только на входящих и въезжающих, да и наверняка знал меня в лицо. Впрочем, пропуск тоже лежал в моём бумажнике, но он не понадобился. Ещё несколько минут, и я уже на автобусной остановке. Время было ещё не таким поздним, поэтому рейсовый автобус долго ждать не пришлось. Примерно через полчаса я была в центре нашего города, вышла из автобуса, зашла в ближайший супермаркет и купила там кое-что из того, что продают только взрослым. Моя одежда, вкупе с тем, что я была высокой для своих пятнадцати лет девушкой с уже сформировавшейся фигурой, не вызвали никаких вопросов или требований предъявить паспорт. А, может даже, уставшим за день продавцам было уже просто наплевать на это? Об этом я тогда, выйдя из магазина, не подумала, а с довольно-таки злой иронией подумала о том, как удивились бы они, узнав о том, что их "взрослая" покупательница всего-то каких-то три часа назад вертела голым задом под отцовским ремнём.

Ещё минут пять пешком и я возле нужной мне многоэтажки. По домофону отозвались и открыли дверь почти мгновенно - меня ждали. Лифт, и через считанные секунды я вошла в уже открытую для меня дверь квартиры...

Олегатор закрыл за мной дверь и потянулся ко мне с поцелуем, но что-то его остановило.

- Сништ, что случилось? Ты же вчера отказалась отпраздновать вдвоём наши вчерашние успехи, а сегодня на ночь глядя - вдруг... - ему недавно исполнилось шестнадцать, и он впервые попробовал свои силы не в классе "Национал-Юниор", а в "Национале" - со взрослыми и, хоть и не попал в призёры, но выступил для дебютанта класса очень достойно.

Да, вчера он предложил мне воспользоваться тем, что сегодня у него никого не будет дома - его мама, насколько я знала, умерла несколько лет назад, а отец владел сетью автомастерских и нередко ездил по своим делам по области. Почему я отказалась? Причин было две. Первая заключалась в том, что если бы я пришла потом домой хотя бы даже с одним только запахом алкоголя (о том, что Олегатор предложил отметить явно не тортиком с колой, я догадывалась, хоть он это прямо и не сказал), и это было бы замечено родителями, в последствиях я не сомневалась. Вторая причина была в том, что я боялась, что оставшись наедине в пустой квартире, мы можем не ограничиться одними только поцелуями, а я одновременно и хотела секса с Олегатором, и боялась этого. Боялась не только из-за ремня, а и потому, что это было для меня чем-то ещё неизведанным и намного более запретном, чем уже познанные поцелуи и объятия с парнем. Боялась вчера. Сейчас, после всего случившегося, "вчера" казалось мне чем-то очень давним.

Я молча отдала Олегатору пакет с тем, что я купила в супермаркете, затем повернулась к нему спиной и подвернула грубоватую катоновую ткань юбки сзади так, чтобы он смог увидеть ту часть моего тела, к которой, как я догадывалась, тянулись его руки во время поцелуев. Тянулись, но в нерешительности останавливались выше пояса.

- Не слабо тебя отделали... - пробормотал он, увидев последствия сегодняшней порки - я ведь была в стрингах. Несложно понять состояние парня, в первый раз увидевшего практически голый зад нравящейся ему девушки и именно в таком, весьма плачевном, состоянии, поэтому комплиментов я и не ждала, а опустила юбку и повернулась к нему лицом.

- Болит до сих пор... - тихо ответила я и спросила:

- Можно пройти? - всё ещё ошарашенный Олегатор смог только кивнуть.

На кухне мы распаковали принесённый мной пакет, в котором были две бутылки дорогого вина, две пачки сигарет и пачка презервативов.

- Ты это серьёзно? - спросил он, указав взглядом на презервативы. Я только кивнула в ответ. Да, я помнила слова отца о том, что он сделает завтра, и прощалась с автоспортом, решив впервые в своей жизни испробовать и алкоголь, и табак, и секс. О том, что наступит завтра, думать не хотелось, поэтому я заглушила эти мысли старинной поговоркой "Семь бед - один ответ"...

- Сништ... я тебе должен кое-что сказать... - Олегатор смутился и покраснел так же, как тогда, больше года уже назад, когда говорил о том, что "упал с лестницы", но на этот раз не стал врать:

- Я... этим ещё... никогда не занимался...

- Я тоже... - призналась я и, придав своему голосу побольше уверенности, продолжила:

- Вот и будем вместе... учиться... - затем спросила:

- А бутылки ты умеешь открывать? Я - нет.

- Этим я уже занимался, - улыбнулся Олегатор и достаточно уверенно воспользовался штопором, после чего наполнил два фужера.

- Тогда за это попало? - негромко спросила я, и он понял без слов, когда - "тогда" и за что - "за это":

- Да, с ребятами из нашего класса тогда выпили, а отец унюхал.

Вы не поверите, наверное, какую я тогда почувствовала зависть при его словах "с ребятами из нашего класса": единственной в классе, в котором училась я, кто не шарахался от меня, как от прокажённой, была та девушка, которая появилась в нашем классе только в прошлом учебном году, поэтому для того, чтобы произнести слово "наш" применительно к классу, мне пришлось бы сделать над собой немалое усилие, несмотря на то, что я проучилась со многими из них уже почти девять лет - они все, как были мне чужими в первом классе, так такими и остались. Я не стала садиться на довольно-таки жёсткий кухонный табурет, а села на колено к сидящему Олегатору, свесив свой выпоротый зад, и обняла парня одной рукой. Мы выпили. Потом покурили. Мне много раз случалось слышать, что при первом употребление алкоголя и курении у них случалось рвота, но о себе я этого сказать не могу - у меня только приятно слегка закружилась голова... Рассказывать в подробностях о том, что было потом, я, конечно, не буду - скажу только, что всё получилось у нас так, как надо, не с первого, и не со второго раза, но всё же получилось так, что сейчас я могу сказать, что это был лучший секс в моей жизни, несмотря ни на нашу неопытность, ни на мой исполосованный ремнём зад...

Ушла из квартиры Олегатора я рано утром, всё ещё немного надеясь на то, что успею вернуться домой до того, как родители обнаружат моё отсутствие - о том, что автобусы в наш посёлок начинают ходить с шести утра, я знала, поэтому вызывать такси с телефона Олегатора (свой смартфон я оставила дома) я не стала, чтобы не вмешивать его во всю эту историю, если попадусь: я знала, что у отца вполне хватит возможностей для того, чтобы выяснить на какой адрес оно было вызвано, и вполне хватит... даже не знаю, как это назвать, чтобы звучало культурно... для того, чтобы доставить Олегатору и его отцу много неприятностей, начиная от травли бизнеса и заканчивая обвинениями в изнасиловании...

Лишь по пути к остановке я задумалась над тем, что даже если мне и удастся незаметно попасть в мою комнату до того, как надо будет явиться к завтраку, то... что мне делать с запахом алкоголя? О том, как я сегодня высижу все уроки - за ночь мы с Олегатором не сомкнули глаз, чередуя выпивку, курение и секс, я сейчас не думала. Чуть подумав, я свернула в супермаркет, чтобы купить "Анти-Полицай", о котором знала из телевизионной рекламы...

Вышла из магазина я уже с "Анти-Полицаем", читая написанное на упаковке, несмотря на то, что я знала, что это – леденцы. Что тогда сказалось? То, что я была слишком занята чтением или бессонная ночь, но меня чуть ли не в первый раз в жизни подвело боковое зрение. Двух полицейских я заметила, лишь когда услышала вежливое:

- Предъявите документы, пожалуйста, - полицейский перед этим представился, но от неожиданности я не запомнила ни звание, ни фамилию.

Впрочем, если подумать, то что я сделала бы, если бы заметила их раньше? Бросилась бы бежать? Вряд ли – я была воспитана не так, чтобы бояться полицию. «Анти-Полицай» выпал из моих рук.

- У меня нет с собой документов, - призналась я. Он бросил взгляд на свой телефон, который держал в руке, и вопросительным тоном произнёс мои имя, отчество и фамилию, после чего я смогла только слабо кивнуть, и услышала такое же вежливое:

- Проедемте с нами.

Так, в полицейской машине, слыша по дороге разговор полицейских между собой о том, как им подфартило, я и была доставлена домой, где услышала от отца:

- Марш в свою комнату!

Что мне оставалось делать, кроме как подчиниться?

"Во влипла! Что теперь будет? Такая порка, что вчерашняя покажется развлекухой? Что-нибудь ещё?" – пронеслось в голове, как только я оказалась в одиночестве. Взгляд упал на стол, на котором я вчера оставила свой смартфон – гаджета там не было, и меня обуял ужас: "Если отец проверит, кому я вчера звонила, то…" - в том, что он способен на всё, включая обвинение в изнасиловании, я не сомневалась. В том, что, если он захочет отправить Олегатора в колонию, то даже если я буду подобно партизанке на допросе в Гестапо, это ему наверняка удастся – тоже: я, конечно, ничего не понимала в юриспруденции, но зато очень хорошо понимала, насколько влиятелен мой отец.

Я, не переодеваясь, бессильно опустилась на кровать, даже не почувствовав при этом боли. Думать о чём-либо сил не было тоже. Мне оставалось только ждать прихода отца…

Сколько прошло времени, я не знаю, но наконец раздался стук в дверь, и я… услышала такой знакомый «ледяной» голос матери:

- Отец уехал на работу и разговаривать с тобой будет вечером. Иди завтракать, а потом Виктор отвезёт тебя в школу. Из школы тоже заберёт, - Виктором звали водителя. Перенос «разговора» на вечер меня не удивил - мне случалось ждать порку за что-либо и по несколько дней, когда отец бывал в командировках. Тот факт, что Виктор отвезёт меня в школу на машине, чего уже давно не случалось, я тогда списала на то, что вероятно автобусом уже могу и не успеть на первый урок - чувство времени я потеряла окончательно. На что было списать тот факт, что он заберёт меня и из школы, я не знала, но думать об этом тогда была не в состоянии…

Я вяло поднялась с кровати…

Виктор не только довёз меня до школы, но и сопроводил до калитки в воротах, снабжённой электрическим замком, – школьный охранник открывал её дистанционно, услышав и на мониторе увидев того, кто нажал кнопку звонка, а изнутри замок калитки открывался кнопкой, по подобию домофонов.

Лишь оказавшись в школе, я поняла, что заблуждалась, думая, что опаздываю, - наоборот, я оказалась в ней раньше обычного. Я вошла в кабинет, поздоровалась с учительницей - первым уроком была история, и к этой учительнице я относилась очень хорошо, а она всегда разрешала всем (не только мне, конечно) заходить в класс до звонка, в отличие от некоторых других учителей. Как мне на глаза попалась картина (репродукция, конечно, а не подлинник) Сурикова «Утро стрелецкой казни», висевшая на стене среди других картин на историческую тематику не один год, я не поняла сама, но вдруг увидела среди приговорённых стрельцов… себя… Глюк, скажете? Я тоже тогда подумала, что это произошло из-за бессонной ночи помноженной на переживания, и встряхнула головой, чтобы прогнать видение, и оно исчезло – картина вновь стала такой, как должна быть – без меня. Я пристроила на крючок стола (столы у нас были одноместными) свой рюкзак и спросила у учительницы о том, который сейчас час, поспешив добавить, что забыла дома смартфон. Она окинула меня внимательным взглядом и, видимо, поняла, что у меня в наказание за что-то (вид у меня был, как я сама понимала, далеко не лучший) его отобрали, но ничего на эту тему говорить мне не стала, а просто ответила. До звонка было… почти полчаса. Я вышла в коридор – сидеть лишних полчаса на жёстком стуле у меня не было ни малейшего желания. Постепенно начали собираться одноклассники и одноклассницы, с которыми я обменивалась коротким «привет», но в этом для меня не было ничего необычного.

Наконец пришла и Лариса – та самая одноклассница, с которой, единственной в классе, у меня установились дружеские отношения. К кому мне было обратиться, как не к ней? Я попросила разрешения позвонить с её телефона, она без лишних вопросов дала гаджет, и я набрала номер Олегатора, который помнила наизусть, сама не зная о том, что буду говорить, когда он ответит. То, что мой отец может обвинить его в изнасиловании меня? Только сейчас я осознала, что отец пока ещё и не знает о том, что я прошлой ночью лишилась девственности. «Не паникуй раньше времени – даже, если вечером он велит тебе снять трусы, он ведь тебя пороть по заднице будет, а не заглядывать в совсем другое место! – успокоила я себя. - А если… если удастся остаться в стрингах… Только бы не забыть вновь надеть их по возвращению домой!» - я вновь вцепилась в эту мысль (в школу я пошла, конечно, не в стрингах) уже по другой причине, но так, как вцепляется утопающий в брошенный ему спасательный круг: предстоящая порка – «такая, что вчерашняя покажется развлекухой», как подумала я утром, не казалась уже мне такой страшной. Я решила, что просто спрошу у него, как дела, но Олегатор не отвечал, несмотря на то, что я перезванивала несколько раз.

- Кому звонишь? – тихо спросила Лариска, когда я вернула ей гаджет. Ей я врать не могла и так же тихо рассказала всё, что произошло со вчерашнего вечера. Лариска перебила меня только один раз – когда я рассказывала о том, как пришла к Олегу:

- Счастливая ты… - вздохнула она и пояснила:

- Меня полгода назад парень бросил, когда заметил, что мне неудобно сидеть, и догадался - почему. Обозвал малолеткой, получающей ататашек… - в глазах Лариски при этом появились слёзы. Я обняла её и всё же рассказала всё до конца.

Она вновь вздохнула:

- Это, наверное, я тебя "спалила"…

- Как это? – удивилась я.

- Я тебе звонила несколько раз вчера, часов в десять-одиннадцать вечера, а твои родаки наверное услышали, подумали, почему ты не отвечаешь, и…

Ну, и что прикажете делать? Неужели обижаться на неё за это? Я только крепче обняла подругу, не став ничего говорить, но поняв, что «стрельцом» я буду в единственном числе: Олегатору ведь грозила не порка, а гораздо хуже, и я поняла, что скажу вечером о том, где была всю ночь… Надо только предупредить Олегатора о том, что меня у него не было… А звонок? Мало ли кто кому звонил? Лариска вон тоже мне звонила, но это не значит, что мы были с ней…

Дозвониться Олегатору удалось лишь на следующей перемене. Сначала Лариска обнаружила пропущенный звонок в её телефоне, который она отключала на время урока, потом показала мне номер. Перезванивать я ушла в туалет. Да, у него всё было нормально, если исключить тот факт, что он после моего ухода решил немного поспать и проспал школу, а потом решил прогулять и занялся уборкой последствий нашей встречи, понимая, что если отец, который должен был приехать сегодня, обнаружит пустые бутылки, переполненную пепельницу и использованные презервативы, то неприятностей у него может быть куда больше, чем за прогул. Уговаривать его не рассказывать о том, что я провела ночь с ним, не пришлось.

- Телефон отобрали? - догадался он, почему я звоню с незнакомого номера, не решаясь спросить о том, заметили ли родители моё отсутствие - ох, какие же мы всё-таки наивные были в своей надежде.

- Да, - подтвердила я и тихо добавила:

- "Разговор" будет вечером... Я была не у тебя...

Он так же тихо ответил, что ему сегодня, наверное, тоже попадёт за то, что прогулял школу...

Этот разговор придал мне бодрости и мне удалось не только не заснуть на уроке (отчасти, наверное, помогло и то, что сидеть на жёстком стуле было всё ещё не очень удобно), но и даже не получить ни одной двойки. После уроков меня возле самой калитки встретил Виктор и отвёз домой. Отца дома не было, поэтому у меня была возможность и немного поспать, и сделать уроки, отгоняя мысли о часе "Ч", перед которым я решила всё-таки надеть стринги (после произошедшего ночью я казалась себе ещё более взрослой, чем вчера) и не обычные для себя дома длинные шорты, а лёгкую домашнюю юбку, которую надевала нечасто, но она имела то достоинство, что на ней не надо развязывать шнурок - сейчас мне казалось, что вчерашнее долгое развязывание его отец мог воспринять, как то, что я трушу. Так оно, конечно, и было, но сегодня мне не хотелось, чтобы он мог понять это.

Отец не появился даже ко времени местных новостей, что случалось нечасто, и это избавило меня от их просмотра и навело на мысль о том, что он занят тем, что улаживает вопрос с молчанием тех полицейских, которые обнаружили и доставили меня домой. Финансово, конечно. Хотя, возможно, я была и не права, а он был занят какими-то другими делами.

Совместный просмотр программы "Время" был слишком святой процедурой, чтобы срывать его, и прошёл так, как проходил обычно. Наконец программа закончилась, отец выключил телевизор, а мама без слов поднялась с дивана. Это не предвещало для меня ничего хорошего.

- Сегодня утром тебя, пьяную, задержал полицейский патруль, - оповестил меня отец, поднявшись с дивана вслед за мамой.

- Я не была пьяной, - уставившись в пол тихо возмутилась я, никак не ожидавшая, что разговор начнётся именно с этого - к тому времени весь мой хмель уже улетучился действительно. В том, что задержали меня не из-за запаха, который я так и не успела уничтожить "Анти-полицаем", а из-за того, что отец дал неофициальную ориентировку (не просто так ведь полицейский заглядывал в свой мобильник и "угадал" мои фамилию, имя и отчество, как я догадывалась, по фотографии), я была уверена.

- От трезвых "за километр" алкоголем не несёт! Встань, когда с тобой отец разговаривает! - рявкнул отец.

Я заставила себя оторвать зад от надёжно защищавшей его мягкой поверхности дивана, невольно подумав о том, что если бы я действительно до тех пор была пьяна, то зачем меня отправили в школу. Взгляд упал на отцовский ремень, всё ещё остававшийся в брюках. Это успокаивало, но не очень - возразить мне было нечего, потому что я понимала, что запах алкоголя от меня, конечно, был.

