Формула Бога

Яньшин
Юрий Витальевич
ФОРМУЛА БОГА



Посвящается моей дорогой маме –
Морозовой Тамаре Павловне,
моему вдохновителю, соавтору и критику.

От автора. Это первое мое крупное произведение, написанное и представленное суду широкой общественности. Хочу сразу предупредить критически настроенных читателей, что я не физик, не химик и не математик. И ни в коей мере не претендую на роль пифии при Оракуле. Это произведение, просто полет моей бурной и может в какой-то степени не совсем здоровой фантазии. Мне очень хотелось представить иные миры и адаптировать их к сознанию рядового обывателя. Описывая жизнедеятельность инопланетян я мог бы использовать, ничего не значащие, а потому неудобоваримые, термины типа «брамбулета на петеяровом масле», как у уважаемого мной покойного Кира Булычева. Однако поразмыслив, отказался от этой затеи, поэтому мои персонажи, хоть и имеют инопланетное происхождение, но с удовольствием едят борщ, а при необходимости принимают таблетки нитроглицерина. Я вполне осознаю, что сюжет местами грешит затянутостью, «бородатым» юмором и иногда откровенной скукой. Уважаемые верующие, прошу Вас, не считайте, пожалуйста, данное произведение антиклерикальным и обижающим Ваши религиозные чувства. Больше всего мне хотелось бы этого избежать, но если я все-таки ненароком Вас обидел, то простите меня, Христа ради! P.S. Все персонажи произведения, за исключением семьи Кругловых, являются подлинными.
За сим, откланиваюсь и желаю приятного времяпрепровождения

Вступление


Приказ от 10 июля 7518 от С.М., номер 864.10.07
Службе ПВ-перемещений по шестому сектору:
1. На основании распоряжения Надзорной инстанции по Шестому
сектору, за номером 594.10.07 обеспечить и проконтролировать
разрыв контакта между объектами «1» и «3» с выведением
последнего за рамки локализованной среды за 2 сек. до
общего завершения операции;
2. Обеспечить и проконтролировать совмещение объектов
«1» и «4» в одной точке пространства и времени, к
моменту общего завершения операции;
3. Обеспечить и проконтролировать разрыв контакта и
рассинхронизацию объектов «1» и «2»(шифр 103) к моменту
общего завершения операции. После рассинхронизации
объектов, считать миссию объекта «1» завершенной;
4. Назначить начало и конец операции на 22 июля
07 часов 52 минуты 32 сек. по местному летоисчислению
и времени.
(Нач. отд. планирования ПВ-операций – генерал-майор Ангельской Службы
Василий Васильев ).
Приказ от 18 июля 7518 от С.М., номер 944.18.07
Службе ПВ-перемещений по Шестому сектору:
1. Приказ от 10 июля 7518 от С.М., номер 864.10.07 Службе
ПВ-перемещений по Шестому сектору считать с настоящего
момента утратившим силу;
2. На основании распоряжения Надзорной инстанции по Шестому
сектору, за номером 637.18.07 обеспечить и проконтролировать
остановку жизнедеятельности объекта «1» в условленном участке
времени и пространства;
3. Обеспечить полный разрыв контакта и синхронизации объектов
«1» и «2»(шифр 103) в установленное время;
После рассинхронизации объектов «1» и «2» считать
миссию объекта «2» оконченной;
4. Назначить начало и конец операции на 22 июля 07 часов 50минут 32секунды
по местному летоисчислению и времени.
(Нач. отд. планирования ПВ-операций – генерал-майор Ангельской Службы Василий Васильев.
Завизировано: Начальник Ангельской Службы Шестого Сектора генерал-лейтенант Ангельской Службы Архангел Гавриил).

Наступление этого утра, для Захара Круглова, оказалось невыносимо и мучительно долгим. С ночи никак не удавалось уснуть, долго ворочался, отыскивая местечко поудобней и попрохладней на узком диванчике. Мучила духота, несмотря на открытую дверь балкона. Хотел встать и сунуть голову под кран с холодной водой, чтобы хоть как-то освежиться, но вставать при этом ужасно не хотелось, так как знал, что если сейчас решится и встанет, то со сном можно будет вовсе распрощаться. Знал он за собой такую черту. В голове копошились дурацкие мысли, перемежающиеся ритмами новомодных шлягеров, еще с вечера доносившихся из открытого окна дома, что стоял напротив. «Фу, какая гадость! - подумал он, - И чего только не лезет в башку!» Тревожное ощущение какой-то беды, неумолимо надвигающейся непонятно откуда, закралось в сознание и начало укореняться в нем. Что-то неприятно покалывало в области сердца и это покалывание эхом отдавалось болью в левом локте. Раньше с ним такого никогда не случалось. Прислушался. Из соседней, смежной комнаты не доносилось ни звука – жена всегда спала тихо и даже никогда не ворочалась во сне, засыпая и просыпаясь в одной и той же позе. Он всегда по-доброму удивлялся этой её особенности. Вместе они не спали уже больше месяца. И не то чтобы они ругались, этот период в их совместной жизни уже благополучно миновал, а просто в один прекрасный день поняли, что вполне могут обходиться без обязательных атрибутов семейного бытия. Специфика его службы, связанная с длительным нахождением в чисто мужской среде, приучила Захара к длительным воздержаниям и они не доставляли ему особых хлопот. Что же касалось жены, то его мало интересовал вопрос того, как она с этим справляется. Он не исключал, что у нее уже давненько есть кто-то «на стороне», но, по большому счету это уже не волновало его нервную систему никоим образом. Они были чужими друг другу, и их ничто не связывало кроме дочери и нелепого «синяка» в паспорте. В общем, каждый жил своей жизнью и старался не вмешиваться в чужую. В голову нахлынули воспоминания…

Часть первая. Возвращение
- Дядя Павел, вы шпион?!
- Видишь ли, Юра…
(из к/ф. «Адъютант Его
Превосходительства»)

I

Со своей будущей женой Оксаной он встретился почти 10 лет назад, когда он, будучи на последнем курсе КВАКУ , частенько стал захаживать на «танцульки», организованные при деятельном участии руководства училища, дальновидно считавшим, что негоже будущим лейтенантам начинать службу в гарнизонах «не окольцованными». Восемнадцатилетняя, только что окончившая колледж, высокая и стройная, с небольшой, но упруго торчащей из-под низкого выреза розовой кофточки грудью, с этакими чертиками в глазах, она выгодно отличалась от коренастых по большей части и уже примелькавшихся дочек преподавательского состава училища и служащих, расположенного неподалеку артиллерийского полигона. Несмотря на то, что стала объектом повышенного внимания со стороны молодых самцов, она, не обращая особого внимания на их неуклюжие попытки завладеть ее вниманием, первая проявила инициативу, пригласив Захара на танец. Это явно противоречило неписаному этикету подобных собраний, где девицы должны были, опустив очи долу и алея от напускного смущения, робко давать согласие особям противоположного пола на предложение станцевать. Решительно взяв его за руку, она повела его в круг танцплощадки. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, ибо Захар и сам являлся личностью неординарной в физическом и эстетическом плане. Высокий и широкоплечий, со светлым пушком чуть заметных пшеничного цвета усов на чистом, без традиционных, в этом возрасте, угрей на лице, он мог служить живым олицетворением мужской привлекательности. Именно о таких парнях грезили во все века девушки. Да он и сам знал, что является предметом тайных воздыханий доброй половины из присутствующих здесь девушек. Иногда даже пользовался этим, но без злого умысла и урона для девичьей чести. Видимо поэтому, несмотря на свои впечатляющие внешние достоинства и благодаря своему незлобивому от природы характеру, ему удавалось не нажить себе врагов и соперников, как среди женщин, так и среди мужчин. А вот эта девушка его чем-то явно «зацепила». То ли своей решительностью, то ли цветом своих изумрудных глаз вкупе с крутым изломом, на манер татарского лука, аккуратных бровей, то ли доверчивостью своих рук, ласково обвивших его шею. «Ведьма»- подумал он тогда впервые. – «Ну и пусть!» Из разговора выяснилось, что она является единственной, а потому любимой дочерью полковника (два его сына были постарше), прибывшего с какой-то проверочной миссией из столицы на соседний полигон и оказавшимся по случаю старым однокашником начальника училища. Дочка, изнывая от пресыщения и соблазнов жаркой и пыльной «первопрестольной», увязалась за отцом, в чаянии новых впечатлений от загородной поездки. Они протанцевали вдвоем весь вечер, а потом он ее провожал до местной ночлежки, носившей по какой-то не совсем понятной причине пафосное название «Гостиница Советская», которой больше подходило «дом колхозника». Еле-еле успел к вечерней поверке. Обменялись адресами, обещая непременно писать друг другу. Он сдержал данное обещание, написав ей первой письмо, потом еще и еще. На одно она даже ответила, сообщив ему в дежурных фразах, что у нее все хорошо, что она учится и времени у нее ни на что не хватает, поэтому просит не обижаться, если она не всегда будет успевать с ответами. Больше писем от нее не было. Что было дальше? А дальше был Дагестан и, Вторая Чеченская…Воспоминания проносились в голове со скоростью Красной Стрелы и носили обрывочный и хаотичный характер, упорно возвращая его к ней.
Их вторая встреча произошла почти два года спустя, когда он уже в чине старшего лейтенанта, с неярко поблескивавшими на груди двумя крестами – «За мужество» и «Военные заслуги» случайно столкнулся с ней на выходе из подземного перехода столицы, куда он прибыл по делам службы. Роман, так неожиданно начавшийся и прерванный почти два года назад, получил еще один шанс и не преминул им воспользоваться. Наличие выправки бывалого военного, а так же орденов, сделали свое дело, как этого и следовало ожидать. Шестым, а может быть и тринадцатым (кто их женщин разберет) чувством, Оксана поняла, что, такие как Захар, будут иметь в новой армии, которую начал строить молодой президент, шикарные перспективы. Кстати, новым оказался не только президент, о котором еще вчера никто и ничего не знал, но и министр обороны, начавший, как это и полагается, с того, что стал всюду менять прежние кадры и рассаживать своих людей. Именно благодаря такому неожиданному социальному лифту, отец Оксаны, уже казалось бы отчаявшийся поменять свои три звезды с двумя просветами на одну, но без оных, хоть пока и не получил желаемого, однако сумел пристроиться при Генштабе на хорошей и непыльной должности. При этом небезосновательно мечтая о генеральской пенсии, проведя остаток жизни на какой-нибудь подмосковной даче. Папаша пошел в дочь, поэтому не был «чином избавлен от ума», и немного поворчав для приличия: «дескать, ей всего двадцать, а в Москве, при нынешних его возможностях, можно найти жениха и поприличней», дал согласие на брак своей дочурки с бравым старлеем.
Со свадьбой тянуть не стали, ибо жениха ждало новое назначение в одну из частей ПриУРВо . По настоянию новых родственников, свадьбу решили сыграть в Москве, а не в Реутове, где скромно жили родители жениха. Сыграв скороспелую и не шибко богатую на приглашенных гостей свадьбу, молодожены отбыли к новому месту службы. С ведомственным жильем в те времена было весьма и весьма туго. Министерству обороны было не до строительства военных городков, хоть бы удержать в эксплуатационном режиме ранее построенные и то ладно. Заботясь о благополучии новой ячейки общества, их родители, с обеих сторон, поохав и поахав, все же набрали денег на квартиру. Да не на жалкую однушку в старой хрущевке, а на вполне даже приличную трехкомнатную, в одной из новостроек Самары, по счастливой случайности расположенных невдалеке от местонахождения воинской части, в которой ему предстояло служить. Родители раскошелились с «дальним прицелом», рассчитывая в скором времени на пополнение молодой семьи. А вот с «прицелом» то как раз и вышла промашка…
Сперва все было как нельзя лучше. Молодые упивались друг другом, стараясь провести вместе каждую свободную минуту. Молодая жена деятельно и энергично принялась обустраивать первое свое супружеское гнездышко, но ее энтузиазма хватило ненадолго. Привычки прежней столичной жизни никак не давали покоя молодой женщине. Решительно все ей не нравилось в «провинциальной глуши» как называла она Самару во все учащающихся истериках по поводу прерванного высшего образования и в результате невозможности проявить себя на новом месте (при этом для мужа так и осталось загадкой, что мешало ей оформить перевод в местный вуз). Не те магазины и кафе, не те скверы и дома, и даже люди по ее мнению не дотягивали до культурного уровня москвичей. Может быть все это неприятие и не устоялось в ней, как втайне надеялся Захар, если бы не постоянные обещания тестя о том, что как только зять получит звание капитана, так сразу же можно будет подумать о направлении в академию, а уж он, любимый тестюшка, в доску расшибется, но сумеет после окончания академии найти ему в столице подходящее место. Обещания, как это водится, падали в благодатную и каждый день взрыхляемую почву, вспаханную в мозгу дочки. Укореняться в излучине Волги, а уж тем более обзаводиться потомством абсолютно не укладывалось в планы молодой женщины. На подобие чеховских «сестер», слова: «В Москву! В Москву!» - все чаще и чаще срывались с ее губ. Напрасно Захар пытался отвлечь ее от этой пагубной с его точки зрения темы путем устройства своей дрожайшей половины в одну из фирмочек по распространению сотовой связи, расплодившиеся, как грибы после дождя. Оксана упорно, невзирая на неодобрительные взгляды и шушуканье бабушек, оккупировавших приподъездные лавочки, не желала заводить ребенка. «Видимо еще не настало мое время. Да и я еще молодая для этого дела. Может у меня еще организм не сформировался?!» - не раз заявляла она на робкие недоумения мужа по поводу отсутствия признаков беременности. Служба Захара проходила ровно и без сбоев. Он заслуженно получал поощрения от начальства и неоднократно занимал со своим подразделением призовые места на очередных учениях. И когда долгожданное звание «капитанши» Оксаной, наконец-то было получено, разразился гром среди ясного неба… Но то ли тесть «наверху» перешел кому-то дорогу, то ли чем-то не потрафил вышестоящему руководству, а может быть просто подвел природный нюх, но его как говорится: «ушли по собственному». Для Оксаны это стало поистине крушением всех надежд и перспектив на то, чтобы перебрать в Москву. Муж, конечно, по-родственному переживал за тестя, но его «падение» не стало для него трагедией, да и значок академии не являлся для молодого капитана венцом мечтаний. Он был, вообще, человеком не слишком амбициозным. Честно тянул лямку, целыми сутками, а то и неделями пропадая в части и на полевых учениях. Домой приходил довольный и уставший, нисколько не помышляя, по мнению супруги, о карьерном росте. С этих пор, что-то надломилось в их отношениях. Жена стала какой-то холодной и отстраненной, подолгу задерживаясь на работе, что Захар отмечал, когда сам приходил со службы сравнительно вовремя. Она, молча, разогревала ужин на двоих, молча, поглощала свою порцию и так же молча мыла посуду. Общих тем для разговоров не было. Затем уходила в зал, и там усевшись в мягкое и с высокой спинкой кресло, поджав под себя красивые длинные ноги, начинала просмотр бесконечных сериалов, транслировавшихся по телеканалам в невероятном количестве. Так продолжалось до ночи. А ночью, по сравнению с тем, что было, еще казалось так недавно, тоже проходило все буднично и пресно. Была не любовь, было исполнение обряда. Она, тихонько охнув, пару раз обмякала под его телом, и он, освободившись от груза, старался побыстрее отползти на свою половину кровати. «Привыкнет. Стерпится. Оттает» наивно полагал он. Флегматик по натуре, он еще невестимо сколько бы терпел данное положение вещей, если бы не одно «но».
Как-то раз, невзначай, роясь в прихожей на предмет поиска куда-то запропастившихся ключей от «Нивы-Шевроле», недорого купленной по случаю с рук (у жены тоже были права), он, на всякий случай решил заглянуть к жене в сумочку. Среди всевозможного женского хлама, к вящему своему удивлению, нашел кроме традиционной для большинства женщин «но-шпы», облатку незнакомых таблеток. Поднеся к глазам блестящую пластинку, с ужасом прочитал название новомодного противозачаточного средства, усиленно рекламируемого по телевидению. Вне себя от душившей его ярости, Захар ворвался в комнату жены:
- Как?! Как ты могла?! – буквально срываясь на крик, вопросил он, грозно потрясая в воздухе зажатой в кулак пластинкой со снадобьем. Слезы бессильного бешенства и обиды готовы были вот-вот брызнуть из глаз. «Как?! Как она могла сама не желать своего, нашего ребенка?! А как же любовь?! Ложь! Все ложь!» Словно в горячечном бреду, рванул рубашку у горла. Две верхние пуговицы разлетелись мелкой шрапнелью по комнате. Такое с ним было впервые с момента их свадьбы. Его тело сотрясали волны конвульсий, грозной глыбой навис он над женой. Но она не стала оправдываться, как втайне надеялся Захар, а сузив до невозможности глаза, что тоже было признаком ее крайне возбужденного состояния, будто внезапно распрямившаяся после долгого сжатия пружина, перешла в контратаку:
- Ты!! Да кто ты такой?! Как ты смеешь мне вообще что-то предъявлять?! – не произносила, а выплевывала она слова, словно они были наполнены хиной. – Я! Я отдала тебе лучшие свои годы! Я для тебя пожертвовало всем! Учебой! Карьерой! – продолжала она, резко перехватив инициативу. – А ты! Что ты сделал хорошего для меня, кроме того, что притащил меня в эту дрякву, в которой по полчаса ждешь гребаное такси?! Даже в отпуск на море не могу себе позволить, уж про шубу вообще не заикаюсь, как пэтэушница бегаю зимой в куртешке! Я как жена декабриста за тобой! В Сибирь!...
- Ну…до Сибири, положим, далековато. – вставил он слегка подостыв.
- Да какая разница?! – не унималась она. – Пойми , ты, недалекий! У меня была п е р с п е к т и в а! – четко выделяя каждую букву последнего слова проговорила она. – А здесь что?! Сидеть и принимать с утра до вечера платежи в салоне связи?! А ведь я из-за тебя ушла с третьего курса филфака! Сейчас бы уже давно работала переводчиком в крупном издательстве. Все преподы говорили, что у меня талант к языкам. Или вообще заграницей при посольстве.
- Ага! Так тебя и ждали в посольстве, - с сарказмом заметил он.
- Да вот, ждали! Уеду к родителям! Оставайся здесь и живи один со своими пушками.
- Ну да, в Москву! А куда же еще? Нужна ты им сейчас! Как же-с! А в особенности твоим брательникам! Держи карман шире. Много вас таких развелось на столичную жилплощадь!
- Да если хочешь знать, ко мне еще тогда сынок банкира клеился! До сих пор не женат, между прочим! - осеклась на мгновенье, но так как муж не среагировал на известие о неженатом сынке банкира, продолжила. - Мне и сейчас предложения всякие делают. А я, я… как последняя дура…
- А ты хотела быть первой?!
- Что первой?! – не поняла она.
- Хотела быть первой дурой? – уже откровенно и зло усмехнулся Захар.
Оксана поняла, что и так сболтнула лишнего, поэтому вовремя прикусила язык. Когда хотела, она вовремя могла пересилить свое женское начало и остановиться.
Захар понимал, что в чем-то она, безусловно, права и доля вины во всем случившемся лежит на нем тоже, но смириться с тем, что его как мальчишку водили за нос при этом лишая отцовского счастья, никак не мог.
- Ну вот что, - уже абсолютно спокойным голосом произнес он. – Слушай мою диспозицию! Эти таблетки я выбрасываю. И впредь, принимать что-либо подобное запрещаю. Ясно?! Если еще раз что замечу, бить не буду, не бойся. Просто У-Убью! – сказано это было тихим, но столь решительным тоном, что Оксана, заглянув мужу прямо в зрачки, почему-то сразу поверила – убьет. «Кто их знает, этих ветеранов чеченской? Все они шизики», - подумала она про себя, буркнув:
- Иди, в роте своей командуй, - отвернулась и как-то разом опустила плечи.
В этот вечер они больше не разговаривали. Ночью спали врозь. Эту тему они больше никогда не затрагивали, но Захар был почему-то уверен, что его обещание она приняла всерьез.
Жизнь опять потекла своим неспешным чередом, и уже месяца через три, после очередного молчаливого ужина, жена ровным и бесцветным голосом сообщила, убирая посуду со стола, что нужно уже начинать потихоньку приобретать детскую коляску, кроватку и прочие необходимые для этого случая вещи. В ответ на радостно-недоуменный взгляд мужа, так же без малейших эмоций, молча, выложила на стол экспресс-тест. Жарким солнечным днем среди стылой зимы осветилось лицо Захара. В порыве неистовой радости он вскочил, опрокидывая табурет, и подхватив жену на руки, закружил ее по маленькой кухне, как это бывало в первые, и ничем еще не омраченные месяцы их совместной жизни. Жена не смеялась и не пыталась, как раньше делать вид, будто хочет вырваться из объятий любимого. Она была холодна как древнегреческая статуя Пигмалиона. Поглядев на её, ничего не выражающее лицо снизу вверх, словно наткнувшись со всего маху на каменную преграду, осторожно опустил драгоценную ношу на пол. В это мгновенье он понял, что ребенок, которого он так долго и с таким нетерпением ожидал, не будет в их маленькой семье желанным для всех…
Беременность жены протекала ровно и без видимых эксцессов, типа гастрономических «причуд» и резких смен в настроении, коими его пугали в разговорах обремененные потомством, а значит и более опытные в этом деле сослуживцы. Причудами Захара было не испугать, а к постоянно плохому настроению супруги он уже притерпелся и даже как-то ухитрился приспособиться, втайне все же надеясь на то, что уж ребенок, стоит ей только на него взглянуть, уж точно растопит холод в их семейных отношениях, и разбудит заложенные природой материнские инстинкты. Он же, в свою очередь, постарается всячески этому поспособствовать. К чести Оксаны надо было сказать, что на протяжении всего срока она не изводила мужа ни дикими желаниями, ни вспышками беспричинной агрессии, как он опасался. Она будто смирилась вековой женской участью и не предпринимала никаких шагов тому, чтобы хоть в чем-то перечить мужу. Но отношения между ними от этого теплее не становились, оставаясь все такими же формальными. Первое «узи », как это водится, ничего интересного не показало. Захар рассматривая снимок даже не смог ничего понять из того что на нем было изображено. Светло-темная рябь ничего ему не «говорила» ни о внутриутробном расположении плода, ни уж тем более о поле будущего ребенка. Зато второе «узи», сделанное еще через три месяца после первого и на которое он решил идти вместе женой, предварительно отпросившись у начальства, было куда более интересным, чем прежде. Хорошо видна была не только головка будущего ребенка, но и одна из ручек, тянущаяся ко рту. Можно было разглядеть даже пальчики. А вот вторая ручка была расположена так, что никак не давала разглядеть самое важное…
- Девка будет! - не терпящим возражений тоном заявила пожилая врач, делавшая процедуру.
- Почему вы так решили, ведь там ничего не было видно?! – с сомнением в голосе произнес Захар.
- Девка! Уж ты служивый помяни мое слово, - вновь произнесла она тоном, не терпящим возражений, а потом, снизойдя, все же пояснила, - Вишь, ладошкой прикрывается?! Только девки бывают такими стеснительными. А мужики всегда стараются свой срам наружу выставить.
«Ну что ж, - подумал он, - Девочка, тоже неплохо». Покосился на жену, но ее похоже мало интересовал этот вопрос. Получив заверения, что беременность протекает без эксцессов и получив необходимые наставления, недружная супружеская чета отбыла восвояси. По дороге домой хотел было в машине затеять шутливый спор по поводу будущего имени дочери, но Оксана, явно не собираясь поддерживать длительный диалог, решительно сказала, отвернувшись к боковому стеклу:
- Я уже все решила. Не трудись. Назову Инессой.
Горькой обидой резанули слова «я решила», «не трудись» и «назову», как будто у них и не семья больше, она мать-одиночка, а он так себе – просто мимо проходил. «Да, конечно, отношения больше чем непростые, но все же зачем она так со мной?!», - с болью подумал он. Однако вслух произнес:
- А почему Инессой?
Но ответа так и не дождался. Не удостоила. «И-нес-са. Инесса… Инесса-принцесса», - несколько раз повторив про себя как бы пробуя на вкус каждую букву имени. «Ну пусть будет Инесса. Чему я удивляюсь? Двадцать первый век на дворе. Сейчас модно стало давать детям экзотические имена. Спасибо, что хоть не Акулина и не Пульхерия какая-нибудь. А с другой стороны…? Куда ни взгляни – одни Лены да Наташи. Может оно и правильно, что будет Инессой?!», - и еще раз добавил, но уже вслух:
- Инесса.
Последние три месяца перед родами пролетели как один день. Третье и последнее «узи» внесло полную ясность в вопросе о половой принадлежности ребенка. Суматоху с необходимыми покупками в ожидании назначенной даты внесла нагрянувшая теща грозившая приехать ближе к родам. Вопреки расхожему мнению, будто бы любая теща должна быть непременно порождением чуть ли не самого дьявола, мать Оксаны была женщиной простой и отнюдь не стервозной. Несмотря на жизнь в столице, сохранила этакое провинциальное добродушие и не растеряла своих деревенских корней. Она по-своему любила Захара и понимала его трудности в отношениях со своей дочерью. «Ох, Захарушка и наплачешься еще ты с ней! И в кого она у нас такая вредная уродилась?!» - недоумевала она в свои нечастые приезды к молодым.
Оксане же прямо выговаривала: «Дура ты, дура! Нашла мужика золотого, так держись за него! А не фыркай по углам, как кошка худая! Что тебе еще не хватает?! Муж, дом, семья, работа… Не то что мы с твоим отцом с раскладушки и чемодана начинали, да по гарнизонам! Фильм-от глядела «Офицеры»?! Так-от и было». Так что Захар в полном праве мог считать Марию Степановну в немногочисленном стане своих верных союзников. Поэтому ее приезд никак его не огорчил, а даже наоборот вселил робкий лучик надежды на то, что бодрая и никогда не унывающая матрона сможет стать неким буфером в отношениях между ним и женой. В последний месяц перед родами, он стал еще более внимательным и заботливым, почасту звоня домой и справляясь о самочувствии жены. Теща обстоятельно и со знанием дела докладывала о всех перипетиях прошедших с момента его последнего звонка. Вечером, собравшись вместе за семейным столом шел обмен мнениями о предстоящих делах, о выполненных и запланированных работах. Мария Степановна хвасталась новыми приобретениями для приданого малышке. И они подолгу и со вкусом рассматривали то распашонки, то ползунки и пинетки, и прочую мелочь. Иногда в обсуждение удавалось втянуть совместными усилиями и Оксану. В эти минуты Захар чувствовал себя окрыленным и абсолютно счастливым. Несмотря на устоявшееся в общественном сознании мнения о том, что нельзя заранее покупать ни кроватку, ни коляску, супруги, по настоянию все той же неугомонной тещи, все же решились на данное приобретение. Оксана, правда, пробовала сопротивляться, планируя сократить необоснованные траты за счет покупки коляски в комиссионном магазине, но быстро сдалась под дружным напором с обеих сторон.
- Ты дочка, теперь про себя забудь. Всё. Нагулялась, поди?! Ты мать – без пяти минут! Сама должна понимать, что тратиться на себя будешь в последний черед, - заявляла Мария Степановна, значительно поднимая указательный палец вверх. С матерью спорить было бесполезно. Оксана это хорошо знала с самого детства и поэтому, пофыркивая потихоньку и нервно передергивая плечами, отступала.
Так или иначе, но к назначенному сроку все уже было готово. Оставалось только ждать, когда по велению природы, долгожданное дитя не начнет проситься наружу. Рожать решили в «Красном Кресте». Не испугала даже головокружительная дороговизна предстоящего мероприятия. Предлагаемое качество услуг и комфортабельные условия для матери и будущего ребенка перевесили все сомнения в правильности сделанного выбора. По предварительной договоренности, за несколько дней, чтобы не суетиться и не рисковать в ненужной спешке, специально-оборудованный реанимобиль забрал будущую роженицу со всем необходимым на все ее время пребывания в клинике.
Через два дня, утром, ближе к полудню, с бодрым криком, огласившим операционную, страна получила известие о появлении еще одной своей гражданки. Как то сложится ее судьба? Какое место займет она в жизни общества, и как при этом сложится ее собственная жизнь? Что ждет впереди? Какие печали и радости выпадут на ее долю?
О том, что схватки начались еще ночью, он узнал из телефонного звонка Марии Степановны, неотлучно находящейся рядом с дочерью. Чувствуя, что роды начнутся в ближайшие часы, она еще с вечера отбыла в клинику. Хотел было увязаться за ней, но теща со смехом отвергла его неуклюжие поползновения, заявив:
- Неча, тебе милок, в наши бабские дела лезть. Уж как-нибудь сами управимся. Иди, Родине служи.
Неуклюжей гусыней вылезла в чуть подстывшую к вечеру лужицу и аккуратно закрыла за собой дверцу старенькой «Нивы». Она по своей натуре была бережливым человеком. По его настоятельной просьбе она ежечасно с крестьянской обстоятельностью докладывала о текущих событиях, пока ей самой не надоело это занятие – в последнем разговоре заявив, что больше звонить не будет до «разрешения от бремени» или непредвиденной ситуации. Надо ли говорить, что Захар в эту, как ему показалось, самую длинную ночь в его жизни, ни на минуту не сомкнул глаз? Вернувшись, домой, полностью раздеваться ко сну не стал, так и просидел в кресле полуодетым в темноте. Утром, с красными от бессонницы глазами, наскоро умывшись и не разбирая вкуса подогретой на микроволновке еды, загодя и впрок наготовленной заботливой тещей, побежал на службу. На службе все время дергался и хватался за телефон, лежащий в нагрудном кармане в страхе, что пропустил звонок. И когда он, наконец, прозвенел, сообщая голосом изрядно умотавшейся тещи о благополучном исходе родов, весе и росте девочки, Захар, словно крылья обрел за спиной. Каждому встречному офицеру части безумно хотелось похвастаться так долго ожидаемом, и так неожиданно свалившемся на него счастье. Но встречные, видя сияющее лицо капитана, уже и сами догадывались, что к чему, лапидарно и весело вопрошая: « Ну?! Рост?! Вес?!» По их светящимся добродушием лиц, он понимал, что они искренне радуются вместе с ним и ему становилось от этого еще лучше. Он верил, что с приходом в этот мир дочери он обретает что-то гораздо большее, чем статус отцовства, он тем самым, обретет наконец-то смысл жизни.
Он хотел сразу ринуться в клинику, но Мария Степановна благоразумно отговорила его от этого поспешного шага. Она мотивировала свою точку зрения тем, что де Оксана спит вместе с дочерью и тревожить сон новоявленной мамы, никак не рекомендуется, да и ему, лишний раз лезть в глаза начальства, с просьбами отпустить со службы тоже негоже. А к вечеру, когда все более-менее успокоится, то и он сможет без хлопот подъехать и посмотреть на жену с ребенком если и не в палате, то уж в окне-то точно. Расспросив еще тещу о том, нет ли какой надобности в продуктах или вещах, выражая готовность достать все по первому требованию, Захар попросил передать Оксане все причитающиеся по этому поводу слова и отключил связь. Он на миг представил себе какой роскошный букет белых лилий (жена обожала эти цветы) он сегодня преподнесет своей Снежной Королеве, как иногда он называл про себя свою Оксану.
Вечером, купив свежих фруктов и громадный букет лилий, Захар направился в клинику. Он думал, что ему придется долго стоять у подножия здания, выискивая глазами знакомый силуэт в оконном проеме, но к своему вящему удивлению, ничего подобного не случилось. После минутной формальности в фойе, выдали халат, бахилы и снулого вида охранник препроводил его на второй этаж, где собственно и располагалось перинатальное отделение. Передав дежурной медсестре с рук на руки посетителя, охранник удалился, а молоденькая провожающая, выяснив к кому и в какую палату направляется новоявленный отец, решительно, как маленького мальчика, взяв его за руку, буквально потащила в искомое место. У палаты под номером «4» она резко остановилась, и заговорщическим тоном негромко сказала:
- Вы подождите меня тут, а я загляну и спрошу, могут ли вас принять.
На его недоуменный взгляд, быстро протараторила, все так же полушепотом:
- Ну, знаете…, разные же бывают ситуации. И потом… вдруг она кормит малыша? Не всем молодым мамашам нравится, когда их застают за этим делом. Я мигом.
Она тихонько приоткрыла дверь и ящеркой проскользнула внутрь палаты. Не прошло и полминуты, как из двери ни слова не говоря, вынырнула сестричка, а за ней следом показалась и Мария Степановна. Вид у тещи был одновременно радостный и растерянный. Он думал, что она проведет его в палату к роженице, но та, взяв его за руку, повела к окну в коридорном тупичке, чтобы не загораживать проход.
- Девочка, вся в тебя! Крупненькая. Молчунья. Не плачет, кряхтит только. Ну да крупные они все такие. Это мелкота орет беспрестанно, а твоя хороша, - со знанием дела говорила теща.
- Марья Степановна, миленькая, а мне нельзя туда?! Я вот и бахилы одел и маску мне дали, - взмолился он, вытаскивая марлевую маску из кармана. – Я ненадолго, только погляжу и выйду.
- Ты погоди, соколик, насмотришься еще на все и на всех, - поджимая губы, тусклым голосом проговорила она непонятные для Захара слова.
- Так что, Мария Степановна, пройти то мне можно? – явно не «врубаясь» в ситуацию, канючил он.
- Говорю же тебе, сущеглупому, погоди, а ты опять свое талдычишь?! – уже начинала злиться теща. – Не в себе она! Понимаешь?! Не в себе!
- То есть как это не в себе?! – разинул рот от изумления Захар. – С ума, что ли сошла?!
- Да она и не была в нем николи! – парировала она его недоуменные вопросы.
- Как это?! Я не понимаю! Что произошло то, вы мне можете объяснить толком?! – все еще недоумевал он, в принципе, уже начиная догадываться, куда дует ветер.
- А так вот! – уже почти взорвалась теща. – Не хочет она никого видеть! И ее и тебя, в первую очередь! Еле вон уговорили ее вместях с акушеркой, чтоб хоть приложила к груди и дала первое кормление.
- Как же так!? – совсем уже поник головой Круглов.
- Врач сказала, что такое часто бывает у первородящих. Вроде как страх у ней самой перед ребеночком так проявляется, - пояснила со вздохом Мария Степановна, но по ее интонациям Захар понял, что она и сама не очень-то верит в эту версию. Эту догадку Круглова, она сама же и подтвердила через мгновенье:
- А только не верю я во все это! Чтобы мать да убоялась собственного дитя?! Николи такого не было. Скаженная она у тебя, как есть скаженная! Хосподи! – приложила она щепоть ко лбу и размашисто наложила на себя крест. – Воззри и внемли! За что насылаешь на мя кары свои?! За какие прегрешения?!
- А я вот тут собрал кое-чего, - пропуская мимо ушей тещины взывания к Богу, тихо проговорил Захар. – Что теперь с этим делать?! Опять же, цветы… лилии… ее любимые.
- Давай сюда! – прервала она его душевные возлияния, не переставая креститься и шептать что-то укоризненно-неразборчивое. – Продукты возьму. А цветы?... Даже и не знаю, что с ними делать. Ну да ладно, возьму и их, чай мать-то родную не измордует ими.
- Выписывать-то когда обещали? – спросил он, наблюдая, как теща роется в сумке, бурча себе что-то под нос.
- Девонька крепенькая получилась, здоровенькая, - не поднимая головы от сумки, проскрипела Мария Степановна, - Ксюха твоя, тоже кобыла здоровая, прости Господи, врач сказала, что завтра еще понаблюдают, а уж послезавтра и выписывать можно.
Наконец оторвавшись от сумки, теща с укоризной спросила:
- А ты, что же Захарушка, съестного всякого натащил, а про банное забыл?
- Про какое еще банное?! – не понял тот.
- Про то, что я тебе давеча по телефону просила привезть! Мыльное, там, шильное…
- Ой, Мария Степановна, простите, из головы вылетело, забыл видно! А что, разве ее уже можно купать с обычным мылом и шампунем?! Я где-то читал…
- Читал он! – передразнила его теща. – Не об ней речь, а о женке твоей, непутевой! Ванну ей поди ж ты принять приспичило. Да и перед выпиской помыться надо будет. Ну, ин ладно. Я там, на первом этаже видела, продают всякое, схожу потом сама.
- Может, деньги нужны? – полез он в карман за кошельком.
- Не нать! Есть у меня, – отмахнулась она, забирая сумку и цветы. – Ты сам-то хоть поел чего? Я оставляла.
- Да, кивнул он, - спасибо. Я ел, не беспокойтесь.
- Ну ладно, коли так. Я позвоню, если надоба какая возникнет. Ну, давай иди. Вон вижу, круги под глазами, какие. Сам, умаялся.
На этом и расстались. Почти на ватных ногах спустился, забыв даже снять бахилы на выходе.
Через день состоялась выписка. Снова пришлось отпрашиваться у начальства. Впрочем, на начальство, Круглову было грех жаловаться. Бригадный начарт , человек обстоятельный, сам отец троих сыновей, прекрасно понимал нужду и заботы своего подчиненного, поэтому всегда, если это напрямую не вредило службе, старался идти ему навстречу. В 11.00 в одном из вестибюлей перинатального центра Красного Креста состоялась выписка Инессы Захаровны Кругловой с матерью. Захар, как это и положено, чисто выбритый, в парадной форме, при лайковых перчатках, с букетом лилий наперевес ожидал выхода своей супруги с ребенком. Здесь же крутился и нанятый заранее фотограф, дабы увековечить это незабываемое мероприятие. Ровно в назначенное время, в вестибюль спустилась Оксана в сопровождении матери. Хмурое выражение ее лица на порядок поубавило его оптимизм от ожидаемой встречи. Сухо поздоровавшись и приняв от мужа букет цветов, Оксана демонстративно не стала целовать мужа и не дала это сделать ему, несмотря на настойчивые просьбы фотографа, матери и немногочисленного персонала центра, пришедшего на проводы. Неловкость напряженной атмосферы сняло только появление медсестры, спустившейся сверху и державшей на руках конверт с младенцем, перевязанный розовой лентой. Медсестра улыбаясь, передала драгоценный сверток отцу и Захар, с трепетным испугом взял первый раз на руки свою дочь. Все тут же бросились и окружили счастливого и немного смущенного отца, наперебой поздравляя того с началом по-настоящему семейной жизни. Оксана. Естественно не принимала в этом никакого участия. Стоя чуть в стороне, она с интересом разглядывала разрисованные «амурчиками» стены, делая вид, что это ее совершенно не касается. Захар прижимал обоими руками к себе крохотное тельце ребенка, чувствуя его теплоту даже через синтепон одеяла, не зная что делать дальше и как при этом положено себя вести. Положение спасла улыбчивая медсестра:
- Папаша! – воскликнула она. – Вы разве не хотите сами взглянуть на дочку?!
Тот только быстро-быстро закивал. Лицо девочки было прикрыто уголком, а он сам почему-то побоялся откинуть его из-за опасения. Что может при этом не удержать ребенка. Мария Степановка, которая стояла подле него, тотчас повернулась и бережно открыла взорам собравшихся, маленькое розовое личико. Неизвестно было, спит она или нет, так как Захар понятия не имел, когда груднички впервые начинают открывать глаза, но вот то, что она шевелит губками, как бы причмокивая, хорошо было ему видно. Со всех сторон слышались возгласы о том, что девочка – вылитый отец и к тому же раскрасавица, что еще больше добавляло краски в его лице. Сполна насладившись этим зрелищем, Захар заозирался, ища Оксану, но она по-прежнему не собиралась никак участвовать в торжествах. Тем временем. Теща ревниво накрыла лицо Инессы уголком, объясняя это скученностью народа препятствующего прохождению свежего воздуха. Пора было делать заключительное фото. Все выстроились вряд. Оксану с каменным выражением лица поставили справа от Захара, все еще не выпускающего ребенка из рук, теща пристроилась слева, держа в руках лилии, предназначенные роженице. Наконец и с этим было покончено. Уже вчетвером они стали неспешно спускаться с высокого крыльца к машине Захара, стоявшей недалеко. Подойдя к машине, Захар хотел было передать дочь на руки матери, но та проигнорировала его протягивающий жест и уже залезла на заднее сиденье. Ребенка подхватили заботливые руки теперь уже бабушки – Марии Степановны. Он помог ей поудобней расположиться рядом с угрюмой супругой и закрыл дверь, стараясь не хлопать громко. Только сейчас до него начала робко доходить мысль о том, что полноценной матери у его дочери, похоже, не будет никогда. Эта мысль очень больно резанула его тогда. Боль хоть и была краткой, но у него от нее потемнело в глазах, что до этого с ним никогда не случалось прежде. Несколько секунд он сидел с закрытыми глазами, приходя в себя. Потом осторожно вставил ключ в замок зажигания. Ему еще только предстояло узнать. Что в их маленькой ячейке общества он будет не только отцом, но еще и матерью…

