Под черным крылом Горюна. Часть 1. Главы 21-22

21
После происшествия в городе прошло чуть более недели. Все это время Новицкий ни с кем не общался, на все вопросы отвечал сдержанно и сухо. Он даже заболел, нервная лихорадка несколько дней продержала его в постели. Яков, которому вынужденное безделье было не по душе, слонялся по двору и, чтобы хоть чем-то занять себя, в сотый раз рассказывал Лукерье подробности случившегося. Кухарка качала сочувственно головой и подсовывала кучеру горячие пирожки. Гордей цокал языком. Всем в доме было жалко неизвестного факельщика, но еще больше несчастного Воронка, которого Новицкий по приезде домой застрелил из охотничьего ружья Гордея. Горше всех плакала по лошади Аленка. С этой минуты она возненавидела барина. И со свойственным ранней юности максимализмом зачислила его в ряды своих врагов.
Вскоре в имении появилась другая лошадь. Серый в яблоках терский жеребец Лорд на исходе воскресного дня громким ржанием оповестил обитателей усадьбы о своем появлении. Новицкий очень гордился новым приобретением. И, сам о том не ведая, Лорд помог ему быстро справиться с последствиями тяжелого нервного потрясения.
Казалось, жизнь вот-вот начнет налаживаться. Но каждый прожитый день приносил все более тревожные вести. В стране продолжалась революция. Ее грозовые сполохи были заметны всей стране. И в центре, и на окраинах обсуждались последние новости из охваченных забастовками промышленных районов. И не только обсуждались….
Солидарность с иваново-вознесенскими ткачами вызвала волну новых выступлений на текстильных предприятиях Нарвы. Жандармы сбились с ног в поисках распространителей крамольной печати. Нелегальные газеты своими сообщениями о расстрелах демонстрантов в Польше и волнениях моряков в Одессе будоражили местных крестьян. Никто не мог сказать, чем обернется их недовольство. Пока все было тихо. Но эта тишина была более чем обманчивой. Вскоре стало известно о полицейском погроме в нелегальной типографии в N-е. Возглавлявшему ее эсеру Берковичу удалось скрыться, но было взято несколько человек, среди которых оказался небезызвестный смутьян и государственный преступник Половников. Усыпив бдительность полиции, Половников снова исчез. А полицейские, в который уже раз, безуспешно прочесали окрестные деревни. Но ничего кроме нескольких номеров запрещенных газет и листовок антиправительственного содержания они не нашли. Чем вызвали бессильную ярость своего руководства. Особенно злобствовал уездный исправник: кричал, подгонял подчиненных, не давал им покоя ни днем, ни ночью. Безрезультатно. Газеты и листовки продолжали появляться, преступник гулял на свободе.
Новости Новицкий узнавал от Якова, имевшего родственные связи в Рехново. Тогда же Яков рассказал и о ссоре в семье Лодыгиных. Старик так сильно рассердился на сына за вызов им полиции, что запретил впредь близко подходить к помещичьей усадьбе. Это известие весьма опечалило Новицкого. Без Лодыгина с его деловой мужицкой хваткой ему было не справиться с расстроенным хозяйством.
«Вы бы, ваше благородие, сходили к мужику-то, поговорили с ним, авось и сменит гнев на милость», — говорил Яков хозяину. Новицкий медлил. Самолюбие, которое почитал за гордость, не позволяло идти на поклон к мужику. До той поры, пока не узнал, что крестьяне, подбиваемые Тихонычем, готовятся потравить скотом его поля.
Дом старика Лодыгина в деревне выделялся добротностью. Во всем чувствовалась крепкая хозяйская рука. Даже придомовые постройки были сложены из крепких сосновых бревен и имели железную крышу – роскошь, доступную не каждой деревенской усадьбе. Во дворе было людно. Суетились бабы с корытами и ведрами, на задках колыхалось на ветру выстиранное белье. Сам Лодыгин, заложив руки за спину, стоял на крыльце и о чем-то беседовал с мужиком лет шестидесяти – по виду местным крестьянином.
Новицкий с шиком подкатил к воротам на новой лошади, подняв кверху целый столб серой пыли. Увидев помещика, Лодыгин оторопел, засопел, насупился.