- Хорошо, - лица отца я не видела, но понимала, что оно меняется в цвете, как обычно, когда он бывал в гневе. - Где же ты, "трезвая" (отец сделал такой нажим на это слово, что мне вновь стало страшно), тогда шлялась (это слово испугало меня ещё больше - оно было созвучно слову "шлюха") всю ночь? В пол-одиннадцатого вечера тебя уже не было дома!

"Точно на ларискин звонок среагировали..." - грустно подумала я, собираясь с духом.

- И что молчишь?! - отец проявлял нетерпение, не давая мне с этим самым духом собраться.

Зад противно заныл, умоляя меня, чтобы я не наговаривала на себя лишнего, но я "утешила" себя тем, что Олегатору сейчас наверное тоже несладко, стараясь не думать о разнице между прогулом школы и тем, что я собиралась сказать. Закрыв глаза, чтобы не видеть отцовского ремня, я решительно (как мне казалось) ответила:

- В ночном клубе.

Отец потерял дар речи. Пауза мне казалась столь долгой, что я решилась открыть глаза, чтобы увидеть подобие гоголевской "немой сцены", и сразу же услышала:

- Где?

Я повторила, не сводя глаз с ремня в брюках отца, как загипнотизированная.

- И тебя туда пустили? - отец, видимо, был удивлён настолько, что в его голосе не слышались даже нотки гнева.

- А для чего я оделась, чтобы выглядеть как можно старше? Чтобы фейс-контроль без предъявления паспорта пройти. Тебе всё ещё кажется, что мне пять лет? Может, скажешь, что мне и лифчик ещё рано носить? - я сама не ожидала от себя такой наглости, но в отчаянии "перешла в наступление", потому что другой версии того, где я была ночью, у меня не было.

- Тааааак... - протянул отец и обратился к безмолвной "публике" из одного человека - мамы, выражения лица которой я не видела, так как по-прежнему смотрела на ремень:

- Поздравляю! Наша дочь шляется по ночным клубам! - он сделал паузу и адресовал вопрос уже ко мне:

- Там и напилась?

- Не напилась, а немного выпила... - я снизила тон, несмотря на то, что руки отца пока ещё не тянулись к ремню, - я действительно не считала, что была пьяной, несмотря на полностью опустошённые нами с Олегатором за ночь две бутылки вина.

- Ты вообще понимаешь, что по этим притонам ходят одни наркоманы и проститутки?! Их давно закрыть надо, чтобы не развращали молодёжь! Распустили в девяностых всю эту дрянь! - голос отца зазвучал так, как будто он выступал не передо мной и вечно молчащим "зрителем", а перед "электоратом". Я даже подумала, что он сейчас расскажет о борьбе с коррупцией и о том, что он и его сподвижники никак не могут совладать с "крышевателями" подобных заведений, но этого не произошло:

- Ты вообще понимаешь, в какое положение ты меня ставишь? Моя дочь шляется по ночным клубам!

"Ах вот что тебя волнует?" - зло подумала я и, не зная, что ещё ответить, сказала:

- Меня же по телевизору не показывают - кто меня может узнать?

- Как это не показывают? Забыла уже про вчерашний вечер? - ехидно заметил отец. Да, в ораторском искусстве и ведении споров мне с ним было трудно тягаться, поэтому я промолчала, хотя и очень хотелось напомнить ему о том, что я была в "ящике" не под фамилией, а под спортивным псевдонимом, а он продолжил:

- Ты вообще понимаешь, чем это может кончиться? Может, у тебя уже и случайный секс неизвестно с кем был?!

В этот момент я и поняла, что это - мой шанс отвести все подозрения от Олегатора, и вновь закрыв глаза ответила:

- Да!

Видимо вновь последовала "немая сцена", потому что тишина была такой, что я услышала, как где-то в посёлке раздался звуковой сигнал автомобиля.

- Что??? - наконец последовал вопрос, на который я, думая уже о том, чтобы он меня поскорее выпорол, а не заставлял наговаривать на себя того, чего я не делала, ответила:

- Да, у меня вчера был секс неизвестно с кем. Просто понравился парень, мы выпили вместе, а потом пошли в его "Гелендваген", - марку машины я выбрала попрестижнее, сама не понимая зачем. Может быть, для того, чтобы у отца было меньше желания искать его - несуществующего.

Открыть глаза меня заставила увесистая пощёчина. Отец в первый раз в жизни ударил меня по лицу, и я честно скажу, что это было гораздо оскорбительнее, чем любая порка.

- Марш в свою комнату! - заставило меня поспешить с выполнением даже быстрее, чем вчера. И не только из-за того, что сейчас мне не приходилась поддерживать руками расстёгнутые шорты...

На следующее утро я узнала от мамы (отец демонстративно игнорировал меня) и о том, что теперь меня постоянно возить в школу и из школы, и о том, что у меня во избежание очередного ухода ночью не будет ключей от коттеджа и калитки, и о том, что меня не будут одну выпускать за калитку даже днём...

Единственной моей связью с окружающим миром осталась Лариска, с которой я могла поделиться всеми переживаниями, и которая потом время от времени по моим просьбам давала мне свой телефон, чтобы я могла позвонить Олегатору. От неё же я узнала и о том, почему почти все одноклассники и одноклассницы перестали со мной даже здороваться: утечка информации о том, что меня задержала полиция, всё-таки произошла и обросла фантазиями, что я связалась с какой-то дурной компанией (чуть ли не преступной группировкой), которая грабила и избивала людей, поэтому отец, который меня, конечно же, "отмажет" от колонии, и приказал возить меня в школу и из школы на машине. Так меня стали избегать и бояться ещё больше.

Глава 4. Первый класс: шок за шоком

Только не подумайте, что я психолог. Нет, ни в коем случае! Больше того, я не люблю профессионалов вопроса "Это Вас беспокоит?"

Что заставляет меня копаться в своём прошлом? Возможно, желание оправдаться перед самой собой, почему я сейчас такая, как есть - не самый приятный на Земле человек в общении. Могла бы я стать другой? Легко! Только не уверена, что та я, какой меня хотели сделать родители, а потом - муж, была бы лучше, чем та я, какая есть.

Одна моя знакомая в разговоре как-то упомянула, что на неё начало учёбы в школе не произвело почти никакого впечатления - она сказала, что чуть ли не с половиной своего первого класса была знакома до школы: с кем-то - по большому, окружённому несколькими многоэтажками выходившими своими окнами на разные улицы, двору, с кем-то - по детскому саду. У меня, к сожалению, было по-другому.

Первым шоком был для меня сам тот факт, что я увидела сразу так много детей моего возраста, несмотря на то, что нас было по меркам класса, как я сейчас понимаю, совсем немного - всего четырнадцать, включая меня: школа была частной и обучение в ней стоило очень недёшево. Этот шок был, надо сказать, приятным: в дошкольном возрасте я видела других детей не каждый день - в основном на каких-нибудь детских развлечениях или в игровых комнатах торговых центров, куда меня определяла мама, пока сама ходила по бутикам и отделам. Поэтому я считала своими друзьями тех, с кем успевала познакомиться там. С подавляющим большинством из них мне не суждено было больше увидеться.

Такая одноразовая "дружба" привела ко второму шоку, который приятным уже не был. Примерно через месяц (так мне сейчас кажется, но возможно, что это произошло и раньше, а возможно, что и позже) я совершила для себя "открытие", что "мои новые долгосрочные друзья" далеко не всегда находятся в лучшем настроении - школа не развлекательные детские аттракционы, где все всегда веселы: кто-то не выспался, кому-то не хочется молча сидеть на уроке и слушать учительницу, кого-то она ругала или ставила в угол и этим совсем не повышала им настроение. Поэтому "новые друзья" стали вызывать у меня совсем не те чувства, что были раньше. Некоторые из них вызывали у меня даже желание, чтобы я завтра пришла в школу, а их бы там не было, но этого за редким исключением, когда кто-то болел или по другим причинам, не случалось. И я, сама того не замечая, начинала становиться "букой".

Третий шок первого класса я получила в последней четверти, после того, как нам уже начали ставить оценки в тетрадях - бумажных дневников у нас ещё не было. Тогда я в первый раз обнаружила в своей тетради вместо обычных "4" или "5" красную цифру "1". О том, что она означает, я знала, конечно, поэтому едва сдержала выступившие в глазах слёзы обиды за такую оценку своих трудов и поспешила закрыть тетрадь и спрятать её в рюкзак, чтобы не заметили одноклассники...

Возможно, кто-нибудь подумал о том, что следующим шоком для меня стала первая порка за единицу? Нет, ремень уже "прогуливался" по моей попе в дошкольном возрасте. Насколько я помню, трижды. И дважды именно из-за жалоб от учителей-репетиторов на мою несобранность: один раз от учительницы музыки, другой - от обычной. После того, как я пошла в первый класс, правда, ремня я ещё не получала, но мне не приходило в голову, что я выросла уже настолько, что мне это уже не грозит. Ещё в машине, сидя в детском сиденье, я услышала от забравшей меня из школы мамы её "коронную" холодную фразу о том, что "об этом узнает папа", после чего исходов для меня в том возрасте могло быть всего лишь три: постановка в угол, шлёпка рукой или ремень. Услышав эту фразу от мамы, я всегда притихала и никогда не упрашивала её не говорить отцу. Я понимала, что это бесполезно: "папа-робот с программой на то, чтобы командовать; мама-робот с программой на то, чтобы ему подчиняться" - уже тогда крепко сидело в моей голове. Оставалась только надежда на то, что "робот-папа" примет решение о более мягком наказании...

Вечером отец поднялся в мою комнату (она была на втором этаже коттеджа) и сходу задал вопрос:
- И как это называется?

Не знаю, кого и как, а меня до сих пор раздражает подобная манера разговора некоторых людей, пытающихся таким образом сразу же огорошить собеседника, при этом думая (или делая вид), что тот обязан понять о чём речь.

- Что? - я уже давно сделала домашние задания (их было немного) и играла в какую-то компьютерную игру, несмотря на то, что знала, что отец рано или поздно придёт. Отвлекшаяся на игру я действительно не сразу поняла, о чём он спрашивает. А если бы и поняла, то что я должна была ответить? Как может по-другому называться "кол" в тетради?

- Не строй из себя дурочку! И встань, когда с тобой отец разговаривает!

Я подчинилась, не став выключать ноутбук.

- Что ты молчишь? Я спрашиваю, как это называется! - отец повысил голос.

Я поняла уже, о чём речь, но что я могла ответить? Сказать, что это называется единицей за классную работу по математике? Надежда отделаться углом таяла на глазах, поэтому в них (в глазах) появились слёзы, но я не знала, что говорить в своё оправдание.

- Ты до сих пор не знаешь, сколько будет пять плюс восемь? А двадцать четыре минус шесть?

- Тринадцать... восемнадцать... - пробормотала я себе под нос.

- А что же ты за ерунду написала, когда решала задачки?

- Не задачки, а примеры... - пролепетала я. Лучше бы я этого не делала.

- Какая разница! - рявкнул отец. А для меня ведь была очень большая разница: примеры это, когда просто цифры, а задачи связаны с чем-то из жизни - пять яблок плюс восемь конфет, например. Поэтому я растерялась и испугалась ещё больше, а он продолжил:

- Как это называется?! Почему ты не смогла правильно решить ни одну из задач?! То есть, из примеров! О чём ты в это время думала вообще?!

Растерянная и испуганная я и призналась в том, о чём думала:

- О том, куда мы пойдём в воскресенье... Я хочу в кукольный театр... - это признание и вызвало фразу отца, вызвавшую у меня новый шок:

- Об этом буду думать я! Куда я решу, туда и пойдём! А ты должна думать о задачках!

Я-то, наивная, возомнила, что если я - школьница, то с моим мнением он будет хоть немного, но всё же считаться. Не то, что раньше. Ответ шокировал меня так, что то, как отец снимал и складывал вдвое ремень; то, как колышница была уложена на колено севшего на диванчик родителя; и то, как с оказавшейся вверху попы были сдёрнуты трусики, воспринимала как что-то происходящее не со мной. Лишь жгучая боль от последовавших за этим звучных щелчков вернула меня в саму себя и заставила сквозь громкий рёв обещать классическое детское "больше не буду!"

Следующий, ещё больший, шок ждал меня на следующий день. Он заслуживает отдельной главы.

Глава 5. Тройной шок

На первой же перемене я вышла из класса с учебником в руках - после вчерашнего мне очень не хотелось получить плохую оценку - хорошо стимулирует, знаете ли, поэтому я решила лишний раз повторить выученное вчера стихотворение. Кто-то, пробегая мимо, случайно (а, может, и не случайно) толкнул меня, и я уронила книгу. Наклонилась, чтобы поднять, и услышала из-за спины вопрос одноклассницы Ленки:

- Ой, а что у тебя за синяк?

Я уже рассказывала о том, как проходила моя дошкольная жизнь. "Друзья" были "одноразовыми" и "праздничными", поэтому до разговоров с ними о том, кого, как и за что наказывают, дело естественно не доходило. Не доходило оно до этой темы и с одноклассниками и одноклассницами, поэтому я, твёрдо убеждённая в том, что ленкина, как и всех других детей, жизнь мало чем отличается от моей собственной, совершенно спокойно ответила ей, что вчера меня наказал папа.

- По попе? - в голосе и взгляде Ленки было немало любопытства и удивления, поэтому я, уже поднявшая книгу и выпрямившаяся, удивилась её удивлением не меньше, чем она:

- Ну да...

- Прямо по голой? Без трусов? Ремнём? - интерес Ленки после моего ответа, как мне показалось, вырос ещё больше, но я не понимавшая, что здесь такого особенного - мне несколько раз влетало и в дошкольном возрасте, вновь подтвердила её слова:

- Да...- после чего растерянно спросила уже сама:

- А тебя разве так не наказывают?

Боюсь, что моего вопроса она уже не слышала, потому что, немного отбежав от меня, начала орать одноклассникам и одноклассницам:

- Вы слышали?! Эту здоровую дуру (я была намного выше ростом, чем она) вчера выпороли ремешком по голой попке! Вот так! - Ленка наклонилась и под хохот одноклассников начала шлёпать себя рукой по попе и приговаривать "Вот тебе, противная девчонка! Вот тебе!" Трусы она снимать не стала, конечно, но я всё равно смотрела на всё происходящее тупым взглядом, не понимая, что в этом смешного. Затем она выпрямилась и радостно сообщила всем, повторив явно не свои слова:

- Это же Средневековье какое-то! Меня родаки никогда не лупили! А кого-нибудь, кроме неё, лупили?! - все присутствующие заорали, что нет, продолжая при этом смеяться, а Ленка продолжила:

- А знаете, почему никого не лупят, а её лупят? Потому что... - узнать её мнение по этому вопросу не успела ни я, ни другие - мой кулак врезался ей прямо в нос...

Нет, я никогда не занималась ни боевыми искусствами, ни какими-либо единоборствами, ни приёмами самозащиты, но была достаточно сильной для своего возраста девочкой, к тому же до школы занимавшейся под руководством приезжавшей к нам в коттедж репетиторши по какой-то специальной программе, включавшей и дыхательные, и физические упражнения. Причём занималась я этим, как правило, с удовольствием, а не "из под палки", как музыкой.

Ленка отшатнулась от меня, и я увидела, как из её носа хлынула кровь. Сильно. Очень сильно. Столько крови я до этого никогда не видела, поэтому испугалась ещё до того, как подоспевшая учительница повела её в медкабинет, а меня - к директору...

Честно скажу, что я не помню, что говорил мне директор школы. Меня не затронули, сказанные уже в машине, холодные слова вызванной в школу мамы о том, что "об этом узнает папа". Дома я была отправлена в свою комнату, где сделала то, чего никогда в осознанном возрасте не делала - залезла под одеяло не раздеваясь. Прямо в школьной форме. О чём я тогда думала? Не о том, что меня сегодня точно выпорют. Я, как умела, молилась, чтобы Ленка не умерла: обилие крови произвело на меня страшное впечатление. Я обещала Богу, что я вытерплю любое наказание, только бы она жила...

- Вставай! - за своими молитвами и мыслями я не услышала даже, как и когда в комнату вошёл отец.

- Она умерла? - тихо спросила я из под одеяла.

- Кто? - отец, как профессиональный руководитель, редко выказывал своё удивление чем-либо вообще, но тогда это произошло.

- Ленка...

- Та девочка, которую ты избила? Да ничего с ней не сделалось! - это было произнесено таким небрежным тоном, что мне стало мерзко, но всё же я почувствовала и огромную радость:

- Я завтра перед ней извинюсь!

- Конечно, извинишься! Куда же ты денешься! Но не рассчитывай, что это тебя спасёт от порки! - как только он мог подумать, что я в тот момент думала об этом? Вспоминая об этом, я лишний раз думаю, что была в детстве абсолютно права, считая его роботом. Не сказав ни слова, я сбросила одеяло, повернулась на живот, спустила трусики и откинула на спину юбку...

Тогда я в первый раз в жизни сама оголила нужное место для порки. Думаете, на "робота" это произвело хоть какое-нибудь впечатление? Может быть, и произвело, но он его никак не выразил. Нет, я не хочу сказать, что я на его месте не стала бы меня пороть, но можно же было хотя бы словесно выразить надежду на то, что мы с Ленкой помиримся? Он только приказал:

- Руки под собой сложи! - и когда я так же молча сделала это, прижал меня к кровати одной рукой...

Сколько сильных ударов ремнём может без вскриков выдержать семилетняя девочка? Да ещё и "по вчерашнему"? Я тогда, единственный раз в жизни, мысленно "занималась устным счётом", вцепившись зубами в мокрую от слёз и слюны подушку и исполняя таким образом обещанное в молитвах. Не выдержала на шестом и потом уже не считала жгучие шлепки ремня...

Первое, что я сделала в школе на следующий день, подошла к живой и здоровой Ленке и попросила прощения. Совершенно искренне, а не потому, что получила ремня. Но она шарахнулась от меня, как от прокажённой, и завопила на весь коридор:

- Не подходи ко мне! Тебя, дуру здоровую, наверное, опять ремнём по голой попе выпороли?! Так тебе и надо! Чтоб тебя каждый день пороли! А я не хочу по лицу получать! Меня вообще никто никогда не бил! И вообще никого, кроме тебя, бить нельзя!