II

Родив ребенка, Оксана посчитала для себя, что на этом ее обязанности перед семьей были выполнены, а значит пришло самое время уделить внимание себе самой. Заботясь о своей фигуре и появившихся после родов незначительных растяжках, она с головой ударилась в «психолого-физическую реабилитацию», как она это называла, без конца пропадая в косметических и массажных салонах города, благо, что с некоторых пор денежное довольствие мужа позволяло ей это делать. Все, что она теперь делала, так это нехотя несколько раз в день прикладывала малышку к груди и выдавала почерпнутую из интернета информацию по уходу за младенцами в качестве ценных руководящих указаний матери и мужу. Поменяв пару дней подгузники малышке, и поняв, что такая «грязная» работа полностью противоречит ее утонченной натуре, она ничтоже сумняшеся, доверила эту работу маменьке и мужу. Что уж там говорить про ежедневные купания и прочие гигиенические процедуры? Она их просто игнорировала. И так, всегда с боем встававшая к ребенку по ночам, она где-то вычитала, что это якобы непедагогично и постоянные ночные бдения воспитывают в ребенке чувство эгоизма. Теперь она категорически отказывалась это делать. В результате чего, мужу с бабушкой пришлось и эту функцию взять на себя, установив некое подобие графика дежурств. А тут еще, к вящей ее радости закончилось грудное молоко. .. Это только в нормальных семьях любящие супруги стараются делить домашние заботы пополам. Семья Кругловых к этой категории не относилась.
Уборки в доме, включая генеральные, проводил Захар совместно с бабушкой. Мама отказывалась принимать в них даже посильное участие, мотивируя свой отказ наличием проблем в позвоночнике, связанных с недавней беременностью. Оформление всех предварительных документов, связанных с рождением и регистрацией ребенка легли целиком и полностью на Захара. Снежная королева присоединилась к этой процедуре только в самом ее финале. Осваивать процедуры связанные с купанием. Переодеванием и сменой подгузников пришлось ему в срочном порядке осваивать при непосредственной помощи Марии Степановны. Днем, находясь на службе или бывая дежурным по части, он мог быть уверенным только в своей теще. Но никак не в жене. Домашнее вечернее и ночное дежурства почти полностью ложились на его тренированные армией плечи. Умаявшись с ребенком и домашними делами за день, Мария Степановна мало чем могла помочь своему зятю. Беганье по магазинам, а с недавнего времени и по молочным кухням, научили Захара до тонкостях разбираться в качестве детского питания и сортах молочных смесей, а также с первого взгляда отличать китайские подделки от всех остальных товаров детского мира. А ежедневные набеги на молочную кухню научили его дипломатии и искусству обольщения неприступных сотрудниц данного предприятия с целью получения различных преференций. Без всяких там градусников, а лишь прикосновением губ к лобику малышки он мог с погрешностью до одной десятой градуса определить точно ее температуру. По одному ему ведомой интонации кряхтения дочки он мог определить «мокрая» или «грязная» опасность нависает над его лапушкой. Прогулки с коляской в выходные а также в вечернее время перед сном тоже входили в его исключительную обязанность. Составить ему в этом деле компанию, Оксана под разными предлогами отказывалась. И он научился, в конце концов, под сочувствующие взгляды бабушек сидящих у подъезда на лавочке, делать это вполне самостоятельно, корячась в одиночку с коляской у высокого и ничем не оборудованного крылечка. Не раз наблюдая, как Мария Степановна занимается приготовлением специальной еды для малышки. Он невольно и сам научился это делать, под не совсем одобрительные покачивания тещиной головы и ее невнятные бормотания по поводу немужского занятия. Так или иначе, но и эта мудрящая профессия стала одной из тех, которая была им освоена. Он любил учиться, несмотря ни на что. Всем был хорош молодой отец. Если бы где-то во Вселенной существовала бы планета, на которой бы жили исключительно отцы с детьми младенческого возраста, то Круглов, несомненно, мог баллотироваться на пост президента такого государства. Именно такого мнения придерживалась Мария Степановна, к которой он и до этого испытывал чувства неложного уважения, а сейчас, когда общие заботы из-за нерадивого отношения Оксаны к своему ребенку сблизили их и это его уважение переросло в настоящую сыновнюю любовь.
Однажды, вернувшись из очередного похода в салон красоты, супруга, с твердостью в голосе, которая все чаще и чаще давала о себе знать по мере сдачи позиций противоположной стороной, заявила, что денег на жизнь катастрофически не хватает. Тех же «жалких копеек», коими «бестолковый и никчемный» муженек изредка соизволит наделять ее несчастную, выказывая тем самым свою «непомерную жадность», может хватить разве что на один обед в приличном заведении. А посему, несмотря на послеродовой отпуск, она принимает решение о досрочном выходе на работу, пока на подмены, а там дальше видно будет. Ступор, в котором пребывала оппонирующая сторона, вызван был даже не тем тоном, коим все это было сказано, а та беспардонная ложь в произнесенных ею словах. Все присутствующие прекрасно знали, что все денежное довольствие, включая всякие там пайковые и за выслугу Захар приносил домой до копеечки, не оставляя себе практически ничего. А устраивать заначки было не в его характере. Порой доходило до абсурда. Тривиальные носки, ежегодно преподносимые супругой на 23-е февраля, и служащие постоянным напоминанием с ее стороны о неустанной заботе внешним видом мужа, штопались им неоднократно и собственноручно, вместо того, чтобы украшать ими ближайший мусорный бак. Так она опять начала «пропадать» на работе. Неизвестно кого и каким образом она там подменяла, но тем не менее денежки в ее кошельке не переводились. Впрочем и тратила она их исключительно на себя, любимую. Устраивать слежки и скандалы по этому поводу. Круглов считал для себя делом неприличным. Он только ежился и отмалчивался от ехидных вопросов своих сослуживцев и бабок у подъезда.
Видимо вконец потеряв остатки терпения, Мария Степановна, выбрав время, когда дочери не было дома, решилась поговорить с зятем начистоту, приведя того на кухню и прикрыв за собой дверь, чтобы ненароком не разбудить ребенка, сладко и беззаботно посапывающего после кормления.
- Ты, Захарушка, как хочешь, а дольше такое продолжаться никак не может! – начала она практически без артподготовки.
- О чем это вы, Мария Степановна?! – без всякого энтузиазма в голосе спросил он.
- Вот ты только со мной-то не хитри! – всплеснула с досадой руками теща. – Уж меня-то старую на кривой козе не объедешь! Ты либо претворяешься, что ничегошеньки не видишь вокруг, либо и вправду дурачком заделался?!
- Я и правда не знаю куда вы клоните! – притворно удивился он, что, впрочем не скрылось от ее орлиного взора.
- Это я то, клоню?! – взвилась она до небес. – Это рога твою башку к земле клонят! От того и не видишь что на свете белом творится!
- С чего это вы взяли, мама?! Что вы такое говорите?! Она же ваша дочь…
- Потому и говорю, что дочь. Спасибо, Господу! Наградил халдой!
- Но с чего вы взяли-то?! Какие у вас доказательства?
- Доказательства ему подавай! Мимо подъезда уже и пройти нельзя, в глаза уже тычут все. Срам-то какой!? Средь белого дня уже к самому подъезду на иномарке подвозят! Тьфу!
- Она говорила, что просто сослуживец довез. По дороге ему было, - попробовал он возразить неожиданно разбушевавшейся теще.
- Просто?! Сослуживец?! Ты рехнулся что ли?! Да почитай через день, этот сослуживец с ней подкатывает. А букеты цветов у ней тоже скажешь по дороге нашла?!
- Это благодарные посетители оставляют, - хватаясь за соломинку пролепетал он, как-то сразу съеживаясь.
- Какие такие благодарные посетители?! Она тебе, что, актриска какая, чтоб ей без конца цветы дарили?! Эвон, я давеча, собралась в магазин, да в кошельке мало оказалось, чтоб не разуваться по сто раз и не проходить в комнату, дай, думаю, у доченьки позаимствую, сумка-то ее тоже там в прихожей стоит. Ну и сунулась к ней, значит. Достаю кошелек, а тааам! Сторублевых от ассигнаций, в палец толщиной, напихано! Во-о! – в доказательство своих слов она продемонстрировала зятю средний палец. – Меня аж, как кипятком ошпарило с ног до головы!
- Может зарплата с премией? – сделал он последнюю отчаянную попытку оправдать жену.
- Да где же ты видал, чтобы простой оператор в каком-то салоне связи получал столько, да еще и с премией!? – неистовствовала баба Маша. – Уж мне-то такое не говори! Такие деньги за простые глазки не дают. А тебе, неужели сердце ничего не подсказывает?! Ведь не чурка же ты бесчувственная!
Захар молча опустил глаза в пол. Как умная и старая собака, сердцем он все понимал, что говорит ему теща, а вот сказать вразумительного ничего не мог.
- Ну что молчишь, потупив глазки?! – спросила она его, подсаживаясь за стол напротив. До этого она стояла над ним бетонным монолитом.
- И что вы, Мария Степановна, предлагаете? – глухо проронил он.
- А сам-то что думаешь?
- Вы хотите, чтобы мы развелись? – чужим для себя голосом спросил Захар.
- Развод от вас и так никуда не убежит, если все оставить как есть, - возразила она ему.
- А что тогда? – непонимающе вскинул он глаза на тещу.
- Только ты пойми меня правильно, - начала она издалека. – Я ведь и сама мать, троих вон подняла, почитай одна. Мой от только ночевать домой приходил, и то не всегда. Заливал за воротник почасту, да и погуливал по молодости, чего уж греха таить?! Молчала, терпела вот, навроде тебя. Времена, сам знаешь, какие были. За себя боялась, а за него пуще, чем за себя. Тогда – это тебе не сейчас, по партийной линии так бы взгрели, не то, что Москва, Сахалин бы раем показался. И ты ведь мне не чужой стал, Захарушка. Вон смотрю, как глаза-то у тебя запали, будто только что встал со смертного одра. Вчера вечером вернулся со службы, а китель от на тебе болтается ровно на вешалке какой!
- Что-то вы Мария Степановна ходите все вокруг да около, будто не решаетесь сказать главного? – заметил он ее нерешительность.
- А то и скажу, хоть Оксанка моя и стерва порядочная, а все ж таки своя кровиночка. Потому и слова эти мне особо тяжко тебе говорить…
- Да не тяните вы кота яйца, Мария Степановна! – уже начиная терять терпение, воскликнул Захар.
- Да ничего я не тяну, а совет пытаюсь тебе дать, какой мне видится с моей бабской колокольни.
- Ну, так и говорите же!
- Ну, так и говорю… Побил бы ты ее что ли…
Какой угодно мог себе представить Захар рецепт решения их семейной проблемы. Он думал. Что она предложит им какое-то время пожить врозь и без ее – тещиной помощи. Чтобы Оксана на своей шкуре почувствовала как тяжко одной без мужа воспитывать дочь. Или уж совсем радикальный рецепт: изменить ей демонстративно с кем-нибудь в отместку, но такое…
- Что?! – вскинул он брови. – Побить?! То есть, как это побить?! Вы в своем уме?!
- В своем, милок, в своем! - зачастила теща.
- Что-то я сомневаюсь в этом, - уже с интересом поглядывая на тещу, протянул он.
- А ты не сомневайся! Я же тебе не советую бить ее смертным боем! Упаси, Господи! А так, прилику ради, для науки. Не по костям, а по мясу. Это кости от битья ломаются. А мясо от него только мягче делается, податливей, да нежней. А ей, толстомясой, никакого урону с этого не будет!
- Мария Степановна, вы меня извините, но так и хочется покрутить у виска пальцем. Что за домострой вы мне тут предлагаете?! Двадцать первый век на дворе!
- Ты это себе пальчиком-то покрути, лось сохатый! – опять взбеленилась теща. – Предки то наши были чай не глупее нас с тобой! Знали, поди, с какой стороны лошадь запрягать. И знали, что наша сестра завсегда была слаба на передок, как и повелось с библейских времен. Это только дураки бьют своих женок, а умные – учат. Поучит такой вот, разок, повыбьет моль и тараканов у нее из головы и опять дальше живут, деток ростят. Да не чужих, как нынче повелось, а своих. И жили душа в души всю жизнь и умирали вместях. А о разводах твоих и не думали николи, и сроду не знали что это такое. Так-то вот, зятек дорогой.
- Значит, вы на полном серьезе предлагаете мне избить свою дочь?! Я правильно вас понял?! – глядя в упор на нее, произнес Круглов.
- Не избить, а сделать внушение! – выдерживая на себе его взгляд, и не отводя свой, значительно и с нажимом проговорила она, сложив у себя руки на животе. – Думаешь, мне самой легко произносить эти слова?! А только не ее мне жалко в первую очередь, а внученьку мою любимую, крохотулечку ненаглядную. Как она дальше будет меж вас двоих. Как меж двух огней? Ведь не сегодня, так завтра, все уже начнет понимать. И что тогда делать?
- Да я вас, в принципе, понимаю. Но что хотите со мной делайте, а поднять руку на мать своего ребенка я не смогу! Если б еще застукал на горячем, куда б еще ни шло, а так… - делая вялый отмахивающийся жест, произнес он.
- Ну, как знаешь. Я свое слово сказала. Вам жить. Смотрите сами. Только потом не говорите, что я вас не предупреждала, - сказала она, грузно поднимаясь с кухонного стула. – Конец все равно не за горами, тут и к бабке не ходи.
И опять потекло время. Ни мира в доме. Ни войны, а так, будто соседи по коммуналке, вынужденные встречаться друг с другом на кухне. Иногда, после очередного «рабочего загула» Оксана, чувствуя свою вину во всех семейных нестроениях, пыталась неуклюже ластиться поздними вечерами, и даже ночью изредка старалась изображать былую страсть. В эти часы Захар робко лелеял надежды о том, что может быть, все образуется, жена «перебесится» и все войдет в прежнее, уже порядком подзабытое русло. Но наступало утро и все начиналось заново. С каждым разом эти надежды становились все призрачней и призрачней, и в конце концов окончательно сошли на нет. Семью от окончательного распада удерживала только дочь, ну и еще немного теща. Невеселая история, в общем. А тут еще как на грех, позвонил шурин и в достаточно обидных словах попенял матери, на ее небрежное, по его мнению, отношение к остальным членам семьи, включая и его самого, у которого не так давно тоже родился ребенок. Да и отец, удрученный незаслуженной отставкой, требовал повышенного внимания, начиная все чаще и чаще заглядывать на дно стакана. Скрипя сердцем, пришлось Марии Степановне признать, что в горьких словах сына имеется свой резон. Делать нечего. Пришлось собирать тещу в обратный путь. Это был один из тех редких случаев, когда зять отпускал загостившуюся у него тещу с такой неохотой и сожалением, как будто рвал какую-то струну, до этого крепко связывавшую его с этой вдруг ставшей родной женщиной. Провожая, зареванную, как девчонка, далеко не молодую женщину на вокзал, почему-то подумал, что больше уже не увидит ее никогда. Утирая слезы тыльной стороной ладони, та сквозь всхлипы пыталась уверить его, что как только позволят обстоятельства. Она ни на секунду не задержится там, а примчится невзирая ни на что, что разлука продлится недолго, от силы месяц-полтора. А он только вздыхал и поддакивал, держа в руках ее чемоданы. Дочь не пришла на вокзал, чтобы проводить мать. Якобы была срочно вызвана на работу. Отделалась эсэмэской: «Мамуля, пока-пока». Фирменный поезд «Жигули» уже тронувшись, вальяжно и не спеша, словно чеховский барин-помещик, выходящий на утреннюю прогулку из флигеля, начал набирать скорость, а Мария Степановна все стояла на подножке, выглядывая из-за массивного плеча проводницы, и махала, махала, махала рукой Захару.
Вернувшись домой, она по нескольку раз в день, несмотря на дорогой роуминг, звонила, справляясь о самочувствии и делах оставшихся зятя и внучки, не интересуясь при этом дочерью. И каждый раз заканчивая разговор с зятем уверяла того в скором своем возвращении. Потом звонки стали реже, затем сократились до одного вечернего и однажды совсем прекратились. А спустя еще день, как гром среди ясного неба, пришло известие о скоропостижной смерти Марии Степановны. Не выдержало сердце, оторвался тромб. Видимо. События последних месяцев фатально сказались на ее и без того не очень крепком здоровье. «Хоть не мучилась» - подумал машинально в этот миг Захар. Он чувствовал себя одним из главных виновников ее преждевременной смерти. А вот мученья Захара Круглова, только-только по-настоящему начинались. После смерти матери, Оксанка, как сорвавшаяся после многомесячного сиденья на цепи сука, пустилась во все тяжкие. Сбросившая с себя, хоть как-то довлевший над собой авторитет матери, она решила выместить всю накопившуюся за это время злобу на неустроенную, по ее мнению, жизнь, на, ни в чем неповинного ребенка. И неудивительно. Ведь с кончиной матери, границы личной свободы для нее резко сузились. Мало того, что мать брала на себя весомую часть хлопот по поддержанию домашнего очага, так она еще и успевала возиться с внучкой, пока Захар проводил время на службе. Теперь поневоле приходилось целыми днями сидеть дома с так ненавидимым и навязанным ей ребенком. Она забывала, а скорее всего не хотела вовремя менять дочери памперсы, и той часто приходилось дожидаться отца. Результатом этого стали появляться опрелости и по нежной младенческой коже ребенка пошли раздражения, снять которые обычный детский крем уже не был в состоянии. Пришлось обращаться к врачу. Она никогда не брала ребенка на руки, за исключением случаев, когда это необходимо было для перекладывания с места на место. А ведь всем известно, что близкий тактильный контакт с матерью, в первые месяцы жизни, особенно важен для формирования устойчивой психики любого ребенка, а особенно девочки. Не играла с ней и не пела колыбельных песен. Все это за нее делал отец. И хотя он тоже не пел для Инессочки колыбельных, но зато неплохо знал песенный репертуар старых советских мультфильмов. Это и выручало всегда в критические моменты. Плавный переход с «рожкового» кормления на «ложечный» тоже принес с собой массу всяческих неприятностей. Не имея ни желания. Ни терпения в проведении такой сложной процедуры, Оксана торопливо совала ложку с едой в рот ребенка как лопату с углем в паровозную топку. В результате чего малышка просто захлебывалась и задыхалась. Конечно же, при этом невольно срыгивала. И конечно же на нерадивую маму. При этом, обрыганная и оттого еще более взбешенная мамаша не находила ничего лучшего для себя, как бить по лбу ребенка этой самой ложкой. Ребенок при этом начинал заливаться горючими слезами, не столько от боли, сколько от непонимания, за что его бьет эта женщина с постоянно злым лицом. И естественно оставался полуголодным. Однажды, Захар неожиданно рано вернувшийся со службы домой стал свидетелем подобного происшествия. Разразился очередной (они теперь приобрели характер регулярности) скандал. Волевым решением, отстранив супружницу от столь важного дела, он спокойно завершил начатое кормление. Потому, как жадно и с аппетитом ест малышка, он понял, что не вмешайся он сейчас и она осталась бы голодной. Теперь он стал догадываться почему у него с ребенком никогда не возникало никаких проблем с едой. Девочке элементарно было не до капризов. Она просто хотела кушать. Справедливости ради стоит заметить, что все, что касалось детских прививок, жена неукоснительно соблюдала все предписания педиатра. Правда, неизвестно, что было тому причиной, то ли боязнь супруги за жизнь дочери, в смерти которой ее могут обвинить, в случае заболевания, то ли получить ярлык «нерадивого попечителя» от органов опеки со всеми вытекающими отсюда последствиями для своей репутации.
Насколько Захару не повезло с женой, настолько ему повезло с дочерью. С самого своего рождения она ничего не взяла от своей матери. Ни обликом, ни характером она ничуть на нее не походила. Родившись довольно крупненькой – около 60 сантиметров, она, как и все «богатыри» проявила свой характер в том, что была тихим и спокойным ребенком. Она очень редко плакала, а если и плакала когда, то очень тихо. Почти никогда не устраивала демонстративных истерик, проявляя завидную рассудительность и уравновешенность характера. Удивительно, но проявляя несвойственную для грудных младенцев деликатность, перед тем как «наделать делов» она заранее начинала тихонько покряхтывать, а не после, как это обычно бывает. Практически не нуждалась в соске, так как вывести ее из равновесия можно было только приложив немалые усилия. Бабушка поначалу очень беспокоилась по этому поводу, резонно опасаясь за психическое состояние внучки. Но детский врач, осмотрев как следует ребенка, а затем взглянув на отца, вынесла по поводу «тормознутости» девочки свой вердикт: «Что же вы хотите?! Папина дочка. Вся в отца!» Надо было при этом видеть широко улыбающееся лицо донельзя довольного папаши. Говорят, что младенцы в начале своей жизни будто бы боятся облика своих отцов. Случай с Инессой напрочь опровергал эти домыслы. При виде отца она всегда начинала ему улыбаться и протягивать ручонки. В эти мгновенья ее большие серые, как у папы, глаза лучились безграничной нежностью и абсолютным доверием. А в редкие минуты, когда ее по-настоящему что-то раздражало, она моментально успокаивалась, стоило ему только склониться и прикоснуться к ней. Засыпать она тоже предпочитала исключительно в мужских объятиях. А уж когда, папа взяв на руки свое бесценное сокровище и прохаживаясь по комнатам напевал, готовя дочь ко сну, песенки, помнившиеся ему с детства, пределу счастья для нее кажется и не было. Этот факт неимоверно злил Оксану, и она несправедливо обвиняла своего мужа в том, что он настраивает дочь против нее. Бабушку она тоже любила, но все-таки не так как отца. Она была с ней послушна, спокойна, но как-то обыденно и тускловато. Бабушка это замечала, и слегка обиженно поджимая губы, негромко ворчала про себя: «Вот уж уродилось чадушко! Папин хвостик!» В еде Инесса также была неприхотлива, поэтому резкий переход от грудного вскармливания к искусственному прошел для нее без особых сбоев и потрясений. В общем, наперекор всему получился не ребенок, а сплошное чудо. И только умудренная жизненным опытом Мария Степановна, нет-нет, да вздыхала горько: «Охохонюшки… Эх и трудно же ей будет потом найти для себя жениха». На недоуменный вопрос Захара о причине предполагаемой трудноты, охотно отвечала: «Девки, они ведь завсегда в женихи стараются подобрать такого, который будет на отца походить. А где же ей сыскать еще одного такого же ангела?!» «Ангела…» - словно эхом отозвался внутренний голос Захара.
От людских глаз ничего не укроешь, поэтому сослуживцы и начальство Захара, так или иначе, но были в целом в курсе его домашних перипетий и, как могли старались войти в его сложное семейное положение, часто идя ему навстречу, но все равно нужно было искать какой-то, более или менее, приемлемый выход из сложившейся крайне нездоровой обстановки. Захар всем нутром своим чуял, как петля семейно-бытовой безысходности все туже и туже затягивается на его шее. Мама Захара – Ольга Валентиновна, тоже ничем помочь в этой ситуации не могла, потому как будучи еще не старой продолжала трудиться на одном из оборонных заводов Реутова, потому что надо было помогать дочери поднимать двоих близняшек, отец которых едва дождавшись, когда им исполнится год, смотал удочки куда-то на Север, да там и пропал. Единственное, чем мать могла и всегда охотно это делала, так это консультировать сына по тем или иным бытовым и воспитательным вопросам. Сестра тоже иногда звонила и делилась своим опытом. И еще выручали посылки с плодами, собранными на приусадебном участке, частые и щедрые, собранные заботливой материнской рукой. Выход из сложившейся ситуации был один, и он лежал на поверхности. Необходимо было дождаться, когда девочке исполнится полтора года, чтобы можно было ее оформить в ясли-сад. Оставалось еще почти полгода. Можно было бы на это время попробовать нанять няню, но как это воспримет дочь? И как воспримет нахождение в доме посторонней женщины супруга? Над этим стоило еще хорошенько подумать.
С этими невеселыми думами он и сидел весенним прохладным вечером на скамеечке возле детской песочницы, мерно покачивая коляску в которой сидела тепло одетая дочка. За этим занятием его и застала черная с рыжими подпалинами довольно крупная собака – помесь овчарки и дворняги. Она почти неслышно подошла откуда-то сзади и протянув лапу для пожатия Захаром, уселась на задние лапы рядом с коляской, помахивая по асфальту своим в рыжих лохмах хвостом. Он сразу узнал ее. Это была всеобщая любимица дворовых ребятишек собака по кличке Фуфайка. Печальную, но вместе с тем обычную историю жизни Фуфайки знал весь двор. Когда-то у нее были хозяева, и она носила совсем другую кличку, о которой сейчас уже никто и не вспомнит. Она жила в одной из квартир многоэтажки, что стояла во дворе. Какие отношения у нее были со своими хозяевами, история умалчивает, а только когда они решили поменять свое прежнее местожительство на новое, то решили собаку с собой не брать. Опасаясь, что собака может увязаться за ними они не нашли ничего лучшего для себя, как запереть ее в квартире с небольшим запасом сухого корма в надежде, что новые хозяева, купившие это жилье, в скорости отопрут двери и выпустят ее на волю. Новые хозяева не торопились с переездом. Три дня и три ночи проскулило несчастное животное, пока соседи измучившиеся от непрекращающегося ни днем ни ночью воя, сами злые как собаки не вызвали участкового и эмчеэсовцев, для взлома дверей. Когда двери, наконец, взломали, взору свидетелей предстало измученное и истощенное животное с капельками засохших слез в уголках карих глаз. Вскрытый пакетик с сухим кормом был нетронут. Шаркающей старческой походкой, хотя она была еще молодая и полная сил, пригорбясь и раскачиваясь от голода на ходу, она кое-как выбралась из подъезда наружу. По мнению Захара, все собаки произошли либо от шакалов, либо от волков. Те собаки, что имеют своими предками шакалов, за тарелку жидкого супчика с костью, готовы день и ночь лизать хозяину пятки, терпя от него побои и прочие несправедливости, рассуждая про себя, что от добра - добра не ищут, а потому следует примириться с действительностью и не высовываться со своим мнением. А те собаки, что произошли от волков, с достоинством принимая пищу из рук хозяина платят ему честной и преданной дружбой, но не прощают оскорбления своей чести. В роду у Фуфайки, явно присутствовала волчья порода. Она не ринулась на безуспешные поиски предавших ее хозяев. Она осталась жить здесь, в месте, где провела свои первые годы жизни, где ей был знаком каждый уголок и запах каждого, кто проживал в этом большом дворе. Все те, кто знал ее и историю ее злоключений всегда старались чем-то помочь. Жители двора подкармливали собаку кто чем мог – остатками от обеда, косточками, на которых еще можно было разглядеть остатки мяса, да и просто зачерствевшим хлебом, который жалко было выбрасывать. Добрейшее существо, она очень любила детей, и поэтому всегда играла с ними во дворе. Она позволяла им вытворять с собой все что угодно, прощая даже таскание за хвост. Даже бабки, вечно сидящие на приподъездных лавках, целыми днями осуждающие все и вся, не задевали ее своими пересудами, считая Фуфайку неотъемлемой составляющей дворового общества. Никогда никого не укусившая, и даже не облаявшая, если ее уж сильно доставали детские, не всегда добрые проказы, она только жалобно поскуливала. Но это случалось чрезвычайно редко. Дети всей душой любили ее и тоже изо всех сил старались подкормить, принося ей, то кусочек колбаски, то какую-нибудь сосиску, а то и вовсе котлету, украденную со стола. А когда та, неожиданно для всех, вдруг в первый раз разродилась, принеся в помете нескольких таких же, как она сама, черненьких щенков, то при деятельном участии нескольких доброхотов, и при всеобщем одобрении жителей двора, для нее, из кем-то выброшенного на помойку громадного старинного шкафа, была сооружена вполне приличная и достаточно просторная будка. Чтобы дождь и снег не повредили старинному дереву, будку обложили кусками оставшегося от недавнего ремонта крыши рубероида. Впрочем, на зиму Фуфайка перебиралась со щенками в подвал дома, где проживал Захар, двери в который никогда не закрывались на ключ, по просьбе жителей. Там, среди труб с горячим отоплением в сухости и тепле они и проживали до самой весны. По всем собачьим меркам жизнь Фуфайки и ее семейства, если и нельзя было назвать слишком шикарной, то вполне сносной – безусловно. Захару тоже очень нравилось это добродушное и при всем при этом очень деликатное существо. Он и сам нет-нет, да подкармливал и ее саму и щенков, таких же добродушных, как и она сама, всегда крутившихся рядом со своей матерью, поэтому без всяких натяжек считавшим себя ее приятелем, с чем и сама Фуфайка была полностью согласна. Сам Захар долго недоумевал по поводу более чем странной клички собаки, спрашивая знакомых ребятишек, с чем это может быть связано, но те лишь пожимали плечами. Такие вопросы обычно не посещают детские головки дошкольного возраста. Дети, как не раз отмечал про себя Круглов, предпочитают не заморачиваться по таким незначительным с их точки зрения поводам. Но так как Захар был человеком по натуре своей любопытным, то в конце концов он разгадал тайну происхождения ее прозвища. Тайна оказалась до банальности простой. Молодые мамочки, еще не знавшие собаку как следует, выводя на прогулку своих маленьких детей, опасаясь, что большая собака, находящаяся рядом может как-то испугать или того хуже, искусать ребенка, всегда покрикивали на нее: «Фу, фу, отойди отсюда». Так, по мнению Захара, родился первый слог ее нового имени. Дети же, что постарше, играя с собакой, часто кричали: «Фас! Взять его! Фас!». Конечно же собака никого не кусала несмотря на неразумные призывы расшалившейся детворы, но это обстоятельство никак умаляло их энтузиазма и возгласы «фас» сквозь визг и смех детей продолжались. Вот он и второй слог нашелся. Кому-то из ребятишек пришло в голову объединить два слога. А кто-то из взрослых, услышав странное буквосочетание, ради смеха добавил концовку. Получилась ФуФаЙка. Дети в подавляющем большинстве не знали что это такое, но с радостью его восприняли. Ибо непреложная истина гласит: чем нелепей название, тем оно прилипчивей. Так и пошло. Собаченция тоже не возражала против нового имени, и уже спустя короткое время стала отзываться на него. Захар вправе был гордиться своими дедуктивными способностями.
Услыхав, как Инесса ворочается там у себя в коляске, Фуфайка встала на задние ноги и положив передние на край коляски сунула свой любопытный мокрый нос внутрь, где в полусидячем положении находилась дочь. Захар при этом негромко, но твердо пристрожил собаку:
- Только, чур, не лизаться в лицо! А то прогоню.
Захар был уверен, что Фуфайка отлично поняла его предостережение. Меж тем глаза маленькой девочки встретились с собачьими и вдруг распахнулись во всю ширь от неожиданности. Она никогда до этого не видела собак. Вся ее недолгая жизнь была наполнена совсем другими образами, совсем непохожими на этот. Она уже умела управлять мимикой лица. Могла улыбаться, если это было лицо папы, хмуриться, если видела материн облик, хитренько щуриться при виде бабушки и принимать безразличный вид при лицезрении посторонних. Теперь же она находилось в явном тупике, не зная как реагировать на неожиданного гостя. Страха в глазах ребенка не было. Чего ей ждать от этого лохматого с незнакомым запахом посетителя? Ища поддержки своим раздумьям на стороне, она поискала глазами отца, с которым привыкла немо советоваться в различных жизненных обстоятельствах. Отец находился рядом – это успокаивало. Отец улыбался, значит, ничего плохого не будет, и можно тоже улыбнуться непрошенному, но чрезвычайно интересному гостю. Собачий нос вплотную приблизился к ребенку. Девочка протянула к собачьей морде свою маленькую ручку. Язык Фуфайки на миг коснулся ее ладошки. Девочка тут же захихикала. Ей было щекотно. Она поняла – это не враг, и уже облапив обоими ручонками лохматую морду засмеялась откровенно и радостно. Рядом сидел счастливый и гордый за свою смелую дочку отец и тоже улыбался, забыв на краткий миг обо всех своих заботах и невзгодах. Так началась дружба между маленькой девочкой и большой собакой, против которой отец девочки не имел никаких возражений, вполне обоснованно считая, что контакт с животным миром гармонизирует развитие ребенка и привьет ему много полезных черт характера.
Худо-бедно, но как-то выкрутились эти полгода. Сначала приехала мать, взявшая на работе отпуск. Затем на смену ей прибыла сестра с двумя очаровательными мальчиками близняшками. И просторная квартира, к радости Захара и Инессы и явному неудовольствию Оксаны, на несколько месяцев наполнилась веселым детским гамом. Впрочем, супруга и здесь нашла свою выгоду, почти сразу же уехав в Москву, по якобы наследственным делам и пропадала там почти два месяца, чем нисколько не огорчила ни дочь, ни мужа. А там и подоспело время оформлять дочку в ясли. Можно мыло на этом слегка перевести дух. Ясли Инесса тоже восприняла спокойно и с достоинством, не устраивая сцен и как будто все понимая. Захару даже показалось, что она вовсе не против нахождения там, среди сверстников. Это несколько разрядило крайне нервозную обстановку в доме, так как давало Оксане больше свободного времени для своих личных дел, в которые Захар предпочитал не соваться. Она по-прежнему ревновала дочь к отцу, но упорно ничего не желала предпринимать, для того, чтобы хоть как-то исправить ситуацию. Кажущееся спокойствие в доме Круглова вроде бы воцарилось, но стена отчуждения между его женщинами только еще больше возрастала, превратившись для обеих сторон в неприступный бастион.
Все бы ничего, человек может приспособиться жить и в гораздо более худших условиях, а только с некоторых пор, стал Захар замечать в своей супруге и нечто новенькое. Сначала в доме стали появляться брошюрки с туманными названиями и невнятным текстом, но явно религиозного содержания. Со временем брошюрок становилось все больше и больше. Они уже занимали не одну полку на стеллаже, а почти целый шкаф. Книги, которые ранее находились на этом месте, включая Большую Советскую Энциклопедию и Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, как-то незаметно перекочевали на антресоли. А место, где всегда висел подаренный им на свадьбу натюрморт, заняло большое деревянное распятие. Затем в квартире стали появляться журналы под названием «Башня Стражи» . Захар, несмотря на свое «солдафонство» был достаточно образован, чтобы не знать, что это за журналы и кто их печатает. Это ему сильно не понравилось. А затем в квартиру стали захаживать, правда, ненадолго, женщины неопределенного возраста с мышеобразными лицами и бегающими по сторонам маленькими злыми глазками, постоянно о чем-то пришепетывающие и оглядывающиеся, как будто что украли. «Постылые шептуньи» - так называл он их. Но с другой стороны, жена перестала задерживаться на работе, стала гораздо строже одеваться и перестала злоупотреблять косметикой, а главное чему втайне Захар радовался больше всего, так это то, что прекратились эти постоянные подвозы на иномарках с букетами цветов. Правда она начала куда-то пропадать по субботам до позднего вечера, а возвращаясь, была какой-то потерянной и погруженной в неведомые мысли. На вопросы о том, где она пропадает каждую субботу до вечера, Оксана не отвечала, строго поджимая губы. В конце концов выяснилось куда она бегает по субботам, после того как она сама однажды пригласила его пойти с ней, договорившись оставить дочку на то время с одной соседской бабушкой. Захар не удивился, когда жена привела его в один из частных домов, окруженных высоким и глухим забором. Он и раньше догадывался о существовании такого дома, а теперь его догадка получила свое подтверждение. Это был так называемый «молитвенный дом». Захар, аж сплюнул с досады. Уже через час, не выдержав монотонного бубнежа, выскочил оттуда, как ошпаренный. А на жену махнул рукой: ну ее к бесам, дурищу.
Абсолютным счастьем для обоих стало непродолжительное время, когда Оксана движимая маниакальной тоской по столице, укатила туда в очередной свой отпуск. Оказалось, что этим двоим, для полного счастья не надо было слишком многого, всего то, чтобы никого из посторонних и непосвященных в их любовь. Их отношения не омрачало даже то, что иногда, из садика ему приходилось забирать дочь с большим опозданием, и девочка терпеливо дожидалась его, находясь в обществе пожилой сторожихи. Дома же, маленькая хозяйка, всячески старалась помогать отцу в меру своего детского сознания и уже полученных первых жизненных навыков. Она старательно, во всяком случае, как ей самой это казалось, орудовала веником, подметая полы, что-то там пыталась стирать, налив самостоятельно в тазик воды, помогала на кухне, больше путаясь под ногами. Она, казалось, готова была часами сидеть тихо, не шевелясь, с восторгом и обожанием смотря на него и слушая, как он читает ей сказки. От ее немого обожания ему порой становилось даже как-то неловко. Укладываться же спать на ночь желала исключительно в папиной кровати, обнимая того за шею и уткнув свой носик в его плечо. А он после того как она уснет, осторожно, чтобы не разбудить перекладывал свое сокровище в ее кроватку. Захар знал, что поступает крайне непедагогично, но ничего не мог с собой поделать. Рос его авторитет в глазах дочери. Рос его авторитет и в глазах окружающих. Молодые мамаши во дворе, привыкнув видеть его все время в компании хорошо и опрятно одетой девочки, уже начинали консультироваться у него по тем или иным вопросам детского воспитания и он, нисколько не смущаясь, охотно давал такие консультации. Даже бабки, сидящие у подъезда, раньше отпускавшие в его адрес ехидные замечания и донимая неудобными вопросами, стали куда более уважительно смотреть в его сторону, нередко приглашая присесть рядом с ними и отдохнуть. Это была вершина признания его педагогических талантов.
Шло время. Инесса росла не по дням, а по часам, превращаясь в хорошенькую девочку с очень крупными серыми глазами и постоянно не по-детски серьезным выражением лица. Хорошо развитая умственно и физически, чему способствовало постоянные занятия с отцом, она уже в три года довольно бегло читала все, что было написано печатными буквами, хорошо считала до ста и немного освоила основные арифметические действия, могла подтянуться на турнике десять раз, являя собой пример органично развитой личности. Она как и все дети в ее возрасте играла с ребятишками в саду и у себя во дворе, была вежлива со взрослыми, никогда и никому не отказывала в просьбах о помощи и не грубила, никогда не ябедничала ни на кого, но при случае могла постоять за себя и за более младших. Зная почти все матерные слова, которым научилась невольно в садике, никогда их не употребляла, зная, что папе это не понравится. Она не была угрюмой букой, просто ее маленький жизненный опыт подсказывал ей, что не стоит распахивать свою душу перед каждым встречным-поперечным, а уж доверять в этом жестоком и беспокойном мире можно только одному человеку на свете, и у этого человека было имя «папа». Именно в силу этих обстоятельств она очень трудно сходилась на коротке с кем-нибудь, имея в подружках всего пару соседских девчонок сверстниц и собаку с нелепой кличкой «Фуфайка», в которой поистине души не чаяла. Инесса не напрасно пользовалась отцовской любовью и служила предметом его постоянной гордости. Девочка была очень искренней и правдивой, но правду говорила, как оказалось не всю, и не всегда…
Как-то раз, вернувшись после полевых учений, забирая в очередной раз Инессу из садика, он обратил на себя внимание пожилой воспитательницы. Она подошла к нему и потянув за рукав отвела в сторонку, пока Инесса возилась с упрямыми шнурками, которые ни в какую не желали завязываться. В отличие от молодых воспитательниц, она помнила наизусть имена и отчества всех родителей детей ее группы:
- Захар Ильич, голубчик, вы обратили внимание на синяки, которые присутствуют на коленях вашей дочери?
- Да, Клавдия Тихоновна, обратил, - подтвердил он.
- И что вы думаете по этому поводу?
- Я спрашивал у дочери буквально вчера. Она сказала, что упала.
- Да?! И где же?
- Говорит, что во дворе. Бегали с другими девочками наперегонки и упала. А что?
- Видите ли, молодой человек, - она сняла с носа большие очки в роговой оправе и в задумчивости стала складывать и раскладывать дужки, - я занимаюсь детьми уже более тридцати лет, поэтому уж поверьте моему опыту, это никак не связано с падением. Если бы это было простое падение, то оно бы непременно сопровождалось ссадинами и царапинами, как это обычно бывает. А здесь, как вы сами можете убедиться сплошной кровоподтек синюшного цвета, но без кожных повреждений.
- А что это тогда, по-вашему? – уже с ноткой страха спросил он.
- Не знаю, - пожала она плечами. – Мне она сказала то же самое.
- Честно говоря, я привык доверять словам своей дочери, - уже чуть более холодно сказал Захар.
- Я тоже уже хорошо знаю вашу дочь. Но мне кажется, что это не тот случай.
- Что вы имеете в виду? – продолжал недоумевать он.
- Ничего. Просто советую поговорить с ней начистоту. А если не поможет, то пронаблюдать за ней.
- Вы предлагаете мне шпионить за собственной дочерью?!
- Не шпионить, а понаблюдать. Согласитесь, что это разные вещи. Кстати, а почему я так редко вижу ее маму?
- Почему «кстати»?! Она вчера забирала и позавчера тоже, – опешил он. Потом взяв ситуацию под контроль, уже несколько извиняющимся голосом добавил. – У нашей мамы очень сложный график работы.
По дороге домой, он все время пытался разговорить дочь по поводу обнаруженных синяков. Но так ничего и не добился. Инесса была неприступна, как сейф швейцарского банка. Расспросы жены тоже не дали никаких результатов. Инцидент постепенно начал забываться, перейдя в разряд «очевидного, но невероятного». Через непродолжительное время их дивизию опять подняли по тревоге и марш-броском отправили в степь под Оренбургом, где должны были состояться общевойсковые учения под командованием чуть ли не самого Иванова, который иногда любил себя поразвлечь подобным масштабным зрелищем. Но что-то там, как обычно не срослось в верхах, и учения пришлось свернуть раньше планируемого срока. Безумно соскучившись по дочери, Захар летел домой как на крыльях. Была суббота, поэтому в садик за ней идти было не нужно. Бегло оглядев двор и не найдя там дочери стал подниматься домой. Он хотел сделать сюрприз и появиться дома неожиданно. Тихонько вставив ключ в замочную скважину, открыл дверь. Еще из прихожей услышал какой-то унылый речитатив жены и вторящий ему детский надрывный голосок. Поставив тихонько «тревожный» чемодан на пол, Захар осторожно выглянул из-за дверного косяка. От увиденного его глаза моментально полезли на лоб. На стуле, спиной к нему сидела Оксана и монотонным голосом с остановками читала какую-то религиозную белиберду из раскрытого журнала, который держала на вытянутых вперед руках. А рядом с ней, стоя на коленях, Инесса повторяла за матерью ее слова. Недолго думая, Захар коршуном ринулся к дочери, чтобы поднять ее с колен. И только подскочив вплотную, понял, что она не просто так стояла на коленях перед распятием. На полу лежала картонка размером примерно с альбомный лист, на которой густым слоем была насыпана гречневая крупа. Именно на крупе своими коленями и стояла его дочь. Подхватив ее под локотки, поставил на ноги. Ноги у ребенка дрожали. Кинув взгляд на дрожащие коленки ребенка, Захар на секунду впал в ступор. Крупа была буквально вдавлена в кожу Инессы. А ее острые грани, как десятки мелких гвоздей впившись своими кончиками, оставили не просто отпечатки на коленках, а превратили их в кровавое месиво. Мелкие, как бисер капельки крови, кое-где уже подсохшие, видно она уже долго стояла на коленях, покрывали собой почти всю поверхность истерзанных коленей. Только завидев своего любимого папку, дочка, наконец, решилась заплакать, давая волю накопившимся чувствам боли, обиды и счастья от его появления. До этого, она судя по всему, как-то крепилась, вынося на себе неимоверные страдания. ЯРОСТЬ. Ярость от увиденного ужаса мгновенно бросилась ему в голову и затопила собой мозг. Подскочив к испуганно таращейся супруге, до которой начинал доходить ужас содеянного, он, обхватив ее плечи начал трясти супругу как спелую сливу, крича и брызгая ей в лицо слюнями:
- Тварь! Тварь! Тварь! Я убью тебя, паскуда! Придушу, а башку твою поганую в мусорное ведро брошу!
Голова Оксаны от такой неимоверной тряски болталась, как привязанная на веревочке, из стороны в сторону. Казалось еще один миг, и она просто отвалится, откатившись куда-нибудь под диван. Она вопила во все горло, противно и с привизгом бензопилы, пытаясь вырваться из рук Захара. Но не тут-то было. Из стального захвата рук, привыкшего банить стволы своих «гвоздик» майора вырваться было невозможно. Клещи его пальцев, с неумолимостью подбирались к ее горлу. Оксана уже начала хрипеть, беспорядочно размахивая руками. Лицо Захара было страшным. В эти мгновенья из него выплескивались вся боль и горечь, которые он претерпевал все эти годы. А смешавшись с яростью, брызжущей из его глаз трансформировались в смертный приговор для жены. Зрелище было настолько ужасным и непривычным, что Инесса, перестав давиться своими слезами с распахнутыми в крайнем изумлении глазами, молча смотрела, засунув в рот кулачок, как папа первый раз в жизни поднимает на маму руку. Очнувшись от оцепенения девочка, несмотря на свои раны, резво подбежала к сцепившимся родителям и дергая отца за штанину изо всех своих сил закричала:
- Папа! Папа! Не надо! Папа! Папа! Оставь ее!
Слова дочери достигли его сознания и он с силой отшвырнул жену на диван, под распятие, с которого молча и скорбно взирал на произошедшее, склонив голову, древний мученик. Задирая кверху ноги, Оксана рухнула на диван, размазывая слезы, вперемешку с соплями. Круглов склонился над поверженной супругой, все еще шипя от неостывшей ярости:
- Ты помнишь, тварь, что я уже обещал тебя убить?! Так вот, посмотри, - он, не оборачиваясь, махнул рукой позади себя, - кому ты обязана за спасение своей поганой и никчемной жизни!
После этого выпрямился и подхватив на руки Инессу скорым шагом направился в ванную. А Оксана осталась сидеть на диване, тихонько всхлипывая и туго доходя своим умишком до мысли о том, что вспышкой своей ярости, Захар, кажется, спас ее от больших неприятностей. Захар тем временем священнодействовал в ванной комнате. Вымыв наскоро свои руки и налив теплой воды в тазик, он поставил в него дочь и осторожными касаниями начал отколупывать впившиеся зерна гречихи из коленок, попутно проводя экспресс-допрос:
- Зачем она, - не называя имени супруги из принципа, начал он, - поставила туда?
- Мама сказала, что ты на учениях будешь, а там стреляют и значит могут убить, поэтому надо у боженьки просить, чтобы он тебя спас.
- А помнишь, месяц назад, я тебя спрашивал про синяки на коленях? Ты тоже тогда стояла на гречке и просила боженьку?
- Да. Только не на гречке, а на фасоли, - со знанием дела ответила дочь.
- А сейчас почему она тебя не на фасоль поставила? – продолжал допытываться Захар, обрабатывая дочуркины ранки из домашней аптечки, находившейся тут же.
- Потому что те учения были… види…диве…дивизионными, - с трудом выговорила она, - а эти… още…уще… общие
- Общевойсковые, - поправил он ее.
- Да. И значит более опасные. Так мама сказала, - подхватила дочь.
- Ну и?
- А чтобы бог услышал молитвы мамины надо пострадать. А с фасолью не так страдается, как с гречкой, - внесла ясность Инесса.
- Вот пусть бы она и стояла, коли так опасалась за мою жизнь! – вырвалось у него невольно и с надрывом.
- Она сказала, что кто-то из нас должен пострадать. Вот я и сказала, что сама хочу.
- Но зачем?! – уже предвидя ответ дочери, воскликнул он.
- А разве непонятно?! Ведь я люблю тебя больше чем мама…, - и с этими словами она обхватила за шею, склонившегося над ней отца.
Слезы брызнули из глаз Захара. Дело принимало несколько другой оборот. Жена оказывалась не профессиональной садисткой, а чокнутой на религиозной почве, что, разумеется, не делало ее менее опасной, но хоть как-то объясняло ее поведение. Позже выяснилось, что «умерщвление плоти» не ограничивалось стоянием на бобовых и злаковых, иногда оно принимало форму завязанного узлом конца мокрого полотенца, чтобы не оставлять явных признаков избиения. Но это уже была совсем другая история, не относящаяся напрямую к данному повествованию.
Пока же Оксана несколько попритихла и даже несколько поумерила религиозное рвение, почти перестав посещать молитвенные собрания, да и макулатуры в доме явно поубавилось. Захар же напротив, лишь усилил бдительность и контроль по отношению к жене.
Прошло еще немного времени. Девочка уже перешагнула свою первую «пятилетку». Был теплый летний июльский день. Опять суббота. С утра поехали с дочкой в парк культуры и отдыха имени 50-летия Октября. Она уже давно просилась отвезти ее туда, чтобы посмотреть и покормить лебедей, которые проживали там, в домиках, на середине искусственного водоема. Раньше все как-то не получалось, а теперь пора было выполнять обещанное. В парке провели время до самого обеда. Возвращались в приподнятом настроении. До обеда оставалось еще около получаса, поэтому Захар разрешил Инессе навестить свою любимую подружку – Фуфайку, которая месяц назад опять ощенилась от невесть кого, и принесла семерых милых щеночков. Отпустив дочку во двор, сам заезжать туда не стал, а остался на улице возле машины, приподняв капот, ковыряясь в ее внутренностях.
Как уже сообщалось выше, Фуфайка была всеобщей любимицей местной детворы и поэтому всегда охотно принимала участие во всех детских забавах. Она всегда очень ровно относилась ко всем ребятишкам, разрешая им вытворять с собой все что угодно. Но отношения с Инессой у нее были особые. И если по отношению к себе Фуфайка разрешала любые эксперименты, то это никак не касалось ее потомства. Она никому не разрешала брать ее щенков на руки, пока те не достигнут определенного возраста. Она не рычала и тем более не кусалась, но всячески старалась не подпускать никого к своему выводку, а если какой из щенков все-таки попадал в руки одного из ребятишек, то она подходила к нему, и аккуратно перехватив свое чадо поперек туловища зубами, забирала его из рук такого ребенка. И уж конечно она никого не пускала в свою будку. Незваных гостей она попросту вытаскивала оттуда, уцепив зубами за штанину или края платья. Видимо собака каким-то своим чутьем понимала, что дети порой в безудержной своей ласке могут попросту затискать еще не окрепших щенков до смерти. Однако из всех правил бывают исключения. Таким исключением и была Инесса. Только ей разрешалось заходить в будку и брать в руки еще слепых щенков. Собака была абсолютно уверена, что девочка с большими серыми глазами, на всегда серьезном лице, никогда не причинит ни малейшего вреда ее потомству. И эта уверенность имела под собой прочную основу. Так было и в этот раз. Щенки, радуясь погожему солнечному дню, высыпали вслед за матерью из будки. Все кроме одного, маленького, круглого со всех сторон, как голыш, и оттого немного растяпистого. Из-за этой своей растяпистости он зачастую опаздывал к обеду, беспомощно тычась в уже занятые чужими пастями мамины соски. Инесса была хорошо осведомлена об этой его особенности, поэтому старалась не упустить момент кормления, когда это было возможно и почаще его подкармливать, когда такой момент упускался. Все щенки у Фуфайки всегда получались черного цвета, но не абсолютно. Присутствие рыжих, реже серых пятен, обнаруживалось то на лапах, то на боках. Этот же был похож на маленький живой кусочек кузбасского антрацита, черным от носа до кончика вечно подрагивающего хвостика. Ему вполне бы подошла кличка нечто вроде Черныша или Уголька, но Инесса упорно звала его Колобком и спорить с ней по этому поводу ни у кого не было смысла.
Выскочив из машины, Инесса, пообнимавшись с подругой, разлегшейся на травке, быстро пересчитала снующих возле нее щенков и не найдя Колобка ринулась на его поиски. Поиски не заняли много времени. Инесса быстро нашла его, пыхтящего и кряхтящего, пытающегося разобраться со своими лапами, которые ему никак не удавалось уговорить перелезть через высокий порожек будки. В маленькой поясной сумочке у Инессы хранилась половина котлеты от завтрака. Именно остатками этой котлеты она и собиралась подкормить своего любимца. Для этого ей пришлось залезть в будку, дабы в тайне от его ушлых братьев и сестер, провести нужную процедуру.
И отец и дочь, занятые своими делами, не заметили, как во двор въехала большая грузовая машина. Она была выкрашена в темно-зеленый цвет с будкой на шасси вместо кузова и двумя надписями на боку - крупной «ветеринарная служба» и мелкой «отлов бродячих животных». Громкие и резкие хлопки, как удар хлыста, щенячий визг и вой раздавшийся и тут же оборвавшийся мгновенно сообщили Захару, что случилась какая-то беда. Сопоставив в уме собачий вой, хлопки и представив дочь в окружении щенков, он выскочил из-под капота своей машины и припустился в сторону шума, где уже начинал раздаваться хор детских кричащих голосов. Эти детские крики еще больше добавили ему скорости. Прибежав во двор, понял, что опоздал. В задние, распахнутые дверцы кунга , двое молодцов в спецовках неразборчивого цвета и с короткоствольными гражданского образца винтовками за плечами уже закидывали бездыханное тело Фуфайки. Инессы нигде не было видно. Процессом погрузки руководил пожилой с недельной щетиной на щеках и подбородке мужичок в кепке «а ля Лужков». Он подскочил с мужичку и схватил того за грудки, явно намереваясь в порыве праведного гнева вытрясти из него всю мелочную душонку. Вообще, с некоторых пор, Захар и сам стал с удивлением отмечать, как легко ему удается терять самообладание и трезвость рассудка. Нервы были не к черту. Вопреки ожиданиям, мужичок не стал ни сопротивляться, ни уворачиваться, а только тихо и спокойно сказал:
- Отпусти.
Тут только Захар разглядел, что правый рукав его пиджака аккуратно заправлен в карман.
- Что вы себе позволяете?! Средь бела дня, на детской площадке, да еще при детях! – срывающимся от бессилия и ненависти голосом, пролязгал Захар, все же отпуская щетинистого распорядителя.
- Ты паря, кулачонками передо мной не маши и заботящегося о детском целомудрии из себя не корчь, - спокойным голосом ответил тот, расправляя левой рукой помятый реглан пиджака, - мы ведь тоже не от балды здесь, а на службе.
- Но зачем так-то, ведь можно же было как-нибудь по-иному?! – продолжал бушевать Круглов.
- Как по-иному?! В городе объявлено чрезвычайное положение в связи со вспышкой бешенства среди домашних животных. Мы обязаны любыми средствами срочно локализовать эпидемию.
- Но ведь есть же какие-то более гуманные методы… Отлов, например. А затем тестирование…, - не унимался Захар.
- Какое на х… тестирование?! У них же все по остаточному принципу! Деньги нашлись только на патроны, - парировал он слова Круглова.
Между тем его помощники собирали щенков и по два кидали к убитой ими матери. Детский плач и рев не прекращался. Кое-где слышались недовольные голоса жителей, возмущенных этой жестокой расправой.
- А дети?! Вы подумали, какую душевную травму вы наносите им своими действиями?! – в праведном негодовании воскликнул Захар.
И тут однорукого прорвало:
- Слушай, ты! Учитель мля… Не мы сами, а кто-то из ваших накатал заявку, что во дворе бродит собака и пристает ко всем детям! Все вы хороши за чужой счет! Моралисты! А из вас всех, тут недовольных, хоть у кого-нибудь шевельнулась забота в голове?! Кто-нибудь из вас за свой счет догадался сделать им прививку?! – кивнул он в сторону распахнутых дверей кунга. – Или хватило ума хотя бы вскладчину купить псине ошейник?! Вы же знаете, что в тех, кто в ошейниках мы не стреляем. Я уж молчу, что никто из вас, святош, не взял собаку к себе. Мебель погрызет, обои поцарапает! Так?! И после этого смеете предъявлять нам претензии?! Добренькие значит?! А мы значит дерьмо?! Да?!
Захар стоял, ни жив, ни мертв. Безрукий мужичок, ни разу не коснувшийся его, сумел надавать оплеух и повозить его, майора Круглова, мордой об асфальт.
Присмотревшись к однорукому, как следует, заметил очень характерный продолговатый шрам на шее справа. Сопоставив шрам, отсутствие руки и примерный возраст, неожиданно спросил враз потишевшим голосом:
- Афган?
Тот молча кивнул, доставая пачку «Примы» из левого кармана пиджака. Ловко вытряс оттуда сигаретину, засовывая ее в рот. Положив пачку назад и достав зажигалку начал щелкать колесиком по кремню, пытаясь закурить. Закурив, произнес:
- Кунар . 45-й ИСП .
Затем сделав глубокую затяжку спросил в свою очередь:
- Сам-то я смотрю, тоже из служивых?
- 23-я отдельная гвардейская мотострелковая бригада, - отрекомендовался в свою очередь Захар.
Сзади неслышно подошла Инесса, держа Колобка на руках.
- Папа! Что случилось?! Где Фуфа?! Почему стреляли?
- С тобой все в порядке? – перебил ее отец. И дождавшись утвердительного кивка продолжил допрос, явно увиливая от прямого ответа. – Ты где была?
- В будке лежала, - невозмутимо ответила дочь.
- Как это, лежала?! – удивился отец.
- Просто. Ты же сам всегда говорил, что когда стреляют, надо лечь на пол и прикрыть голову руками. Вот так, - и она показала, как это делается, на секунду выпустив и тут же опять подхватив на руки беспокойного щенка. – Папа, где Фуфа?!
«Афганец» отвернулся, чтобы дым сигареты не задел лицо девчушки.
- Видишь ли, доча, в городе началась эпидемия среди собачек, - он с трудом подбирал слова и тщательно прятал свои глаза от пытливо-вопрошающих глаз дочери, - и поэтому дяди приехали, чтобы забрать их к ветеринару. Видишь, вон написано на машине: «Ветеринарная служба».
- Я слышала, как кричали щенки и плакала Фуфа. Что с ними?! – голос девочки звучал все тверже и подозрительней.
- Да. Это так, - согласился с ней отец. – Вон видишь, дяди с ружьями. Это они стреляли. Но ты не волнуйся. Они стреляли не по-настоящему. Патроны были усыпительные. Сейчас их отвезут к доктору, который лечит животных. Я тебе читал про Айболита, помнишь? Вот. Там они поспят, доктор их осмотрит и проверит, болеют ли они или нет. Если они больны, то их будут лечить.
Стоя спиной к ним, «афганец» громко хмыкнул.
- А потом их отпустят. Или отдадут в хорошие руки, - продолжал витийствовать отец, кожей ощущая, как между ним и дочерью начинает нависать тень недоверия.
- А как же Колобок?! Его тоже заберут?
- Нет-нет! – поспешил Захар, оглядываясь на курившего распорядителя. – Колобка мы сами потом с тобой отнесем к ветеринару. А сейчас иди, отнеси Колобка домой, ты же ведь хотела иметь собачку?
- Что?! Правда?! Можно?! – не веря своему счастью, воскликнула Инесса.
- Правда! Можно. Только надо будет уговорить нашу маму, - уже чуть спавшим голосом закончил он свою фразу.
- Только и у Фуфы надо спросить разрешения. А то она проснется, а Колобка – нет. Она будет плакать. Можно я спрошу у Фуфы разрешение? – спросило сердобольное создание.
- Нет! – едва не хором ответили оба мужчины.
- Нет, - еще раз повторил отец. – Она сейчас спит, и будить ее нельзя. А то опять потом придется ее усыплять, а это как ты сама слышала, не очень приятно будет для нее опять.
Она опять внимательным взглядом посмотрела на отца. Врать могли все – мать, подружки, воспитатели в саду, надписи, даже собственные глаза могли обманывать, но только не отец. Этой мысли она не могла допустить даже на краткий миг.
-Ну беги, давай, - слегка подтолкнул он ее.
Девочка послушно пошла к дому. Бережно прижимая к груди свое первое маленькое сокровище.
- Детям всегда надо говорить правду, - не оборачиваясь к Захару, процедил сквозь зубы ветеран прошлой войны.
- Какую? – усталым голосом спросил его Круглов.
- Любую! – рубанул тот.
- Зачем? – спросил Захар и без того чуя абсурдность задаваемых им вопросов.
- А затем, - отрезал собаколов, - чтобы они знали, какую сволочную работу, мы вынуждены делать каждый день. И чтобы с детства приучались не предавать своих друзей. Ни на четырех, ни на двух ногах.
С этими словами он кинул окурок оземь и полез в кабину уже подъехавшего к ним грузовика. Едва не забыв закрыть капот своей машины, Захар на ватных ногах побрел к дому. Дома, как он и предполагал, уже вовсю из кухни разорялась Оксана. В углу, сидя на корточках и прислонившись к стене, насупившись, сидела Инесса, прижимая к груди Колобка. Не обращая на вопли супруги никакого внимания, Захар прошел в комнату и не разуваясь, плюхнулся на диван, жестом подзывая к себе дочь. Крепко прижав к себе, не выпускающую из рук щенка дочь, тихо проговорил:
- Ты уж прости меня, дочка. Прости своего глупого отца, если сможешь…
- За что?! – вытаращив глазенки, удивилась она.
- Соврал я тебе. Нету больше нашей Фуфы и детишек ее тоже нет.
- Как?! Ты же… - часто-часто моргая ресницами начала она, но потом будто подавилась чем. Слезы моментально навернулись ей на глаза.
- Не успел я добежать. Убили их, - прижимая к себе еще сильнее ребенка одной рукой и гладя ее по соломенным волосикам другой, почти прошептал отец.
- Убииили! – тонко и с надрывом повторила она. Слезы душили ее, а тельце содрогалось от почти беззвучных отчаянных рыданий.
Прижимая к себе дочь, он и сам не заметил, как его собственные слезы замутили взор. Так они и сидели, слегка покачиваясь и вздрагивая плечами от очередного всхлипывания. За этим занятием их и застала Оксана, раздосадованная тем, что ее никто не слушает. Зрелище, открывшееся ее взору было настолько непривычным, ибо она не привыкла видеть плачущую навзрыд дочь и тем более плачущего вместе с ней мужа, что она предпочла захлопнуть свое едалище, и тихо-тихо пятясь задом, вновь вернуться, откуда только что пришла.
Успокоились, где-то, через час. Кое-как поели сами и накормили щенка. Оксана ни в какую не соглашалась оставить щенка дома, мотивируя свой отказ тем, что днем, когда никого дома нет, за ним не будет и присмотра. Довод, конечно, был более чем убедителен и требовалось его опровергнуть. С опровержением пока выходила заминка. Но жена милостиво разрешила оставить его до понедельника, пока муж не купит для него хотя бы ошейника. Весь вечер щенок просидел возле входной двери, тихонько поскуливая. Брать его к себе в постель мать с отцом Инессе не разрешили. Это было, пожалуй, единственное обоюдное согласие супругов за долгое время. А утром, едва забрезжил рассвет, Оксана тихонько, пока все спали, открыла входную дверь и вынесла Колобка на улицу. Своим же домочадцам объяснила, что вынесла его утром на улицу, чтобы тот справил свою нужду, но он де вырвался от нее и убежал, а она бедняжка, не смогла его догнать в туфлях на высоком каблуке. Отец с дочерью только переглянулись, понимающе. Впрочем, из этой проблемы трагедию делать не стали. Оба прекрасно понимали, что далеко со двора Колобок никуда не денется и от своей будки никуда не убежит, поэтому решили разделить обязанности: дочь после завтрака отправляется во двор искать «убежавшего» щенка, а отец едет в специализированный магазин и покупает там щенячий ошейник и поводок. Здесь же, за столом и пришло решение всей проблемы в целом. К всеобщему удовлетворению решили, что в четверг, когда у Захара начнется очередной отпуск и он, как это уже и было в прошлом поедет с дочерью к своим родителям в Реутов, они с собой захватят и Колобка. Тем более не так давно мать Захара – Ольга Валентиновна, проживающая в частном секторе, жаловалась, что старая собака, охранявшая дом умерла, а новую пока что не смогла подобрать. Только к этому времени его надо будет найти и успеть до отбытия сделать ему нужные прививки, а то в поезд не пустят. На том и порешили.
Если с покупкой ошейника не возникло никаких проблем, то это нельзя было сказать про самого щенка. Его местонахождения определить так и не удалось. Инесса обшарила весь двор и опросила всех знакомых. Все опрошенные, видели его, то там, то тут, но сказать, где он находится в данный момент, затруднялись. Поиски Инесса не прекращала. В среду, знакомые мальчишки сообщили ей, что будто бы видели его в компании каких-то уличных собак, проходивших мимо двора, они вроде как стали его окликать, но тот проигнорировал их призывы. Времени практически не оставалось. Билеты до Реутова уже были куплены.
В эту ночь Захару так и не удалось уснуть. Боль в груди, которая, то увеличивалась, то затихала, липкая духота июльской ночи, волной цунами нахлынувшие воспоминания не дали сомкнуть глаз. Уже перед тем как пора было вставать, в комнату заглянула Инесса, и увидев, что отец тоже не спит, прошлепала босыми пятками по полу к его кровати.
- Папка! Знаешь, что я тебе хотела сказать? – прошептала она подойдя к его кровати вплотную.
- Что, дочка?
- Папка, - повторила она с придыханием, - я тебя вооот так вот люблю! – С этими словами она обвила его шею ручонками и приникла головой к его груди.
- Спасибо, дочка! – так же тихо прошептал он ей, гладя рукой ее головку. – Ты настоящий друг!
- Я тебя никогда-никогда не брошу! – продолжила она, не отрывая своей головы от его груди. – А когда ты станешь совсем стареньким, я сама буду кормить тебя из ложечки и читать тебе газеты. Вот!
В горле у Захара запершило от нахлынувших чувств. Пора было вставать, но он все гладил и гладил ее по голове, а она никак не хотела отпускать его шею.
Завтрак прошел в молчании, как обычно. Сегодня предстоял последний поход в садик, перед тем как уехать в далекий Реутов к бабушке.
Когда Захар с дочерью вышли на улицу, он обратил внимание на отсутствие привычных уже бабушек у подъезда, которые обычно с самого раннего утра уже начинают оккупировать все дворовые лавочки. Ни души. В самом дворе тоже было необычайно пустынно. Никто не спешил на работу, родители не вели детей в садик. Создавалось впечатление, что город замер в ожидании чего-то и боится это «чего-то» ненароком спугнуть. Уже выходя со двора, они услышали как зашуршали кусты, и вдруг из них выкатился черный, как уголь щенок. Будто холодный сквозняк пронесся между лопатками, и разом как-то стало невыносимо зябко, словно неожиданно осень на секундочку заглянула в летний месяц.
- Колобочек! – взвизгнула Инесса и бросилась к нему со всех ног.
- Нашелся, бродяга! – вторил ей разулыбавшийся отец, оглядываясь по сторонам в поиске источника необъяснимого холода.
Колобок не стал докладывать о том, где он пропадал все это время. Инесса подхватила его на руки, но он обычно спокойно чувствовавший себя на ее руках до этого, сегодня был какой-то беспокойный и все время норовил увернуться.
- Пап! Может, все-таки оставим его себе?! Ведь у него никого-никого не осталось! Он совсем один!
- Дочка, ты же знаешь нашу маму. Она найдет тысячу способов, чтобы избавиться от него. К тому же ты и сама прекрасно понимаешь, что за ним нужен постоянный присмотр.
- Я сама буду вставать раньше, и выгуливать его!
- А днем?
- И днем что-нибудь придумаем! Если мы вдвоем пойдем против мамы, она отступит. Я знаю.
- Знающая, ты наша! – усмехнулся он и присел на корточки рядом, чтобы тоже погладить щенка.
Он уже протянул к нему руку, когда поймал на себе остановившийся взгляд Колобка. Сорокаградусный мороз ошпарил все тело Захара, когда их глаза встретились. Это был не Колобок. Вернее, это был он, но взгляд не принадлежал ему. Из глубины черных как ночь глаз на него смотрела сама СМЕРТЬ. И Захар почуял, что это была именно его смерть, а ни чья иная. Она была беспощадна и неотвратима. Сердце опять тягуче и нестерпимо заныло. Он отдернул руку от щенка, будто обжегшись в пламени. Щенок тоже что-то почувствовал и отвел глаза. Захар с трудом поднялся. Колобок, тем временем, как-то ухитрился извернуться из объятий Инессы, и юркнуть обратно в непролазные кусты.
- Ой, папа, он опять убежал! – всплеснула дочь ручонками.
- Ничего, дочка. Раз нашелся, значит, теперь не убежит. Будет здесь поблизости ошиваться.
- Правда!?
- Правда. Пойдем, а то опоздаем, и нас будут ругать, - сказал он, увлекая дочь за собой.
Уже подходя к пешеходной «зебре», он по привычке взял Инессу за руку. Впрочем. Сегодня она и не пыталась вырываться, как обычно это делала. Напротив, она сама вцепилась в отца, словно боясь его потерять .Эта часть города летним утром, как правило, не изобиловала большим количеством автотранспорта, ибо многие горожане уже находились в отпуске, как и он сам, а немногочисленные пока еще фирмы по бытовому обслуживанию населения открывали свои двери гораздо позже. Строго соблюдая правила при переходе проезжей части, Захар дождался, когда на светофоре загорится разрешающий сигнал и не выпуская детской ладошки из своей руки твердым шагом направился на противоположную сторону тротуара. Они уже дошли почти до середины, когда он повернул голову направо. Неизвестно откуда взявшийся лоснящийся хромированными «обвесами» в утренних лучах Солнца бегемотообразный джип с бешеной скоростью и срезая угол на повороте, яростно и неумолимо приближался к ним. Ни проскочить вперед, ни тем более повернуть назад Захар физически не успевал. Если бы он был один, то попытался бы как-то отскочить или проскочить мимо этого жутко рычащего чудовища, но в его руке была доверчиво устроившаяся ручка той, которую он любил больше всего на свете. В глазах сразу потемнело и сердце, бухавшее до этого, как кузнечный молот, вдруг разом замолчало. Времени на размышление не осталось ни единого мгновенья. И он принял решение…
Служба ПВ-перемещений:
местное время 07часов 45минут 56секунд
Внимание! Появление неучтенного фактора
Приготовиться к возможной внештатной ситуации
Объявляется готовность к разрыву контакта и рассинхронизации объектов «1» и «2»
Напрягая все мышцы до разрыва сухожилий, он с неимоверной силой дернул дочь за руку, отшвыривая ее от себя туда – вперед к спасительному краю бордюра. Он вложил в этот рывок всего себя, всю свою накопленную и не растраченную за многие годы силу… и ЛЮБОВЬ. От этого, неимоверной силы рывка, Инесса взлетела почти на три метра вверх и по пологой параболе пролетела еще примерно метров пять или шесть, нелепо махая ручонками в воздухе, словно неоперившийся птенчик крылышками. Он еще успел остатками сознания заметить ее широко раскрытый рот, замерший в немом крике ужаса, когда гора всей массой со всей скоростью сшибла и отшвырнула его изломанное тело. Последней его мыслью была мысль о том, что он все-таки: « Успел…» Девочка приземлилась на тротуар уже за границей проезжей части. Удар был страшным.
В одно мгновение тело Захара Круглова было смято и изломано чудовищной силой. Все сосуды и артерии были оборваны, а внутренние органы сплющены и перемешаны. Зрелище всего этого, одновременно, представляло из себя, ужас и отвращение, почти на грани психологического восприятия. Однако не всегда то, что со стороны кажется безусловной трагедией, является ей на самом деле. Во всяком случае, не для Кругловых. Да-да, это не авторская описка. Кругловых было двое. Вернее он был один, но состоял при этом из двух совершенно разных частей. Одна его часть, как это и положено в соответствии с устоявшимися поверьями совершила неспешный и увлекательный «полет в трубе» и, увидев «свет в конце тоннеля» замерла, остановившись на некоторое время. В общем, все, как утверждали люди, которым якобы посчастливилось перейти за грань смерти. А вот вторая с невероятной для человеческого восприятия скоростью рванула ввысь. Туда. К звездам. ДОМОЙ!

III

Служба ПВ-перемещений
Местное время: 07 часов 50 минут 32 секунды
Внимание! Чрезвычайная ситуация. Вмешательство неучтенных факторов.
Несанкционированное присутствие объекта «3».
Несанкционированное присутствие объекта «4»
Объект 2 выведен из контролируемого координатного поля.
Несанкционированный контакт между объектами «1» и «4» установлен.
Произошла общая рассинхронизация событий.
Жизнедеятельность объекта «1» прекращена.
Экстренная эвакуация объекта «2».
Операция окончена аварийно.

Захария, как это и было положено во всех без исключения девяноста восьми перевоплощениях, очнулся в позе человеческого внутриутробного плода лежащего на правом боку, на который его заботливо пристроили чьи-то очень умелые руки. Он как-то интересовался у техников службы ПВ-перемещений с чем это связано, но из путаных в своей зауми объяснений уяснил только то, что именно такая поза наиболее оптимальна для выхода и возвращения в свое естество при подобного рода путешествиях сквозь пространство и время. Прислушался к своим внутренним ощущениям. Гулко и мощно ухало сердце, будто «баба», которой забивают сваи. Медленно открыл глаза. Приглушенный чуть зеленоватый свет, исходящий, казалось бы, отовсюду нисколько не раздражал. Все также не торопясь скосил глаза направо. Белоснежная атласная простыня приятно холодила голые ноги. Вставать решительно не хотелось. Сердце понемногу успокаивалось, но он решил все же схитрить сам с собой, чтобы продлить мгновенья очаровательного блаженства. Сосредоточившись, он начал вспоминать все, что с ними обоими происходило в этом воплощении. С ним и его реципиентом. Невольная гримаса пробежала по его лицу – не нравился ему этот эпитет. «Как же его звали?! Ах, да, Захар». Удивительное совпадение имен. С ним такого еще ни разу не случалось. Словно четки перебирал события из их общей памяти, то улыбаясь, то морщась от нахлынувших воспоминаний.
Стоп!
Будто тысячи горячих иголок вонзились ему в голову. Нестерпимым жаром накатила от позвоночника волна и словно обручем сдавила мозг. Сердце, бившееся до этого с размеренностью швейцарского брегета, со всего маху остановилось и разом ухнуло в пропасть…
«Инесса!»
Голова буквально взорвалась от последней картинки воспоминаний… Её последний немой крик: «Па-а…!» катапультой подбросил его с ложа, раскаленная сковорода, а не мягкая и прохладная простынь казалось сейчас была под ним. «Как же так?! Инесса! Я тут, а она осталась там! Что с ней будет?!» - вихрем проносились мысли в голове. Рывком сел, свесив ноги на пол. В висках застучала молоточками кровь. Инструкция настоятельно рекомендовала не делать резких движений в первые минуты после возвращения из командировок. К черту инструкции! Он был абсолютно голый. Глазами поискал привычное место для одежды. Так и есть. Кем-то аккуратно сложенное нижнее белье, тога с золотой оторочкой по краю (Гм… знак полковничьего достоинства) лежали стопкой на низкой подставке, расположенной в углу помещения. Там же прислоненные к стене стояли два белоснежных крыла плавно переходящие по окоему в светло-голубой цвет. Рядом с ними скромно примостились котурны с кучей ремешков. Облачившись в тогу и закрепив ее складки на груди массивной золотой пряжкой в виде головы льва, сунул ноги в сандалии. Вздохнул. Очень ему не нравилась эта форма одежды, к тому же он всегда почему-то стеснялся своих голых коленей. С крыльями пришлось повозиться дольше. Большие – более метра в высоту они произвольно изгибались, и все время норовили упасть пока он, изрядно помучившись, не пристегнул их к спине, закрепив наплечными ремешками. Пока возился с крыльями, как-никак прошло более тридцати лет, с тех пор как он надевал их в последний раз, немного успокоился, начав приводить мысли в порядок. Наконец покончив с облачением в парадный мундир, мельком глянув на себя в большое напольное зеркало, вышел из помещения, прикрыв за собой дверь.
Выйдя в широкий и светлый от облицовки натуральным белым мрамором коридор, оглянулся по сторонам. Его никто не встречал. Ну да это и не удивительно, встречают, как правило, новичков вернувшихся из первых циклов, а он был опытным сотрудником в немалых чинах. Коридор здания Шестого – «Русского» (как все его звали неофициально) сектора простирался влево и вправо от Захарии на много сот метров, олицетворяя своей перспективой бесконечность. Поднял глаза. Над дверью, что находилась напротив двери, из которой он только что вышел, горело электронное табло с часами указывающими текущее время. Часы по сложившейся традиции показывали московское время. В «Москве» было 7 часов и 26 минут. Несмотря на ранний час, коридор отнюдь не пустовал – ночные смены готовились к сдаче вахты, а утренние начинали потихоньку подтягиваться на службу. В ноги отдавало гудением трансформатора сверхвысокого напряжения, работающего где-то в подвале. Тут и там сновали молодые ангелы и ангелицы младшего офицерского состава, в мгновенье ока, то появляясь из неоткуда заходили в многочисленные двери, выходящие в коридор, то наоборот, выходя из дверей исчезали в никуда, деловито неся в руках папки и кейсы. Ангелы более высокого ранга, а потому и с более крупными крыльями за плечами, предпочитали банальной телепортации, мерное и неторопливое вышагивание словно древнегреческие перипатетики, с натянутыми на лица масками задумчивой отрешенности. Младшие в своей суетливости старались таких важных особ не задевать, поэтому частенько сталкивались между собою. От этого в воздухе стоял приглушенный шорох и хлопанье, напоминающий Захарии птичий базар. Все было знакомо и привычно. До кабинета шефа, куда он решил направиться первым делом, было далековато, но он по примеру старших ангелов не захотел воспользоваться телепортом, а решил прогуляться пешком, желая не столько размять ноги сколько еще раз привести мысли в порядок. Спешить, по сути, было уже некуда. Предотвратить прошедшее событие по причине его свершения представлялось невозможным. Что же касалось всего остального, то у него было время на обдумывание своих дальнейших шагов в этом направлении. Повернувшись налево, Захария зашагал прямо по коридору. Навстречу иногда попадались знакомые ангелы. Приветствовали друг друга высоким поднятием рук. Иногда останавливались, чтобы перекинуться парой-тройкой малозначащих фраз, типа: «Привет! Уже вернулся?!», «Ну как там?! Где был на этот раз?!», «Ты куда? К шефу?» Приходилось останавливаться, отвечать такими же ничего не значащими фразами: «Привет! Да вот только что вернулся», «Там, все как обычно», «Да, к шефу. Нет, отпускные еще не получал». Пустые разговоры отвлекали и сбивали с основной мысли, но негласный этикет в общении, выработанный тысячелетиями требовал безукоризненной вежливости. Не отсюда ли пошла знаменитая фраза об «ангельском терпении»? В результате чего, дорога к кабинету руководства и так не слишком близкая, превращалась почти в бесконечную. Она вела мимо бесчисленного множества всяких аппаратных, операторских, контрольно-измерительных, технических и подсобных помещений. Вереницей шли испытательные стенды, лабораторные с загадочными, даже для него, самого, функциями, реквизиторских и прочих помещений. Повсюду царила деловая атмосфера крупной корпорации. Деловая суета напоминала ему некую смесь между крупным НИИ и вокзалом в час-пик. Ноги с непривычки к долгому пешему хождению гудели, а котурны, надетые на босу ногу, изрядно натерли пальцы и пятки. Когда, спустя более часа, Захария, всерьез начавший жалеть об игнорировании телепорта, уже собрался было им втихаря воспользоваться, наконец-то появилась широкая и высокая ниша, скрывающая в себе массивные двухстворчатые дубовые двери с такими же массивными бронзовыми ручками и золотой табличкой с двумя лаконичными, черного цвета надписями «Приемная» «Архангел Гавриил». С заметным усилием, потянув на себя ручку тяжеленной двери, он проник в приемную, едва-едва не прищемив крылья, ибо возвратный механизм двери сработал со скоростью гильотины. После ярко освещенного коридора приемная встретила его приглушенным светом канделябров искусно сделанных «под старину». Глаза медленно привыкали к полусумраку помещения. Последний раз он был здесь почти 33 года назад. В убранстве приемной почти ничего не изменилось за исключением того, что, во-первых, со стола секретаря куда-то пропала громадная «Ятрань», а вместо нее появился вполне приличного вида ЖК-монитор, а во-вторых, появилась молоденькая ангелица-секретарша в чине младшего лейтенанта, о чем говорил цвет и узор, идущий по краям ее тоги. Секретарша была сущим ангелом во плоти. Пышные льняного цвета волосы до плеч обрамляли настолько миловидное личико с большими голубыми глазами, что он невольно засмотрелся на нее, забыв на несколько мгновений о том зачем, собственно, сюда и пришел. А ресницы были такими длинными, что казалось, хлопни она ими, и вместе с ними схлопнется весь окружающий мир. Кожа на лице ее была такой чистой и гладкой, что скорее походила на мейсенский фарфор, чем на настоящее лицо. Губы ее рта были настолько прелестны в своей целомудренной красоте, что хотелось немедленно приникнуть к ним долгим поцелуем. Невольно сделал глотательное движение, одновременно подумав про себя не без ехидства: «Эге… а шеф-то у нас хоть и ангел, но отнюдь не монах». Секретарша, водя «мышкой» по столу, упорно не желала его замечать, сосредоточив все свое внимание на большом и плоском мониторе. Но Захария и сам не торопился более настойчиво заявлять о себе. «Стажерка, - подумал он. – Из кадрового резерва». К ним частенько присылали таких ничего не знающих и ничего не умеющих молодых практикантов для того, чтобы они хоть немного поднаторели на ниве небесной бюрократии. Он был почти уверен, что стажерку шефу буквально навязали, так как знал, что тот не любит никаких изменений в своем личном окружении. Последние полторы тысячи лет, должность секретаря исполняла, уже не молодая, но чрезвычайно опытная в секретарском деле, из «обращенных», по имени Олимпиада Дормидонтовна – женщина поистине выдающихся деловых качеств, и еще более выдающихся габаритов. Шеф был и сам не маленького роста, поэтому всю жизнь (по крайней мере, последние 3000 лет, что Захария лично знал его) предпочитал женщин под стать себе и с пышными формами. «Орлы мух не ловят», - часто приговаривал он, глядя на свою неизменную помощницу. Эта же, судя по бликам от экрана монитора на ее лице, без зазрения совести резавшаяся в «косынку», была сущей пигалицей по сравнению со своей предшественницей. Пауза уже начала затягиваться, когда он все-таки решил, что с него довольно, негромко кашлянул для привлечения внимания к своей персоне. Юная ангелица подняла на него свои глаза, и ее фарфоровое личико слегка порозовело от не напускного смущения. Решив немного отомстить за явное невнимание к себе, не поприветствовав, деловым тоном спросил, кивая головой в сторону двери, ведущей в кабинет:
- Шеф у себя?
- Ой, товарищ под… ой, (опять ойкнула она) извините, полковник?! А я сразу вас узнала! – воскликнула она, заулыбавшись и еще сильней разрумянившись, от чего ее кукольное личико стало еще милей.
- Эээ…- невнятно проблеял он, явно не ожидая такого поворота событий.
- Ну как же! Вы у нас на первом этаже в вестибюле висите на доске почета «весь Рай ровняется на них». Я всегда любуюсь, когда мимо прохожу. А мы вас еще не ждали. Думали, что вы пока на реабилитации будете.
- Наверное, все-таки не я, а мое фото висит на доске? - решил съехидничать он.
- Да-да, конечно, - чуть смутившись, пробормотала она, скромно опуская реснички. Девчонка явно начинала ему нравиться, поэтому не став далее вгонять в краску молодую особь, он еще раз спросил, но уже куда более ласковым тоном:
- Так что насчет шефа? У себя? Принимает?
- Да. У себя. Подождите минуточку, я сейчас доложу о вас.
Она с улыбкой бодренько вспорхнула с крутящегося кресла и метнулась к двери обитой красной кожей. Стоя на полу, она оказалась еще даже меньше, чем он мог подумать первоначально. «От силы полтора метра, не больше», - невольно про себя отметил Захария. Тихонько пискнув, она потянула ручку двери на себя. Вопреки ожиданиям дверь послушно начала открываться с неторопливой грацией объевшегося бегемота. Она юркнула в образовавшийся проем. Ждать пришлось недолго. Буквально через пять секунд она также резво выскочила из кабинета и, придерживая одной рукой дверь, второй сделала приглашающий жест входящему.
Захария ничуть не колеблясь, вошел в кабинет. За время его отсутствия, в кабинете, так же как и в приемной разительных перемен не случилось. Толстый, с длинным по щиколотку ворсом шемаханский ковер во всю площадь немаленького помещения, стены, облицованные светло-ореховыми панелями, высокие и широкие окна с подоконниками, уставленными всевозможными цветами в горшочках, массивный дубовый стол, расположенный у противоположной от входа стены заваленный бумагами и аппаратами телефонно-селекторной связи. К столу шефа был перпендикулярно приставлен столик поменьше с двумя приставленными к нему изящными золочеными креслицами в стиле барокко. Все как было в прошлый раз. Шефа во главе стола не было. Среди обильной зелени, усеявшей подоконники, Захария не сразу увидел своего начальника. Тот стоял в проеме окна, держа в руках небольшую садовую лейку из которой бережно поливал предмет своей ничем не обоснованной гордости и вполне обоснованного бесконечного разочарования – гигантскую маммилярию . «Проклятая верблюжья колючка»,- как в сердцах иногда выражался он в адрес своего кактуса, вымахала, чуть ли не в два метра, но упорно не желала зацветать. Впрочем, когда у шефа было хорошее настроение, то «проклятая верблюжья колючка» превращалась в «наш ответ лорду Керзону» . Архангел повернул голову к вошедшему. На вид непосвященного старшему ангелу было примерно за пятьдесят лет, а никак не восемь тысяч, о чем свидетельствовали документы. Впрочем, этого нельзя было сказать и о самом Захарии. Тридцатилетние с хвостиком черты его лица скрывали за собой почти четыре тысячи лет полной приключениями жизни. Светлая улыбка неподдельной радости моментально озарила его резкие черты лица, изборожденные глубокими вертикальными морщинами. Однако все это не помешало Захарии заметить, что-то новое в поведении начальника. Громадные, будто выкованные из цельного куска серебра крылья в радостном возбуждении слегка приподнялись и опустились за его могучей спиной. Однако, глаза при этом у него были какими-то испуганными, будто увидел привидение. «Что это с ним?» - подумал Захария.
- А поворотись-ка, сынку! Экой ты смешной какой! И эдак все ходят у вас в райских кущах ? – слегка переиначив и адаптировав известную всем фразу, воскликнул он. Заведующий сектором любил щегольнуть прекрасным знанием русской литературной классики. Все окружающие были в курсе его маленького увлечения и всегда охотно принимали его манеру общения.
Гавриил подошел и крепко по-отечески обнял его за плечи. При этом крылья старшего ангела взметнулись, чуть ли не к потолку, создавая неслабое дуновение в кабинете. Слегка отстранив от себя подчиненного, но, не выпуская его плеч из своих рук, добродушно пророкотал:
- Хорош! Хорош!
На попытку Захарии доложиться о прибытии по всей полагающейся форме, заведующий только отмахнулся:
- Молчи! Все знаю! И про жизнь твою, и про дела, и про твои подвиги, особенно последний. Сводку уже доставили. Читал! - кивнул он на стол с бумагами. – Пойдем-пойдем, проходи, садись.
Ненавязчиво подталкивая, усадил в золоченое кресло. В свое, начальственное, садиться не стал, а сел в такое же напротив. Глаза его по-прежнему светились лаской и гордостью, за собственным трудом взращенные кадры. Не давая раскрыть рта, продолжил:
- Ты у нас герой по всем статьям. Это ведь твое девяносто девятое – последнее перевоплощение. Помнишь, что я тебе обещал в прошлый раз перед твоим уходом?! Приказ о присвоении очередного звания я уже подписал. Он с утра лежит и дожидается тебя в канцелярии. Ну да ты это уже и так понял, когда одевался, - кивнул он на тогу Захарии.
- Да я, собственно…, - начал было он, но опять умолк под натиском шефа.
- Да-да, все понимаю, - опять вскинулся старший ангел. – Твой последний подвиг ставит не просто точку в твоей полевой работе, но, не побоюсь высоких слов, а жирный восклицательный знак! – произнес пафосом он, многозначительно поднимая указующий перст, кверху. – Мало того, что ты спас душу реципиента, не дав завладеть ею темными силами, - и театрально при этом сплюнул через левое плечо, - Так еще и уберег от смерти дитя малое, ценой своей жизни!
- Да это он сам изловчился как-то, - вставил Захария.
- Сам?! Скажешь тоже! Сам прекрасно знаешь, что ничего бы он без тебя не сделал, не будь вы с ним одно целое. Я же еще утром просматривал видеоматериалы отчета. Это ведь ты придал ему силы отшвырнуть ребенка метров на десять! Теперь, благодаря тебе, нашего полку прибыло. Реципиент, - тут он невольно поморщился, видимо не нравилось ему это новомодное слово, - не только завершил свой отмерянный Всевышним жизненный путь, не замарав себя никакими бесчестными поступками, удостоившись попадания в Райские Кущи, но и сможет впоследствии пополнить наши ряды, став, как и ты, полевым агентом. Он сейчас на сорокадневном карантине, в отстойнике. Если захочешь на него потом взглянуть, то могу устроить…
- Да нет, не надо, - вяло отмахнулся Захария. – Пусть приходит в себя. Ему ведь сейчас тоже будет тяжело после карантина и перемещения. – И уже совсем тихо добавил себе под нос, - как и мне.
Гавриил, не обращая внимания на сказанные почти шепотом слова подчиненного, продолжал:
- Так вот. К чему это я?! Ах, да. С учетом твоих прошлых заслуг, да еще последнего подвига… это ведь как-никак тянет на Ангельскую Звезду с Терновым Венцом и Косицами! В общем, есть мнение, выйти к руководству с ходатайством о награждении тебя этим орденом. Бумаги выправим и отправим сегодня же наверх.
Не увидев на лице собеседника ожидаемой им радости от награды, Гавриил продолжил:
- Да и то сказать, ценз по перевоплощениям тобой выполнен. И выполнен успешно. За все девяносто девять перевоплощений ни одного замечания. Все твои подопечные, не просто обрели покой и новую жизнь в Райских Кущах, но и пополнили именно наши - ангельские ряды. Рай гордится такими как ты, - говорил старший ангел, опять тыча указательным пальцем куда-то кверху и смешно при этом вращая глазами. Какой-то ненатуральной театральщиной веяло от всего этого. Захарии все никак не удавалось вставить хоть словечко. Складывалось впечатление, что шеф просто боится давать ему эту возможность. И все же уловив момент, когда начальник набрал побольше воздуха в грудь для произнесения очередной выспоренной тирады, он успел произнести тихим, но твердым голосом:
- Пожалуйста, разрешите высказать просьбу?!
Эти слова, словно иголки, пронзили Гавриила, который в этот момент был похож на воздушный шарик. Сходство было тем более очевидным, что шеф, услышав просьбу издал губами какой-то невообразимый звук – нечто среднее между всхлипом и иканием одновременно. Разом «сдулся», осел и даже как-то приопустил крылья, чинно реявшие над головой до сего момента. Не сообразив, что сказать, только кивнул. Тем временем Захария, опустив глаза в столешницу, произнес:
- Видите ли… Мне срочно нужно вернуться назад. Просто необходимо, - с натугой выталкивая из себя слова начал он. Видя, как медленно, но верно шеф превращается в подобие «лотовой» жены, продолжил уже чуть более уверенно. – Дело отнюдь не завершено. Остался ребенок. Сирота. Чистая и ничем не замутненная детская душа, - говорил он короткими и рублеными фразами. – Мы просто обязаны спасти ребенка. Насколько я знаю, к ней никто еще не подселен, а только пока планируется. Ребенок находится без должного присмотра. Но даже если и подселят в ближайшее время, то сами понимаете, ангел-хранитель не может уберечь ни от случайностей и превратностей судьбы, ни от травматизма. Он всего лишь выступает в роли советчика. Я же прошу, только изыскать возможность моего внедрения в кого-нибудь, кто находится рядом, - голос его крепчал. – Вы понимаете, что с ней будет, если мы ее сейчас упустим или физически не убережем?! И это в тот момент, когда силы зла не упускают ни малейшей возможности для того, чтобы завладеть еще не окрепшими душами! А тут такой шикарный случай – сирота!
Услыхав какие-то чавкающе-булькающие звуки, поднял глаза к собеседнику. Звуки исходили от шефа, непроизвольно шлепающего губами. Лицо его, которое еще пару минут назад было таким благообразным, сейчас представляло собой огромный белорусский буряк, с размаху насаженный на метровые в поперечине плечи.
- Да…да…да, какая она к бесу сирота!? – мелко крестя рот щепотью просипел архангел. – Ты что, сирот никогда не встречал?! Терминологии не знаешь?! Так в Божепедию глянь!
- Да знаю я терминологию! – начал уже злиться Захария. – А только для нее, отцом и матерью были мы с моим подопечным! И вы, товарищ генерал-лейтенант, прекрасно это сами знаете. И еще знаете, - вколачивал он слова, как гвозди, - что Оксанка или доканает девчушку окончательно в очередном приступе религиозной экзальтации, либо сделает так, что та обозлится на весь белый свет и уж тогда ее душа точно не сможет попасть к нам, а значит и все мои труды насмарку пойдут. Мне сейчас чудом удалось спасти ребенка. Не душу – всего лишь тело. Я и дальше хочу этим заниматься.
- Смотри-ка, какой защитник сирот выискался! Ты что, забыл, чем закончилась твоя прошлая миссия?! Разве не ты подставил под огонь пулемета свое тело при штурме дворца Амина , чтобы прикрыть собой того молодого лейтенантика?! А ведь у тебя тогда было, если не ошибаюсь, двое маленьких детей! Или ты тогда не думал, что сиротишь детей своих?!
- Напрасно, вы, товарищ генерал вспомнили тот случай! Но я отвечу. Дети не были сиротами. У них была мать. Бала страна. Время было другое, да и люди были другими тоже.
- Время не может быть тем или иным. Оно есть объективное проявление реального настоящего, векторально устремленного в будущее.
- Может. И вы это знаете даже лучше чем я. Как сказал, не помню кто: «бывали хуже времена, но не было подлей». Так как-то.
- Мальчишка! Ты меня еще поучи! – опять было вскипел начальник.
- Простите, товарищ генерал! – чувствуя, что несколько перегнул палку, произнес Захария, сбавляя тон. – А только ведь обидно получается. Когда такая борьба идет буквально за каждую душу, а тут…, - и он неопределенно махнул рукой.
- Что тут?! Договаривай! – вскинулся опять шеф.
Что договаривать-то? Все на поверхности. Плавает, так сказать…
- Но-но,- насупился архангел, и крылья за его спиной встопорщились. – Попрошу без намеков у меня.
- Ни сном, ни духом, - и уже голосом вкрадчивым и по заговорщически тихим голосом продолжил он, - У нас тут хоть и рай и служба райская считается, а все равно, как ни крути, заведение казенное. Все как у людей. Со своей иерархией, так ее и растак… Ангелы ведь тоже, в большинстве своем те же люди, только бывшие, а значит, и мыслят, и поступки совершают тоже по своей сути людские.
- Ну-ну, продолжай, - насторожился шеф.
Захария никогда не числил себя в специалистах по интригам, но тут его как будто понесло. Откуда что и взялось?! Тут тебе и мимика лица, и тон, как у бывалого заговорщика. Самому было противно и немножко смешно.
- А и продолжу, - охотно согласился хитрый подчиненный. – Девочка-то сейчас на самом, что ни на есть перепутье. Шаг влево, шаг вправо – пропадет или сорвется. А представители конкурирующей фирмы , - ввернул он к месту, показывая тем самым, что тоже готов блеснуть знанием советской прозаики в лице Ильфа и Петрова, - не дремлют, и уж как пить дать уцепятся за такой шанс перетянуть на свою сторону чистую душу. А тут и наши подоспеют. Пойдут шепотки да разговоры по углам: «Что де упустили на равном месте. Ротозеи» И чье это будет упущение?! Наше с вами! И пальцами будут тыкать в нас, в наш сектор. Да и вас не обойдут.
- А-а-а меня-то к чему приплел сюда?! – опешил Гавриил. Несмотря на свой возраст и опыт руководящей работы он был честен и по-своему бесхитростен в делах подковерной борьбы. В этом была его сила, но и слабость.
- А к тому! – назидательным тоном классного руководителя, продолжил плести интригу,- что скажут, а скажут непременно, уж вы мне поверьте, что-де постарел наш Гавриил. Хватку потерял. И подчиненных не воспитал должным образом. Каково, а?! Дальше вообще мысли возникнут у некоторых…
- Какие?! – Уже с нескрываемым страхом воззрился архангел на своего визави.
- Такие! Раз-де не тянет старый Гавриил, то и не подыскать ли ему более спокойную и менее ответственную работу? Регистрацию молитвенных прошений, к примеру, - добивая своего начальника, резюмировал Захария.
Казалось, что неподдельный ужас плавал в глазах старшего ангела. Впрочем, подобной сценой, Захария наслаждался недолго. Несмотря на все, шеф был «тертый калач», а поэтому довольно быстро пришел в себя:
- Эк-кий ты у нас мол-лодец как-кой! – с расстановкой проговорил он. - Ишь ты, какую хитрую базу подвел под свое желание продлить командировку! Молчи! – видя, как собеседник приоткрыл рот для оправдания, заявил он. – Теперь я буду говорить! А ты будешь слушать и не перебивать старших по званию и возрасту.
Захария захлопнул рот, едва не прикусив себе язык, и быстро-быстро закивал.
- Хоть ты и считаешься в нашем секторе лучшим полевым агентом, однако даже тебе полезно иногда напомнить о нашем предназначении. Мы, ангелы, создания Всевышнего. - Тут он кивнул головой на портретную раму, висевшую над начальственным креслом. Вследствие того, что Всевышний был безОбразен, а именно не имел конкретного образа, то и портреты его соответственно, представляли из себя пустое пространство обрамленное рамой. – Для чего ты думаешь мы созданы?! Мы созданы для того, чтобы тот полуфабрикатный материал, что называется человечеством, путем долгой и порой изнурительной селекции, поднять на более высокую ступень развития, часть из которого станет обитателями Рая, а часть пополнит наше сообщество. Мы – связующее звено между Ним, - он опять кивнул на пустую раму, - и людьми, порожденными Им. Какова конечная цель всего этого тебе никто не скажет. И я не скажу.
- А что, - вставил Захария, - за все это время так никто у Него и не спрашивал?!
- Почему не спрашивал?! Спрашивали. Но ты же сам прекрасно знаешь, каково это – устраивать допросы начальству. Оно никогда, по большому счету не делится своими планами, а предпочитает отделываться ничего не значащими фразами, либо просто игнорирует вопрошающего. А надоедать начальству с этим…, - он покряхтел и пожевал губами. - Чревато. Но нас – ангелов, все это устраивает. Мы живем, развиваемся, учим людей и учимся у людей сами. Происходит процесс конвергенции. Подтягивая людей до своего уровня в морально-этическом плане, мы многое, в свою очередь, перенимаем у них в техническом.
Он встал с креслица, махнув рукой Захарии «сиди мол», медленно подошел к окну. Глядя в окно, не оборачиваясь продолжал тихим голосом, постепенно его повышая:
- Нас, «природных», не считая шестикрылых, поначалу и было только горстка в несколько тысяч особей и с ними восемь архангелов. Да ты и сам помнишь. Это уж потом «обращенные» стали пополнять наши ряды. Смех, если кому сказать… Самому порой приходилось работать полевым, правда, без полного слияния, но зато без отрыва от основной работы. Днем с человеком, а как тот уснет, так сюда возвращался. Без малого тысячу лет спал вполглаза. Но работу наладили. А потом, вдруг, как гром среди ясного неба. Не ждал, не гадал. Перевод. Меня когда из Византия почти тысячу пятьсот лет тому, вслед за тобой, направили курировать «русский отдел», пока он еще не стал сектором, я ведь спервоначала сильно в обиде был. «За что, мол, понизили?! В такую дырищу сунули.» Сам ведь знаешь какая тут резня была? Обры, киммерийцы, славяне, скифы… Двунадесять языков. Какие уж тут заповеди?! Какое прогрессорство?! Тоже, навроде тебя, писал реляции да прошения наверх, слезницы. А сверху только одно: «Вам-де оказано высочайшее доверие». И точка. Как сейчас молодые говорят: «no comment». Но мы выстояли. Нашли на кого опереться, в кого и куда внедриться. А в итоге что?! А в итоге, не прошло и пятисот лет, как не стало Византии. Пропал, развалился под гнетом противоречий между слепым клерикализмом одной его части и безумной алчностью другой. Исшаял и растаял яко дымка в лесу. Хоть еще и существовал несколько столетий, но всем и без того было понятно, что ему неминуемо настанет конец. В конце концов, сектор сначала упразднили до отдела, а впоследствии просто объединили с балканским. И понял я тогда, что воистину неисповедимы пути Господни! – многозначительно воскликнул он, опять тыча указательным пальцем вверх. – А ты меня тут пугать вздумал отделом молитвенных прошений. Мальчишка! – уже совсем миролюбиво присовокупил он.
- Да я разве умаляю ваши заслуги?! Знаю. С самого Древнего Египта под вами ходил, с перерывами.
- Да причем тут мои заслуги?! – отмахнулся Гавриил. – Ты вокруг посмотри! У нас хоть и «Шестой» по названию сектор, а по сути, давно уже стал «Первым» как по величине, так и по значению, оставив всех остальных далеко позади. Самый многочисленный. Куда там европейскому, африканскому или даже южно-азиатскому секторам. Я уж молчу про североамериканский сектор. Его вообще собираются раскассировать по другим секторам, за бесперспективностью. Даже «китайский», несмотря на то, что их там, на Земле, как маковых зерен на булке, и то, в подметки нам не годится, ибо нет в них того, что есть у нас – искры Божьей! Тот самый случай, когда количество так и не переросло в качество, - скептически сморщив нос, произнес генерал.
- И тут с вами не поспоришь – у нас самый большой приток «обращенных». Особенно в первой половине ХХ века, - с грустью в голосе согласился новоиспеченный полковник. Ему вспомнился трагический период, в результате которого их сектор существенно раздался в объемах.
Словно угадав мысли своего подчиненного, Гавриил, тоже с печалью в голосе начал и продолжил со все больше усиливающейся интонацией в голосе после каждой фразы:
- Ты только не думай, что я радуюсь этому обстоятельству, - насупился он. - Мне ведь, так же как и тебе хочется, чтобы наш сектор рос не за счет таких радикальных методов и моря людских страданий. Думаешь, у меня не рвалось сердце при виде умирающих детей блокадного Ленинграда?! Или защитников Брестской крепости?! Или думаешь, я не отправлял рапорты в штаб-квартиру с просьбой об отправке на фронт в части ангельского спецназа?! Отправлял! Да так, что мне и писать их запретили специальным распоряжением! Меня вон, люди на иконках малюют то с веточкой, то с цветочком, а мне бы меч, как у Мишки ! И чтобы гвоздить и гвоздить им супостатов наполы.
- Мне бы шашку да коня, да на линию огня…- явно кого-то цитируя, пробормотал Захария.
- Вот-вот, именно так, - не поняв колкости подчиненного, подтвердил Гавриил. - Но повторюсь еще раз. Не от нас сие зависит. Не от нас! - с нажим повторил он.
- Я все понимаю, товарищ генерал-лейтенант. Но согласитесь и вы, что приток «обращенных», в последние 50-60 лет, резко снизился, даже в нашем секторе. Я пока шел сюда к вам, много наслушался от встречных по этому поводу. А еще одного подобного расширения нашего сектора не переживем ни мы, ни люди. Для нас это будет последнее расширение перед кончиной, а для людей просто кончиной. Они просто закончатся, и нам не откуда будет черпать ни своих будущих сограждан, ни тем более свои будущие интеллектуальные ресурсы. Мы, хоть и долгоживущие, но не бессмертные. Пройдет еще десять-двадцать тысяч лет и самые старые из нас начнут умирать, элементарно превращаясь в песок. А от гибели, в результате катаклизмов или еще каких-либо несчастных случаев, так и вовсе мы не застрахованы.
- Это всеобщая тенденция. Люди стали более циничными и более эгоистичными в своей приземленности, - невольно передернув плечами, безапелляционно заявил старший ангел.
- Или в них закончилась пассионарность, - задумчиво закончил за шефа Захария.
- Ты тоже стал сторонником Льва Николаевича с его теорией пассионарного этногенеза?! Сейчас это стало модным течением.
- Да кое-что почитывал. Еще там. На Земле.
- Он сейчас выступает с лекциями на эту тему во всех уголках Рая. Обращенные и ангелы толпами слетаются, чтобы его послушать. Я тоже пару раз ходил. Занятный старикан, да и теория его весьма занятная. Сходи и ты. Поговори с ним. Может, вдвоем и придумаете, каких дровишек подкинуть в огонь угасающей пассионарности.
- Дровишек?! Хм-м… В этом что-то есть. Я подумаю об этом непременно.
-Вот-вот. Подумай. По глазенкам твоим хитрющим вижу, что в этом направлении у тебя уже давненько мысли шевелятся.
Захария потер в задумчивости гладко выбритый подбородок. Потом будто что-то вспомнив, вскинул глаза на шефа:
- Так как насчет моей просьбы?! Возможно ли отыскать какие-то методы и решения?
Брови шефа стали подниматься кверху чуть ли не к самой макушке. Если бы чуть-чуть и они вполне спокойно могли бы переместиться к затылку.
- Ах ты ж… мать твою! Едрит тебя в кандибобер! Я за каким… распинался тут перед тобой полчаса?! А ты опять за старое?! Опять Устав службы тебе мешает?! ГовОрено же бы тебе недоумку, что нельзя по Уставу превышать указанный лимит перевоплощений! Поздно уже! Опоздал ты! Было бы у тебя за плечами не 99 , хотя бы 98 перевоплощений, еще куда бы ни шло. Я и сам помог бы подобрать соответствующий объект. А тут, всё! Конец полевой работе! Штабная начинается!
- Да, но Устав прямо не запрещает мне обратиться с рапортом о дополнительном перевоплощении, в рамках одной операции, а операция, как видите, еще не до конца завершена. Да и ее персонального ангела, если такой еще не успели внедрить, надо ввести в курс дела заранее, подсказать, а то он, а скорее всего она, таких там дров наломает, что у-у-у! А главное телохранитель ей нужен вкупе с душеспасителем. Телохранитель! - упрямо тянул свое Захария.
На шефа было страшно смотреть. Он, то бледнел, то пунцовел от праведного гнева. И наконец, его окончательно прорвало:
- Сопляк! Щенок! – начал орать он, потрясая кулаками в воздухе. – Знаток Устава, ёпт… твою! Подсказчик х…в нашелся! Уже и тут взялся подсказывать! Сразу уж садись в мое кресло! Чего со старым церемониться то?! Тебя в проекте еще не было, когда я занимался ликвидацией последствий дела «двухсот»! Уж как-нибудь и без твоих ценных указаний ложку ко рту донесу. Не выводи меня из себя.
Казалось, пределов возмущения шефа не было ни конца, ни края. И будь новоиспеченный полковник менее опытным служакой, и не знай он своего начальника как облупленного, можно было подумать, что тот сейчас наберет побольше воздуха в свои могучие легкие и перепалка перейдет в новую фазу, но полковник , несмотря на свою молодость уже достаточно поднаторел в делах подобного рода, а посему краем своего уха не преминул отметить, что это не артиллерийская канонада, а последние залпы армейского арьергарда готового к отступлению «на заранее подготовленные позиции». Тонкость заключалась лишь в том, чтобы ненароком не «пережать» шефа, иначе того могло просто «замкнуть» как и всякое любое начальство, поэтому он быстро опустил очи долу и желая окончательно сбить с толку старшего ангела быстренько произнес:
- А я еще вот что хотел спросить…
-Ну?! Спрашивай,- опять насторожился шеф.
- Олимпиады Дормидонтовны что-то не наблюдаю. Не подскажете куда делась?
Он готов был услышать любой формальный ответ, на в общем-то, ничего не значащий вопрос, но никак не ожидал увидеть такого явного смущения на лице своего начальства. Лицо Гавриила как-то разом приобрело глуповатый вид, а глаза, до этого сверкавшие неистовством, вдруг забегали будто в поисках пятого угла.
- Эээ…хм-м… Тут видишь ли какое дело, - начал тот и его язык облизнул губы, словно бы те разом пересохли, - Олимпиада Дормидонтовна у нас больше не работает, - выпалил он махом и уставился в пол, делая старательный вид, что рассматривает рисунок на ковре.
- Как это не работает?! Что случилось?! Неужели проштрафилась чем?! – буквально закидал он вопросами шефа.
- Да нет. Тут такое дело… понимаешь,- опять начал было тянуть он, но собравшись с духом закончил, - В общем, решили мы с Олимпиадой официально оформить наши отношения. Такой понимаешь расклад и диспозиция.
Слов для ответа не находилось. Оставалось только в немом изумлении развести руками. Отчаянный ретроград, вечный холостяк, поборник только уставных отношений и вот на тебе. Женился. Устои рушились прямо на глазах. А Гавриил, словно не замечая замешательства собеседника, продолжал, уже с явным воодушевлением:
- Ну а что тут такого?! Я один, она тоже одна. Там, - ткнув в пол, - горе мыкала. Пока к нам не попала. Да и тут с нами уже почти шестнадцать сотен лет в секретарях. Всё на виду, у всех на глазах. И работник хороший, и вообще… Я уж давно хотел, да она всё отнекивалась. Как мол да что, служебный роман. То да сё. Что мол скажут, да что подумают? В общем, как обычно у женщин, когда самой хочется, но жутко боязно. Однакоче уломал. А и то сказать, самому на душе как-то муторно было. Приходишь домой, а там пусто, хоть «ау» кричи. Волком выть хотелось порой. А тут все-таки душа живая. Супружница, опять же. А нынче, на крыльцо поднимаюсь, а из-за дверей запахи там разные: блинчики ли жарятся, вареники ли со сметаной. И такие ароматы всё приятственные, что ажно дрожь по позвоночнику. Это тебе брат не акриды с диким медом .
Архангел закатил глаза, а крылья его носа затрепетали, будто погружаясь в приятные сердцу воспоминания. Умел он вкусно рассказывать, так что у всех кто его слушал, всегда начинало сосать под ложечкой от чревоугодия. Внезапно, будто очнувшись, открыл глаза и подозрительно тихим голосом спросил:
- Осуждаешь?!
- Ни-ни-ни, ни в коем разе! - поспешно замотав головой из стороны в сторону, поддержал Захария.
- Правильно, - и еще чуть слышно добавил. – Спасибо тебе.
Шеф достал из-за пояса громадный, расшитый вручную красными петухами носовой платок и шумно в него высморкался. Закончив процедуру, уже придя в себя, тоном более покровительственным, чем дружеским сказал:
- Ладно. Сейчас ступай в бухгалтерию. Зарплата ждет не дождется. За тридцать-то лет не хило набежало. Времени у тебя теперь будет навалом, к новой командировке готовиться не надо, отпуск большой, живи в свое удовольствие. Новое назначение вряд ли будет скорым. Займись личными делами. Не все же тебе холостяковать, тенденцию надо поддерживать, - подмигнул он и уже совсем несвойственным ему фривольным тоном добавил. – Новенькую мою секретаршу видел? Кнопка. От горшка два вершка, а тоже со своими мыслями, как обустроить да оптимизировать, яти её. Молодая да ранняя. Все они молодые ныне таковы. На кампутере строчит как сорока. Познакомься. Может и понравитесь друг дружке. Сам видел, как у нее глазенки загорелись, когда о тебе докладывала.
Захария хотел было возразить, но генерал, явно намереваясь поскорее закончить разговор продолжил уже нетерпеливо:
- Ступай-ступай. Отдыхай сегодня-завтра, а в субботу жду тебя в гости у себя. Липочка пирогов обещала напечь. С черникою. Тоже соскучилась по тебе. Спрашивала намедни.
После этих слов не оставалось ничего, как повернуться и идти к дверям…
- Некрасов.
- Что?! – обернулся Захария. – Какой Некрасов?
- Некрасов сказал про подлые времена. Иди.
Уже коснувшись ручки двери, услышал в спину:
- Рапорт со своей просьбой напишешь и оформишь, как положено. Пустим по инстанции. Я такие вопросы решать без одобрения свыше, сам понимаешь, не могу, не по чину.
Захария не оборачиваясь, чуть задержался у двери, потом кивнув, как бы самому себе, решительным толчком открыл дверь в приемную.
Выйдя из кабинета шефа, направился было к выходу, но вдруг остановился. Посреди приемной стояла девочка-секретарь и как-то робко прижимала к своей, на первый взгляд, маленькой груди что-то белое и прямоугольное. Сейчас она уже не казалась ему такой маленькой. Обернулся. Этим прямоугольным оказалась его фотография, которую она протягивала к нему.
- Что?!
- Автограф, если можно, - пролепетала та.
Хмыкнул. Он никогда не подозревал, что может являться местной знаменитостью, поэтому даже несколько растерялся. Навыков дачи автографов у него не было.
- Ручку…, - начал было он, но она уже протягивала ему авторучку другой рукой. Перевернув фото тыльной стороной к себе начал выводить: «На добрую память…
- Имя, - бросил он ей отрывисто.
- Моё?
- Свое я вроде бы еще не забыл, - с сарказмом заметил он.
- Ирия.
«На добрую память Ирии от случайно зашедшего в гости путника темпоральных дорог» слегка высокопарно написал он и поморщился от самого себя. «Павлин ты и есть павлин, Захарушка, но какие у нее оказывается большие и красивые глаза» подумал он, но возвращая фото, вслух произнес сухо и официально совсем другое:
- Скажите лейтенант, служба информации и контроля находится, как и прежде в левом крыле на втором этаже?
Та поспешно закивала.
- Не подскажете, кто там сейчас руководит? Раньше там был, насколько я помню, Герард …Публиевич, - с заминкой произнес он, ибо не сразу вспомнил отчество руководителя информатория. – Все-таки почти тридцать лет минуло…
- Да-да. Он самый, - опять поспешно закивала она и при этом улыбка осветила и без того светлое личико девушки. – Только он не любит когда его называют с отчеством Публиевич. Он предпочитает Петровича.
- Отчего так? Вроде бы не замечал за ним раньше такого.
- Да его однажды пригласили в школу, прочитать детишкам начальных циклов несколько лекций по теме краткого курса общей историографии Земли от сотворения мира до настоящего времени. Сами понимаете, тема хоть и интересная, но в его изложении выглядела довольно скучновато. А дети… они такие непосредственные. Вот и стали его дразнить то «Бублиевич», то «Бубликович», - прыснула Ирия в подставленную ко рту ладошку. – Только вы все равно его на месте не застанете.
- Почему?
- Он взял творческий отпуск на пять лет для написания своего эпохального труда «Применение глобальной хронологии как способа уточнения исторически значимых событий». - Охотно и без малейшей запинки выдала пояснения на его вопрос секретарша.
- И кто же вместо него?
- Левушка. Заместитель. Он тоже хороший, - еще больше расцвела улыбкой словоохотливая девица.
Лейтенант продолжала еще что-то щебетать своим милым голоском, но мысли полковника уже уносили его в глубины памяти. Несмотря на то, что о местным меркам их знакомство было совсем недавним и контакты носили спорадический характер, Захария сразу вспомнил этого высокого и нескладного парня, вечно поправляющего спадающие с носа очки в толстой роговой оправе и такими же толстыми линзами. Как и у любого ангела из «обращённых» у него была возможность устранить этот физический недостаток, стоило только захотеть, но он почему-то пренебрег такой возможностью и по не вполне понятным причинам предпочел остаться близоруким. Он попал в Рай не так давно. Почти что вчера по местным меркам. Из блокадного Ленинграда. Будучи студентом физтеха и белобилетником, он остался в институте, отказавшись от эвакуации, где продолжал работу по размагничиванию кораблей Балтфлота. Умер от голода в феврале 42-го, отдав свою пайку дошедшей до крайней степени истощения девочке, соседке по квартире, оставшейся сиротой. Весь его вид, как нельзя соответствовал его имени. «Бессребреник» от науки, мало обращающий внимания на свой внешний вид, мечтательно-созерцательный характер, которого вкупе с неуемной жаждой познания глубинных законов Вселенной, лишенный каких бы то ни было амбиций, составляли основную черту его характера. Часто забывающий поесть, и вечно теряющий свои очки, он обречен был на коллективное шефство женского персонала службы информации над собой, ибо не вызывал к себе никаких иных чувств со стороны «слабого» пола кроме как материнских. Такие как он никогда не становились взрослыми. Из поры своего юношества невообразимым образом проскакивая возраст мужества и зрелости сразу в старость. Захария сразу подумал, что Петрович руководящий информационной службой, уходя в отпуск, нисколько не ошибся, назначая на свое место Левушку. Такие не подсиживыют. Воспоминания о Левушке наполнили его положительными эмоциями. Возвращаясь в действительность, он широко улыбнулся. Широко и искренне, едва ли не впервые за все утро:
- Так значит, говорите, вас зовут Ирия?!
Она слегка отпрянула, вскинув свою хорошенькую головку, словно молодая лошадка перед неожиданно опустившимся шлагбаумом и округлив глаза, еле слышно проговорила:
- Да. Ирия.
- Ирия, - повторил он. – Какое красивое имя. И сами вы очень красивая.
- Спасибо, - чуть слышно произнесла она. При этом лицо ее залилось краской, будто ее окунули в кипяток. Озадаченная неожиданным комплиментом, она никак не ожидала, что знаменитый герой, полковник и кавалер множества наград обратит на нее свое внимание, восхитившись ее прелестными чертами лица. А уж о том, что он поинтересуется ее именем, не могло присниться даже в самом заветном сне.
- Ирия, я запомню ваше имя. И мы обязательно с вами встретимся. Правда, ведь?! – проговорил он, глядя ей в самые зрачки.
- Вы, правда, этого хотите?! – в ее глазах светились одновременно удивление и надежда.
- Да. Я правда этого хочу, - повторил он.
После этих слов так резко повернулся, что лежащие на столе бумаги испуганной стайкой белых голубей попыталась взмыть вверх.