— Добрый день, хозяева! — громко произнес Новицкий и вошел в ворота. — Я по вашу душу, Свирид Илларионович.
— Добрый, коль не шутишь, — мрачно произнес Лодыгин и сплюнул.
Новицкий подошел к самому крыльцу, но хозяин не торопился приглашать его в дом.
— Свирид Илларионович, я вот…
Новицкий топтался на месте, не зная с чего начать разговор.
Крестьянин, до этого беседовавший с Лодыгиным, почтительно снял поношенный картуз и поклонился барину.
—Ты понял, о чем я тебя просил? — обратился Лодыгин к мужику.
— Не изволь беспокоиться, Илларионыч, все сделаем, как надо. На днях пойдет обоз в Печоры, так я с оказией и передам.
— Лады! — Лодыгин хлопнул мужика по плечу.
Только после того, как крестьянин покинул двор, Лодыгин пригласил барина в дом. В правом углу большой комнаты, куда они вошли, стояла огромная печь, на которой за цветастой занавеской кто-то протяжно сопел. Стоило только Новицкому сесть на широкую лавку, как занавеска отодвинулась, и на него уставилась пара безумных глаз.
— Свирька, кто у нас? — прошамкала беззубая старуха, свесив вниз косматую голову.
— Мама, барин собственной персоной пожаловал, — ответил старухе Лодыгин.
—Барин? Дай-ка я посмотрю на этого душегубца!
Старуха с кряхтением слезла с печки и подошла вплотную к Новицкому.
— Так вот ты какой! Гладкий, лощеный. Кровь на тебе!
Она ткнула в Новицкого корявым пальцем.
Новицкий оторопел.
— Мама, оставьте нас, — раздраженно произнес Лодыгин. — Барин, прости ее, она немного не в себе. Стара дюже, вот и заговаривается.
Старуха присела на край лавки, не спуская с Новицкого прищуренных, с искоркой сумасшествия глаз.
—Так какое у тебя ко мне дело, барин? — спросил Лодыгин.
Он не сел, а продолжал стоять, смущая Новицкого пристальным взглядом, в котором затаилось еле уловимое презрение.
—Видите ли, Свирид Илларионович, я бы хотел, чтобы ваш сын продолжил у меня свою службу. Мне без него…. Сами понимаете.
—Так-так, — произнес нараспев Лодыгин и крикнул в сторону маленькой комнатки: – Ванька! Слышь! Ну-ка, поди сюды!
Вошел Иван Лодыгин. Увидел Новицкого, смутился, опустил глаза.
—Что же с барином не поздоровкаешься? Он ради тебя приехал. — Лодыгин старший исподлобья взглянул на сына. — Желает, чтобы ты продолжал работать у него.
— Я что, хоть сейчас, — тихо произнес Иван.
Лодыгин старший поманил сына к себе пальцем. И когда тот приблизился, отвесил ему огромную оплеуху.
—Батя, за что?! — схватился за покрасневшее ухо Иван.
— Чтобы наперед думал, что делаешь. Как вспомнишь отцово напутствие, так дурь и поуляжется маненько. Завтра отправляйся в усадьбу, коли нравиться там работать – работай. А сейчас уходи с глаз долой. Сердит я на тебя дюже.
— Спасибо вам, Свирид Илларионович, — когда Иван вышел, произнес Новицкий. — У меня к вам есть еще одна просьба.
—Выкладывай уж, — Лодыгин погладил отливающую серебром бороду. — Впрочем, барин, знаю, о чем хочешь просить. Потравы опасаешься? Не боись. Я с Мишкой, зятем своим, говорил, он хоть сердцем и горяч, но головой крепок. Я ему втолковал, что чужую собственность уважать надо. Но и ты, барин, уважай крестьянский труд. Наш мужик без аренды – что птица без одного крыла. Я тебе вот что скажу: так дела не ведут. Понимаю твою озабоченность низкой урожайностью. Негоже хозяйство велось, разорительно. Многое пересмотреть, передумать придется. Но мужиков аренды не лишай.
— Хорошо, я подумаю над тем, что вы сказали.
Новицкий встал с лавки. Старуха затрясла головой и зашамкала губами.