Это был самый страшный, тройной, шок. Во-первых, из-за того, что я, увидев много крови, решила, что я убила Ленку, какой бы она ни была. Во-вторых, из-за того, что я под впечатлением слов моей жертвы надолго усвоила то, что я - единственный на Земле ребёнок, которого наказывают ремнём. И правильно делают. В-третьих, из-за того, что я окончательно стала изгоем в классе. Не тем изгоем, которых гнобят, а тем, которых одновременно боятся и чувствуют к ним отвращение. Чем-то вроде ядовитой змеи, от которой лучше держаться подальше.

Глава 6. Оттепель

Так, по аналогии с "Хрущёвской", я решила назвать ту часть своей жизни, когда отец (маму я в расчёт не принимаю - она была его "роботом-подчинённым") по каким-то, только ему известным причинам, "ослабил гайки". Началось всё с того, что в начале пятого класса мама перестала постоянно возить меня в школу на машине, а начала частенько делать это на рейсовом автобусе - от нашего коттеджного посёлка до школы, находившейся в центральной части города, было примерно полчаса езды на нём. И постоянно проверяла, запомнила ли я дорогу. Затем, время от времени, я стала ездить в школу и обратно самостоятельно, а годам к двенадцати ни о каком сопровождении меня уже не было и речи. Кроме того мне было дозволено и гулять без присмотра в свободное время. Чем я, дорвавшаяся до свободы, и пользовалась. Нет, я не связалась с какой-либо компанией - вся моя прошлая жизнь отталкивала меня от общения с ровесниками и ровесницами вообще. Не привлекали меня и сигареты или алкоголь. Меня привлекала... еда. Нет, не что-то сладкое вроде мороженого или пирожных, а совсем другое: чебуреки, хычыны, шаурма, кулебяки, пирожки с мясом и капустой... И я, гуляя по городу, их пожирала (именно пожирала!) в немалых количествах, благо в деньгах ограничена не была - на моей карточке всегда была немалая сумма "карманных", банкоматов в городе было предостаточно, а изменения в сумме счёта вероятно были для моего отца с его-то доходами столь незначительными, что он им попросту не придавал никакого значения. Только не подумайте, что меня дома морили голодом или, что наша домработница невкусно готовила. Нет! Но мне очень нравилась такая "неправильная" еда. Причём, не в кафе, а именно на улице, на ходу! И до сих пор нравится. При всём этом, толстой меня никто, включая меня саму, никогда не считал. Крупной и крепкой - да. Но не толстой. Родителям я эту свою привычку есть "что попало" на ходу, конечно, не афишировала.

Вторым моим увлечением, часто сочетавшимся с первым, стали путешествия по старинным районам нашего города - тем, где сохранились дома сто-, а то и двухсотлетней давности. Мне нравилось рассматривать их, бродить по старым улочкам. Настолько, что иногда я, несмотря на всю свою необщительность, набиралась храбрости и распрашивала об этих домах местных жителей. И, представьте себе, получала ответы - люди рассказывали то, что знали: когда примерно было построено то или иное здание, какому купцу или кому-то ещё оно принадлежало до революции, что в нём было раньше. Иногда я слышала даже связанные с ними легенды. Это побудило меня найти в интернете сайт посвящённый истории нашего города и черпать информацию ещё и там - к тому времени моим любимым предметом в школе уже стала история. Как это, наверное, часто бывает, из-за учительницы, сумевшей меня заинтересовать своим предметом.

Так однажды я и набрела на автоклуб. В тот день возле него была выставка ретро-автомобилей, и там стояло несколько десятков не только "Волг", "Жигулей", "Москвичей", "Запорожцев", которые в те годы, пусть и нечасто, но ещё можно было увидеть и на улицах, но и машины, подобные которым, я до этого могла видеть только в фильмах. Я до того времени почти не интересовавшаяся автомобилями, чуть ли не разинув рот ходила между ними и узнавала от владельцев о том, что это - американский "Виллис-МБ", который поставлялся во время Второй Мировой войны во все страны анти-гитлеровской коалиции, включая и нашу; это - "Эмка" - самый массовый советский легковой автомобиль в СССР в тридцатых годах двадцатого века; это - трофейный "Опель-Кадет": "Что? Похож на стоящий неподалеку самый старый "Москвич"? Это не он на "Москвич" похож, а "Москвич" на него, потому что "Москвич" сделали после войны по образцу "Кадета"! Только "Москвичу" четыре двери сделали вместо двух!" - владельцы машин охотно делились своей информацией даже с девчонкой-школьницей.

Сколько я там пробродила бы, я не знаю, но в конце концов зазвонил мой смартфон, и я услышала ледяной голос мамы, напоминающий мне о том, чтобы я не опоздала на просмотр местных новостей. Я поспешила домой, зная о том, чем чревато такое опоздание. Нет, не подумайте только, что отец порол меня каждый день или хотя бы каждую неделю, - даже в те времена "оттепели", когда у меня было гораздо больше возможностей нарушать какие-то запреты, такое случалось, наверное, максимум раз десять в год, но это не означает, что мне хотелось лишний раз получать ремня.

Тогда же примерно начал рушиться и сложившийся в моей голове миф о том, что я - единственный на Земле ребёнок, знакомый с этой "процедурой". Первым толчком к этому было случайно услышанное в автобусе: женщина ругала мальчишку лет семи-восьми за плохое поведение в школе и достаточно громко высказалась о том, что сегодня он точно получит ремня. Я удивлённо обернулась и увидела, что мальчишка ведёт себя точно так же, как вела в таких случаях я - смотрит в пол, не смея поднять взгляд, но при этом не выражает ни удивления, ни возмущения тем, что ему предстоит. Это был первый шаг к разрушению "мифа" о том, что я одна-единственная удостоена такой "чести".

К автоклубу я вернулась на следующий день, но выставки ретро-автомобилей там уже не было, и я уже собралась уйти и поискать что-то другое интересное в этом районе, когда увидела вышедших из дверей мальчишек оживлённо обсуждавших: "Я его слева хочу обойти, а он не даёт, я его справа, а он опять виляет! - И что - ты? - Приотстал чуть, сделал вид, что у меня движок не выдерживает, он успокоился, а я резко по газам "на всю железку" - аж покрышки засвистели, и смотрю - он уже сзади!" Мальчишки были возрастом вероятно даже помладше меня, поэтому я не выдержала и спросила: "Машинки на радиоуправлении у вас?" Услышанное в ответ презрительное "Ты - дура, что ли? Мы - картингисты!" сразило меня "наповал" - я даже не обиделась на "дуру", а зашла в автоклуб и спросила у охранника о том, кто такие "картингисты", тот показал мне, куда надо пройти, чтобы всё узнать, и я узнала. Всё. Даже то, что картингом можно заниматься вообще с восьми лет: есть такой класс машин "Пионер" - без коробки передач. Тогда и состоялся тот разговор с мамой, о котором я уже писала.

Автоклуб стал для меня тем местом, где я не была "змеёй, от которой надо держаться подальше", где я почувствовала себя человеком. Там же полностью развалился и миф о "единственном на Земле поротом ребёнке": сначала я случайно услышала разговор занимавшихся вместе со мной двух мальчишек о том, что одного из них могут за что-то выпороть, и он просто сетовал на то, что если это произойдёт, то ему будет непросто резко работать ногами в тренировочном заезде сидя на жёстком сиденье спортивной машины на следующий день. Это уже был не просто разговор незнакомой мне женщины с мальчишкой в автобусе - об этом говорили те, кого я уже достаточно хорошо знала. Затем произошёл эпизод с тем, как я заметила синяки на том самом месте, где они бывали у меня, у Олегатора - мальчишки, который начал нравиться мне уже не только как друг по автоклубу, - об этом я тоже уже писала. Я постепенно переставала чувствовать себя какой-то ущербной, не говоря уже о том, что я полюбила и сами занятия: как теоретические, так и практические: не только заезды, но и подготовка машин - наш (вот здесь я могу свободно сказать слово "наш", в отличии от школьного класса) тренер считал, что гонщик, да и шофёр (именно "шофёр" - слово, которое постепенно уходит из лексикона большинства людей, а не "водитель") вообще, должен знать машину не хуже механика.

Глава 7. Бог всё-таки есть!

Большая перемена. Включаю смартфон, который во время урока был выключен. Сигнал сообщения в мессенджере. Открываю в надежде, что от нравящегося мне, восьмикласснице, парня. О, нет! Строчка от мамы, которую не хочется читать: "Отец вернулся из командировки, после школы немедленно домой!" Ничего хорошего для меня, позавчера прогулявшей два урока, чтобы сходить в ТРК с тем самым парнем, это не предвещает. Слово "ремень" кажется у меня вырывается вслух. Да не кажется, а точно, потому что неизвестно как оказавшаяся рядом новенькая тихо спрашивает:

- По голой попе?

Смотрю на неё, наивную, робкую и тихую, чуть ли не на голову ниже меня ростом, почти отличницу, недавно переехавшую в наш город. Что было бы с ней, спроси она такое несколько лет назад? Плохо ей пришлось бы - после того, как я расквасила Ленке нос в первом классе, никто в классе не смел напоминать мне о том, что меня время от времени порют. Но сейчас я уже совсем не та - я научилась относиться к тому, что меня наказывают ремнём, гораздо спокойнее. Из-за того, что я знаю, что я не единственная такая на всей планете. Из-за того, что я знаю, что нравящегося мне парня тоже до сих пор порют. Даже почаще, чем меня.

- Нет, мне сначала велят надеть на трусы шорты, трико и джинсы, а только потом порют! - со злой иронией отвечаю я новенькой вместо оплеухи и неожиданно слышу растерянный ответ с глубоким вздохом:

- А меня всегда по голой...

Мне становится стыдно. Так стыдно, что я даже забываю о том, что мне сегодня предстоит.

- Прости... По голой, конечно... Я позавчера с уроков соскочила, а тебя-то за что?

Она тихо, но охотно делится. Так я неожиданно обрела подругу.

По дороге домой в моей голове всплывает название очень старого фильма "Лифт на эшафот" сравнительно недавно случайно подвернувшегося мне в интернете.

"У него - лифт, а у меня - автобус на эшафот!" - думаю я, но сразу же сама себе "напихиваю" (уже давно успела нахвататься в автоклубе немало слов, которые родителям лучше не слышать): "Ты и правда - дура, что ли?! Какой эшафот?! Ты за свою жизнь сколько раз уже по жопе получала?! И ничего с тобой не случилось! На Лариску вон посмотри - маленькая, худенькая, попу "под микроскопом не найдёшь" - не то, что у тебя, а порку со смертной казнью не равняет!"



- Сначала пообедаешь или сразу в кабинет к отцу "на ковёр" пойдёшь? - ледяным голосом спрашивает мать.

"О, Боже! - проносится в голове. - Ну только не в кабинет! Если не в моей комнате на кровати, то хотя бы в гостиной на диване! Не хочу в кабинет! Не хочу!!!" - я знаю, что если отец возьмётся за ремень там, то в лучшем случае мне придётся лечь животом и грудью на письменный стол и получать порку в таком согнутом положении. О худшем не хочется даже думать - сегодня мы с Лариской пришли к полному согласию в том, что самая постыдная для девушки порка - быть зажатой между отцовских ног, при этом стоя на четвереньках кверху голой задницей. "Раком"! - да, я уже не маленькая и понимаю то, что моя задница не только для того, чтобы на ней сидеть и получать по ней ремня, а то, что у меня под трусами спереди, не только для того, чтобы пописать. Да, мне уже четырнадцать, и я уже иногда мечтаю о том, как это будет у нас с Олегатором - как он будет гладить меня рукой по "булочкам", а потом осторожно освободит их, и не только их, а и то, что у меня спереди, от трусиков... Когда это будет? Я пока не знаю. Я одновременно хочу этого и боюсь...

Увы, сегодня мои "булочки" наверняка будет "гладить" ремень... Хочется закричать о том, что только не в кабинете! Только не "раком"! О том, что лучше пусть отец всыплет мне вдвое больше, но я буду лежать на кровати или диване!

Нет, ничего этого я не кричу, а перевожу дух и тихо отвечаю:

- Сразу... - есть перед поркой мне не хочется - не хватало ещё "на старости лет" опозориться "детской неожиданностью".

Вот я уже и "на ковре", хотя никакого ковра в отцовском кабинете нет. Я знаю происхождение этого выражения, которое почему-то очень нравится чиновникам всех мастей, поэтому я делаю вид, что выслушиваю нотации, а сама мысленно молю Бога: "Мне не надо много! Я прошу только о том, чтобы он велел лечь животом на стол! И всё! Только не "раком"!" - я даже не сразу осознаю, что сегодня всё обошлось - отец заканчивает свою речь словами: "Ещё раз прогуляешь школу - всыплю так, что неделю толком сидеть не сможешь!"

"Господи, какое счастье, что он не знает того, что я была в торгово-развлекательном комплексе не одна, а с Олегатором, и того, что в многодэшном кинозале мы не столько смотрели фильм, сколько целовались! Бог всё-таки есть!"

Глава 8. Кафе обломов

Вообще-то оно называлось, конечно, "Обломов" - с заглавной буквы, в честь известного литературного персонажа. Небольшое и уютное кафе с летней площадкой. Именно оттуда мы с Олегатором вышли жарким летним воскресным днём и отправились к нему домой, пользуясь тем, что его отец был в отъезде - как я уже говорила, у него была сеть автомастерских по области.

Распалённая долгими и жаркими поцелуями при вполне умеренной температуре воздуха в квартире (сплит-система) я почувствовала, что мне хочется большего, и, оторвавшись своими губами от его, потянула вверх футболку парня. Он не стал сопротивляться, а поднял вверх руки и, когда его вывернутая наизнанку футболка оказалась на полу, взялся руками за нижнюю часть моей. Я сопротивляться не стала тоже, и через несколько мгновений моя футболка валялась рядом с его. Он прижал меня к себе и поцеловал в оголённую ключицу, но я тихо хихикнула, что так нечестно. "Почему?" - удивился он. "Потому что на тебе нет лифчика..." - и я шёпотом спросила о том, справится ли он с застёжкой моего. Олегатор справился достаточно быстро, и мой лифчик оказался на полу, а я в первый раз в жизни прикоснулась голой грудью к его груди, отчего моя голова слегка закружилась, и ответила поцелуем в его ключицу. Мы продолжили изучать тела друг друга, покрывая их нежными поцелуями, и вскоре почувствовали необходимость избавить друг друга от шорт, которые упали рядом друг с другом. Когда Олегатор в первый раз в моей жизни коснулся руками моей попы поверх трусиков и начал гладить, продолжая покрывать поцелуями мою грудь, я почувствовала, что они сейчас излишни. Не поцелуи, конечно. Мои руки начали медленно спускать его плавки, и я в первый раз в жизни увидела то, что в тот момент с трудом помещалось под ними. "Сейчас! Сейчас! Сейчас!" - стучало моё сердце в предвкушении того, как он спустит мои трусики и у нас будет первый в нашей жизни настоящий секс. А кто же должен был стать моим первым мужчиной, если не он? Не тот, кто понравился мне уже давно? Не тот, кто всегда был мне другом? Не тот, кому первому после случая в первом классе смогла признаться в том, что та самая попа, которую он сейчас гладит, знакома с отцовским ремнём? Неужели я не заслужила того, чтобы на пятнадцатом году жизни впервые ощутить в себе именно его, ставшего сейчас большим и твёрдым, "дружка"? Кто же, если не он, доставит мне это счастье? И кто же, если не я, доставит это счастье ему?

"Сейчас! Сейчас! Сейчас!" - всё ещё продолжало отбивать моё сердце, когда я услышала:

- А мы-то с мамой подумали, что тебе плохо, что ты так кричишь и стонешь!

- Мне хорошо... мне очень хорошо... мне ещё никогда не было так хорошо, как сейчас... сними с меня трусики... - простонала в ответ я.

- Ещё бы не хорошо! У тебя обе руки в трусах! - эти слова заставили меня открыть глаза и понять, что я лежу в собственной кровати, в своей комнате на втором этаже нашего коттеджа, обе мои руки действительно находятся в трусиках, рядом стоят родители, а на правую ладонь отца уже намотан одним концом один из его дорогих кожаных ремней. Причём, плетёный - тот, из испытанных мной на себе, порка которым была самой болезненной. Я растерялась настолько, что не могла даже пошевелиться, когда отец, взяв меня за плечо и поворачивая на живот, произнёс:

- Трусики я с тебя сейчас сниму, так уж и быть, а руки убирай сама - тебя сейчас ремень будет гладить! - затем он обратился к матери:

- Ты ей говорила о том, как это называется и почему этим нельзя заниматься? Видимо, она плохо усвоила!

"Кафе обломов! С прописной буквы!" - успела тоскливо подумать я, привычно убирая руки под себя за считанные секунды до того, как начать кричать и стонать уже не от удовольствия.



Спросите, хорошо ли я после порки усвоила, почему этим нельзя заниматься? Хорошо. Потом я занималась этим только в душе при заглушающем все звуки полном напоре воды. А о том, как и при каких обстоятельствах состоялся наш с Олегатором первый реальный секс, я уже рассказывала.

Глава 9. Мастерство подавления бунтов

Вы никогда не задумывались о мастерстве подавлять бунт? О том, насколько оно необходимо чиновнику. Высокое мастерство заключается в том, чтобы после подавления бунта возмущавшиеся ещё и искренне чувствовали бы себя виновными. Если просто разогнать какой-нибудь митинг, отвезти в каталажку какое-то количество людей, выписать им штрафы или посадить на сколько-то суток, то митинговавшие будут чувствовать себя героями и будут готовы на следующий бунт. Да и в глазах окружающих они тоже могут стать героями и этим привлечь в их ряды новых решившихся на бунт. Высокое мастерство подавления бунта заключается в том, чтобы потенциальные герои раскаялись в своих поступках, чтобы они считали, что бунтуя совершили глупость, "оступились", чтобы радовались тому, что их за это наказали, но великодушно простили. Оно в том, чтобы отбить само желание бунтовать даже в мыслях, чтобы любой бунт казался чем-то омерзительным, чтобы другие бунтующие казались не героями, а подонками.