IV

Выйдя из приемной, он не стал повторять экспериментов по пешему хождению в коридорах учреждения, а просто нашел глазами ближайший оранжевый круг телепорта и направился к нему. Встав в круг и закрыв глаза, мысленно представил себе конечный пункт назначения. Уже через мгновенье он стоял перед огромной стеклянной двойной двухстворчатой дверью с табличкой «Служба контроля. Операторская № 1». Шагнул к двери. Та, при его приближении, послушно разъехалась в стороны. В ушах сразу послышался монотонный на грани восприятия гул от работающей аппаратуры. Это было большое и светлое помещение с полами, автоматически всасывающими пыль. Все пространство помещения, кроме узких проходов, позволявших передвигаться в некоторых местах только бочком, было заставлено пультами, стендами, компьютерными столами со стоящими на них «навороченными» ЖК-мониторами. Пульты моргали разноцветными огоньками и издавали пощелкивания. За столами сидели в застывших позах и прильнувшие к бинокулярам сотрудники. Кто-то интенсивно возил «мышкой» по столу, не отрываясь от экранов. «Как это наверное скучно, проводить целые дни , подглядывая за чужой жизнью. Чесс слово, Дом-2 на выезде» - с какой-то внутренней неприязнью подумал он. На него никто не обращал внимания. Полковнику было нелегко со своими крыльями протиснуться в этом пространстве, но вздохнув и поплотнее подобрав и сложив за спиной свой ангельский атрибут, двинулся по извилистому маршруту в самый конец зала, где за стеклянной перегородкой маячила долговязая фигура Левушки. Путь до него был тернист и извилист, поэтому к перегородке Захария добрался только минут через пять. Прежде чем войти, Захар побарабанил по стеклу. Левушка обернулся на стук и в первое мгновение не узнал приятеля, близоруко щурясь и поправляя очки, но потом, будто припомнив что-то родное, но давно позабытое, радостно заулыбался и замахал рукой, призывая зайти.
- Левушка! Здравствуй, здравствуй, дорогой!
- Здравствуй-здравствуй, Захар! – сократив имя вошедшего, воскликнул он, на что последний нисколько не обиделся. Они крепко, в четыре руки поздоровались друг с другом. – А я тебя не признал сразу-то! Прости, что проморгал твое возвращение. Ты когда вернулся?!
- Сегодня. Утром.
- Ого! И даже на реабилитации не остался?!
- Да какой там, остался…,- вяло отмахнулся он. - Что ты говоришь?! Сроду не любил валяться на пуховиках. Просто операция завершилась внештатно.
- Что?! Координаторы намудрили?
- Да нет. Там, понимаешь, объявился вдруг неучтенный фактор, - явно не горя желанием вдаваться в объяснения сказал Захария.
- Не может такого быть! Я знаю этих ребят. У них форс-мажор это из области статистической погрешности с плавающей запятой…
Захария не дал развить тему о случайностях, прервал очкастого умника:
- Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, - скороговоркой процитировал он Шекспира, умалчивая о том, что именно он и был этим неучтенным фактором.
И тут же продолжил, не давая собеседнику сесть на своего любимого конька:
- Вот я за этим к тебе и пришел.
И он вкратце рассказал ему обо всем, что натолкнуло его прийти к нему.
- Эээ… я собственно даже и не знаю, чем же я могу тебе помочь? – проблеял тот, внимательно и не перебивая рассказчика.
- Можешь дарагой, все можешь! Вах! – с деланным кавказским акцентом заулыбался Захария.
- Да я разве против?! Пожалуйста. Все что могу-с…
- Можешь! - еще раз, но уже голосом куда более серьезным подтвердил он. – Мне сейчас до зарезу нужно кое-что посмотреть. Сможешь организовать?
- Ну, зачем же организовывать?! Операторы все заняты пока, - и встретив умоляющий взгляд друга продолжил, - поэтому воспользуемся моим сканом, - и он кивком головы указал на чемоданообразный аппарат с торчащим из него каучуковым раструбом бинокуляра. Сел на стул, выдвинул поддон с клавиатурой, попутно разминая пальцы рук.
- Место?
- Самара. Пугачевский тракт. Район детского сада номер 269. Угол с Ново-Молодежным переулком. Более точных координат не знаю.
Левушкины пальцы замелькали по клавиатуре дробью барабанных палочек. Дернул головой в знак того, что предъявленной информации вполне достаточно.
- Время?
Захария потер, вспотевший вдруг лоб.
- Время говоришь?! Ну… минут без пятнадцати восемь, может чуть больше, по местному, - ему очень не хотелось, чтобы кто-то видел сцену разыгравшейся драмы, хотя знал, что все уже отснято, задокументировано и направлено куда следует.
Левушка кивнул и приник раструбу. Наступила тишина. Захария боялся даже дышать. Левушка тоже сидел, не пытаясь шевелиться, словно охотник в засаде. Минуты текли мучительно долго. Наконец Захария не выдержал:
- Ну что там?!
- Тебе с какого момента: до столкновения, во время столкновения или после?
- После! Сразу после…
- Хорошо. Вот тебе картинка через минуту после столкновения. Не возражаешь, если я выведу картинку на монитор? - спросил Левушка и начал вставать, уступая свое место Захарии. Тот не возражал.
Полковник, как-то робко покосился, на встающего с места Левушку. Волна неожиданного холода вдруг прокатилась мимо и внезапно отступила. Она унесла с собой весь предыдущий энтузиазм, который разом куда-то улетучился. А еще он почувствовал на себе чей-то чужой и взгляд. Кожей затылка он научился чувствовать злые глаза ваххабитских снайперов в горах Кавказа. Оглянулся. Как и следовало ожидать, никого кроме них с Левушкой в выгородке не было. «Так начинается шизофрения» - с грустью подумал он. С опаской занял освободившееся место. Потом глубоко вздохнул, как перед нырком в ледяную прорубь на Крещение и приник к бинокуляру. На «своё» тело, отброшенное мощным ударом бампера и лежащее неопрятной кучей тряпок метрах в пятнадцати от столкновения, Захария взглянул лишь мельком. Все его внимание привлекло то, что происходило на противоположной стороне тротуара, где уже начала собираться немногочисленная кучка суетящегося народа. Судя по суетливым движениям присутствующих и то, как они пытались подручными средствами оказать первую помощь девочке, «скорая» и полиция, еще не успели прибыть на место разыгравшейся трагедии. Кто-то снял с себя пиджак, пытаясь подсунуть его под тельце ребенка, у кого-то нашлась бутылка с минералкой и носовые платки, которыми пытались осторожно стереть кровь от ссадин, кто-то яростно нажимал на кнопки своих сотовых, вызывая МЧС. Захария осторожно подкрутил верньер, увеличивая картинку. Он хотел разглядеть Инессу, но из-за обступивших ее со всех сторон, сделать это было довольно сложно. Правда, один неприятный типчик неопределенного возраста и в белом костюме и темных очках, совсем кстати, засуетился, аккуратно расталкивая толпящихся и все время приговаривая при этом: «Граждане, не толпитесь! Граждане расступитесь! Дайте ей воздуху!». Это в какой-то мере помогло Захарии лучше разглядеть дочь. Стоявший сзади Левушка надел на него наушники. В уши сразу потек людской гомон. Как всегда, большинство женщин причитало не по делу, а мужчин с серьезным глубокомыслием строило версии произошедшего. И лишь немногие из них были заняты реальным делом. Молодая женщина, встав коленями на асфальт, приподняла голову девочки и, не переставая говорить что-то ободряющее поила ее из горлышка пластиковой бутылки, а мужчина средних лет, явно как-то связанный с медициной, присев на корточки отмахиваясь от подаваемых со всех сторон платков, довольно профессионально ощупывал тельце пострадавшей спрашивал где болит и как. Наконец аппаратура позволила Захарии приблизить изображение настолько, что он сумел разглядеть полные муки и боли глаза Инессы смотрящие куда-то вдаль. Как ни странно, в них не было слез. И хотя он знал, что она у него не из плаксивых, все равно было немного странно наблюдать упорно не желавшего плакать ребенка. И тут он заметил, что ее губы шевелятся, явно повторяя какое-то слово. Он до упора крутанул колесико, регулирующее громкость. Сквозь гул людских голосов до него явственно доносилось: «Папка! Папка!» Вне себя от возбуждения он не удержался и закричал в ответ:
- Я здесь! Доча! Я тут! Ты меня слышишь?!
- Она не слышит тебя, - раздался сквозь наушники до тошноты спокойный голос Левушки и его рука мягко, но твердо легла на его плечо. – Она не может тебя слышать, сколько ни кричи. Между вами время и пространство, а это больше чем Вечность.
И тут она неожиданно повернула голову в сторону Захарии, как будто услышала его голос. Это было невероятно. Ее глаза смотрели прямо на него. Она его УВИДЕЛА. Он готов был поклясться в этом чем угодно. Это было невозможно и противоречило всем научным постулатам, но она его ВИДЕЛА или, по крайней мере, ощущала. Ее зрачки расширились, а губы тронула чуть заметная тень улыбки. Губы девчушки опять слабо вздрогнули. Ему показалось…, да что там показалось, он был просто уверен, что она в ответ на его призыв явственно произнесла слово «слышу». В толпе опять возникла какая-то суета. Это подъехала «скорая». Замелькали белые халаты, носилки… Как ни пытался он больше не мог встретиться глазами с дочкой. Ее быстро положили на носилки, которые также быстро втолкнули внутрь белой «Газели» с красными крестами на дверцах. Больше смотреть было не на что. Захария вскочил со стула, на ходу срывая наушники:
- Ты это видел?! Она слышит меня! Видит!
- Видел. Я все видел. Но уверяю тебя, ты ошибаешься, - голос Левушки до странности был спокоен. Видно было по нему, что он крайне сочувствует приятелю, но годы, проведенные в работе наблюдателя принесли с собой привычку лицезрения «душещипательных» сцен и несколько очерствили его характер от переживаний в сторону научных познаний. Так себя ведут обычно старые и опытные хирурги за плечами, которых не только тысячи спасенных, но и порой целые кладбища.
- Но как же?! Она ведь явно смотрела на меня и назвала меня!
- Видишь ли, Захар…, - тут он снял очки и подышав на стекла стал их протирать влажной салфеткой, которую всегда носил с собой в кармане. – Мы здесь наблюдаем типичную картину феномена «долгого ожидания». Ты, ведь, наверное, и сам не раз сталкивался с этим феноменом, когда, например, долго ждал какого-то очень для тебя важного звонка по телефону. Ты звонка ждешь-ждешь, а его как назло все нет и нет. И тогда тебе начинает казаться, что он зазвонил. Ты хватаешь трубку, но тщетно. Звонка нет. Звонок прозвенел не наяву, а у тебя в воспаленном от долгого ожидания мозгу.
- Но ведь я ясно видел, и ты, кстати, тоже, что она обернулась на мой зов!
- Захар, успокойся и подумай. Мало того, что между вами расстояние во много парсеков, так вы еще с ней и существуете в разных временах. Я удивляюсь, что мне приходится объяснять тебе эти элементарные вещи. Но даже если отбросить в сторону все законы физики и на миг окунуться в дикий клерикализм и «поповщину», то, что она могла увидеть? Заднюю крышку ПВ-стереоскопа ? – он кивнул на аппарат. – Я уж молчу о том, что событие то уже произошло. И не каких-то пять минут назад, а несколько часов. Когда ты якобы разговаривал с ней, она уже наверняка лежала в больничной палате. И наконец, не забывай, что биологически ты ей не отец, да и портретного сходства с ним у тебя никакого нет, - заявил он, воздевая на нос очки, словно флаг над поверженным Рейхстагом.
Последний довод показался Захарии убийственным, и он как бы отряхиваясь от него, замотал головой:
- А наше существование не кажется тебе, по твоей логике, антинаучной утопией? Или того хуже, болезненными судорогами мозговых извилин Всевышнего?! - и как бы невзначай шевельнул при этом своими большими крыльями, что, впрочем, не укрылось от взгляда ученого наблюдателя и отразилось в его усмешке:
- Ничуть, - флегматично отреагировал он. – Тут все как раз ясно и вполне укладывается в теорию о преобразовании и переходе одних материальных веществ, в другие, в другом, правда, качестве, и на уже другом уровне. А крылья свои, которыми ты так энергично трясешь у меня перед носом, - он кивнул на собеседника, - ты, выйдя отсюда, отстегнешь и аккуратно положишь в бытовке, где будешь переодеваться.
- То есть ты отрицаешь Бога как такового!? Я правильно понимаю твои рассуждения? – нервно передернув крыльями, спросил он.
- Нет. Не правильно. Я не отрицаю Бога, ибо это было бы глупо, видя повсюду следы его бурной деятельности. Просто я не фетишизирую его, как это делают многие из нас.
- ?!
- Нет-нет. Не надо на меня смотреть как на умалишенного еретика. Я не обожествляю Бога. Я просто ставлю его на более высокую ступень развития по сравнению с нами.
- Ну, спасибо тебе, Левушка…
- За что?
- Хотя бы за то, что ты Его вовсе не отрицаешь! – и не сдерживая эмоций воскликнул. - Мать моя, женщина! Ну, где бы я еще мог услышать такие слова как не в Раю?!
Левушка неопределенно пожал плечами:
- Да я, в общем-то, и не скрывал никогда того, что я гностик.
Захария покачался с носков на пятки и уже успокоившись, чуть усмехнувшись произнес:
- Ладно, гностик ты наш кондовый и русопятый, не в службу, а в дружбу, посмотри, пожалуйста, каково ее физическое состояние на данный момент.
Левушка кивнул, сел на стул и опять стал нащелкивать клавишами одному ему понятную тарабарщину. Через несколько мгновений, из небольшого ящичка, расположенного слева от ПВ-стереоскопа, показался с тихим жужжанием кончик узкой бумажной полоски. Левушка ловко ухватил его и вытащил на свет. Быстро пробежав глазами по колонке черточек и закорючек, выдал бубнящей скороговоркой:
- Ничего страшного. Вывих голеностопа, видимо в результате неудачного приземления. Сотрясение головного мозга средней тяжести, сопровождающегося парой гематом. Несколько ссадин на руках и ногах. Общее околошоковое состояние из-за перенесенного стресса. Вот и все в принципе.
- Это не опасно?! – с тревогой в голосе спросил Захария.
- Да нет. Вывих вправят, вколют магнезию, в больничке сделают укол от столбняка. На голову – холодный компресс. Ссадины смажут чем-нибудь типа «зеленки»… Хотя нет. Зеленку признали небезопасной. Чудаки, право слово. В общем, не волнуйся. С ней будет все в порядке.
- Ладно, - еще раз повторил Захария. – Спасибо тебе, Левушка. С меня причитается. И это…, - добавил он, уже открывая стеклянную дверь перегородки, - Ты уж прости меня, если я что не так брякнул. Сам понимаешь…
- Ступай-ступай, адепт веры. Знаю я вас полевых агентов. Все вы, психи конченные.
Захария вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Левушка пристально и с напряжением смотрел тому вслед. Едва дождавшись, когда приятель, лавируя между столами и пультами, выйдет из помещения, временно исполняющий обязанности начальника службы контроля и наблюдения, резко развернулся и бросился к аппарату ПВ-стереоскопии. Там лихорадочно принялся отматывать назад время происшествия. Прижимаясь к бинокулярам, зачастил:
- Не может быть! Этого просто не может быть! Или мир сошел с ума, или мне в дурку пора!
При этом руки его мелко-мелко дрожали…

V

В отличие от Левушки, Захария, посетив службу наблюдения и контроля, наоборот обрел уверенность в конечной правоте своего дела. У него словно бы лишняя пара крыльев отросла за спиной. Он теперь знал, как и что нужно сделать для достижения намеченной цели. А цель у него была прямая как стрела и единственная как последняя надежда – быть рядом с дочерью. Он даже внутренне как-то слегка расслабился от того, что в его голове гудящей с самого утра от забот, переживаний, дипломатических выкрутасов с начальством, наконец-то все «устаканилось». Теперь следовало успокоиться, отдохнуть и наметить будущий план действий. А для этого нужно было посетить еще одно место – самое бюрократическое место в Раю и называлось оно «бухгалтерией».
Отыскав глазами, ближайший круг телепортера, встал в его центр, и зажмурившись мысленно приказав ему доставить себя в указанное место. Через долю секунды он уже стоял напротив еще одних громадных, но распахнутых настежь дверей золоченых дверей из которых то и дело входили и выходили толпы галдящих сотрудников с большими и маленькими крыльями за спиной. От непрекращающегося потока хлопавшей беспрестанно крыльями братии, образовался стойкий и довольно упругий поток воздуха и на его фоне грозная записка написанная красным фломастером и прилепленная возле дверей на скотч гласившая: «Закрывайте за собой дверь, лишенцы! У нас сквозняк!», смотрелась жалко и глуповато. У кого-то из входяще-выходящих были озабоченные и хмурые лица, а у кого-то наоборот лица светились ангельской безмятежностью. Причем, как заметил новоявленный полковник, довольные лица попадались чаще у выходящих из оного места, чем у входящих туда. «Ага… это я удачно зашел», - почувствовав себя на миг Жоржем Милославским хмыкнул он про себя. Стоять и ждать когда толпа страждущих рассеется не было никакого смысла, поэтому глубоко вздохнув и растопырив руки в локтях, он подобно ледоколу «Арктика» двинулся на штурм цитадели бюрократии и волокитства. При этом вид он на себя напустил решительный и бескомпромиссный. Как бы это могло не показаться странным, но такая, казалось бы, не любящая, по сути своей, никаких новинок, организация, как бухгалтерия, поразила Захарию своей инновационностью. В большом и светлом помещении все ему напоминало так хорошо знакомые по Земле конторы крупных банков или МФЦ. Здесь он реально ощутил, как прошло более тридцати лет с момента получения своей последней зарплаты. «Тьфу-тьфу, крайней»,- резко одернул он самого себя. «Если что и сближает людей и ангелов,так это неизбывное чувство суеверия», - усмехнулся он. По периметру громадного холла располагалась целая вереница приоткрытых и пронумерованных окошек, за которыми, по всей видимости, сидели бухгалтеры и кассиры. В центре холла под потолком висели экраны с часто меняющимися цифровыми значениями. Там же, в центре под экранами, расположилась стойка, за которой сидели молоденькие ангелицы. Высмотрев одну из них, которая только что освободилась от предыдущего клиента он подошел:
- Ммм… девушка, будьте любезны, не подскажете, куда мне обратиться…? Дело в том, что я только что из командировки и поэтому еще не совсем освоился.
Та быстро оглядела его, и на ее миловидном с приятными ямочками от улыбки лице отразилось внимание и любезность. Низким, чего он никак не ожидал от такой молодой особы, но бархатно-обволакивающим голосом она поинтересовалась в свою очередь:
- Позвольте узнать, товарищ полковник, сколько лет вы провели в командировке? – ни тени подобострастия не слышалось в ее чарующем голосе.
- Тридцать лет, примерно. А что, я очень плохо выгляжу?! – немного обиделся он.
- О нет! Что вы!? Просто, как вы уже увидели, у нас тут ничего не стоит на месте. Мы шагаем в ногу с прогрессом и за тридцать лет шагнули далеко вперед.
- Ну да,- козлом проблеял, соглашаясь с ней, Захария.
- Да, - подтвердила она, все так же улыбаясь. – Поэтому мы с вами сейчас пройдем идентификацию для получения дебетовой карты.
Она встала с крутящегося стула и вышла из-за администраторской стойки.
- Идемте за мной, пожалуйста.
Он покорно двинулся за ней, попутно отмечая грациозность ее походки. Вскоре они подошли к небольшому терминалу наподобие тех, что всегда стоят в банках.
- Товарищ полковник, приложите свои ладони к экрану терминала.
Он приложил свои ладони к экрану и не отрывая рук оглянулся на сопровождающую. Та стояла сфинксом, скрестив руки на груди. Тем временем экран быстро-быстро заморгал, что-то в нем тихо зажужжало и из него выдвинулось устройство чем-то отдаленно напоминавшее перископ подводной лодки. Рукоятки «перископа» откинулись в стороны. Он опять беспомощно оглянулся на девушку.
- А теперь положите руки на рукояти, а лицом прижмитесь к тубусу- нам надо зафиксировать вашу сетчатку глаза, - наставительно продолжила она.
- О как! Как в швейцарском банке, - сказал он, без возражений выполняя ее команды.
- Лучше, - уже без улыбки произнесла она. – Гораздо лучше.
Экран вспыхнул еще раз и на нем загорелся транспарант: «Идентификация пройдена». А дальше пошла бегущая строка: «Добро пожаловать. Мы рады, что Вы воспользовались нашими услугами».
Из щели терминала высунулась бумажка. Девушка вытащила ее и передала Захарии. На одной ее стороне была написана цифра «18», а на другой «103».
- Это номер обслуживающего вас оператора,- сказала она, указывая на цифру 18. - Теперь по всем возникшим вопросам вы можете обращаться непосредственно к нему. А цифра 103 это ваш ИНК – индивидуальный номер клиента.
- Да у меня к нему только один вопрос, да и тот сугубо меркантильный,- усмехнулся он.
- Я поняла вас, - она подошла к терминалу и что-то быстро стала набирать на его клавиатуре. – У нас сейчас, как вы уже, наверное, успели понять, деньги наличными не выдают, поэтому все перечисления и расчеты идут с использованием карт, - она с интересом посмотрела ему в глаза, - Вы банковской картой пользоваться умеете?
- Обижаете, девушка! Россия – это вам не медвежий угол! – слегка насупился он.
Она улыбнулась ему в ответ:
- Прошу вас, не обижайтесь. Россия - очень большая страна и «медвежьих углов» у нее хватает, я же не знаю, из какого именно вы вернулись.
- Могу рассказать…, - принял он ее игру.
- Ооо! Звучит многообещающе… Меня зовут Ксанта и я сегодня работаю до четырех, - кончик ее язычка медленно сделал круговое движения по губам.
Захария почувствовал, что покраснел как рак в кастрюле. «Что это сегодня со мной? Мне нравятся все девушки вокруг. Это не есть хорошо. Неужели это результат длительного воздержания с Оксаной?!», - подумал он, тут же отметив для себя неприятную схожесть имен со своей бывшей, но вслух сказал:
- Не обещаю, но постараюсь.
- Постарайтесь, товарищ полковник, - томно и нарочито притворно вздохнула она, и уже совсем развеселившись, продолжила. – А пока я вас провожу к нужному окошку.
Нисколько не смущаясь, она бодро сунула ему под локоть свою руку и потащила в дальний конец зала. Девица в росте мало чем уступала ему, поэтому идти с ней было легко и приятно. Он поймал себя на мысли, что уже и не припомнит, когда вот так вот под ручку гулял с собственной женой, не говоря уже о других представительниц слабого пола. Он все время что-то порывался спросить у нее, но мысли в голове путались, и он не решился продолжить разговор. До нужного места добрались за пару минут.
- Вон, - кивнула она на окно под номером 18, возле которого уже стояло два ангела. - Я послала запрос, так что следите за табло. Как только высветится ваш номер, так можете подходить.
- Очень вам благодарен, Ксанта! Вы представить себе…
- Могу, - перебила она его со смехом. – Так не забудьте, что обещали мне сегодня рассказать о ваших приключениях,- и она требовательно заглянула ему еще раз в глаза.
- Расскажу, - не стал и он отводить с нее своего взгляда.
Она еще раз улыбнулась и развернувшись стала медленно, будто чувствуя своим женским нутром, что он пялится на нее, как половозрелый подросток во все глаза, удаляться от него походкой «раненого верблюда», что, как известно, во все времена радовал мужской взор. Долго ждать не пришлось. Через минуту пара ангелов отошла от окна, а еще через минуту на табло загорелся его номер. На него почему-то напало игривое настроение и, просунув голову в окно, он с запыхавшимся, как будто после долгого бега голосом почти проорал:
- Моя фамилия - Итого! Я за зарплатой! Где тут расписаться?!
Но то ли у его шутки была слишком длинная борода, то ли он сам нарвался на такого же шутника, во всяком случае, не такого оборота событий он ожидал. Сидящий за столом ангел неопределенного возраста поднял на него свои глаза и радостно прокричал в ответ как своему старому и долгожданному приятелю:
- Итого? Итого говорите?! Так вот ты где! Попался! А мы-то тебя по всем райским кущам обыскались! Тут на тебя исполнительный лист пришел! Задолженность по алиментам на троих детей за сто пятнадцать лет! Ну, уж теперь-то не отвертишься, милок!
От неожиданности происходящего, Захария хотел что-то возразить, но поперхнулся:
- Я не… эээ…
- Ребята! – закричал в упоении кассир, повернувшись к кому-то там, в глубине помещения, – Хватайте его под микитки! Щас ты у нас и пИсать и расписываться будешь!
Наконец прокашлявшись и уже багровея от натуги, Захария проорал в ответ:
- Да вы что?! Совсем охренели?! Я же пошутил! Не понятно, что ли?! Вот мой номер! – он стал совать бумажку в окно, одновременно пытаясь пролезть в него целиком.
Из-за спины ангела-кассира раздался дружный мужской хохот. Захария, запоздало поняв, что его банально разыграли уже начал приходить в себя. И чтобы шутники не слишком зазнались от того, что провели полковника за нос, как мальчишку уже повеселевшим голосом ввернул:
- Ну что, школота, славно я вас разыграл?! Небось уже лет сто не смеялись так?! А то я смотрю, совсем уже зачахли на своей работе! – подмигнул он. – Неужели вы и впрямь думали, что я испугался?!
- Тай, хто ж його знаэ ?! – перейдя на малоросский суржик, пожал плечами сразу как-то поскучневший кассир, принимая от Захарии бумажный талончик.
Бодро простучав по клавишам персоналки короткую дробь, и внимательно изучив информацию отображенную на дисплее, кассир-оператор сделав полуоборот негромко сказал кому-то:
- Мыкола, будь ласкив, принеси картку по сто третьему номеру.
Захар тут же отметил какое-то шевеление за спиной своего собеседника. Чтобы не стоять столбом в ожидании заветной карточки и как-то скрасить это время спросил:
- Эээ… уважаемый, вы случайно не с Украины будете?
- З Конотопу я, - моментально ответил тот и тут же добавил в свою очередь, - А вы не бували до Конотопу ?
- Ни-и, - попытался принять его манеру говорить Захар, - Тильки в Харькиве, тай и то произдом .
- И як тамо ?
- Дуже гарно было. Вишня цвите у садах. Правда це було давно. Двадцать рокив тому .
- А у нас у Конотопи огирки ростуть дуже солодки , - пошевелил тот ноздрями, словно вспоминая родной запах с огорода. По его речи и голосу, ностальгирующему о прошлом, Захария понял, что это прошлое было не так уж и давно. Воспоминания о прежней жизни, преследуют «обращенных» первые лет тридцать-сорок, и лишь приблизительно после окончания этого периода начинают блекнуть и покрываться легкой патиной грусти.
Тем временем принесли карточку. Вернее большой бумажный пакет. Служащий передал пакет Захарии. В пакете лежала карточка и сложенный пополам лист бумаги. Полковник развернул лист. Это была банковская выписка с его индивидуального счета. В ней скрупулезно были подсчитаны все причитающиеся за почти тридцатилетний период суммы к выплате, включая отпускные, командировочные, пайковые, компенсационные, наградные и еще невесть какие. Выписку венчал сиреневый оттиск круглой печати со стилизованным изображением «рога изобилия» в центре и размашистая подпись главного бухгалтера с более чем красноречивой фамилией – Абрамович Иван Мойшевич. От обилия цифр рябило в глазах так, что он поначалу с трудом смог их зафиксировать на одном месте. Наконец собрав в кучу зрачки, глянул в самый низ. Там значилась совершенно сумасшедшая, по мнению Захария сумма. Сто шестьдесят четыре с лишним миллиона райалов делали его поистине Крёзом местного пошиба. И хотя он знал, что тут деньги, заработанные им не только за последнюю операцию, а за все годы «длительной и непорочной», все равно, сумма была просто аховой. «Вот что значит никогда не интересоваться собственным финансовым положением», - подумал он. Да и когда ему было думать о нем, если он не вылезал из командировок. Насколько он помнил, ни один отпуск, положенный после каждого возвращения он как следует, не использовал до конца, срываясь в очередное перевоплощение от повседневной хоть и райской, но все же немного скучной жизни. Теперь он до конца понял мотивы настойчивости Ксанты и ее любопытства по поводу сроков его последнего пребывания на Земле. Невольно помотав головой, подумал: «Даже имея за спиной ангельские крылья, женщина не перестает быть в душе чертовкой».
- Ну, що тамо ? – нетерпеливо поинтересовался райский хохол.
- Богато, - солидно и лаконично ответил Захария.
Сложив опять бумагу с выпиской в конверт, достал оттуда пластиковую карточку стандартных размеров. Повертел ее в руках. Карточка переливалась всеми цветами радуги. Наверху ее золотыми буквами славянской вязи шла надпись «Русский филиал Райского Центрального Банка». Внизу карточки выпуклыми буквами было написано его имя. Еще чуть ниже располагался его идентификационный номер. На обратной стороне карточки была только черная магнитная полоска. Ни тебе номера карточки, ни срока ее действия. Все строго и лаконично. Имея опыт обращения с земными карточками, Захария поинтересовался по-русски:
- Скажите любезный, а как мне получить пароль и активировать ее?
- Тю-ю, скаженный! У нас не крадуть! Тож Рай, розумиешь дэтына, чи як ?! – насмешливо воскликнул он, и уже тоже переходя на русский, окончил более официальным тоном, - Активация не требуется.
- Гаразд , - буркнул Захария.
- Тоди иди .
- Дякую .
Захария сунул карточку туда же в конверт, развернулся и направился в сторону от окна, услышав за спиной беззлобное замечание:
- От бисов москаль …
Возвращаться для выяснения отношений не стал, махнув рукой, думая, что кассиру просто видимо в проеме окна, не видны его знаки отличия. Его почему-то стала угнетать мысль, что проходя мимо рецепшена, он опять встретит Ксанту. Напустив на себя вид крайне чем-то озабоченного, он резко прибавил шагу, намереваясь с ходу преодолеть возможные препятствия в виде услужливой администраторши. К его великому облегчению та стоя к нему спиной о чем-то живо вела беседу с какой-то невысокого роста ангелицей и поэтому не заметила, как он проскользнул вне ее поля зрения.
После бухгалтерии забежал на минутку в канцелярию, где быстро просмотрел последние приказы, нашел приказ, касающийся своей персоны и, расписавшись в его ознакомлении, и уведомив, что с сего момента находится в обязательном посткомандировочном отпуске, решил, что на сегодня с него хватит уже дел и беготни, а значит, пора и домой. Выйдя из помещения канцелярии, Захария быстрым шагом направился к ближайшему свободному кругу телепорта и уже через пару мгновений стоял в гардеробной. Народа в бытовке почти не было по причине разгара рабочего дня. Трудовая дисциплина была на высоте, и покидать рабочее место раньше положенного срока считалось дурным тоном. Там, в бытовке, отыскал свой шкафчик с детской переводной картинкой на дверце изображающей подмигивающего лисенка. Двери в Раю запирать было не принято нигде, поэтому он просто потянул створки шкафа на себя, и они готовно распахнулись, являя свое нехитрое содержимое. Положив конверт, который до сих пор держал в руках на одну из свободных полок, начал процесс своего разоблачения. Сначала достал и переложил на стоящий рядом табурет одежду, лежавшую в шкафу и дожидавшуюся его прибытия более тридцати лет. Затем отстегнул крылья, бережно уложив их на самую верхнюю полку. Потом снял тогу, аккуратно свернув ее и уложив на полку, расположенную чуть ниже. Немного повозился с сандалиями. Его всегда удивляла эта архаика. На дворе двадцать первый век, ракеты бороздят мировое пространство, а Устав службы предписывающий подобную форму обмундирования начальство ни в какую менять не хотело, мотивируя это тем, что образ ангела является каноническим, а посему разговоры на эту тему лишены всяческих оснований. «Блин, - с накатившим вдруг раздражением подумал он, - ну мало ли кому из троглодитов захотелось наделить своих первых кураторов этими нелепыми атрибутами?! Так что из того?! Все теперь должны из-за этого страдать?! Заворачиваться в эти нелепые и малофункциональные одежды, не имеющие карманов, поминутно думать о сохранности крыльев, шнуровать неудобные сандалии, которые надо носить на голую ногу, и которые жутко натирают пальцы». Впрочем, публично свой протест против устоев он предпочитал все-таки не выражать, ограничиваясь невнятным бурчанием, когда никого нет рядом. Наконец покончив с неприятной процедурой, приступил к облачению. Первым делом из вороха одежды, сваленной на табурет, достал уже довольно потертые джинсы. С удовлетворением отметив, что без всяких осложнений влез в узость штанин, а значит, за его телом был должный уход, раз он не похудел, не растолстел и сумел удержать себя в заданных рамках. Потом черед дошел до белой футболки с так хорошо всем известным изображением «команданте Че ». Футболка тоже не обтягивала и не висела на нем. И завершили облачение простые хлопчатобумажные носки с уже современной версией мужских сандалий, застегивающихся обыкновенной пряжкой. Встал с табурета, и опять подойдя к шкафчику, пошарил рукой в его глубине, доставая оттуда барсетку. В ней находились ключи от машины, личный коммуникатор – аналог земных телефонов стовой связи, наручные часы «Чайка» с браслетом и солнцезащитные очки в дорогой и модной тридцать лет назад оправе. Коммуникатор был деактивирован, часы стояли, ибо были механическими. Переложил из конверта в барсетку карточку, защелкнув на руке браслет и нацепив на нос очки, аккуратно прикрыл дверцы.
Так как гардеробная находилась на первом этаже невдалеке от центрального входа, то он не стал злоупотреблять возможностями телепорта, а просто, пройдя несколько десятков метров, вышел на большое крыльцо, попутно с легкой грустью отмечая отсутствие на своих местах традиционных бабушек-вахтерш, которых видимо уже успели заменить на электронные датчики.
Несколько мгновений постоял на крыльце, с удовольствием вдыхая свежий и ароматный воздух райских кущ. С крыльца оглянулся на здание, из которого только что вышел. Это было самое крупное строение не только в этой части, но и пожалуй всего Города. Длинное, пятиэтажное, четырехугольное в плане строение занимало собой весь квартал. Набитое изнутри новейшей технической аппаратурой, снаружи по фасаду имело облик схожий с каким-нибудь дворцом древнеримского императора. Неоднократно перестраиваемое и надстраиваемое, в соответствие с текущими нуждами, оно, тем не менее, сохраняло в неприкосновенности свой фасад. Архитекторы объясняли это желанием сохранить преемственность в восприятии на фоне окружающих его других построек. На улице было солнечно. Здешнее светило по своему спектральному классу ничем не отличалось от земного и вело себя точно также. Так было задумано Всевышним, и кто такой Захария, чтобы с этим не соглашаться?! Бодро пересчитав ногами ступеньки, сошел с крыльца и зашагал через дорогу, где находилась стоянка служебного автотранспорта. Подойдя к стоянке, тихо присвистнул. Тридцать лет назад она не была забита до отказа таким количеством транспортных средств. Куда не кинь взор, всюду стояли авто всевозможных марок и цветов. Он сначала даже растерялся, думая, что не сможет найти свою скромную «шоху » среди новеньких «консулов», «святогоров», «амуров» и «резидентов». Будучи на Земле он не видел таких даже на картинках журналов в качестве концепт-каров, а тут такое изобилие. «Неужели научились делать?!» – не веря самому себе, подумал он. На этом фоне диссонансом выглядела квадрига белоснежных, как первый снег коней. Начальник Шестого сектора был неисправим в своем стойком неприятии технических новинок. Возница распрягал удалую четверку, это значило, что шеф только что вернулся из какой-то деловой поездки. В Раю, с его развитой сетью телепортеров, вполне можно было бы обходиться и без этого архаического вида транспорта, но подавляющее большинство обитателей этого мира, принадлежали к выходцам с Земли, которые считали, и там у себя, и здесь, что средства передвижения, являются не только таковыми по сути, но еще и носят статусный характер. Они упорно держались своего мнения, и постепенно «заразили» этим и коренных обитателей. Люди, хоть и изменились внутренне, но по-прежнему оставались людьми со своими слабостями и привычками.
Напротив своего ожидания, машину он нашел довольно быстро. Его белая «ласточка» стояла почти у самого края второго ряда машин, и как показалось Захарии, с тихой и затаенной грустью ожидала своего заплутавшего в складках времени и пространства хозяина. Подойдя к ней, Захария первым делом любовно погладил машину по капоту. Под рукой как будто что-то встрепенулось. Словно старая и добрая лошадь, почуяв хозяина, потянулась к нему своими бархатистыми губами, тихонько пофыркивая и кивая головой. Обойдя вокруг, слегка попинал по колесам, проверяя давление в шинах. Осторожно открыл дверь. Не спеша сел, бросив барсетку на сиденье рядом. Сунул ключ в замок зажигания. Осторожно повернул. С первого раза «не схватилось». «Видимо сел аккумулятор, - с досадой подумал он. – Как-никак, а тридцать лет минуло. За такое время и сама машина могла сгнить на корню». Глубоко вздохнув, попробовал еще раз. Если бы умел молиться, то непременно бы сделал это. На сей раз, машина после поворота ключа подумала секунду, а потом как бы передернув невидимыми плечами, заурчала тихим и размеренным рокотом, словно домашняя кошка, что разлеглась на коленях. «Опаньки! Ну надо же! – сразу повеселел полковник. – Хотя чему это я удивляюсь?! Рай ведь!» Не торопясь отжал ручник, попутно напоминая себе об отсутствии в «шохе» автоматической коробки передач. Опустив стекло со своей стороны, пару-тройку минут поприслушивался к мерному урчанию мотора. С удовлетворением отметил отсутствие посторонних шумов в движке. Плавно отжал сцепление… Уже выруливая со стоянки заметил грузноватую «голосующую» фигуру, в которой по мере ее приближения узнал знакомого из отдела планирования операций . Остановился. Тот обрадовано метнулся к нему навстречу:
- Привет, Захария! Сколько лет, сколько зим?!
- Привет, Аверьян! Ты что тут голосуешь?! Безлошадный что ли?!
- Ага! Дал позавчера своей съездить к теще, так она ее при парковке умудрилась со всех сторон помять! Я как увидел… у-у-у… аж сердце зашло! – зажмурившись, помотал головой Аверьян.
- Запомните, коллега! – поучающе выставив вверх указующий перст, но тоном более насмешливым, чем назидательным произнес Захария. – Жена и машина должны находиться только в одних руках!
- Да, знаю-знаю. Вот отпросился у своего начальника на полчасика, чтобы в сервис заскочить, а то позвонили, сказали, что уже можно забирать. Я не хотел после работы – народу много. Я, конечно, мог бы воспользоваться телепортом, но у меня на него стойкая аллергия. После подобных перемещений у меня всегда тошнота и башка раскалывается. Тут недалеко. Так что? Подбросишь?
- Садись, - кивнул на сиденье рядом и закидывая барсетку на заднее сказал Захария. - Только дорогу показывай сам. Я только что с «поля». Чувствую, что за тридцать с лишним лет несколько подотстал от реалий.
Обойдя машину спереди, Аверьян открыл дверь и с обстоятельностью уместил свой немалый зад на сиденье рядом с водителем. Медленно тронулись.
- Отсюда по проспекту до пересечения с Медовой, а там направо. Я покажу. А ты разве не знаешь, где тут сервисы? Или забыл?
- Неа, - мотнул головой Захария. – Моя Ласточка, по-крупному, еще ни разу не ломалась, да и купил то я ее незадолго до отбытия.
- Понятное дело. Тем более в те времена далеко не у всех были машины, да и с сервисом дела обстояли, скажем так, не очень, - подмигнул Аверьян.
- Ну, Аверьян, рассказывай, какие тут у вас новости? – спросил Захария не столько из любопытства, коим никогда не страдал чрезмерно по причине природной флегматичности, сколько из желания просто поддержать ни к чему не обязывающий разговор.
- Да какие тут новости? – почесывая лоб, как бы в задумчивости вопросом на вопрос ответил тот. – Разве что поговаривают о нашем шефе…, - нерешительно начал он.
- Ну-ну, - подбодрил его Захария. – Продолжай-продолжай, тут все свои люди.
- А я что?! Я ничего. Просто говорят, что нашему прочат место в начальника ангельской службы объединенного сектора, если европейский и североамериканский упразднят. Типа заслуг не меряно, наград несчитано, кому как не ему возглавить эту службу в новом мега-секторе? Вроде как его уже вызывали наверх для предварительной беседы.
- А наш сектор как же? Опять на правах отдела что ли? Или вообще просто сольют воедино?
- Придумают и без нас что-нибудь. Не в этом суть.
- А в чем?
- А суть в том, брат, заключается, что в любом случае, руководящий аппарат увеличится. Количество помощников обязательно возрастет, и кто-то из них непременно должен будет курировать нас. И этот куратор до сих пор неизвестен. Во как! На кого шефу хозяйство оставлять?!
- То-то я смотрю, что он какой-то озабоченный. Вроде и радостно встретил, а сам все норовит в глаза заглянуть, как будто ждет чего-то, то ли ласки, то ли пенделя, - задумчиво проговорил Захария.
- Еще бы ему не заглядывать!? Ты же его «золотая» акция как-никак.
- Как так?! – повернув к собеседнику голову и вскидывая в недоумении брови кверху бросил Захария.
- А так! Ты головой то не крути, а на дорогу посматривай, а то тоже окажешься там, куда меня везешь.
- Не понял. Поясни.
- А что тут непонятного? Чтобы выбиться в начальники нового мега-образования, нужны заслуги. Да заслуг немало. При Гаврииле наш Шестой сильно поднялся. Из захудалого в передовики, оставив позади всех остальных. Ангелов в нашем секторе едва ли не половина от общего количества. А сам знаешь, где ангелы, там и «обращенные». Ниточка, как говорится, с иголочкой. А все благодаря кому? – вопросил Аверьян. При этом глаза его блестели весельем.
- Кому? – сделала непонимающий вид новоиспеченная «золотая» акция.
- Да таким как ты, балда! Вы, «полевые» всегда славились своей работоспособностью. А ты среди них едва ли не лучший. Сколько говоришь на твоем счету «обращенных»? Никак девяносто девять новых ангелов на твоем счету! Ни одной осечки! Кстати, я слышал, что тебя к полковнику представили?!
«Акция» хмуро кивнула в ответ.
- Тогда прими мои искренние… уж не знаю чего, - пожевав губами, произнес неспешно Аверьян, - То ли поздравления, то ли соболезнования. – И кстати, - продолжил он, - Несмотря на наличие нескольких замов, преемника то шеф себе, говорят, так и не сыскал, на случай своего повышения. Тебя, видимо, ожидал с победной реляцией. Чуешь, куда я клоню? – уже заговорщическим тоном прошелестел он.
- Чую, - хмыкнула акция.
- Что?
- Много званных, да мало избранных, - уже в раздражении фыркнул Захария.
- Ню-ню.
- Ты Аверьян не маши лисьим хвостом, а продолжай, - начал было закипать Захария.
- Хвост, между прочим, оказывается важнее, чем ноги и крылья! – заржал Аверьян, видимо вспомнив старый мультик.
- Давай-давай, не тяни, - морщась, словно от зубной боли просипел кандидат в преемники.
- Так вот. О чем бишь я? А-а, вспомнил. Заслуг немало, верно, но все они в прошлом. С чем идти? Чем козырять? Что предъявлять из ныне сделанного?! Вот он и роет под собой землю, аки пес алкающий, - неуместно ввернул он и после предостерегающего жеста Захарии продолжил. – А кроме тебя да еще нескольких таких же «стахановцев» и козырять-то по большому счету нечем. Статистика, я смотрел недавно, удручающая. За последние три десятка лет, количество новых ангелов сократилось больше чем на порядок! Это непорядок, прости за тафтологию. Что у них там происходит?!
- Что-что, да ничего, - бесцветным голосом проговорил полковник.
- В смысле, ничего? – недоумевающее спросил Аверьян.
И тут Захарию прорвало. Разом озлившись неизвестно за что на себя, на амбициозного шефа, на глупого болтуна, сидящего рядом, с трудом разжимая челюсти от внезапно накатившей ярости не произнес, а выдавил:
- Как тут, у нас, улицы еще не переименовывают?
- Н-нет, - озадаченно проблеял Аверьян.
- А там переименовывают! Причем, вовсю переименовывают! Города, улицы, предприятия. Историю!
- Историю?! Эт-то еще за-а-чем?! – округлив глаза и заикаясь от явного изумления, уставился на него Аверьян.
- Ну как же… В связи с новыми веяниями, «вскрывшимися историческими фактами», - скривился Захария, уже кляня себя за неконтролируемую вспышку гнева.
- Да нет, слава Богу! Всё, как и было. Я, признаться не сильно слежу за событиями. Ты же в курсе, наше дело маленькое – поступил приказ на внедрение, ищем подходящего реципиента, отрабатываем время и место, а дальше уже ваша епархия. За политической обстановкой не следим. Сразу готовим следующего. Правда, в последнее время работы поубавилось… А что, там кого-то не устраивают исторические факты и они решили заняться переписыванием истории?
Захария, уже начиная приходить в себя, нехотя кивнул:
- Да. И Матросов у них просто поскользнулся и упал на дзот, и самолет Гастелло сам свалился на вражескую колонну, а уж двадцати восьми панфиловцев так и вовсе не было. Миф видите ли. Я уж молчу о том, что у них Иван Сусанин никакой не герой, просто сам заблудился по пьяни, по их мнению.
- Да они что, ополоумели там все?! – неверяще воскликнул Аверьян. – Может еще скажут, что и Гагарин никуда не летал?!
- Не исключено, что в скором времени и скажут.
Полуобернувшись в возбуждении к собеседнику всем своим немалым телом, Аверьян буквально впился в собеседника своими глазами. Не отвлекаясь от дороги, Захария вновь кивнул. На несколько мгновений в салоне установилась абсолютная тишина. Потом Аверьян завозился на своем месте. Ему – одному из «райанцев» во втором поколении, рожденному от бравого гоплита войска Александра Македонского, с незапамятных времен перебравшегося в «русский» сектор и замученной в неволе золотоордынского плена рязанской крестьянки, офицеру ангельской службы, чем немало гордились его родители, было этого не понять. Немигающе уставившись в лобовое стекло, немного посопев, как бы самому себе вымолвил:
- Да-а-а. Теперь понятно, почему у нас стало меньше работы, - и немного помолчав, спросил. – И что же теперь с ними будет дальше?
Захария неопределенно пожал плечами:
- Даже не знаю.
- Ну, уж у нас- то такого точно никогда не будет, - и с внезапной яростью добавил. – Нет! Не допустим. И улица Героев-Панфиловцев останется и памятник Гастелло с Вечным огнем, и бульвар Матросова и подвиг Сусанина будем помнить вечно. Это они там забыли своих героев, а мы – нет, потому что наши герои живут с нами и среди нас. Это наши знамёна и мы их никому не отдадим на бесчестье и поруганье! - с пафосом, которого Захария от него никак не ожидал закончил он свою тираду.
- Не кипятись, Аверьян. Просто там сейчас смутное время настало. Впрочем, как и всегда было на Святой Руси, время от времени. Ничего. Устаканится как-нибудь.
После перекрестка, как и было велено, повернул направо.
- Куда сейчас?
- Прямо. До фонтана. А там, в переулок налево, и считай уже, что на месте.
Опять в салоне установилось обоюдное молчание, длившееся до самого конца поездки. Говорить не хотелось обоим. Да и разговоры сейчас были ни к чему. Приземистое и длинное здание автосервиса появилось как-то внезапно, словно вынырнуло из-за кустов акации, обильно росшей по обеим обочинам дороги. Движение тут было более чем оживленное.
- Давай я тебя тут высажу, не доезжая до входа? – предложил Захария. – А то боюсь, потом не развернусь на пятачке.
- Конечно-конечно. Спасибо тебе огромное, - рассеянно закивал Аверьян. Чувствовалось, что мыслями он был где-то далеко-далеко. Когда машина остановилась, тот потянул ручку замка на себя. Неловким медведем стал выбираться наружу.
Выйдя из машины, Аверьян, словно слепой нелепо потыкался в разные стороны, сделал несколько неуверенных шагов вперед, а потом резко обернулся к еще не успевшему отъехать приятелю. Подошел со стороны водителя, и неловко пригибаясь, быстро заговорил:
- Захария, друг, умоляю, скажи…, - запнулся, подбирая нужные слова, - Ведь есть хоть какая-то надежда, что это не навсегда, там у них?! Что времена мракобесия уйдут, и наши дети не будут плевать и испражняться на наши могилы, а? Иначе…, - опять запнулся он, сглатывая подступившую слюну.
- Что? Иначе что? – подтолкнул его Захария.
- Иначе нет смысла в нашем существовании! Да и в их тоже. Ведь всё! Всё пойдет прахом! И наши труды, и твои командировки. Они же погибнут! О чем там думают наверху? Неужели ничегошеньки не знают?
- Наверху-у? – протянул тот. – Наверху, как всегда – думают.
- И? – с надеждой в голосе спросил Аверьян.
Не желая окончательно портить настроение своему знакомому, Захария, старательно морща лоб, и делая паузы между словами, в нарочитом глубокомыслии произнес:
- Положение, конечно, серьезное… И кстати, не только в нашем секторе… Скажу даже больше… В нашем секторе дела обстоят куда лучше, нежели в других. А то, что я тебе сказал…гм… Там все общество находится на этапе ломки и больших перемен. Россия, по крайней мере, в пределах исторической обозримости, ведь и начиналась со смуты, когда по ее просторам волнами прокатывались дикие орды гуннов. И на моей памяти это уже не то седьмое, не то уже восьмое «смутное время». Иными словами, это ее перманентное, а проще говоря, привычное состояние, как бы дико это не звучало… В такие времена, ты сам знаешь, больше всего достается тем, кто не может ничего сделать в свою защиту. Ими становятся, как правило, невиновные, либо безответные, по причине своего умертвия, предки. Пережили семь раз, переживем и восьмой. Не впервой. Главное, - уже с уверенностью в голосе резюмировал он, - Они сами уже начали осознавать всю пагубность происходящего с ними. И здоровые силы, чтобы переломить ситуацию еще остались.
С последней произнесенной фразой с удовлетворением отметил, как по лицу Аверьяна скользнула робкая тень улыбки пополам с надеждой. И уже вконец почувствовавший себя пастором, читающим Катехизис нерадивым прихожанам, закончил:
- Силы эти пока еще немногочисленны и разрозненны, но думаю, со временем окрепнут и еще скажут свое веское слово. Поэтому расслабляться ни в коем случае нельзя, а продолжать бороться за каждого человека, за каждую душу.
- Спасибо, друг! – расчувствовался Аверьян и ничуть не стесняясь, смахнул нежданно набежавшую слезу. – Я знал, всегда верил, что этот наш труд не напрасен. Ладно, езжай. И спасибо еще раз, что подкинул.
Он в прощании махнул рукой, развернулся и уже более уверенной походкой зашагал по направлению к автосервису. Захария не стал отъезжать сразу, а еще немного постоял, глядя вслед удаляющемуся собеседнику. Ему и самому нужно было перевести дух и немного прийти в себя. «Уф-ф-ф, - отдуваясь, подумал он, - ну и напугал же я его». А еще немного погодя, произнес уже в полный голос: « А себя больше чем его». И с этими словами стал разворачивать машину. Надо было ехать домой. Теперь, когда он остался один и ему не надо было вести ни с кем беседы на актуальные темы, он решил получше рассмотреть Город, который он порядком подзабыл за время своего отсутствия.