—Свирька, ты его так не отпускай, это демон, кровь людская на нем!
— Мама, что вы несете?
Лодыгин старался говорить спокойно, хотя чувствовалось, что слова матери его сильно раздражают. Старуха не унималась.
—Кровь на нем! Кровь! Демон он! Душегубец!
—Всего вам доброго, Свирид Илларионович.
Новицкий бросил опасливый взгляд на безумную старуху и быстро покинул дом Лодыгина.
— Яков, кажись, дело улажено, — довольно произнес Новицкий, усаживаясь в коляску.
— Слава тебе, господи! — Яков размашисто перекрестился. — Не поехать ли вам, ваше благородие, по такому случаю в какой-нибудь трактирчик? Я знаю один, весьма приличное заведение с музыкой.
— Поехали! Гори оно все ясным пламенем! Гулять будем!
—Но, залетный! — зычно крикнул Яков и удало, как это делают заправские ямщики, подстегнул Лорда.
Коляска, протяжно скрипнув старыми колесами, быстро покатила в сторону города.

22

Трактир «У Бори» был излюбленным местом сбора весьма сомнительной публики. Расположенный в центре N-а, он еще издали привлекал посетителей большой вывеской, на которой крупными и небрежными мазками был намалеван розовый поросенок. Свинья загадочно улыбалась, хотя и олицетворяла собой готовое к употреблению блюдо. Следует сказать, что большой любовью у посетителей трактира пользовался жареный поросенок с хреном, под него подавалась водка. Это если не было поста. В постные же дни шли нарасхват гречневые блины, стерляжья уха и вареная картошка с солеными груздями. Еще здесь можно было отведать раков. Их целыми корзинами приносили с реки местные мальчишки. Раки бурой массой копошились в чане с водой, откуда позже отправлялись в кипяток, где краснели, словно от стыда за человеческое пристрастие к гастрономическим изыскам.
Днем, когда посетителей было не много, в трактире бренчал расстроенный рояль. На нем играл опустившийся вследствие известной привычки немолодой господин, которого все, от мала до велика, называли просто по имени – Вирсавием. Ходили слухи, что он был беглым монахом; сам же Вирсавий не опровергал, но и не подтверждал странную молву. Вечером в трактире пел хор цыган.
Именно сюда привез Новицкого Яков. Половой, заметив важного господина, засуетился, усадил его за столик у окна, быстро смахнул салфеткой крошки со стола. Подобострастно застыл в ожидании заказа.
—Чего изволите-с?
—Что у вас есть?
—Можно поросенка с хреном, ежели не поститесь, а также запеченного карпа, стерляжьей ухи, селянки с расстегаями, картошки с луком, рекомендую.
—Давай карпа с картошкой и чарку (1) водки. Пожалуй, пока все.
—Как прикажите-с.
Половой быстро удалился. Новицкий с интересом осмотрел заведение. В масляных пятнах обои, закопченный потолок, стопка свежих газет на прилавке. Деревянные лавки в зале чисто выскоблены, половые опрятные, посуда дорогая, фарфоровая. На стенах несколько лубочных картин. Одна такая картина особенно развеселила Новицкого. На ней была изображена разъяренная дородная баба, побивающая скалкой доходягу мужика. Внизу надпись: «Жениться легко, ужиться – трудно».
Народу в этот час в трактире было мало. За соседним столиком, опустив хмельную голову на руки, спал в расслабленной позе человек в рыжем потрепанном сюртуке (2). Рядом с ним стоял пустой штоф, на тарелке виднелись остатки еды. Половой принес Новицкому заказ. И, глядя в сторону спящего посетителя, громко произнес:
—Вот-с, наклюкались, как свинья. Житья нет от таких типов.
—Кто свинья? — поднял хмельную голову посетитель.
Тут его мутный взгляд упал на Новицкого. Он тряхнул головой, словно отгоняя от себя наваждение, протер затуманенные глаза.
—Гм, у, е-м-м, — произнес нечленораздельно и встал. — Друг Новицкий, это ты? Уф!
Новицкий с недоумением посмотрел на признавшего его господина.
—Сергей Носков? Какими судьбами ты здесь?