Мой отец, видимо, владел этим мастерством неплохо. Нет, не подумайте только о том, что я пытаюсь строить из себя педагога - я понятия не имею, как буду воспитывать своих детей, когда и если они у меня будут. Я знаю только то, как не буду. Вдумайтесь в то, зачем некоторые родители говорят провинившемуся ребёнку "плохая девочка" или "плохой мальчик"! Я понимаю, конечно, что они, скорее всего, делают это неумышленно, но это - часть мастерства подавления бунта: "Бунтуют только плохие!" И это должно отложиться в подсознании ребёнка. Не то, что что-то конкретно сделанное им - плохой поступок, а то, что поступают вопреки воли родителей (или начальства во взрослом возрасте!) только плохие! "Плохая девочка" или "плохой мальчик" - первый шаг к выращиванию раба.

Мой первый бунт состоялся, когда мне было примерно "пол-шестого" - шестой год шёл, то есть. Я прекрасно помню, что тогда произошло: я не хотела уходить из "Верёвочного городка". Я была физически крепкой девочкой, мне было явно недостаточно тех упражнений, которыми я занималась дома под руководством нанятой учительницы. Но ещё больше мне не хватало общения с другими детьми, которое я получала в основном именно так - на детских развлечениях. В тот день я, как говорится, "разошлась", демонстрируя "друзьям" (о том, какие были у меня в том возрасте "друзья, я уже рассказывала) свою силу и ловкость. И в этот "звёздный час" мама меня забирает. Я знала уже, что упрашивать о чём-либо моих родителей-"роботов" бессмысленно, но тогда на меня, как говорится, "накатило": я "устроила концерт". В первый раз в жизни. Такой "концерт", что маме пришлось уводить меня силой - не помогли даже "волшебные слова" о том, что о моём поведении узнает отец. Это был мой первый бунт - я кричала ей в ответ: "Ну и пусть узнает!" Сама мама меня никогда и никак не наказывала. Даже не ругала. Она, будучи "роботом-подчинённым", сообщала обо всём "роботу-начальнику"... И вот, уже вечером, я "предстала пред очи" этого "начальника"! Он начинает говорить мне о том, что я должна слушаться маму, но мой бунт продолжается: не понимая ещё причин мозгом, но понимая сердцем, я не слушаю его, а твержу о том, что хочу больше играть с другими детьми. Я в том состоянии, когда готова за свои убеждения и встать в угол, и быть отшлёпанной. Как, вы думаете, поступил мастер подавления бунта? Фразу "Придётся наказать тебя так, как наказывают только очень плохих девочек!" я услышала, когда он меня уже поднял и укладывал к себе на колено. "Отшлёпает! Ну и пусть! Всё равно я хочу..." - додумать свои упрямые мысли я не успела, потому что вместо первого уже достаточно привычного шлепка по попе, с которой только что были спущены трусики, ощутила то, как наказывают "только очень плохих девочек", и с чем я ещё не была знакома - ремень. Когда отец его снял или приготовил заранее, я не видела, потому что просто не обращала на это никакого внимания. Цель была достигнута: мало того, что упрямство "очень плохой девочки" было сразу же (я, готовая к тому, что он меня отшлёпает рукой, разревелась после первого же удара ремнём, а после трёх или четырёх уже во всю орала: "Больше не буду!") и надолго сломлено непривычно сильной болью, так ещё и отложилось в подсознании то, что бунтуют только "очень плохие". Настолько отложилось, что даже через почти два года, после того, как я "с лёгкой руки" одноклассницы Ленки узнала о том, что никого нельзя бить, кроме меня, почувствовала всю свою "убогость" - "убогость бунтаря", посмевшего расквасить ей нос. Это тоже одна из причин того, какой я стала для одноклассников: змеёй, от которой надо держаться подальше - не дружить с ней, но и не гнобить. Сейчас я догадываюсь о том, что из меня хотели вырастить копию матери: "робота-подчинённого" для своего "начальника"-мужа и "холодную леди" для всех остальных.

Но затем последовала "оттепель". Зачем это понадобилось отцу, я не знаю. Возможно, что он увидел то, что вместо "холодной леди" из меня может получиться самая заурядная "бука", неспособная ходить с гордо поднятой головой и распоряжаться теми, кто "рангом ниже". Думаю, что он правильно учёл то, что я, уже привыкшая к одиночеству, точно не свяжусь с "дурной компанией". Он не учёл случайности. Того, что я "оттаю" в автоклубе, и вполне вероятно, ещё и того, что я пойму то, что есть вещи, о которых начальникам-родителям лучше не знать. Это в конце концов и привело к моему второму бунту. Тому, что случился в мои пятнадцать лет. И как он поступил, когда я уже была готова к порке, когда была доведена до того, что не боялась её? Правильно, он не стал меня пороть. Он применил новый метод: пощёчина, которая была для меня гораздо оскорбительнее ремня, и "вечный" домашний арест. Он подавил мой бунт, лишив меня всего, что мне было дорого: любимого парня, любимого спорта и свободы. Подозреваю, что даже слово "шлялась" было произнесено им не случайно, а выбрано специально для того, чтобы сравнить меня со шлюхой и поставить на место. "Ты - не героиня "по морозу босиком" бегающая к любимому, ты - шлюха, которая не заслуживает ничего, кроме пощёчины и тюрьмы в собственном доме. Бунтуют только плохие девочки!" - вот что он довёл до моего сведения. И я вновь была надолго сломана. Именно "сломана", а не "сломлена". Да, я время от времени через Лариску созванивалась с Олегатором, но я уже тогда понимала, что увидеться (не говоря уже о большем) с ним нам не суждено. Так и случилось: он закончил школу годом раньше меня и уехал поступать в ВУЗ в другой город. Осуждаю ли я его? Нет, не осуждаю. Не хочу осуждать - он не обязан был ломать свою жизнь из-за моего отца.

В таком "сломанном" виде я окончила школу, была определена в ВУЗ - разумеется, в тот, который подобрал мне отец, а в восемнадцать лет отдана замуж. Некоторые люди удивляются: "Как это "отдана замуж"? В каком веке мы живём, чтобы можно было выдать замуж или женить против воли?" Но я к тому времени была уже в таком состоянии, что мне действительно было всё равно - бунтарский дух был во мне уничтожен. Подозреваю, что я оправдывала надежды моего отца и становилась очень похожей на мою мать - "робота-подчинённого" для него и "холодную леди" для окружающих.

Правда, как выяснилось чуть позже, всё же не окончательно.

Глава 10. Укороченный "тинейдж"

Начиная с какого возраста принято называть тинейджерами? По идее, с тринадцати лет, потому что именно с числа "тринадцать" в английском языке начинается суффикс "-teen". Думаю, что это понятие примерно совпадает с тем, что раньше называли "переходным возрастом". Слышала немало шуток на тему других "переходных возрастов", но повторять их сейчас не хочу.

То, что я называю своим "тинейджем", началось позже - с пятнадцати лет. Наверняка это неправильное название того моего периода жизни, поэтому я ставлю его в кавычки, но именно на шестнадцатом году жизни закончилась моя "оттепель", которую я не могу не отделить от "тинейджа". О том, что произошло, читатель уже знает: я за два майских дня потеряла всё, что мне было дорого: любимого парня, любимый спорт и свободу. Какие радости остались в распоряжении "тинейджера"? Немного. Их можно перечислить по пальцам одной руки.

Первая: отец не запретил мне продолжать заниматься физическими и дыхательными упражнениями так, как я была научена ещё в дошкольном возрасте, и делала я это с удовольствием - моему физически крепкому телу это было необходимо.

Вторая: я увлеклась компьютерными играми. Не сетевыми - интернет мне был дозволен лишь только для учёбы, а автономными. Это, как я сейчас понимаю, поддерживало в более-менее "рабочем" состоянии не только мою реакцию разного рода "стрелялками", "леталками" и даже... "автогонками", но и мозги, которым кроме уроков было нечем заняться, - стратегиями. Слышала, что в Японии в домах престарелых компьютерными играми спасают стариков от маразма. Если бы у меня не было ещё и компьютерных игр, то я, как мне кажется, сошла бы с ума, не имея возможности без сопровождения выходить за забор нашего коттеджа.

Третья: душ. Я вдруг стала такой "чистюлей", что принимала его чуть ли не каждый день, чего до этого за мной не водилось. Из-за чего, читатель уже тоже знает - молодой и здоровый организм, однажды отведавший секса с любимым парнем, требовал его снова и снова. Догадывался ли отец о том, что я в душе занимаюсь тем, чем "ни-зя", я не знаю - там, как и в туалете, за мной присмотра не было, но и репрессивных мер на меня за это тоже не было.

Четвёртую "радость" я ставлю в кавычки: после того случая, как я единственный раз в жизни увидела себя по телевизору, отец больше ни разу не наказал меня ремнём. Скажете, что не за что было? И спросите, почему "радость" в кавычках? Объясню. В десятом уже классе, после бездарно проведённых каникул - я даже на курорте, куда мы поехали с родителями, была под постоянным присмотром, я получила двойку по химии. Только не подумайте, что специально, чтобы "проверить границы", - просто так получилось, что напутала с формулами, несмотря на то, что училась я хорошо - отличницей никогда не была, но и на тройки не скатывалась. Что меня ждало бы за это в "оттепель" и до неё? Порка. И я, идя "на ковёр", не сомневалась, что она будет и на этот раз, несмотря на то, что мне было уже шестнадцать, и даже надела стринги в надежде, что мне будет дозволено остаться в них во время наказания. И да - я была отхлёстана! Только не ремнём по заднице, а пощёчинами по лицу. Признаюсь, что в те минуты я бы предпочла даже спустить стринги и стать "раком" на четвереньки, чтобы отец зажал меня между своих ног и всыпал ремня, если бы он велел. Но он предпочёл то, что было для меня менее болезненным физически, но менее привычным и гораздо более оскорбительным. Двоек больше не было ни в десятом, ни в одиннадцатом классе, поэтому такое произошло только один раз, но морально доломало меня окончательно.

Моя "взрослая жизнь" в ВУЗе продолжалась так же: меня привозили и увозили на машине, и однокурсники и однокурсницы, как я подозреваю, завидовали мне, не зная того, какова на самом деле моя жизнь. В ВУЗе ни с кем подружиться я не смогла, как и в школе, но уже и не хотела этого, а единственного оставшегося друга (Лариску) я потеряла, - я становилась той самой "холодной леди", с высокомерием смотрящей на окружающих, - копией матери.

Маловато, скажете, для главы? Да, наверное, маловато. Даже не маловато, а мало. Но больше о моём "тинейджерстве" мне написать нечего.

Глава 11. Успешный человек

Перечитала свои собственные строки: "Некоторые люди удивляются: "Как это "отдана замуж"? В каком веке мы живём, чтобы можно было выдать замуж или женить против воли?" Но я к тому времени была уже в таком состоянии, что мне действительно было всё равно - бунтарский дух был во мне уничтожен. Подозреваю, что я оправдывала надежды моего отца и становилась очень похожей на мою мать - "робота-подчинённого" для него и "холодную леди" для окружающих."

Возможно, я всё-таки немного покривила душой, когда написала это. Совсем немного. С чего всё началось? С того, что в один день прекрасный (даже не знаю, ставить кавычки к этому слову или - нет) день я была вызвана "на ковёр" в кабинет отца. Лихорадочно вспоминая, чем же я могла не угодить ему, и опасаясь наполучать пощёчин (больше мне бояться было уже нечего), я увидела отца в распрекрасном расположении духа. Я хорошо знала, конечно, о его высоком артистическом искусстве (таким бы в кино сниматься - глядишь, российский кинематограф и вылез бы из того, где он сейчас находится) и не менее высоком искусстве ораторства, но всё же была немного удивлена тем, что он начал рассказывать мне об "одном успешном молодом человеке", который хочет пригласить меня в театр. В конце своего "выступления перед электоратом", отец назвал даже его имя, отчество и фамилию. Года два назад я при этом, наверное, откровенно расхохоталась бы, забыв и про то, что могу за это быть выпорота, и даже про то, что могу получить пощёчину. И не одну. Просто не сдержалась бы: "молодому человеку", которого я несколько раз видела, когда он приезжал по каким-то делам к отцу, было на мой тогдашний взгляд лет тридцать пять. На самом деле оказалось, что - тридцать, но двенадцать лет разницы, когда тебе самой - восемнадцать, кажутся "дистанцией огромного размера" - в две трети собственной жизни. Не подумайте о том, что я вообще против отношений между мужчиной и женщиной при большой разнице в возрасте: бывает по-всякому, и случается и настоящая любовь, которой возраст не помеха, но не в моём случае. Вадим (именно так звали моего тогда будущего, а сейчас - бывшего мужа) никогда не вызывал у меня ни малейшей симпатии. Особой антипатии, правда, до поры до времени тоже не вызывал. К тому времени я действительно была уже "холодной леди", не способной даже искренне смеяться.

О смысле же словосочетания "успешный человек", до недавнего времени не казавшегося мне смешным, сейчас мне хочется поговорить отдельно. Смотрю "Словарь русского языка" изданный в 1999 году под редакцией А.П. Евгеньевой:

"УСПЕ́ШНЫЙ, -ая, -ое; -шен, -шна, -шно. 1. Заключающий в себе успех, сопровождающийся успехом. Хлопоты ее вначале были очень успешны: адвокат ей встретился участливый и милостивый, и в суде ей решение вышло скорое и благоприятное. Лесков, Старый гений. На всех судах снова возобновилась погрузка. Командующий объявил денежную премию за успешную работу. Новиков-Прибой, Цусима. 2. Устар. Такой, которому сопутствует успех в чем-л. Иван Миронов стал ловким, смелым и успешным конокрадом. Л. Толстой, Фальшивый купон."

Итак, в 1999 году (году моего рождения) прилагательное "успешный" применительно не к действию, а к человеку, считалось устаревшим. Смотрю "Толковый словарь" Д.Н. Ушакова, изданный в 1935-40 годах:

"УСПЕШНЫЙ, ая, ое; -шен, шна, шно. 1. Заключающий в себе успех (см. успех в 1 знач.), представляющий собой успех. ...Не бывало и не может быть успешного наступления без перегруппировки сил в ходе самого наступления, без закрепления захваченных позиций... Сталин. Как успешно (нареч.) идет работа, когда всё обдумано и соображено. Чернышевский. У. ход строительства. Успешное окончание дела. Он очень успешно (нареч.) учится. Защитник успешно (нареч.) защищал подсудимого. 2. Делающий что-н. с успехом (преимущ. об учащемся). У. ученик."

Уже в 1935-40 годах это слово относилось преимущественно к учащемуся. Почему? Если мы говорим об успешном действии ("хирург провёл успешную операцию", "военачальник провёл успешный штурм крепости", "футбольная команда провела успешный матч", "гонщик провёл успешный заезд"), то с этим всё понятно, но почему из людей успешным может быть "преимущественно учащийся"? Потому что его успех - результат (в том числе) действий его учителей! То есть, действий со стороны других людей! Больше того, этот человек сам - чьё-то действие! Догадываются ли об этом те, кому сейчас нравится называть успешными политиков или бизнесменов, например? Или эти люди догадываются о том, что этим словосочетанием вернулись во времена Льва Толстого с его "успешным конокрадом"? Чуть не модернизировала классика словосочетанием "успешным казнокрадом"... Думаю, что не догадываются.

Итак, сейчас (спасибо словарям) я понимаю, каким именно "успешным" был Вадим: его успешно продвигали по службе. Догадываюсь, что он, рано начавший лысеть, щупленький, умеющий красиво говорить, умеющий угождать вышестоящим и распоряжаться нижестоящими, был в фаворитах у его начальства в ведомстве, в котором он работал, поэтому заключение брака со мной было успешным действием для них обоих: и для Вадима, и для отца, поэтому неудивительно, что "конфетно-букетный" период у нас был недолгим, а периода внебрачных сексуальных отношений не было вообще.

Вполне возможно, что в меня сейчас полетят, если не камни, то гнилые помидоры, но мне тогда действительно очень хотелось перейти наконец-то от того, чем я занималась в душе, к нормальному сексу. Так и слышу от возможных критиков: "Слаба на передок!" А почему молодая и здоровая женщина должна вести жизнь монашки? Так что, брак я тогда восприняла как возможность хотя бы регулярно заниматься сексом. Разочарование постигло меня в первую же брачную ночь: дело даже не в том, что Вадима хватило всего лишь на один недолгий "заход", после чего он сполз с меня и захрапел. Это я тогда списала на выпитое на свадьбе, несмотря на то, что в ту, единственную нашу с Олегатором, ночь мы тоже не были трезвыми. Этим я утешила себя и отправилась в душ "за добавкой", но в голову лезло, что всё прошло настолько скучно и обыденно: не было ни раздевания друг друга, ни долгих поцелуев, ни взаимных ласк даже после того, как "дружок" "выстреливал", как было с Олегатором. Тогда я ещё не понимала разницы между сексом по любви и сексом по супружескому долгу. Поняла на следующий день, когда на мои ласки получила ответ, что мы будем заниматься этим два раза в неделю - по вторникам и пятницам. Оказался он и сторонником всего лишь одной позы - той, которую принято называть "рабоче-крестьянской", а мне хотелось разнообразия: за единственную ночь с Олегатором мы успели попробовать и сверху, и на боку, и сидя, и "наездницу"...

Была ли у Вадима любовница, а я была лишь выгодной сделкой и потенциальным контейнером для вынашивания законного потомства, или он просто сексуальный слабак? Не знаю и знать не хочу, но я всё чаще и чаще начала вспоминать о том, что название кафе "Обломов", увы, может быть написано и с не заглавной, а с прописной буквы.