VI

Тут необходимо сделать небольшое отступление. Оно может показаться несколько растянутым и довольно скучным, но вместе с тем очень информативным для лучшего понимания всего происходящего. Поэтому, на взгляд автора, следует немного подробнее остановиться на описании того места, которое всеми называлось Раем или Райскими Кущами. Рай или как многие называли его про себя «Земля-бис» был почти что копией своей сестры – Земли за некоторым исключением. Во-первых, он был во много раз больше своего земного аналога (в расчете на постоянное увеличение количества его обитателей и почти отсутствие естественной убыли по причине смерти). Во-вторых, в нем почти что не было зон непригодных к проживанию, за исключением небольших приполярных и полярных областей. В-третьих, несмотря на свои размеры, гравитационная составляющая искусственно созданного небесного тела была также искусственной, а посему ничем не отличалась от земной, и даже была чуточку меньше. В общем, Рай целиком и полностью отвечал своему предназначению.
Сообщество обитателей Райских Кущ, представители которого любили называть себя «райане» или «райанцы», являло собой некую сборную солянку. Коренными или как они сами себя порой прозывали «природными» были ангелы – нечто вроде военизированного подразделения, первыми из созданных Всевышним для контактов с землянами и переправке наиболее достойных из них в Рай с до сих пор до конца так и невыясненными целями. На весь Рай приходилось всего лишь несколько десятков тысяч «природных» во главе немногочисленной группы архангелов. Все они по праву пользовались неподдельным уважением среди всех обитателей. Процесс переправки и внедрения происходил путем сложного преобразования тела ангела в сгусток его сущности и внедрения ее в тела людей, называемых в обиходе «реципиентами», при достижении ими определенного возраста на Земле. Сливаясь с сознанием человека, ангел старался его склонить к «праведному» поведению, в соответствии со своими представлениями на данный счет. Далеко не всегда труды ангела венчались успехом, о чем и свидетельствовала сравнительная малочисленность райских жителей по сравнению ко всем жившим и умершим землянам.
Причем, если на ранних стадиях развития человечества, ангелы внедрялись поголовно во всех особей человечества в виду его малочисленности, то по прошествии времени, от подобной практики пришлось отказаться. Это произошло потому, что, во-первых, ангельских ресурсов явно стало не хватать, во-вторых, из-за их нерационального использования, ибо внедрение ангелов в первых попавшихся под руку отрицательно влияло на конечный результат. Эта проблема была решена сразу с двух сторон. Люди стали попадать в Рай помимо ангелов, так сказать, напрямую, а ангельская служба, после нескольких веков мучений с внедрением, наконец, нашла нужные алгоритмы для решения данной проблемы. Но об этом скажем чуть позже.
Ангел находился в контакте со своим человеком вплоть до кончины последнего. Если «темная» сущность человека одерживала победу над «светлой», то работа ангела признавалась неудовлетворительной и грозила ему неприятностями в виде переаттестации или в отказе, на какой либо срок в повышении очередного звания. Если же человек проживал отпущенную им жизнь в качестве ничем не примечательной личности «серого» обывателя, не совершая при этом крупных прегрешений, но и не отличаясь каким либо «подвижничеством», то работа ангела хоть и признавалась «неуспешной», никаких отрицательных последствий для него не несла. Человеку же давался следующий шанс проявить свои лучшие качества, в теле вновь рожденного, но уже самостоятельно, то есть при отсутствии персонального ангела-хранителя и так могло продолжаться до тех пор, пока не наступал какой либо из результатов. Чтобы избежать ненужных перекосов, которые обязательно бы проявились впоследствии, ангелов обоих полов было примерно одинаковое количество. Браки между ангелами и ангелицами случались, но дети от этих браков появлялись крайне редко. Ученые объясняли этот феномен, прежде всего тем, что Всевышний, искусственно создавая своих помощников, не посчитал функцию деторождения слишком уж важной чертой их предназначения. Из-за этого якобы у ангелов половое влечение и инстинкт продолжения рода не получили должного развития, несмотря на присутствие всех необходимых для этого дела атрибутов. И хотя в процессе длительного общения с людьми, ангелы сумели перенять от них многое из того, что не было в них заложено изначала, однако кардинально решить проблему размножения «природных» так и не удалось. Тут тоже не мешает внести несколько пояснений относительно райских жителей. Внешне они ничем не отличались от людей, живущих на планете Земля – столько же рук, ног и пальцев, те же самые половые признаки, то же внутреннее строение. Единственно, что отличало их от землян, так это биохимия. Если первые в основе своей состояли из органики на основе углеродистых соединений, то вторые были на основе кремния. В этом были свои плюсы и свои минусы. Несмотря на то, что химические соединения, в основе которых лежал углерод, были наиболее распространены во Вселенной и следовательно не без оснований могли похвастаться способностью формировать огромное число сложных, но стабильных молекул, а потому имели наиболее разнообразные свои проявления, формы жизни на их основе были легко уязвимы от постороннего вмешательства и агрессивной среды космоса, и что самое главное - не долговечны. Соединения же на основе кремния, который находился в одной группе элементов с углеродом и был по своим характеристикам наиболее близок нему, хоть и не были так распространены и не могли создавать с такой же легкостью сложные молекулы, были, однако, более жаропрочными и устойчивыми к кислотным средам. А главное они были на порядки долговечней, ибо человек умрет тысячу раз, прежде чем разрушится пирамида. Неспроста же люди придумали пословицу, которая гласит, что «время боится вечности, а вечность боится пирамид».
(Прим. автора. Некоторым умникам из числа «яйцеголовых» читателей не следует хватать автора за руку из-за якобы незнания им элементарных знаний по химическим реакциям, хихикая в кулачок по поводу того, что при окислении углерода образуется углекислый газ, а при окислении кремния образуется силикат, а проще говоря – песок, следовательно при дыхании ангела из него отовсюду сыпется, как из худого ведерка. Так вот, окисление кремния не дает такую сильную реакцию, как углерод, а потому одна-две микроскопических песчинки, невидимых простым глазом на сотню литров потребляемого окислителя, здесь погоды не делают, а посему песок не скрипит у ангелов на зубах. Уточнять особенности их пищеварительной системы, автор так же не имеет никакого желания, по причине некомпетентности, в чем и расписывается собственноручно-с ).
Возвращаясь к описанию «ангельского» сообщества следует еще раз подчеркнуть тот факт, что ангелы являли собой некое подобие служащих министерства по спасению, имея свой Устав и дисциплину, то вполне логичным стало иметь определенную военизированную форму и соответствующие воинские звания. Сперва никто этим не заморачивался и потому в ходу были простые звания: младший, старший и главный. Но со временем перешли на более сложную структуру, позаимствовав субординационную форму у Рима (который тогда еще не был древним). Так появились декурионы, центурионы, трибуны, легаты и проконсулы с консулами. Это продолжалось очень долго, пока в Русский Сектор не стали поступать в огромном количестве «обращенные» попавшие сюда в результате Гражданской и Великой Отечественной войны. И когда их количество стало более чем существенным, то неизбежно встал вопрос о целесообразности применения номенклатуры воинских званий никак не относившихся к месту пребывания бывших реципиентов. Недолго думая, взяли в употребление воинские звания, принятые Советской Армией в послевоенный период. Особенно всем понравилось слово «товарищ», которое символизировало собой демократизм и теплоту отношений райского сообщества. Против этого не возражали даже «обращенные» из состава бывших служащих «белой» армии. Правда, к вящему разочарованию подавляющего большинства служащих, форма одежды не претерпела, каких бы то ни было изменений. Но с этим приходилось мириться, как и с причудами шефа, отказавшегося наотрез пересаживаться из колесницы в автомобиль.
Второй, и подавляющей по численности группой небожителей составляли так называемые «обращенные» и их потомки, чьи души посчитали быть достойными продолжения жизни на новой биологической основе неорганического происхождения. К ним, прежде всего, относились те, кто отличились в том мире своей праведностью в делах и помыслах, «самоотреченцы» и бессребреники от науки и искусства, непризнанные и отвергнутые таланты и изобретатели, чьи высокие помыслы не смогли воплотиться в жизнь. Как правило, такие люди влачили жалкое существование на своей прародине, и поэтому зачастую их жизнь прерывалась самым трагическим образом. «Обращенные» попадали на новое место жительство в том возрасте, в котором их застала кончина. К сожалению, получить вторую молодость они не могли, но зато, изменив молекулярное строение, могли продлить свое существование на протяжении очень многих столетий, практически не меняясь облике. Были среди «обращенных» и те, кто в прошлой жизни вреде бы и не отличался особо праведной жизнью и не обладал каким либо даром Божьим, но, однако в какой-то момент смог совершить особо героические поступки, примером которых были спасение других людей или самопожертвование ради них. Именно в силу этого, Шестой (русский) Сектор особенно сильно увеличивался во времена различных катаклизмов раз за разом прокатывавшихся по Руси-России. Далеко не все из «обращенных» стремились стать ангелами. Подавляющее большинство из них желали продолжить заниматься тем, чем они занимались на покинутой им Родине. Кто-то из них ни в какую не хотел расставаться с крестьянским трудом, кого-то вполне устраивало занятие ремесленничеством, кто-то жаждал продолжить свои прерванные научные изыскания, но, как правило, все из них хотели, прежде всего, повысить свой культурный и образовательный уровень прежде всего. Ангелами, после прохождения обязательных курсов по переподготовке, хотели быть бывшие профессиональные воины, которые мало что умели в мирной райской жизни, а применения своим профессиональным навыкам здесь не могло находиться. «Обращенные» в отличие от «природных» размножались хоть и не так интенсивно как на Земле, но все же чуть более успешно. Дети от этих браков назывались «местными». Причем, что было характерно для них, развитие до полного формирования скелета и внутренних органов проходило по тем же самым принципам, что и на Земле. А когда организм становился полностью сформированным, то включался «местный фактор», и все процессы начинали резко тормозиться. В результате чего очень часто происходили довольно курьезные случаи. К примеру, молодая и симпатичная девушка на вид восемнадцати лет, на самом деле запросто могла оказаться какой-нибудь пятисотлетней женщиной, обремененной двух тысячелетним мужем. Впрочем в Раю заключались и куда более «неравные» браки. Значительное число «местных» составляли особи женского пола, что в какой-то мере сглаживало демографический перекос, в результате которого мужское население Рая составляло явное большинство доселе. Не зная другой Родины кроме Рая, и не испытывая поэтому неутолимой ностальгии по земной жизни, они были его бОльшими патриотами чем их родители, унаследовав от них душевный порыв и тягу к новым знаниям и переняв от окружающей среды рассудительность, исполнительность и благонравие. Из-за того, что в Рай стало попадать огромное количество «светлых» разумом, наука и технологии рванули вперед с невообразимой силой и скоростью. Из-за того, что в Рай стало попадать огромное количество «светлых» разумом, наука и технологии рванули вперед с невообразимой силой и скоростью. Могучие физико-математические и химико-биологические школы, основанные выходцами с Земли, сумели создать управляемый термояд с суперкомпьютерами, использующими нейронные связи. Синтезировать и преобразовывать одни гетероструктуры в другие, путем перестроения атомных решеток. Освоить телепортацию не только в пределах Райских Кущ, но и на Землю. По запрограммированной матрице дублировать любые предметы в практически неограниченном количестве, управлять гравитацией, сжимать пространство, делая тем самым возможность межзвездных перелетов, внедрять новые методы и формы телекоммуникационных связей. В результате чего сложился некий весьма забавный парадокс. Небожители отдавали дань умению своих земных предков обставлять личную повседневную жизнь с наивысшим комфортом. И если на бытовом уровне они с величайшим удовольствием копировали привычки и технику землян, либо обзаводились их адаптивными аналогами, то на макро-уровне, в техническом плане земляне отстали от своих потомков едва ли не на целую эпоху. Так и жили. Имея дома стиральную машину «Вятка-автомат» с кухонным комбайном «Энергия», и автомобилем марки «ГАЗ» или «ВАЗ» для загородных семейных прогулок, такой вот небожитель приходя на работу решал проблемы получения «темной» материи из космического вакуума.
Третью группу населения Рая, пожалуй, самую немногочисленную, составляли могущественные и загадочные «серафимы», что означало дословно «огненноносные». Впрочем, сами себя они предпочитали называть «светозарные». Могучего телосложения, в отличие от ангелов, постоянно носящие три пары великолепных по своей роскоши крыльев, одна пара из которых находятся за спиной, вторая – прикрывает тело, а третья , находящаяся спереди, частично закрывает лицо до самых глаз. В райском обществе сложилось стойкое убеждение, что таким образом «серафимы», в целях безопасности, скрывают ослепительный свет, идущий от их тел и способный испепелить собой все окружающее их пространство, а тот в свою очередь есть ни что иное как «овеществленная божественная энергия». Так это или нет – никто не знает доподлинно, во всяком случае, еще никому не удавалось застигнуть их, где либо голышом. Молчаливые и многозначительные, они никогда и нигде не попадались в количестве более двух, всегда неожиданно возникая и также неожиданно пропадая из поля зрения. В райском обществе сложилось стойкое убеждение, что именно они являются существами, наиболее приближенными к Создателю. До недавнего времени «серафимы» давали руководящие указания по отбору реципиентов, выполняли роль транспорта ангелов на Землю с последующим их внедрением в тела людей, а затем возвращения их назад. Но ничто не вечно под Луною, сказал один классик с козлиной бородкой. С развитием науки и техники, ангелы сами научились проделывать подобные операции, и у них отпала всякая необходимость каждый раз обращаться с просьбами к «огненноносным» о прояснении протекания взаимодействий внедренного и его носителя. Они теперь сами в любой момент могли отследить и зафиксировать все перипетии их совместного проживания. Так что за «серафимами» осталась функции генерального заказчика, главнопроверяющих и глашатаев воли Всевышнего. Поговаривали, правда, что они помимо прочего, еще обладали и даром «управления Случаем», ибо если начало любой операции по внедрению можно было как-то рассчитать, путем тщательного подбора и генетического анализа будущего «клиента», то рассчитать момент завершения операции, а он, как правило всегда приходил неожиданно, не представлялось возможным, если не создать к этому специальных условий. Так или иначе, но сами «лучезарные» и все, связанное с их жизнью и деятельностью, было окутано ореолом мистики и догадок.
Комфортные условия обитания, неопределенно долгая жизнь, устроенный быт, почти полное отсутствие социальных и классовых противоречий и при этом сохранение условий для развития каждого индивида, делали его, по истине, райским местом для тех, кто сюда попадал. Однако следует заметить, что Рай несколько разочаровывал некоторых попавших сюда, особенно из мусульманских стран, и особенно особей мужского пола – ни тебе десять тысяч гурий, ни тебе рабынь, ни тебе блаженного ничегонеделанья с курением кальяна в тени кипариса. Зато женщины из таких стран, которые, к слову сказать, и составляли большинство из «обращенных» с восторгом воспринимали установленные правила «социалистического общежития». В Раю не было официальных границ. Каждый, кто попадал сюда, волен был сам выбрать себе место для постоянного обитания, либо в любой момент поменять его, на более приглянувшееся. В любом случае, в каком бы уголке Рая не поселился «обращенный» весь набор удобств существования ему был гарантирован. Среди «обращенных» находились вечные скитальцы, которым не сидится на одном месте и они постоянно меняли места своего проживания, но таких были единицы. В основном «бывшие» люди выбирали то общество, к которому уже имели привычку и в соответствие с расовыми и языковыми предпочтениями. Границ не было, но все же Рай был поделен на несколько полиэтнических секторов. К ним относились:
1) европейский, включивший в свой состав выходцев из западноевропейских и скандинавских стран, а также Северной Америки;
2) тюрко-арабо-израильский, состоящий из представителей северной Африки, стран ближнего востока и средней Азии;
3) африканский;
4) индусский, имеющий в своем составе как выходцев из самой Индии, так и сопредельных с ней стран;
5) юго-восточный;
6) русский;
7) китайский;
8) японский;
9) австрало-океанический;
10) латино-южно-американский.
Каждый из секторов венчал какой либо мегаполис, простирающийся на многие сотни километров, окруженный мелкими поселениями, в которых проживали или отчаянные анахореты или просто привыкшие жить на лоне природы и любящие вести крестьянское хозяйство.
Площадь секторов варьировалась от количества проживающих в нем. Большинство из них были сравнительно невелики. На их фоне, китайский и европейский выглядели более предпочтительно. Что же касалось русского – Шестого сектора, то он, несмотря на то, что был образован сравнительно недавно, и как бы это ни казалось странным на первый взгляд, был просто гигантским. По последней переписи населения в нем насчитывалось более 300 млн. обитателей, что составляло более трети от всех райских жителей. Местные социологи и райографы (аналог земных демографов) объясняли это тем, что испокон веков земная Русь обладала наибольшим количеством подвижников и мучеников, нежели иные страны и территории. Этот факт, бесспорно, служил поводом для вполне обоснованной гордости местных жителей и неподдельной зависти представителей других секторов. Сектора активно общались друг с другом. Из-за огромных расстояний между секторами, общение на первоначальном этапе носило спорадический характер, потому что путешествовать, хоть и в райском климате, но на невероятные расстояния, отваживались далеко не всякие. С развитием транспортных средств, сначала перешли на путешествия по водным артериям, что заметно сокращало расстояние, а впоследствии перешли на железнодорожное и дирижабельное сообщения. Перемещения в пространстве с помощью аппаратов тяжелее воздуха как-то не прижилось из-за слишком большого количества горючего необходимого для преодоления таких расстояний. Пока думали и гадали как выйти из этого тупика, подоспело изобретение телепортации. Так умерла и не родившись как следует, местная авиация. Несмотря на все трудноты, жители вели обмен полученными знаниями и технологиями, торговали, брали подряды, вели торговлю осуществляли совместные бизнес-проекты, общались на межличностном уровне, свободно сочетались браком, невзирая на расовые, конфессиональные и иные особенности. Этому способствовали несколько обстоятельств числе которых были, во-первых, то, что валюта была единой для всех секторов, а РайЦентроБанк зорко следил за ее эмиссией, имея свои филиалы во всех секторах и отсутствия своего постоянного места обитания, меняя его каждые десять лет строго по графику очередности, дабы не обижать ни один из секторов. Во-вторых, отсутствие языковых барьеров между жителями разных уголков Рая. Несмотря на то, что каждый изъяснялся на своем, привычном ему языке, все окружающие его, где бы тот не находился, отлично его понимали без всяких переводчиков. Ученые-лингвисты, до сих пор ломают копья в научных спорах, но так и не могут толком объяснить данный феномен. Ну и, в-третьих, особенность самого контингента, который в силу своей специфики обладал повышенными морально-этическими качествами, исключавшими, какую бы то ни было враждебность по отношению друг к другу.
Власть в Райских Кущах основывалась на принципах плебисцитарной демократии, когда тот или иной вопрос касающийся всех его жителей решался путем всенародного опроса в котором участвовали все кто этого желал. Современные коммуникативные технологии позволяли осуществлять подобные мероприятия без каких бы то ни было проблем. У каждого в доме стоял визор , который был не только аналогом земных телевизоров, но и средством позволяющим принимать участие в принятии важных решений. Для этого по специальному каналу транслировались вопросы по которым требовалось принятие решения непосредственно всем миром и анонсировались вопросы, по которым решения надо будет принимать в следующий раз. Перед каждым голосованием давалось десять дней на всеобщее обсуждение и внесение поправок. Голосование осуществлялось путем нажатия соответствующих кнопок на пульте дистанционного управления визором. Внесение поправок также осуществлялось при помощи все того же визора, переключенного из режима трансляции в режим аудио-видео приема. Если по каким-то причинам голосование по предложенному вопросу не набирало необходимого количества мнений, то его переносили на другое время. Если же и повторное не набирало минимально необходимого количества голосов, то вопрос снимался с повестки дня. Если решение набирало необходимое количество голосующих, но не смогло выявить квалифицированное большинство, то вопрос мог переноситься сколь угодно раз. Законопроекты и вопросы, вынесенные на всенародное обсуждение и голосование принимались как от целых групп населения, так и отдельных его представителей. В такой форме демократии, были, разумеется, свои минусы, тем более, что новейшие средства коммуникации появились сравнительно недавно, вместе с развитием новых компьютерных и телекоммуникативных технологий, но «небожители», как зачастую называли сами себя обитатели этого мира, мирились с этим недостатком, так как ничего лучшего пока придумать не могли. Оперативное управление повседневной жизнью осуществлялось тремя секторальными коллегиями, которые имели соответствующие названия – Экономическая, Социальная и Этическая. Те же, в свою очередь делились на комитеты. Так, Экономическая Коллегия имела в своем составе комитеты экономическому планированию, по промышленному производству, по сельскому хозяйству по технологиям, по кредитно-денежному развитию, по строительству, по тарифам и торговле, по исследованиям и некоторые другие. Основу Социальной Коллегии составляли комитеты по культуре, по образованию, по социальной адаптации и благоустройству, по коммунальному хозяйству, по народонаселению, по информации и прочие. Если для решения какого либо вопроса компетенции одного из комитетов не доставало, то к дело подключались иные заинтересованные комитеты, таким образом, объединяя свои усилия. Комитеты в своих недрах готовили и принимали руководящие решения, либо передавали их на усмотрение той или иной коллегии. Как уже выше отмечалось, в силу особенности контингента, преступлений, по крайней мере серьезных и спланированных, не было априори. Но проступки, иногда имеющие серьезные последствия, случались. Ими и занималась Коллегия по Этике, квалифицируя и давая оценку тому или иному проступку, наказание за который виновный выбирал сам из предложенного ему перечня. Деятельность членов комитетов и коллегий осуществлялась на ротационной основе каждые пять лет из числа наиболее компетентных профильных представителей по рекомендации общественности, либо собственному волеизъявлению. Вследствие того, что работа комитетов и коллегий осуществлялась без отрыва от основной деятельности и не несла в себе никаких преференций, а как бы являлась общественной нагрузкой, то никакого ажиотажа по поводу занимаемых должностей не было. Более того, комитеты и коллегии испытывали постоянный дефицит желающих поработать на данном поприще. Некоторые, из особо ехидных, брались утверждать, что небезызвестный всему райскому сообществу апологет коммунистических мировоззрений и талантливый писатель Иван Ефремов, попросту в одном из своих «вещих» снов однажды уже попадал в Рай, где и скопировал здешнее мироустройство, выдав его за плод своих многолетних и неустанных размышлений на эту тему. Однако он сам, часто выступая перед своими многочисленными поклонниками на всевозможных форумах и собраниях, яростно отрицал подобные «гнусные инсинуации» в свой адрес, утверждая, что ни в каком, даже кошмарном сновидении не смог бы «скрестить ужа с ежом», а именно систему товарно-денежных отношений и этику коммунистического общества. Ему верили. По традиции. Потому что у «райанцев» «русского» сектора вошло в привычку верить писателям и пророкам.
Политико-экономическая формация Райских Кущ представляла собой дикую смесь из одновременно существующих, капитализма и социализма, из частнособственнических отношений социалистического обобществления средств производства при гарантированном распределении продуктов производства между всеми членами общества. Собственность делилась на общественную и частную, статус которых был равноправен. Частная собственность, которая никем не оспаривалась, в свою очередь делилась на две составляющие: личную собственность на средства потребления с собственностью на индивидуальные средства производства и непосредственно саму частную собственность как таковую. К личной собственности относились предметы личного потребления, необходимые для ежедневного обеспечения жизнедеятельности, недвижимое имущество, обеспечивающее необходимую среду обитания и движимое имущество в виде индивидуальных средств передвижения и денежных средств, депонированных на счетах «РайЦентроБанка». Тут не было никаких ограничений. Можно было иметь в собственности сколь угодно много денег, домов, автомобилей и яхт. Правда, счастливый собственник не мог избежать естественных насмешек со стороны окружающих по поводу несоответствия размеров глаз и желудочного тракта, но по большей части этим все и заканчивалось. Статус личной собственности на индивидуальные средства производства заключался во владении индивидуальным средством производства на котором был непосредственно занят сам собственник и никто иной. Личная собственность налогом не облагалась. Частная же собственность на средства производства имела свои некоторые ограничения. Так, например, разрешалось иметь в частной собственности предприятие на условиях «семейного» подряда, где все участники являются родственниками в количестве не более 10-ти. Как правило, это были небольшие мастерские, семейные предприятия общепита или фирмочки по оказанию мелких бытовых услуг населению. Если же количество занятых на производстве превышало цифру 10, но было не более 100 и они не находились в родственных отношениях, то данное предприятие переходило в разряд акционерных обществ, в котором доля райского сектора, в лице какого либо из комитетов составляла 50% плюс 1 акция. Комитет на паритетных началах участвовал в финансировании предприятия, распределении его прибыли, так и нес солидарную ответственность за провалы в его работе. Налог с таких предприятий составлял 10% от прибыли, в шутку всеми называемый «церковной десятиной». Однажды, потомки «обращенных» представителей одной особо хитропопой нации, воспользовавшись тем, что обладатели личной собственности на индивидуальные средства производства не облагаются никакими налогами, попробовали «провернуть» махинацию по регистрации довольно крупного швейного предприятия, на котором мало того, что были все якобы в родственных отношениях, да еще и каждый из них имел регистрацию как собственник индивидуального средства производства по случайному стечению обстоятельств собравших их всех в одном месте. Один типа индивидуальный закройщик, другой индивидуальный дизайнер, третий – обметчик, четвертый – швец, тоже естественно индивидуалист. В этом не было ничего грешного и противозаконного, просто несовершенство законодательства, которым кое-кто захотел немного воспользоваться. Но Рай это не то место, где возможны подобные ухищрения. Всех членов незадачливой артели вызвали на «ковер» в Коллегию по Этике и провели соответствующую душеспасительную беседу с целью наставления на путь истинный «заблудших и погрязших во гресях многиих». Случай получил широкую огласку, и больше такого не повторялось никогда. К общественной собственности относились земля, недра, технические сооружения и недвижимость, служащие интересам всего общества, крупные и системообразуюшие предприятия. Оперативное управление этой собственностью возлагалось на профильные комитеты, которые в основном и являлись заказчиками выпускаемой продукции на основании данных комитета по экономическому планированию. Прибыль, получаемая по результатам деятельности этих предприятий, после расчетов с контрагентами делилась так: 30% - фонд заработной платы, 40% - в консолидированный бюджет сектора, 30% - в бюджет профильного комитета на специальный индивидуальный счет предприятия на развитие и модернизацию. Широкое внедрение высокопроизводительных компьютеров, объединенных в единую глобальную сеть, позволило комитету по экономическому планированию правильно подойти к решению вопросов производства, избегая дефицита и затоваривания. С появлением технологий по программируемому синтезированию и дублированию, вкупе с почти дармовой электроэнергетикой, благодаря термояду, настал поистине «золотой век». Одним махом были решены сразу несколько проблем. Во-первых, решалась проблема оперативного насыщения рынка товарами и продукцией, без существенных затрат на его производство. Во-вторых, как уже выше отмечалось, снималась проблема перепроизводства и дефицита. В-третьих, отпала необходимость в создании целых цепочек технологических производств, зачастую связанных большими экологическими рисками. Теперь достаточно было произвести небольшую партию такой продукции на опытном производстве, либо вовсе в лабораторных условиях, а дальше в дело вступали дубликаторы, которые просто размножали в необходимом количестве опытную партию. Все стало чрезвычайно компактным в системе промышленного производства. Короткая связка конструкторского бюро или лаборатории, при каком-нибудь НИИ или высшего образовательного вуза, с небольшим опытовым производством, делало его наиболее эффективным. В-четвертых, с внедрением передовых технологий, тяжелый, монотонный и зачастую просто неквалифицированный труд, канул в Лету. Труд рабочего на таком производстве, мало чем отличался от труда высококвалифицированного технического персонала. Да и по сути, общедоступность бесплатного высшего образования, в ближайшем будущем, вообще сотрет грань между рабочими и инженерным составом предприятия. Таким образом, соблюдение «баланса интересов» между личной, частной и общественной собственностями не позволило райскому обществу впасть в трясину социального неравенства. Оно также не дало развиться промышленно-финансовой олигархии с ее непременной жаждой власти, а немногочисленная прослойка просто состоятельных райанцев не играла никакой ведущей роли в жизни общества. Лишенные всякой морали «хапуги» априори не могли сюда попасть, те же, кто сумел приумножить здесь свой достаток, делали это не на крови и поте эксплуатируемых сограждан, а благодаря личному труду и овладению передовыми технологиями. Дела шли настолько хорошо, что райанцы уже всерьез начинали задумываться об освоении ближайших к ним звездных систем, вполне обоснованно считая, что людских ресурсов, поставляемых Землей, уже явно недостаточно дальнейшего развития своего общества. Разумеется, все эти достижения стали результатом многовековых проб и ошибок, споров и даже яростных разногласий как между отдельными райанцами, так и между их общественными объединениями. Но со временем страсти поутихли и система, сначала потихоньку и со скрипом, а затем все убыстряясь, начала свое движение к прогрессу. Она и сейчас, нет-нет, да и «побулькивала» кое-где и кое в чем, но не «закипала», а это главное. Райанцам, в силу высоких моральных качеств, взращенных на Земле и приумноженных здесь за счет способствующей этому окружающей среды, удалось избежать, как ужасов Великой французской, так и Великой Октябрьской революций. Одним словом, политико-экономическое и социально-демографическое устройство этого мира имело под собой чисто земные корни и являлось его улучшенным в несколько раз аналогом.

VII

Однако вернемся к своему герою, которого мы оставили одного в машине и городу, который он любил покидать, но еще больше любил возвращаться. Райский город, в котором проживал Захария, в свободное от постоянных командировок на Землю время, был местом особенным даже по местным меркам. Это был не просто город, как место постоянного проживания его обитателей, а Город с большой буквы. Мегаполис, сотворенный волею Всевышнего посреди Райских Кущ, не имел своего официального названия, в отличие от остальных мегаполисов этого мира. Причиной отсутствия названия было то, что горожане никак не могли договориться о том, как его называть. Одни предлагали назвать «Беловодьем» , другие с пеной у рта отстаивали Москву. Споры длились не одно столетье. Было проведено несколько опросов по этому поводу, но и они не выявили истинных предпочтений жителей. В конце концов, это всем надоело и спор о названии решили отложить в долгий ящик. Так город и остался без имени. Вернее, кто как хотел, тот так его и называл. Он стоял в климатической зоне, наиболее подходящей для его потенциальных жителей, костяк которых составляли выходцы из России и граничащих с ней иных славянских агломераций. Так как Рай является тем местом, где существование живых организмов длится невероятно долго по земным меркам и всегда находится в самом своем расцвете, то и климат этого места соответствовал времени года наиболее подходящему для подобного случая. Поэтому здесь всегда был конец мая с температурным режимом и особенностями, соответствующими умеренному климатическому поясу в средней полосе России. Несмотря на то, что Рай в своей климатологии был сравнительно однороден, календарная система соответствовала земной, и его обитатели отдавали дань подобным удобствам Номенклатура обильной флоры и фауны также ничем не отличались от своего земного аналога. Правда, наличие, по сравнению с земным, бОльшего количества кислорода, делало местную растительность более крупной по размеру и с более буйной по пышности. Да, еще метаболизм здешних представителей животного мира, в котором напрочь отсутствовали хищники, имел существенный отличай от земного, что также способствовало его длительной жизни. Отсутствие хищников, конечно, весьма печалило «обращенных», так как не давало им завести у себя, привычных в земном быту, кошек и собак, но местные генетики, во главе которых стоял академик Тимофеев-Ресовский , били себя пятками в грудь, обещая, во что бы то ни стало, но решить данную проблему в кротчайшие сроки. Первые экземпляры уже вовсю резвились на лужайке перед Центром Генетических Морфологий, и ученые Центра уже опасались, что вслед за этим , члены Клуба любителей стрельбы по тарелочкам, потребуют создать местный аналог волков и медведей. Вечное лето, наполненное ночными переливами соловьиного свиста и запахами цветения и плодоношения, несказанно нравился тем, кто попадал сюда. Конечно, многих поначалу шокировало отсутствие зимы и снега, но со временем привыкали к подобному климатическому однообразию. Некоторые, из особо непоседливых, в жилах которых по всей видимости текла кровь поморов и казаков Сибирского казачьего войска, уверяли, что всего лишь в нескольких десятках тысяч верст к югу от Города, простирается обширная горная система вся покрытая ледниками и многометровым слоем слежавшегося снега. При помощи телепортера попасть туда было невозможно, так как не было принимающей станции, а строить ее в неприступных горах, где никто не живет, никому не приходило в голову. Тащиться же за тридевять земель с явно сумасшедшими потомками русских первопроходцев ради того, чтобы удостовериться в истинности их россказней желающих явно не хватало.
Захария любил свой Город. Любил его, как любят моряки, вернувшиеся из длительного и опасного плавания в родимую гавань. В свои недолгие пребывания в нем он любил побродить по нему пешком, неспешным шагом обходя свои любимые места. В огромном городе этих самых мест было много. Каждый раз, возвращаясь из очередной командировки, он как бы заново открывал его для себя. Вот и сейчас, пересекая центральную часть Города, направляясь к себе домой, он с удовольствием окунался в его бесконечно притягательную атмосферу. Вечный Город был вечно изменчив. Это не значит, что он подобно гигантскому змею постоянно сбрасывал свою старую оболочку заменяя ее на новую. Нет. Город как рачительная крестьянская хозяйка тщательно оберегал то, что дано ему было при рождении. Старые здания никогда не сносились, чтобы освободить пространство для строительства новых. Новые строения всегда располагались по его окраинам. Поэтому у всех его жителей он ассоциировался с неким могучим древом, кольца которого на срезе указывают на его возраст. По здоровому консервативной душе Захарии очень импонировал такой подход к его строительству. Он не вызывал архитектурного диссонанса, когда строения в благородном и строгом стиле ампир соседствуют с аляповатыми новоделами модерна. Или пуще того, когда беленькая и чистенькая православная церквушка с золотыми маковками, словно добрая, но бедная деревенская бабушка робко стоит в холодном окружении айсбергов из стекла и бетона. Такого варварства он вдоволь насмотрелся там, на Земле, и оно ему решительно не нравилось. Здесь же было все предельно гармонично, как круги на воде – от меньшего к бОльшему. Так например в самом его центре компактно расположилась небольшая сеть хозяйственно-административных зданий, говорят сотворенных по проекту Самого. «Природных» ангелов все устраивало по причине отсутствия у них бурного воображения, а насельники из «обращенных» тоже приняли это как данность и не стали ничего менять из уважения к первообитателям. Так и повелось дальше. Могучие мужские и женские торсы, стоящие в многочисленных скверах и парках, изваянные Праксителем и Лисиппом вовсю соседствовали с лошадками Клодта, и никого это не смущало и не вызывало диссонанса, ибо было гармонично и естественно. Древнегреческий и древнеримский архитектурные стили центральной части города с их беломраморными, подчиненными строгой математичности выверенных форм, украшенные обильной дорической и ионической колоннадой настраивали на ощущение незыблемости и покоя. В таких местах, Захарии всегда хорошо думалось о вечности мироздания, о его, Захарии, месте во Вселенной. По молодости лет, он удивлялся, откуда и почему в городе «русского» сектора столько построек, имеющих своими корнями античность, казалось бы, чуждую русскому духу. С годами пришло осознание того, что все это далеко не случайно, имеет свой прямой смысл и тайный подтекст. И дело даже не в том, что многие зодчие и скульпторы из «обращенных» граждан Древней Греции и Древнего Рима, помыкавшись по Раю, выбирали в качестве места жительства именно «русский» сектор, как наиболее молодой, а значит и более перспективный в плане применения ими своих творческих талантов. И не в том, что «русский» сектор по своей полиэтнической и поликонфессиональной сути, так и должен был объективно поступать, вбирая в себя, но, не растворяя, а органически вписывая культуру и менталитет всех проживающих и разделяющих с ним все переживания и радости, все надежды и устремления. И даже не в том, что основную его часть составляли выходцы с одной шестой суши, там, на далекой-далекой Земле, славящиеся своей терпимостью и душевной широтой, что в корне отличало их от других «райанцев», которые были выходцами из моноэтнических образований. А дело было в том, что однажды сказал инок Филофей: «Два убо Рима падоша, третий стоит, а четвертому не быти». Именно в этой фразе, сказанной пять столетий назад, и был ключ к разгадке многообразия Города. Захария не был человеком, в биологическом смысле, и уж тем более он не был «русским человеком». Однако большую часть своей земной жизни, а это почти две тысячи лет, он прожил на Руси и в телах русских и проторусских людей, что как он сам с гордостью считал, делало его абсолютно русским. Захария не раз посещал другие сектора, по делам службы, и во время своих немногочисленных отпусков. И там были города-мегаполисы, и, конечно же, там тоже наблюдалось архитектурное разнообразие. Ан всё было не то, что дома. Как ему казалось, не было в них той широты, той вольности духа, что присутствовали в «русском» Городе. И люди там жили в основном однообразные и скучноватые, как граненые стаканы в заводской столовой. Ну разве можно было представить себе в Лютеции – Городе «европейского» сектора, в дни каких-нибудь праздничных торжеств, во время народных гуляний, такое разнообразие у жителей оттенков кожи, разрез и цвет глаз, картофелеобразных, курнофеистых и «горбатых» носов? Нет, конечно. А здесь, пожалуйста. И дети от таких смешанных браков рождались особенно красивыми из-за бОльшего чем в «европейском» секторе разнообразия генных сочетаний. С этими мыслями, Захария и не заметил, как из древней – центральной части Города плавно переместился в другую архитектурную эпоху. Этот кольцевой район был всецело отдан под власть пышного барокко. Архитектуру в этом стиле, Захария в шутку называл «пилястровой витиеватостью». И действительно, ни в каком другом нельзя было видеть такого количества лепнины на фасадах зданий, сопровождаемой обязательным наличием всевозможных завитушек, растительности, преимущественно виноградного происхождения и разумеется бесчисленной ратью толстеньких «амурчиков», то с луком и стрелами, то трубящими в морские раковины. Разумеется, и тут не обошлось без русского влияния, характерной чертой которого являлись устремление строений в высоту, многоярусность с белыми узорчатыми вставками в сочетании с красным кирпичом и конечно же шатерообразные купола, нередко с позолоченными маковками и высокими сводчатыми потолками изнутри. Этот район Города Захария любил особенной любовью, ибо он считал его наибольшим выразителем именно русского духа. Все районы Города изобиловали зелеными насаждениями, но именно в этой его части они получили наибольшую свою концентрацию. Нигде больше Захария не встречал такого количества парков, тенистых аллей, водоемов и каналов, через которые были переброшены воздушные по своей изящности мостики. Он терпеть не мог английских парков из-за их «причесанности» и «прилизанности», где каждый кустик, словно солдат в строю роты почетного караула, не имел своей индивидуальности. В парках же «русского» сектора, за растениями хоть и ухаживали, однако давали им возможность проявить всю свою природную, а не искусственную красоту. Некоторые из местных остряков называли его не иначе как «садовое кольцо», явно на что-то намекая. Впрочем, по большому счету, это так и было. Еще дальше к внешнему радиусу, постройки в стиле «русского барокко» плавно перетекали в «рококо», а тот в свою очередь передавал палочку архитектурной эстафеты зданиям эпохи «классицизма», со строгими фасадами и с ярко выраженной четкой геометрией улиц и кварталов. Но и он уступил в свою очередь место для «модерна», который представлял собой здания с выступающими вперед или отступающими в глубину стенами, и наличия в декоре разноцветных материалов. Еще одной характерной чертой данного стиля являлись вытянутые изящные формы с текучими линиями оконных рам, лестницы с элементами растительности из металла, обвивающими перила. И хотя этот район по «престижности» несколько уступал «садовому кольцу», но пользовался заслуженной популярностью у жителей Города, в особенности у пожилой его части. Именно в этом районе и проживал Захария. «Советский» период, к счастью не оставил каких либо заметных следов на территории Города. Не было ни безликих серых девятиэтажек с их клетушками, называемыми по какому-то недоразумению «квартирами». Как и не было дурацких названий улиц, типа «промышленная», «фабричная» или того хуже, какая-нибудь «3-я Строительная» или что-нибудь в этаком роде. И вообще, названия улиц в Городе не служили банальной утилитарности, а подчеркивали свою индивидуальность. Тут были улицы Вдохновения и Яблочный Спас, Вишневая и Радужная, Жемчужная и Медовая, Фонтанная и Лебяжья. И конечно же были улицы, скверы и парки, носящие имена героев и выдающихся деятелей, многие из которых хоть и не попали сюда по каким-то причинам, но оставили заметный след в той России, что осталась там, на Земле. Самым большим по размеру и количеству в нем проживающих, вследствие того, что охватывал собой весь Город с внешней его стороны, был район «Простоквашино». Ну а как же без него? Каждый уважающий себя город должен иметь свое «Простоквашино» и Город, в этом плане не отличался от своих земных собратьев. Словно глыбы двухсот, а то и трехсот этажных хай-тековских айсбергов из стекла и бетона, район плотной цепочкой опоясывал весь город по периметру. Всеми цветами радуги играли лучи местного светила на ребрах этих исполинов при восходе и закате. Вся эта громада была выстроена за каких-нибудь, 70-80 последних лет. Всего здесь было слишком. Слишком высокие, по мнению Захарии, здания в 500 и выше метров, слишком много стекла и бетона, навевающие невольный холод вдоль позвоночника, слишком много льющегося из окон света, слишком много технических «наворотов», таких например, как самодвижущийся асфальт, и вообще, по мнению Захарии, здесь не за что было уцепиться взглядом, он как бы соскальзывал со слишком гладких стен зданий. Знатоки и специалисты, правда, в один голос утверждают, что череда небоскребов, обладая большой парусностью, как бы создает свой микроклимат в Городе, уберегая его от порой неслабых дуновений ветра. Но, как бы там не было, «райанцем», особенно из молодого поколения, нравилось иметь квартиру с окнами во всю стену, хотя местные психологи так и не сумели внятно объяснить тенденцию любви к проживанию в «аквариуме». Не понимал этого и Захария, поэтому очень редко бывал в этой части города.

VIII

Пока Захария любовался вечно молодым городом из окна своей скромненькой, как деревенская девушка «шестерки», в отделе Наблюдения нарастала тихая паника. Источником панических настроений был, естественно, ничего не подозревающий полковник, только что тихо покинувший отдел, а единственным и главным участником паники был врио начальника отдела – майор ангельской службы Лев Вершинин, он же Левушка. С нетерпением дождавшись, когда, наконец, за приятелем закроется дверь, с неприличной для его звания и должности скоростью, он ринулся к экрану монитора, чтобы еще раз, в замедленном темпе просмотреть запись, которую он благоразумно сделал при первом Т-сканировании. Вот Захария размеренным, но нешироким шагом, чтобы не обогнать ненароком ребенка, переходит проезжую часть. Левушка подкрутил микрометрический винт для увеличения изображения. Гмм… Вот и первая особенность. Не Захария держит ребенка за руку, что было бы естественно в данной ситуации, а она сама, буквально вцепилась в него, как будто кто хотел оторвать ее от него. Дети очень редко в таком возрасте поступают подобным образом. Вот они доходят почти до середины проезжей части. Так. Стоп. Вот Захария спотыкается на ровном месте. Что это с ним вдруг? Вот появляется «джип». «Та-а-ак. А откуда он появляется?!» - пробормотал Левушка под нос себе. Покрутил еще какие-то винты. Сделав изображение широкоформатным. И немного отмотав назад, стал наблюдать заново. Вот он опять с дочерью переходит дорогу, «джипа» нет. Дойдя до середины, спотыкается, появился «джип». Но откуда?! Он должен был выскочить из-за поворота. Но широкоформатное изображение показывало, что за поворотом никаких МАШИН НЕТ. «Как же так?! Не из воздуха же он появился?!» Еще и еще раз просматривал этот кусок записанного видео. На лбу появилась испарина. Видео упрямо показывало, что «джипа» за поворотом не было. Он возник сразу и ниоткуда. Решил повнимательнее разглядеть само орудие ДТП. С виду вроде бы обыкновенный «джип», правда, излишне хромированный, аж глаза режет. «Глаза режет» - повторил свою мысль вслух Левушка. «А может неспроста режет, а специально?! Но зачем?!» И тут же отвечая сам себе на риторический вопрос: « А затем, чтобы отвлечь! Но от чего?» Максимально приблизил изображение «джипа» к себе. Стекла машины были густо, вопреки всем нормам, затонированы. Это годилось для российских гаишников, но не могло ввести в заблуждение аппаратуру, которой располагали «райанцы». Левушка включил «осветление» кадра, чтобы разглядеть странного водителя. Лучше бы он этого не делал. За рулем «джипа» НИКОГО НЕ БЫЛО. От слова вообще. Салон был пуст. И тем не менее автомобиль несся как угорелый. Пот уже вовсю струился по лбу, вискам, затекая за накрахмаленный воротничок. Стал смотреть дальше. Вот Захария отбрасывает дочь далеко вперед себя. Левушка заставил себя не зажмуриваться и досмотреть до конца сцену столкновения. Оба тела, с разницей в пару секунд падают в разные стороны. То, что поменьше с раскинутыми в стороны ручками и ножками на асфальт тротуара, то, что побольше нелепым мешком метров в пятнадцати вперед, по ходу движения транспорта. «Та-а-к, - мысленно уже готовя, себя к дальнейшим сюрпризам подумал майор, - И где же наш «джип теперь?» Развернул картинку вслед за машиной. Дорога была чиста. Если конечно не считать валявшегося неподалеку тела несчастного реципиента. Невольно поймал себя на мысли, что безумно хочется перекреститься. Нажал на клавишу «пауза». Воровато оглянулся. За стеклом выгородки царила обычная деловая атмосфера. В его сторону никто не глядел – все были заняты своими делами. Истово перекрестился. Опять оглянулся, после чего отжал клавишу и продолжил просмотр. Вот начинает собираться толпа. Вот опять крутится неприятный типчик в белой «двойке» и темных очках. Вот опять Инесса, повернув голову в сторону наблюдателя. шепчет слово «папка». «Не может этого быть. Ну просто не может. Я же не сошел с ума! Или уже сошел?!», - приговаривал он тихонько. « Почему именно в эту сторону она повернула голову? Не в другую и не глядя в небо, как это было бы естественно, а именно в эту сторону». И тут ему пришла в голову здравая мысль: «А почему бы не сделать распечатку внутреннего состояния всех участвующих в этом деле лиц? Если я сошел с ума, то компьютер же не мог вместе со мной свихнуться?!» Сказано – сделано. Выбрал два кадра. Один – за одну десятую секунды до столкновения, второй – момент поворота головы и произнесения девочкой слова «папка». Курсором обозначил всех запечатленных лиц, ткнув на всяких случай и в тонированное стекло «джипа». Набрал команду на клавиатуре команду «основные жизненные параметры», затем немного подумав, добавил к ней «параметры окружающей среды» и нажал «ввод». Возле каждого из обозначенных персонажей, компьютер мелким шрифтом ядовито-зеленого цвета выдал информацию. «Ешкин кот! - не поверил своим глазам Левушка. – Выходит я тут дурак не единственный!» На первом кадре, где были запечатлены отец, дочь и автомобиль, только показатели ребенка с повышенным артериальным давлением и учащенным сердцебиением не вызывали никаких вопросов. Крестик курсора, направленный на лобовое стекло «джипа» выдал сногсшибательную информацию: «Параметры идентификации не подлежат». «И как это понимать прикажете?!» - вскинулся он. Еще пару секунд назад он надеялся, что курсор наведенный на лобовое стекло покажет отсутствие в данном месте какого бы то ни было организма. А тут… организм, стало быть, имеется, но идентификации не подлежит. Кретинизм компьютера был, что называется налицо. Переведя взгляд на отца девчушки, и вовсе пришлось поднимать упавшую на клавиатуру челюсть. Напротив его изображения горела надпись: «Обширный повторный инфаркт. Время наступления клинической смерти – 1,89 секунды назад». «Это что же получается? Будучи уже мертвым он сумел отбросить ребенка в сторону?! А «джип» значит, задавил уже мертвеца?! Ну и дела…» - схватился за голову Левушка. Внизу экрана тоже светилась надпись, на которую он сначала не обратил внимания. Надпись гласила: «Температура в эпицентре +16 °C. Температура окружающей среды +23 °C.» Разница составляла 6 °C. «Температурной аномалии еще тут не хватало» - обреченно подумал он. И тут ему в голову стукнула уже вторая за день мудрая мысль. Нажал клавишу селекторной связи:
- Эллочка, - обратился он к регистратору плановых операций. – Будь любезна, посмотри пожалуйста в журнале контроля за завершением операций на сегодняшнее число, зарегистрирована ли заявка на наблюдение за окончанием операции по координатам – город Самара, улица Пугачевский Тракт на пересечении с Ново-Молодежным переулком, время приблизительно 7 часов 50 минут по местному?
Прошла минута, затем вторая… Он уже начал подозревать, что ответ регистратора не принесет ничего хорошего, когда в динамике что-то зашуршало и неуверенный голос неведомой Эллочки испуганно произнес:
- Лев Михайлович, тут такое дело… Я в общем ничего не понимаю…
- Не тяни! Говори, - оборвал он ее.
- Первоначально такая заявка была из отдела аналитики, еще с прошлой недели значится, все как и положено при штатных завершениях. И действительно по этим координатам. А потом… потом отменена.
- Когда отменена?! - с недоумением и уже с нотками раздражения в голосе спросил он. – Кем?!
- Сегодня отменена. В семь пятнадцать…
- Кем?! Кем отменена?! – не скрывая злости на весь белый свет закричал он.
- Извините, Лев Михайлович, - чуть не плача ответил динамик селектора. – Вами отменена.
Он уже хотел было наорать на нее, не сошла ли она там с ума, ведь все знают, что на службу он приходит всегда к восьми утра, в это время на рабочих местах сидит только дежурная смена, но вовремя прикусил язык, понимая, что девчонка тут не причем.
- Какая формулировка сопровождала отмену заявки? – уже более спокойным тоном спросил он.
- Формулировка пояснения отсутствует.
- Ясно. Спасибо, - сказал Вершинин и отключился.
«Так-так, - подумал он про себя, - а ведь дело принимает совсем уж дурной оборот. Кто-то явно не хотел, чтобы информация о завершении в общем-то рядовой операции стала достоянием общественности». Немного посидел в задумчивости, то и дело поправляя сползающие с носа очки. Потом его рука сама опять потянулась к селектору, опять предусмотрительно нажав зарание на «запись». Набрал нужный номер и включил экран, чтобы видеть собеседника. Экран вспыхнул светом и на нем показалась длинноволосая с острым носом физиономия еще далеко не старого начальника отдела ПВ-перемещений Дмитрия Борисова :
- Отдел ПВ-перемещений. Слушаю.
- Привет, скуфейкин сын! – не слишком приветливо поздоровался Вершинин со смежником.
- Здорово, разночинец ! – в тон ему ответила длинногривая голова.
Со стороны могло показаться, что встретились руководители двух враждующих меж собой группировок, настолько груб и фамильярен был их тон. Но все на самом деле было не так. Просто между старыми друзьями, а они действительно дружили уже давно, в силу примерно одинакового возраста и положения в ангельской иерархии, было принято такое неформальное обращение друг к другу.
- Я вот по какому делу тебя беспокою. Сегодня утром в районе Самары, примерно без 10 минут 8 утра по местному времени должна была завершиться операция…
- Ты говоришь о Захарии? – перебил его тот.
- Да. А что?
- Ничего. Просто я тут сижу и ломаю голову. Сам хотел тебе набрать, посоветоваться. Да ты меня, видишь, сам опередил.
- Вот именно. Что там у вас такого случилось, что операция завершилась аварийно? – чувствуя себя на пороге открытия, спросил Вершинин.
- Там вообще с этим делом возникла нехорошая свистопляска…
- Ну-ну, говори-говори, - подбодрил Борисова Левушка.
- В общем, операцию как всегда разрабатывали спецы из отдела по планированию. Ты сам прекрасно знаешь, что приказы на завершение операции – дело довольно редкое. Никто не знает реальных сроков завершения операции, если только… Если только его не спровоцировать, то есть специально подстроить. Ну да это уже не наше дело. Дела у нас уже такие были с соответствующими приказами, поэтому ничего удивительного в этом сначала я не находил. Первоначально операция, в соответствии с приказом, должна была начаться и закончиться в 7 часов 52 минуты 32 секунды по местному времени, естественно. Суть ее заключался в том, что «реципиент» с ребенком попадают в ДТП при переходе проезжей части дороги. «Реципиент» погибает, но перед смертью успевает вытолкнуть из под колес «джипаря» ребенка. Такова была первоначальная фабула сюжета.
Дмитрий на несколько мгновений замолчал, облизывая пересохшие губы, а затем как бы подчиняясь просящему взору собеседника, продолжил:
- Однако примерно неделю назад, из того же отдела планирования пришла корректировка, которая отменяла прежний приказ и давала новую вводную, а именно, сдвинуть сроки проведения операции ровно на 2 минуты вперед, то есть в 7 часов 50 минут 32 секунды. При этом раскладе, девочка должна вырваться из рук нашего подопечного и самостоятельно перебежать проезжую часть, а «реципиент» должен был при переходе дороги просто умереть в результате сердечного приступа. Сам знаешь, хозяин – барин, а наше дело извозчицкое – куда прикажут, туда и едем…
- Оба приказа были подписаны одним и тем же лицом? – перебил его Вершинин.
- Да. Начальником отдела планирования Васильевым. Причем, виза там стоит только во втором приказе, причем самого Гавриила. Да ты слушай, а не перебивай.
- Ладно-ладно. Извини, - поспешил Левушка. – Продолжай.
- В нашем понятии сдвинуть срок операции вперед, означает, что для сокращения времени необходимо максимально убрать все потенциальные препятствия, могущие как-то этому помешать и задержать сроки ее проведения.
- Понимаю.
- Ну вот. Сбил меня, - укоризненно проворчал Борисов. – На чем я остановился?
- О том, что «клиент» должен был умереть от сердечного приступа, - напомнил Левушка.
- Ах да. Всех кого можно было, мы убрали – бабушек у подъезда, прохожих, могущих ненароком вступить в контакт, в общем, все как положено. И тут на исходе 45-й минуты, а точнее в 7 часов 45 минут 56 секунд появляется неучтенный фактор в лице, а точнее в морде, какого-то щенка, неожиданно вылезшего из кустов.
- Какого еще щенка? – недоуменно вопросил майор.
- Да откуда я знаю?! Кабысдох какой-то. Не суть важно. Опять ты меня перебиваешь.
- Все-все. Больше не буду, - сказал он, делая жест, как будто застегивает рот на «молнию».
- Короче они там болтают о том, о сем, - продолжил Борисов. – Причем ровно две минуты, тютелька в тютельку, мы тут все в панике, потому что летит в тартарары вся программа. При переходе проезжей части опять происходит накладка – девчонка не вырывается из рук, а как клещ вцепляется в батьку. Ну, в общем, так как-то. В результате все идет по первоначальному варианту. И вот теперь мы гадаем. Что из всего этого будет, и чем нам все это грозит. Вот.
- Ясно, задумчиво проговорил Вершинин.
- Кстати, а ты-то почему заинтересовался этим делом?!
- Почти по тем же самым причинам…
- Каким образом? – вскинув густые брови, спросил Дмитрий.
- А вот так. Отдел аналитики на прошлой неделе, как это и положено заказал нам произвести контроль и наблюдение за завершением операции. Им это надо для статистики. Заявку мы приняли и оформили, как и положено. Но контроль и наблюдение, о чем я узнал совершенно случайно, нами проведены не были.
- Почему?! – выпучил глаза Борисов, в крайнем удивлении от такого наглого нарушения трудовой дисциплины.
- Потому что примерно за час до вышеозначенного события, заявка была отменена.
- Они что там, с ума сошли, аналитики хреновы?! – не выдержал лохматый «извозчик».
- Аналитики здесь не причем. Заявку отклонил я, - тихо сказал Левушка.
- Ты?! Правда?! Не верю! – воскликнул Борисов.
- Я и сам в это не могу поверить, да факты убеждают. В журнале регистрации резолюция об отмене сделана моей рукой.
- Но ведь ты же не мог это сделать в здравом рассудке?! – с надеждой вопросил долгогривый.
- Конечно, не мог. Ни в здравом, ни в больном. Заявка отменена в семь пятнадцать, а я на работу прихожу к восьми. В бесплотные духи я не верю, раздваиваться не умею, - невесело закончил он.
- Н-дя, - почесал в затылке лохмач. – Даже и не знаю, что тебе посоветовать. Прям райский детектив какой-то.
- Да уж, - протянул Левушка. А потом будто спохватившись спросил. – А ты Васильеву звонил? Не интересовался, с чем связаны все эти изменения в задании?
- Звонил. Как не звонил?! Первым делом.
- И что? – с надеждой спросил Вершинин.
- А-а, - махнул рукой тот. – Васильев с сегодняшнего дня как раз в отпуске. И коммуникатор у него отключен. Будет через месяц, не раньше.
Помолчали. Каждый думал о своем. Первым нарушил молчание Левушка:
- Ладно, Димон, я тут еще посижу, покумекаю. Возникли кое-какие мыслишки. Спасибо тебе.
- Да не за что. Ты вот что… Ты держи меня в курсе. Мало ли что? Потом может еще посидим, подумаем. Полторы-то головы, все лучше, чем одна! – попытался приободрить друга Борисов.
Шутку Дмитрия Вершинин пропустил мимо ушей, погруженный в свои мысли:
- Ладно, Дим, салют. До встречи.
- Салют.
Экран погас и Левушка опять остался наедине с проблемой, которую он сам для себя и нашел.
- Левушка, ты что тут сидишь?! – неожиданно прозвучал приятный женский голос над ухом.
Тот от неожиданности вздрогнул, и дико озираясь, будто его застали врасплох, за не очень хорошим занятием уставился симпатичную, всю в кудряшках ангелицу, словно впервые видя ее:
- А?! Что?! Что случилось, где?!
- Да нигде ничего не случилось. Просто, говорю, обед. Вон, все уже в столовку потянулись, а ты тут сидишь, как будто не слышишь.
Медленно приходил в себя. Вместе с приходом пришло и узнавание:
- Я, это, Милена… Я не хочу еще. Не проголодался. А-а, ты иди. Не волнуйся за меня, я это… потом перекушу чего-нибудь.
- Ну уж нет, Левушка! Так легко ты от меня не отделаешься! – тряхнула она хорошенькой головкой и продолжила. – Девочки на собрании постановили, чтобы я следила за твоим питанием. А то ты совсем за собой не следишь. Совсем исхудал! Так нельзя!
- Милена! Ну, пойми же меня! Не видишь, я занят?! – уже с откровенной мольбой в голосе проговорил он.
- Левушка! Впереди почти вечность! Успеешь ты еще навозиться со своими формулами! – в свою очередь взмолилась настойчивая сотрудница. – Они никуда не денутся, а обед остынет! Не упрямься же, пойдем, мой плюшевый медвежонок. – Промурлыкала она, презрев Устав и субординацию.
- Женщина! – уже чуть не плача возопил он, закатывая глаза в бессилии перед напором своей подчиненной. – Да оставьте же вы меня, наконец, в покое!
Будь на ее месте кто другая, все бы на этом и закончилось. Но этой другой, как назло, не оказалось. Мало того, Милена уже давно и безнадежно, о чем знали все вокруг, была по уши влюблена в свое руководство, которое сидело сейчас перед ней и выкобенивалось изо всех сил. Руководство уже на протяжении нескольких лет выкобенивалось и упорно не желало замечать ее доселе робких ухаживаний. А она, как на грех, после долгих раздумий и ночных слез в подушку, решилась-таки штурмом овладеть эту проклятущую крепость, причем именно сегодня. Умоляющие нотки в голосе с закатыванием глаз, только раззадорили не в меру активную в своих неуемных желаниях ангелицу. Подскочив сзади, она попыталась взять его под локти и оторвать от табурета. Он взвыл, и его вой моментально перешел в оперное крещендо. Его крылья в беспорядочной суматошности хлопали и стегали ее по лицу, так, что перья полетели и закружились под потолком, как будто лиса из русской народной сказки попала в неохраняемый курятник и устроила там переполох. Однако девчонка не хотела униматься, уже войдя в раж:
- Я все равно накормлю тебя, пупсичек мой! Во что бы то ни стало! – пыхтела она, уже предвкушая свою победу.
Однако «пупсичек» каким-то невероятным финтом выкрутился из стальных объятий голодной тигрицы, вышедшей на охоту, и одним прыжком оказался у противоположной стены.
- Пошла вон! Зараза! Лахудра, мать твою! – что было мочи, заорал он, уже вне себя от накатившей ярости.
Эти грубые слова так не вязавшиеся с данным местом, а еще больше не вязавшиеся с внешностью и характером майора Вершинина, как громом в самое темечко ударили младшего лейтенанта Вахрамееву. Ее маленькие кулачки невольно разжались и полы отдела пополнились еще несколькими упавшими на них перышками майорских крыльев, а глаза вдруг наполнились влагой.
- С-сударь! Д-да вы просто хам! – как-то по-детски нелепо и некрасиво кривя свои губы в плаксивой гримасе, тихо проговорила она. Затем резко развернулась на носках, открыла стеклянную дверь выгородки и уже из-за порога процедила сквозь зубы, четко акцентируя каждый слог:
- Не-на-ви-жу!
При этом волосы у нее на макушке подозрительно сами собой зашевелились. ( Прим. автора. Шевеление волос на макушке, в данной ситуации, прямо указывает на то, что черепная коробка сердящейся на кого-то женщины, явно готовится обзавестись костными образованиями в виде вертикально ориентированных наростов, в быту называемыми – рожки. Поэтому, дорогие мужчины, примите совет: не сердите свою любимую женщину, если не хотите спать с козой. Шутка ).
Опалив напоследок, еще недавно обожаемого начальника испепеляющим взглядом, так саданула дверью, что стекла посыпавшиеся оттуда мелкими льдинками оросили вконец обалдевшего Левушку. В полной прострации от всего произошедшего, он еще постоял в растерянном оцепенении какое-то время, явно не зная, что предпринять в такой ситуации, а потом, будто вспомнив, махнул рукой и опять уселся на крутящийся табурет, возвращаясь к так некстати прерванному делу. «Так, на чем же мы там остановились? - уже окончательно приходя в себя, проговорил он, - А остановились мы на втором стоп-кадре». И действительно, второй стоп-кадр, на котором были запечатлены лежащая на асфальте девчушка и толпа сочувствующих ей граждан, собравшаяся вокруг нее. Кадр был не менее загадочным, чем предыдущий. В нем не было ничего примечательного, за исключением двух коротких надписей. Метка курсора, наложенная на типчика в белом костюме, точно также как и та, что была наложена на лобовое стекло автомобиля, отказывалась выдавать идентификационные параметры его тела. Вторая надпись, раскрывающая температуру локальной среды по отношению к окружающей, тоже была связана с «белокостюмным», прямо указывая на него, как на эпицентр ее понижения. Левушка в глубокой задумчивости потер лицо. Умственных способностей даже рядового ангела хватило бы для понимания того, что именно этот «типчик» является ключевым игроком во всем произошедшем. Уставив локти на стол, и обхватив руками опущенную голову, Левушка погрузился в невеселые размышления. Но видимо трепка заданная ему влюбленной фурией все же возымела действие и стимулировала активность его мозговых извилин. Ему вдруг пришла в голову оригинальная мысль: «А что, если перестать просматривать в который уже раз сделанную запись, а зайти в то же самое время и место и заново его отсканировать?» Не откладывая задуманное в долгий ящик, включил ПВ-сканер и быстро набрал уже запомнившиеся место и время события, не забыв предварительно включить запись. А дальше начиналось настоящее сумасшествие. С первых же кадров началось разительное отличие от того, что было записано первоначально. Во-первых, дойдя до края тротуара и собираясь переходить дорогу, девчушка не стала вцепляться в руку отца, а вырвалась и вприпрыжку пустилась на противоположную сторону, куда благополучно и прибыла, помахав оттуда отцу ручонкой. Во-вторых, переходя вслед за дочерью проезжую часть, дойдя до ее середины, Захар, неловко запнувшись, начал медленно оседать на дорогу, где и остался лежать, не подавая признаков жизни. Левушка не стал выключать запись, а дождался не только, пока соберется толпа сердобольствующих, но и пока не приехала «скорая». Никаких беспилотных «джипов», ни типа в белом даже и близко не наблюдалось. Температура локальной и окружающей среды были идентичны. Майор ангельской службы Лев Михайлович Вершинин, петербургский интеллигент в четвертом поколении никогда не курил. Даже не пробовал. В их семье эта пагубная привычка не культивировалась. Не стал он курильщиков и в Раю, где курение хоть и не запрещалось напрямую, но стояло в ряду чего-то ужасно неприличного. Сейчас же, сидя на вертящемся табурете, спиной к разбитой двери с торчащими осколками стекла и смотря безотрывно в тубус бинокуляра, он поймал себя на мысли, что ничего на свете не желает в этот момент, кроме как затянуться длинным затягом какой-нибудь папиросой с табаком позабористей. Выключил аппаратуру. Посидел, подумал. Опять включил и снова набрал координаты случившегося. Опять поставил в режим непрерывной широкоугольной записи. Сюжет с отсутствием, как он назвал про себя «сладкой парочки» из «джипа» и инкогнито в белом, повторился. Левушка не был ленивым ни в той, ни в этой жизни. Он повторил этот эксперимент и в третий, и в четвертый, и в девятый раз. Он уже хотел было прекратить «издевательство» над техникой слежения, но для ровного счета все же решил повторить это действо в десятый - последний раз. И тут его поджидал еще один сюрприз. На этот раз девочка опять с силой вцепилась в папину руку. А вот появление «джипа» Левушка приметил, когда тот еще поворачивал из-за угла. Но он никак не походил на первоначальный. Тот был черным сплошь хромированным «крузаком» с тонированными стеклами. Этот же был серым «туарегом» о чем свидетельствовала надпись на решетке радиатора. И стекла у него были вполне прозрачными. Вершинин навел на него курсор, ставя метку. Тут же высветилась информация. За рулем сидел, а точнее лежал, пьяный «в дымину» детина геркулесовского телосложения, 85-го года рождения с ничего не говорящими именем и фамилией. Захар также споткнулся на ровном месте и «умер» за две с половиной секунды до столкновения. А вот типа в белом костюме не было, как не было и температурной аномалии. Опять пришлось заново «насиловать» технику. Обед уже давно кончился. В отдел вернулись и заняли свои рабочие места сотрудники. Пришла, что-то ворчащая себе под нос уборщица, шумно сгребая веником в ведро осколки битого стекла. Левушка, занятый разгадыванием головоломки, ничего этого не замечал, как не замечал и укоризненных женских взглядов в свою спину, наверняка уже введенных в курс дела, одной своей незадачливой товаркой. Он уже сам не помнил, какой по счету проводил эксперимент. Все он повторяли результат десятого. Так, ни в чем и не разобравшись, он и заканчивал этот бесконечно утомительный рабочий день. Подспудно чувствуя, что стал невольным участником то ли неумного розыгрыша, то ли дурной «детективщины», захотел с кому-нибудь выговориться. Заозирался по отделу. Кандидатов на «жилетку для плача» не находилось. Тяжко вздохнув, решил, что лучшей кандидатуры, чем непосредственное начальство, для этого не найти. Начальство находилось в творческом отпуске. Еще раз вздохнув, достал из поясной сумки коммуникатор и набрал номер начальника службы наблюдения и контроля – полковника Герарда Петровича Тацита. Прошло не меньше десяти гудков прежде чем на том конце раздался приятный баритон:
- Слушаю тебя, Левушка.
- Salvete , Герард Петрович. Прошу меня великодушно простить, если я оторвал вас от высоких размышлений, - начал оправдывающимся голосом лепетать он.
- Пустое, Левушка, - отмахнулся полковник. – Ни от каких таких высоких дум ты меня не отрывал. Петрушку я сажал в огороде, поэтому долго не подходил к комтору, - пояснил он свою неспешность.
- Ой, как хорошо, - тут же обрадовался заместитель.
- А что случилось?! – заинтересованно произнес Петрович. – Я тебя знаю не первый год, ты не станешь среди ночи будить жителей первого этажа, когда на третьем, вовсю полыхает пожар.
- Гмм, верно, - согласился он с шефом, хотя ей Богу не подозревал за собой таких качеств.
- Ну, вот о чем я и говорю. Так, что говоришь, там у вас стряслось то?
- Видите ли, Герард Петрович, мне срочным образом необходимо с вами посоветоваться. Я либо стал объектом невероятной мистификации, либо летят в тартарары все основы темпорологии.
- Так-то уж и в тартарары?! – удивился шеф.
- Да-да, именно так!
- Раз уж основы рушатся, значит - дело серьезно. Сможешь сейчас после работы?
- Конечно смогу.
- Вот и отлично. Жду тебя через полчаса. Я пока кофе поставлю. Prior conventus , - сказал на том конце Петрович и отключился.