Носков тяжело грохнулся рядом с Новицким, приложил палец к губам.
—Т-с-с, никакой я теперь не Сергей. Меня зовут Павел. Павел Иванович Булыга, понял?
—С чего это ты вдруг поменял свое имя? — удивился Новицкий.
Носков - Булыга дыхнул на него водочными парами.
—Так надо. Дело государственной важности. А ты что здесь делаешь, друг Новицкий?
—Имение мое находится неподалеку, Рехново, может, слышал? — Новицкий отстранился от новоиспеченного Булыги.
—Слышал, — кивнул тот головой. — Может, и не слышал, один черт. Так, значит, вот где ты окопался? Поди, богат?
—Да нет, не богат. Эй, человек, — обратился он к половому, — шкалик (3) для господина.
Выпили за встречу.
—Митька, а помнишь, как мы сбегали с лекций профессора Федоровича? Помнишь? Вот было время! Дивное, безалаберное. А девочки! Какие были девочки! Помнишь ту курсистку? Пухленькую, курносенькую. Брат ее еще с нами учился. — Булыга поковырял вилкой в зубах, причмокнул. — По глазам вижу, что не помнишь. Тогда скажи, какого рожна сдалась нам тогда учеба? А? Вот ты кто теперь? Помещик! А я? Инженер! Какой я на хрен инженер! Из меня такой же инженер, как из карася белорыбица. Нет, брат ты мой, человек должен искать свое призвание, а не подчиняться злым жизненным обстоятельствам. Ты нашел свое призвание?
—Не нашел, — мотнул головой начинающий хмелеть Новицкий.
—И я не нашел, — с глубоким вздохом сожаления произнес Булыга.
В это время раздались нестройные звуки рояля. Булыга оживился.
—Рекомендую, — он махнул рукой в сторону пианиста. — Вирсавий. Талантлив, подлец, как твой Орфей (4), но.… Пьет. Ты бы слышал, какие он фортели на рояле выдает! Слезу вышибает. Эй, Вирсавий! Давай «Кручинушку», раззадорь одинокую душу!
Вирсавий улыбнулся и кивнул. Забренчал рояль.
— Э- эх! Моя кручина, — промычал Булыга. — Давай, друг Новицкий, еще по одной.
— Скажи мне, Носков, пардон, Булыга, как там тебя сейчас, почему ты оказался в этой дыре? — спросил Новицкий заплетающимся языком.
—Бабы, это все они, заразы. Влюбился, знаешь ли. И вот я здесь, а та — он безнадежно махнул рукой — далече. Новицкий, никогда бабам не верь. Непременно обманут, все зло в бабах, через Евиных дочек придет наша погибель.
Булыга, покачиваясь, встал. Ноги его слушались плохо.
—Сядь! — Новицкий дернул приятеля за полу поношенного сюртука.
Но того уже было не остановить. Он подошел к роялю, обнял Вирсавия за шею.
—Миль пардон, я не желаю слушать всяких бетховенов, (5) долой искусство избранных! Играй плясовую, Камаринскую давай!
Вирсавий высвободился из цепких объятий напившегося посетителя и сказал кротко:
—Не бузи, мил человек, поимей стыд.
На помощь пианисту подошел половой.
—Будешь хулиганить, закроем кредит.
—Чего! — крикнул Булыга, и поднос полового полетел в сторону ближайшего столика.
Новицкий, хотя и был пьян, понял: дело закончится скандалом. Его институтский приятель и раньше, во времена студенчества, отличался нравом необузданным, буйным. Теперь же и вовсе следовало ожидать от него выходок самых неожиданных. Булыга кричал и сопротивлялся, когда его выдворяли из заведения. И уже на улице, упав вниз лицом на заплеванную мостовую, грязно ругался и на трактир, и на его посетителей.
—Где ты живешь? — поднимая приятеля с земли, спросил у него Новицкий.
—Нет у меня дома, ничего нет, один как перст, бездомен и убог.
—Но где-то ведь ты живешь?
—Разве это можно назвать жизнью? — пьяно икнул Булыга и закатил глаза.