Глава 12. "Жук" или Ошибка успешного человека

Эта книга была начата с того, как некая "Ученица", которой муж подарил "Жука" А-5 с механической коробкой передач, посетила некую автошколу и сначала напугала, а затем осчастливила экономией бензина некого "Инструктора". Не сомневаюсь в том, что читатели уже давно догадались о том, кем была эта "Ученица". Скажете, что "Жук" всё же не спортивный карт - габариты намного больше, и переучиться на него не так просто, как кажется? Для меня не возникло совершенно никаких проблем. Как не возникло и позже, когда я открывала категорию "C" - на право вождения грузового автомобиля. Почему? Не знаю: может быть, у меня врождённый талант к вождению автомобиля; может быть, я получила очень хорошую школу от нашего тренера в автоклубе; может быть, ещё что-то; а, может быть, и всё вместе, но автомобиль как бы становится продолжением моих рук и ног, когда я сажусь за "баранку", - именно так я это действительно ощущаю, а не говорю ради красивых слов.

Немного об истории "Жука" - чувствую в себе необходимость рассказать её. Началась она ещё в 1934 году, когда великий конструктор Фердинанд Порше, фамилию которого обычно невольно связывают с очень дорогими и мощными спортовидными (шпортлихер, как говорят немцы) автомобилями, создал первый прототип недорогого "Фольксвагена-38". "Фольксваген" переводится, как "народный автомобиль", и Гитлер, который правил в те годы Германией, заявил, что на таких машинах домохозяйки Рейха будут ездить на рынок за продуктами, но не получилось: завод "Фольксваген" был построен в 1938 году, а в 1939-м Гитлер развязал Вторую Мировую войну, и вместо "народного автомобиля для домохозяек" на его шасси выпускались не менее знаменитые армейские "Кюбели". Лишь после окончания войны, в 1946-м году, когда завод оказался в зоне оккупации Великобритании, на нём было налажено серийное производство "Жука", в создании дизайна которого между прочим когда-то поучаствовал и хороший художник, ставший одним из самых кровавых диктаторов за всю историю человечества, и к тому времени уже покончивший с собой. Или сумевший скрыться от правосудия?

"Фольксваген-Жук" стал не только одним из самых массовых автомобилей мира, но и вероятно самым большим "долгожителем" среди них: последний классический "Жук" был собран в Мексике в 2003 году! Модернизировался, конечно, много раз, но оставался всё им же. Так чудовище невольно сделало всему автомобильному миру большой подарок.

В Латинской Америке он всё ещё производился, когда в конце девяностых в Германии появился "Новый Жук" - совершенно другая машина, на совершенно других агрегатах, к тому же переднемоторная и переднеприводная, в отличии от своего предка, но внешне напоминавшая его.

Третьим "Жуком" стал А-5. Тоже переднемоторный и переднеприводный, но побольше размером, чем "Новый Жук", и из-за этого ещё больше похожий на классического.

Именно такой я и получила в качестве свадебного подарка от успешного человека Вадима. Почему он выбрал для меня машину именно с механической шестиступенчатой коробкой - образно говоря, "машину для профессионалов", а не с автоматической, как и положено "автоледи путающей педали", для меня загадка до сих пор - он не знал о моём картингистском прошлом. Возможно, конечно, что это и не "Знак Судьбы", а самая обычная случайность, и успешный человек, мало что понимающий в автомобилях, выбирал подарок по цвету, но произошло то, что произошло.

Как только я получила права, я дорвалась до "Жука" и гоняла по трассе туда-сюда, иногда даже забывая посещать ВУЗ, в котором тогда училась. Я получала от езды позабытое уже удовольствие, пользуясь отсутствием контроля со стороны занятого успешного человека - для меня началась новая "оттепель", я вновь начала чувствовать себя человеком!

Глава 13. Неожиданность

Вы любите неожиданности? Только не надо рассуждать о том, какие. О том, что хорошие - да, а плохие - нет. Какая же это тогда неожиданность, если заранее знаешь о том, что она принесёт? В том и прелесть неожиданности - в её непредсказуемости!

Тот день не предвещал ничего необычного в моей жизни точно так же, как не предвещал и тот, в который я единственный раз в жизни увидела себя по телевизору. Я ехала в ВУЗ, когда уже в центре города пробила баллон. Что должна была сделать настоящая автоледи? Вероятно, продолжать ехать до тех пор, пока не услышит, как скрежещет по асфальту обод колеса, а потом позвонить мужу или отцу (в зависимости от семейного положения), чтобы сообщить о том, что её "машинка не хочет ехать". Но я не была настоящей автоледи, поэтому сразу почувствовала, как "Жука" повело в сторону, и остановилась у тротуара. Причина стала ясна сразу, но мне и в голову не пришло доставать мобильник - я с двенадцати лет хорошо знала о том, для чего предназначен баллонный ключ. Помните фильм "Берегись автомобиля"? Вопрос инспектора ГАИ о том, есть ли у Деточкина трос, и ответ того, ехавшего на угнанной "Волге", что чёрт его знает, что там есть. Так вот, мой "Жук" не был угнанным, а я - не настоящая автоледи, поэтому я ничуть не сомневалась в содержимом багажника - в том, имеются ли там знак аварийной остановки, баллонный ключ, домкрат и запаска. Я уже ослабила гайки на колесе и начала поддомкрачивать "Жука", когда услышала за спиной: "Вам помочь, девушка?" В первое мгновение во мне всё же сработала "холодная леди для окружающих", и я, не оборачиваясь, достаточно высокомерно ответила: "Нет!", несмотря на то, что голос показался мне знакомым. "Может, всё-таки помочь?" - голос проявил какую-то странную настойчивость, и я наконец обернулась уже не для того, чтобы показать его обладателю "холодную леди", а для того, чтобы произнести несколько слов из тех, которых когда-то успела нахвататься от мальчишек в автоклубе. Не терминов относящихся к устройству и вождению автомобиля, конечно, а тех, которые принято культурно называть ненормативной лексикой. И я увидела перед собой невысокого рыжеволосого мужчину, черты лица которого напоминали мне кого-то из той, первой, "оттепели".

- Сништ??? - он узнал меня первым и назвал так, как уже давно, после отъезда из города Олегатора, никто не называл.

- Рудый??? - я наконец-то узнала в этом мужчине одного из мальчишек, когда-то занимавшегося картингом в одной группе со мной.

Я отношусь к тому поколению, которое более старшие довольно-таки презрительно называют "жертвами ЕГЭ". В какой-то степени, наверное, справедливо, но поверьте, что далеко не все "жертвы ЕГЭ" пишут в интернете без знаков препинания и заглавных букв. И далеко не все "жертвы ЕГЭ" в детстве смотрели только "Гарри Поттера": спортивный псевдоним "Рудый" очень подходил когда-то этой "жертве ЕГЭ" не только потому, что он действительно был рыжим (как переводится это слово с польского), а ещё и потому, что по своей манере вождения он действительно напоминал танк - зачастую пёр напролом, а почти все в нашей картингсекции, включая его самого и меня, видели очень старый польский фильм "Четыре танкиста и собака".



Не могу сказать, что мы с Рудым были очень уж друзьями тогда, в детстве, но неожиданная встреча спустя "целую вечность" из трёх с лишним лет (наверное, кому-то смешным покажется, но для меня это была действительно целая вечность почти безрадостного существования) и нахлынувшие воспоминания о тех счастливых для меня временах заставили меня принять его помощь, хотя я прекрасно справилась бы и сама. Мы быстро поменяли колесо и оказались в одном из ближайших кафе - о том, что я спешила в ВУЗ, я мгновенно забыла.

Глава 14. Чуть не подавилась

Нет, это не было кафе «Обломов», как вероятно могли подумать читатели. Это было даже не совсем кафе, а кафе-кулинария, в которое я затащила Рудого чуть ли не силком. Выбрала я это заведение, в котором обычно перекусывали небогатые студенты находившегося неподалеку ВУЗа (не того, который сейчас прогуливала я) – об этом я знала ещё со своей первой "оттепели", когда успела достаточно неплохо исследовать город, чисто инстинктивно: встретить там кого-либо из знакомых шансов почти не было. К тому же меня, столкнувшуюся с частичкой прошлой жизни, вдруг резко потянуло на ту самую "неправильную" еду, которую я тогда, в том самом прошлом, пожирала. И вот, представьте себе меня, тряхнувшую стариной - купившую большущую кулебяку и поедающую её, стоя за скромным столиком, и рядом со мной Рудого взявшего себе только кофе в пластиковом стаканчике – сначала я не придала этому особого значения и подумала о том, что он видимо недавно поел.

"Холодная леди" во мне продолжала "таять" по мере поедания кулебяки, и я выложила Рудому о себе всё. Или почти всё - о том, что муж совершенно не удовлетворял меня в плане секса, говорить я всё же постеснялась, а вот о том, что "Жук" - его свадебный подарок – нет. Рудый молча, маленькими глотками, смаковал дешёвый растворимый кофе, не спеша рассказывать о себе. Разговорить его мне удалось не сразу, а когда удалось, то я чуть не подавилась кулебякой. Тогда, в детстве, я не интересовалась тем, кто - его родители, как не интересовалась и тем, кто – родители других картингистов. Знала только о том, что отец Олегатора – владелец сети автомастерских, но только потому, что с Олегатором мы были гораздо ближе, чем с остальными. Сейчас же вдруг узнала о том, что отец Рудого был владельцем крупного универмага. Именно - был. Потому что немногим больше двух лет назад внезапно выяснилось, что этот универмаг был ещё до нашего с Рудым рождения, в девяностых годах, приватизирован его отцом "незаконно". Судебные разбирательства, результат которых был ясен заранее, довели его отца не только до разорения, но и до тяжёлого инсульта и смерти. Самым страшным было услышать от Рудого фамилию одного из тех, кого он считал виновниками во всех постигших его несчастьях, – это была фамилия, которую до замужества носила я сама, чего Рудый, к счастью, не знал – я была для него Сништ, точно так же, как он для меня – Рудым. Наверное, лучше не пытаться представить себе то, что я почувствовала, когда услышала о том, что мой отец – один из главных виновников разорения и смерти его отца, после которых Рудый оказался в весьма бедственном, как мне тогда казалось, положении. Сначала они с матерью вынуждены были продать коттедж и переселиться в достаточно скромную квартиру, а затем его мать, не выдержав всех потрясений, тяжело заболела, а он, отчисленный с платного отделения ВУЗа, не мог найти работу с достойной зарплатой, чтобы оплатить её лечение. Что я могла сделать? Предложить ему денег? Я и собиралась это сделать, но мгновенно вспомнила, что на моих счетах не такая уж и крупная сумма – я всю жизнь была на содержании: сначала - у отца, а теперь – у мужа! «Нищая миллионерша!» - вспомнилась мысль Эльзы Глюк из «Властелина мира» пришедшей в себя от гипноза и собиравшейся сбежать из дома Штирнера – да, представьте себе, что некоторые "жертвы ЕГЭ" даже читали Беляева.



- Ты сейчас занята? – спросил он, пока я переваривала уже не столько съеденную кулебяку, сколько полученную информацию. Что я могла ответить, оказавшись в таком положении?

Глава 15. "Голод - не тётка"

За пару месяцев до этой встречи с Рудым скоропостижно умерла моя собственная мать – сердце "робота-подчинённого" для отца и "холодной леди" для всех остальных неожиданно не выдержало какой-то нагрузки. Вероятно это прозвучит страшно, но я не почувствовала тогда совершенно никаких эмоций: ни горя, ни радости. Горе мне тогда пришлось старательно изображать, чтобы прилично выглядеть в глазах окружающих.

Поэтому, наверное, в кафе меня очень зацепили сыновьи чувства Рудого к его родителям. Но в первую очередь я всё-таки чувствовала вину за своего отца оказавшегося одной из причин того, что произошло с Рудым. Неужели я могла в тот момент сказать Рудому, что я занята? Нет, конечно. Тем более, что он попросил-то всего-навсего "подбросить" его до больницы, в которой лежала его мать. Я раздумывала о том, как я могу помочь оплатить дорогущее лечение его матери, а он просил о такой мелочи! Конечно, я его "подбросила", по пути заехав на рынок, где я заплатила за то, что он покупал для его матери. Такую-то мелочь я могла себе позволить, несмотря на то, что уже посчитала себя "нищей миллионершей" подобно Эльзе Глюк, когда она искала свою сумочку, в которой были остатки жалованья секретарши полученного ещё до замужества. Мне искать остатки жалованья было всё же не надо. Сама же я предложила Рудому и подождать его возле больницы, ждала и думала о том, что я ещё могу сделать, но ничего придумать не могла. Рассказать обо всём мужу мне не приходило и в голову, потому что я понимала то, что он в принципе отличается от моего отца только тем, что отец более привлекателен внешне и старше "и по званию, и по возрасту", как в известном советском фильме сказал Штирлицу Мюллер. А то, что существует очень и очень многое, о чём отцу лучше не знать, я хорошо усвоила ещё во времена своей первой "оттепели".

Рудый провёл в больнице, как мне показалось, очень много времени, несмотря на то, что я была занята тщетным поиском возможностей для помощи ему. Вышел Рудый оттуда настолько мрачным, что я испугалась того, что он лишился и матери, но оказалось, что она жива, но требуется очень крупная сумма на лечение. Тогда я, совершенно спонтанно, и предложила помянуть его отца "по-русски".

- Ты же за рулём… - буркнул он в ответ. Конечно же, я не собиралась садиться за руль "под градусом", поэтому я отвезла его домой, по пути заехав в магазин и прикупив всё нужное, затем отогнала «Жука» домой и вернулась на такси. Стол в его, показавшейся мне тогда очень скромной, квартире был уже накрыт.

Затем произошло то, что должно было произойти: выпившие молодые и здоровые мужчина и женщина, оказавшись наедине, почувствовали тягу друг к другу. Добавьте ещё ко всему этому мой неутолённый сексуальный "голод" и поймёте, что инициатором начала наших сексуальных отношений выступила я.

И мой "слабый передок" об этом не пожалел – меня, "сидевшую на голодном пайке" с мужем, Рудый смог довести до оргазма с первой же попытки. Не просто до оргазма, а до помутнения рассудка, до "неба в алмазах", до совершенно непритворных криков. Затем мы ещё немного выпили, и я побывала в роли "наездницы", чего не случалось с той единственной нашей ночи с Олегатором, что вновь заставило меня кончить с громким криком счастья. Лишь когда я обнимала Рудого после третьего вопля, который вероятно слышали все соседи по лестничной площадке, он тихо сказал:

- Сништ, а ты – шикарная любовница, у меня такой женщины ещё никогда не было. Счастливчик – твой муж.

Я понимаю, конечно, что женщины бывают разными, и наверняка есть и такие, кто на моём месте, услышав такое, начал бы выяснять то, сколько же женщин было у Рудого до меня, но я видимо в их число не вхожу, поэтому восприняла его слова, как комплимент, и печально отозвалась:

- Только он этого не ценит.

- Я так и понял, что ты – "голодна", - тихо ответил он.

Спрашивать о том, как и когда он это понял, я тоже не стала – в тот момент я была слишком счастлива.

Домой я вернулась тоже на такси, не забыв перед этим обменяться с Рудым номерами телефонов. О том, что я утолила его физический голод, закупив продуктов и алкоголя, а он – мой сексуальный, и это можно назвать словом "ченч", я тогда не думала. Я думала о том, как могу помочь этому парню.

Глава 16. Странный разговор и прелюдия к нему

Нет, я тогда не влюбилась в Рудого, как возможно могут подумать читатели, и не строила никаких иллюзий – он был для меня своего рода секс-машиной. Помните парня по прозвищу "Секс-Машина" из первого фильма "От заката до рассвета"? То, какой у него был револьвер с двумя барабанами между ног. Вот и то, что было между ног Рудого, мне, совершенно сексуально неудовлетворённой мужем, казалось таким же твёрдым и крупным стволом. В тот день я познала третий, после "по любви" и "исполнения супружеских обязанностей", вид секса – "ради утоления сексуального голода".

Дома я оказалась намного раньше, чем "занятой успешный человек" Вадим, алкогольное опьянение уже прошло, я приняла "Анти-полицай", чтобы избавиться от запаха, и он ничего даже не заподозрил.

Рудому я позвонила через неделю. И не потому, что нашла возможность помочь ему финансово, несмотря на то, что я действительно пыталась её найти. Позвонила я из-за того, что вновь "проголодалась" - скучные и однообразные "вторник и пятница" удовлетворить меня не могли.

Наша вторая встреча прошла так же бурно в сексуальном плане, как и первая, за исключением того, что на этот раз я приехала уже целенаправленно именно для этого, на "Жуке", и алкоголь я естественно не употребляла.

Странный разговор состоялся, когда я вышла из квартиры Рудого на лестничную площадку и стояла в ожидании вызванного мной лифта. Из одной из соседних квартир вышел мальчик лет шести, вежливо поздоровался со мной, несмотря на то, что мы с ним знакомы естественно не были, и стал ждать лифт, который почему-то был достаточно долго занят, вместе со мной. Я в те мгновения была слишком счастлива тем, что получила от Рудого, поэтому строить из себя "холодную леди" была не способна и поздоровалась в ответ. Следующим вопросом мальчик "убил меня наповал":

- Вас наш сосед сейчас порол?

При всём богатстве русского языка в нём немало омонимов, и я, только что прошедшая через умопомрачительный секс с Рудым, услышав слово "порол", подумала именно об этом его смысле и, признаться, растерялась, услышав всё это от ребёнка в том возрасте, в котором сама о сексе не имела ни малейшего представления. Что ответить, я не знала, и почувствовала, что краснею, но мальчик быстро разоблачил смысл, который он вкладывал в это слово:

- Я тоже громко кричу, когда папа меня порет. Он вас, наверное, сильно выпорол?

Я почувствовала огромное облегчение и, кажется, даже слегка улыбнулась, честно признавшись:

- Хорошо выпорол.