IX
Размышляя о Городе и его архитектуре, нанизывая свои мысли, словно бусины на ланку, Захария и не заметил, как оказался на улице Красных Зорь, где и находилась его холостяцкая, как он сам не раз публично признавался, «берлога». Она представляла из себя сравнительно небольшой – в два этажа домик, угнездившийся в глубине скромного палисадника, с восемью комнатами, и маленькой терраской на втором этаже. Учитывая его положение в местной ангельской иерархии и финансовые возможности, жилье действительно было довольно скромным и непритязательным. «Умный» дом, настроенный на биотоки хозяина, «завидев» его еще на подъезде, заботливо распахнул свои ворота, пропуская «шестерку» внутрь палисада. Машину загонять в гараж не стал. Поленился. Достал «барсетку» с заднего сиденья, вышел из авто и разминая затекшие от почти трехчасовой езды ноги и шею, оглядел свое нехитрое обиталище. «Дом, милый дом. Кажется, так принято говорить в бытовых забугорных сериалах» - с усмешкой подумал он, поднимаясь на невысокое крылечко. Потоптавшись нерешительно на крыльце, привычным жестом отжал ручку входной двери книзу. Замков, где бы те не находились, «райанцы» абсолютно не признавали и не устанавливали ни в домах, ни в учреждениях. Прошел в прихожую, где датчик «присутствия» автоматически зажег свет. Откуда-то сверху доносился невнятный гул. Прислушался. Гул не прекращался и был похож на звук работающего пылесоса. Он уже догадывался, кто бы это мог быть, поэтому ничуть не спеша разулся, и блаженно на ходу разминая пальцы ног, стал подниматься по узкой и скрипучей винтовой лесенке на второй этаж. Шум от работающего пылесоса заглушал его нисколько не тихие шаги, поэтому стоявшая к нему спиной и орудующая в комнатных закоулках длинной трубкой на гофрированном шланге, пожилая женщина никак не отреагировала на его появление. Пришлось кашлянуть, чтобы обратить на себя внимание. Маленькая сухонькая женщина, в повязанном на «пиратский» манер ситцевом белом платочке, по-старчески неторопливо обернулась на посторонний звук. Какое-то мгновенье в ее бесцветных от старости глаз плавало недоумение, но потом ее глаза как-то разом засветились от неподдельного счастья и она уронив на пол хобот пылесоса всплеснула руками:
- Ох-ти ж мне старой! Никак Захарушка наш домой возвернулся, а я то и не малтаю хтой-то там у заплота шуробит ! – с этими словами она обняла своими сухими старушечьими руками его торс и приникла головой к его груди.
- Здравствуй, баба Луша! Здравствуй, моя дорогая! – с комом в горле от нахлынувших чувств, проговорил он, крепко обнимая, в свою очередь, худенькие плечики старушки.
Это была бабка Лукерья, не то домработница по найму, не то добрый друг и ангел-хранитель. Должны же и у ангелов быть свои охранители?!
Бабка Лукерья попала сюда в середине XV века по земному счету времени. Жила она тогда в сельце, что находилось в Ростовском пока еще княжестве, и была она великая травница и на всю округу славилась своим знахарским умением, беззлобным характером и готовностью помочь в любое время. То роды тяжелые надо принять – бегут к ней, то избавить от огневицы – опять без нее никак, а уж кровь затворить, али боль унять зубную – это уж как пить. Жила она одиноко в убогой избенке, почти что землянке, на краю села. Всей живности во дворе – петушок да козочка. Петушка селяне часто брали взаймы на «развод», уж больно шустрым он был по этой части, а коза давала жирное до желтизны молоко и шерсть, из которой бабка вязала копытцы (носки), которые с большой охотой разбирали односельчане. Ну и лечила, само собой всякого кто ни попросит. Денег за леченье, отродясь не брала, ибо как считала сие греховным делом, а если благодарные исцелившиеся одаривали ее чем ни то, лапотиной какой или съестным чем, то николи не отказывалась. Так и жила, сама точно не ведая который десяток лет топчет землю. Так бы и жила, в назначенный ей час, отойдя к Богу, смиренно предавая в руцы его свою душу, если бы не «залом». Серпень (август) в тот год выдался особенно жарким. Давно такого не было. Подошло время убирать рожь с поля. Нужно было торопиться управиться к Успенью Божьей матери, ибо она не любила «перестаивать» и грозила вот-вот начать осыпаться. А тут, как на грех, выйдя утром на зорьке всем селом убирать урожай, сельчане, еще не приступив к делу, обнаружили у самой кромки поля «залом». Чья-то неведомая злая рука скрутила пучок колосьев и завязала его в узел. Ужас и отчаяние охватил жителей села, ведь не иначе как сам Нечистый приложил с сему свою грязную лапу, а следовательно место сие стало прОклятым и жатву начинать никак было нельзя. Бабы выли в голос, вцепясь в раскосмаченные головы, царапали себе лица в кровь, плакали тоненькими, голосами детишки, угрюмо и обреченно супились мужики. Позвали местного батюшку, чтобы тот «отчитал» проклятье и развязал узел со молитвою на устах. Но батюшка наотрез отказался от этого, как его не просили всем селом стоя на коленях. Наконец смилостивившись он заявил, что все это дело рук самого Диавола, верной рабыней которого является ни кто иной как бабка Лукерья. «И не будет вам ни всходу, ни умолоту докель не поглотит геенна огненная богопротивную диаволову дщерь» - воздевая распятие заявил он. Неизвестно что тому было первопричиной, то ли недалекость ума сельского священника, то ли банальная зависть, а только жители села, недолго думая, двинулись всем табором к убогому жилью старухи. Завидев грозно надвигающуюся и тяжело дышащую от внезапно проснувшейся злобы толпу, бабка стала причитать и увещевать, как могла еще недавно таких добрых соседей. Но ее увещевания ни к чему не привели. Это она быстро поняла, увидев уверенно и неумолимо сжимающие руки, откуда-то уже взявшие колья. Она юркнула в избенку, наивно надеясь отсидеться там до вразумленья Господня односельчан. Только ее бегство еще больше раззадорило посельцев. В небе ни тучки, ни ветерка. Жара и сушь. А сзади подначивающий голос батюшки: «Огнем! Огнем ея, окаянную! Тем себя спасете и ея такоже!» Врываться не стали, а дружно навалились, подпирая кольями дверь и ставню подслеповатого оконца. Чиркнули кресалом, раздувая огонь. Даже глупый человек может иногда мыслить рационально, толпа, тем более доведенная до исступления этого лишена. Им бы самим помыслить над опасностью подобного вида расправы в такую-то погоду. Ан, нет. Весело и бодро разгорелся огонь, пожирая ветхое жилье несчастной знахарки. Словно порох вспыхнула крыша, покрытая сухой соломой. Дурным голосом орала бабка, мечась по своей хатенке, сгорая заживо. Но даже в своем предсмертном крике не прокляла она своих мучителей. И тут, не ждали, не гадали, откуда-то появился ветер. Да еще какой! Не иначе сам Сатана решил отомстить за свою верную рабыню. Раздуваемые ветром пучки соломы полетели на такие же соломенные крыши соседних изб. Жители кинулись спасать свои домишки. Но куда там! Не прошло и получаса, как горело уже все село. Батюшка, не умом, а скорее другим местом, почуял, что дело приняло совсем не тот оборот на который он рассчитывал, а потому встав на карачки и оттопырив немалый свой зад, хотел было уползти и спрятаться среди лопухов. Но кто-то из метущихся по горящему селу заметил незадачливого священника и осознав кто тут главный виновник всех бед, указал на него. Дикая ярость затопила разум людской. К нему тут же подскочили, и схватив за руки и за ноги, предварительно раскачав бросили в один из костров. Дикий, поросячий визг батюшки на миг огласивший окрестности начался и быстро осекся. На том все и закончилось. Что случилось с жителями того села, в данном случае уже не так важно. Умерли ли они с голоду, разбежались ли кто куда, знает только Господь. Знает, но не скажет. Ирония судьбы заключается в том, что и бабка Луша, и церковный служитель, вроде бы и одинаково закончили свой жизненный путь, приняв мученическую кончину, а вот, поди ж ты, старуха очутилась здесь, а батюшка так и пропал не вестимо где. Так-то вот. Все это разом вспомнил Захария, когда обнимал шмыгающую носом и уткнувшуюся ему в грудь старушку.
Бабку Лукерью Захария встретил на Бирже труда почти 550 лет назад, когда пришел туда в поисках домработницы. Вернувшись из очередной многолетней командировки и обнаружив, как всегда, слои пыли, от которой все время свербило в носу, и затянутые паутиной углы комнат («Какого ляда пауки делают в раю?» - всегда искренне недоумевал он), решил положить этому конец. Последний раз, извозившись, как анчутка , в пыли и паутине, пришел на биржу, в твердой уверенности отыскать «благонравную женщину и чистоплотную женщину средних лет для работы по домашнему хозяйству». Попадавшие в Рай «обращенные» сразу по прибытии обеспечивались полным социальным пакетом, в который входило обеспечение бесплатным жильем, хотя бы в минимальных размерах, медицинское обслуживание, пожизненное (вернее «посмертное», хе-хе) денежное содержание, вполне позволявшее, если и не жит на «широкую ногу», то во всяком случае удовлетворять минимальные потребности. Для желающих как-то повысить свой социальный статус, но по каким-то причинам не нашедшим применения своим талантам, либо низкой квалификации, была создана целая сеть из таких вот бирж, где можно обеспечить встречу между предлагающими свои услуги и нуждающимися в них. Там же можно было и заключить соответствующий контракт между сторонами. Нежданно-негаданно для себя, очутившись в Раю, Лукерья, первое время, сама не своя ходила от счастья: хоть и маленькая – в две комнатушки квартирка, а все не полуразвалившаяся избенка, ни дров, ни хвороста таскать и пилить не надо (местный жилкомунхоз на 500 лет раньше земного стал налаживать газоснабжение в домах), ежемесячное пособие в 250 райалов, с учетом того, что пяти райалов в день вполне хватало для сытой жизни и даже на то, чтобы немножко откладывать на будущее. Конечно, бабку слегка огорчило то обстоятельство, что в ее услугах целительницы здесь не нуждаются как по причине того, что «райанцы» крайне редко заболевали, так и по причине хорошо налаженного медицинского обслуживания населения. Ей, правда предлагали с учетом ее жизненного опыта и познаний в траволечении поспособствовать в поступлении в местный медицинский вуз, но для этого необходимо было сначала закончить школу. От мединститута, бабка решительно отказалась, ссылаясь на то, что годы де ее уже не те, да и не верит она в эти «талбетки». А вот в вечернюю школу, в которую, как она уже успела узнать, ходили многие из ее возрастной группы, охотно пошла, осознавая, что без грамотности нынче никуда. Сидеть без дела, бабка, естественно не желала, да и мысль приобрести собственный домик на лоне природы, где можно было опять завести какую-либо живность, с некоторых пор не давала ей покоя. Все эти обстоятельства и привели бабу Лушу на биржу. Проходя длинными биржевыми коридорами, Захария еще издали приметил ее белый платочек среди чинно сидящих, и ожидающих подходящей вакансии. Чем-то она ему сразу понравилась. Видимо тем, что даже в стенах этого заведения не выпускала вязальных спиц, которые так мелькали, что не давали за ними уследить взгляду несведущего в этом деле. Подсел на как раз свободный возле нее стул. Познакомились. Разговорились и договорились, скрепив достигнутые договоренности биржевой печатью в одном из кабинетов. За 100 райалов в месяц, Баба Луша принимала на себя обязанности раз в неделю убираться в доме и ухаживать за комнатными растениями, которыми он намеревался, подражая шефу, обзавестись в ближайшее время. Захарии сразу понравились ее ответственность к порученному делу, деловитость, незлобивый характер, а главное – умение вести ненавязчивые задушевные беседы от которых ему всегда становилось легко и уютно, как закоренелому грешнику после исповеди у самого епископа. Уже через пятьдесят лет он стал рекомендовать бабу Лушу коллегам по работе, которые, как и он бывали дома лишь наездами и не обзаведшимися брачными узами. Еще двое из его коллег захотели воспользоваться ее услугами. С тех пор бабкины дела медленно, но верно пошли в гору. Через каких-то сто лет, она скопила достаточную сумму для того, чтобы приобрести небольшую усадебку за Городом, однако решила отложить эту затею в долгий ящик. Причиной задержки с покупкой было большое расстояние между желаемой недвижимостью и местом ее теперешней работы, от которой она отказываться не хотела. Близ Города все участки были заняты, так что и не протолкнешься, да и стоили там дома безумно дорого, а те, что в цене устраивали бабку, находились в лучшем случае в пятистах километрах. Оставалось ждать одного из двух: либо невесть откуда свалившегося на нее суммы никак не меньше миллиона райалов, либо технического прогресса, позволяющего решить проблему быстрого передвижения. Первый вариант был абсолютно фантастическим из-за стойкого неумения копить деньги, что выражалось в неуемной бабкиной страсти устраивать раз в месяц набеги на местные «блошиные» рынки, покупая там всякую ерунду, которую она сама потом не знала, куда и девать. Второй вариант был более обещающим, что, в конце концов, и случилось еще через сто лет, когда пустили первую электричку по пригородному маршруту, чем она в скором времени не преминула воспользоваться. А уж когда транспортная система дожила до повсеместного внедрения телепортов, то проблема и вовсе исчезла. К настоящему моменту, баба Луша являлась счастливой обладательницей не только просторного пятикомнатного дома с мансардой, надворными постройками в виде сарая, баньки и загона для двух прелестных «ангорских» козочек, но и 35-ти соток сада-огорода вокруг дома. С подработкой у других ангелов пришлось завязать, ибо новоприобретенное хозяйство требовало постоянного внимания, но с Захарией Лукерья расставаться не желала, а поэтому продолжала выполнять ранее принятые на себя обязательства. Так и жила, шесть дней проводя у себя, а седьмой посвящая дому Захарии. Правда, существовало у нее одно неудобство. Это неудобство имело свою конкретику в лице соседа – тихого пьяницы и отставного солдата - одноногого деда Онфима, который попал сюда двести лет назад, утонув в реке, спасая ребятишек, провалившихся под лед ранней весной. Ребятишек то вытащил, а самому уже не хватило сил выбраться из коварной полыньи. Хозяйство деда, по причине его природной безалаберности пребывало в довольно плачевном состоянии. Относительно благополучное финансовое состояние деда, позволившее ему в свое время прикупить скромный загородный участок с домиком, базировалось на социальном пособии, а так же на том, что в свое время он весьма удачно продал акционерному обществу «Райбытхим» рецептуру своего самогона. Его, правда, невозможно было пить, но зато он хорошо очищал от локальных засоров городскую систему канализации, не являясь при этом токсичным. ( По Раю упорно ходили слухи, что де «Кока-Кола» отлично справляется с данной проблемой, проблема заключается в том, что ни один из ее патентодержателей в Рай проникнуть до сих пор не смогли, видимо по причине своей запредельной грешности). Сам же дед существовал преимущественно в двух регулярно меняющихся ипостасях: в состоянии блаженной нирваны после принятия на грудь очередной порции алкосодержащего напитка собственного приготовления, или же в состоянии «приставучести» к бабке на предмет сватовства. Он регулярно к ней сватался, она с такой же регулярностью ему отказывала, жеманно пожимая плечами. И хотя бабка неоднократно жаловалась на несносного соседушку, в тайне все же была рада мужскому вниманию, которого была до сих пор лишена, как в том, так и в этом мире. Если дед по какой-то неведомой причине долго не возобновлял любовных поползновений, баба Луша начинала беспокоиться, беспричинно суетиться, плохо спать по ночам, и наконец, не выдержав, надевала на себя все лучшее из одежды и уже сама шла к незадачливому жениху с целью узнать: «не подох ли часом старый окаянец, а то чтой то долго не видать его нигде». Удостоверившись в том, что он просто задержался в одном из своих агрегатных состояний, гордо вскинув голову и поводя укрытыми шалью плечами, поминутно оглядываясь шла к себе неторопливой и разлапистой походкой.
Покончив с объятиями, старушка засуетилась:
- Что же я стою то, старая! Хозяин домой возвернулся, холодный, голодный! А я, дура, ничего не делаю! Ступай до ванны. Хоть ополоснись с дороги, а я пока стол накрою.
- Да что вы, бабушка, какой там стол?! Неужели в магазин побежите!?
- Не сумуй, не сумуй соколик, никуда не побегу, а только стол все одно накрою. Иди, давай в ванную, а я тебе белье подам как будешь вылазить, - скороговоркой зачастила бабка, оторвавшись от Захарии, и подталкивая его по направлению к ванной комнате. После этого ему не оставалось ничего другого как подчиниться, что он не без явного удовольствия и сделал.
Войдя в ванную и прикрыв за собой дверь, с удовольствием разулся, стянул узкие джинсы и потную от многочасового сидения в машине футболку, бросив ее в тазик, стоящий в углу, туда же полетели и казенные одноразовые трусы с инвентарной биркой. Открыл краны смесителя, попутно отметив, что кран с горячей водой подтекает. Отрегулировал напор и температуру на ощупь. Сидеть и нежиться в пенной воде не стал, посчитав подобную задержку неприличной по отношению к суетящейся домохозяйке, а потому переключив рычаг в режим душа, встал под его струи. Постоял, привыкая и постепенно расслабляясь от скопившегося за день напряжения. Не открывая глаз, нащупал в корзинке, прикрепленной сбоку ванны, кусок мыла. Еле отодрал. Видимо он пролежал здесь, дожидаясь хозяина, все тридцать с лишним лет. Выключив на время душ, как следует, намылился с ног до головы. И опять включил, так и этак поворачиваясь под теплым и упругом потоке, с удовольствием пуская струйки, случайно попавшей в рот воды. Дверь в ванну приоткрылась и в образовавшуюся щель проникла бабкина рука, держащая «плечики» с навешанными на них трусами, майкой и махровым халатом. Нащупав крючок, не глядя повесила на него «плечики» и не закрывая дверь поставила у порога смешные розовые домашние тапочки с розовыми помпонами в виде заячьих ушек. Он не смог припомнить, водились ли в его доме такие тапки, ну да ладно. Покончив с мытьем, тщательно вытерся висевшим тут же «вафельным», будто казенным, полотенцем. Быстренько оделся, повернулся к большому зеркалу, чтобы причесаться. «Хорош…», - с явным удовлетворением произнес он вслух. Из зеркала на него смотрел импозантный мужчина тридцать с небольшим лет, в меру загорелый, с хорошо развитой и обозначенной мускулатурой и серыми, сводящими с ума райанских женщин, глазами. Еще раз вгляделся, уже куда более внимательно в свое отражение. Новых морщин, со времени предыдущей командировки, не прибавилось, убыли в густой шевелюре не наблюдалось, лишь где-то в уголках висков тихо и по предательски притаилась пара седых волосков, но на фоне светлых волос они были незаметны. «Хорош, - еще раз повторил он. – И ведь не скажешь, что возраст за 4000 лет перевалил. А если нас привалить к теплой стеночке, то мы еще ого-го, как много могём». С этими мысленными словами он вышел из ванной и пошел на кухню, откуда уже вовсю доносились вкусные запахи. Зайдя на кухню, увидел суетящуюся у стола Лукерью. Она доставала из большого подвешенного к стене эмалированного шкафа со стеклянной дверцей, какие-то чашки, тарелки и вазочки и бодро расставляла все это на столе. Захария вначале подумал, что это холодильник, но холодильник с надписью «Саратов» стоял рядом на прежнем, как он помнил, месте. Этот же «шкаф» он видел впервые. А на столе чего только не было. В глубоких тарелках, плескался украинский борщ со сметаной, тут же на сковороде скворчали котлеты, издавая невыразимый аромат.
(Прим. автора. Пища в Раю всегда была вегетарианской, исходя из сущности самого Рая. И если «природные» относились к этому довольно спокойно, то вот «обращенные», в большинстве своем, были крайне раздосадованы данным обстоятельством. Это омрачало бы настроение еще неизвестно, сколько лет, пока местные ученые не научились сначала производить имитацию мяса из растительных белков. А по прошествии еще какого-то времени, Илья Мечников со товарищи из НИИ «Молекулярной биологии» не смогли синтезировать мышечные клетки животного происхождения).
Тем временем, баба Луша продолжала уснащать застолье все новыми и новыми яствами. Здесь были: жареная картошка с солеными рыжиками и черная икра в изящной розетке, салат из свежих овощей, обильно сдобренный оливковым маслом и бутерброды с тонко нарезанными слойками сервелата, пироги с разными начинками и рисовая каша с изюмом. Все это съестное обилие венчал почти ведерный медный самовар, начищенный до невероятного блеска. Но больше всего, Захарию умилили стаканы с ароматным чаем в подстаканниках наподобие тех, что всегда бывают в фирменных поездах дальнего следования.
- Баба Луша, да когда же ты все успела то?! – с искренним недоумением воскликнул он. – Вроде и не отлучались никуда…
- Так и есть, милок! – охотно закивала бабка. – Никуды не отлучалась. Так и ести.
Бабка, в свое время окончившая среднюю школу едва ли не с медалью, любила иногда прикидываться деревенской простушкой, а потому частенько коверкала слова или вставляла в свою речь фразы, давно вышедшие из употребления.
- Как же тогда объяснить всю эту пышность?! Или как-то узнали о моем прибытии?
- Узнать не узнала, а догадаться догадалась, - наводя тень на плетень, заявила баба Луша. Потом помолчав немного, добавила. – Сон давеча видела. Будто срок тебе вышел возвернуться, - пояснила она.
- Стало быть, вещий сон?! – удивился он.
- Как ни вещий? Вещий оно и есть! Я ить потому и пришла сегодня убираться, хоть и четверг на дворе. А мой день, сам знаешь – понедельник. Да ты кушай-кушай, пока не остыло, - пододвигая тарелки ближе к нему, продолжила она.
- Да-да, шпасибо, и вы ша мной давайте, - прошепелявил он набитым ртом.
- А и не откажусь, - охотно согласилась она.
Пару минут ели молча. Он наваристый борщ, она понемногу откусывала от нарезанного пирога с вишневой начинкой. Когда первый голод был утолен, а естественное любопытство все-таки взяло верх, Захария продолжил допрос:
- Так откуда, бабушка, сие изобилие? За чей счет банкет, так сказать? – прищурившись и ласково гладя свой живот, поинтересовался ангел.
- Откуда-откуда?! Оттудова, - кивнула она на «шкаф», убирая пустую тарелку с борщем и ставя на ее место сковороду с котлетами. – Ешь, давай.
- Нет уж, позвольте бабушка, объясниться, - орудуя ножом и вилкой над еще скворчащей котлетой, произнес он. – Что за шкаф тут стоит и, каким образом из него появляются все эти вкусности? Это что, микроволновка такая? Вроде не похожа.
- И-и, милок, - протянула баба Луша. – Отстал же ты от жисти энтой. Уж почитай лет двунадесять тому, как в кажинном дому таковой сундук обретается. Я вот и от тебя челобитну заяву подала, чтоб значится установили. Задарма ставют.
Но увидев, как собеседник невольно морщится от произносимых ей архаизмов, перестала выламываться и уже на вполне современном и деловом языке продолжила:
- Захотел поесть – нажал на вот эту красную клавишу на передней панели, - ткнула она указательным пальцем в сторону «шкафа». – Загорится сенсорный экран. На нем отображаются ближайшие к дому пункты приготовления пищи – сиречь кафешки. Выбираешь понравившуюся тебе кафешку путем нажатия на ее логотип. Открывается меню. Слева отображаются блюда уже готовые к употреблению, справа те, что требуют времени на приготовление. Обычно минут тридцать-сорок. Выбираешь, что тебе нужно. Высвечивается сумма к оплате. Берешь карточку, вставляешь вот в эту щель. Деньги снимаются, а кушанья появляются на этих выдвижных полках. Звоночек подскажет, когда можно открывать дверцы.
- Это что же, типа телепортации?
- Ну да. Типа того.
- А что, бабушка, у вас тоже такой аппарат имеется дома?
- Конечно имеется, - строго поджав губки, произнесла Лукерья. – Иль я порченая какая?! Все как у людёв. Уж больно хорош энтот «стол заказов». Стряпея-то из меня и в былые то годы не ахти какая была. Да и то сказать, стараться то и не для кого было.
- Позвольте! – вдруг спохватился он, перестав жевать. – Так вы что, свою карточку сунули туда?!
- Естественно. Что было под рукой, то и сунула, - подтвердила Лукерья.
- Но как же так?! Ой, как нехорошо получилось! Бабушка, ну что же вы раньше не сказали?! – возмутился Захария.
- А что, я, по-твоему должна была делать?! Сказать тебе: «Гони деньгу, а то останешься голодным!» Так что ли? – усмехнулась бабулька.
- Ну, нечто вроде того. Дай, мол, карточку, я тут прикуплю к столу…
- Ага, скажешь тоже! Человек с дороги, не мыт, не чесан, а я к нему с карточкой объяснять что там и к чему.
- Ну, все равно как-то неладно у нас с вами получилось. Право слово, мне неловко, аж кусок в горло не идет, - поежился он.
- Пустяки, служивый. На том свете сочтемся, - улыбнулась Лукерья
- Того света не бывает, попы все врут! – в голос рассмеялся ангел-полковник. – И все-таки, баба Луша сколько я вам должен? И кстати, я как обычно оставлял распоряжение банку о вашей зарплате. Никаких сбоев не было? Все нормаль?
- Нормально все. День в день, - отрапортовала она. – А вот тут ты меня, обидел соколик! Ужели думаешь, что я к тебе из-за денег хожу столько годов?! – разом поскучнела бабка.
- Ой! – сразу как-то покраснел Захария. – Я не хотел! Простите! Я просто подумал…
- Да ничего ты не думал, - перебила она его. – Если б думал, не брякнул бы такое. Я ведь к тебе не из-за денег, а потому что приглянулся ты мне сразу, еще там, на бирже. Помнишь?
Захария кивнул.
- А почему? Да все по тому, - сама себе ответила бабка, - что сердце у тебя золотое, ангельское, а еще потому, что ни там, ни тут не было и нет у меня никого ближе и родней кроме тебя. Деточек, вишь, Господь не сподобил дать, за грехи видно тяжкие. Зато вот, тебя сподобил встретить, заместо сыночка. Там глядишь и женишься, детки пойдут, и я с внучатами понянькаюсь, - выдавила из себя бабка, утирая концом платка, набежавшую слезу.
Захария благоразумно промолчал, что сам-то он будет постарше нее раз этак в семь. Вместо слов, он нагнулся, взяв бабкины ладошки в свои руки, и приник к ним губами. В глазах у самого, что-то вдруг резко защипало. Ведь у него, по сути, тоже никого из родни в этом мире не было. А старуха, тем временем продолжала:
- Един ты у меня соколик, на всем белом свете. Ни единой родной душеньки. Разве что, Онфим вот еще…
Захария, обрадованный поводом сменить унылую тему, тут же вскинулся:
- Как же, как же. Помню его. Как он?!
Бабка, словно очнувшись из забытья, в котором пребывала многие годы, встрепенулась и всплеснула ручками, как воробьиными крылышками:
- Так ить пьет зараза! Паскудник эдакий! Сладу с ним никакого!
- Кодировать не пробовали его? Говорят, помогает…
- Куды там! И слушать ничего не хочет. Говорит, если я пить брошу, чем тогда жить стану? – села на своего любимого конька Лукерья, а потом уже чуть тише добавила. – Инда и его понять мочно. Ему ить тоже одиноко тут. Ни детей, ни плетей.
- Так может быть вам того…
- Чего, того? – напустила на себя непонимающий вид, Лукерья.
- Пирком, да за свадебку!
- Да в уме ли ты, служивенький?! – опять закудахтала бабка. – Годы ить мои не те, чтоб под венец идти! Засмеют люди… Скажут, с глузду сдвинулась, старая кашелка…
- За те пятьсот с лишним лет, что я вас знаю, вы ничуть не изменились, - промурлыкал Захария.
- Ой, да не трави душу, Захарушка! Добро бы путный человек был, а то ведь алкаш, прости Господи! – начала уже было сдаваться бабка.
- Оно конечно так, баба Луша, а только ведь может и пьет он от того, что не может никак найти себя в этом мире, почувствовать свою нужность, хоть перед кем-то. Да хоть бы и перед вами, например. Неуж не жалко бедолагу? – гнул он свое.
- Верно говоришь, Захарушка. Мается он, душа неприкаянная. Думала я о сем, не буду врать, а только и решиться на дело таковое не могу в раз, - вздохнула она.
- А кроме того, - не унимался хитрый ангел, жуя котлету. – Не забывайте и о материальной стороне дела.
- Ну-ка, ну-ка, - заинтересованно навострила ушки Лукерья.
- Вы ведь говорили как-то, что у вас участки рядом находятся. Верно?
- Верно. Касатик. Как не верно?! Говорила, - закивала та головой.
- И вроде как говорили, что он тоже по размеру сродни вашему?
- Верно. В самый глаз белку бьешь, родимый.
- Ну вот. Поженитесь, значит, и участок станет единый. Сколько, говорите, соток-то вместе будет? – хитро прищурился змей-искуситель.
- Семь десятков, - машинально и задумчиво произнесла бабка. Видимо мысль об объединении участков доселе не посещала ее голову.
- Сад-то у вас больно хорош, сами говорили. А это еще в два раза лучше будет. Козочек-то ангорских всего две? Ай-ай, как мало! – притворно пригорюнился Захария.
На кухне повисло молчание. Захария поглядел бабке прямо в глаза. Он знал, что она была человеком лишенным всякой корысти, но тут отметил в подернутых глубокой задумчивостью глазах старухи как цифры от предвкушения увеличивающегося надоя молока, в результате увеличения поголовья рогатого скота, замелькали со скоростью крутящихся цифр арифмометра. «Попалась, можно подсекать…» - плотоядно подумал он. Впрочем, это продолжалось недолго. Бабка икнула и разом пришла в себя. Засуетилась:
- Ой, совсем ты меня, милок, заговорил! Чай от уж давно заварился, - зачастила она, убирая почти пустую сковороду и разливая по стаканам заварку ароматнейшего цейлонского чая.
Захария не стал далее развивать любовную тему. Он знал – бабка ничего не забудет из сказанного им. Зерно, брошенное его щедрой рукой, упало на благодатную почву и уже дало первые ростки. Разлив кипяток из самовара по стаканам, заботливо подставленным Захарией, села и подперши рукой голову, продолжила, резко сменив тему:
- Что мы все про меня, да про меня?! Ты лучше расскажи-поведай, как там, на матушке Земле? Кем ты там был? Что делал? Как и чем люди живут на Святой Руси? А то у нас тут, сам ведь знаешь, пишут и показывают по визору про тот мир мало чего. Да и людишек, не в пример прошлым летам, прибывать стало горазд как меньше.
- Да, бабушка, мотало шапку по волнам, - вздохнув начал он.
Засиделись с бабкой едва не до сумерек. Самовар пришлось ставить еще раз. Как это и было во все прошлые разы, ее интересовало буквально все. И про личную жизнь его «подопечного», и про политический строй в стране, и про цены на товары, и про жизнь тамошних обитателей, про современные нравы, и про ворогов, что угрожают в очередной раз покинутой Отчизне. В общем, допрос с пристрастием получился на славу. Захария при этом чувствовал себя словно выжатый до состояния сухой корки лимон. Наконец, бабка и сама притомилась от обилия информации обрушившейся на нее. Промокая концом платка в очередной раз пот от выпитого чая, сказала тихим и печальным голосом:
- Ох, Захарушка, и смутные же времена настают на Руси Святой, и чую я старая, что добром все это не кончится. Вот помяни мое слово. Умоется еще кровушкой земля русская.
- Ну что же вы так-то уж, бабушка. Может все и обойдется еще, - с обреченностью, но и с долей надежды ответил он.
- Ты сам от в энто веришь соколик? – вздохнула она.
- Всегда ведь обходилось, и сейчас, может быть, обойдется.
- Всегда, да не всегда. Да и ныне случай особый, - возразила она и продолжила. – Уж больно могучие вороги собрались супротив нее, а у наших то и силушки не сметено воедино николи. Подточили Русь-матушку изнутри врази окаянные, не стала земля рожать богатырей да праведников. Оттого и тут у нас прибытку никакого нет.
- Ну зачем вы так то уж категорично? – пробовал он в свой черед возразить ей.
- Духом пала Русь-матушка. Дух ея лечить надобно допрежь, да времени, боюсь, может не хватить, - пригорюнилась она.
- Да, - согласился он. – Времени действительно маловато, но вы бабушка, тоже в своих суждениях на мои слова не сильно опирайтесь. Я ведь, чисто из субъективизма мог просто сгустить краски. Да и всей полнотой информации не обладаю.
- И-и, милок, я и сама чую, что так оно все и есть, как ты обсказал. А за то, что пытаешься успокоить меня – старуху, спасибо на добром слове. Одначе, думаю, что оставлять это дело никак нельзя. Начальствие уведомить надобно.
- Я как раз собираюсь писать докладную записку по поводу опасных тенденций имеющих развитие в земном социуме.
- Пиши, соколик, пиши. Тереби начальство от, не оставляй его в праздной сытости.
Тут бабка Лукерья замолчала, как будто обдумывая какую-то мысль и ища для нее подходящую формулировку. Он не стал торопить ее. Затем, пожевав губами, начала:
- А насчет дочки, я тебе так скажу…, - опять немного помолчав, как бы собираясь с духом, глубоко вздохнула и продолжила. – Коли уж решил бороться за нее, так борись, если не за душу ее, так за тело хотя бы. Пиши, настаивай, донимай. Сам обмолвился, что чин у тебя теперь не малый. Полковник говоришь?
Захария кивнул. А бабка продолжила:
- Вот. И чин твой немалый должен быть тебе в этом подмогой. А я уж завсегда готова молить Всевышняго о ниспослании тебе Его заступы и руковожения на сём поприще.
При последних словах бабка приподняла правую руку и широко и истово перекрестила ангела. Он опять было сунулся поцеловать старческую руку, но бабка не дала, погрозив ему сухоньким пальчиком, произнеся наставительно:
- Ангелы рук смертным не целуют.
Он хотел было возразить в том духе, что и бабку к смертным уже как бы причислять и нелепо, да и сам он ангелом является только на службе, но по здравому размышлению не стал этого делать. А баба Луша, тем временем, уже встала из-за стола:
- Ох и засиделась я с тобой, Захарушка. Пора и честь знать, вон на дворе уже смеркаться начинает. Дома дела еще есть. А! Вот еще что, - вспомнила бабка, хлопнув себя по лбу. – Если ничего доедать не будешь, то остатки еды кинь в дезинтегратор, а саму посуду не мой, а сложи в тот же шкаф, дверцы закрой и нажми клавишу «отправить», а то в следующий раз заказ не примут, пока посуду им не вернешь. Так, ну вроде бы все сказала. Если что, то звони, номер то чай остался мой?
Он кивнул. Бабкин номер у него был записан в записной книжке коммуникатора. Провожая старую, уже в прихожей сказал:
- Может, я провожу? А то, как вы в потемках то?
- Да что ты, родимый, переживаешь за старую?! Тут телепорт то за углом. Не переживай. И там тоже – в пяти минутах ходьбы. К Онфиму еще заглянуть надо бы, а то опять что-то давненько не объявлялся, поганец. Видать в Город умотал.
Уже в дверях, стоя напротив Захарии, подошла к нему вплотную и встав на цыпочки, чмокнула того в щеку. И не говоря ни слова, открыв дверь, бодро засеменила с крыльца вниз. Захария еще некоторое время постоял в проеме отрытой двери, наблюдая, как неугомонная старушка шагает к калитке. Дверь закрыл лишь после того, как бабка скрылась за углом.

X

До конца рабочего дня оставалось десять минут. Женская часть коллектива отдела контроля и наблюдения уже была на низком старте, подводя последние штрихи макияжа на своих и без того хорошеньких личиках. Мужская, как более дальновидная, потихоньку начинала отстегивать и складывать крылья, чтобы не помять их в очереди на телепорт. Майор Вершинин, только что закончил нудные переговоры с начальником АХО , давая тому наряд на замену разбитых стекол и выслушивая стенания по поводу закончившихся месячных лимитов и отсутствия свободных рабочих рук. Отстегнул крылья, критическим взглядом осмотрев обломанные и поредевшие в неравной борьбе с сумасшедшей фурией перья. Появляться на людях с этими лохмами посчитал для себя невозможным, поэтому кряхтя от усердия, кое-как пристроил их в рядом стоящей тумбочке, вытащив предварительно из нее всякую мелочевку и свалив ее на стол. «Ладно, - подумал он про себя. – Сейчас как-нибудь перекантуюсь, а в воскресенье схожу в «Ангелторг» и куплю новые. Никто ничего и не заметит. Авось». Пронаблюдав сквозь стекло своей конторки, как последние из сослуживцев покидают помещение и проверив еще раз как скачались на флешку результаты его сегодняшних мучений, зажал ее в кулаке и тоже стал пробираться к выходу. Уже через десять минут он стоял у калитки загородного дома своего начальника…
Начальник отдела Наблюдения и контроля, генерал-майор ангельской службы – Герард Публиевич Тацит, был личностью примечательной во всех отношениях. Сын прокуратора Бегники, проконсула Рима, всадника – Публия Корнелия Тацита , принадлежавший к высшей патрицианской касте Рима, с самого детства не нуждающийся ни в чем, благодаря положению отца, он, как и его отец, относился к наиболее образованным людям своего времени. Будучи во всех отношениях примерным сыном, он по примеру отца тоже с юных лет занимался историографией. Однако, в отличие от него, скованного в своих суждениях корпоративной этикой служебного положения, взгляды на окружающее имел гораздо более прогрессивные, о чем никогда не стеснялся публично заявлять, что служило предметом частой головной боли для его именитого предка. Помогая отцу в составлении «Анналов», частенько вставлял в них, видимо пользуясь отцовским «недоглядом» свои суждения и нелицеприятные выводы о правлении римских императоров, обличая как их деятельность, так и окружающую их атмосферу. Во все времена правду любят только в отношении к другим, но не к самому себе. Так всегда было, есть и будет во все времена. Не любили правду и римские императоры – Нерва, Траян и Адриан, но вследствие того, что Публий был слишком влиятельной фигурой на шахматной доске империи, до поры до времени помалкивали, втихомолку скрипя зубами от негодования. Холостяк по призванию, настоящий демократ по убеждениям, бескорыстный умница, всю жизнь вынужденный выглядывать из-за плеча своего именитого отца, Герард мог прожить свою жизнь в неге и роскоши, ведя неторопливые беседы с людьми своего круга о философии и искусстве, меценатствуя и участвуя в светской жизни. Но не таков был наш герой. Сразу после смерти отца, случившейся в 110 году н.э. он продал все Рейнские земли, принадлежавшие отцу, отпустил на волю всех рабов, предварительно снабдив их «подъемными», а на вырученную немалую сумму потратил на строительство первой бесплатной публичной библиотеки и лечебницы, для содержания в ней больных проказой. И все бы ничего, если бы этим все и ограничилось. Так нет. Он решил написать, когда-то обещанное, но так и не выполненное отцом жизнеописание правления последних трех императоров из династии Антонинов, а также Октавиана Августа, естественно в своей критической манере изложения. Хуже того, он не только решил написать сей труд, он его написал и издал за свой счет. Этого то ему правящие круги во главе с императором Пием Антонином и не простили. Была ли это цикута, излюбленный яд римских императоров, поднесенная ему в кубке на каком-то из симпозиумов, или сок белладонны, подмешанный в еду, подкупленным слугой, история об этом хранит молчание. Да это уже и не так важно, как не раз он сам говаривал. Важно то, что в результате стечения трагических обстоятельств, Герард Петрович оказался в Раю. Поживши непродолжительное время в европейском секторе, и перелаявшись вусмерть с тамошними историками и философами, включая одного из своих византийских родственников по побочной ветви, в середине VI века, прибыл сюда, прельстившись новизной недавно образованного сектора. Да так тут и остался. Всю жизнь любивший учиться, окончил, неожиданно для всех академию ангельской службы, где попутно с историей увлекся темпорально-пространственными перемещениями. Став одним из крупнейших теоретиков темпорологии, сделал неплохую карьеру, дослужившись до звания генерал-майора, сменив на посту начальника отдела наблюдения и контроля прежнего руководителя ушедшего на пенсию и по примеру еще одного римского императора Диоклетиана II и занявшегося выращиванием капустных кочанов.
Калитка была открыта нараспашку, приглашая гостя войти в нее. Загородный дом Герарда Петровича, исходя из пристрастий и привычек своего хозяина, представлял собой типичный двухэтажный домус с побеленными известью стенами и красной черепицей. Здесь под одной крышей были собраны помимо самого дома еще целый ряд подсобных помещений, сгруппированных вокруг атриума с небольшим фонтаном в центре и также небольшим садиком с южной стороны. К дому от самой калитки вела, выложенная желтоватого оттенка камнями дорожка, в шутку названная хозяином КВЖД (камнями выложенная желтая дорога). В раскрытом окне второго этажа показалась, абсолютно лишенная всякой растительности, голова начальника отдела. Приветливо заулыбавшись входящему Левушке, она прокричала в радостном возбуждении:
- Проходи-проходи! Поднимайся сюда ко мне.
Вершинин быстро взбежал на крыльцо и зашел в уже заранее открытую дверь. После яркого солнечного дня, глаза не сразу привыкли к полумраку огромной прихожей.
- Лестница слева, - послышался предупреждающий голос сверху.
Слегка запыхавшись от крутизны каменных ступенек и волнения от предстоящего разговора, Левушка очутился в просторном, но несколько пустоватом зале с высокими потолками и выложенным мозаичной плиткой полом. Хозяин стоял в проеме окна, одетый в белую майку и треники с характерными «адидасовскими» лампасами.
- Здравствуйте еще раз, Герард Петрович! – поприветствовал майор, протягивая руку генералу в майке.
- Привет, Левушка! – осклабился хозяин, пожимая протянутую руку двумя своими. – Я смотрю, и впрямь дело немешкотные, раз ты примчался к старику, не переодеваясь, в мундире, - указал он пальцем на хитон майора.
- Ой, и не говорите Герард Петрович! Да что там мундир?! Я и крылья то не сдал в гардероб, так, в тумбочке пристроил! – пояснил Левушка, умалчивая однако по какой причине это сделал.
- Да уж вижу. Видок у тебя какой-то растерянный. Проходи, садись, приди немного в себя, - указал он на широкий диван с высокой спинкой. – А я пока за тобой поухаживаю.
С этими словами он подкатил к усевшемуся на диван Левушке тележку, уставленную всякими яствами, начиная от бутербродов и салатов и кончая пирогами, судя по запаху с рыбной начинкой. Громадный никелированный кофейник и под стать ему громадные чашки, завершали «мобильный» пиршественный стол. В такую же громадную сахарницу была воткнута ложка, как флаг, над поверженной Иводзимой . Из кофейника распространялся, одуряющее ароматный запах, свежезаваренного кофе.
- Копи-лювак ? – спросил Левушка, подозрительно косясь на кофейник.
- Да нет! Что ты?! – засмеялся гостеприимный хозяин. – Всего лишь мокко . Не бойся. Пей. Судя по твоему виду, пообедать тебе сегодня не удалось. Так что, приступай. Дела потом.
Левушка, нисколько не чинясь, пододвинул к себе тележку, и уже собрался расстелить на ногах салфетку, взяв ее тут же из аккуратной стопки, как обнаружил, что до сих пор сжимает в кулаке флешку с записью дневных экспериментов. Это не укрылось от всевидящего ока начальства:
- Что это там у тебя в руках?
- Бомба! – произнес майор, жуя бутерброд с брынзой и укропом.
- Ага! И стало быть, ты не нашел ничего лучшего, как принести мне ее сюда, чтобы взорвать в моем доме?! – поднял в недоумении брови шеф. – Ничего не скажешь, хорош у меня помощничек! – с нескрываемым ехидством добавил он.
Видя, как помощник начинает краснеть от смущения, тут же подбодрил:
- Да ты ешь-ешь, не смущайся. Брынза хорошая. И сыр с молоком тоже. Мне их регулярно поставляет соседка по участку. Так что, сначала еда, деловые разговоры потом.
- Спасибо, Герард Петрович. Я уже поел - с трудом проглотив слишком большой кусок бутерброда, проговорил майор. – А только то, что я вам сейчас принес, действительно является, в какой-то мере бомбой. Если не в прямом смысле, то в переносном – точно.
С этими словами он передал начальнику флешку с таким опасением в глазах, что тот и вправду начал потихоньку верить в то, что дело может принять серьезный оборот. Покрутив так и этак в руках, предмет, обещающий, по крайней мере, сенсационную информацию. Шеф отошел в угол комнаты, где на письменном столе располагался компьютерный моноблок и сунул его в USB-порт, затем включил ЖК-монитор.
- Эх, молодежь-молодежь, и везде-то вы ищите зацепки, чтобы подорвать устои. Ну да ладно, мы в ваши годы тоже таковы были. Пока загружается, давай, вводи в курс дела. Да кофе наливай. И мне тоже.
Левушка кивнул и разливая по чашкам восхитительный напиток начал издалека:
- Шеф, вы ведь наверно помните Захарию? Полевого агента.
- Захария, Захария, - потер лоб начальник. – Это не тот, что является рекордсменом по числу «обращенных» ставших в свою очередь ангелами? У него их, кажется, уже под сотню набралось? Очень приятный в общении молодой человек, вернее ангел. Прости, полторы тысячи лет прошло, а я все никак не привыкну…
- Да. Он самый. Молодым, правда, его не назовешь ведь он чуть не вдвое старше вас. Ну да это к делу не относится. Так вот, сегодня он прибыл из последней своей командировки. Операция завершилась не по плану, а точнее, и вовсе аварийно. Что-то там аналитики не то не предусмотрели, не то перемудрили, как всегда. Нас, по крайней мере, они в известность заранее тоже не поставили. Вам сколько сахару?
- Смежники они все такие. Четыре. Ты же знаешь, что я сластена, - улыбнулся шеф, подсаживаясь на диван рядом. – Ну, ты не отвлекайся, продолжай…
- Так вот, продолжаю. Детали я опущу, если позволите… - шеф утвердительно кивнул. - Заходит он ко мне и говорит: «Операция завершилась аварийно, не мог бы ты мне показать со стороны, что там и как было, а то я в суматохе деталей не приметил?» Я не стал отказывать в просьбе, тем более, ничего такого в этом нет. Он назвал мне пространственно- временные координаты. Я ввел данные в Т-скан примерно за минуту до предполагаемого события и вот что у меня получилось. Разрешите?
Поймав взглядом, согласный кивок головы шефа, встал, и направился к уже загрузившемуся, и готовому к работе компу. Щелкнув «мышью» и найдя нужный файл, включил изображение. Отошел в сторону, чтобы не загораживать собой изображение. На экране мужчина переходил дорогу с девочкой, которая держала его за руку… Все двадцать минут, что длилась съемка до момента приезда «скорой», прошли в полной тишине. Шеф даже перестал помешивать сахар в своей чашке. Изображение погасло.
- Я пока ничего странного не заметил, - раздался в тишине баритон Петровича, мелкими глоточками пившего уже порядком остывший кофе.
- Да, - согласился Левушка, - ничего странного вроде бы нет, за исключением одного момента.
С этими словами он опять подошел к столу и вновь защелкал «мышью».
- Вот это я сделал стоп-кадр за две с половиной секунды до столкновения объектов с расшифровкой состояния всех физически присутствующих лиц.
Он снова отошел от экрана, чтобы шефу была видна информация о девочке, «отце», и «джипе».
Шеф внимательно и не торопясь начал изучать зеленые надписи. Изучал долго. Хмурил лоб, шумно сопел носом и кривил губы, будто пытаясь с кем-то спорить. Потом медленно и негромко начал говорить:
- Ну… с ребенком все более-менее ясно. Тут и говорить нечего. Её восклицание об отце, оставим пока без комментариев, списывая на случайное стечение обстоятельств и стрессовое состояние. То что «реципиент» умер еще до столкновения с авто, это тоже в общем-то понятно. Такое бывает. Mortem ordinarium, то бишь «смерть обыкновенная». Внезапная остановка сердца. Не исключено, что он страдал какой-нибудь из сердечных болезней. Возможно, даже перенес инфаркт на ногах. Такое бывает сплошь и рядом, особенно у мужчин и особенно у русских.
Отхлебнул из чашки. Вершинин при этом молчал, превратившись в безмолвного сфинкса. Немного подумал и отхлебнул еще, прежде чем продолжить:
- То, что, будучи в состоянии клинической смерти он смог отшвырнуть ребенка на противоположную сторону улицы, конечно интересно, но тоже укладывается в рамки объяснимого. Курица с отрубленной головой, тоже может еще продолжительное время бегать по двору, вводя в ступор впечатлительных домохозяек. Про разницу температур окружающей и локальной среды ничего не могу сказать определенного. Возможно, в этом что-то и есть, но судить не берусь. Данных для объяснения этого феномена маловато.
Тут шеф заворочался, и диван под его немалым весом жалобно скрипнул. Майор хранил стойкое молчание, приглашая тем самым начальство к продолжению изложения своих мыслей.
- А вот то, что Т-скан не смог идентифицировать «водителя» всего лишь через лобовое стекло, тогда как мы знаем, что даже метровые стены для него не являются помехой, вот это действительно удивительный факт. С этим не поспоришь.
С этой фразой Герард Петрович замолчал и воззрился на подчиненного, перепасовывая тому мяч беседы. Левушка кивнул, правильно поняв того:
- Совершенно с вами согласен. А что вы скажете по поводу этого кадра?
С этими словами он снова подошел к столу и вывел на экран стоп-кадр, запечатлевший среди прочего неприятного типа в белом костюме с данными о его невозможной идентификацией и указанием эпицентра температурной аномалии. На этот раз молчание шефа продолжалось гораздо дольше. Наконец, кряхтя как старый дед, он спросил:
- Ты не обратил внимания, с какой стороны этот суетливый господин подошел к месту, где собралась толпа?
- Н-нет, - чуть запинаясь, произнес Левушка, - не обратил, а что?
- Да я вот думаю, - задумчиво протянул «римлянин», - нет ли какой связи между ним и автомобилем? Уж больно схожие характеристики.
- А причем тут «с какой стороны»? – недоумевая, спросил Вершинин.
- А притом, что если он подошел с той стороны куда уехал «джип» после столкновения это может означать, что за рулем был именно он. А если с той стороны, откуда он ехал, то, - развел руками шеф, - тогда я уж и не знаю. В любом случае, связь между ними какая-то имеется. Отмотай-ка еще раз тот кусочек после столкновения, когда начинает собираться толпа. Я пока его погляжу, а ты кофе попей, а то он у тебя уже совсем холодный.
Левушка послушно защелкал «мышкой» и застучал по клавиатуре. Нажал на «воспроизведение» и когда оно началось, уселся на диван к шефу и не отрывая глаз от экрана нащупал свою чашку. К разочарованию обоих зрителей, повторный просмотр ничего не дал. Суетливый гражданин «обманул» их ожидания, появившись ни слева и не справа, а откуда-то из глубины экрана, вообще непонятно каким образом. После просмотра опять в зале повисло тягостное молчание. Левушка в три огромных глотка выхлебал содержимое своей чашки, даже не сообразив, что себе сахара не положил вовсе.
- Н-да, - многозначительно произнес лысый «следователь». – Все это конечно очень интересно и я подумаю об этом на досуге.
- Что вы, Герард Петрович?! Это далеко не все! Если бы этим дело и закончилось, я бы не стал просить у вас аудиенцию! – воскликнул младший «следователь» еще не потерявший свою шевелюру.
- А что?! Есть еще что-то?! – в глазах шефа ясно плавало удивление пополам со страхом встречи с необъяснимым.
- Да, - коротко бросил Левушка.
- Час от часу не легче, - пробормотал тот. – Ладно продолжай, доводи старика до полного сумасшествия.
- Продолжаю. Эта запись с ПВ-сканера была сделана мной в присутствии самого Захарии. И наблюдая за происходящим, так сказать, в прямом эфире, я не стал бы анализировать ее с таким тщанием, если бы не он. Захария с таким неистовым жаром убеждал меня, что девочка каким-то образом смогла его увидеть, что я невольно подпал под его искреннее убеждение. Проанализировав запись, сделанную при просмотре события, я впал в задумчивость от того, что никак не мог найти достойного объяснения всему произошедшему.
Тут, начальник, молча и внимательно, поглядел на Левушку. Таким красноречивым он еще никогда его не видел. А тот тем временем продолжал:
- Долго думал, пока в голову мне не пришла дикая, на первый взгляд, мысль, а не включить ли Т-скан и не посмотреть ли все еще разок. Координаты я помнил, поэтому быстренько набрал их и прильнул к раструбу бинокуляра. Слава Всевышнему, я включил запись. И вот что мне довелось увидеть.
Майор снова, уже в который раз подошел к компьютеру, и, найдя нужный файл, опять нажал на «просмотр». Он не стал в этот раз далеко отходить от компьютера, а остался стоять рядом, слегка отодвинувшись, чтобы не бегать больше туда-сюда. На экране тем временем замелькали кадры с изображением смерти Захара Круглова, но уже без участия злополучного авто, а так, по естественным причинам. Шеф без отрыва и не мигая смотрел на происходящее. Казалось, что он забыл даже дышать. Вершинину же было неинтересно в сотый раз смотреть на происходящее, поэтому он развлекал себя тем, что опустив голову, рассматривал мозаичный пол, украшавший собой зал. За более чем шестидесятилетнее знакомство со своим начальником, дома у него он ни разу не был. Не подворачивалось случая. А набиваться в гости он не любил ни там, ни здесь. Ролик закончился. Левушка поднял голову. Сказать, что у Петровича был необычный вид, значит ничего не сказать. Шеф сидел на диване белый как полотно.
- Обратите внимание, как разительно отличается данное видео от предыдущего, - обратился он к шефу с донельзя спокойным голосом. – И это несмотря на то, что съемка велась в тех же самых пространственно-временных координат. Кстати, когда я первый раз смотрел этот ролик, вид у меня был сродни вашему.
Шеф покивал головой как китайский болванчик на комоде. Потом глаза его несколько оживились и он спросил с надеждой:
- А ты только один раз заходил в эту временную матрицу?
- Обижаете! – с напускной обидой в голосе произнес «младший следователь». – Этот эксперимент выходом и входом в данный пространственно-временной кластер я повторил еще девять раз.
- И?
- Никаких изменений. Записи абсолютно идентичны. Гарантирую.
Лицо шефа начало приобретать естественные краски.
- Сюжет изменился в корне, как и основные персонажи в виде суетливого не в меру джентльмена и авто, которые здесь напрочь отсутствуют, вместе с температурным феноменом.
- Следовательно, - подхватил Петрович, - именно этих персонажей мы вправе назвать «виновниками» климатического микро-катаклизма. А также с большей, чем прежде уверенностью предположить естественную связь между ними. Либо он и водитель злополучного авто из одной шайки-лейки, либо это одно и тоже лицо.
- Что вы, Герард Петрович, опираясь на ваш громадный жизненный опыт и глубочайшие познания, можете сказать по данному поводу? – с ноткой лести спросил Вершинин.
- Смогу, пожалуй, только для этого кофе уже не подойдет, а нужно что-нибудь покрепче…
- Я закажу, говорите какого? – готовно отозвался Левушка.
- Нет, - отмахнулся, вставая с дивана Тацит. – Беседа, чую, будет серьезная, а для этого не каждое вино подойдет.
С этими словами Герард Петрович вышел из комнаты, жестом приказывая Вершинину ждать его возвращения на месте. Ждать пришлось недолго. Уже минут через пять он вернулся, держа в одной руке двуручный глиняный сосуд, а в другой две также глиняные чаши, составленные одна в одну. Поставив сосуд на пол возле дивана, расставил чаши на тележке.
- Настоящее вино, сынок, надо пить из амфоры, разливая его в килик , - ответил он на немой вопрос своего помощника. И тут же продолжил. – Это фалернское . В дни моей юности оно считалось одним из самых благородных. Лозу мне прислали друзья, оставшиеся в европейском секторе. А уж обо всем остальном я позаботился сам. Пришлось, конечно, повозиться…
Начальник одной рукой поднял с пола амфору, а другой сделал приглашающий жест Левушке и тот вовремя сообразил подставить свою чашу под тугую струю пахучего напитка цвета турмалина.
Наполнив обе чаши, Герард Петрович, не чокаясь, поднес свою к губам зажмуриваясь на некоторое время, вдыхая позабытый аромат родины, потом медленно сделал небольшой глоток, глотательных движений делать не стал, оставляя вино во рту. Все это он проделал, не открывая глаз. Наконец проглотил первую порцию. Затем осторожно, также смакуя, мелкими глоточками начал пить, почти не останавливаясь, пока не показалось дно килика. Левушка, как зачарованный, смотрел на это священнодействие. Не обученный культуре пития подобных напитков, он почти залпом опорожнил свою чашу, и теперь в смущении не зная, куда поставить пустую посудинку, продолжал держать ее в руках. И тут, наконец, «римлянин» нарушил молчание:
- А что ты сам думаешь по этому поводу? Как объяснишь два разных события на одном и том же временном и пространственном участке?
- Я? Признаться честно, даже и не знаю. Я ведь не темпоролог. Мое дело – шпионское. Оптика, акустика, ретрансляция… Это надо у «извозчиков» спрашивать как они перемещают объекты в нужное им время, и как все синхронизируют, - неуверенным голосом протянул врио начальника.
- Ну зачем так грубо?! Какие же мы с тобой шпиЁны?!
- А что, разве нет?
- Нет, конечно! Мы вуайеристы-профессионалы! – улыбаясь во все сорок четыре зуба, промурлыкал «профессионал».
- Что в лоб, что по лбу… - гнул свое «шпиён».
- И все-таки? Я ни за что не поверю в то, что у тебя нет своих мыслей по данному поводу, - подначил его шеф, наполняя килики по второму разу. На этот раз выпили уже без смакования.
- Если исключить вмешательство каких-то могущественных потусторонних сил, все также неуверенным голосом начал он, - То можно было бы предположить наличие параллельных миров, один из которых каким-то непостижимым образов проявился в данной точке пространственно-временного континуума. Мы далеко продвинулись в области познания, но одновременно и бесконечно мало знаем о фундаментальных основах мироздания, как круги Аристотеля на песке, поэтому не вправе отметать существование параллельных миров.
(Прим.автора. Имеется ввиду притча об Аристотеле, когда тот на вопрос одного из учеников о сомнениях одолевающих учителя нарисовал на земле два разных по величине круга, сказав: «Твои знания - малый круг, мои — большой. Чем шире круг познаний, тем с большей областью неизвестного он граничит. Чем больше мы узнаём, тем больше вопросов у нас появляется.)
При имени знаменитого грека Тацит невольно поморщился и тут же с явной ехидцей в голосе спросил:
- Увлекаешься фантастикой? Признайся, кого втихаря почитываешь – Шекли или Гамильтона ?
- Почему втихаря? – обиделся вдруг Левушка. – Ничего не втихаря. И почему Шекли? У нас и свои писатели есть. Снегов , например, или Лукьяненко .
- А ведь ты батенька мой богохульник-с! Да-с! – уже не скрывая улыбки, сказал шеф.
- С чего это вы взяли?! – недоуменно спросил подчиненный, краснея то ли от выпитого вина, то ли от смущения.
- Сам-то находишься, не в ангельском ли чине?! А допускаешь наличие параллельных миров. Ну скажи мне, зачем Богу создавать параллельные миры, затрачивая на их создание колоссальную массу энергии и своего личного времени, если экспериментировать с людскими особями можно и на Земле, создавая для этого кластеры различной конфигурации и направленности?! Не знаешь?! Не знаешь! А если все же допустить наличие параллельных миров и пространств, то значит надо допустить и тот факт, что Он не единственный в своем роде, а, следовательно, не всемогущ! На костер тебя, батенька! – с этими словами он приник к чаше и сделал пару солидных глотков. У него явно поднялось настроение, и Левушка не спешил испортить его.
- А все-таки, учитель, что вы сами думаете обо всем, после увиденного? – не желая униматься спросил он у веселого начальника.
- Я конечно ни разу не технарь и тем более не темпоролог , а историк и может быть немного философ, но даже мои скромные познания в планиметрии подсказывают, что две прямые имеющие единую исходную точку не могут быть параллельными. Никогда. А у нас как раз классический пример того, как два разных события имеют единую точку отсчета – начало перехода проезжей части. Что же касается философского обоснования теории параллельных миров, то я допускаю возможность существования иных миров в принципе. Но только отличных от нашего с вами. Допустить же существование миров, где все процессы проходят абсолютно идентично, а именно этот критерий заложен в их параллельную сущность, есть полный абсурд. Их существование, с точки зрения философии, не имеет никакого смысла, тем более практического. Не дура же Вселенная, чтобы плодить саму себя бесконечно?!
Открыв рот и оттопырив нижнюю губу, весь во внимании, Левушка слушал нечастые откровения своего наставника. Шеф тем временем продолжал витийствовать:
- Что же касается анализа этих эпизодов с точки зрения историка, то… Наливай! – неожиданно потребовал он у ловящего ртом каждое слово наставника Левушки.
Тот икнул от неожиданности, покраснел еще больше, но шеф явно не захотел замечать его оплошности, и это несколько успокоило майора, не привыкшего к подобному времяпрепровождению. Он бодренько разлил еще по одной порции живительной влаги.
- Так вот, - продолжил он, беря свою чашу. – Как ты представляешь себе время? Что оно по-твоему представляет из себя?
- Я как-то никогда не задавался этим вопросом, - пожал он плечами. – Время и время. Как река наверное. Течет себе и течет.
- Суждение, в принципе верное, - поддержал его историк. – И то что река, и то, что течет. А что мы видим в графическом плане?
- Что?
- В графическом плане мы можем представить себе время в качестве бесконечно направленной прямой с реперной точкой в любой ее части. Я бы даже сказал – луч, но не могу, ибо он имеет свое начало, а у времени его нет. Поэтому в отличие от него, состоящего из двух частей, она, прямая, состоит из трех компонентов. Ими являются, будущее, которое несется к этой точке, сама точка, называемая нами «настоящее» и «прошлого», которое «вылетает» из настоящего и остается, естественно позади. Как мы видим, две из трех компонентов, величины абсолютно бесконечные, а третья вообще не имеет никакой величины, ибо находится в координатном нуле – между «будет» и «было». Мы не можем с уверенностью сказать, что «здесь» и «сейчас» это именно здесь и сейчас, потому что его нет. Его невозможно никак описать и выразить, даже через другие величины. То есть мы с вами, коллега, не живем в настоящем, ибо его нет, а постоянно существуем между будущим и прошлым. Вы со мной согласны, коллега?
- Ммм… Безусловно, - промычал тот, отхлебывая из своего килика.
- Замечательно! А можно все это представить себе в виде стереометрической модели?
- Наверное, можно, если в планиметрии она есть.
- И снова замечательно, мой дорогой! А как мы это можем сделать? Вернее в виде чего?
- Чего? – подхватил Левушка, уже без разрешения, но с явным одобрением противоположной стороны, разливая вновь фалернское.
- В виде той же самой направленной прямой, но уже на плоскости. Где прямая является неким событием, а плоскость окружающей его обстановке. То есть событийную направленность в сопутствующей его среде. Чувствуете, куда я клоню? – спросил с добрым пьяненьким прищуром глаз философствующий историк.
- Куда, учитель? – проблеял ученик.
- Ты заметил, - опять переходя на «ты» Петрович, как я обрадовался , узнав что дальнейшие твои эксперименты уже не выявили никакой аномалии?
Майор кивнул, припоминая порозовевшие щечки шефа при известии о череде его опытов, но опять решил помалкивать до поры до времени. Приберегая козыри.
- Так вот. Сей факт полностью вписывается в стереометрическую теорию времени. Подумай сам. Вот тебе еще один геометрический постулат. Любая прямая, принадлежащая какой либо плоскости, одновременно принадлежит бесконечному числу плоскостей, проходящих через нее.
А это значит, что одни и те же события под разным углом сопутствующих им сред, могут выглядеть по-разному.
- А как в эту теорию вписывается, что десять роликов показывают одно и то же, а первый ролик вообще не был ни на что похож? – спросил Левушка, желая подцепить не в меру раздухарившегося шефа.
- Очень просто, - отмахнулся Тацит. – Вы первую съемку с Захарией когда делали? Утром небось?
-Ну да, около полудня. А что?
- Потом еще поговорили о том, о сем? Поспорили о способности к дальновидению у девочки.
- Конечно.
- Потом когда он ушел, ты сколько еще времени анализировал этот эпизод, пока не догадался заново отсканировать место происшествия?
- Еще минут сорок, может чуть больше. Не знаю.
- Ну вот. Угол сопутствующей среды к событию за это время изменился. Причем кардинально. Что ты сам и зафиксировал впоследствии. Тут явно наблюдается некий парадокс. А именно, взгляд на событийную направленность с различных плоскостей сопутствующих сред, как бы ни отличался от первоначального угла обозрения, все равно будет истинным в любой своей ипостаси!
-Н-дя-а, - протянул многозначительно ученик, собирая в кучу, слегка окосевшие глаза.
- Скажу больше! История, батенька мой, это самая что ни на есть необъективная наука. Кроме уже перечисленных факторов на нее еще действует субъективизм взглядов интерпретатора. Вот совсем недавний пример. Сейчас в Соединенных Штатах охотятся за Усамой бен Ладеном. Что там говорят о нем? Бандит, террорист, мерзавец. Что говорят о нем в России? Бандит, террорист, агент ЦРУ! Чуешь, куда ветер дует? Что о нем говорят в Саудовской Аравии? Воин ислама, хранитель веры, непримеримый борец с мировым злом капитала. Интерпретации почти диаметрально противоположные, но все они истинны.
- А эти десять эпизодов один в один как вписываются? Ведь должны они хоть в малом, но отличаться друг от друга?! – встрепенулся ученик, возвращая учителя к основной теме.
- И тут имеется объяснение. Слои времени очень тонкие, а аппаратура у тебя чувствительная. Более или менее точно попадает каждый раз при сканировании. Просто между твоими опытами прошло слишком мало времени, чтобы их векторальная существенно изменилась.
От подобного красноречия у начальника видимо пересохло во рту, и он жадно приник к чаше.
- А вообще-то, мой юный друг, положа руку на сердце, я тебе так скажу, как человек… тьфу, как райанец, долго занимающийся историей и ее описанием, для нее, то есть истории, главное – это событие, а не сопутствующие ему факторы.
Он сделал неопределенный жест рукой и прищелкнул пальцами. Вершинин уже научился распознавать невысказанные желания своего старшего товарища и поэтому ни говоря ни слова, молча, принялся разливать по новой. Между тем Тацит продолжал монолог:
- По большому счету, ей, то есть истории все равно от чего пал Цезарь из рода Юлиев, от ножа ли, гладиуса или воровской заточки. Ей все равно кто это сделал: Брут ли, или сам Октавиан. И уж тем более ей наплевать, когда это произошло : в марте, или апреле. Для нее важно, что он пал. А уж при каких там сопутствующих этому обстоятельств – не важно. Так вот и в твоем случае.
Неважно какие обстоятельства сопутствовали смерти подопечного нашего общего знакомого. Важно лишь то, что в любом случае он умер в 7 часов 52 минуты и 32 секунды. Всё.
Он взял, протянутую ему чашу и опять приник к своему источнику вдохновения и красноречия.
Испив и эту чашу до конца, продолжил:
- Я сейчас, как ты знаешь, пишу свою «глобальную хронологию», и скажу тебе, был немало удивлен одним обстоятельством. Некоторые события, в свершении которых нет никаких сомнений, по прошествии времени начинают терять свою датировку. Возьмем к примеру первый попавшийся событийный случай – затмение в Мурсили, которое случилось на территории Хеттского царства во времена правления царя Мурсили II. Казалось бы рядовое событие. Ну затмение и затмение, и Бог с ним. В мою бытность еще там, на Земле, с датировкой данного события не было никаких проблем, ибо местные хронисты точно указывали его дату – десятый год правления этого царя. И никаких вопросов по этому поводу ни у кого не возникало. Но прошло каких-то три тысячи лет, тьфу… по историческим масштабам, и что мы видим?! Уже начинают спорить о дате. Одни утверждают, что оно было в 1308 году до н.э., а другие, что в 1312 году до н.э. А ведь к этому спору нет никаких предпосылок. Или взять хотя бы уж совсем вопиющий случай, который тебе будет более понятен, так как произошел вообще буквально на днях.
- На днях?
- Ну да. Я имею в виду появление, так называемой Вифлиемской звезды, предвещающей рождение Христа. Событие, по историческим меркам, которое произошло буквально вчера. И что же видим опять, историки опять ломают копья, споря о дате ее появления. Отождествляют ее то кометой Галлея, то с соединением Юпитера и Сатурна в созвездии Рыб, получая разброс чуть ли не в двадцать лет. А между тем древние хронисты прямо указывают на точную дату – год переписи населения иудеи во времена правления римского императора Августа. И таких случаев – вагон и маленькая тележка, как у нас теперь принято говорить. Тебя ни на какую мысль это не наводит?
- Наводит. Летописцы безграмотные, а историки халтурят. Верно?
- Балда, ты Левушка! Это прежде всего означает, что исторические события, со временем имеют тенденцию к «размытию». Я вообще подозреваю, что история, в качестве вектора событий имеет очень «рыхлую» основу, похожую на инверсионный след от пролетающего реактивного самолета. Сначала он ровный прямой и яркий, а спустя какое-то время начинает тускнеть, бледнеть, «рыхлеть» и растворяться в окружающей среде. Происходит некая диффузия событий в среде. Слои у него, как я уже отмечал, тонкие, следовательно «испаряются» быстро, поэтому эпизод с «джипом» зафиксирован лишь в одном случае, да и тот пропал прямо у тебя на глазах, если бы вы с Захарией с самого утра взялись за Т-сканирование, то наверняка их было бы гораздо больше. А к полудню, видишь один только и остался.
С этими словами учитель печально вздохнул и многозначительно уставился на ученика. Тот кивнул и опять наполнил сосуды душистым напитком. Пока тот разливал по чашам содержимое амфоры, шеф продолжал монолог:
- Два чудака из МГУ по фамилиям Фоменко и Носовский тоже начали подозревать что-то в подобном ключе. Мало того, что они додумались накладывать одни исторические события на другие, мотивируя это схожестью ситуаций, так они еще решили их привязать к объективным реалиям, коими назвали астрономические и климотологические константы. В итоге у них получилась абракадабра на подобие тех что пишут в юмористических виршах. Вот например, и он продекламировал известный всем студентам истфака стишок:
Через Греко - Палестину,
Пряча в ладан ятаган,
Делал хадж на Украину
Римский папа Чингисхан.
Парни они в общем неплохие. Бессребреники от науки, выгод не взыскующие. Их конечно сейчас метелят во всю, вербально пока, считая чуть ли не юродивыми, так что не исключено, что попадут они к нам. Ты проследи за этим. Математики нам нужны.
- Прослежу. Непременно. – кивнул Вершинин.
Опять помолчали. Однако долгое молчание грозило погрузить теплую компанию в объятия Морфея, и чтобы этого не случилось, Левушка решил еще разок, как следует встряхнуть шефа.
- Герард Петрович, - сказал он. – А ведь у меня есть еще записи…
Тут уже настало время икать начальству, что оно и не преминуло сделать:
- К-как?! Какие еще записи?! – встрепенулся он.
Левушка, уже слегка покачиваясь от наполненных «трюмов», продефилировал к столу. Опять потыкал «мышью», выискивая нужный файл. Далеко отходить не стал. Через пару секунд появился ролик с другим «джипом». После окончания ролика, немного перемотал на момент столкновения и нажал на стоп-кадр, опять выводя на экран характеристики изображаемых объектов. Дав шефу некоторое время на то, чтобы в очередной раз прийти в себя от увиденного, спросил у того невинным голосом:
- А как вы прокомментируете данный сюжет, учитель?
Тацит, сидя на диване, усиленно тер руками лицо, то ли восстанавливая кровообращение, то ли просто отгоняя внезапно навалившуюся сонную одурь. Левушка ликовал в душе от мысли, что усадил начальника в лужу и уже предвкушал победу, предполагая услышать нечто вроде того, что « темна вода во облацех», но шеф живенько спустил его на грешную землю словами:
- Ну и что?
- Как что?! – растерялся от убийственного спокойствия начальства Левушка.
- Вот и я говорю, ну и что? Джип имеется?
- Имеется. Но марка другая, вы же видите, - начал было майор, но начальник отмахнулся.
- Не суть. Клиент в наличии?
- Да…
- Смерть наступила в то же самое время, что и в предыдущие разы?
- Ну… в общем, да.
- Попрошу без «ну». Все, как видишь, вполне укладывается в мою теорию. Сколько раз ты снял этот эпизод?
- Уууу… сбился со счета.
- Все они идентичны?
- Да.
- Ну и чем ты тогда собрался меня удивить? – уже благодушным голосом произнес шеф.
- А вот чем, - сказал Левушка и поведал о своих разговорах с Эллочкой и Борисовым.
После окончания повествования о «темной» истории с приказами и заявками, между двумя подвыпившими собеседниками вновь установилась тишина, которую никто не решался нарушить первым. Шеф сдался первым:
- Нда…, - многозначительно произнес он. – Левушка, ты случайно не в курсе, умирают ли ангелы от инсульта, а то я как-то упустил этот вопрос из виду?
- Не знаю. Скорее всего нет. Сосуды у нас будут, я думаю, покрепче, нежели у наших земных пращуров.
- Спасибо. Утешил.
- Не за что.
- Не ко мне тебе надо было идти с этим, - кивнул он на компьютер.
- А к кому? – растерялся нарушитель спокойствия.
- Не знаю. Я – историк, а тут дело пахнет детективом. Где там у нас Шерлок Холмс обитает?
- Эээ… Вообще-то это литературный персонаж, с явным сочувствием к шефу проговорил он.
- Жаль. Очень жаль. Его помощь сейчас была бы весьма кстати.
- И это все, что вы мне можете посоветовать? – огорчился всерьез Левушка.
- Ты никогда не задумывался, - не обращая внимания на огорченные стенания подчиненного, начал Тацит. – кто как и каким образом рассчитывает события, результатом которых наши «полевые» сослуживцы пополняют наши ряды?
- Ну-у, - начал тянуть Левушка. – Суперкомпьютеры рассчитывают все данные по потенциальным и перспективным «носителям».
- Нет, Левушка, не то ты говоришь, - перебил его начальник. – Компьютеры всего лишь рассчитывают генетическую предрасположенность предполагаемого «носителя» к тем или иным поступкам, анализируют уже совершенные поступки и дают прогноз на будущее, не всегда, кстати, точный надо отметить. А вот подгадать время и место встречи того же «джипа» с «реципиентом»…
- Руководитель отдела Т-перемещений генерал Васильев, в миру был известным пророком, - попробовал вставить свои пять копеек Вершинин, сведя глаза к своей переносице для проверки состояния опьянения.
- И опять нет, голубчик, - возразил Петрович. – Пророчества – это все на макро-уровне. Оно не опускается до таких мелочей, как банальное ДТП в районе Мухосранска. Это только операции по внедрению «извозчики» совместно со специалистами из аналитического отдела разрабатывают самостоятельно. Задания на завершение же получают исключительно из рук…
- Серафимов, - догадался Левушка.
- Вот именно. А как у нас обычно их называют? – гнул свое шеф.
- Огненноносными, лучезарными, светоносными, - начал вспоминать майор, невольно понижая голос от почтения и душевного трепета к представителям этого вида «природных» ангелов.
- А еще? - требовательно произнес Петрович.
- Управляющие случаем, - совсем уже тихо просипел помощник.
- Вот! – поднимая указательный палец кверху, подтвердил Тацит. И продолжил. – Тот кто управляет случаем и есть основной игрок на этой сцене. Наверняка с их подачи были и оба приказа и отмена заявки на наблюдение.
- Так-то оно так, шеф, но в итоге-то это все равно ни к чему не привело. Основная канва событий осталась прежней, - попробовал опять возразить Левушка.
- Да. Ты прав мой мальчик, - согласился наставник с доводом ученика. – У них ничего не вышло потому… потому, что появился еще один неучтенный фактор, - медленно словно в сомнамбулическом сне произнес Петрович.
Левушка уже с неподдельным страхом взирал на своего начальника. Таким он еще его никогда не видел за все шестьдесят с лишним лет работы с ним.
- Ты знаешь, - все также медленно продолжал он, - а ведь мне теперь события, показанные в первом ролике видятся совсем-совсем в ином свете.
- В каком? – с придыханьем спросил ученик.
- Сынок, а не припомнишь ли ты еще каких-нибудь странностей во время визита к тебе Захарии? Чего-нибудь необъяснимого в его поведении или в окружающей среде, например.
Левушка усиленно морщил лоб в попытке припомнить что-нибудь выходящее за рамки обыденного.
- Вроде бы ничего такого особенного не было… Разве что мне почудилось, что холодком откуда-то потянуло, да еще неприятное чувство, что кто-то недобрый смотрит тебе в затылок.
Шеф покивал, как будто и сам предполагал нечто такое, а затем задумчиво начал:
- Я все это время не переставал думать о том типе в белом костюме… Из всех трех вариантов событий, именно тот, где присутствует он является загадочным, остальные укладываются в рамки разумного. Вот я сейчас и подумал, а что если этот тип и является тем неучтенным серафимами фактором?
- Да. Ведь это именно он растолкал зевак, чтобы девочка якобы увидела своего отца и позвала его. Если бы не он, то ничего бы и не было. К тому же мы с вами установили прямую связь между ним и злополучным автомобилем. И он единственный на кого у нас нет никаких сведений, - загнув три пальца Левушка.
- Но ведь в мире нет таких живых существ, на которых бы не распространялось действие Т-скана! И кто, из тех кого мы знаем никак и нигде не отображается?! – подхватил эстафетную палочку шеф.
- Никто. Хотя, постойте-постойте – начал догадываться Левушка, а затем добавил. – Кажется…
- Таких живых существ в мире нет, - повторил историк еще раз, - кроме…
- Кроме… - подняв глаза куда-то вверх, открыл рот Левушка.
- Да. Либо его антипода, или если хочешь, то Его же, но только в другой своей ипостаси. Только об этом, т-с-с, - предостерегающе приложил свой палец к его губам учитель.
Оба дружно кивнули той мысли, что одновременно пришла к ним в голову.
- Да, - еще раз подтвердил невысказанную догадку ученика наставник. – И этот второй вариант, мне кажется наиболее убедительным со всех точек зрения.
В глазах майора плескался неподдельный страх. На этот раз молчание затянулось особенно долго. Шеф опять первым нарушил тягостное молчание:
- Посмотри, сынок, там не осталось в кувшине еще сколько-нибудь?
«Сынок» тряхнул пятилитровую амфору. Там еще что-то плескалось.
- Есть немного.
- Наливай.
Левушка разлил остатки вина по чашам. Выпили. Крякнули с досады. Что больше ничего не осталось. Глядя в окошко, где уже порядком стемнело, хоть в Раю, как и у нас в Ленинграде майские ночи никогда не бывают слишком темными, Левушка засобирался домой. Петрович не стал притворно уговаривать остаться, он и сам порядком устал за этот бесконечно долгий вечер:
- Ты оставишь мне копию своих экзерциций?
- Да. Я еще с самого начала скачал ее вам. Папка на рабочем столе, - ответил он, вытаскивая флешку из компьютера.
- Ты вот что сынок, - стал наставлять Петрович своего помощника, - ты непременно поговори с Захарией еще раз. Чую, что он является ключом к разгадке этой тайны.
- Да, Гер-рард Петрович, завтра и п-поговорю, - слегка заплетающимся языком ответил он наставнику.
- Надеюсь, что ты будешь держать меня в курсе.
- Р-разумеется.
На крутой лестнице, непривычный к таким возлияниям, как сегодня, Левушка оступился и чуть было не съехал по лестнице кубарем вперед до самого низа, но Петрович вовремя его поддержал.
- Да, брат, питух из тебя еще тот, как я посмотрю. Эх, молодежь-молодежь… Ладно давай я тебя хоть провожу до телепорта.
С этими словами он обхватил своего верного помощника за талию, и они в обнимку вышли во двор. Выйдя на улицу, остановились, потом переглянулись, и не сговариваясь дружно во весь голос затянули:
Видно, нечего нам больше терять,
Всё нам вспомнится на Страшном суде.
Эта ночь легла, как тот перева-а-ал,
За которым исполненье надежд.
Так в обнимку, как влюбленные они вышли со двора, и пошли вдоль улицы.
Бабка Лукерья, засидевшаяся у открытого окна, в ожидании «проклятого супостата», который по ее сведениям вот-вот должен был вернуться из Города, услыхав песню, доносившуюся со двора ее соседа, очень удивилась. Сосед по участку справа, который регулярно покупал у нее молоко и брынзу, слыл мужчиной солидным, тихим и благообразным, ни в чем таком не замеченным, а уж тем более в пьянках. Прислушалась, выпростав одно ухо из-под платка:
- Ишь ты, как выводят шельмы, - довольно прошептала она себе под нос. А с улицы тем временем продолжало доноситься:
Пусть Луна взойдет оплывшей свечой,
Ставни скрипнут на ветру, на ветру.
Ах, как я тебя люблю горячо-о-о!
Годы это не сотрут, не сотрут.