Новицкому не оставалось ничего иного, как погрузить бесчувственного приятеля в свою коляску и отвести в усадьбу. Остаток дня и ночь тот проспал в гостиной на диване. Храпел громко, заливисто. Кричал что-то бессвязное во сне. Чем вызвал неудовольствие всех немногочисленных обитателей старого помещичьего дома.
Утром Новицкий зашел проведать своего приятеля. Булыга не спал, морщась от солнечного света, лежал и смотрел в окно.
—Друг Новицкий, — тускло произнес он, — я еще жив? Или уже умер?
— Вроде как жив, — сказал Новицкий, открывая настежь окно.
Дышать в комнате было нечем.
—Коли жив, дай опохмелиться, иначе помру.
—Нет у меня водки, — сказал сердито Новицкий.
—Тогда помру, — безнадежно выдохнул Булыга и отвернулся лицом к стене.
Новицкий позвонил в колокольчик. На требовательный звук на пороге появился Гордей, метнул недовольный взгляд на лежащего бревном гостя.
—Звать изволили, Митрий Федорович?
—Видишь, человеку плохо, принеси опохмелиться.
—Кому принести? Этому забулдыге? Не принесу, хоть зарежьте меня!
—С каких это пор ты здесь хозяином стал? — возмутился Новицкий. — Сказано – неси, значит, неси.
—Воля ваша, Митрий Федорович, только вы на него хорошенько посмотрите. Таких типов взашей со двора гнать надо, а вы его привечаете.
—Тебя я о чем-то спрашивал? — возмущенно произнес Новицкий. — Неси водку, иначе умрет человек!
Гордей проворчал себе под нос «туда ему и дорога», но штоф и рюмку принес. С укором наблюдал, как Булыга жадно отправляет содержимое рюмки в рот. Новицкий переводил взгляд с приятеля на Гордея, улыбался.
—Ну вот, — Булыга вытер влажные губы, — жить можно. Не так все, оказывается, скверно, друг Новицкий. Есть радость в жизни, есть.
—Давай, выкладывай, что у тебя произошло?
Новицкий взял стул, сел. Закинул ногу на ногу и приготовился слушать приятеля. Гордей между тем удалился и унес с собой водку. Не оставлять же ее, в самом деле, этому забулдыге?
—Я вчера много лишнего наговорил? — встрепенулся Булыга, провожая старика долгим взглядом.
Новицкий отрицательно покачал головой – мол, чего по пьяному делу не бывает. Булыга несколько успокоился. Задышал ровнее.
—Вот ведь какие дела, друг Новицкий, подлые дела, недобрым ветром перемен занесло меня в вашу глушь. Дай еще выпить. Нету сил, как внутри печет.
Новицкий с неодобрением посмотрел на приятеля, взял из рук Булыги пустую рюмку, повертел ее в руках.
—Так что у тебя произошло?
—Новицкий, ты будешь надо мною смеяться, но твой друг вовсе не тот, за кого себя выдает.
—Я вчера это понял, — с деланным равнодушием произнес Новицкий.
—Нет! — с жаром воскликнул Булыга. — Ты ничего не понял, впрочем, поди, знай, что я вчера тебе наговорил?
—Почему ты стал каким-то Булыгой, ведь все тебя знают как Сергея Носкова? Что за дурацкая блажь?
Новицкий встал со стула, подошел к окну, поставил рюмку на подоконник. Обернулся к приятелю. Булыга лежал, натянув до самого подбородка одеяло, и всхлипывал.
—Друг Новицкий, бес меня попутал, распроклятая жажда справедливости.
—Знаешь, Носков, мне кажется, у тебя одна жажда, — Новицкий в упор посмотрел на Булыгу, — и называется она пьянством.
—Слаб, — выдохнул Булыга и сбросил с себя одеяло. — Ничего не могу с собой поделать. За что был бичеван и подвергнут самой жестокой обструкции.
—И кем же?
—Товарищами по партии. Я, друг Новицкий, в некотором роде причастен к славной когорте революционеров – борцов с проклятым самовластьем, да-с, и горжусь этим!
—Каких революционеров? — поднял удивленно брови Новицкий.
—Эсеров! — хлопнул себя кулаком в волосатую грудь Булыга.
— Бомбист, значит? — присвистнул Новицкий.