Неугомонный мальчишка продолжил "допрос":

- А почему вас порет не ваш папа, а этот дядя?

Врать в ответ мне опять не пришлось:

- Я уже большая и живу отдельно от моего папы.

- Вот как… Вы, наверное, плохо себя ведёте, если вас порют? – лифт наконец-то распахнул двери и мальчик вежливо пропустил меня в него, а затем вошёл вслед за мной сам.

- Плохо, - согласилась я, нажимая кнопку первого этажа, с трудом скрывая улыбку и невольно подумав о том, что я действительно – "плохая девочка", если изменяю мужу,

- Много тёть плохо себя ведут, хоть и взрослые уже, - вздохнул мальчишка.

- Почему ты так решил? – искренне удивилась я.

- Я слышал, как родители говорили между собой о том, что наш сосед чуть ли не каждый день разных женщин порет! Значит, их много! – логичность вывода мальчишки заставила меня подумать о том, что из него может вырасти выдающийся учёный, но ответить я ничего не успела: лифт уже приехал на первый этаж, мальчишка сказал мне "До свидания" и умчался, а его слова заставили меня призадуматься, пока я шла к машине. Нет, я ничуть не ревновала Рудого – я понимала, что он совсем не обязан хранить мне верность, но "чуть ли не каждый день разных" выглядело чересчур странно.

Глава 17. Два страха

Своего недавнего собеседника я заметила хорошо развитым боковым зрением, несмотря на то, что он был метрах в пятидесяти от меня, – он был легко узнаваем по купленной явно "на вырост", как говорят в народе, красно-зелёной футболке с большой цифрой "девять" на спине. Я никогда не интересовалась футболом, поэтому только сравнительно недавно узнала о том, что это была футболка "Локомотива", а тогда она запомнилась мне из-за того, что именно эти же цвета были цветами автоклуба, в котором я когда-то занималась картингом, и именно таких цветов был когда-то мой собственный гоночный костюм.

Мальчишка о чём-то разговаривал с двоими примерно его ровесниками, и все трое довольно-таки оживлённо жестикулировали руками – разговор был, похоже, бурным, и создавалось впечатление, что те двое не очень верят ему. От мыслей о "чуть ли не каждый день разных" мой мозг сам по себе переключился на мальчишку: "Как это он сказал? "Я тоже громко кричу, когда папа меня порет"? Зачем он начал этот разговор?" - придуманный мной в первом классе миф о том, что я – единственная на Земле знакома на себе с таким видом наказания в двадцать первом веке, рухнул уже очень-очень давно – во время первой "оттепели", поэтому сам по себе высказанный им факт меня не удивил. Удивляло то, что он так запросто рассказал об этом совершенно незнакомой тёте – мне, то есть. – "Ах, да! Он, случайно подслушав разговор родителей, и решил, что Рудый порол меня в том смысле этого слова, в котором отец порет его. Я же сама тоже ведь не особо смущалась этого перед Олегатором и Лариской, потому что точно знала, что их тоже так наказывают, и это происходило даже в гораздо более старшем возрасте! За что его-то – скорее всего, дошкольника - могли пороть? Как это он у меня спросил? "Вы, наверное, плохо себя ведёте?" То есть, его самого, скорее всего, пороли за плохое поведение! А меня, когда я была, пожалуй, даже помладше, чем этот мальчишка, за что отец в первый раз в жизни выпорол? Именно за плохое поведение – за тот "концерт" в "Верёвочном городке", что я устроила маме! Господи, да разве бы я устроила тот "концерт", если бы я могла общаться с ровесниками не "по праздникам", а вот так свободно, как сейчас общается он?!" - я почувствовала самую натуральную зависть. Зависть к детству мальчишки в футболке "на вырост" и вылинявших шортах, одежда которого говорила о далеко не состоятельных родителях! Настолько сильную зависть, что я вынуждена была встряхнуть головой, чтобы отогнать от себя эти мысли. После чего заметила, что "аудитория" мальчишки заметно увеличилась: вокруг него стояло уже не двое, а шестеро мальчишек и девчонок. Причём все они почему-то поглядывали в мою сторону.

"О, Боже! А если он сейчас рассказывает им о том, что меня только что выпорол его сосед, к которому чуть ли не каждый день приезжают на порку разные тётеньки, которые плохо себя ведут?! Слухи по двору пойдут! А я на ярко-зелёном "Жуке" А-5 – очень приметной машине! А если слухи пойдут не только по двору, а и дальше? О том, что некая "тётенька" на ярко-зелёном "Жуке" приезжает "на порку" к одинокому мужчине!" - я поспешила сесть в машину и уехать. Да, я трусливо бежала, испугавшись возможных слухов!

Лишь прилично отъехав от дома Рудого, я остановила машину и задумалась уже совсем не о том, о чём думала перед этим – мои мысли от страха разоблачения перед мужем и отцом были очень сумбурны: "Слышимость в этой многоэтажке очень хорошая. Если и родители мальчишки, и он сам, слышали мои вопли и вопли других женщин у Рудого, то почему мальчишка никогда не слышал того, как его собственный отец "порет" его собственную мать? Они исполняют супружеские обязанности так же, как я с мужем – почти беззвучно? А мои родители? Я ведь тоже никогда не слышала ничего подобного из их спальни! Ну, ладно, мои родители – я ведь не просто так в детстве считала их роботами! Ладно, мои никчёмные "вторники и пятницы", но неужели у всех такой секс в браке?" - это показалось мне настолько страшным, что я попыталась опровергнуть собственные мысли тем, что возможно родители мальчишки занимаются сексом только, когда он уже "седьмой сон смотрит" или когда его нет дома. А если это не так? Что же тогда получается? Ведь большинство (себя и своих родителей я в это большинство не включала) людей женятся, как мне казалось, по любви. Что же с ними потом происходит? Почему секс первого, познанного мной с Олегатором, вида вдруг превращается в скучное исполнение супружеских обязанностей?

Я вновь встряхнула головой, отгоняя эти мысли – пора было подумать о себе - меня одновременно терзали два противоположных страха: страх остаться со "вторником и пятницей" и страх разоблачения перед мужем и отцом, последствий которого я не могла себе даже представить.

Глава 18. "Дразнилки" и шлепок

Первый страх, страх "вторника и пятницы", всё же пересилил и пересилил быстро – через четыре дня я вновь была у Рудого, хоть и приняла меры безопасности перед вторым страхом: приехала не на приметном "Жуке" и даже на такси, а на автобусе, и оделась так, чтобы узнать меня было непросто. Кроме того, я пообещала самой себе… не очень громко кричать... Куда ведут "благие намерения" согласно Библии, наверное, все знают? Рудый, увидев меня, просиял, несмотря на то, что о встрече я с ним, конечно же, предварительно договорилась по телефону, и пообещал сюрприз. И сюрприз у него получился действительно…

Первый секс в тот день у нас был сидя, и Рудый устроил мне то, что он называл "дразнилкой". Он неспешно покачивал меня, сидевшую к нему лицом, закинувшую ноги на спинку стула и обнимавшую его за шею, вверх-вниз. Его "дружок" время от времени лишь чуть касался моей "подружки"…

Странно всё-таки, что при всём богатстве русского языка я вынуждена использовать слова "дружок" и "подружка" по отношению к столь прекрасным частям тела, имеющим множество названий, но, увы, все эти названия или неприличные, или детские, или анатомические…

Моя "подружка" чувствовала "дружка", который был рядом, но не спешил с вторжением в неё и, как мне казалось, была готова выпрыгнуть из меня, мои "булки" чувствовали руки Рудого, а моя грудь касалась его лица и покрывалась поцелуями, - всё это заставило меня забыть обо всём и кричать, как я догадываюсь, даже громче, чем в прошлые разы…

"Реванш" я взяла чуть позже, когда проделала с ним то же самое, будучи "наездницей". Тогда я единственный раз заставила кричать Рудого, после чего в изнеможении рухнула ему на грудь…

- Сништ, ты - колоссальная любовница. Ещё ни одна женщина не смогла заставить меня кричать во время секса, - это были его первые слова после того, как он оказался в состоянии говорить.

- Приятно, что ты это ценишь, - игриво ответила я – думать о том, что мог подумать соседский мальчишка, если услышал сегодня не только мои вопли, но ещё и вопли Рудого, мне в тот момент совершенно не хотелось, несмотря на то, что эта мысль пыталась проникнуть в мою голову.

- Сништ, что будет, если твой муж узнает о нас? – Рудый спросил это таким тоном, что я не поняла, говорит он всерьёз или нет, и ответила тем же игривым тоном, но совершенно неожиданным для самой себя словом:

- Выпорет!

- По этой вот попе? – он произнёс это так же, как предыдущий вопрос, – то ли серьёзно, то ли – нет, и шлёпнул меня по названному месту.

- Ай! – я сама не поняла, что я тогда почувствовала. Меня ещё никто по заднице не шлёпал, кроме отца в моём дошкольном возрасте: в единственную нашу с Олегатором ночь моя задница находилась в столь плачевном состоянии, что ему и в голову не приходило это сделать, а мой муж был, как я уже рассказывала, до отвращения консервативен в сексе. Других же мужчин до неожиданной встречи с Рудым у меня не было.

- Не получается "дружком" - порет ремешком, - вырвалось у меня спонтанно, несмотря на то, что я никогда даже не пыталась писать стихи. Зачем я несла этот бред? Я была в тот момент слишком счастлива, а у счастливых людей случается нести бред.

- Вы с ним садо-мазо занимаетесь? – неожиданно проявил интерес Рудый.

- Чем? – не поняла я. Да, я в свои девятнадцать уже лет понятия не имела о том, что такое "садо-мазо", - сказывался отключенный после "утра стрелецкой казни" интернет, а никаких телевизионных порно-каналов ни в доме моих родителей, ни в доме моего мужа, быть, конечно, не могло.

В глазах Рудого я прочитала неподдельное изумление моим невежеством, но он всё же начал объяснять мне, что некоторых людей - как женщин, так и мужчин - возбуждает порка: тех, кого возбуждает быть выпоротой или выпоротым, называют мазохистами, а тех, кого возбуждает пороть своего сексуального партнёра, называют садистами. Я, конечно, слышала эти слова и раньше, но в совершенном других, никак не связанных именно с поркой, контекстах, поэтому смотрела на Рудого вероятно так же изумлённо, как он на меня чуть раньше, а он закончил свою "лекцию" предложением:

- Если хочешь, можем поиграть - у меня есть школьная форма. И мужская, и женская: могу я "получить двойку", а ты побудешь моей "строгой мамой" и выпорешь меня, можешь ты побыть "двоечницей".

- Рудый, ты спятил? Меня в детстве отец достаточно порол, чтобы желание получить ремня не возникало, а я... я не способна никого ударить... - я даже слезла с него от испуга - я говорила правду: после случая с Ленкой в первом классе я, несмотря на все слухи в школе вокруг меня, ни разу в жизни никого не ударила - настолько была тогда шокирована её кровью.

- Извини, - пробормотал Рудый, который видимо понял, что на этот раз, в отличии от моего сексуального "голода", он ошибся, и спросил:

- А зачем же ты тогда сказала, что муж тебя выпорет?

- Да пошутила я. Не знаю я, что будет, если он узнает, - сразу помрачнев, пробормотала в ответ я.

Глава 19. Новый шок

- Всё! Не могу я так больше! – Рудый сел на кровати.

- Что? – то, что происходило в последние несколько минут, мой мозг понимать отказывался напрочь - нам с Рудым ведь только что было так хорошо вместе. Настолько хорошо, что я забыла даже о своём страхе разоблачения перед мужем. А Рудый вдруг зачем-то взял и напомнил мне об этом. Да ещё и почему-то предположил, что я – мазохистка.

- Врать я тебе больше не могу. И потому, что мы с тобой давно знакомы, и потому, что ты – гениальная любовница, каких у меня ещё никогда не было. А их у меня было много – поверь, - негромко пояснил он.

Мой взгляд вероятно излучал одновременно и испуг, и растерянность, и удивление его словами, но уж точно – не ревность.

- Врать? – я смогла выдавить из себя только это одно-единственное слово.

- Да, врать! Думаешь, что я случайно подошёл к тебе, когда ты меняла баллон?! – его голос прозвучал резко и как-то даже жестоко. Я не сразу поняла, кому эта жестокость адресована, и чуть отодвинулась от Рудого:

- Конечно, случайно. Ты же не знал что это – я, подумал, что девушка сама не справится, и подошёл, чтобы помочь, - ответила я.

Рудый коротко и зло рассмеялся и начал так же зло чеканить слова:

- Да, я тебя не узнал тогда со… спины, но ты тогда так наклонилась, что я хорошо увидел по твоим джинсам сзади, что ты "голодная"! Сексуально голодная! Только не спрашивай, как я это определяю! А твой "Жук" говорил о том, что ты – далеко не бедная! Потому я и подошёл!

- И что? – я продолжала ничего не понимать.

- То, Сништ, что я зарабатываю тем, что знакомлюсь с богатыми и "голодными" женщинами и вытягиваю из них деньги. Жива-здорова моя мать – на работе сейчас, устроилась посудомойкой в ресторан! И по логике вещей, если ты сама до сих пор не дала мне денег на её "лечение", то я должен перейти ко второму этапу – к шантажу, что твой муж узнает о том, что у тебя есть любовник… - он отвернулся.

- Зачем… Зачем ты наговариваешь на себя? - я не могла поверить его словам, но инстинктивно поднялась с кровати и начала искать возле неё свои трусы.

- Я не наговариваю… Я понимаю, что я – мерзавец, каких мало на свете, но всё это – правда… - буркнул он, не глядя на меня.

Я не помню, как я оделась и вышла из его квартиры, механически ища взглядом возле подъезда свой "Жук", затем вспомнила о том, что я сегодня приехала городским транспортом, и отправилась было на остановку, но не дошла до неё, опустилась на скамейку в сквере и разревелась так, как уже давно не ревела, - так, как "холодная леди" реветь не имеет права. И поверьте, что ревела я не от страха того, что Рудый всё-таки сможет начать шантажировать меня…

Глава 20. "Луи, Луи, Луи..."

"Не смотри на меня братец Луи, Луи, Луи... Не нужны мне твои поцелуи-луи-луи..." - вам знакома эта старая песня в исполнении Сергея Минаева? Именно её я услышала в том сквере. Она вдруг грянула из рупора находившегося в другом его конце - рядом с развлекательными аттракционами. Звучала она на английском, в исполнении "доисторического" "Модерн Токинг", но мне послышались именно минаевские слова, и я подумала о том, что мне-то как раз поцелуи очень нужны - те самые, которыми совсем недавно покрывал меня Рудый оказавшийся совсем не таким человеком, каким я его считала. Те самые, которые хранились в дальнем уголке моей памяти с того времени, когда мы встречались с Олегатором. Когда же мы в первый раз целовались с ним? По-настоящему - "по-взрослому" - в губы! Мне показалось, что с тех пор прошла вечность, а на самом деле с тех пор не прошло ещё и шести лет...

Стоял тёплый и приятный октябрь, мы шли из автоклуба к автобусной остановке. Чувствовала я себя тогда в духе "автобус на эшафот", потому что не сомневалась в том, что ждёт меня дома, и тому была причина. Довольно-таки банальная и со стороны, наверное, смешная. Да сейчас мне и самой даже смешно от того, что я начала "витать в облаках" на уроке немецкого и сделала письменный перевод достаточно большого текста с русского на... английский... Кто только придумал изучение двух иностранных? Ну, я понимаю, английский - язык межнационального общения, но зачем надо было учить в школе ещё и немецкий? "Немка" меня откровенно недолюбливала, и оценкой моих стараний была даже не "двойка", а "единица". Вторая в жизни, после той по математике, что была в первом классе, из-за которой я узнала от Ленки о том, что кроме меня "никого ремешком по голой попке не лупят!"

- Олегатор, мне сегодня наверняка будет очень больно... - негромко призналась я.

- Ремень? - тихо спросил он.

Я кивнула - миф о моей исключительности я для себя уже давно развенчала, знала о том, что он тоже знаком с этой процедурой, поэтому не испытала никакого смущения, и пояснила:

- "Кол" по немецкому...

Олегатор молча обнял меня за плечо.

- Поцелуй меня, пожалуйста... - попросила я.

- Прямо здесь? - он немного растерялся - улица была достаточно многолюдной. Эту, старую, часть города я уже, за время "оттепели", успела изучить достаточно хорошо, поэтому уверенно свернула с улицы в проходной двор, затем в другой - уже не проходной, и мы оказались в заброшке - пустующем и полуразрушенном бывшем купеческом особняке девятнадцатого века. Там мы вместе и учились целоваться "по-взрослому". До тех пор, пока в кармане моей куртки не зазвонил смартфон: "робот-подчинённый" совершенно безэмоциональным голосом напомнила мне о том, чтобы я не опоздала к вечернему выпуску местных новостей, и сообщила то, о чём я догадывалась и без неё - меня ждёт "серьёзный разговор" с отцом.

- Ещё немного... - умоляющим тоном попросила я Олегатора, убрав смартфон в карман и покрепче обнимая парня...

Домой я приехала, что называется, "впритык", и даже не успела переодеться, а только сняла обувь и куртку. Отец бросил на меня сердитый взгляд, но нарушать "святой ритуал" не стал, а я сидела на диване и думала о том, что будет, когда эти проклятые новости закончатся: мне придётся лечь на диван, на котором мы сейчас сидим милой семейной тройкой, или для "разговора" поднимемся в мою комнату, где имеется моя кровать.