XI

Проводив бабу Лушу, Захария вернулся на кухню, убрал нетронутое со стола в холодильник. Остатки от пиршества скинул в дезинтегратор, который тут же заурчал как сытый кот, принимая в себя отходы. Природная совестливость не позволила Захарии отправлять назад немытую посуду, поэтому перед отправкой он тщательно ее вымыл и вытер насухо. Во время этой не слишком приятной процедуры вспомнил слова бабки об ее желании видеть его обремененным брачными узами. Парадокс, но даже закоренелые холостяки всерьез задумываются об этом именно во время приготовления еды, мытья посуды и уборки в доме. Задумывался периодически об этом и наш герой. «А почему бы и нет? – вопросил он сам себя, ставя в «шкаф» для отправки посуду. – Чем я хуже других? Ничем. Вроде бы не урод и не дурак. Свой дом, солидный счет в банке, званием и наградами не обойден, авторитет у коллег по службе тоже имеется, и не малый. Да и все кругом, начиная от начальства и кончая бабой Лушей, уже в открытую говорят, что пора завязывать с холостяцкой жизнью. Ладно. Вот закончу это дело с обеспечением безопасности Инессы, и тогда всерьез можно будет подумать об обустройстве личной жизни». Конечно, на первый взгляд, положение Захарии выглядело странновато. Просуществовав более трех тысяч лет, имея довольно импозантную внешность, он так и не смог обзавестись семьей. Нет, мимолетные любовные интрижки в период между командировками, конечно, имели место, многие представительницы «слабого» пола млели и строили глазки при виде его хорошо скроенной фигуры и магнетического очарования серо-стальных глаз, но до серьезных отношений они не доходили. Все любовные интрижки быстро заканчивались, стоило какой-либо из девушек узнать, кем он работает. Это вовсе не значит, что профессия «полевого» агента было презренна в райанском обществе. Напротив, «полевые» агенты пользовались заслуженной славой и авторитетом. Такой же славой и авторитетом пользовались только представители еще одной ангельской службы – спецназовцы. Их обожание среди населения вообще не имело никаких границ. Но служить там могли только больные на всю голову, ибо это было единственное подразделение ангельской службы, которое действительно несло потери в прямом смысле слова. Ангелы, несшие там службу, иногда погибали при выполнении заданий, связанных с командировками на Землю. И если люди, погибая, там у себя на Земле, могли рассчитывать на дополнительную жизнь здесь – в Раю, то смерть ангела была всегда окончательной. И тем не менее желающих служить в частях специального назначения было, как говорится, хоть отбавляй. Портреты таких «передовиков» как Захария и «спецназовцы» не сходили со страниц местных газет, их приглашали в школы рассказов о совершенных ими подвигах, в их честь называли улицы и корабли, на любом празднике такой вот агент тут же становился центром восхищенного внимания. И все это без учета того, что денежное содержание «полевых» было самым высоким среди райанцев во всех секторах Рая. Однако у каждой медали, как известно, имеется две стороны. И чем громче звучали фанфары в честь героев с передовой по борьбе за души братьев-землян, тем громче звучал и реквием их личной жизни. Никакая слава и никакие деньги не могли заставить райанок отдать свою руку и сердце такому вот молодцу, ибо какой женщине, будь она земная или райская, может понравиться то обстоятельство, что муж в любой момент может сорваться в очередную командировку лет этак на тридцать, если повезет, а то и на шестьдесят-семьдесят. Вот и жди его. Вроде и жена, а все равно как вдова. А уж связать свою судьбу со «спецназовцем» это уже выходило даже за рамки помешательства. Подавляющее большинство ангелов такое положение удручало. Не все могли выдержать подобный психологический прессинг. Многие из них писали рапорты и переходили на менее престижные должности с поражением в окладе, либо вовсе увольнялись со службы, будучи уже в немалых чинах, ради семейного счастья. И чем более становилось таких случаев, тем ценнее были оставшиеся кадры. Захария на своем карьерном пути, избежал множества соблазнов, бытового дискомфорта и душевных травм, связанных с особенностями своей профессии и теперь был в полном своем праве рассчитывать на компенсацию за все прошлые неудобства. Ценз «полевого» агента выслужен им сполна, без единого нарекания со стороны вышестоящих органов. Шутка ли, девяносто девять «обращенных» и не просто абы каких, а тех, кто сам в свою очередь стал «полевым»?! Считай, целая рота. А если принять в расчет то, что каждый из них, в свою очередь тоже по многу раз отличился на данном поприще, и те в свою очередь тоже, и так на протяжении более чем в две тысячи лет. Если все досконально с калькулятором на руках подсчитать, то он за свою продолжительную карьеру стал родоначальником, чуть ли не целого ангельского воинства в несколько десятков тысяч. Было, отчего закружиться голове.
Покончив с таким не очень приятным делом для любого мужчины как мытье грязной посуды и дождавшись ее отправки «столу заказов», Захария прошлепал в гостиную. Там отыскал глазами большой диван, стоящий посреди зала и с явным удовольствием вместил в продавленную годами одному ему известную ложбинку в изделии Роберта Адама свою пятую точку. Напротив дивана, висел подвешенный к стене громадный и плоский экран визора «Аметист». Он принадлежал к первому поколению визоров с ЖК-экраном, освоенных местным производством. Захария как сейчас помнил, что купил его в далеком 81-м, как раз перед самой отправкой в последнюю свою командировку. На журнальном столике, стоящем рядом с диваном лежал пульт ДУ, бережно засунутый в полиэтиленовый чехол, по моде того времени. Нажал на «включение». Как ни странно, но экран тут же засветился. «Батарейка не села, спасибо баба Луша» - благодарно подумал он. Тут же завел «Чайку», сверяясь со временем в углу экрана. Машинально надел на руку. Рука моментально ощутила добротную тяжесть стального корпуса часов и такого же стального браслета. Насколько он помнил, в «русском» секторе транслировались 15 своих каналов и по 5 из других секторов. Нажал на кнопку «1». По первому каналу транслировалась передача «Вести с полей». Румяная и круглолицая, словно фермерская дочка, диктор бодрым голосом рапортовала о новых достижениях агропромышленного комплекса в деле выведения новых сортов злаковых, бобовых и клубневых культур, на основе последних научных разработок. Растениеводство мало увлекало Захарию, поэтому он тут же переключился на следующий канал. Там шла передача о проблемах сохранения книжного фонда в условиях перехода ко всеобщей цифровизации. Библиотекари и архивариусы, собравшиеся в телестудии, уныло сетовали на катастрофическое падение посещаемости библиотек молодыми райанцами. Захария предпочитал идти в ногу со временем, поэтому данную проблему не считал заслуживающей внимания. Третий канал, по сложившейся традиции, отдан был под обсуждение и голосование по очередному из представленных законотворческих проектов. Он даже не стал прислушиваться к теме предстоящего голосования, а сразу переключился на следующий, боясь, что непременно уснет через пару минут от скуки. Переключив канал еще раз, обнаружил разгневанную райанку средних лет, выговаривавшую корреспонденту в микрофон претензии к транспортному подотделу городского жилкомунхоза за малое количество телепортеров, в часы пик, не справляющихся с потоком граждан спешащих с работы и на работу. Захария целиком и полностью разделял мнение разгневанной райанки, но все равно не стал смотреть окончание сюжета. Концерт камерной музыки, несмотря на великолепное звучание, также не вдохновил его. Передача об особенностях животного мира, населяющего океаническое побережье Рая, без характерных интонаций голоса Николая Николаевича Дроздова, казалась пресноватой и академичной. Вести о завершающем этапе строительства первого, общего для всех райских секторов космодрома, призванного обеспечить межзвездные перелеты космических кораблей, должна была вызвать неподдельный интерес у любой аудитории, и у Захарии в том числе, но сейчас он был слишком далек от эйфории по поводу предстоящей экспансии мирового космоса. Будь он помоложе на пару тысяч лет, он возможно охотно записался бы в первый отряд космонавтов (портрет Юрия Гагарина висел у него на стене в кабинете), но судьба, а точнее Всевышний решили использовать его для достижения иных целей. Канал, посвященный происшествиям, связанным с техногенными авариями, либо климатическими катаклизмами (да-да, даже в Раю такие иногда случались, хоть и обходились, как правило, без серьезных разрушений и травм), смотреть не стал, из-за нежелания портить настроение в первый день возвращения домой. Наверное именно по этой причине подавляющее количество известий с Земли не находили своего отражения в сводке местных новостей. Видимо подкомитет, ответственный за телевещание опасался расстроить психику райанцев, просмотром всех ужасов совершаемых на Земле, а также катастрофического падения нравов, льющегося на головы землян и угрожавшего райанцам. Захария не был согласен с данной политикой, так как попадающие в Рай люди все равно приносили с собой страшные вести с родной планеты. Замалчивание истинной ситуации сложившейся на прародине большинства райанцев, на этом фоне выглядело, по его мнению, наиболее зловещим образом. По вполне справедливому суждению Захарии, о подобном нельзя было молчать ни в коем случае. Напротив, подобное должно было освещаться самым подробнейшим образом. Это дало бы возможность коллективному разуму жителей Рая, выработать не только защитные меры в отношении самих себя, но и разработать рекомендации для землян. И возможно поспособствовало очищению земного общества от мерзости со всех сторон грозящей ему. А то вон, даже Аверьян из аналитического отдела спрашивает у него, у Захарии, о том, что творится на земле-матушке. Хороши же у нас аналитики, если даже не представляют, что творится там, куда они отправляют командировочных. Закончив эту мысль, полную праведного негодования, рашил продолжить прогулку по телеканалам. Опять защелкал пультом. Пропустил программу для желающих заочно повысить свой образовательный уровень. Хоть по своей последней земной профессии он и был артиллеристом, но обилие математический формул и «птичий» язык экранного лектора, всегда вызвали у него легкий приступ головной боли. Спортивный канал транслировал матч по футболу в Райской Чемпионской Лиге между любительскими командами (профессиональное занятие спортом в Раю резко порицалось на всех уровнях) из европейского и латино-южно-американского. Многие священнослужители, в силу своего благочестия попавшие в Райские Кущи всячески осуждали подобные мероприятия, упирая на «чужебесие азартных игрищ, возбуждающие в агнцах Божьих страсти», но как это ни странно покажется, именно в Раю их суждения не имели решающего значения. Понаблюдав за игрой минут 10 и послушав слова комментатора об игре, Захария поморщился: «кривоногие» русские футболисты, даже находясь в Раю, умудрились не пробиться даже в четвертьфинал. Вновь щелкнул пультом, переключая на другой канал. По детскому каналу шел старый советский мультик о том, как ослик искал счастье. Несмотря на возраст, чины и звания, Захария любил смотреть мультфильмы, особенно советские. Было в них что-то душевно-щемящее, светлое и вместе с тем глубоко философичное. В них порой поднимались такие глобальные вопросы, что не сразу поймешь, для детей тот мультфильм или все же для взрослых. Скорее всего, для тех и тех. Высокая нравственная составляющая советской анимации заключалась не только в пропаганде гуманного и гармоничного образа жизни, между всеми ее формами, но и в том, что детям в этих фильмах давалась возможность почувствовать себя взрослыми, в плане принятия важных решений, а взрослым давался шанс переосмыслить свой внутренний мир. Старые советские мультфильмы были одним из немногих продуктов земного телевещания, которые всегда охотно получали разрешение на теле трансляцию в Раю от комитета по информации. Гораздо менее охотно комитет выдавал разрешение на показ художественных фильмов. Для этого они должны были отвечать не только высокохудожественным параметрам, но удовлетворять комитетчиков своими морально-нравственными критериями. Раз в год представители комитетов по информации всех секторов собирались и на консенсусной основе утверждали списки разрешенных к просмотру фильмов, дабы исключить контрабанду нежелательного контента. Просмотр земных фильмов был чрезвычайно популярен среди райанцев, так как своих киностудий и театров в Раю попросту не было. Играть роли в театре или в кино, райанцы для себя считали делом зазорным, как надевание на себя чужих личин, а земные актеры, в силу специфичности своей жизни, попадали сюда гораздо реже чем представительницы «самой древней профессии». Молодые райанцы, рожденные здесь и не знавшие как следует земных реалий, нет-нет, да поругивали «жандармские формы правления» и «засилье цензуры». Однако их родители, вдоволь насмотревшиеся там на Земле на разгул вседозволенности в культуре, приводящий к общему падению нравов, цепко придерживались прежних устоев и полностью поддерживали в этом свои комитеты по информации. Так и не прижились театр и кинематография в Райских Кущах. В общем и целом, если перефразировать слова, сказанные когда-то одним из землян, то райское телевидение было каким угодно – где-то смешным и наивным, где-то даже немного скучноватым, но оно никогда не было пошлым, и в этом была его основная заслуга. Захарии надоело переключать каналы, поэтому он выключил визор, встал и направился в прихожую, где бросил свою барсетку с карточкой и коммуникатором, и где стояла корзинка для писем, доверху наполненная содержимым, что он отметил краем глаза еще когда только вошел в дом. Вынув «комтор», как в обиходе называли коммуникатор местные жители, склонные к всевозможным сокращениям и аббревиатурам, из барсетки и воткнув его в розетку для подзарядки, принялся разбирать почту. В основном это были банковские уведомления о состоянии личного счета клиента на конец каждого года. Уведомления несли информацию о всех поступлениях и списаниях со счета клиента. Теперь сумма в сто шестьдесят четыре миллиона уже не вызывала в нем трепет, который он невольно ощутил днем стоя возле кассира. Мысленно прикинул, сколько у него выходило в среднем в месяц за почти три тысячи лет службы. Трепета поубавилось еще больше. Если бы не его невольная экономия из-за бесконечных многолетних командировок, то повода раздуваться от спеси, было бы еще меньше. Впрочем, означенной в последнем уведомлении суммы ему хватило бы для безбедной жизни, пожелав он завтра выйти в отставку, как минимум на десять тысяч лет.
Правда, никто не знал точно, сколько живут райанцы, и «природные» ангелы в том числе, на самом деле. Стареют они до чрезвычайности медленно, о смерти какого либо из райанцев по естественным причинам он пока даже и не слышал, а самым старым из них, таким как, например Гавриил, было что-то всего около восьми тысяч. Это внушало неподдельный оптимизм, тем более уходить в отставку он пока не собирался даже в самых страшных своих мыслях.
Аккуратно сложив стопкой для их дальнейшего скармливания дезинтегратору, банковские уведомления за почти 30 лет, приступил к ознакомлению с остальной почтой. Остальной почты оказалось совсем не много. Несколько писем из средне образовательных школ с просьбой в любое удобное для него время посетить оное, с целью поделиться рассказами о «героической» профессии ангела-спасителя. Письма были одинаковыми, написанными будто под «копирку». И было еще одно уведомление из Комитета по культуре с просьбой дать ответ на предложение занять на ротационной основе одно из освободившихся мест. Судя по дате, ответ необходимо было дать еще шесть лет назад. Опять тяжко вздохнул и переправил эти письма к предыдущей стопке. «И никому-то я не нужен» - сам себя жалея, горько подумал он. «Хотя… Стоп… Как это не нужен?! Нужен! И еще как нужен! Инессе нужен!» - воскликнул про себя Захария. Как же он мог забыть о возможно той единственной, которая по-настоящему любила его с самого своего рождения?! За суетой этого сумасшедшего дня, он совсем позабыл о дочери, которая больше всех на свете нуждалась в нем. Он тут же вспомнил последние кадры записи, сделанные Т-сканером. Вспомнил ее, как всегда не по-детски серьезное личико, слова: «папка…», прошептанные в неизмеримую даль и взгляд, умоляющий не оставлять ее одну в этом чужом и пугающем, без него, мире. Захария вскочил, будто его ужалила незаметно подкравшаяся гадюка. Нужно было срочно что-то предпринять, нельзя было просто так сидеть и ждать чего-то. Вспомнил давешний разговор с Гавриилом. Тот категорически отказал ему в предоставлении возможности провести еще одну операцию по внедрению его в кого-то из знакомых и близких Инессы. Однако напоследок посоветовал написать заявление с просьбой о проведении дополнительной операции по внедрению, с мотивировкой необходимой для этого. Захария нелепо покружил по гостиной в поисках чего-нибудь пишущего, потом с размаху хлопнул себя по лбу: «Блин… привык там, на Земле к «хрущебам», где одна и та же комната может служить и спальней и гостиной и столовой одновременно. И забыл. Что здесь у меня есть свой кабинет!» С этой мыслью быстро поднялся на второй этаж и не мешкая вошел в довольно просторный кабинет. Однако перешагнув порог, приостановился. Здесь, в торжественном сумраке сводчатого потолка, с расположенными вдоль стен стеллажами со свитками свернутыми и уложенными в специальные тубусы, книгами в грубых воловьих переплетах и дорогих окладах, древних авторов и современных, хранилась мудрость многих поколений жителей Земли. Здесь были книги, авторы которых были представителями не только разных эпох, но и разных народов, на многих языках мира. Особенность библиотеки Захарии, которую он любовно собирал на протяжении многих столетий, заключалась еще и в том, что там находились произведения, как известных всем авторов, так и совершенно незнакомых, написанные ими как на Земле, так и здесь. Это там, на Земле, Нестора Печерского, известного как Нестор-летописец, знают всего лишь по одному произведению, а именно «Повести временных лет», тогда как здесь он широко известен своими многочисленными трудами, написанными им уже здесь, и выдержавшими уже не одно издание. Захария любил свою библиотеку. Любил прикасаться к старинным фолиантам, ощущая под пальцами шероховатость и тиснение переплетов. Любил вдыхать в себя специфический, слегка затхлый запах, присущий любому книгохранилищу. Ощущая, ни с чем не сравнимый запах книг, ему казалось, что он вдыхает в себя материализовавшуюся таким образом саму историю. Оглядев стены кабинета-библиотеки, он уже чуть менее уверенным шагом прошел к письменному столу. Сел в удобное кресло с высокой спинкой. На столе стоял допотопный лаптоп «Кристалл» - пятидесятилетнее недоношенное, но все же выпущенное в продажу, детище местного акционерного общества «Райбытэлектроника». У него слегка свело скулы от того, что сейчас придется каждый раз вводить команды вместо того, чтобы нажимать на нужные «иконки», как он привык в своей «экспишке». Воткнул вилку шнура питания в розетку и откинул, предварительно отщелкнув замки, верхнюю крышку. Пока тот загружался, кинул взгляд на тумбочку справа, примыкавшую вплотную к столу. На ней вальяжно расположилось еще одно чудище бытовой электроники – матричный принтер «Белка». «Это кому же в голову пришла мысль назвать «белкой» скрипучий аппарат, издающий при работе звуки схожие с металлическим скребком по мокрому стеклу?!» - с досадой подумал он, вспоминая прошлое. В это время экран осветился и лаптоп весело заморгал огоньками давая понять, что к работе целиком и полностью готов. Захария размял пальцы, попутно вспоминая особенности работы с «кроссом» - местным аналогом «ворда». «Гавриил говорил, что заявление надо писать вверх по инстанции. Как вверх? По какой такой инстанции?» - припомнил Захария утренний разговор с шефом. За всю свою жизнь, он никогда и никому не писал никаких заявлений, за исключением заявлений на предоставление очередного отпуска, но он писал их шефу через канцелярию, а то и просто клал на стол «дрожайшей» Олимпиаде Дормидонтовне, а уж она сама знала, что с этим дальше делать. Отчеты по результатам очередной командировки он передавал в отдел аналитики в руки любого попавшегося сотрудника данного отдела. А в последнее время даже этого не приходилось делать. Вместо писанины отчетов командировочные просто проходили всеобщее сканирование головного мозга, которое в процессе обработки преобразовывалось в машинописный текст, рассказывающий обо всех похождениях «засланца» за весь период командировки. Поэтому он не представлял себе, в какую еще инстанцию можно направить то, что он сейчас пытался сочинить. «Может быть, он имел в виду серафимов? – размышлял он. – Да нет, пожалуй. Это не их компетенция. Они выполняли, прежде всего, роль координаторов той или иной операции, до недавнего времени провожали и встречали ангелов в командировки, служили передаточной Его волеизъявлений, но решений отнюдь не принимали. На имя кого же тогда писать?» В задумчивом недоумении начал потирать подбородок. «Кому-кому писать?! Да, Самому. Кому же еще?!» - неожиданно для себя самого нашел он выход из сложившейся ситуации. Набрал команду «создать документ». Перед ним тут же развернулось белое полотно, готовое к заполнению. Вдохнув поглубже, как перед прыжком в воду, набрал «шапку»: «Господи, Всемогущий и Всемилостивый Создатель наш…». «Так. А вот теперь спешить никак нельзя, ибо если письмо Самому, то следует все тщательно обдумать. Заявление должно быть написано с умом. И высказано оно должно быть, как бы между прочим, а основная его часть должна быть посвящена предложению по разрешению кризиса связанного с резким падением притока землян. Для придания веса своему посланию, так же не худо было бы упомянуть свои заслуги перед Престолом Господа» - так рассуждал он в своей наивности, и эти рассуждения ему так понравились, что позабыв обо всем окружающем, он невольно погрузился в воспоминания…

XII

В отличие от людей, Захария помнил момент, когда появился на свет. За плечами были более трех тысяч лет существования, но тот день запомнился ему наиболее отчетливо. Все было до обыденности просто, он очнулся на каменном ложе в каком-то полутемном помещении, открыл глаза, как будто поле долгого сна, встал и вышел в другое. В этом другом, громадным до бесконечности, залитым непонятно откуда взявшимся светом, помещении, он увидел множество таких же, как и он, абсолютно голых особей мужского и женского пола, которые, впрочем, никак не реагировали на свой вид и вид окружающих. Он никогда не был ребенком, и у него никогда не было детства. Он появился на свет уже вполне взрослым, с минимально необходимым набором инстинктов и знаний, как модель автопроизводства в базовой комплектации, которую еще долго приходится доводить «до ума». О некоторых вещах он имел довольно ясные представления, заложенные в него Всевышним при рождении, а о некоторых не имел никакого понятия. По большому счету он представлял из себя всего лишь белый лист, формата А4, заправленный в каретку пишущей машинки Фатума. Здесь никто и ни с кем не разговаривал, все старательно делали вид, что они тут совершенно случайно. Делал вид и он, чтобы никак не выделяться из толпы. Когда громадный зал достаточно наполнился, откуда-то сверху и со всех сторон послышался громкий, но приятный по тембру голос, выразивший желание видеть всех присутствующих построившимися вдоль стен. Когда голая братия после некоторой, обычной в таких случаях, суеты все же кое-как выстроилась вдоль стен, в зал вошли еще несколько персон с развевающимися за спиной громадными переливающимися всеми цветами радуги крыльями. Крылатая кучка прошла в центр зала и там остановилась. Один из них, самый старший на вид, таким же громким, но чуть менее приятным голосом возвестил, что все собравшиеся здесь являются созданиями Господними, и кандидатами Ангельского Воинства, призванными служить Его воле. Сейчас каждого из них нарекут персональным именем, выдадут подобающее одеяние и дальнейшие инструкции. После этих слов, группа «крылатых» подошла к ближайшей шеренге, и началось наречение. Группа подходила к очередному кандидату в ангелы, что-то негромко произносилось одним из крылатых, неслышное из-за дальности расстояния и не громкости слов, после чего «нареченный» склонялся в неглубоком поклоне и выйдя из строя направлялся к одной из многочисленных разноцветных дверей. Через довольно продолжительное время, очередь дошла и до него. Остановившись напротив Захарии, «старший» посмотрел тому, казалось в самые зрачки и торжественным, но уже чуть усталым голосом произнес негромко: «Нарекаю тебя именем Захария. И носить тебе его отныне и до скончания рек». Захария поклонился так же, как это делали и все предыдущие. Бесцветный голос из-за спины «старшего» произнес: «Проходи в белую дверь». Захария повиновался и вышел из строя. Быстро отыскав глазами нужную дверь, он уверенно направился к ней. Помещение, в котором оказался Захария, представляло собой длинный как чулок коридор вдоль стен уставленный грубо сколоченными столами, за которыми тоже сидели крылатые существа, но с крыльями, куда меньших размеров и красоты. Мимо столов, вереницей, чуть задерживаясь у каждого, проходили «кандидаты». Назвав свое имя, он подошел к первому из столов. Сидящий молча, окинув оценивающим взглядом подошедшего, откуда-то из-за спины достал стопку белья из довольно грубо выделанной ткани, сунув его в руки Захарии. Белье состояло из длинной, серого цвета рубахи без ворота, с вырезом для головы и таких же серых штанов на подвязке. Водрузил на нее сандалии, вынув их из под стала и также молча указал взглядом на соседний стол. За этим столом, более словоохотливый крылатый сообщил Захарии, что жить он будет в казарме на фронтоне, под крышей которого имеется изображение, и он быстро начертил на пергаменте тростниковым пером знак «IV», оторвал кусочек с изображенным знаком и протянул его Захарии. У третьего стола ему сообщили о месте и времени трехразового столования. У четвертого стола уведомили о «банном» дне и выдали холщевый мешок с ремнем для ношения через плечо, в котором находились: иголка, воткнутая в моток ниток; костяной гребень с нечастыми зубцами; чернильница из обожженной глины, заткнутая каменной пробкой; пучок тростниковых перьев, перевязанных бечевкой; свернутый в трубочку носовой платок, для того чтобы сморкаться в него, а не ковырять пальцем в носу, из ткани чуть более нежной, чем нательная одежда; большой кусок чего-то не очень приятно пахнущего, коим оказалось мыло, как он узнал впоследствии и небольшого размера черная грифельная дощечка с набором разноцветных мелков. У последнего стола ему выдали маленький кожаный кошелечек на поясном ремне. В кошелечке сиротливо лежала одна маленькая медная монетка. Как ему пояснил вручивший кошелек крылатый, это была его ежедневная оплата труда и учебы, вручаемая авансом. На вопрос, что он, Захария, может на нее купить, крылатый криво усмехнулся и неопределенно пожал плечами. Потом приняв опять официально-строгий вид посоветовал поторопиться с переодеванием, потому что вскоре должно начаться построение. Перед тем как выйти в мир, он по примеру рядом находящихся соискателей ангельского чина, оделся, застегнул поясной ремень на впалом животе и перекинул через плечо ремень с холщевой сумой. Так, не слишком обремененный имуществом и лишними финансами Захария и явился в этот мир, где ему предстояла долгая и кропотливая работа, пока главным образом над собой, а уж там, кто ж его знает, что будет потом?
Выйдя на свежий воздух, Захария впервые очутился под лучами местного светила. В глубоком голубом до рези в глазах сияла оранжевая звезда, посылая свои лучи на планетообразную поверхность (он еще не знал ни как называется твердь, на которой стоял, ни как называется светило, посылающее свои лучи на нее). Здание, из которого только что вышел Захария, находилось в центре огромной и круглой площади с выложенной из камня мостовой. Вокруг площади громоздились, как ему показалось, здания поистине циклопического размера. От площади, расходясь лучами в разные стороны, виднелись улицы, тоже сплошь застроенные зданиями различной высоты. Тут и там сновали люди, одетые, как он сразу заметил гораздо лучше его. У всех снующих туда-сюда были серьезные и озабоченные лица, поэтому он не сразу решился остановить одного из них, чтобы спросить, где находится здание со знаком «IV» на фронтоне. Вопреки ожиданиям, остановившийся возле него прохожий не только не отмахнулся от бестолкового вопрошателя, но напротив, улыбнулся и охотно указал на длинное и высокое здание, находившееся в глубине одной из улиц и стоящее торцом к собеседникам. Поблагодарив, за помощь, спешащего прохожего, Захария направился к указанному зданию. Подойдя к нему, он убедился в правильности своего маршрута, обнаружив у центрального входа толпу таких же, как он одетых в серую робу особей обоих полов. Дверь в здание была закрыта. По толпе прошел шепоток, что де двери не откроют, пока все не соберутся. Прошло еще какое-то время, прежде чем высоченная двустворчатая дверь отворилась и на ступеньках, ведущих к ней, не появился высокий дядечка в белоснежном одеянии и с громадными, выше головы крыльями за спиной. В одной руке он держал обнаженный, но опущенный книзу длинный меч, а в другой чашу из которой виднелись неяркие язычки пламени. Трубным голосом он произнес краткую, но выразительную и не совсем понятную в некоторых местах речь:
- Приветствую в вашем лице всех благополучно созданных дланью Божьей и прибывших сюда. То место, где вы сейчас находитесь, называется Раем, но я вам обещаю, что вы все еще побываете в Аду. Меня зовут Уриил. Звание мое – архангел. На ближайшие годы я буду для вас – мать, отец, учитель и экзекутор .
Немного передохнув после произнесенной фразы, видимо нечасто ему приходилось произносить без паузы такие длинные речи, он поднес к губам пылающую чашу и сделал из нее несколько глотков под изумленными взглядами присутствующих. После чего продолжил уже менее трубным, но все равно хорошо слышимым гласом:
- В этих стенах вы получите все необходимые вам знания для дальнейшей работы по исполнению воли Создателя нашего. Вы будете учиться и работать. И то и другое станет для вас тяжким испытанием и тернистой тропой, ведущей к совершенству как вас самих, так и тех за которых вам, поручено, будет нести ответ.
Он опять отхлебнул из чаши, содержимое которой окончательно привело его в благодушный настрой, и он уже совсем повеселевшим голосом закончил:
- Сейчас ваши кураторы разобьют вас на сотни и проводят до вашего нового обиталища. После обустройства – обед. После обеда вам зачитают нормы общежития, которых вы должны будете придерживаться, а также расписание часов учебы, труда и отдыха. С Богом!
С этими словами он развернулся и шагнул в дверной проем здания, не закрывая за собой двери.
Тут к толпе подошли еще несколько крылатых, но с крыльями поменьше и начали формировать сотни, уводя каждую за собой в ту же дверь. Вскоре сотня, в которую входил и Захария, под водительством одного из крылатых тоже вошла в эти двери и не задерживаясь на первом этаже стала подниматься по крутым и скользким мраморным ступеням на второй этаж. Пройдя узким и длинным коридором небольшое расстояние, сотня свернула направо и очутилась в просторном и светлом от больших оконных проемов помещении. По двум противоположным стенам помещения располагались двухъярусные нары, застеленные куцыми серого цвета покрывальцами и увенчанные такими же сиротского вида жиденькими подушками с белыми наволочками. После приказа крылатого о занятии койко-мест, толпа с шумом и смехом мигом ринулась разбирать места на нарах. Захария не стал суетиться, а подошел к ближайшим от входа закинул свой мешок с немудрящими пожитками на верхний ярус и сам вскарабкался туда следом. Над изголовьем была прибита тумбочка, которой он не преминул воспользоваться, положив туда свой мешок и пояс кошельком. Кто занял нижние нары под ним, он даже не обратил внимания. Когда суета с расселением улеглась, все тот же крылатый, которого звали Малхий, скомандовал построение. Будущие ангелы тут же стали выстраиваться в две шеренги в проходе между двумя рядами нар, согласно занимаемым им местам.
Закончив построение, Малхий обходя двойной строй произнес речь не менее зажигательную, чем его предшественник:
- Значит так! Меня зовут Малхий! Эй, кто там такой веселый и скалится?! Я сказал Малхий, а не малахай ! Если кому-то непонятно, то мой кулак растолкует все как надо! – и с этими словами он поднес свой немалый кулак к носу одного из недавно скалившихся, после чего продолжил. – Чувства юмора у меня нет. Телесные наказания в Раю не практикуются, но в качестве средства для быстрого приведения к адекватному состоянию – не запрещены. А с настоящим малахаем некоторые из вас непременно познакомятся, когда их упекут куда-нибудь севернее Гирканского моря, но вам уже тогда будет не до смехуечков! Усвоили?!
Шеренги дружно закивали головами в испуганной растерянности, ибо никто из них не знал, каким должно быть это адекватное состояние, где находится Гирканское море и почему его надо опасаться именно с северной стороны. А он, прохаживаясь вдоль вытянувшихся по струнке двух шеренг, продолжал:
- Я являюсь куратором вашей группы. Все вопросы, все жалобы, все проблемы – это ко мне. Теперь следующее. Надеюсь, умение определять время по солнечным часам уже заложено в ваши головенки?! Хорошо. Тогда слушайте и запоминайте расписание, коему вы будете следовать не один год. Читать хотя бы по складам, я надеюсь, вы тоже умеете.
6.00 – побудка, заправка топчанов и одевание;
6.15. – туалет. Он находится в конце коридора и налево. Места всем хватит, так что без столпотворения у меня. Там же находятся и рукомои. За чистотой рук буду наблюдать лично. Если обнаружу «траур» под ногтями, то накажу;
6.45 – утренняя гимнастика. Буду сам проводить ежедневно в коридоре;
7.00 – завтрак, на который будем спускаться строем в столовую на первом этаже;
7.30. – возвращаемся в спальное отделение, откуда забираем свои писчие принадлежности и строимся во дворе;
7.45. – опять же строем, можно с песнями, идем к амфитеатру, где и будут проходить основные занятия;
8.00. – начало занятий. Между отдельно преподаваемыми дисциплинами перерыв - 15 минут. Занятия – до 13.00;
В 13.15 – построение и поход на обед. Туда же;
13.30 – обед;
14.00 – построение и направление на стройку. Физический труд у нас наравне в почете с интеллектуальным;
17.45. – построение и поход на ужин;
18.00 – ужин. Опять там же;
18.30 – отдых. Для желающих факультативные занятия, место, перечень и расписание которых будут уже завтра висеть в столовой;
19.45. – построение;
20.00 – отдых, занятие личными делами;
22.00 – отбой.
И так шесть дней. На седьмой день – отдых. Каждый волен заниматься своими личными делами. Вопросы?!
У матросов вопросов не было, но зато было слышно, как поскрипывают, проворачивая шестерни новенькие мозги у некоторых особей от усилия запомнить все и сразу. Выждав необходимую паузу, он закончил:
- Раз вопросов больше нет, то слушайте мою команду. Нале-во! За мной шагом марш, в столовую на ужин.
Эта команда и сообщенная новость о грядущем приеме пищи, как-то сразу приободрила присутствующих, и они бодрой походкой устремились вслед за своим вожатым. После, в общем- то простого, без всяческих изысков ужина, опять же строем, будущие ангелы отправились назад в казарму. До отбоя еще оставалось свободное время, и завтрашние студиозы начали понемногу знакомиться друг с другом. Так для Захарии прошел первый день в Раю. Сравнивать его было пока не с чем, поэтому по здравому размышлению он признал его вполне приемлемым для себя.
А со следующего утра начался настоящий ад. После завтрака их строем погнали к амфитеатру – громадному круглому в сечении сооружению со ступенями каскадом поднимавшимися с самого низа и до верха. И вся эта громада была заполнена такими же, как и он – студентами Райского Высшего Ангельского Училища. Из объяснений данных Малхием на ходу по пути к амфитеатру Захария понял, что там будет проходить обучение будущих ангелов общим дисциплинам: обучение основным языкам, принятым на какой-то там Земле; логике; риторике; этике в разных ее ипостасях; истории; божественному праву и прочим дисциплинам. Специальные дисциплины будут преподаваться в классах расположенных на третьем этаже их казармы. Перед началом занятий в центр амфитеатра вышло существо с обычным телом, и уже достаточно примелькавшимися за сутки крыльями, но зато с головой похожей на львиную. Весь вид этого существа внушал невольный трепет у всех, кто здесь находился. От существа с такой головой можно было ожидать услышать все что угодно вплоть до грозного рыка, но ожидания были обманчивыми. Голос у него оказался мягким и приятным и кажется Захария, уже его где-то слышал. Несмотря на циклопические размеры арены амфитеатра акустика была превосходной, поэтому существу с львиной головой, представившемуся как Херувиил, не пришлось даже повышать голоса. Слова, что он произнес спокойным и где-то даже задушевным голосом, навсегда остались в голове Захарии:
- Зравствуйте мои дорогие соплеменники, соратники и просто друзья. Меня зовут Херувиил. Я из рода херувимов, призванный доносить до вас Божью мудрость. Я являюсь ректором вашего учебного заведения. Сейчас я поведаю вам о том, какие задачи нам с вами предстоит решить и какие трудности преодолеть на этом пути…
И тут он поведал собравшимся о том, для чего их создали и зачем собрали всех в этом месте. Из его слов выходило, что Бог оказывается создал два мира – тот в котором находимся мы и еще другой – неизмеримо далеко отсюда. Оба этих мира населенные внешне похожими друг на друга живыми существами, но разные по их внутреннему строению, находятся в неразрывной связи. Этот мир называется Раем или Райскими Кущами. Рай представляет из себя громадную по всем космическим меркам планету с приятным и теплым климатом, разнообразной флорой и фауной. Особенностью планеты является то, что на ней практически отсутствует такое понятие как смерть. Планета населена разумными существами – райанцами. Их отличительной чертой являются незлобивость характера, любовь ко всему окружающему, открытость и искренность чувств, отсутствие таких пороков как зависть, жадность, нравственная развращенность и прочие многие достоинства. Однако в этот и заключается их слабость. В чем слабость серафим не стал уточнять. А на краю Галактики имеется маленькая планета, во много-много раз меньшая, чем Рай, и на языке народов, населяющих ее, называется «Земля». Так как и мы, и они созданы одним Творцом, то между нами существует нить связующая наши этносы незримым родством. Однако в отличие от Рая на Земле почти все не так как у нас. Там суровый климат, земляне в подавляющем большинстве своем являются, по сути, дикарями, отягащенными бесчисленным количеством грехов и пороков, а главное – там повсюду гуляет смерть в самых отвратительных своих формах. Мурашки неподдельного ужаса пробежали по спине Захарии. До него теперь стал доходить смысл слов Уриила, когда тот обещал им попадание в Ад. Без всяких сомнений он имел ввиду Землю и ее обитателей. Тут лектор опять не стал пояснять, почему Бог создал такое неприглядное место как Земля и какой от этого может быть прок. Дальше из его слов следовало, что так как мы являемся братьями землян по факту рождения от одного отца, то нам жизненно необходимо помочь им преодолеть врожденные и приобретенные грехи и пороки и наставить их на путь радости и добродетели для дальнейшего воссоединения в одну общую семью, в которой мы с ними сможем обменяться полезными качествами. «Это какими такими полезными качествами они могут наделить нас, интересно!?» - подумал Захария. «Наставление» на путь истинный будет происходить путем временного, по меркам Рая, внедрения нашей сущности (опять непонятка) в тело кого-либо из землян. (Вай-дот ! Еще чего не хватало?!). Причем внедрения и пребывания в нем до тех пор, пока землянин существует. По словам говорившего, лишенные своего собственного тела, возможности общения с себе подобными, заключенные в чужую оболочку и утратившие часть самосознания, мы не сможем руководить поступками тех, в кого нас будут внедрять. Не сможем, ибо это будет нарушением Божьей заповеди о свободе воли. Однако мы можем и должны всеми силами подсказывать пути ведущие к добродетели, постоянно указывать им на ошибки и пробуждать муки совести (это еще что такое?). Но перед тем, как приступить к спасению душ несчастных братьев-землян, нам самим предстоят еще долгие и долгие годы учебы тому, что мы должны будем им передать. В этом заключается наша ответственность и Господь строго взыщет с каждого из нас за упущенные и не спасенные души землян. Эти слова больно кольнули Захарию, ибо слишком явно намекали на то, кто из двух народов у Бога является любимчиком. Его горечь разделил сидящий рядом, хлопнувший себя ладонями по коленям и прошептавший:
- Вот те, на, те! Они стало быть грешить будут, а нам, значит, отдуваться за них! Я на такое не подписывался!
Захария был полностью солидарен с подобным мнением, однако решил благоразумно промолчать. Он вообще с некоторых пор начал замечать за собой поразительное благоразумие.
Вот для чего по мысли херувима было создано Небесное воинство, представителями которого являются ангелы. Они должны служить катализатором (снова непонятный термин) спасения обеих цивилизаций. В конце своей речи крылатый лев выразил надежду в том, что все мы, благодаря заложенным в нас с рождения, хорошей памяти, усидчивости и благонравия, успешно пройдем все этапы многолетнего обучения и оправдаем возложенные на нас надежды.
Что и говорить, дело по спасению сразу двух миров (неизвестно, правда, по спасению от чего), конечно весьма эпично и, безусловно, благородно. Но некоторые детали этого, прямо скажем попахивающего откровенной авантюрой, мероприятия вызывали чувство стойкого отторжения, особенно это касалось процедуры, так называемого «внедрения» от которой у Захарии пробегал морозец по коже. Обо всем этом думал Захария, опасаясь все же делиться с кем-нибудь из окружающих своими мыслями. Начавшиеся сразу после речи оратора лекции преподавателей, отвлекли Захарию на время от его тягостных раздумий.
После первых вводных лекций по общим дисциплинам и обеда, куратор повел будущих «воинов небес» на работу, дабы в «процессе тяжелого физического труда, отточить навыки смирению и долготерпению». Работа действительно была тяжелой, почти каторжной, не хватало только надсмотрщиков с плетьми из воловьей кожи. Суть ее заключалась в том, чтобы ломать камень в каменоломне, возить его и предварительно отполировав укладывать в качестве уличной брусчатки. Весь их курс поделили на три неравные части. Две части представляли собой особей мужского пола, а одна – самая большая, женского. Мужчины ломами и кирками добывали камень, возя его на волокушах к месту укладки, а женщины специальными ручными терками с закрепленным в них образивным материалом полировали его с одной стороны, оставляя другую сторону шероховатой. Далее камни передавались специально обученным мастерам, которые и укладывали его с помощью особого связующего материала плотно прилегающими друг к другу ровными рядами. Уже к концу первого рабочего дня, старый мастер, руководивший работой каменщиков, с клочковатой длинной бородой чуть не до пупа, прохаживаясь вдоль неровного строя только что закончивших работу, с ехидным прищуром поинтересовался:
- Ну как вам работалось первый день, вольные вы мои каменщики ?
- Да какие же мы вольные?! – послышался из рядов недоуменный возглас.
- А как же голубчики не вольные?! – в свою очередь удивился дедок. – Вольные и есть! Вы, чью волю тут выполняете?! Его волю. О том, что это будет ваша воля, никто не говорил. Стало быть. вольные и есть! Сегодня вы вошли в историю, а она, сынки, вас так и запомнит отныне в качестве «вольных каменщиков», - проговорил он, оглаживая свою бороденку. И уже вдогонку уходящим ссутулившимся спинам, добавил:
- Это ничего. Это так – мелочи жизни. Вы еще научитесь носить круглое и катать квадратное.
Ужасно болели поясницы и плечи. Руки и ноги гудели от перенапряжения, ладони и пальцы саднило от кровавых мозолей у всех без исключения – мужчин и женщин. Кое-как соблюдая строй, доплелись до казармы, и там тоже кое-как ополоснувши руки, заняли места в столовой. Ужин опять был сытным, но на это никто не обратил внимания. Ели вяло. После ужина Малхий привел в казарму группу ангелиц, которые споро и без лишних разговоров обработали всем раны, смазав их какой-то до ужаса вонючей мазью, от вони которой резало в глазах и было не продохнуть, а затем перебинтовали смазанные места длинными узкими полосками материи. Несмотря на вонь, мазь показала пациентам свои чудодейственные свойства, разом уняв боль и сочившуюся сукровицу. На факультативные занятия никто даже и не подумал идти. Перекинувшись парой-тройкой фраз с соседями по нарам, все поспешили улечься на свои места. Через некоторое время в казарму буквально ворвался незнакомый ангел с маленькими крылышками и таким же, как и у всех мешочком для монет в руках. Пробежал туда и обратно вдоль нар, аккуратно кладя на постель каждого по одной маленькой медной монетке, и так же стремительно удалился. Уже перед самым отбоем, когда Малхий пришел, чтобы пожелать всем доброго сна, кто-то с верхнего яруса, Захария со своего места даже и не разглядел толком, жалобным голосом вопросил его:
- Скажите пожалуйста, зачем все это?
- Что, это? Выражайтесь яснее, курсант! – весьма недружелюбно отреагировал Малхий.
- Н-ну, в-вот эт-то всё? Камни ломать, таскать, шлифовать и вообще, - запинаясь проныл тот же голосок.
- Встать, когда со старшим разговариваете! – рявкнул Малхий.
С верхнего яруса соскочил тощего вида паренек, перевязанный с ног до головы. Видимо ему сегодня досталось не только рубить и таскать, но и получить несколько производственных травм.
Паренек вытянулся по стойке смирно. Кадык на его тоненькой шейке судорожно дергался, делая глотательные движения. Малхий тяжелым взглядом смерил его от пяток до макушки:
- Имя?
- Натив .
- Ага. Подходит. Так что, «Врожденный» ты наш, тебя не устраивает? – ухмыляясь, переспросил куратор курса.
- Я-я, просто хотел спросить: зачем нам все эти работы, рубить, таскать, шлифовать? Ведь утром серафим, ну тот, что с головой льва, сказал, что нас будут готовить к внедрению в тела человеческие для интеллектуального воздействия на их поступки. А тут… такие понимаете ли. Истязания, чисто физические.
С каждым словом замотанного в тряпки субчика, глаза Малхия все выше и выше лезли на лоб.
- Ты откуда, зародыш, таких слов нахвататься успел?! «Интеллектуальное», «воздействие»! Уж не интеллигент ли ты часом?! – в крайней степени изумления поинтересовался он у задавшего вопрос. Тот помотал головой из стороны в сторону, а Малхий продолжил. – Умный что ли такой?! Ты еще очки нацепи на нос!
Уловив на себе недоуменно-вопрошающие взгляды, пояснил:
- Потом. Изобретут потом такой прибор, чтобы интеллигентов от приличных людей отличать. Еще не скоро, - и опять обращаясь к Нативу, протянул, - то-то я смотрю. Лицо у тебя какое-то подозрительное. Сразу видно, что засланный казачок!
Заинтересованные этим диалогом курсанты, начали сползать с нар и подтягиваться к эпицентру событий, чувствуя, что намечается нечто интересное. Малхий отвернулся от собеседника, и уже обращаясь к почтеннейшей публике, проговорил:
- Ладно. Это все были шутки. Я же предупреждал, что чувством юмора не обладаю. А теперь серьезно. Я вижу этот вопрос многих интересует. Так вот, как вы, я обращаюсь сейчас ко всем вам, собираетесь влиять на людей, склоняя их к труду, терпению, самоотречению и даже возможно к подвигу, если сами не знаете что это такое?! Один день поработали и уже заныли?!
- А что, разве то, что мы сегодня делали это подвиг?! – раздались голоса.
- Да. Подвиг. Я не говорю о грехах – у вас их нет. Я говорю о другом. Все то, что вы преодолеваете в себе, будь то праздность, усталость, отчаяние, сомнение в себе и окружающих, все это подвиг. И у каждого из вас он свой. Если сами в силах совершить подвиг, значит, и других сможете подвигнуть к этому. Я все сказал.
С этими словами он круто развернулся и быстрыми шагами покинул полное тишины помещение.
Прошло более трех тысяч лет с тех пор, как Захария услышал эти слова, но они до сих пор звучат в его ушах. Этот день стал переломным в жизни Захарии и рассеял все сомнения терзавшие его прежде.