— Какая тебе разница, друг Новицкий, как ни крути, а получается, что ты мне классовый враг. То-то! Послушай, — Булыга вскочил с дивана, — я у тебя поживу маленько, идти мне некуда, а тут вон какие хоромы.
—Живи, если хочешь, все мне веселей будет. Только я вовсе не так богат, как ты думаешь.
—А, — махнул рукой Булыга, — не все ли равно? Главное – здесь тихо.
—Гордей! — крикнул Новицкий, подозревая, что старик подслушивает под дверью.
Старый слуга, нахмурившись, появился на пороге. Новицкий по выражению его лица понял, что старик действительно подслушал их разговор.
—Гордей Ермолаевич, этот господин поживет у нас некоторое время. Приготовь для него комнату.
—Нету свободных комнат для всяческих прощелыг!
Гордей упрямо вздернул вверх заросший сивыми волосами подбородок.
—Я сказал – приготовь ему комнату, и вопрос снимается с повестки.
—В этом доме отродясь всякого отребья не водилось. Как бы посмотрел на подобное ваш батюшка, его высокобродие господин-майор Федор Романович?
Новицкий недобро сверкнул глазами.
—Гордей Ермолаевич, не выводи меня из терпения, пока я не давал тебе никакого права командовать мною.
—Вот ваш батюшка, — начал было Гордей, но увидел устремленный на него взгляд Новицкого и осекся. Он никогда не замечал у хозяина подобного взгляда.
Гордей понял, что будет благом подчиниться.
—И что ты возишься с этим стариком? — когда Гордей вышел, спросил Булыга. — С первого взгляда видно – одна немощь, а апломб – как у английского лорда. Гнал бы его взашей.
—Не твое дело, — зло обрезал приятеля Новицкий. — И наперед, если хочешь здесь остаться, прошу Гордея не задевать.
Булыга бесцеремонно поселился в помещичьем доме. Вскоре Новицкому удалось выведать у приятеля историю его запутанной и беспутной жизни. Булыга большей частью был пьян и в этом состоянии являл собой образец предельной откровенности. Он поведал, что еще в Петербурге вступил в партию социалистов-революционеров, скорее, не по убеждению, увлекшись одной зрелой дамой, муж которой содержал небольшую явочную квартиру. И жилище это временно стало уютным гнездышком для любовников. Он даже сменил имя, чтобы окружить свою особу флером некой таинственности. Игра в конспирацию так увлекла новоиспеченного революционера, что вскоре ему пришлось спасаться как от разгневанного мужа-рогоносца, так и от жандармов. Булыга бежал в Нарву, надеясь найти там поддержку у эстонских товарищей. Но тут встретил, как ему показалось, любовь всей своей жизни. Этой любовью оказалась Полина Николаевна Заруцкая, провинциальная актриса, постоянно проживающая в N-е, которую многочисленные любовники называли Ми-Ми. Ми-Ми благосклонно приняла ухаживания Булыги. Вскоре, однако, вечно пьяный кавалер ей надоел, и она безо всякого сожаления бросила его. Булыга же, обиженный на весь белый свет, с горя запил еще больше, немногие трезвые дни между запоями заполняя нехитрыми поручениями товарищей по партии. Но было нечто такое, о чем даже в пьяном виде Булыга никому не рассказывал. Потому что знал: раскройся его секрет, и мало ему не покажется. Но Новицкий ни о чем не подозревал и был несказанно рад, что возникшую пустоту в его жизни заполнил столь неординарный и шумный человек.

Примечания

1. Чарка – 1. посуда для питья крепких алкогольных напитков. 2. единица для измерения объема жидкостей равная примерно 130 миллилитрам. В питейных заведениях пользовалась повышенным спросом. (Совр.- остограмиться).
2. Сюртук – длинный, зауженный в талии пиджак до колена.
3. Шкалик – он же фунфырик. Половина чарки, прим. 61,5 миллилитра.
4. Орфей – в мифологии Древней Греции сын фракийского речного бога Эагра и музы Каллиопы. Легендарный певец и музыкант, наделенный магической силой искусства.
5. Бетховен – Людвиг ван (1770-1827), немецкий композитор и пианист, последний представитель венской классической школы.