Новости закончились, отец выключил телевизор и сообщил, что ждёт нас в его кабинете. Слово "нас" для меня означало, что ему нужен "электорат" не из меня одной, а будет присутствовать и "робот-подчинённый", и то, что во время порки (в том, что она будет, я не сомневалась) я не буду лежать - вариантов было два. Именно об этом я думала, виновато опустив голову и выслушивая "речь" о том, что моя безалаберность превзошла все мыслимые и немыслимые пределы - мало того, что я путаю немецкий язык с английским, так ещё и чуть не опоздала к местным новостям, и за неё, эту самую безалаберность, я должна быть строго наказана. "Если бы ты ещё знал, чем и где я сегодня занималась! Что бы тогда сказал?" - промелькнуло в голове за секунду до того, как я поняла, что меня ждёт наихудший вариант: отец, снимая ремень, показал мне не на стол, на который мне уже доводилось ложиться грудью, выставляя нужное для наказания место, а на пол. Расстёгивая джинсы, я успела краем глаза взглянуть на мать, стоявшую возле двери так, как будто она охраняла её от моего возможного побега. На её лице не было совершенно никаких эмоций: ни сочувствия ко мне, ни удовлетворения тем, что я буду наказана. Спустив джинсы вместе с трусами, я молча опустилась сначала на колени, а затем и на локти - на четвереньки, занимая позу, при которой порка не только наиболее болезненна, но и очень постыдна. Особенно для девушки, сегодня познавшей прелесть первых поцелуев, а сейчас вынужденной демонстрировать всё, что у неё имеется в промежности, отнюдь не для любви. Слёзы навернулись на глаза ещё до того, как отцовские ноги зажали моё туловище и я ощутила горячие "поцелуи" плетёного ремня на временно оказавшейся самой верхней части моего тела...



"По крайней мере, сегодня меня точно пороть не будут!" - попыталась утешить я сама себя, но утешение получилось слабым: я бы предпочла порку вместо того, что услышала от Рудого - было бы не так больно. Не физически, конечно, а морально.

Глава 21. Как я увидела "призраки" и моё "спокойное бешенство"

Я надеюсь, что то, что произошло, когда я вернулась домой, не было вызвано какими-либо действиями Рудого. Впрочем, даже если и было, то я всё равно прощаю его. Не только потому, что очень многим обязана ему, делавшему то, чего со мной почти не случалось уже очень давно - с тех пор, как я перестала посещать автоклуб, - хвалившему меня. Хотя бы, как любовницу. И этим хоть как-то повышавшим мою самооценку. Не только потому, что я очень обязана ему, напомнившему мне о том, что секс может не быть нудным и неинтересным "исполнением супружеских обязанностей по вторникам и пятницам". Я благодарна произошедшему ещё и потому, что если бы не произошло того, что произошло, то вероятно я никогда не решилась бы на тот шаг, на который решилась.

К моему глубочайшему удивлению, "успешный человек" Вадим к моему приезду "из ВУЗа" оказался уже дома - такого почти не случалось - он же очень "занятой". Он встретил меня в прихожей вопросом, о моём отношению к которому я уже рассказывала:

- И как это называется?

В тот момент я услышала в его голосе "призрак" своего отца, сразу же пытающегося огорошить собеседника, при этом думая (или делая вид, что так думает?), что тот обязан понять, о чём речь. Или почувствовать себя глупее, чем он. Как обычно, я от этого вопроса совершенно растерялась:

- Что?

- Она ещё и делает вид, что не понимает! - таким патетическим возгласом "призрак" продолжил навязывать мне мысль, что я - полная дура. Да, неспроста слово "успешный" ещё в первой половине двадцатого века относилось в основном к слову "ученик". Успешным учеником своих "старших товарищей" Вадим был точно. Я смотрела на него ничего не понимающим взглядом, когда он наконец снизошёл до разъяснения:

- Ты мне изменяешь?

Не знаю, что ответила бы на моём месте другая женщина, но я в тот момент разговаривала с "призраком отца" и смогла лишь виновато опустить голову и коротко признаться:

- Да...

Ещё мгновенье, и я, как при замедленной съёмке, увидела "летящую" в мою сторону его ладонь, цель которой не вызывала никаких сомнений - отвесить мне пощёчину. Я не знаю, что было бы, если бы это на самом деле был бы отец, а не "призрак": стерпела бы я это, как в те два раза, или нет. В тот момент я не была уже ни девятиклассницей-бунтаркой, уже не боявшейся порки за ночное отсутствие дома и вместо неё в первый раз в жизни неожиданно получившей "леща" от мастера по подавлению бунтов и поэтому растерявшейся, ни подавленной десятиклассницей, получившей двойку по химии и согласной на всё, лишь бы побыстрее оставили в покое - думаю, что именно "Жук" и Рудый сделали своё дело и вывели меня из того состояния. О том, какая реакция у, пусть и бывшей, картингистки, я думаю, догадаться несложно. Руки у меня тоже не из слабых - теми упражнениями, которым меня научили ещё в дошкольном возрасте, я заниматься никогда не прекращала.

- Ещё раз попытаешься так сделать, сломаю руку, - совершенно спокойно произнесла я, перехватив руку Вадима своей. Тогда я в первый раз в жизни испытала то состояние, которое сейчас называю "спокойным бешенством": при внешнем полностью спокойном состоянии, как я подозреваю, в этом состоянии я действительно могу перешагнуть через свой, как я его называю, "синдром убийцы" - после случая с разбитым носом Ленки в первом классе я была настолько шокирована её кровью, что с тех пор, за пятнадцать лет, ни разу никого не ударила. К счастью, до "спокойного бешенства" меня довести не так просто.

"Призрак" отца мгновенно испарился - на "успешного человека" без содрогания было невозможно смотреть, и я отпустила его руку.

- Я позвоню твоему отцу... - прозвучало из его уст довольно-таки жалко, но, тем не менее, я усмотрела в этой фразе другой "призрак" - "призрак" моей покойной матери с её вечным "Об этом узнает отец". Я молча повернулась и отправилась в свою спальню. Да-да, представьте себе, что у нас были раздельные спальни, а по вторникам и пятницам "успешный человек" "входил" ко мне так, как вероятно "входит" в спальню жены какой-нибудь султан. Разница "всего лишь" в том, что у султана жена не одна, и он "входит" к ним, как я догадываюсь, по очереди. Отдельных спален не было даже у моих родителей!

- Ты куда? Я ещё не закончил разговор с тобой! - в голосе Вадима вновь прозвучали нотки "призрака" отца. Как это называется? "Сохранение хорошей мины при плохой игре", вроде?

- Стринги искать! - коротко и спокойно ответила я, не оборачиваясь на него.

- Зачем? - "призрак" был сбит с толку и, видимо, чувствовал себя так же, как я при вопросе "И как это называется?", и я "добила" его, продемонстрировав всю свою "грубость" и "вульгарность":

- Ты же не хочешь, чтобы твою жену пороли ремнём по голой сраке за то, что ты не в состоянии как следует выпороть её твоим ху*м в п*зду?

Я не видела его лица, но подозреваю, что "хорошая мина" с него слетела мгновенно. Так и не обернувшись, я ушла в свою спальню и на полном серьёзе открыла шкаф и начала искать там свои стринги - "спокойное бешенство" застилало мой разум, и я всерьёз думала о том, что если приедет отец, то я лягу на порку так, как легла бы тогда, в пятнадцать, во время "утра стрелецкой казни". Вывели меня из этого состояния воспоминания о том, что именно тогда я в первый раз в жизни получила от отца пощёчину - познакомилась с новым, более ухищрённым методом подавления бунтов. Выдержу ли я это? Или перехвачу руку отца так же, как перехватила руку Вадима?

Испытывать судьбу я не стала, прислушалась. Убедилась в том, что "успешный человек", по всей видимости, ушёл в его комнату (за телефоном, чтобы позвонить моему отцу, или ещё зачем-то?), вышла из дома, вывела из гаража "Жука" и погнала его в сторону старой части города - туда, где я любила бродить во время "оттепели"; туда, где находился автоклуб; туда, где мы гуляли с Олегатором. Одним словом, туда, где происходило всё лучшее, что было в моей жизни.

Глава 22. Первый сон Снежаны Игоревны

Быстрая езда и вскоре замелькавшие вокруг меня родные места успокоили меня. Я не ставлю кавычек к слову "родные", несмотря на то, что никогда не жила в этом районе города, потому что он был и есть для меня гораздо роднее коттеджного посёлка, в котором я в детстве жила с родителями. Я зарулила в хорошо знакомый двор и остановила машину возле той самой заброшки девятнадцатого века, в которой мы в первый раз (и не раз потом) целовались с Олегатором. Мой мозг уже отошёл от "спокойного бешенства" и мог попытаться разобраться в сложившемся положении. Я оставила в бардачке смартфон, по которому, как и по "Жуку", меня можно было обнаружить, отправилась к ближайшему банку и обналичила всё, что было на моих картах, опасаясь что муж или отец могут их заблокировать. Затем я дала волю своим "вредным привычкам" - вновь, как во время "оттепели", бродила по старинным улочкам, на ходу пожирая "вредную", но такую вкусную, еду. О том, что я буду делать потом, думать не хотелось - хотелось всю оставшуюся жизнь провести именно так.

В тот двор я вернулась, когда уже начало смеркаться, и долго издалека наблюдала за "Жуком", но, кроме немногочисленных случайных прохожих и всё ещё резвившейся во дворе детворы, к которой я, как обычно, испытала самую, что ни на есть, чёрную зависть, никого не заметила. Я наконец решилась и подошла к машине, каждую секунду опасаясь услышать вопросительно произнесённые мои фамилию, имя и отчество, как это было в то утро - в "утро стрелецкой казни", когда меня доставили домой на полицейской машине. Понимаю, что сейчас могут подумать читатели: то, что тогда я была несовершеннолетней, не ночевавшей дома, а сейчас мне было уже девятнадцать; но я знала и то, что для моего отца (а отчасти и для мужа), как говорится, "закон не писан". Нет, всё же никто не помешал мне сесть в машину, и я подумала о том, какое же огромное значение имеет в жизни человека всего лишь один день - день совершеннолетия: вчера было одно, а сегодня - совсем другое. Я попыталась вспомнить тот день своей жизни, но толком так ничего и не вспомнила, кроме большого торта, приготовленного домработницей. "Или они (в том, что перепуганный "успешный человек" всё-таки позвонил моему отцу и сообщил ему о том, что "товар оказался бракованным" и мне требуется "гарантийное обслуживание", я почему-то не сомневалась) надеются, что я вернусь сама, и поэтому не поднимают шума? Ну да, куда же мне деваться-то? А в самом деле, куда мне деваться и что мне делать?" - мой мозг уже слишком устал, чтобы думать об этом, и я разложила сиденье в "Жуке" и устроилась на ночлег в машине, предварительно заблокировав все двери, включая заднюю - дверь багажника...

Рыжеволосая девочка лет семи-восьми, которую я никогда не видела, но она почему-то не кажется мне чужой, стоит перед каким-то мужчиной, низко опустив голову. Мужчину я вижу так, как видимо видит она - не выше пояса.

- Объясни мне, почему ты отказалась ехать с мамой в конный клуб? - голос мужчина кажется мне знакомым, но это не голос моего отца.

- Пап, я не хочу там заниматься - неинтересно... - бормочет девочка.

- Неинтересно кататься на лошадках? - в голосе мужчины слышится искреннее удивление.

Девочка только отрицательно мотает головой, не смея поднять глаз.

- А что же тебе интересно?

- Я... Я хочу играть в футбол! - в голосе девочки появляется надежда, и она даже чуть поднимает голову - так, что видит грудь мужчины.

- Во что? - мужчина не верит своим ушам.

- В футбол... - голос девочки спадает, взгляд вновь опускается.

- Ты спятила? Футбол - мужская игра! В него девочки не играют!

- Есть и женский - я узнавала! - голос девочки вновь звучит увереннее, и она вновь чуть поднимает голову.

- Это не для девочки из хорошей семьи! Ты должна заниматься тем, чем занимаются все девочки из нашего круга! - отчеканивает мужчина.

- Пап, но я хочу заниматься футболом... - лепечет в ответ девочка.

- Ну, вот что! Или ты выбрасываешь эту дурь из головы, или мне придётся тебя строго наказать! - рука мужчины касается ремня, вдетого в его брюки.

Девочка нервно теребит руками шнурок на её шортах - она знает, что если она сейчас возразит, то ей придётся развязывать этот шнурок самой или это сделает её отец. Что она ответит? Я наблюдаю за всем этим, стоя чуть в стороне. Ответа нет долго.

- Я кажется задал тебе вопрос: ты сама выбросишь дурь из головы или мне придётся выбивать её из тебя? - моё сердце колотится так часто, как будто ответа он ждёт от меня, но я продолжаю молча наблюдать за происходящим и ждать, что скажет девочка...

Глава 23. "Ты же ничего не умеешь!"

Девочка продолжает молчать и теребить шнурок шорт, а я не знаю, что ей посоветовать. Смириться со своей судьбой - с тем, что её слово не имеет совершенно никакого значения, несмотря на то, что она уже школьница? Самой развязать этот проклятый шнурок и через несколько минут, если не раньше, всё же смириться с судьбой и кричать сквозь слёзы: "Я больше не буду!" из-за того, что ощущение вылитого на попу кипятка заставит её обещать что угодно, лишь бы ремень побыстрее прекратил "воспитательную работу"? Или попытаться убежать? Самое страшное даже не в том, что я не знаю, что ей посоветовать, а в том, что я по каким-то странным "правилам игры" не имею права этого сделать! Даже больше того: я понимаю, что если она попытается сбежать, то я по тем же "правилам" должна буду остановить её - дверь из комнаты находится за моей спиной.

"Что же ты молчишь?! Ты видишь то, что вижу я? Руки мужчины уже расстёгивают ремень, и ты можешь не успеть даже сама принять решение - он примет его за тебя и заставит тебя признать его правоту!"

Девочка наконец раскрывает рот и я слышу сказанное... нет, не сказанное, а выкрикнутое с каким-то истеричным визгом совсем не детским голосом:

- Вы там оху*ли, что ли?! - я изумлённо смотрю на девочку, но она продолжает вопить:

- Я же так на самолёт опоздаю! Какое, на хрен, ДТП?! Какое мне дело до того, что машина попала в ДТП?! Пришлите другую! Что?! Нет свободных?! Поймать попутку?! Какая попутка в четыре утра?! Такая же, как и таксисты желающие поработать в четыре утра?! Да идите вы нах! - я в ужасе открываю глаза, поднимаюсь на своей "лежанке" в сидячее положение и вижу через боковое стекло метрах в тридцати от моей машины мужчину средних лет с чемоданом и мобильником в руке, матерящегося, как говорится, "как извозчик", несмотря на то, что именно "извозчик" ему сейчас как раз необходим.

Я нажимаю кнопку, стекло плавно опускается, и я кричу ему:

- Вам в аэропорт?! Во сколько регистрация на рейс у Вас заканчивается?! - что меня тогда подвигло на это? Наверное, я всё-таки не такой уж и плохой человек. Пустые улицы, светофоры мигающие жёлтым, пассажир по приезду сунувший мне тысячную купюру (такси обошлось бы ему намного дешевле) и умчавшийся так быстро, что я не успела даже отказаться от денег...

После этого я поняла, что голодная смерть мне не грозит точно. "Ты же ничего не умеешь - у тебя диплома нет! Как ты без меня будешь жить?!" - "услышала" я слова от кого-то усреднённого между отцом и мужем. "Неправда! Она - великолепная любовница! У меня такой никогда не было!" - "возразил" ему Рудый. "Ну уж, нет! Спасибо за то, что ты открыл мне глаза на то, что я - великолепная любовница, но зарабатывать этим, в отличие от тебя, я не собираюсь! Предпочитаю не становиться профессионалкой в этой области, а оставаться любительницей! Я ведь не только это умею!" - мысленно ответила я второму "голосу", презрительно проигнорировав первый, доставая из бардачка смартфон и ища номер одного из агрегаторов частного такси, чтобы спросить: "Вам водители на личных машинах нужны?"

Глава 24. Второй сон Снежаны Игоревны

Заспанный голос оператора при моих словах о том, что я хотела бы устроиться в их компанию водителем на личном автомобиле и готова работать даже по ночам, преобразился так быстро, что я невольно подумала о том, что возможно им платят какие-нибудь премии за такие новости. Через несколько дней я, до этого неоднократно пользовавшаяся такси сама, но никогда не задумывавшаяся о том, как они работают, узнала, что таксисты сейчас и таксисты лет десять назад, не говоря уж о более ранних временах, - совершенно разный "контингент": если раньше были профессионалы, знавшие город "как свои пять пальцев" без всяких навигаторов, то сейчас таксистами в основном подрабатывают те, кому не хватает зарплаты на основной работе. Делают это они в удобные им часы. Настоящих профессионалов на полный рабочий день в такси осталось совсем немного из-за того, что топливо постоянно дорожает, а тарифы если и растут, то так, что того и гляди скоро доехать куда-нибудь на такси будет дешевле, чем туда же - с пересадками на трёх городских автобусах, где цены на билеты растут почему-то гораздо быстрее. "Хозяин будет часам к девяти, мы Вас будем ждать!" - услышала я перед тем, как нажать кнопку отбоя, и взглянула на часы - времени до моего первого трудоустройства было ещё очень много. Посетив аэропортской туалет, я поняла, что мне не повредило бы ещё немного поспать, и решила вернуться туда, откуда столь неожиданно стартовала в аэропорт, автостоянка возле которого была платной.

Не подумайте, что я из тех людей, для которых какой-нибудь "Толкователь снов" является или когда-нибудь был настольной книгой, но тот сон, который был столь нецензурно прерван голосом опаздывавшего на самолёт человека, не выходил из моей головы: я не понимала ни того, кем была та рыжеволосая девочка, которая хотела играть в футбол вместо того, чтобы "кататься на лошадках"; ни того, кем был её отец; ни того, какое ко всему этому имею отношения я, вынужденная всё это созерцать и слушать, но по каким-то неведомым мне "правилам" не имеющая права даже раскрыть рта...

- Я в туалет хочу... - наконец пролепетала рыжеволосая любительница футбола, не поднимая взгляда.