XIII

А дальше потянулись годы учебы и труда. Учебный процесс для будущих ангелов не составлял больших проблем, они как пересохшая губка жадно впитывали в себя новые знания по десяткам дисциплин. Усвоение пройденного материала тоже не требовало каких-либо усилий, ибо вложенная в них с рождения прекрасная память цепко удерживала в мозгу все, что было необходимо для самосовершенствования. Помимо учебных предметов напрямую необходимых для плодотворного влияния на объект предстоящего внедрения, изучались еще и сугубо специфические, такие как, владение рукопашным боем, умение обходиться с мечом, ножом, копьем, пращей и луком. На осторожные вопросы, ибо откровенные претензии после того памятного всем случая с Нативом уже никто не решался высказывать что-либо подобное, зачем и к чему нужны эти экзерциции, если после «внедрения» они будут лишены своей телесной оболочки, Малхий с присущей только ему откровенностью пояснял:
- Разумеется, сами вы не сможете на практике применить свои познания в боевых искусствах, потому как будете пребывать исключительно в образе «внутреннего» голоса. Но в нужный момент на подсознательном уровне сможете подсказать даже растяпистому неумехе, как уклониться от удара копьем или парировать выпад меча в его сторону. На большее рассчитывать не приходится, но это все же лучше чем совсем ничего. И к тому же не забывайте, что вы будущие ангелы-хранители. Причем хранители не только душ, но и по возможности тел, в факультативном, так сказать, порядке. Чем на дольше время вы задержитесь в телах своих подопечных, тем лучше для них и для Рая тоже. Для Рая мало проку будет в том, чтобы получить чистую, с минимальным количеством пятен душу молодого и неопытного юнца без жизненных навыков. Мы здесь заинтересованы в прибытии к нам специалистов, обладающих полезными для развития общества навыками, имеющими зрелость в поступках и суждениях.
А на вопрос о том, почему преподаватели никогда не устраивают своим ученикам экзамены, как в иных учебных заведениях Рая, он отвечал с такой же прямотой:
- А зачем? Самый лучший и беспристрастный экзаменатор это будет ваша жизнь там. И она будет выставлять вам свои, возможно нелицеприятные оценки.
Трудовая повинность тоже не вызывала в Захарии глухого неприятия как было в начале. Он видел, что трудятся в Раю все без исключения и порой этот труд был более тяжким и гораздо менее приятным, чем тот каким занимался он со своими сокурсниками. Тут никто не сидел без дела в праздном ничегонеделании. За время обучения, Захарии приходилось осваивать многие профессии. Он уже успел поработать не только горным рабочим, но и плотником, переписчиком, кузнецом, ратаем и садоводом. В процессе труда и в нечастые дни отдыха, Захария уже успел познакомиться с некоторыми представителями «обращенных». Эти знакомства напрочь, перевернули его прежние представления о представителях Земли как о грубых и диких варварах, неспособных ни к созиданию, ни к благородству поступков и слов. Все эти «бывшие» люди были если и не все достаточно просвещенными, то во всяком случае обладали другими не менее ценными свойствами такими как самопожертвование, душевный порыв и тяга к высшей справедливости. Причем. Далеко не все из них при жизни там, на Земле имели своих незримых помощников в лице ангелов. Это невольно наводило его на мысли о том, что земное общество, не такое уж и отсталое по сравнению с райским, если способно было самостоятельно генерировать в себе таких своих представителей. Если райанцы обладали дарованным Всевышним благонравием, усидчивостью и хорошей памятью, то земляне брали свое природной изобретательностью и упрямством в достижении поставленной цели. Со временем он понял слова херувима о том, что оба мира, разделенные громадным межзвездным пространством способны в процессе слияния обогатить друг друга в плане обмена жизненной стойкости и знаний на высокие душевные качества. Захарии все больше и больше нравились эти мужественные и в тоже время какие-то беззащитные существа, появление которых здесь в подавляющих случаях сопровождалось какими-либо трагическими обстоятельствами. И несмотря на это их душе не были сломлены, напротив, получив возможность прожить бесконечно долго новую жизнь, они подобно засохшей ветви опущенной в кувшин с водой, начинали преображаться и покрываться молодой зеленью, расцветая и раскрывая весь свой доселе нерастраченный потенциал. Ему очень хотелось поскорее приступить к работе.
По мере того как продвигалась учеба Захарии, улучшались и его бытовые условия. К концу десятого года обучения, он жил в общежитии и делил одну маленькую комнатку еще с тремя студентами. Денежное содержание также повысилось и уже составляло одну серебряную монетку в день. Захария не слыл скопидомом, поэтому почти все свои заработанные деньги тратил на покупку свитков (книг тогда еще не было). Свитки, аккуратно свернутые и заботливо разложенные по полочкам лежали у него в отдельном шкафчике, и все желающие имели к нему свободный доступ. Наконец подошел срок окончания учебы. Подошло время практики.
Как уже отмечалось ранее, население Земли, несмотря на все войны и катаклизмы, росло стремительными темпами. В то же самое время, искусственно созданные райанцы, меж собой практически не размножались. Это обстоятельство было для них настолько печально, что им приходилось прибегать к различным ухищрениям, чтобы хоть как-то сгладить остроту данного вопроса. По Раю до сих пор ходили легенды о том, что еще пару тысяч лет назад группа молодых, но недалеких умом ангелов в количестве двух сотен, попытались по-своему решить эту проблему. Ухитрившись каким-то образом, то ли обмануть, то ли уговорить серафимов, отвечающих за переброску духовной сущности ангелов в тела людей, осуществить их переправку на Землю в телесном состоянии, что было строжайше запрещено регламентом службы, они решили естественным образом увеличить народонаселение. До этой цели они пошли самым примитивным путем, а именно соблазнив земных женщин на сожительство с ними. Соблазнение не составило большого труда, благо своим внешним видом они выгодно отличались от аборигенов. Раскинув в разные стороны своим недалеким умишком, они думали, что тем самым убьют сразу двух зайцев. Во-первых, выведут путем скрещивания особую расу землян, которой будут присущи все положительные качества «отцов», а значит отпадет утомительная необходимость внедряться в тела людей, год за годом наставляя их на путь истинный, и земляне будут почти все поголовно попадать в Рай. Во-вторых, сама собой решится проблема воспроизводства самих райанцев, искусственно созданные, они сами, наконец, смогут воспроизводить себе подобных, не уповая на помощь Всевышнего. А уж их потомкам во втором и следующих поколениях это и вовсе не будет составлять никакого труда. Но как говорится, гладко было на бумаге. За довольно непродолжительный период своего пребывания на Земле, эта группка инициативных товарищей, пользуясь без зазрения совести тем, что Господь был занят чем-то другим, либо вообще находился в очередном отпуске где-то на Бали или Сейшелах, где в то время даже сотовая связь толком не работала, развила такую бурную деятельность по улучшению породы земной расы, что она невольно обернулась грандиозным скандалом . Все дело в том, что о таких понятиях как «генетическая несовместимость» молодые энтузиасты первой в мире «сексуальной революции» вообще не имели никакого, не говоря уж о самой «генетике», которая отрицает возможность скрещивания жизненных форм, основанных на углероде с формами, основанными на кремнии. Результатом этого «горе-осеменительства» стало появление на Земле такого невиданного количества монстров и генетических уродов, что они буквально за несколько лет наводнили собой всю планету. Тут тебе были и драконы, и просто гиганты, и кентавры и всякие руко-ногие о двух головах, да и просто черт те, что и сбоку бантик. И ладно бы еще так, но к несчастью это «потомство» обладало всеми дурными свойствами именно человеческого, а не ангельского характера. Они бегали по Земле, где грабили, убивали и насиловали всех, кто ни попадется им в лапы или зубы. Когда спохватились, то было уже почти поздно. Три четверти землян были уничтожены. Поначалу бедный Бог только за голову хватался от лицезрения подобного непотребства. Ну а когда, все-таки сумел взять себя в руки, то естественно, полетели головы, в прямом и переносном смысле. Пришлось срочно формировать и направлять группу специальных ангелов для устранения последствий необдуманного эксперимента. Ангельскому спецназу пришлось изрядно попотеть, вступая в единоборства с монстрами, порожденными их бестолковыми собратьями. Конечно же, не обошлось без потерь. Это в Раю, с его тепличными условиями буквально во всем, они были практически бессмертны. На Земле, в своем телесном обличии, ангелы были уязвимы. Не одно столетие длилось это эпическое сражение с переменным успехом для обеих сторон. Монстры и чудовища размножались с поразительной быстротой. Великое множество ангелов пало, найдя свою смерть в зубах громадных чудовищ, под ударами их лап и шипастых хвостов. Из десятитысячного отряда, посланного на Землю, уцелела едва ли половина. И даже после окончания основных сражений, еще очень долго приходилось вылавливать, прячущихся в горах и болотах последних монстров. Досталось, конечно, и «энтузиастам» от евгеники, их хоть и не казнили, но разжаловали и раскассировали по самым удаленным райским закоулкам с пожизненным запретом состоять на ангельской службе. Впрочем, напуганные последствиями своих необдуманных действий они не возражали против подобных репрессалий и были рады радехоньки, что так легко отделались. В истории человечества этот период известен как «битва титанов», преподнесенная ему в искаженном виде сказителями древнегреческого эпоса, да еще в книжных «откровениях» ветхозаветного пророка Еноха. В историографии Рая этот инцидент получил название «заговор двухсот». После всех этих событий, как раз и был произведен второй ангельский набор, заместо павших и отстраненных от службы. К этому второму набору как раз и принадлежал Захария со своими сокурсниками. Учитывая печальный опыт предыдущего периода, к делу обучения нового поколения будущих ангелов подошли более основательно. В угоду этой основательности принесли даже наличие застойных явлений в деле развития райанского общества, так как на время подготовки следующей партии ангелов, приток «обращенных» резко сократился.
Как уже упоминалось выше, на ранних стадиях развития человечества, когда количество людей не так фатально превышало количество ангельских особей из числа райанцев, как в более поздние времена, ангелы имели возможность проникать практически во всех людей. Однако демографический «взрыв» в среде землян поставил жирный крест на желании райанцев повлиять на поведение «подопечных». Процент достойных райской жизни и раньше был невелик вследствие неумелых действий самих «кураторов», а после стремительного увеличения землян, он и вовсе снизился до минимальных значений. Даже «битва титанов» в которой погибло до трех четвертей землян, не переломило этой тенденции, и всего лишь несколько притормозила ее. Райанцы долго ломали головы над тем, как при сравнительно небольшом количестве ангелов повысить количество подготовленных к Раю землян, как выявить потенциально готовых к этому без того, чтобы внедряться во всех подряд. После долгих споров, наконец решили, что внедряться в тело всех землян – дело расточительное да теперь уже и невозможное, а по сему была сделана ставка на их детей. Брали на «заметку» детей возрастом от 3-х до 5-ти лет, с уже сформировавшимся сознанием и наклонностями и вели за ними наблюдение. Это позволило сузить количество претендентов на райскую жизнь и повысить качество отбираемого материала, так как исключало работу «вслепую». Конечно, не редкими были случаи, когда в рай попадали души тех, кто не имел своего небесного покровителя. Такое происходило тогда. Когда «дежурные» по итогам проверок детского сознания приходили к убеждению о бесперспективности того или иного человека, а он неожиданно для всех вдруг сам менял мировоззрение и светлая его сущность побеждала темную без посторонней помощи. Детей, нуждающихся в подобном тестировании, конечно, тоже было очень много, гораздо больше, чем наблюдавших за ними ангелов. И тут тоже нашли выход – отказались от постоянного наблюдения за каждым отдельным ребенком. Вместо этого внедряли какого-нибудь «дежурного» ангела в тело ребенка ночью, когда тот спит и просто снимали показания с коры головного мозга обо всем, что с ним происходило за день. Ангелу достаточно было всего на несколько мгновений слиться с ребенком в единое целое, чтобы получить всю нужную информацию. Объективный контроль скрупулезно подсчитывал, сколько раз за день ребенок лгал окружающим, и была ли эта ложь злонамеренной, сколько раз таскал ни в чем неповинного кота за хвост или сколько раз обрывал крылья бабочкам, обижал ли детей еще более меньшего возраста и т.д. Именно с этого момента взяли свое начало рассказы о том, что детям снятся ангелы в этом возрасте. Когда дети рассказывают об этом, то им нужно верить, потому что это не сон, а форма контакта, которая практикуется и до нынешних пор. Таким вот нехитрым способом каждый «дежурный» ангел способен был снять нужную информацию с нескольких десятков детишек. Некоторые «стахановцы» умудрялись посетить до сотни малышей. К таким «передовикам производства» относился и Захария, почти триста лет проходивший практику «дежурного» ангела. Работенка была еще та. Мало того, что почти не было никакой специальной аппаратуры для наблюдения и снятия показаний – приходилось все делать вручную и письменно, к тому же процесс «внедрения» был сам по себе процедурой малоприятной, так еще и за каждым «чихом» приходилось обращаться к серафимам. Но служивому ангелу не приходится выбирать время и место службы – куда прикажут, туда и ступай, на какой срок прикажут – тоже не твоего ума дела.
Денежное содержание, правда, тоже было не сравнить с прежним. 250 райалов в месяц позволили Захарии обзавестись хоть и маленьким, всего в одну комнатку, но зато своим жильем. А учитывая минимальные жизненные потребности, у него впервые в жизни образовался даже небольшой излишек денег, чему он сильно удивился. Впрочем, удивлялся этому обстоятельству он недолго, быстро найдя применение образовавшимся излишкам – купил у знаменитой египетской женщины-врача Песешет несколько сочинений, среди которых была редчайшая «Фармакология целебных трав Верхнего Нила», написанная ею уже здесь на основе воспоминаний. Будущее начинало приобретать радужные очертания.
Начав практику со звания рядового пельтаста, к концу ее он уже имел чин гипасписта. Казалось бы, за три сотни лет от «копьеносца» до «меченосца» не такое уж и большое повышение, но для ангела, проходящего всего лишь практику – расстояние довольно значительное. В этом скромном чине он и получил свое первое персональное назначение, после которого он с полным правом мог бы нацепить свои первые м-а-а-ленькие крылышки. Ему предстояло внедриться в тело семилетнего мальчишки по имени Ликет, послушника Файюмского храма, посвященного крокодилообразному богу Себеку. Кровавый и варварский обычай приносить жертву, отдавая на съедение живым крокодилам девственниц, давно вызывали в райанцах желание каким-то образом помешать исполнению кровавых оргий. И однажды такой случай подвернулся. Один из «дежурных» ангелов доложил, что в храм на Меридовом озере взяли совсем юного послушника, который отвечает всем требованиям для получения своего персонального ангела-хранителя. Мальчик-сирота, обладал помимо тяги к знаниям, честности и душевной открытости, кротости нрава и милосердия, неплохим интеллектом и что было бы большой ошибкой не воспользоваться этими качествами по полной программе. Захария успел первым предложить свою кандидатуру на первое внедрение. У принимающих решение по внедрению вопросов по предложенной кандидатуре не было. На следующий день он отправился в свою первую длительную командировку. Процедура отбытия была стандартной. Он уже привык к ней за триста лет, каждую ночь, отбывая на детское «дежурство». На верхней площадке одной из многочисленных ретрансляционных башен, два серафима, приложив персты к вискам транспортируемого, усыпляли его, погружая его в некое подобие летаргического сна, а затем, склонившись над ним, простирали по одной паре крыльев, закрывавших их туловище. Сконцентрированный пучок энергии в виде остронаправленных фотонов пронизывал насквозь тело ангела «выбивая» из тела мельчайшие частицы, составляющие ангельскую сущность. Отразившись от специального зеркала, этот луч с ангельской сущностью устремлялся по специально открывающемуся тоннелю со скоростью многократно увеличивающейся от ускорения, в результате высокочастотного столкновения с его стенками благодаря эффекту «отскакивания», устремлялся на Землю, куда и пребывал спустя пару минут. Тело же самого ангела оставалось на месте, практически лишенное всех видимых признаков жизни. Дыхание проходило с периодичностью в один вдох за час, а сердцебиение – приблизительно один удар в минуту. Все жизненные процессы внутри организма затормаживали свою деятельность, как бы переходя в общий «спящий» режим. Тем временем тело «командировочного» переносили в подвал, где уже находились тела других «полевых» агентов и там его укладывали на специальное ложе в позу эмбриона. Примерно раз в неделю, специально назначенные переворачивали тела «спящих», чтобы у них не образовывались пролежни. Раз в год их протирали специальным раствором на основе сильно разбавленного уксуса и кормили. Кормление проходило ректальным способом, уж извините. В таком вот состоянии и прибывали ангельские тела до момента возвращения своих хозяев.
Это была его первая и самая короткая командировка. С самого начала своего симбиотического существования, пользуясь запасом нерастраченных сил и преувеличенным самомнением о своих талантах, Захария ринулся в бой за душу юного послушника. Он буквально изводил мальчишку своими укоризнами и увещеваниями, порой доводя его до полуобморочного состояния. В конечном счете, ему удалось полностью подчинить себе тело и душу Ликета, и тот стал всерьез задумываться о способах активного противодействия варварским ритуалам, практикуемым в храме. Изощренный ум ангела, поднаторевший в общении с детьми за триста лет, помогал ему в этом деле. Он подсказал мальчишке, что сытое чудовище наверняка не станет пожирать предложенную ему жертву, следовательно, его надо было, как следует накормить перед предстоящим жертвоприношением. На скудное жалованье младшего послушника Ликет покупал тушки мертвых козлят и ягнят, с которых предварительно снимали шкуру для выделки пергамента, и тайно скармливал их крокодилу. А так как процесс пищеварения земноводного проходил достаточно медленно, то двух-трех тушек вполне хватало, чтобы оно не испытывало чувство голода до двух недель. После этого жрецы долго удивлялись, почему Себек отверг жертвоприношение. Но делать было нечего, раз божество отвергало дар, значит, жертву приходилось отпускать. Нечастые жертвоприношения и скудость жалованья послушника не позволяли каждый раз прибегать к подобному трюку. Тем не менее, этой «сладкой парочке» удалось спасти, таким образом, более четырех десятков невинных девушек. Захария настолько обнаглел от сопутствующей ему удачи, что абсолютно потерял всякую осторожность, а поэтому и «прозевал» слежку за своим подопечным. Жрецов насторожило, что Себек слишком часто стал отказываться от предложенных жертвоприношений, вот и стали потихоньку искать причину этому недоразумению. И нашли. Чтобы «не выносить мусор из избы», мальчишку, потихоньку схватили и скормили тому же самому крокодилу, дождавшись, когда тот основательно проголодается. Удивительно, что при такой бурной деятельности ему удалось продержаться незамеченным около пяти лет.
Ликет, естественно попал в Рай. Захария возвращался домой триумфатором. Однако начальство похвалив того за успешное «обращение» все же попеняло ему за потерю бдительности и слишком активное терзание своего подопечного, грозившее не единожды нервным срывом и суицидом последнего. В общем дали понять, что «триумф» захарии по большому счету является «пирровой» победой, так как от мальца пользы немного, а вот он является косвенным виновником его ранней гибели. Вот так, с небес на землю, со всего размаха. Он, конечно и сам начал потихоньку понимать подоплеку своих ошибок, но сделанного уже не воротить. Через сорок дней положенного карантина, Захария пожелал встретиться с тем, с кем делил одно тело почти пять лет. Встретились, заново познакомились. Чувствуя свою безусловную вину и ответственность за дальнейшее существование подростка, помог тому со школой и даже предложил переселиться к себе на то время, пока Ликет стоит в очереди на квартиру. Видя в глазах подростка неложную благодарность за заботу, и узнав, что тот изъявил желание стать ангелом-хранителем, старался изо всех сил, но дружбы не получалось. Чувствовалась не только разница в возрасте, но и что-то еще, мешавшее более теплым отношениям. После завершения следующих командировок, он так же как и с Ликетом, чувствуя свою ответственность перед новоприбывшими, старался наладить с ними контакт, но и с ними ничего не получалось. Он долго недоумевал по этому поводу. Старался понять изо всех сил почему спасенные и обязанные ему своей второй жизнью, всячески избегают тесного общения с ним. И после долгих размышлений, наконец, понял. Они испытывают неловкость от того, что им приходится общаться с тем, кто знает о них практически все – от поступков до тайных желаний, иногда весьма и весьма скверных. Они же в свою очередь не знали о нем ничего, что делало их общение с ним неравноправным. Понял и принял, поэтому уже не искал встреч с бывшими подопечными. А когда такие встречи все же были неминуемы, на форумах или конференциях, часто устраиваемых руководством, по тому или иному поводу, то пользуясь тем, что они не знали его в лицо, не стремился к раскрытию факта знакомства. Со знающими его в лицо реципиентами, перекинувшись парой фраз ради приличия, как можно быстрей расходился с ними в разные стороны.
А потом пошли командировки - одна за одной, как верстовые столбы вдоль дороги. Был он в теле пророка Елисея, и вместе с ним очищал отравленные воды и врачевал прокаженных. Был он и в теле святого Аггея, пророчествуя и обличая народ иудейский, погрязший в роскоши и гордыне. Был знахарем в войске непобедимого Искандера Двурогого и кельтом, бросавшим камни со стен Лютеции на головы римлян. Много совершил он подвигов по «обращению» землян и с каждой новой победой рос его авторитет и популярность среди ангелов. Но, пожалуй, самым значимым своим подвигом он считал свое внедрение в тело будущего апостола Андрея, прозванного впоследствии «Первозванным». Именно тогда он впервые посетил земли, которые позже станут Святой Русью. Действуя по какому-то внутреннему наитию, он предрек великое будущее этой земле, и как не раз вспоминал с гордостью, ничуть не ошибся. Может быть в этот момент, искупавшись, первый раз в бане и нырнув в сугроб, он искусственно созданный, впервые почувствовал себя человеком – русским человеком. Тридцатым, кого удалось Захарии привлечь на «светлую» сторону добра был слуга Дмитрия Солунского по имени Лупп. Вообще, раннехристианский период был необычайно «урожаен» для ангелов. Именно этот период дал огромный прирост в райанской цивилизации. Обилие подвижников веры и новомученников за короткий срок чуть ли не в два раза повысили народонаселение Рая. Их качество с точки зрения профессиональных навыков оставляло желать лучшего, так как это были преимущественно довольно молодые люди, еще не набравшие ни житейского, ни профессионального опыта. Их достоянием были бескорыстие, несгибаемость, самопожертвование и любовь к окружающим. Хороший набор для алмаза, но требующий длительной огранки. В любом случае, рабочих рук у райанцев прибавилось. Это Гавриилу тяжело дался перевод в «русский» сектор, а для Захарии, уже знакомого не понаслышке о славЕнских племенах, назначение сюда стало вполне ожидаемым и даже в некоторой степени желанным событием. Он вообще был из плеяды новаторов, для которых заняться чем-то новым было всегда более предпочтительным занятием, чем двигаться уже проторенной кем-то дорогой. Он говорил и мыслил на том же языке, что и те кто стоял с ним рядом на качающихся лодьях, отбиваясь от нурманнов, кто таскал камни для строительства Старой Ладоги, кто, служа Перуну, не ходил в завоевательные походы за золотом и рабами, а стоял на страже земли-кормилицы и тех кто не щадя пота работал на ней. Захария с большим воодушевлением вливался в тела этих мужественных и честных людей. Случайно или нет, но почти все свои воплощения Захария в «русском» секторе осуществлял в тела воинов. Все шестьдесят девять воплощений. За это время он успел побывать и в теле легендарного, но тем не менее вполне реального Алеши Поповича и соратника Александра Невского доблестного Филиппа, в язычестве Пелгусия. Побывал он Михаилом Бренком и стремянным князя Пожарского Василием. Защищал стены Соловецкого монастыря от ядер английской эскадры и был последним защитником Брестской крепости старшим лейтенантом Уматом Бархановым . До последнего держал штурвал самолета вместе с Юрием Яновым , став прототипом героя всем известной песни и прапорщиком Малыгиным из «Вымпела», прикрывшим собой своего командира от пуль крупнокалиберного пулемета. Россия вообще была странным государством. Она пребывала то в полусонном состоянии, отставая в развитии от остальных стран Европы, то вдруг очнувшись от непонятной спячки, начинала бешеными темпами наверстывать упущенное. Эти пробуждения от вековечного сна давали яростный и обильный приток «обращенных». Складывалось впечатление, будто она как лейденская банка заряжалась электричеством пассионарности, а затем бурно выплескивала ее в виде «святых» и подвижников. И вот какую особенность в связи с этим не раз отмечал про себя Захария. Список попавших в Рай и список почитаемых святых разнятся, чуть ли не диаметрально. Если из служителей церкви признанных блаженными, великомучениками или паче того святыми, в Рай попадало около четверти, то со светскими представителями удостоенными такого звания творилось что-то вовсе непонятное. На поверку выходило так, что райской жизни зачастую удостаивались простые люди, иногда даже вовсе незаметные – простые служаки без особых чинов или тихие трудяги от науки, не хватавшие звезд с небес. Нет, среди ученых, удостоившихся второй жизни, были и известные всем лица. Но что примечательно?! Ни один полководец, ни один князь или царь, за всю историю существования двух миров, так и не смогли достичь Райских Врат, хоть и были многие из них причислены к лику святых там у себя на Земле. Как не попал туда и тот разбойник, что висел рядом с Иисусом на кресте, хоть тот и обещал ему за веру и искреннее покаяние Царствие Божье. Видимо сиюминутного раскаяния душегуба, даже искреннего, все же оказалось маловато для искупления всех совершенных им злодеяний. А вот создатель атомной бомбы – Игорь Курчатов и сейчас преподавал и заведовал кафедрой «Атомарных превращений» в одном из райанских университетов. Это было уму непостижимо, но видимо у небес была своя бухгалтерия и своя логика.
Но с некоторых пор, Захария шестым чувством начал ощущать еще не вполне оформившуюся, но, тем не менее, уже грозную опасность. Где-то примерно с начала шестидесятых годов XX века, стало стремительно сокращаться число «обращенных». Эта тенденция зародилась, как это ни странно на Западе европейского континента, считавшегося доселе оплотом христианства в отличие от «большевистской» России. Зародилась и начала быстро распространяться по всему северному полушарию. «Яйцеголовые» умники из райского отдела аналитических исследований, в недоумении почесывая затылки, пространно и путано объясняли это явление наличием то «сексуальной» революции, то движением «хиппи», то многовековой самодискредитацией церковных учений, то эпохой «НТР» и отсюда развитием гностицизма. С этим пожалуй можно было бы согласиться, тем более, как выяснилось гностики в лице того же самого Вершинина, уже устроились в самом центре Рая. Да. Все это так. Если не оперировать такими терминами как «мораль» и «нравственность», неизвестными на ранней стадии развития человечества, то по большому счету от грехопадения удерживало только наличие двух факторов – боязнь вечного наказания за прегрешения и обещание «вечной» жизни за примерное поведение. То есть наглядные «кнут» и «пряник» в классическом исполнении. И лозунг к этому был соответствующий «истинно, потому что верую». А когда человечество, сбросив атомные бомбы, не понесло за это никакого наказания «свыше» и вырвавшись в космос убедилось в отсутствии хрустального купола вокруг Земли, то и лозунг естествен сменился на «поверю, если докажешь». Человечество не просто потеряло «страх Божий», оно, дойдя в своем развитии до каких-то пределов просто начало разочаровываться в самом себе, не видя перспектив и смысла своего существования. Это было видно даже невооруженным взглядом. Если раньше наукой делались открытия, двигающие прогресс вперед в познании окружающего, то вот уже несколько десятилетий оно топчется на месте, всего лишь приспосабливая полученные ранее знания для своего комфортного существования. Человечество в своем развитии неумолимо «выдыхалось». Захария сравнивал его с неким подобием старой зажигалки, у которой стерся кремень. И чем сильнее пытаются райанцы крутить колесико стершегося кремня для получения хоть какой-нибудь искры пассионарности, тем сильнее стачивается кремень. Необходимо было срочно найти какой-то выход из сложившейся тупиковой ситуации, грозившей обоим мирам сначала жуткой стагнацией, а затем увяданием, в лучшем случае. Ни райанцы, ни тем более земляне выхода никакого предложить не могут, что естественно, ибо каждому больному нужен доктор, который придет со стороны. Захария знал такого единственного доктора. Имя ему было – Бог. Только он мог плеснуть бензина в потухающий костер. Каким образом?! Самым тривиальным. Просто явить себя, без каких бы то ни было посредников в виде пророков с невнятным произношением и иносказаний в виде «неопалимой купины». Явиться всем жителям Земли. Сразу и одновременно. Для него это не составит особого труда, зато заткнет рты проходимцам и вселит уверенность человечества в завтрашнем дне, если оно вспомнит, что оно именно человечество, а не стадо зажравшихся баранов с отвисшими курдюками. Веру тоже надо подкармливать хоть иногда, а то она засохнет.
Захария очнулся от своих мыслей потому, что услышал противный визг печатающего принтера. Мельком бросил взгляд за окно. А там уже светало. «Ого! И сколько же я тут просидел?! Неужели всю ночь?!» - подумал он, потягивая занемевшие от неподвижного сидения мышцы тела. На экране лаптопа по-прежнему была только «шапка» обращения к Создателю. «Это что же выходит?! Я всю ночь грезил в своих воспоминаниях?» Перевел взгляд на скрипучий принтер. Тот, шустрой кареткой водя взад и вперед, выплевывал из себя очередной лист бумаги. Захария точно помнил, что никакой бумаги в принтере не было с того момента как он сел за стол. «Мистика какая-то!» - пробормотал он, поднося к носу очередную распечатку. Лист был девственно чист. «Чудны дела твои, Господи!» - произнес он вслух, собирая с пола чистые листы бумаги разбросанные принтером во время «странного» печатания и задумался. Теперь Захария точно знал, что и как напишет Господу. Оставалось прояснить лишь некоторые детали. Но это уже было не столь существенно.

Часть вторая. Восхождение
Когда бог, спустившись с неба, вышел к народу из Питанских болот,
ноги его были в грязи.
(Стругацкие А. и Б. «Трудно быть Богом»)

XIV

На другом конце Вселенной. Вчера, а может миллион лет назад. Все относительно в этом мире… Жил-был Бог. Бога звали Господь, и он принадлежал к расе «сиренийцев» с незапамятных времен населявших и обживавших этот кусок видимой части Вселенной. Отца у него не было. Вернее он был, но скорее всего, погиб в гравитационном разрыве, изучая взаимодействие нашей и соседней с нею Вселенной. Гравитационный провал между Вселенными это не то же, что Складки Времени, из которых если повезет, то можно выбраться через какую-нибудь пару-тройку тысяч лет. Здесь надежды на возвращение практически не было. Бог тогда был еще совсем маленьким и отца почти не помнил. Его мать – Алфея, хоть и красивая, но простая женщина, несмотря на поступавший с разных сторон предложения второй раз замуж выходить не стала из-за опасений, что «любимый сыночка» может не поладить с отчимом. Ни у нее самой, ни у покойного мужа близких родственников не было, которые бы могли помочь в трудную минуту. Нельзя было сказать, что они с матерью как-то материально бедствовали. Такого на Сирении просто не могло быть. Просто жизнь в перенаселенной столице накладывала некоторые ограничения бытового характера. Можно было, конечно, жить в куда более комфортных условиях, где к их с сыном услугах были на выбор целые куски многочисленных планет, разбросанных в окрестностях местного светила. Но мать считала, что только находясь в столице и вращаясь в столичном обществе можно было обратить на себя внимание и тем самым чего-то добиться в жизни. Так и поднимала сына «на ноги» в гордом одиночестве, хлестаясь с утра до позднего вечера на двух работах. Как и всякая порядочная, но одинокая мать она души не чаяла в своем единственном отпрыске, поэтому комплекс «наседки» и ее не обошел стороной. Пытаясь заменить ему безвременно ушедшего отца, она буквально растворялась в своей ненаглядной «лапушке», «рыбоньке», «ласточке», «сердечке», «солнышке» и еще куче эпитетов коими она беспрестанно сопровождала свою речь, обращаясь к сыну. Сдувая пылинки со своего обожаемого чада, она беспричинно опасаясь за его здоровье, с детства кутала в невероятное количество одежды, так что он походил скорее на маленький и неуклюжий сугробик, чем на мальчишку его возраста. До пятого класса провожала его в школу, чтобы он ненароком не встретился по дороге с хулиганами, считая таковыми почти всех дворовых ребятишек. Ошибочно считая, что главное в воспитании – это питание, постоянно пичкала его всевозможным съестным, включая, ненавидимые им «до печенок» всякие там поливитамины. Чуть позже, когда он немного подрос, она уже с нехорошим прищуром оглядывала подружек и одноклассниц сына, посмевших приблизиться к нему ненароком и попавших под прицел ее бдительных глаз. А оставшись с ним наедине с едким ехидством, на которое способны только закаленные в боях со снохами свекрови и одинокие матери, высмеивала все видимые и мнимые их недостатки. Из всего вышесказанного вовсе не следует, что Господь стал эгоистичным и самовлюбленным «маменькиным сынком». Нет, напротив, вся нерастраченная материнская любовь отобразилась в его чертах мягкостью и терпеливостью характера, даже можно сказать застенчивостью. Зная как матери тяжело поднимать его без отца, он как мог, старался помочь ей из всех своих детских силенок. С удовольствием делал работу по дому, начиная от мытья посуды и кончая уборкой, в их оставшейся от отца хоть и большой, но скудно обставленной квартире, бегал с различными поручениями, изредка даваемыми матерью, а главное старался во всем не огорчать любимую мамочку. Поэтому никогда не употреблял матерных слов, не пел у подъезда под бренчащую гитару блатных песен, не водил дружбы с местной шпаной, и не научился втихаря смолить, недокуренные кем-то сигареты. Природная застенчивость не позволяла ему выражать к матери свою любовь такими же пылкими методами, как она выражала свою, но можно было не сомневаться, что мать в жизни сына занимала основополагающее место без всякого преувеличения. В общем и целом, отношения в их маленькой ячейке общества, безусловно, носили гармоничный характер. В положенный срок Господь окончил школу с золотой медалью и без всякого напряжения, не слушая посторонних советов, поступил на дневное отделение глобального института «Макротел Вселенной», того самого, что когда-то окончил и его отец. Правда, по стопам отца не пошел, как надеялись многие знакомые, которые хорошо знали его в свою бытность, а выбрал кафедру под названием «Морфология наиболее распространенных во Вселенной биологических структур» биохимического факультета. Окончив с отличием (кто бы сомневался при такой-то маме) вышеозначенный вуз, остался на той же кафедре, где уже спустя четыре года защитил кандидатскую диссертацию по теме «Классификация живых организмов на основе углеродосодержащих молекулярных соединений». Саваоф, заведующий кафедрой, лысый и худенький старичок с вечным ехидным выражением на лице, любимцем которого Господь являлся, еще, будучи студентом первого курса, не без оснований считал молодого кандидата своим естественным преемником на этом посту. Мать, сияя от осознания того факта, что ее любимый сыночек «выбился в люди» без посторонней помощи и протекции, а исключительно своим умом и талантом, уже рисовала в своей голове радужные картины будущего. Она уже не была против того, чтобы сын обрел свое семейное счастье. Однако выбор будущей невесты целиком и полностью возложила на свои хрупкие плечи, считая, что такое ответственное дело ни в коем случае нельзя доверять ребенку.
Бог был молодым, а значит амбициозным и самоуверенным до крайности, поэтому не стал долго раскачиваться после защиты кандидатской диссертации, почивая на лаврах. Не долго стряпая, он решил приступить к написанию докторской. Еще в стадии написания кандидатской он обратил внимание на богатое разнообразие форм жизни, ключевую роль в которых играют соединения углерода. Его способность образовывать полимерные цепочки привело к тому, что органические соединения, в которых он присутствует в качестве главного элемента, получили наибольшее распространение во Вселенной. На сотню миллиардов галактик, находящихся во Вселенной, количество планет, где присутствует жизнь на основе углерода, на несколько порядков превышает количество планет с жизненными формами на основе кремния. Что уж тут говорить про радиоактивный нуклид кремния 32Si , на основе которого зиждется жизнь сиренийцев? В этом плане сиренийцы представляли собой уникальнейшую форму жизни, нигде более не встречающуюся как на планете Сирения. Однако, несмотря на свою грандиозную распространенность, жизнь на основе углерода, а тем более разумная жизнь имела свою, достаточно специфическую эволюционность. Ни одна из известных сиренийцам планет, где господствовала «углеродная» жизнь, не смогла развиться в цивилизацию хоть сколько-нибудь пригодную для осуществления контакта с ней. Всякий раз, казалось бы, вот-вот, уже совсем скоро представители такой цивилизации овладеют тайной атомного ядра, преодолеют гравитацию и выйдут в космическое пространство, где их с распростертыми объятиями встретят братья по разуму. И всякий раз, примерно на этом этапе развития, каждая из таких цивилизаций прекращала свое существование. Она сама, без постороннего вмешательства, уничтожала себя. Это всегда происходило в результате войн с применением ядерного, химического, бактериологического, либо еще какого-нибудь способа массового самоуничтожения. Складывалось впечатление, что как будто бы кто-то умный и жестокий специально ставил таймер самоуничтожения именно на пороге перехода цивилизаций на новую ступень развития. Сиренийцы, движимые чувством любви к братьям по разуму, много раз пытались вмешаться в этот страшный процесс. Нарушая все принятые ранее табу на общение с цивилизациями не достигшими определенного уровня развития, вступали в контакты с представителями миров, находящихся на краю бездны, как через посредников, так и напрямую, отговаривая и уговаривая последних от опрометчивых шагов. Но все было напрасно. А когда после некоторых таких «переговоров» сами сиренийцы, участвующие в этом процессе оказывались в числе пострадавших, то махнули рукой и отступились, признав данное поведение неразгаданной закономерностью. Некоторые из ученых пытались объяснить данный феномен «бесконфликтностью» самого углерода, а именно способностью атомов углерода к образованию двойных и даже тройных связей, что приводит не только к разнообразию его форм, но и их усложнению, в конечном итоге приводящее к неустойчивости самой системы. Иными словами, при подходе к образованию наиболее сложных форм атомарных связей, углеродные соединения приговорены самой природой к саморазрушению в виду «утяжеления конструкции» и запаздывания реакции этих связей на внешнее воздействие. Объяснение, конечно, довольно туманное, но другого толкового объяснения пока не находилось. Исследования в данной области признали бесперспективными, а наблюдатели в очередной раз с глубоким вздохом сожаления вычеркивали еще одну планету из реестра предцивилизаций, видя в квантовые телескопы очередной взрыв на месте такой планеты.
Видя, что данная тема порядком всеми подзабыта и заброшена, Господь, с присущим ему молодым задором решил взяться за нее как следует. Вполне здраво рассудив, что все попытки повлиять на цивилизации подобного типа проваливались в результате слишком запоздалого вмешательства, когда механизм самоликвидации уже запущен, он решил осуществить это вмешательство на ранней стадии развития местной жизни. Это позволило бы ему без всяких дипломатических церемоний с увещеваниями и уговорами, грубо и нагло вмешаться в процесс путем генетических изменений, в организмах некоторых представителей будущей цивилизации. Но сначала было необходимо посоветоваться со стариком Саваофом. В официальных стенах кафедры он постеснялся ошарашивать своего учителя о своей задумке, поэтому не нашел ничего лучшего для себя, как напроситься к профессору в гости, тем более он и так частенько там бывал и старик всегда принимал его у себя с гостеприимством и дружеской теплотой, исключающей какую-либо субординацию. Мысленно настроившись на волну учителя, представив его образ, послал запрос на контакт. Ответ был получен тотчас же.
- Здравствуйте, учитель!
- Здравствуй, Господь!
- Учитель, мне настоятельно необходимо с вами встретиться и переговорить по очень важному делу. Согласитесь ли вы меня принять у себя в неформальной обстановке?
- С чего это ты перешел на такой суконно-канцелярский язык?! Что-то я не упомню, когда ты со мной так говорил?! – недоуменно и слегка обиженно проворчал Саваоф.
- Извините, учитель, так вышло. Просто я сильно волнуюсь, - пробормотал он мысль.
- Ладно-ладно, чего уж там… Видимо дело действительно немешкотное. Если тебя не смущает дикая орава варваров, бегающих по квартире, то милости просим.
- Спасибо, учитель. Тогда я сейчас подойду, - пропустив мимо ушей, предупреждение о варварах спешно сообщил Господь.
Уже через пару минут, он стоял у дверей с никелированной табличкой «профессор Саваов» и нажимал на, неприятный до жути, дребезжащий звонок. Тут же из-за двери послышались детские крики и шаркающие шаги. Дверь открылась и на пороге появилась сухощавая как у кузнечика фигура профессора в халате с атласным отворотом и в стоптанных шлепанцах. За спиной старика наперебой раздавались детские голоса:
- Деда! Деда, кто там?! Деда, это баба пришла?!
- Кыш-кыш, огольцы, никакая это не баба! Не видите что ли, это дядя Господь ко мне пришел?! – отмахиваясь от стайки ребятишек, проорал он, впуская гостя. – Проходи-проходи, не бойся, это не банда, а всего лишь внуки, которых нам со старухой подбросил на время сыночек со снохой.
Господь прошел в прихожую, намереваясь разуться. Ребятишки, которым было примерно от пяти до семи лет, с такой скоростью крутились возле его ног, что у него зарябило в глазах, и он даже не смог четко уяснить для себя, сколько же их тут на самом деле: четверо или целый взвод. Дед что-то там еще орал на внуков, но его никто не слушал. Наконец, дождавшись, когда гость переобуется в специально приготовленные для подобного случая тапки, старик ухватил его за лацкан пиджака и потащил за собой на кухню. Там, отдышавшись и закрыв за собой поплотнее дверь, продолжил:
- Молодые, понимаешь, уехали на курорт куда-то в область Пояса Ориона, а нам вот подбросили эту орду. И старуха моя куда-то запропала, ведь сказала же, что на минутку к соседке и обратно. Видимо тоже решила передохнуть хотя бы часок, - как бы оправдываясь, поведал профессор своему любимцу.
- Да ничего-ничего, не волнуйтесь вы так! Она непременно скоро придет, вот увидите! – поддержал его ученик.
- В кабинет не зову, эта банда настроила там баррикад и регулярно устраивает штурм. Если эта вакханалия продлится еще пару дней, то буду ночевать на работе, - сокрушенно произнес он. – Ты проходи, садись. Тебе чаю или кофе?
- Мне, пожалуйста, водички. Холодной. Можно?
- Ого! – воскликнул профессор, пожимая плечами и качая головой, но все же наливая кипяченой воды из чайника в массивный граненый стакан. Присел напротив. – Раз не чай и не кофе, значит разговор очень серьезный.
- Да, профессор, - согласился Господь и без всяких околичностей сразу перешел в атаку. – Что вы можете сказать об эволюции органических сущностей на основе углеродистых соединений?!
Пожевав старческими бескровными губами, тот опять невольно пожал плечами, отмечая, что уже во второй раз за последнюю минуту делает этот, в общем-то, несвойственный ему жест:
- А что я могу сказать, кроме того, что уже не раз было сказано на различных научных форумах?! Только то, что, несмотря на многообразие углеродистых соединений, которое на первоначальном этапе развития помогает сохранить популяцию белково-углеродистую жизнь от неблагоприятных превратностей среды, при дальнейшем развитии и усложнении форм, препятствует ее эволюции, в чем мы имели несчастье убедиться во множестве раз.
- Учитель, вы прекрасно знаете, как я к вам отношусь. Вы мне в какой-то мере заменили отца, которого я никогда не знал. Я вас очень-очень уважаю…
- Так-так, - насторожился старик.
- Но давайте заглянем правде в глаза. Как называется наша с вами кафедра?! – и тут же сам себе ответил. – Морфология наиболее распространенных во Вселенной биологических структур. Звучит претенциозно и многозначительно, а на деле, по сути своей, представляет из себя замшелую и никому не интересную отрасль науки с вечным недобором студентов, желающих вздремнуть на скучной лекции. Нечто среднее между археологическим музеем и статистическим управлением. Чем мы занимаемся?! Наблюдаем и регистрируем, наблюдаем и регистрируем. Никаких новаций, никаких идей! Прямо болотная трясина какая-то!
- А ты что же, принес за пазухой камень, который собираешься кинуть в это, как ты говоришь, болото? – с иронией произнес профессор. Подобные разговоры для него были не в новинку.
- В некотором смысле.
- Киданием камней в болото, ты его не очистишь от тины и не осушишь, а вот лягушку, сидящую на болотной кочке и мирно дремлющую в ожидании выхода на пенсию, можешь этим камнем и прибить. И чую я, что роль этого несчастного земноводного уготовлена мне, по твоей милости, - с какой-то обреченностью в голосе заметил он.
- Да нет же! Нет! – вскричал Господь. – Напротив, учитель, я предлагаю открыть новые горизонты, до сих пор неисхоженные тропы и новые научные методы.
- А просто дождаться моей смерти никак нельзя?!
- Вы же меня знаете, учитель, что я не дам вам спокойно умереть в постели в окружении любящих и скорбящих домочадцев! – весело воскликнул он.
- Да уж, - прокряхтел старик. – Это точно. Наверное, только находясь в гробу, я смогу отдохнуть от твоих эскапад. Ну выкладывай, что там у тебя?
- Да, так вот, профессор, к тому что вы сейчас сказали об углеродистых структурах, - сбил его с печальной темы непоседливый ученик. – Это всем известные факты. И с ними не поспоришь, но это все относится к объективным эволюционным процессам, а я хотел бы затронуть тему направленной эволюции…
Саваоф поглядел на своего ученика с интересом врача психиатрической клиники при виде нового пациента:
- То есть как, направленной? Что ты имеешь в виду?
- Я имею в виду, что все наблюдаемые нами доселе цивилизации, основанные на углероде, как основном элементе всех молекулярных преобразований, прекращали свое существование, так и не достигнув хоть сколько-нибудь значащих успехов в своем развитии. Так может быть попробовать вмешаться в этот процесс, хотя бы чисто из альтруистических побуждений?!
- Что значит попробовать вмешаться?! А мы разве не делали попыток вмешаться? Делали! И ты наверняка прекрасно об этом знаешь, а так же то, к чему это приводило всякий раз!
- Да, знаю, профессор! – поморщился Господь. – Но это было не вмешательство, в прямом смысле этого слова, а, простите меня, соплежуйство с элементами невразумительной дипломатии. Да и то, на стадии, когда что-либо предпринимать уже было поздно.
- Погоди! Что ты предлагаешь, не пойму никак!
Господь ухватил граненый стакан и жадно, как будто во рту у него все пересохло от многодневной жажды, выхлебал его до дна и с явным сожалением поставил на стол. Саваоф тут же налил по новой. Ученик опять припал губами к стеклотаре, но уже без ярости, а как бы смакуя каждый сделанный глоток, а затем отставив его в сторону. Продолжил:
- Я тут на досуге посидел, покопался в информатории и сепарировал информацию за последние пятьсот миллионов лет. И любопытная картина сложилась у меня в голове. Все эти цивилизации прекратили свое существование не в результате сбоя химических процессов внутри их тел и не в результате «рухнувщих» углеродных конструкций вследствие их чрезмерного усложнения, как нам вещает наша официальная наука. Нет. Разрушение цивилизаций происходит в результате противоречий, накопленных политико-экономической формацией. Иными словами, разрушение происходят в умах, а не телах. Ведь вы только посмотрите статистику? Они уничтожают сами себя в результате экономических, идеологических, социально-расовых и в конце концов религиозных противостояний, объективных предпосылок к большинству из которых просто не существует.
- Эка невидаль?! Изобрел велосипед! Да это и так всем известно, - фыркнул профессор. - А официальная теория принята в таком виде, чтобы горячие головы, вроде твоей, уберечь от соблазна с оружием в руках отстаивать право и справедливость на далеких планетах. И чтобы ваши мамки не рыдали по ночам в подушку от страха за судьбу сыночка, ринувшегося в эту свистопляску.
- Ладно-ладно, - замахал на него Господь руками. – Я согласен, что эта очевидность лежит на поверхности, просто всем стало удобно ее не замечать.
Саваоф опять поморщил свой остренький носик от напористости своего визави, но промолчал, а тот продолжал свою мысль, плотнее прикрывая дверь в комнату, откуда стали доноситься уже истошные вопли:
- Я ведь что предлагаю? Я предлагаю осуществить вмешательство не просто на ранней стадии развития цивилизаций, а когда они еще даже не проявляют сколько-нибудь значимых зачатков самосознания. Причем осуществить вмешательство, скажем так, хирургическими методами, путем перепрограммирования их генетического кода.
Тут профессор даже не выдержал, и всплеснул своими маленькими ручками, ударяя себя по карманам халата.
- Да вы батенька авантюрист, как я погляжу! – перейдя на «вы», что выдавало в нем крайнюю степень взбудораженности, воскликнул он, но быстро взял себя в руки и, склонив голову набок, поинтересовался. – Тебе что-нибудь известно о теории детерминизма?!
- Обижаете, учитель! – насупился ученик. – Теория божественной предопределенности исторических, политических, экономических и биологических процессов, мне известна достаточно хорошо, чтобы отвергнуть ее.
- Вот как? – опешил от неожиданности старик. – Стало быть, многочисленные примеры самоуничтожения цивилизаций, не несут в себе никакой предопределенности?
- По этой теории, всякое развитие не имеет никакого смысла, если кому-то уже и без того известен результат, а все изменения на пути развития тщетны по своей сути. Так можно договориться и до самого отрицания нашего с вами развития, но, тем не менее, мы живем, развиваемся…
- И что? Разве наше развитие не укладывается в эту теорию? – съехидничал профессор, прерывая собеседника. - Просто мы плывем по указанному нам течению. Кто сказал, что развитие нашей цивилизации не предопределено свыше?!
- То есть, я так понимаю, что и наше развитие и самоуничтожение иных форм цивилизации уже зафиксировано? Одним, стало быть, жизнь и процветание, а другим, увядание и смерть, и хоть тресни головой об стену, ничего с этим не поделать? – и, дождавшись не слишком уверенного кивка учителя, продолжил. – А где, смею вас спросить, находятся те критерии, по которым происходит подобный отбор? Так ведь можно договориться, черт знает до чего, вплоть до расовой сегрегации. А это, уж извините меня, никакая не теория детерминизма, а настоящий фашизм получается.
Профессор побурел от такой наглости. Еще никто и никогда не осмеливался бросать ему такие обвинения, хоть и в завуалированной форме. Но своему любимцу он готов был простить еще и не такое. И они оба об этом знали. Тут на кухню со слезами и криками вбежал малыш, лет пяти и захлёбываясь от горя и несправедливости с порога начал кричать:
- Деда, деда, Ингуаль у меня отнял лошадку!!
Вслед за ним туда же прибежал еще один, примерно такого же возраста, держа в одной руке и протягивая ее деду, что-то похожее на игрушечную зверушку, а другой, размазывая по лицу слезы и сопли, начал жаловаться:
- Деда! Рассей, оторвал голову у моей лошадки!
Первый малыш моментально развернулся и уже хотел наброситься с кулачками на второго, но Господь вовремя сориентировался и успел ухватить того за рубашонку, вылезшую наполовину из колготок, удерживая малыша от схватки. Кулачки замахали в пространстве, не достигая соперника. Дед, тем временем проделал подобную операцию со вторым драчуном.
- Это еще что такое?! Как вам не стыдно?! – загремел профессор, пытаясь переорать крики оппонентов. – Внуки профессора Саваофа устраивают драки! Какой позор! Да я не знаю, что сейчас с вами сделаю!? Н-е-е-т! Я знаю, что я с вами сделаю! Я пожалуюсь на вас бабушке!
Угроза привлечь к разбирательству бабушку, имела, впечатляющий эффект. Оппонентов будто разом окатило холодной водой и превратило в каменные изваяния. Дед ударил ниже пояса, сразу зайдя с козырей. Такой подлости от него противоборствующие стороны никак не ожидали. Ненадолго повисла гробовая тишина. Молчали, сидя в окопах вражеские стороны, удерживаемые руками взрослых дядь. Молчали, шмыгая носами и не решаясь переступить порог кухни, немногочисленные свидетели и зрители, привлеченные сюда дедовскими криками. После не в меру затянувшейся театральной паузы, прокурор продолжил, строго вперив взгляд в провинившуюся сторону:
- Рассей, ты зачем оторвал голову у лошадки?!
- Я не отрывал, - чуть слышно пролепетал подсудимый.
- Говори громче! Я не слышу, что ты там себе бормочешь под нос! – заявил председатель военно-полевого суда.
- Я не отрывал, - чуть более громко заявил «расчленитель».
- Как это не отрывал?! А это что, по-твоему?! – кивнул он на игрушку с полуоторванной головой, лежащую на столе.
- Я не отрывал, - упрямо тянул свое подсудимый. – Я просто хотел посмотреть, что у нее там внутри и отчего она кивает головой.
- А-а-а, - так ты значит у нас исследователь?!
Рассей неуверенно кивнул головой. Тут послышался шорох вставляемого в дверь ключа. Это пришла к судье подмога, в лице бабушки. Несказанно обрадованный таким оборотом дела, профессор, держа за шкирку одного из бузотеров, подошел к ученику, взял за шкирку другого и молча, потащил на расправу, снимая с себя груз ответственности за все дальнейшее. Господь взял со стола плюшевую игрушку, при большой фантазии напоминающую пони. Голова действительно была почти оторвана и болталась исключительно на остатках шовного материала. Через пару минут профессор вернулся и с порога огорошил:
- Господь, а ты почему до сих пор не женат?! Я в твои годы уже нянчился с первенцем.
- Да я как-то еще не задумывался над этим. – Промямлил тот, не ожидая такой резкой смены тематики беседы.
- Зря. Об этом всегда надо думать, - усмехнулся Саваоф.
- Маменька, кажется, этим занимается. Мне не досуг, - вяло отмахнулся он.
- И мне уже, к сожалению, не до них, - без тени усмешки сообщил старик и чтобы не развивать далее неловкую тему тут же продолжил. – Так на чем мы остановились?
- На фашизме, - пробормотал памятливый ученик.
- Ах, ну да, ну да, - подтвердил тот, опять морщась, как от зубной боли и кивнув на несчастное животное с оторванной головой, произнес. – А ты не находишь аналогии между собой и моим любознательным внучком?
- Не вижу аналогии, - надулся Господь.
- А я вижу, - ухмыльнулся профессор. – Не разобравшись, как следует в причинах и механизмах, ты берешься скальпелем решить все проблемы, буквально копаясь в мозгу у несчастных троглодитов, не осознавая, что можешь просто оторвать им голову, по незнанию и неосторожности.
- Я много думал над этой проблемой, анализировал, сверял и перепроверял. Я же не прибежал к вам с только что родившейся идеей.
- Ты, мой дорогой, неудовлетворенный объективным ходом исторических процессов, решил изменить ход эволюционных процессов, путем пинка в зад, для придания им нужного направления и ускорения.
- Что-то я не пойму вас, учитель. Еще минуту назад вы говорили про скальпель, а теперь откуда-то взяли пинки в зад, - с явной обидой заявил ученик.
- Ну-ну, не обижайся, - похлопал старик его по плечу. – Не ты первый, не ты последний с революционными идеями в голове. Просто я хочу тебя предостеречь.
- От чего?
- Вмешиваясь таким радикальным способом в чужую жизнь, ты лишаешь ее права на самостоятельное развитие, превращая ее персонажей в игрушку, подобную этой несчастной лошади. Даже если у тебя что-то и удастся, то ты обрекаешься на вечную заботу о тех, кого приручил таким образом. И к тому же это уже будет не их история, а твоя, навязанная им извне.
Рука профессора все еще лежала на плече ученика. Господь поднял на собеседника свои голубые и чистые как бирюза глаза, полные решимости:
- Во-первых, учитель, это будет не их история и не моя игрушка. Это будет наша история. Во-вторых, мы с вами знакомы уже немало лет, во всяком случае достаточно для того чтобы оценить мою решимость и ответственность. А в-третьих, учитель, не упрекайте меня за то, что в вопросе выбора между жизнью и смертью я выбрал жизнь.
Старик при последних словах ученика отдернул руку от его плеча, словно прикоснулся до раскаленной сковородки. Простые слова Господя, хлестнули старого профессора прямо по сердцу.
- Хорошо. Предположим, что все это так. Что ты намерен предпринять конкретно в этом направлении? – тихо и с какой-то обреченной грустью проговорил он.
Господь, чувствуя, что слегка «перегнул» в дискуссии с преподавателем, с явным удовольствием стал развивать дальше, поднятую им тему.
- Для начала, учитель, выбираем планетарную систему, с уже существующей на основе углерода жизнью в высших ее формах, в прямой видимости от нас, для удобства канализирования двухсторонней связи. Естественно, когда я говорю о высших формах жизни, я ни в коей мере не подразумеваю под этим разумную жизнь. Для начала будет вполне достаточно хорошо развитых инстинктов у ее наиболее «продвинутых» обитателей. Полагаю, что с этим не возникнет никаких проблем. Несколько планетарных систем можно взять из каталога, а астрономы помогут выбрать оптимальную из них. Они же помогут сориентировать и сфокусировать энергоканал, направленный на нее.
Господь замолчал, давая передышку своим голосовым связкам и ожидая реакции профессора.
- А дальше? – кивнул тот.
- Дальше… Я тут как-то разговорился с приятелем, работающем на кафедре «Высшей нервной деятельности» Института Генной инженерии. Так вот, этот знакомый, зовут его Яхве, похвастался мне, что имея на руках образец ДНК исследуемого организма, без труда сможет синтезировать и вживить в эту цепочку полиморфный ген, заданной направленности и заложенными свойствами. Причем гарантировал, что он не будет отторгаться организмом реципиента, вследствие заложенной в него толерантностью.
В пылу полемики оба не заметили, как на пороге кухни появилась маленькая и такая же сухонькая как у хозяина квартиры, фигурка пожилой женщины.
- Здравствуй, Господь! – поздоровалась она.
- Здравствуйте, тетя Энэя! – поздоровался тот в ответ, вставая.
- Ты что же, старый скаред, - напустилась она на деда, - позвал гостя в дом, а сам только стакан ему и дал, да и то, как я вижу пустой?! Хоть бы чаю согрел!
- Да что вы, тетя Энэя!? Я ненадолго и сугубо по делам, - отнекиваясь, замахал Господь руками.
- А я предлагал. Он сам отказался, - начал было оправдываться Саваоф.
- Ладно-ладно, - примирительно сказала она, беря в руки чайник и ставя его на плиту. – Дайте, я хоть чайник поставлю, а то он совсем у вас холодный стоит.
- Ты мать иди. У нас тут мужской разговор. Для женщин вовсе неинтересный, - стал выпроваживать супругу с кухни профессор. – А за чайником я послежу сам.
Хмыкнув и еще раз с видимым неудовольствием окинув пустую столешницу, тетя Энэя вышла из кухни, закрывая за собой дверь.
- И какого же свойства ген ты собираешься внедрять? – возвращаясь к прерванному разговору, поинтересовался профессор с хитрым, свойственным только ему, прищуром.
- Я все продумал. Мы не станем перегружать внедряемый ген излишней функциональностью. Он будет до примитива прост, неся в себе всего лишь одну функцию, - тут он сделал паузу и хитро прищурился, дожидаясь нетерпеливой реакции профессора, которая не замедлила наступить.
- Какую?!
- Он будет нести в себе функцию, регулирующую сомнение в совершенных поступках подопытного объекта. Иными словами, он будет отвечать за СОВЕСТЬ.
Эээ… - протянул профессор неопределенно.
- Я ведь когда изучал историю самоликвидации всех этих цивилизаций, меня все время не покидала одна и та же мысль: «Ну, где же у них совесть, в конце то концов?! Разве можно так угнетать, красть и обманывать?!» Ведь у них ни то, что совести, даже ни капли сомнения не было в пагубности своих проступков, особенно у власть предержащих. А следуя теории естественного отбора, именно такие и находились у власти. Впрочем, для вящей справедливости отметим, что и у простого обывателя она находилась в полудремотном состоянии.
- Ты полагаешь, что этого будет достаточно, для организации спасения подобных форм жизни?
-Нет, не достаточно. И тут есть еще один немаловажный аспект.
- Какой? – спросил Саваоф, наливая воды из чайника уже для себя.
- Внедрение полигена это только начальный и далеко не главный, как оказалось, шаг в деле проведения спасательной операции.
- Ну-ну, - подбодрил профессор уже в нетерпении.
- Я отдаю дань официально принятой нашей наукой версии, о неспособности к эволюции углеродных соединений. При всем этом я выяснил, не без помощи знакомых с кафедры Органической химии, что при некоторых не слишком сложных воздействий на эти соединения, они способны превратиться подобные им соединения, но уже на основе другого элемента, также широко распространенного во Вселенной. И это элемент – КРЕМНИЙ!
- Подожди-подожди! Ты хочешь сказать, что можно эволюционировать на совершенно иных, доселе никем не рассматриваемых принципах?! И к тому же собираешься наделить испытуемых качествами, которыми не обладают даже многие из нас и ты в том числе?! Только не говори мне, что дело, задуманное тобой, ограничится внедрением всего лишь одного гена. Это ведь всего лишь начальный этап, не так ли?
- Да! Вот именно!
Теперь уже профессор выхлебал стакан воды, держа его, слега трясущейся рукой. Да и самого его начинало слегка потряхивать.
- Одним махом перескочить с одной эволюционной ветви на другую, - задумчиво проговорил Саваоф, все еще держа пустой стакан в руках. – Это действительно что-то новенькое.
- А я, вам, о чем и толкую, вот уже битый час! – хлопнул себя по коленке Господь.
- Тридцать пять.
- Что тридцать пять?
- Наш разговор с тобой длится тридцать пять минут, - уточнил профессор. Он был педант до мозга костей. Затем возвращаясь к теме разговора, продолжил:
- Ну-тес, и как же ты планируешь ставить эксперимент? Внедрение искусственного модификатора в малое количество испытуемых не принесет нужных результатов, априори. Тут нужно ставить эксперимент сразу в больших масштабах.
- Да я знаю, - несколько уныло произнес Господь. – Тут, как минимум, нужно будет обработать несколько сот особей. Но я ведь не сороконожка, у меня всего две руки, к сожалению. Попробую заинтересовать и привлечь в качестве добровольных помощников студентов.
- И еще один немаловажный момент…
- Какой?
- После внедрения этого гена, назовем его для краткости, С-ген, и удачного завершения первой стадии эволюции, если таковое конечно будет, куда ты планируешь переправлять особи для перестройки организма на кремниевую основу? Ведь на той планете, которую ты подберешь для проведения полигонных испытаний, оставить их будет нельзя. Из-за элементарной невозможности.
- Почему, учитель? Можно же ведь будет найти на планете какой-нибудь остров, там и поселить их.
- У тебя, что было в школе по химии? По неорганической химии, - уточнил Саваоф.
- Пятерка, - с недоумением ответил ученик, не зная куда клонит профессор.
- Жаль. Я бы поставил двойку. Жирная двойка, как утопшая лягушка, убитая твоим камнем.
- Это еще почему? – насупился Господь.
- А потому, - скорчив гримасу и подражая интонации ученика, заявил профессор. – Ты же сам сказал, что изучал подробную статистику по углеродной жизни. Следовательно, не мог не заметить, что она в девяносто процентов случаев распространена на кислородосодержащих планетах. Именно он является окислителем и катализатором всех жизненно важных процессов.
- Да-да, я уже понял, - перебил его Господь. – При окислении получается кремнезем, а это очень хрупкая структура. А что же делать?! К нам нельзя, наш нуклон радиоактивен…
- Нужна еще одна структура. Платформа в виде небесного тела, пригодного для жизни будущих пациентов. Нечто вроде перевалочной станции или эвакопункта, - задумчиво почесывая подбородок с редкой старческой щетиной, произнес завкафедрой.
- Еще раз убеждаюсь, что правильно сделал, когда решил прийти к вам за советом, - подольстился Господь, потупив хитрые глазки в пол.
- Не подлизывайся! – шутливо погрозил собеседнику пальцем Саваоф. – Сделаем так. Распределим обязанности.
Господь мигом навострил уши, не ожидая такого проявления энтузиазма от старого учителя. А тот, продолжал:
- Ты и те с кем сумеешь договориться и привлечь к сотрудничеству занимаетесь подыскиванием подходящей планеты с учетом возможности канализирования энергопотоков нужной частоты и объемов, разработкой С-гена, его сертификацией в плане безопасности, а также разработкой механизма преобразования углерода в кремний. Я в свою очередь организационные функции по выбиванию фондов на организацию Платформы и прикрываю вас до поры до времени от всевидящего ока контрольно-ревизионного управления.
- Спасибо, учитель. Честно скажу, что не ожидал от вас такого. Эта работа ляжет в основу моей будущей докторской диссертацией. Я уже приблизительно знаю ее тему и название. Нечто вроде «Эволюционных процессов направленного действия». Как-то так, в общем. И я непременно укажу вас как ее соавтора.
- Пустое! – отмахнулся старик, тем не менее, польщенный. – С возрастом я растерял большую часть тщеславия, да и твоя слава, боюсь, будет сомнительной. А вот..
- Что?! – подался вперед Господь
- Я уже стар, и мне давно пора было сойти с ума. Почему бы не сделать это сейчас?! – горько усмехнулся профессор. – Кстати, когда члены ВАКа за волосы потащат тебя на костер публичного осмеяния и остракизма за явное еретичество, не забудь позвать меня с собой.
- Зачем, учитель? – удивился Господь, тщательно приглаживая топорщащиеся в разные стороны упрямые пряди волос.
- А затем, чтобы тебе там одному не слишком скучалось! - со вкусом ввернул тот.
Потом прищурился и, склонив голову набок, как иногда любил делать, произнес уже вполне серьезным тоном:
- Мне сейчас в голову ударила одна мыслишка, - помолчал, пожевывая губы, и продолжил. – Уж не хочешь ли ты стать богом у тех существ, которых собираешься вывести таким оригинальным способом?
- В общем-то, нет. А разве это плохо?
И увидев, удивленно вскинутые брови профессора поправился:
- Я имею в виду, что разве плохо участвовать в создании того, что должно быть гораздо лучше и светлее самого создателя?! А уж кем они там будут меня считать, так ли уж важно?
- Не знаю, не знаю, - покачал головой профессор.
Уже в прихожей, провожая неожиданного гостя. Профессор хлопнул себя по лбу сухонькой ладошкой:
- Кстати! Когда будете внедрять этот свой С-ген, то не вздумайте сделать его доминантным!
- Почему?
- Ну как же!? Вы же не хотите, чтобы несчастные троглодиты умерли с голоду, проливая слезы над каждой убитой тушкой какого-нибудь зверя!
- Хорошо, мы обязательно учтем этот момент, профессор. Спасибо, - сказал он и аккуратно притворил за собой входную дверь.
Саваоф еще постоял какое-то время перед закрытой дверью, собираясь с мыслями, а затем прошептал, ни к кому не обращаясь:
- Он или сумасшедший, или гений. Хотя одно не исключает другого. В любом случае он еще не догадывается, какой груз пытается взвалить на себя…
На кухне засвистел забытый всеми чайник.