- О, Господи! Не хватало ещё, чтобы она лужу здесь сделала! - патетическим тоном, подозрительно похожим на тон моего отца, когда он выступал перед "электоратом" состоявшим из меня и моей матери, но не его голосом, воскликнул мужчина и отдал распоряжение... мне:

- Проводи её в туалет! - мне хотелось возразить, что она уже не маленькая и сама прекрасно туда сходит, но сделать этого я не могла по тем же "правилам" и услышала своего рода разъяснение в виде приказа:

- Проследи, чтобы она там не заперлась, а то придётся потом дверь ломать! - я увидела то, как девочка покраснела от стыда, но двинулась мимо меня к двери из комнаты, а я так же безмолвно последовала за ней, чувствуя себя конвоиром заключённого... Рыжеволосая демонстративно оставила дверь в туалет открытой и у меня на виду развязала наконец тот самый шнурок на шортах, который теребила во время разговора с её отцом, спустила шорты вместе с детскими трусиками и уселась на унитаз. Я не понимала того, почему, но понимала, что по тем же "правилам" не должна сводить с неё глаз даже сейчас. Характерный звук льющейся в унитаз жидкости был достаточно продолжительным и убедил меня в том, что девочка не притворялась, когда сказала, что хочет в туалет. Наконец звук прекратился, и я услышала её голос:

- Я не хочу, чтобы он меня выпорол.

- Попроси прощения и обещай, что всегда будешь слушаться его и меня, - может быть, он тебя и не станет наказывать, - ответила я таким ледяным тоном, что засомневалась в том, я ли это говорю или моя мать.

- Ну, как ты не понимаешь? Я же ни слова не возразила в прошлый раз, когда я поленилась выучить стишок и получила двойку! Тогда я была виновата в своей лени! А сейчас я в чём виновата? В том, что не хочу кататься на лошадках? Разве это обязательно, как ходить в школу и учить уроки?

- Обязательно! - отчеканила "холодная леди" в моём лице.

- Ты же ведь сейчас не настоящая? Ты же на самом деле не такая? - в голосе девочки послышались слёзы, а я не имела права ответить и поторопила её с возвращением к её отцу тем же ледяным тоном. Девочка поднялась с унитаза, подтянула трусики и шорты и вдруг сказала:

- Мама, я знаю, что ты хорошая, но ты должна "играть по правилам", поэтому я лучше рожусь у другой мамы, а с тобой мы, может быть, когда-нибудь ещё увидимся. Потом. Я на тебя не обижаюсь, - с этими словами девочка просто исчезла, а я испуганно ворвалась в туалет и начала хватать руками воздух...

- Это ещё что за лягушонка такая у нас во дворе появилась? - услышала я ворчливый женский голос, показавшийся почему-то мне знакомым, и распахнула глаза, в которые ударил достаточно яркий спросонья солнечный свет...

Глава 25. Тётя Алла

- Какая ещё лягушонка?! - я аж подскочила на своей лежанке - нет, я не боялась и не боюсь лягушек и не испытывала и не испытываю к ним отвращения (может быть, только потому, что видела их только на рисунках и на экранах телевизора и монитора), как это бывает у некоторых людей, но мгновенно перенестись из странного сна, в котором я была, то ли собой, то ли своей матерью, и вдруг девочка, которая назвала меня так, как никто никогда не называл - мамой, "растворилась в воздухе", была не способна.

- Ой! - от окна моей машины отшатнулась женщина в возрасте, которую я узнала не сразу. - В ней ещё и девка! Вы тут дом свиданий решили устроить?! Совсем уже оборзели?! Здесь же дети ходят! - голос женщины грозился сравниться по децибелам с шумом если не реактивных двигателей авиалайнера, то уж с двигателем тяжёлого грузовика - точно! Именно из-за "дома свиданий" я её мгновенно и узнала. И вспомнила, как однажды, лет пять с лишним назад, она "застукала" нас с Олегатором целовавшихся в заброшке девятнадцатого века, рядом с которой я сейчас припарковала "Жука", и гонялась за нами с метлой.

- Не ругайся, тётя Алла! Я одна здесь! - на самом деле эту "местную достопримечательность" звали Алиёй, но все в округе называли её тётей Аллой. Даже те, кто был... старше неё по возрасту. Она была дворником.

- Сништ (Олегатор называл меня только так), ты, что ли? - как ни удивительно, но она тоже узнала меня, несмотря на то, что я, конечно, изменилась гораздо сильнее, чем она.

- Я... - буркнула я, выбираясь из машины - страха перед этой грозной дворничихой у меня уже давно не было. И тому были свои причины. Мне всё ещё очень хотелось спросить, не видела ли она поблизости рыжеволосую девочку лет семи-восьми, но я уже осознавала, что то было сном.

- Хорошая у тебя лягушонка... Дорогая, наверное? - децибелы в голосе тёти Аллы снизились до вполне терпимых для моих ушей, и я наконец сообразила, что так она обозвала моего зелёного "Жука". Вероятно, не только за цвет, а и за "выпученные глаза" - большие овальные фары, и за дизайн кузова. Я молча кивнула - откровенно говоря, до этого момента я никогда не задумывалась о том, что многие люди не могут себе позволить купить не только "Жука", но и гораздо более дешёвую машину.

- А что ты дрыхнешь-то в ней? Спать дома надо, - тётя Алла снизила децибелы ещё. - И желательно - не одной, - она подмигнула.

- С мужем поругалась, - я вовсе не собиралась рассказывать ей всё, что вчера случилось, но чувствовала доверие к этой женщине. Ещё с тех пор, как она почему-то вдруг перестала выгонять нас с Олегатором из заброшки, хоть мы её встречали возле этого дома не раз. Потом начали даже здороваться.

- Приходите ко мне вдвоём - я вас живо помирю метлой по жопам! Вы же созданы друг для друга - такие любящие глаза, как у вас с ним, я нечасто за свою жизнь встречала! - прокомментировала она, и я поняла, что тётя Алла подумала о том, что под словом "муж" мной подразумевался Олегатор. Это было уже слишком - я всё-таки не железная, и у меня из глаз потекли слёзы....

Одним словом, в то утро я не только узнала о том, почему когда-то давно, "в прошлой жизни", она вдруг перестала гонять нас с Олегатором, но и, выложив всю правду о своём положении, нашла себе временное жильё - тётя Алла предложила мне, когда понадобится, отсыпаться у неё и приходить без всяких стеснений - она была бездетной вдовой и жила одна в однокомнатной квартире в одном из ближайших многоквартирных домов. Через несколько дней разговорилась о своей жизни и тётя Алла, и я узнала о том, что купеческий дом, развалины которого она так бдительно охраняла, а потом вдруг предоставила нам с Олегатором под поцелуи, когда-то очень давно принадлежал её предкам...

Глава 26. Как меня сделали феминисткой

Феминизм - движение за полное уравнение прав женщин и мужчин.



Приведя себя в порядок в ванной квартиры тёти Аллы, я вернулась к "Жуку", чтобы ехать устраиваться на работу, и только сейчас заметила в смартфоне вчерашние пропущенные звонки - в тот момент, когда я звонила по номеру агрегатора такси, мой мозг, видимо, был слишком занят только что закончившейся поездкой в аэропорт и пришедшей идеей. Звонки были не от мужа, а от отца. Раздумывала о том, перезвонить или нет, я достаточно долго, но всё же перезвонила и сразу же нарвалась на голос отца возмущённый так, как будто произошло то, что он не мог себе даже представить: как будто ему самому вдруг изменила бы "робот-подчинённая" - моя, сейчас уже покойная, мать. Он, подобно опытному оратору не обращая внимания на реплики "из зала" (мои, то есть), долго говорил что-то возвышенно-патетическое на тему супружеской верности. Впрочем, о чём это я? Он и был, и есть, опытный оратор, великолепно умеющий не замечать несогласие с собой электората! Этому чиновников, наверное, тоже учат. Затем он перешёл ко "второй части Марлезонского балета" и поведал мне о том, что... Вадим прощает меня на первый раз, уже не сердится и просил передать, чтобы я... не боялась возвращаться домой...

- Ремня по жопе мне не будет? И пощёчин тоже? И "даже" пожизненного домашнего ареста? - эти вопросы вырвались у меня неожиданно жалким тоном - я сама не ждала от себя такого актёрского искусства.

- Нет, конечно. Он же любит тебя, - голос отца прозвучал настолько слащаво, что я не выдержала и отреагировала коротко и зло:

- А я его - нет! - после чего отключила смартфон и поняла, что от гаджета надо срочно избавляться. Сдать его в скупку за полцены даже без зарядного устройства оказалось делом совсем несложным - паспорт у меня, к счастью, был с собой. Купить там же подержанный подешевле - ещё проще...



- Вы хотите работать в такси? - владелец фирмы окинул меня удивлённым взглядом - я, несмотря на проведённую вне дома ночь, не выглядела нуждающейся в подработке.

- Да, - коротко ответила я, предъявляя водительское удостоверение - фамилия в нём, к счастью, была уже не девичья, а мужа - достаточно распространённая.

- Стаж маловат... - пробормотал он таким тоном, что я поняла, что он делает это "для порядка", а водители ему нужны, как говорится, "по зарез".

- Я с двенадцати лет за рулём - картингом занималась, - он недоверчиво посмотрел на меня, а я уже немного неожиданно для себя "подзавелась":

- Хотите посмотреть меня "в деле"?

- Вы на А-5 с такими номерами (думаю, что читатели понимают, какие номера стояли на машине) таксовать собрались? - выпучил глаза он, выходя во двор, где стояла моя машина.

- Все документы на машину в порядке (я хранила их, как многие водители, в машине, а не дома) - какие проблемы? - сказать-то это я сказала, но поняла, что проблемы могут быть. У меня. Если я избавилась от смартфона, по которому меня было легко обнаружить, то по машине... сами понимаете.

- Вполне возможно, что я скоро его продам и куплю другую машину - подешевле, - эти слова я произнесла с искренним сожалением - я успела привыкнуть к своему "Жуку".

- Не забудьте только тогда документы на другую машину у нас перерегистрировать, - эти слова владелец таксомоторной фирмы произнёс после того, как я немного продемонстрировала ему свои умения управлять автомобилем, и тогда я поняла, что "выиграла битву, но не войну"... Уже "битву", но ещё не "войну". Не против него, конечно, а против отца и мужа.

Глава 27. Я лучше вас знаю, чего я хочу!

Перечитала сейчас название предыдущей главы ("Как меня сделали феминисткой") и поняла, что была не совсем права. Нет, феминисткой меня сделали не слова отца, из которых я окончательно поняла, кем была для него моя покойная мать, и не изначально недоверчивое к молодой женщине, желающей работать в такси на дорогой машине с "крутыми" номерами, отношение со стороны владельца таксомоторной фирмы. Всё дело в том, что если бы в моей жизни не было автоклуба, то мне и в голову не пришло бы, что что-то здесь не так. Именно там меня подсознательно сделали феминисткой: ни тренер, ни мальчишки-картингисты никогда никак не выделяли меня из-за пола, не делали никаких скидок и считали равноправным членом коллектива. Именно им я обязана тем, что нашла в конце концов в себе силы противостоять тому, что из меня хотят сделать "робота-подчинённого" подобного моей матери, - нашла силы на новый и решительный бунт. На то, чтобы в тот же день заехать в ЗАГС, сделать себе копию свидетельства о браке, которое в отличии от моего паспорта и документов на машину осталось в доме мужа, и попытаться подать заявление на развод.

Да, я решила "ковать железо, пока горячо", не дать отцу и мужу опомниться от неожиданности и принять какие-то контрмеры - их возможности были несравнимо большими, чем мои. Там же, в ЗАГСе, меня и огорошили тем, что при отсутствии согласия супруга развод возможен лишь через суд... Это оказалось для меня очень неприятным известием: я прекрасно понимала, что любая затяжка времени играет на руку не мне, а тем, у кого гораздо больше и финансовых, и административных ресурсов. Но что мне оставалось делать? Только подать заявление в суд и ждать. А самой в это время зарабатывать и пытаться хоть как-то наладить свою жизнь - слишком уж обременять тётю Аллу собой мне всё же было неудобно, несмотря на то, что я понимала то, что её предложение совершенно бескорыстно и искренне. Невольно навлечь на неё или на владельца фирмы такси, в которой работала, чиновничий гнев я не хотела тем более, поэтому через два дня со слезами на глазах продала своего "Жука" заметно ниже его действительной цены и купила по генеральной доверенности подержанную "Гранту". По генеральной доверенности - для того, чтобы меня, как её фактического владельца, было сложнее вычислить. Незаметно пролетела неделя, затем другая, и мне казалось, что всё не так уж плохо - я занималась любимой работой, ГИБДД не замечала невзрачной машины такси. Оказавшись фактически бомжихой я не чувствовала себя несчастной - я только тогда поняла, как мало для меня значили дома отца и мужа - они были для меня всего лишь крышей над головой, но не оставили после себя ни малейшей ностальгии - всё самое лучшее, что было в моей жизни, происходило не там. Что я слышала от отца и мужа всю свою жизнь? Только то, что я - не человек, а их "робот-подчинённый", который не имеет никакого права на выражение своего мнения: "Придётся наказать тебя так, как наказывают только очень плохих девочек!" "Куда же ты денешься!" "Об этом буду думать я!", "Встань, когда с тобой отец разговаривает!" и, как апофеоз всему, "Ты же ничего не умеешь!"

Ах, да! Забыла ещё одну вроде бы никогда не произнесённую ни отцом, ни мужем, но пропитавшую весь воздух моих прошлых жилищ фразу "Я лучше тебя знаю, чего ты хочешь!" Её я в первый раз почувствовала, когда во втором классе, единственный раз за все одиннадцать лет в школе, имела шанс закончить четверть на все пятёрки. Это был конец второй четверти, тогда я и услышала от отца о том, что если сделаю это, то меня ждёт к Новому Году приятный сюрприз. Я собралась как никогда и совершила этот подвиг. Да, слово "подвиг" я пишу без кавычек, потому что не всем суждено быть круглыми отличниками. И как вы думаете, что оказалось наградой? Тем самым "приятным сюрпризом"! О, наверное, даже не можете себе представить, что мой "наблюдательный" и "проницательный" отец заметил, как я любовалась увиденной в книге репродукцией известной картины Брюллова "Всадница", и заказал мне платье и панталончики, как у девочки там! А мне потом приходилось наряжаться в одеяние девятнадцатого века и демонстрировать себя в таком виде в тех случаях, когда к отцу приходили какие-нибудь гости, умилявшиеся при таком моём виде. Взбунтоваться тогда против такой "награды" я так и не посмела, но, к счастью, достаточно быстро выросла из этого платья...



Чего мне не хватало в те дни бешеной, с перерывами только на "поесть, поспать и помыться", работы в такси, так это, конечно, секса, но я утешала себя тем, что пережила без него гораздо больший срок - весь свой "тинейдж", звонить Рудому не собиралась, а прежде, чем заводить новую любовную связь, хотелось разорвать всё, что связывало меня с прошлой жизнью.

Сюрприз, как ему и положено, оказался неожиданным...

Глава 28. Мы просто улыбнёмся

Через две недели моей работы в такси произошло то, чего одни женщины ждут не дождутся, а другие - боятся: я поняла, что я беременна, и тест подтвердил это. В том положении, в каком я тогда находилась - в положении фактически бомжихи, практически всё свободное от сна и еды время проводящей за рулём, это не могло доставить мне радость. Я не считаю себя очень набожным человеком, несмотря на то, что была крещена в Православии в младенческом возрасте, но и не являюсь поклонницей абортов. Известие о моей беременности могло только затянуть бракоразводный процесс и дать дополнительные козыри в руки людей ставших моими врагами - мужа и отца. Думаете, легко было решиться на то, чтобы убить своего будущего ребёнка? Особенно при моём, как я его называю, "синдроме убийцы" появившемся после того, как я разбила нос однокласснице Ленке в первом классе - с тех пор и до нынешнего времени я так и не смогла ударить ни одного человека, ни одно животное (не считая мух, комаров и тараканов, конечно). Особенно при том, что в поликлинике при обследовании мне сказали, что в случае аборта у меня скорее всего больше никогда не будет детей...

Именно тогда я и поняла и то, кем была та рыжеволосая девочка из моих снов; и смысл её слов: "Мама, я знаю, что ты хорошая, но ты должна "играть по правилам", поэтому я лучше рожусь у другой мамы, а с тобой мы, может быть, когда-нибудь ещё увидимся. Потом. Я на тебя не обижаюсь"; и то, почему она - рыжая: её отцом, скорее всего, был не успешный человек Вадим, а Рудый... Прости меня, дочка, - я надеюсь, что тебе хорошо у другой мамы, и надеюсь когда-нибудь увидеть тебя хотя бы мельком - ты же ведь обещала мне, что не обижаешься... Сейчас тебе должен идти третий год, но я подожду нашей случайной встречи, когда тебе будет лет семь-восемь, как в тех снах... Я ни на что не претендую, я просто надеюсь, что тогда наши взгляды случайно пересекутся где-нибудь на улице, мы с тобой поймём, кто мы, и просто улыбнёмся друг другу убедившись в том, что у нас обеих всё хорошо...

У меня действительно всё хорошо: я давно развелась и сейчас живу далеко от того города, где родилась и выросла. Ностальгия по нему у меня случается. Но только по тем его местам, где я любила бродить во время "оттепели", где находится автоклуб, где мы встречались с Олегатором, где жила (её уже нет на этом свете) тётя Алла. Я легко переучилась и сейчас вожу в основном грузовики, подумываю о том, чтобы со временем открыть и автобусную категорию - я по-прежнему обожаю свою работу. Я по-прежнему "слаба на передок" - не от одного молодого мужчины слышала уже о том, что я - великолепная любовница, но желающих не так называемого "гостевого брака", а "серьёзных отношений и совместной жизни" или, тем более, штампика в паспорте, успешно отпугиваю, честно признаваясь, что я, скорее всего, никогда не смогу иметь детей. Почему я не хочу "серьёзных отношений" и "штампика"? Во-первых, я панически боюсь, что они превратятся во "вторник и пятницу". А во-вторых, я, наверное, всё-таки до сих пор люблю Олегатора...