XV

Противно верещащий звонок комтора, словно катапульта подбросил Захарию с дивана кверху. Он и не заметил, как выйдя из кабинета, где медитировал почти до самого утра, уснул в гостиной на диване, даже не утруждая себя раздеванием. Пока соображал, где находится, пока искал глазами источник неприятных звуков, прошло еще несколько секунд. Комтор не унимался и продолжал настойчиво трезвонить. Наконец, найдя место, куда его вчера сам засунул на подзарядку, взял в руку и нажал на кнопку приема вызова. На маленьком цветном экранчике появилось лицо шефа.
- Привет отпускнику и кавалеру! – пророкотала красная от возбуждения физиономия шефа. – Ну, ты и дрыхнешь! Я уже третий раз звоню. Думал, что случилось, хотел, уже было, посылать к тебе спасотряд.
Захария скосил глаза на стену, где висели часы, но они стояли. Хозяина не было почти три десятка лет, поэтому их заводом никто не озаботился, даже бабка Лукерья не додумалась.
- А сколько времени?! – вместо положенного в таких случаях приветствия начальству поинтересовался он, забыв о часах на руке.
- Кири-куку! Царствуй лежа на боку! – не совсем к месту процитировал шеф Пушкина. – Уж полдень близится, а Германа все нет!
- Полночь, - поправил он начальника машинально, так как тоже любил русскую классику.
- Полдень! Выгляни в окно, засоня! – у архангела было явно приподнятое настроение.
Захария последовал совету и глянул в окно. Светило, которое местные жители ради удобства тоже называли Солнцем, стояло почти в зените. «Ого! Вот это я сыпанул!» - подумал про себя он, а вслух озабоченным голосом поинтересовался:
- Что случилось, товарищ генерал?!
- Что случилось, что случилось?! – с напускной ворчливостью в голосе передразнил его Гавриил. – Стоило один день побывать в отпуске, и уже потерял оперативную хватку! Ну и кадры у меня! Ты не слышал, что я назвал тебя «кавалером»? Или, как всегда, пропустил мимо ушей, что изволит сообщить начальство?!
- Эээ, - проблеял полковник сакраментальное междометие, издревле употребляемое незадачливыми подчиненными, когда им нечего было сказать что-либо более толковое.
- Вот тебе и «э»! – опять передразнил его генерал. – В общем, дело такое. Я тебе говорил вчера, что буду писать представление о награждении тебя орденом Ангельской Звезды и Тернового Венца с Косицами? Так вот, сразу после твоего ухода я написал представление и направил в канцелярию для передачи Самому через серафимов. Те, конечно, видимо покривились, но представление, судя по всему, забрали, раз уже ответ пришел. Я думал, что будет как всегда – месяц, а то и больше станет кочевать мое представление туда-сюда, с нашей-то бюрократией, а то и вовсе заныкают куда-нибудь. Ан, нет. Сегодня утром уже прислали положительную резолюцию, минуя канцелярию, прямо моей секретарше на стол. Сколько помню себя, никогда такого не было. Уже вечером состоится награждение, а так как такое событие, дело, сам понимаешь, неординарное, то и состоится оно не у нас, а в Межсекторальном Центре, в штаб-квартире ангельской службы.
- Ого! – чуть не присвистнул лауреат.
- Да-с! Награждение состоится вечером в 18.00 по времени нашего сектора. Форма парадная. Если крылья надо почистить, то еще успеешь сдать их в нашу ведомственную химчистку. И прежние награды не забудь надеть. После награждения состоится торжественный ужин, на который ты имеешь право пригласить одного из своих друзей, - при последней фразе Гавриил фривольно прищурился, и на его грубом лице появилась сардоническая улыбка.
- Хорошо, товарищ генерал, я все сделаю и постараюсь не подвести нашу контору! – бодро, как по- писаному отчеканил он положенные в этом случае слова.
- Да, и еще вот что, - спохватился шеф. – Сейчас приводи себя в порядок. Сколько тебе нужно времени, чтобы избавиться от остаточных чар Морфея и насытить желудок, чтобы на торжественном ужине не выглядеть «голодающей Самарой»?
- Примерно около часа, - ответил Захария слегка, задумавшись.
- Отлично! Через час жду тебя в кабинете. Зайдешь за напутствием. Явка за напутствием – строго обязательна.
- А вы разве не будете в штаб-квартире?
- Буду, конечно. Но там нам вряд ли удастся перекинуться хоть парой слов.
- Хорошо, шеф.
- Ладно. Давай, приводи себя в порядок, да смотри не опаздывай, - сказал шеф и моментально отключился.
«Если шеф специально оговаривает невозможность опоздания, значит, дело предвидится гораздо более серьезным, чем может показаться на первый взгляд. А значит опаздывать действительно не стоит» - подумал он. Захария положил комтор и побежал в ванную. Полежать в теплой воде и понежиться, опять не пришлось. Наскоро приняв душ и почистив зубы, направился на кухню, не забыв прихватить по дороге банковскую карту. Уже примерно зная как обращаться со «столом заказов», не стал заморачивать себе голову гастрономическими фантазиями, поэтому просто заказал тривиальную «глазунью» из трех яиц с жареной «любительской» колбасой, от вкуса которой уже отвык, три здоровенных ломтя еще горячего, видимо только что из печи хлеба и большого стакана либерики. Скромное пиршество обошлось, судя по счету, в сумму чуть больше чем пол райала. Вымыв, по привычке, за собой посуду, начал собираться. Он хорошо помнил, что в шкафу спальни была шелковая парадная тога, правда со знаками отличия подполковника, что явно не годилось для такого случая. С сожалением покачал головой, быстро зашнуровывая новенькие сандалии у колен. Взглянул на часы. До назначенной аудиенции у шефа оставалось полчаса. Опаздывать не следовало. Подполковничью тогу все-таки пришлось надеть. Цеплять награды, полученные в прошлом, вопреки рекомендациям генерала не стал, посчитав для себя неприличным выглядеть средь белого дня как новогодняя елка. Сунув банковскую карточку в одну из ее складок, выбежал на улицу. За углом, у телепортера, к счастью народа не было, поэтому очереди ждать не пришлось. Все-таки, пропустив вперед себя пожилого горожанина, задержался еще на десяток секунд, прежде чем сам оказался у гостеприимно распахнутых дверей громадного здания Ангелторга. Этот специализированный универмаг, где в основном продавались товары для находящихся на службе ангелов, хорош был уже тем, что никогда не закрывался на обед и работал до позднего вечера. Здесь можно было приобрести любое обмундирование и сопутствующие ему знаки отличия, средства спецсвязи и офисную технику, приспособления для чистки крыльев в домашних условиях, разные бутафорские типа нимбов, лир, копий и «карающих» мечей, на лицезрение которых так падки новенькие из «обращенных» и прочие сувениры. Здесь также продавалась специальная историческая и тематическая литература, необходимая для повышения ангельской квалификации и многое другое, что необходимо в их повседневной жизни. На первом этаже покупателей было немного. Несколько курсантов Академии о чем-то яростно споря между собой выбирали учебные пособия. Еще несколько молодых райанок рассматривали полки с сувенирами. Отдел, где продавались, как он помнил ангельские знаки отличия, находился немного правее от входа, поэтому он сразу ринулся туда, где за стеклянной витриной прилавка стояла и о чем-то неспешно беседовала со старичком в капитанской тоге, дородная райанка, обмахивающаяся костяным веером. Сложная конструкция прически, на ее голове обильно утыканная шпильками и булавками делала ее похожей на карикатурное изображение японской гейши. Старичок видимо основательно ей поднадоел своими расспросами, поэтому она живо обратила свое внимание на импозантного подполковника, подходившего к ним спешащей походкой. Старичок, повернувшись на шаги приближающегося Захарии и разглядев подполковничью снаряду подошедшего, неумело козырнул. Одновременно с этим попытался выправить свою осанку и втянуть в себя кругленький животик. «Интендант» - подумал Захария, окинув того беглым взглядом и козыряя в ответ.
- Девушка, - обратился он к разулыбавшейся толстухе, протягивая свою банковскую карточку. – Мне, пожалуйста, парадную полковничью пряжку общего назначения. И если можно, то побыстрей, а то я очень спешу.
- Конечно-конечно, - закивала она. – Вам с винтом или с защелкой?
- Без разницы.
- С винтом – долговечней, а с застежкой – немного дороже.
- На ваше усмотрение.
Продавщица кивнула и молча полезла пухлыми руками в чрево витрины, откуда достала массивную круглую пряжку размером чуть меньше мужской ладони средней величины, изготовленную из золота наивысшей пробы с изображением львиной головы в ее центре. Как он успел заметить, с обратной ее стороны виднелась застежка с проушинами. «Работники торговли везде одинаковы» - мысленно констатировал он жизненную аксиому. Приложила пряжку к фотоблинкстеру торгового терминала, считывая скрытый код товара, затем взяла из рук Захарии карточку и приложила ее туда же, списывая деньги за покупку.
- Двести тридцать два райала, - торжественно, будто на партсобрании произнесла она.
- Спасибо, девушка, - сказал он, взяв в одну руку покупку, а в другую карточку, начиная поворачиваться спиной к прилавку в намерении покинуть ее, но не тут-то было.
- Вы себе или в подарок?
- Нет.
- Вам завернуть или в коробочку положить?
- Н-е-е-т! - проскрежетал он.
- У вас есть купонная карта нашего магазина? – не унималась она, не зная, чем ей это грозит, так как не видела его глаз в это время. Старичок, все еще стоявший рядом, млел от счастья лицезрея происходящее.
- Вам оформить? – спросила кандидатка в камикадзе.
- Н-е-е-т! – уже не скрежеща, а рыча во весь голос, как лев, что был изображен на пряжке, проорал он. «Если она сейчас спросит, не нужен ли мне пакет, то я развернусь и убью ее, а там, хоть трава не расти» - подумал он, догадываясь, кем была она в прошлой жизни и как закончила свои земные дни. Боясь, что действительно может наговорить всяких гадостей, он пулей выскочил из зала, и едва не запинаясь в длинных полах тоги, побежал по лестнице вверх, где находился отдел по продаже ангельских мундиров. А вслед ему издевательски доносилось:
- Приходите еще! Будем рады!
Красный, как рак, он пушечным снарядом влетел на второй этаж. И там столкнулся, едва не сбив с ног, выходящего Левушку. Впрочем, нет, не выходящего, а скорее выползающего. Тот обеими руками бережно держал, прижимая к груди новенькие майорские крылья. Вид у Левушки был ужасный. Мотающийся в разные стороны, с потрескавшимися губами, бледно-зеленого цвета кожи, с нервно ходящим кадыком от постоянных глотательных движений, он скорее походил на Кентервильское привидение, а не на майора ангельской службы.
- Оба-на! Левушка! Ты что это тут делаешь? – воскликнул Захария, мигом начиная приходить в себя от недавней перепалки.
- Да, вот, мне приказали обновить крылышки, пока обед не кончился, а то мои поистрепались что-то, - голосом умирающего лебедя буквально простонал он, сдерживая рвотные позывы и благородно умалчивая об истинной причине, толкнувшей его на покупку обновки.
- Левушка! Что с тобой?! Кто приказал? Что за срочность? – воскликнул полковник, разом забыв, зачем сам сюда так спешил. – Ты посмотри на себя в зеркало! Краше в гроб кладут!
- А-а, - вяло отмахнулся он головой, при этом едва не падая.
Захария не зря дослужился до полковника. Его на мякине, как опытного воробья не проведешь и на козе не объедешь, поэтому он профессионально покрутил носом, словно заправский гаишник и шумно втянул в себя воздух, резюмируя:
- Никак спиритус вини?! – ахнул от неподдельного изумления он. - Левушка, ты же трезвенник! Где это ты так вчера набрался, дорогой?! А главное, с кем?!
- Да-а, было дело, - все так же вяло протянул он, явно не желая выдавать имя собутыльника.
- Вот уж от кого, от кого, а от тебя не ожидал. Ты же пить совсем не умеешь. Вон, до сих пор ноги в коленях дрожат, - указывая на чуть подрагивающие складки тоги, заметил полковник. – Домой иди! Не позорь контору!
- Не могу, мне приказали идти за крыльями, - голосом сомнамбулы поведал он.
- Да кто приказал?! Что ты городишь тут?!
-Слушай! – будто очнувшись от спячки, прошептал он потрескавшимися губами. – Ты мне как раз нужен. Я хотел с тобой еще ночью связаться…
- Ночью?! Ого, как припекло видать тебя. Да я и сам хотел к тебе забежать. А что случилось-то?
- Поговорить надо. По нашему делу, - чуть слышно проговорил Левушка.
- Да?! Что-то интересное накопал?!
- Накопал. Ик, - икнул он и его чуть не вырвало на приятеля, вовремя отшатнувшегося. – Тсс! - туманно намекая на что-то, приложил он палец к губам, облизывая пересохшие и потрескавшиеся губы. – Когда сможешь зайти?
- Сейчас по-быстрому переоденусь в парадное, а то шеф уже ждет через двадцать минут, и как освобожусь, так сразу к тебе.
- Добро, - простонал майор и не прощаясь двинулся вниз по лестнице, осторожно переступая ногами.
Захария крутанулся на месте, ориентируясь среди вешалок на колесиках и манекенов одетых в тоги разного размера и расцветки. Ринулся к скоплению продавщиц, крича на ходу:
- Девочки! Миленькие! Не до разговоров! Тогу! Парадную! Полковничью! Общего образца! И крылья! Срочно!
Молодые девчонки-продавщицы, разом вникая в сложность ситуации, разделились на две щебечущие стайки воробьев. Первая стайка шементом метнулась к одной из передвижных вешалок, на которой висели полковничьи тоги, попутно прикидывая на «глазок» габариты клиента, а вторая к такой же вешалке, но с крыльями. Пыхтя, выдвинули их из общего ряда.
- Вот это должна подойти, - сказала одна из бойких девиц. Снимая с вешалки и протягивая ему сверкающую белизной и шелковистостью с золотой оторочкой по краю тогу. – Кабинка для примерки вон там.
Он сунул ей карточку в руки и кинулся по указанному направлению. Заскочив в кабинку, одним рывком сорвал с себя старую, и, держа золотую пряжку в зубах, стал лихорадочно переоблачаться. Уже через тридцать секунд, сверкая горной белизной снегов и золотом Солнца на пряжке, выходил из кабинки. Несмотря на спешку, с удовольствием отметил восхищенные взоры молодок. Тут же подъехала и порция крыльев. Он не долго думая, выбрал светло-серые, со стальным отливом на концах. Решительно снял с вешалки.
- Девчонки, помогите старику пристегнуть амуницию! – весело гаркнул он, понимая, что уже никуда не опаздывает.
- Нам бы всем таких старичков! – со смехом накинулись они на него, помогая разобраться с застежками.
- Будут-будут, это я вам обещаю! – так же смеясь, сказал Захария, послушно поворачиваясь в умелых женских ручках.
Когда процедура одевания закончилась, он подошел к кассе, где кассирша, наведя на него раструб сканера, сообщила:
- Сто семьдесят четыре райала.
Он кивнул, и она провела карточкой вдоль черной матовой пластинки торгового терминала. Засовывая карточку в складки тоги, и явно боясь, что и тут его начнут донимать ненужными предложениями, заторопился к лестнице, крикнув напоследок:
- С меня всем по шоколадке!
- Мы запомним! – весело хором ответили ему, когда он уже резво скатывался вниз, подобрав повыше подол.
Так, в полной парадной форме, с развевающимися за плечами как флаги на ветру метровыми крыльями он выскочил из здания универмага и во всю прыть понесся к ближайшему телепорту. Ангелы практически никогда не выходили в Город в своем «обмундировании», так как считалось дурным тоном всяческое выпячивание своей принадлежности к службе занимающейся спасением Миров. Говорят, что в мирное время вид бегущего генерала вызывает смех, а в военное – страх. Райанцы от рождения были очень воспитанными, а воевать им было не с кем. Поэтому вид сломя голову бегущего ангела, причем, судя по экипировки в немалых чинах, вызывал у всех встречных прохожих вполне понятную оторопь. Эта оторопь решительно сыграла ему на руку, так как небольшая очередь у телепорта, завидев бегущего полковника, разом, расступилась, пропуская его вперед.
- Спасибо, друзья! – крикнул он, помахав рукой на прощание, немногочисленным очевидцам этого зрелища, исчезая в круге телепорта.
Уже через минуту он стоял возле двери приемной Начальника Ангельской Службы Шестого Сектора генерал-лейтенанта Архангела Гавриила. Обед еще не кончился, а значит, до означенного срока аудиенции оставалась еще пара минут – ровно столько, чтобы перевести дыхание и уравновесить внутричерепное давление с пульсом. Открыв туговатую дверь, вошел в приемную. Вопреки ожиданиям увидеть пустую приемную, Захария не без некоторого удивления обнаружил наличие все той же молоденькой секретарши сидевшей на своем рабочем месте. В руках она держала остатки бутерброда, а на столе перед ней стояла большая чашка с еще неостывшим кофе. Видимо она только что откусила от бутерброда приличный кусок, поэтому щечки ее раздулись, делая ее похожей на симпатичного хомячка. При виде его, такого импозантного, да еще в парадной форме, глазки секретарши распахнулись в немом восхищении, а щечки покраснели от смущения. Понаблюдав, улыбаясь за тем, как она делает судорожные глотательные движения в надежде поскорее проглотить слишком большой кусман, он не нашел ничего лучшего, чем сказать, положенную в таких случаях банальность:
- Неправильно ты дядя Ирий бутерброд ешь, его колбасой на язык надо класть…
Сделав над собой последнее усилие, она, наконец, проглотила так не вовремя откусанный ломоть и, пропустив мимо ушей явный «баян» уже смогла улыбнуться ему не только глазами и уже на выдохе, чуть придушенным голосом ответила невпопад:
- Ой, товарищ полковник, а я и не думала, что вы вспомните мое имя!
- Как же я мог вас забыть, ведь я обещал! – бархатно-медовым голосом проговорил он.
От этих его донжуановских интонаций ее щеки в мгновенье приобрели пунцовый цвет, а брызнувшее из глаз обожание, забрызгало его с ног до головы, образуя небольшую лужицу. Он знал, что обладает таким даром очарования, к тому же более чем трех тысяча летний опыт общения с людьми давал о себе знать. Правда следует отметить, что к подобным методам использования своего шарма он прибегал лишь в крайних случаях.
- Ох! – только и смогла выдохнуть она, прижмурившись на мгновенье от удовольствия.
- А вы почему тут обедаете, а не в столовой? – поинтересовался он между прочим.
- Да, - неопределенно махнула рукой Ирия. – Столовая далеко, а пока в очереди на внутренний телепорт отстоишь, да еще в столовке на раздаче пока очередь дойдет, так и обед закончится.
- Всухомятку есть – желудок себе испортите.
- А я с кофе, - кивнула она на чашку с робустой.
- Шеф-то у себя? – спросил он кося глазами на дверь кабинета.
- Шеф всегда у себя! – услышал он за спиной баритон Гавриила, вошедшего в приемную. – Проходи, давай! Молодец, что вовремя.
С этими словами он открыл дверь в свой кабинет и сделал Захарии приглашающий жест. Захария не чинясь, вошел в кабинет первым. Шеф вошел следом, дав указания секретарше:
- Я занят. Ко мне пока никого не пускать.
Пройдя в кабинет вслед за полковником, указал тому на, то же самое, золоченое креслице, что уже принимало в себя Захарию вчера утром. Сам не стал садиться напротив, предпочтя на этот раз свое начальственное место. «Эге, - подумал гость, - разговор, стало быть, ожидается официальным». Умастив кое-как по бокам от кресел свои крылья, стороны помолчали. Взгляд у шефа был каким-то замученным и затравленным, как у загнанного, в кольцо красных флажков, матерого волчары. « Не знает с чего начать…» - пожалев шефа, решил Захария. Тот еще раз обозрев ладно скроенную фигуру подчиненного, откашлявшись в сторону, перешел с места в карьер:
- А ты что же, милок, без наград? Я ж велел быть при полном параде, - вполне буднично и миролюбиво начал он.
- Во-первых, одевать было некогда. Во-вторых, у меня их слишком много, не хотелось быть похожим на рождественскую елку. А в-третьих, решил не ставить в неловкое положение представителей комитета по наградам…
Гавриил вопросительно вскинул бровь.
- Если я их все надену, то куда они Ангельскую Звезду цеплять станут? Она ведь тоже немалых размеров, - охотно пояснил он немой вопрос шефа.
- Согласно Уставу и статуту о награждениях, на сей счет имеются орденские планки! – рыкнул шеф.
- Имеются, - кивнул Захария и взглянул почти дерзко Гавриилу прямо в глаза. – А только ведь я из тех, кто читает книги полностью, а не их демо-версии.
- Опять умничаешь? – не стал ввязываться в перепалку начальник, чем немало удивил своего подчиненного. – Впрочем, поступай, как знаешь, чай не младенец уже. Собственно говоря, я позвал тебя вот зачем…
Как бы собираясь с мыслями он взял со стола карандаш и начал вертеть его и так и эдак в в своих длинных узловатых пальцах, что выдавало в нем крайнюю степень озабоченности и растерянности. Захария не стал помогать ему наводящими на конкретику вопросами, а просто молча смотрел на неловкие телодвижения шефа. Наконец, видимо устав от всех этих недомолвок и неопределенностей, Гавриил все же решил продолжить тяжелый для него разговор:
- Послушай Захария, мы ведь с тобой тут считай с самого начала. Почти две тысячи лет. Съели. Понимаешь, не один пуд соли. И ты знаешь, как я всегда по-отечески к тебе относился.
Дождавшись утвердительного кивка со стороны искренне недоумевающего подчиненного, продолжил:
- Бывало, что и распекал за всякое, не без этого, конечно. Но в чинах и наградах не ужимал, верно ведь?
- Товарищ генерал, - перебил его Захария. – Вы все правильно говорите, и про чины с наградами, и про отношение ваше ко мне. Но я никак не пойму, куда вы клоните? У меня такое ощущение, что вы затаили на меня какую-то обиду… Я прав?
Гавриил вперил свой взгляд в столешницу, продолжая нервно теребить карандаш.
- И да, и нет, каким-то бесцветным голосом отозвался шеф. – Я просто хочу понять, о чем ты думаешь, и что тобой при этом движет?
- Товарищ генерал, - уже начиная невольно раздражаться от этих увиливаний шефа. – Скажите честно и напрямую, где и в чем я вас обидел? И я в свою очередь попытаюсь развеять ваши сомнения на мой счет!
- Видишь ли, Захария, - тихо проговорил он, уже глядя в окно, по-прежнему избегая смотреть в сторону собеседника. – Я тут недавно получил сведения, из источников внушающих определенное доверие, что ты метишь на мое место. Я сам, как ты знаешь, никогда не скрывал ни от кого, что числю тебя в число своих преемников, но как-то не думал, что это все может обернуться таким вот образом.
- Ага! – совсем не по-уставному воскликнул Захария. – И что же это за источники такие у нас появились, если не секрет?!
- Пока секрет, но поверь мне, что они весьма авторитетны.
- Шеф, - обратился он к Гавриилу, совсем уже пренебрегая Уставом. – Я вас знаю так же хорошо, как и вы меня. Вы не станете прислушиваться даже к очень авторитетному мнению, если оно не подкреплено еще чем-то, не так ли?! Сведения, какого характера подтолкнули вас на эту мысль?
- Я уже говорил. Меня очень смутила та невероятная скорость, с которой было рассмотрено мое представление о твоем награждении. Все указывает на то, что без «мохнатой» лапы здесь не обошлось.
- О чем вы говорите товарищ генерал?! Какой лапы? Откуда ей взяться-то, если я не вылезаю из командировок?! На том иерархическом уровне, на котором находимся мы с вами, для нас есть только одна лапа. И вы прекрасно осведомлены о ней! – при этих словах, Захария кивнул в сторону пустой портретной рамы висящей над головой шефа.
- Но ведь сведения, полученные мной, тоже ведь на чем-то базируются, - попробовал возразить Гавриил.
- Я не знаю на чем они там базируются, но давайте разберем ситуацию конкретно и на пальцах.
- Не возражаю. Давай, - кивнул шеф и перебрался из своего начальственного кресла в стоящее напротив.
- Хорошо. Только прошу без особой нужды не перебивать меня.
- Договорились, - вновь согласился начальник.
- Начну с того же, что и вы. За две тысячи лет, что я нахожусь в вашем непосредственном подчинении, я ни разу не был отмечен какими-то служебными взысканиями и совершенно замечен в каких-либо корпоративных интригах. У меня не было для этого ни желания, ни времени. Излишним честолюбием я также не страдал, принимая спокойно и откровенно не сулящие ничего хорошего командировки и награды за них. Вы согласны со мной?
- Да. Не спорю. Претензий никогда не высказывал. И по углам не шушукался, - согласился генерал.
- Спасибо. Продолжаю с вашего позволения. Звание полковника заслужил не на паркете, а в «поле». И звание это получил в автоматическом режиме, в соответствие с Уставом – совершив девяносто девять «выходов» без единого провала. Мое представление о присвоении очередного звания, совершенное вами является абсолютно формальным и без моего участия, вы согласны со мной?
- Да. И тут с тобой не поспоришь. Звания свои ты не вымолил и не высидел.
- Хорошо, кивнул Захария. – А теперь напомните мне, пожалуйста, в соответствие с так любимым вами Уставом, чтобы занять кресло начальника ангельской службы сектора каким критериям должен соответствовать соискатель этой должности?
- Звание не ниже генеральского, опыт руководителя каким-либо из структурных подразделений службы не менее пятидесяти лет, - невольно начиная прояснять лицом, перечислял Гавриил, а затем, словно спохватившись, добавил, опять темнея ликом. – За исключением чрезвычайных обстоятельств, требующих срочного изменения кадрового персонала.
- А вы можете припомнить и перечислить подобные форс-мажорные обстоятельства?
- Н-нет, пожалуй, - с запинкой проговорил шеф. – Не припоминаю такого, да и представить затрудняюсь. На моей памяти. По крайней мере, такого никогда не случалось нигде.
- И я не серафим, чтобы управлять случаем, - развел руками Захария.
Шеф невольно вздрогнул при упоминании серафима, но Захария и бровью не повел, делая вид, что ничего не приметил.
- Теперь, что касается последнего награждения, - продолжил полковник. – Исходя из положений, все того же Устава и статута Ордена Большая Ангельская Звезда с Терновым Венцом Мечами и Косицами им награждаются «полевые» агенты, совершившие девяносто девять абсолютно удачных командировок по внедрению, либо лица особо отличившиеся перед Господом. Причем, с Его предварительного согласия. Верно, цитирую?
- Близко к тексту, - усмехнулся архангел. – Я и сам в свое время был награжден этим орденом. За особые, так сказать, заслуги.
- Знаю. Так вот. Инициатива принятия решения о представлении моей скромной персоны исходила, насколько помню, от вас, и повлиять на вас в этом плане я никак не мог, ибо находился в реабилитационной камере в это время, как минимум. И к тому же, девяносто девять выходов я все-таки действительно совершил, причем, насколько я понимаю, все они были успешными. Следовательно, и здесь с моей стороны, не наблюдается, какая бы то ни была злокозненность.
- Так-то оно конечно так. Ты убедил меня, что ни в коей мере не причастен к этому дело, но дело, видишь ли, в чем? – тут шеф опять замялся.
- В чем?! – воскликнул Захария, ловя себя на непреодолимом желании дать шефу хорошего волшебного пенделя под зад, для придания ускорения его мыслеизвержениям.
- Дело в том, сынок, что я не поленился оторвать свою пятую точку от кресла и не доверяя селекторному общению, только что вернулся из канцелярии…
- И?! – не удержался от возгласа полковник.
- И мне сообщили, что мое вчерашнее представление о твоем награждении все еще находится у них, так как серафимы вчера не забирали почту, предназначенную Ему для рассмотрения.
В кабинетике повисла липкая и от того неприятная тишина, нарушаемая только тиканьем больших напольных часов, стоявших в углу. Так продолжалось около минуты, потом они, не сговариваясь, повернули свои головы к пустой раме. Обоим почему-то показалось, что рама улыбалась и корчила им рожицы.
- Шеф, поверьте, - начал было Захария, все еще не отрываясь взглядом от рамы.
- Да, верю-верю, - отмахнулся рукой шеф. – Но и ты согласись, что дело-то более чем странное.
- Да. Тут я с вами, совершенно согласен, - подхватил он.
- Вот и я о том же. Подумай, вспомни, может у тебя были, какие-нибудь странные происшествия за прошедшие сутки. Пусть даже незначительные.
Захария задумался. Для усиления мозговой деятельности даже попытался свести глаза в кучу, но голова закружилась, и от этой затеи пришлось отказаться.
- Вроде ничего такого особенного не наблюдалось… Ну разве что…
И тут он во всех подробностях описал поход в операторскую службы наблюдения и контроля, где стал участником такого необъяснимого явления как первая межпланетная связь на ментальном уровне. Рассказывал подробно, сопровождая свое повествование бурной жестикуляцией, передавая в лицах диалог с Вершининым. Шеф внимательно слушал его, всем телом подавшись вперед, и казалось порой, что даже и не дышал, боясь упустить какую-нибудь важную деталь рассказа. А когда Захария, в конце рассказа упомянул, что направляясь сегодня к начальству, встретил Левушку в довольно странном для него виде и настаивавшем на встрече для прояснения неких важных обстоятельств, то шеф зачастил в несвойственной для него манере:
- Да-да, непременно-непременно, обязательно зайди к нему. И чем скорее, тем лучше. Чую, что здесь кроется какая-то загадка. И обязательно, слышишь, обязательно держи меня в курсе. Хотя, что я говорю? Вечером на церемонии увидимся, может и удастся перекинуться парой слов.
Они поговорили еще минут пять о предстоящей церемонии, после чего, уже вполне дружно расстались, вполне довольные выясненными отношениями.
Выйдя из кабинета шефа, Захария хотел тотчас посетить с визитом Вершинина и решительным шагом направился к выходу из приемной, но вдруг неожиданно остановился. Мысль, внезапно пришедшая ему в голову, так понравилась, что Захария круто развернулся и подошел к столу, за которым сидела Ирия. Несмотря на то, что она занималась сортировкой бумаг, лежащих на столе перед ней, девушка то и дела бросала короткие взгляды на бравого полковника. Когда же он подошел к столу вплотную и остановился, то девушка перестала изображать из себя чрезвычайно занятого работника и уставилась на него круглыми как совенка глазками. Откашлявшись в кулак, чтобы вновь придать голосу бархатистые интонации, Захария начал свою партию:
- Ирия, дорогая, - сказал он и запнулся.
Запнулся от того, что при слове «дорогая» он тут же отметил, как ее тельце буквально встрепенулось, словно бабочка сложила на миг и вновь распахнула свои невесомые крылышки.
- Ирия, дорогая, - вновь повторил он опять отмечая тот же эффект от произнесенных слов. – Вы же ведь ангел! Не по службе, а по самой сути. Я же это вижу.
- Не знаю. – растерялась девушка от неожиданности.
- А я знаю, - мягко подкрался он, делая при этом печально-просительные глаза Кота в Сапогах из «Шрека». – И как всякий ангел, вы просто обязаны, оказывать посильную помощь окружающим.
- Да. Наверное, - в еще большей растерянности согласилась она.
- Умоляю вас, спасите меня! – почти трагически заламывая руки, провыл он.
- Кто вас обидел?! Шеф?! – с испугом в голосе спросила она.
- Шеф?! Ну что вы?! Он у нас и мухи не обидит!
- А от кого тогда спасать? – немного приободрилась она от мысли, что не надо будет вступать в конфликт с начальством.
- Почему сразу от кого?! – удивился Захария, поняв, что и так уже слегка перебрал с драматургией провинциального театра, поэтому перешел на более деловой тон. – Ни от кого, а в чем. Видите ли, Ирия, сегодня вечером намечается некое небольшое мероприятие в межсекторальной штаб-квартире, на которое я получил официальное приглашение…
- Да-да, - перебила она его, улыбаясь. – Я в курсе. Лично принимала гравиграмму оттуда. Вас будут награждать орденом. Кстати, я вас поздравляю!
- Спасибо, Ирия! – ответил он, отмечая про себя, что ему все больше и больше нравится произносить ее имя. – Так вот, в приглашении, если вы помните, сказано, что я могу взять с собой на мероприятие кого-то еще одного по личному усмотрению.
- И вы… - начала, было, она.
- Да! – подхватил он с жаром. - И я очень прошу вас, если конечно это не составит вам труда и не отвлечет от чего-то, более важного, составить мне компанию.
- Но почему я? – опять растерялась она, заливаясь краской смущения. – Я думаю, что многие хотели бы оказаться на моем месте.
- Знаете, что, Ирия, - уже без театрального пафоса проговорил он. – Как-то так сложилось, что за почти три тысячи лет, пока я не вылезал из командировок, у меня совсем не оказалось друзей. Приятелей, знакомых, сослуживцев, соседей полно, а вот с друзьями дело не сложилось. Я вот вчера вернулся домой из последней командировки, а встретить-то меня и некому было, хотя многие, я уверен, знали, что это моя последняя отлучка. Ни письма в почтовом ящике, ни смс-ки. И так, понимаете, муторно на душе стало, что и словами не передашь.
- Да. Я вас хорошо понимаю, - кивнула она задумчиво.
- А тут вы вчера… И ваша улыбка… Единственная такая искренняя улыбка за весь день, что мне показалось, будто вы единственная кто по настоящему рад моему возвращению, хоть я и не знаком был с вами.
- Да, - опять согласилась она. – Это очень плохо, когда тебя не встречают и хоть изредка не улыбаются. Я тоже пережила нечто подобное в свое время. Конечно, мои переживания – ничто, по сравнению с вашими переживаниями, но они были и оставили след в моей памяти.
- Вот я и подумал обратиться к вам. Это раньше, можно было отсутствовать по пятьдесят лет и вернувшись застать то же самое, что было до командировки. А сейчас, прошло всего почти тридцать лет, а я себя чувствую как слепой в незнакомом ему месте. Мир так стремительно меняется вокруг нас, что мне без вашего кураторства никак не обойтись.
- И в качестве кого вы меня приглашаете на это торжество? – с легким испугом поинтересовалась она.
- В качестве ангела-хранителя, конечно.
- Ну, я еще могу понять, что в быту вам необходима помощь, пока вы не привыкнете к новой обстановке, но там – в штаб-квартире, что вам может угрожать? – с лукавинкой в голосе спросила девушка.
- Скажу вам по секрету, даже полковники нуждаются в охране. А уж тем более такие одинокие как я. Мы, я имею в виду, прежде всего себя любимого, являемся самой уязвимой частью общества, - почти серьезным голосом сообщил Захария, чуть понизив голос. – Не верите? Спросите у шефа.
Тут как по заказу открылась дверь из кабинета, и на пороге приемной появился Гавриил:
- Ты почему все еще здесь? – обратился он к Захарии. – Я куда тебе велел идти не мешкая?!
- Да, вот, - открыл рот полковник, но генерал не дал сказать.
- Не успел вернуться, как следует, а уже охмуряет нашу любимую секретаршу?! – воскликнул он и приоткрыв сильней дверь в свой кабинет и крикнул в его пустое пространство. – Остап Ибрагимович, там ксендзы нашего Козлевича охмуряют!
- Какую-какую секретаршу?! – принимая игру шефа, нарочито оттопырив рукой ухо, спросил Захария.
- Нашу! Любимую! – притворно набычился шеф.
- А Олимпиада Дормитонтовна в курсе, что она наша и любимая? – настырничал тот, кого назвали ксендзом.
- Что?! – громыхнул генерал. – Имеет место грубый шантаж со стороны внеземного противника?!
Ирия, красная, как свежесваренный рак, недоуменно переводила взгляд с одного актера разговорного жанра на другого и решительно ничего не понимала из их малопонятного диалога. Нужно было проработать с шефом, бок о бок, не одно столетие, для того чтобы привыкнуть к его манере общения. Наконец «театр у микрофона» закончился, и Гавриил перешел к кинофильмам, спросив с интонацией хулиганистого подростка:
- А что это вы тут делаете?
- В картишки дуемся, - опять подхватил Захария, но решил дальше не продолжать испытывать на прочность нервную систему девчонки, закончил.- Вот, предлагаю Ирии быть моим ангелом-хранителем на вечернем мероприятии.
- А она что ответила?
- Пока не знаю. Не успела сказать.
Гавриил повернулся всем телом к уже начинающей оправляться от пережитого стресса девушке, и страшно вращая в разные стороны выпученными глазами, скомандовал:
- Младший лейтенант Литвинова!
Девушка, заученно вскочила с места и вытянулась по стойке смирно, прищелкнув под столом туфлями.
- Приказываю немедленно принять вышеназванный объект под личную охрану! – начальственным тоном повелел он, а затем, оглядев «объект» сверху до низу, добавил пояснительно, как бы самому себе. – Со следующими характеристиками: качества среднего, не бывшего в употреблении, пробега немалого, в капремонте не нуждающегося, не битого не крашеного, без опознавательных знаков и инвентарных номеров.
- А че сразу среднего качества-то?! – уныло прогнусавил «объект».
- Объект, помолчите! – сурово оборвал его шеф, и уже обращаясь к вновь начинающей наливаться краской девушке, произнес. – К охране приступить после окончания рабочего времени.
- Есть приступить! – все еще алея маковым цветом, вскинула руку к виску.
Однако шеф не унимался, и напоследок решил выжать максимум из этого эпизода, вконец добивая Ирию своим солдафонским юмором:
- Инвентарный номер проставите сами после апробации и взаимного обмена поршневыми кольцами в соответствии с правилами органов записи гражданского состояния.
Захария затаил дыхание, не решаясь в это время поднимать на нее глаз, так как даже кожей ощущал идущий от девушки жар смущения и немого негодования.
- А ты тут не задерживайся надолго, у тебя еще важная встреча предстоит сейчас, - уже совершенно серьезно обратился генерал к нему и ушел в кабинет, прикрывая за собой дверь.
Когда дверь за начальником закрылась, Захария позволил себе немного глотнуть свежего воздуха. Вдох был каким-то неубедительным и больше походил на всхлип младенца. Девушка по-прежнему стояла столбом, лишь слегка ослабив осанку. Уже проклиная в душе все на свете, а паче того шефа с его шутками ниже пояса, Захария прервал неловкое молчание:
- Вы уж простите его. Он у нас такой. Не понимает разницы между мужчинами и женщинами. Солдафон одним словом.
- Да нет,- возразила она, очнувшись от пережитого и усаживаясь на свой стул. – По-моему, он то, как раз все хорошо понимает. Во всяком случае, больше чем некоторые.
Захария из чувства самосохранения не стал развивать дальше эту опасную для него тему. Однако и уйти не мог, не получив ответа на свое предложение, а потому робко спросил:
- Так как насчет того, чтобы помочь мне?
- Ааа… Вы про это?! Да. Согласна. Только я забыла, во сколько там начинается?
- В шесть вечера, - готовно подсказал он ей.
- Вот и хорошо. Мы работаем до пяти, так что у меня еще будет время, чтобы заскочить домой и переодеться.
- Давайте я зайду за вами сюда к пяти часам? – предложил он.
- Зачем? – удивилась она. – Чтобы потом целый час мотаться у меня под окнами в ожидании, когда я закончу с переодеванием? Нет. Лучше давайте встретимся прямо там без пяти минут шесть. У «пеликана». Знаете где это?
Он кивнул. Скульптура пеликана стояла слева от центрального входа в штаб-квартиру и служила неофициальным его символом.
- А сейчас идите, у вас, кажется, намечена еще важная встреча, - деловито и как-то по-хозяйски распорядилась она. – Да и у меня еще тут дела есть.
- Спасибо, Ирия! – он нагнулся корпусом вперед через стол, намереваясь поцеловать ей руку, но она предостерегающе погрозила ему пальчиком. От этого он еще больше смутился, и неловко повернувшись, побрел к выходу из приемной. И уже подходя к двери, в спину услышал:
- Не бойтесь. Я обязательно приду, - и, замешкавшись на секунду, добавила чуть слышно. – Принимать вас по акту.
Захария резко дернулся и моментально обернулся. Она не смотрела на него, уткнувшись в свои бумаги, но он разглядел улыбку на ее лице.
- Верю, - так же еле слышно проговорил он в свою очередь, закрывая тугую дверь за собой.
Левушку он застал на его рабочем месте. Он сидел, вернее почти лежал, навалившись всем туловищем на столешницу, в своей стеклянной выгородке, уныло обхватывая голову руками. Там же, на столе стоял пустой граненый стакан с каплями влаги на стенках. Захария понюхал стакан. Ничем не пахло. Стало быть этот придурок, мучимый жаждой, не нашел ничего лучшего, чем нахлебаться простой воды, от которой его еще больше развезло. При виде столь удручающего зрелища Захарии только и оставалось, что сожалеющее поцокать языком.
- Что ты вчера пил, чешуекрылый?! – строгим, но с ноткой братского сочувствия голосом спросил полковник.
- Фалернское, - простонала жертва «зеленого» змия.
- Ого! – воскликнул Захария, перебирая варианты возможных собутыльников майора. – Фалернское?! Это тебе брат не «три топора», такое, где попало, к столу не подают. Бубликович?
- Он самый, - не задумываясь «слил» на этот раз со всеми потрохами своего шефа Левушка, кивая и одновременно постанывая.
- Тоже мне, нашел с кем тягаться?! Да он таких сопляков как ты, дюжину перепьет. Чтобы его свалить с ног, нужен, как минимум, эскадрон изюмских гусар.
- Весь вечер небось квасили, до самой ночи? – с тенью зависти спросил Захария.
- Не-е, - совсем уж плаксивым голосом ответил Вершинин. – До утра…
- Ого! – уже начал было он удивляться мужеству незакаленного организма майора. – Как же это вас угораздило.
- Сначала мы пили у него, потом он пошел меня провожать, потом я его, потом… непомню, а потом мы нашли круглосуточный ларек…
- А потом? – с ехидством спросил полковник.
- А потом мы пришли ко мне домой, а он и говорит: «Я подремлю у тебя, а ты срочно иди в магазин за новыми крыльями, потому как честь конторы не терпит своего умаления». Завернулся в ковер и уснул, а я пошел.
В общем и целом картина была ясна. Старому ангелу было скучно в усадьбе сажать петрушку, поэтому он ухватился за первую попавшуюся возможность поразвлечься, устроив соревнования подобного рода. Молодой, а потому глупый ангел, решил во всем не отставать от своего шефа. Итогом соревнований стало алкогольное отравление новоиспеченного адепта храма Зеленого Змия.
- Пальцы в рот совал? – деловитым тоном поинтересовался он у Левушки
-Совал.
- Ну и?! – нетерпеливо спросил Захария.
- Уже весь пустой.
- Чем лечишься?
- Ничем. Я слыхал, что рассол надо попить огуречный, да нету его, - печально констатировал врио начальника отдела.
- Балда! Рассол – это после водки. В аптечке есть что-нибудь?
- Н-нет, ничего нет, кроме «зеленки».
- Ага! К твоей и без того зеленой роже только еще ее не хватало. Ладно, сиди, я сейчас.
Захария вышел из закутка и прошел в середину обширного зала. Там, слегка откашлявшись, громко заговорил, так, чтобы его слышали в самых дальних уголках операторской.
- Попрошу минутку внимания, товарищи! – произнес он и сделал паузу, чтобы убедиться, что стал объектом всеобщего внимания. Убедившись, что его персоной заинтересовались, продолжил, насупив брови и потрясая в воздухе кулаком:
- Все присутствующие здесь были отвратительными людьми на Земле, родились от скверных людей, стали негодными ангелами и потомство оставят такое же никчемное!
Общее «благородное» собрание будто окатило ведром холодной воды. Все застыли в немой растерянности гоголевского «ревизора». Еще никто и никогда не разговаривал с ними в таком обличительном и уничижительном тоне. А Захария тем временем продолжал свою пламенную речь, приговоренного к повешенью «народовольца»:
- Про толстокожих носорогов, близоруко уставившихся в тубусы ПВ-сканеров и по нелепой случайности, называющих себя мужчинами, я молчу. Они, как говорится безнадежны и неоперабельны. Но вы, я обращаюсь к потомкам, имеющим происхождение от брака самки шимпанзе с ехидной, которые взяли на себя смелость называться женщинами, неужели вы в конец потеряли остатки, так и не приобретенной в «комиссионке» совести?! Вы же все видели, в каком состоянии пребывает ваше руководство, положившее остатки своего здоровья на алтарь борьбы с разгильдяйством и бездорожьем! Ему может жить-то осталось – всего ничего, до первого чиха! Почему никто из вас не оказал ему первую медицинскую помощь?! Искусственное дыхание рот в рот, например или массаж предстательной железы?!
Только он успел закончить свой неоднозначный по смыслу спич, как все повскакали со своих мест с душераздирающими криками:
- Ах! Ой! Что случилось?! Где?! Как?! Что с ним?! Скорую, скорую вызывайте! – ревела толпа, со всех сторон обступая оратора. Кажется, что они даже не вникли в смысл его слов, иначе бы это закончилось для Захарии приличной трепкой.
- Не волнуйтесь граждане Севериновки! – сделал он успокаивающий жест руками. – Первую необходимую помощь я уже ему оказал. Появилась слабая надежда на то, что он выживет. Но расслабляться рано, от вас тоже требуются некоторые усилия в этом направлении.
- Говорите! Что делать?! Куда нести?! Чего нести?! Воздуха, побольше воздуха! Откройте окна! Лекарства! Где! Какое?! – зашелся в экстазе персонал отдела.
- Тише граждане! Успокойтесь! Мы делаем все что можем. Дежурная бригада реаниматологов борется изо всех сил за его жизнь! Но нужны дополнительные медикаменты. Если у кого-то есть с собой цитрамон или на худой конец аспирин, то попрошу поделиться в срочном порядке!
После этой просьбы мужчины остались неловко и виновато стоять на месте, так как никогда не носили с собой никаких лекарств, а женщины все поголовно кинулись рыться в своих дамских сумочках, судорожно шаря в поисках нужного снадобья. Хотя нет. Не все и уж тем более не судорожно. Захария краем глаза отметил, что одна из ангелиц с самого начала необычного диалога не проявляла никаких эмоций. Красивая, с длинными волосами цвета «вороного крыла» и грудью никак не меньше третьего номера, она сидела за своим столом и отвернувшись смотрела в окно, никак не участвуя в разразавшейся панике, словно бы все происходящее вокруг ее никак не касалось. Такое поведение очень сильно контрастировало с окружающей обстановкой и поэтому не могло быть незамеченным. Между тем, первые из «геологов» уже нашли в залежах своих необъятных кладовых нужные препараты и уже начали протягивать Захарии со всех сторон пузырьки, тюбики и облатки с названным медикаментом. «Надо же! У них и здесь у всех голова болит! Ну, бабы!» - подумал он с искренним восхищением перед стойкостью женской натуры. Всем вдруг непременно захотелось поучаствовать в спасении жизни своего врио, поняв этот душевный порыв, Захария не посмел никого обидеть отказом, поэтому собрав в охапку все подношения от пристыженной паствы, невольно расчувствовался и принялся на правах старшего по званию благословлять всех подряд «приносящих дары», бормоча, обращаясь к каждой:
- Бог с тобой, дщерь моя! Прости тебя, Господь! Будь благословенна! Оставь свой номер телефона! Тьфу, что я говорю?! Следующая! Счастья тебе, милая! Молись и воздастся тебе! Бог тебя не оставит! Ну, все что ли?! Уфф!
Собрав, положенную дань, развернулся и пошел к выгородке. Но дойдя до нее обернулся на рыдающую от счастья толпу и уже совсем деловым и будничным голосом бросил:
- Да, вот еще что. Организуйте-ка для умирающего чаю. Крепкого. С лимоном, но без сахара! Ясно?
Сотрудники дружно закивали. Захария, пятясь, открыл задом дверь в стеклянную конторку и скрылся из вида. Войдя внутрь, отдуваясь, как от непосильной ноши ссыпал на стол все, что насовали сердобольные женщины:
- На! - Произнес он, глядя на все еще сжимающего голову Левушку. – Этого тебе хватит на целый год беспробудного пьянства.
- Ну и к чему ты устроил весь этот балаган?! – со стоном спросил все слышавший Вершинин.
- А к тому, скотина ты безрогая, чтобы ты впредь знал с кем и как надо пить и не являлся на службу в таком непотребном состоянии, - с угрозой в голосе ответил полковник. После этого подошел к кулеру, стоявшему в углу помещения, и набрал из него в стакан холодной воды. Затем, поставив стакан перед носом начинающего алкоголика, вскрыл один из пузырьков и высыпал оттуда две небольших таблетки. Молча кинув их в стакан, дождался, когда они быстро растворятся, поднес к губам страдальца.
- Пей! – приказал он сидевшему.
Левушка залпом осушил стакан с содержимым ни капли не пролив, несмотря на трясущиеся руки. Тут же вошла девушка в звании прапорщика, неся перед собой поднос с восемью стаканами почти черного от крепости чая, с плавающими на поверхности кружочками лимона. Осторожно поставила на стол и уже собралась что-то сказать, но встретившись с взглядом Захарии, передумала и вышла, так и не проронив ни слова.
Через каких-нибудь полчаса, Левушка уже настолько хорошо себя почувствовал, что оказался в состоянии здраво и связно излагать свои мысли. Опять пришлось доставать флешку. Опять пришлось испытывать нервную систему Захарии просмотром трагического эпизода, делая остановки для покадрового разбора и высказывания различных гипотез. Попутно пришлось рассказать Захарии о чехарде и неувязках в приказах, а так же о диалоге с Борисовым из отдела ПВ-перемещений. И, конечно же, пришлось поведать об итогах его расследования со своим начальником Тацитом, вылившихся в безобразную пьянку, но, тем не менее, проливших кое-какой свет на это более чем темное дельце.
- Скажи, - теребил Вершинин настойчиво полковника. – Может тебе показалось тогда что-то странным? Может быть, предчувствие какое-то тебя беспокоило перед происшествием?
- Да вроде ничего такого не было, - вспоминая уже в который раз вчерашнее злополучное утро отвечал ему Захария. – Вроде все как всегда. Хотя…
- Ну-ну, - подбодрил его майор.
- Сердчишко у нас, в смысле у меня с Кругловым, с утра побаливало, да крепенько так, что мы даже в больничку хотели пойти после детского сада. Никогда такого не было, а тут вдруг как прихватит, аж в глазах темно было.
- Да-да, аппаратура зафиксировала редкий случай двойного инфаркта.
- Как двойного? – не понял полковник.
- Ну так. Видимо первый раз тебя еще дома шарахнуло, а ты вместо того, чтобы вызвать и мирно ждать приезда «скорой», поперся в садик, а когда увидел несущийся на вас джип, то второй инфаркт вас и добил.
- Ну да, наверное так и было, - согласился он с доводом Левушки.
- Это все понятно. А я тебя о странностях спрашиваю, - не унимался тот.
- Странностях?! – выпятив нижнюю губу в задумчивости проговорил Захария. – Ну вот разве что… собачонка. Вернее щенок. От нашей дворовой собаки Фуфайки. Колобком его все звали.
- Так-так, продолжай, - с интересом стал нажимать Левушка. Все восемь стаканов чая, приятелями были уже давно выпиты, поэтому допрос «с пристрастием» приходилось проводить всухую.
- В принципе ничего такого особенного, просто, когда мы с дочкой выходили со двора, откуда-то из кустов к нам выскочил щенок. Инесса часто играла с ним, из дома кое-что таскала, чтобы подкормить. Я не возражал. Милый такой, косолапый и весь кругленький, - при этих словах Захария невольно улыбнулся, и его улыбка передалась Левушке. – Мы остановились. Она как всегда принялась тискать его и упрашивать меня разрешить взять его домой. Я ей сказал, что мама непременно будет ругаться, и просто предложил ей продолжать подкармливать щенка и дальше при полном моем содействии. Она держала его на руках, и я нагнулся, чтобы погладить его…
- И что, он цапнул тебя за руку?! – в нетерпеливом недоумении воскликнул майор.
- Право слово, уж лучше бы он меня тяпнул. Я вдруг почувствовал такой холод, пробирающий до костей, как будто меня запихали голого в морозилку.
- Так-так, - проронил Левушка.
- Что, так-так?!
- Ничего-ничего, ты продолжай.
- А потом он на меня взглянул… и меня охватил такой ужас, какого я доселе никогда не испытывал, а ты меня знаешь я не из пугливых. Как будто сама Смерть заглянула мне в глаза. Мы ведь тут со смертью, вернее с ее проявлениями, сталкиваемся чрезвычайно редко. Я еще не встречал случая смерти райанца от старости, разве что в результате какого-нибудь несчастного случая, что встречается крайне редко. А тут, понимаешь, нос к носу встретился с «безносой».
От предельного внимания и боязни упустить хотя бы мельчайшую деталь повествования, Вершинин, как ребенок слегка приоткрыл рот. Зрачки его глаз при этом расширились, как у завзятого кокаинщика. А полковник, не обращая на него внимания, весь погруженный в свои воспоминания продолжал:
- Щенок, тоже видимо понял каким-то только ему ведомым чутьем, что его взгляд вселяет ужас, поэтому быстро отвел его и больше на меня не глядел. Так я его и не погладил. А потом он как-то выкрутился из ее рук и юркнул куда-то в кусты, мы же пошли дальше своей дорогой. В общем-то, вот и все, ничего особенного, - закончил он свое короткое повествование.
- Ничего особенного говоришь?! Ну-ну, - хмыкнул Вершинин.
- А что? – насторожился Захария.
- Сколько примерно длился ваш контакт с собачонкой? – деловито поинтересовался Левушка.
- Пару минут, не более.
- Пару минут, - задумчиво повторил за ним Левушка. – А если бы вы не задержались возле этого щенка на эти пару минут, то и ДТП возможно бы не случилось. Так?
- Так.
-Разница в двух приказах по отделу, тоже составила как раз эти пару минут. Никакой аналогии не просматриваешь?
Захария пожал плечами. Все это конечно выглядело более чем странно, но он никак не мог понять куда клонит разговор его собеседник.
- Контакт со щенком сопровождался общим понижением температуры окружающей среды, как и в случае с «темноочкастым» хлыщом и дурацким джипарем?
- Ну да, выходит так, - промямлил полковник.
- Щенок-то, небось, был черного цвета? – подмигнул он Захарии.
- Да. А какое это имеет значение? – изумился тот.
- Да никакого. Ты случайно не помнишь, какая эмблема, там, на Земле, олицетворяет Нечистого? – как бы, между прочим, спросил он вконец растерявшегося Захарию.
- Ну, козел с копытами, летучая мышь.
- Так, а еще, - подводил его к какой-то мысли Левушка.
- Ну, еще муха с пентаграммой.
- Правильно, а еще?
- Число зверя.
- Нет. Я тебя не про числовое значение спрашиваю, а про эмблему.
- Ой, даже и не соображу сразу.
- А я подскажу… Ты читал, наверное «Мастера и Маргариту» Булгакова?
- Читал. Но ведь это беллетристика…
- Не скажи, брат. Так медальон с изображением кого повесил Воланд на шею Маргарите?
- Пса. Черного, - уверенно произнес Захария.
- Вот! – подняв указательный палец вверх, констатировал Вершинин.
- Левушка, это смешно, делать научные выводы на основе фантазий писателя, - попроьовал было возмутиться Захария.
- Подожди, - перебил его майор. – Ты ведь у нас, как я знаю, числишься большим знатоком античной литературы, не так ли?
- Ну, не то чтобы так уж, - заскромничал Захария.
- Так вот, - продолжал свое наступление Вершинин. – Кто там охранял ворота в ад, согласно греческой мифологии?
- Цербер. Пес о трех головах. Согласно Гекатею, Филохору и Плутарху, - оттарабанил он как отличник на уроке истории.
- Молодец. Возьми с полки пирожок. Только и мы не лыком шиты, - ухмыльнулся Левушка. – Упоминая Цербера, ты забыл, что псов, охраняющих ад, на самом деле было двое. И второго пса, которого в схватке задушил Геракл, звали Орф.
- Да. Согласно Палефату, - подтвердил Захария.
- А как он расправлялся с незваными гостями, не помнишь? – с хитрецой в голосе вопросил безжалостный допрашиватель.
- Убивал, предварительно замораживая своим взглядом, - упавшим голосом выдавил из себя полковник.
- Вот именно! – торжествующе воскликнул второй знаток античной мифологии.
- То есть ты хочешь сказать, что я столкнулся с самим воплощением зла?! – с нескрываемым ужасом и отвращением выпалил Захария.
- Ну, с самим не самим, этого я утверждать не берусь, тем более, как показывает анализ событий, встреча с ним никак не отразилась на тебе. По крайней мере, ничего плохого оно тебе не причинило. Даже наоборот, вроде как помогло, и ты смог пообщаться с дочерью.
- Ничего себе помогло?! Сунуло меня под машину! – возмутился полковник.
- Ты все равно бы помер через пару минут, - отмахнулся от него Левушка. – Просто не так триумфально.
Захария поежился. Цинизм доморощенного гностика выбивал его из привычной колеи мироощущения и морально-этических установок.
- К тому же,- продолжал Вершинин, как бы отвечая на немой протест со стороны своего визави. – Категория абсолютного добра и абсолютного зла, присуща только нам – простейшим организмам Вселенной. Кто его знает, какими понятиями привыкли оперировать там, наверху?
- И какой, по-твоему, из всего этого можно сделать вывод? – поерзал на стуле Захария, устав от долгого сидения на месте.
- Да, никакого, - тускло ответил ему Левушка. – Кроме того, что дело это очень темное и в нем замешаны весьма разнородные персонажи. Помимо загадочных артефактов и серафимов там еще присоседился и наш разлюбезный шеф.
- Кстати, когда я ему сообщил, что ты назначил мне сегодня встречу, то горячо поддержал меня, велев тотчас же доложить о ее результатах.
- Вот даже как? – выгнув бровь, удивился майор.
- Да. Сегодня в 18.00 я увижу его в штаб-квартире, но там вряд ли удастся перекинуться хотя бы парой фраз, а вот на завтра он пригласил меня к себе в гости и там, я думаю, и должно состояться расстановка всех точек над I.
Помолчали еще немного. Потом Захария глянул на свои часы и присвистнул:
- Ой, время-то как быстро пролетело! Вот уже и рабочий день подходит к концу. Пора мне выметаться отсюда. Да, вот еще что, - тут он тут он потер лоб раздумье. – Мне для завтрашнего разговора с шефом, наверняка потребуется привести убедительные доводы нашей подозрительности, поэтому, ты скачай мне на какую-нибудь флешку, все вчерашние видеозаписи. Дашь?
- Хорошо, сейчас скачаю. Минутку, - с этими словами он открыл один из ящиков стола и пошарив там рукой, вытащил съемный носитель в форме маленькой «золотой рыбки» и сунул его в компьютер. Поводил «мышкой» по экрану, пощелкал клавиатурой и вытащив «золотую рыбку» протянул ее Захарии. Тот моментально спрятал ее в складках своей тоги, словно боясь обжечь об нее свои пальцы. Тепло попрощались.
- Обязуюсь держать в курсе по мере возможности, - бросил он Левушке с порога, не поворачивая головы.
Выйдя в общий зал операторской, начал пробираться к выходу. Время было 16.54, поэтому все сотрудники были уже на «низком» старте. Проходя между столов, заметил ту самую девушку, которая так необычно вела себя во время массовой истерии. Она, как и все окружающие уже начала потихоньку собираться на выход, что-то укладывая в сумочку. Подошел к ней и остановился. Бросив на него косой взгляд, она перестала копаться в сумке и нарочито отвернулась, поджав губы. Тогда он нагнулся к ней и чуть слышно прошептал в самое ухо:
- Это конечно не мое дело, милая девушка, но мне почему-то кажется, что именно в вашей поддержке он нуждается больше всего на свете.
Затем резко выпрямился и быстрым шагом направился прочь. Она неторопливо обернулась в его сторону. На ее длинных и пушистых ресницах поблескивали капельки слез, но он их, к счастью, уже не застал.
В приемную к Ирии заходить не стал, чтобы лишний раз не мозолить ей глаза, да и она сама могла расценить это как проявление недоверия к ее обещанию. А рисковать только что зарождавшимся и многообещающим отношениям с хорошей девушкой, никак не входило в его планы. Поэтому где-то нужно было «убить» почти целый час. Бесцельно бродить по коридорам громадного здания в это время было до чрезвычайности опасным занятием, так как дикая орда никем и ничем неуправляемых ангелов, спешащая с работы по домам, подобно «девятому валу» сметала все на своем пути к заветной раздевалке, что напрямую угрожало целостности его только что приобретенных парадных крыльев. Раскинув умом, которого у него была целая палата, он вполне здраво рассудил, что лучшего убежища от надвигающегося шторма или правильнее сказать штурма, чем туалет трудно было себе представить. Тем более выпитый накануне чай, настоятельно требовал своего естественного выхода.
Минут через пять, рассчитав промежуток временного затишья между штурмами внутреннего телепорта и раздевалки, Захария без особой толчеи вышел из здания, а еще через несколько минут уже стоял в тридцати тысячах километров отсюда.

XVI

Город, в котором оказался Захария располагался приблизительно на равном удалении от всех секторов и имел короткое, но емкое название – Центр, что объясняло его сущность и предназначение. Его особый статус заключался, во-первых, в том, что он не подчинялся ни одному из секторов, во-вторых, в нем не было ни одного жителя и в-третьих, он был очень маленьким. Первое объяснялось тем, что именно в нем по всеобщей договоренности располагались центральные аппараты всех Коллегий, комитетов и собственно штаб-квартира Ангельской Службы. Они не обладали всей полнотой власти и их решения носили скорее рекомендательный характер для исполнительных властей секторов, но по устоявшейся традиции, к их рекомендациям прислушивались на местах. Также в нем находились наиболее важные культовые сооружения основных религиозных течений выходцев с Земли. По мнению Захарии это было очень разумным решением, так как выбивало почву из-под ног у всяческих религиозных сепаратистов, которых впрочем и так не наблюдалось, но все-таки… Второе обстоятельство вытекало из первого. Так как в нем находились лишь административные и культовые объекты, то надобность в постоянных жителях отпадала. Сюда (хотел сказать приезжали) прибывали только исключительно по работе и на торжественные межсекторальные мероприятия. Раньше, когда телепортация еще не была освоена, люди жили в этом городе на основе «вахтового» метода, но с приобретением возможности мгновенного перемещения, необходимость в этом отпала и жилые помещения, в основном просто пустовали, либо переделывались под небольшие гостиницы для туристов. Одно время существовала идея сделать из Центра полноценную столицу, обсуждались и согласовывались проекты и сметы, от этой идеи решили пока воздержаться в связи с тем, что самосознание «обращенных» еще не дотягивало до того уровня, чтобы признать себя единым народом. Разумеется, со временем и этот вопрос потеряет свою остроту и будет решен, но пока этого не случилось, решили не форсировать события.
Площадь, на которой Захария очутился, имела почти идеальную круглую форму, в центре которой располагался громадный фонтан, окруженный кольцеобразной чашей из розового с черными прожилками порфира. Сам фонтан, представлял собой террасообразную структуру из центральной части, которой, била вверх, едва не на тридцать метров мощная струя прохладной воды. Каждая из ступеней террасы тоже изливала свои струи, но поменьше. Внутренняя подсветка, постоянно менявшая свою цветовую гамму, делала фонтан похожим на ожившую радугу. Ночью, когда изменчивая гамма подсветки синхронизировалась с тихо звучащей музыкой, зрелище приобретало феерическую окраску и пользовалось большой популярностью и парочек молодоженов, только что заключивших брак в одном из городских храмов. Несмотря на всю свою красоту, фонтан имел неофициальное, но признанное в народе до обиды некрасивое прозвище – «Ромовая баба». Несколько десятков разновозрастных ребятишек, словно стайка воробьев обступила фонтан, сидя на краю его чаши и бултыхая ногами в воде. Зоркие мамаши. Сидя на лавочках, невдалеке бдительно наблюдали за тем, чтобы они не лезли в воду и уж тем более не лезли под падающие с большой высоты тугие струи воды. Захария постоял у фонтана, облокотившись о выступающие края чаши, жмурясь и испытывая наслаждение от того, что редкие капли попадали на лицо. Думать ни о чем не хотелось, тем более о плохом. Поэтому все свои помыслы он посвятил оставшейся на Земле дочери, которую несмотря ни на что он считал исключительно своей. Площадь с фонтаном полукругом опоясывало здание штаб-квартиры. Повернувшись лицом к зданию, он наблюдал, как к нему начали подходить и скрываться внутри важные персоны. И хотя из-за расстояния он не мог разглядеть их лица, яркая пестрота и размер крыльев входящих четко указывал на их немалый ранг в ангельской иерархии. Поглядев на циферблат своей «чайки» и удостоверившись, что до мероприятия осталось не более десяти минут, не спеша побрел к центральному входу. У основания ступенек ведущих ко входу, слева и справа расположились две скульптурные композиции. Слева – пеликан, олицетворяющий собой самопожертвование и родительскую любовь, а справа – стилизованная скульптура ангела, несущего на руках ребенка. Обе скульптуры были сделаны из белоснежного мрамора. Подойдя к «пеликану» остановился и стал оглядываться по сторонам, ища взором Ирию. Но как ни вглядывался, приставляя ладонь козырьком ко лбу, так и не смог разглядеть долгожданную фигуру. «Может дела нашлись или родители не отпустили, а может…» - верить в то, что у него может иметься соперник, неприятно кольнула его мозг. Скорбно вздохнув, уже собрался было подниматься по ступеням, как сзади услышал:
- Я не сильно опоздала?!
- Нет-нет! Что вы?! – моментально обернулся он и замер от восхищения. Он рассчитывал увидеть ее в скромной тоге лейтенанта ангельской службы с маленькими розовыми крылышками за спиной, а перед ним неожиданно возникла красавица. Нет, даже не так. КРАСАВИЦА. Перед ним стояла невысокая, стройная девушка с точеной до идеальной формы фигурой шахматного ферзя, с пышными локонами белых волос почти касающихся оголенных гладких плеч. Плечи были настолько округлыми и гладкими, что глазу не за что было уцепиться, и он все время соскальзывал с них. Шею девушки с настолько нежной и белой кожей, что даже видно было, как бьется под ней родничок, украшал простой медный крестик на веревочном гайтане. Но даже он в их компании не казался чем-то чужеродным. Легкая, почти детская припухлость нижней губки, едва тронутая бледно-розовой помадой, только подчеркивала ее девичью невинность. Вечернее платье длиной чуть ниже колен из золотистой, почти невесомой ткани с большим вырезом на груди, открывавшим божественные по своей красоте и целомудрии холмики с аккуратной ложбинкой между ними и такими же золотистыми туфельками, довершали ее наряд. «Наверное, так могут выглядеть только феи в сказках» - пронеслась у него в голове мысль. В полной мере насладившись его обалделым видом, она продолжила:
- Я просто решила немного осветлить волосы, фен куда-то делся, а они никак не хотели сохнуть, - решила она объяснить свою мнимую задержку. – А вы давно уже тут меня ждете?
- Н-нет! – с трудом выдавил он из себя и для вящей убедительности помотал своей головенкой, из которой будто сквозняком выдуло все давешние мысли и переживания. Но все-таки справился с собой и чтобы не стоять столбом брякнул первое, что пришло на ум:
- Простите, пожалуйста, за мой глупый вид, просто я думал, что вы будете в форме…
- А в приглашении не было сказано, что гости должны обязательно быть из числа ангельских служащих, - лукаво парировала она и, сунув свою ручку в его локтевой сгиб без приглашения повлекла его за собой вверх по ступеням.
В просторном вестибюле, где по стенам висели громадные полотнища картин, посвященных суровым будням ангельской службы, было не протолкнуться. От одновременно раздававшихся со всех сторон голосов и хлопанья крыльев создавалось впечатление переполненного вокзала, на который опаздывало сразу несколько поездов. Многих из присутствующих Захария знал лично, встречаясь по долгу службы, некоторых знал просто в лицо, о некоторых только был наслышан. Встречаясь глазами со знакомыми – здоровался кивком головы. Среди знакомых были Назиат и Нашитат, представляющие азиатский сектор. Тут же присутствовала неразлучная троица – Юйцин, Тайцин и Шанцин. Они всегда и всюду появлялись вместе и являлись бессменными делегатами китайского сектора на всех подобных мероприятиях. Так как они казались Захарии все на одно лицо, то он затруднялся точно определить кто из них кто. Слегка задрапированные в оранжевые одежды тела Амогасидхи и Вайрочана колоритно выделяли их на фоне других. И уж совсем экзотически выглядели Аколмистли и Камаштли –представители ангельской службы из южно-американского сектора, в своих плащах обильно украшенных перьями и раскрашенными лицами. И это только те, которых Захария разглядел в толпе и был знаком лично. Впрочем, несмотря на пестроту собравшихся, обстановка была праздничной, а настроение у присутствующих приподнятое. Отовсюду доносились смех, шутки и непринужденные разговоры на абсолютно отвлеченные темы. Ровно в 18.00 прозвенел звонок, створки больших позолоченных дверей распахнулись и делегаты с гостями начали вливаться в актовый зал. Иерархия не соблюдалась, поэтому садились, кто, где хотел. По прикидкам Захарии в зале набралось вместе с гостями почти четыре сотни особей обоих полов, включая серафимов и херувимов. Не долго думая, Захария с Ирией выбрали себе места с краю в середине рядов, для того, чтобы награжденному было легче выходить на церемонию награждения. По уже давно сложившейся традиции места в президиуме занимали серафим Израэль качестве председательствующего и заменивший на этом месте Метатрона, впавшего в окончательный маразм от старости, Кецалькоатль справа от него и херувим Элохим слева. Дальше по обе стороны сидели валькирия Гель, толстая бабища с тремя подбородками, Шакьямуни со своей вечной ухмылкой на круглом лице, сухонький как кузнечик с длинной бородой Лао-Цзы и притулившийся с самого края, но от этого не менее счастливый архангел Гавриил. А вот это уже была неожиданность из разряда сенсаций. Обычно это место занимал архангел Михаил из евро-американского сектора, а тут такие пертурбации. Видимо ненапрасно ходят слухи о слиянии «русского» и «европейского» секторов. От удивления Захария даже привстал со своего места, чтобы найти взглядом «проштрафившегося» Михаила. Тот сидел в первом ряду и со спины казалось не испытывал никаких комплексов по этому поводу. Привставшего со своего места Захарию тотчас же увидел Гавриил и сияя как медный пятак показал ему большой палец оттопыренный кверху. Сам же архангел, с венцом и увешенный сверх всякой меры всевозможными наградами походил, скорее всего, на «позднего» Брежнева, разве что без маршальских погон. Захарии казалось, что будь такая возможность, то Гавриил с удовольствием нацепил бы на себя все значки «ГТО», медаль «лучший собаковод» и орден «мать-героиня». Сзади послышался громкий шепот:
- Это он тебе показывает большой палец?
- Да, - ответил он, оборачиваясь, к сидевшей Ирии и усаживаясь сам. – Это он от восхищения и зависти.
- Почему от зависти? – чуть кокетливо поинтересовалась она.
- Потому что вы самая красивая из всех кто находится в этом зале, и сидите не рядом с ним, а рядом со мной.
- Но Олимпиада Дормидонтовна тоже весьма импозантная женщина, - из чувства женской солидарности заявила она.
- Верно. Именно поэтому он и показал его. При ней он бы не посмел решиться на такие вольности, - с улыбкой заметил он своей спутнице.
Тем временем рассаживание в зале закончилось, и наступила официальная и торжественная тишина. Председательствующий взял слово и зачитал по бумажке повестку дня. Захария, как и ожидалось, не был единственным, кого в этот день ждала награда. Орденов за «1000-летний непорочный труд» удостаивались несколько ангелов и ангелиц из различных секторов. Еще несколько ангелов удостаивались ордена «До последней капли крови», за многократно проявленное мужество и героизм. Долгожданное звание проконсула (соответствует званию генерал-лейтенант в «русском» секторе) получал, наконец, архангел Автроил. Провожали на пенсию ангела Адоэля, решившего, ни с того ни с сего, заняться написанием мемуаров. Это означало то, что место главного энергетика Рая теперь было вакантным. Мероприятие начали с проводов. Ораторы, один за другим, сменяясь на трибуне, восхваляли, как могли нового пенсионера и притворно вздыхали о понесенной утрате в их рядах. Закончилось все вручением адресов и памятных подарков, приобретенных из ассигнований бюджета. Затем перешли к вручению званий. Автроил, поднявшись на подиум, расплакался от счастья как ребенок. Женская половина зала поддержала его своими дружными всхлипами в неуемном порыве умиления. Ирия крутила головой из стороны в сторону, как любопытный галчонок, но плакать решительно отказывалась. Этим она еще больше расположила к себе Захарию, который не любил подобные изъявления чувств на публике. Вслед за этим началось и награждение. Награды вручал Лао-Цзы. «Ну правильно, - подумал Захария, - кому же еще поручить награждение, как не всесоюзному старосте дедушке Калинину? Тьфу! Дедушке Лао». Тряся козлиной бородкой, в приступе паркинсонизма тот прикреплял награды тогам, невнятно шамкая положенные по данному случаю дежурные пожелания. Каждое из награждений сопровождалось бурными и продолжительными овациями. Захария за всем этим не расслышал, как назвали его имя, поэтому не сразу понял, что подошла его очередь. Лишь увидев, как Гавриил со своего места призывно машет ему рукой и, ощущая подталкивающие движения со стороны Ирии, понял, что пора выходить и ему. Бодро взбежал на авансцену, где его уже ожидал, держа в руках Золотой Терновый Венец, дедушка Лао. Нагнувшись к старику, чтобы тому было сподручней надевать на голову венец, Захария скосив глаза в зал отметил про себя искренний восторг в глазах девушки, ставшей за такой короткий срок очень необходимой для него. Шипы с внутренней стороны венца были подпилены, поэтому хоть и причиняли некоторое неудобство, но за рамки терпимого это не выходило. За венцом последовала Ангельская Звезда, размером чуть меньше чайного блюдца. Когда и с этим было покончено, он уже хотел было развернуться и спуститься на свое место в зале, но тут, ломая весь регламент, неожиданно из-за стола выскочил Гавриил и набросился на него с поцелуями и объятиями. «Иудин поцелуй» - невольно подумал Захария, но уворачиваться от объятий шефа не стал. Зал гремел аплодисментами. Красный от эскапады шефа он спустился со сцены и провожаемый овациями и одобрительными возгласами занял свое место в зале. Потом гостей мероприятия пригласили на фуршет в банкетный зал. Столы стояли вдоль стен по периметру, поэтому в центре образовалось обширное пространство для желающих потанцевать. Шампанское уже было налито в высокие и узкие фужеры, которые стояли плотными рядами на подносах. Они с Ирией взяли по фужеру и уже намеревались отойти с ними куда-нибудь в сторонку, чтобы в обществе друг друга насладиться виноградными дарами, но желавших чокнуться с новоявленным кавалером было столько, что уже через пятнадцать минут у него онемела рука, сжимавшая фужер, а шампанское от многочисленных чоканий, почти все расплескалось по полу. Единственное, что примиряло его с действительностью, было присутствие рядом любимой, он уже в этом почти не сомневался, девушки. Гавриил тоже счел своим долгом почтить почти счастливого полковника своим присутствием.
- Ты не забыл, что обещал прийти к нам в гости завтра?! – пророкотал он, нависая над подчиненным.
- Нет, товарищ генерал, никак не забыл. Приду непременно, - отрапортовал Захария.
- И подружку с собой приводи! – подмигнул архангел.
- Ой, - вскинулась та, - а я завтра не могу. У меня секция по субботам.
Услышав это, Захария облегченно выдохнул. Ему очень не хотелось, чтобы она присутствовала при завтрашнем неприятном для сторон разговоре.
- Очень жаль, - сказал шеф, мигом почуяв какую-то напряженность со стороны Захарии. И уже обращаясь к нему, спросил. - Ты что-нибудь нарыл новенькое?
Захария коротко кивнул.
- Ладно, веселитесь. Не смею мешать, - с сухостью в голосе сказал начальник и отошел в сторону к стоявшей кучкой группы генералов.
Захария глядя на свой почти пустой фужер, из которого он так и не смог сделать ни единого глотка, решил взять со стола другой, но там его ждало разочарование. На столе громоздились лишь пустые фужеры. Крякнув с досады, он уже хотел присоединить к ним и свой, но Ирия, у которой фужер оставался почти полным, остановила его.
- Давайте я с вами поделюсь, - предложила девушка, осторожно переливая часть содержимого своего фужера к нему.
- А вы не боитесь?! – лукаво спросил он у нее.
- Чего?!
- Того, что я смогу узнать то о чем вы думаете сейчас, - подмигнул он ей.
- Нет. Не боюсь ни капельки, - со смехом поведала она ему. – Мама говорит, что у меня на лице и так все написано.
- И что же у вас написано на лице? – продолжил свой допрос полковник.
- А вот это уже вам виднее. Я же не вижу со стороны свое лицо, - слегка краснея, парировала она его вопрос.
Они чокнулись и медленно-медленно пили шампанское, одновременно осушая фужеры.
- Ну, что, вы узнали все мои сокровенные мысли? – чуть слышно спросила она.
- Да, - также тихо ответил он ей.
- И о чем же я думаю?
- Не скажу.
Она слегка прикрыла ресницы и уже совсем тихо сказала:
- Спасибо. Пусть это будет нашей с вами тайной, затем помолчала и добавила. – Первой.
Поставив опустевший фужер на стол Захария взял ладонь Ирии в свою руку, для того чтобы сказать может быть самые главные слова в своей жизни, но тут неожиданно для них обоих негромко зазвучала музыка. Он с первых же тактов узнал мелодию. Это был вальс из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь». Все, кто находился в банкетном зале, немедленно расступились поближе к столам, освобождая его центр. Сразу начали формироваться пары, порой весьма экзотические. Решил не отставать от них и Захария, предлагая тур вальса своей очаровательной спутнице, потому что ни на секунду не сомневался в том, что такая красивая девушка может не уметь танцевать.
- А вы не оттопчите мне ноги, а то мне бы не хотелось, чтобы они превратились в лягушачьи лапки?! – со смехом спросила она.
- Мадемуазель! – воскликнул он, делая наигранно обидчивое выражение лица. – Да будет вам известно, что в свое время я с отличием окончил пажеский корпус Его Императорского Величества, а уж там знали толк в этом деле.
С этими словами он взял ее руку и повел в центр зала. Там, не отпуская ее левую руку подняв свою правую, а левой обхватив ее талию, а на самом деле лишь только чуть прикасаясь, медленно закружил в ритме чарующего вальса, все убыстряя и убыстряя темп с каждым кругом. Со стороны казалось, что для этих двоих разом, как по мановению палочки, перестали существовать и зал с многочисленной публикой, и танцующие рядом пары, и вся окружающая обстановка. Были только они, вальс и Вселенная, наполненная звездами, где они кружили среди них, не замечая ничего вокруг. Двигаясь абсолютно синхронно, они создавали впечатление о себе как о паре уже давно и успешно занимающейся бальными танцами. Никто бы не поверил тому, что высокий и атлетически сложенный ангел (это было не скрыть даже драпировкой тоги) и его невысокая, но чрезвычайно стройная райанка, танцуют свой первый в жизни совместный танец. Если бы он был самим Богом, то не желал бы для себя ничего кроме бесконечно продолжающейся музыки и вальса, чтобы чувствовать в своей руке ее ладонь, ощущать аромат ее дыхания и слышать, как трепещет ее сердечко. Эта пара в своей неудержимой страсти настолько сильно контрастировала со всеми окружающими, что они в большинстве своем просто поспешили освободить центр зала, скромно танцуя по его периметру. Все взоры окружающих были направлены только на них и не на кого более. Их завораживающему танцу не мешали даже его громадные крылья, чего он втайне опасался. Напротив , наличие крыльев делало их танец похожим на полет большой красивой бабочки. Он обманул ее опасения насчет лягушачьих лапок, а она в свою очередь подтвердила его уверенность в ее танцевальных возможностях. К разочарованию обоих, музыка закончилась. Раскрасневшиеся и улыбающиеся, они отошли к столам, чтобы передохнуть. Пока все танцевали, кто-то незаметно опять наполнил все фужеры новой порцией живительной влаги. К легким закускам, кажется никто так и не прикоснулся. Следующий танец решили пропустить, чтобы немного передохнуть и отдышаться. Захария взял два фужера, один из которых протянул Ирии. С наслаждением, словно утоляя давнишнюю жажду выпили.
- Вы мне сейчас напомнили Наташу Ростову на новогоднем балу, - едва сдерживая свои чувства, проговорил он.
- Да?! – удивилась она, по-прежнему улыбаясь, но уже немного отойдя от пережитых впечатлений. – Вот уж никогда не ассоциировала себя с этим персонажем.
- Почему?! Мне кажется у вас много общих черт, - удивился он.
- Нет уж, спасибо! – весело улыбаясь, но при этом, отрицательно качая головой, возразила девушка. – Меньше всего в жизни я хотела бы походить на это аморфное создание, похожее на губку, которой все равно какую влагу впитывать и постоянно подстраивающуюся под окружающую ее обстановку. Этакий маленький хамелеончик. Ей ведь по сути все равно у какого огня греться, лишь бы в попу не поддувало…
Захария с нескрываемым удивлением воззрился на свою юную (юную ли?) спутницу. Слегка задумался, припоминая перипетии знаменитого романа, а затем не слишком уверенно кивнул:
- Да. Пожалуй, вы в чем-то правы. Есть в ней что-то не горячее и не холодное, а так… нечто тепленькое.
Теперь уже она с интересом посмотрела в его глаза, что-то решая про себя. Затем кивнула и неожиданно спросила, все также улыбаясь:
- А хотите, я вам скажу, какой вопрос вертится у вас на языке?
- Хочу! – так же неожиданно согласился он на предложение.
- У вас на лбу санспарелем написано: «Сколько же ей лет?»
- Да нет, ну что вы, право… - попробовал он поотнекиваться.
- Так вот, - не слушая его, продолжила она. – Мне три дня назад исполнилось… семьдесят шесть…
- Ой, как замечательно! – радостно выдохнул он, невольно выдавая свое беспокойство по этому поводу.
- А вы чего боялись?! – прямо спросила девушка.
- Я?! – по-еврейски отвечая вопросом на вопрос, желая как-то стушевать момент и перевести его в шутку, но взглянув в глаза ей, решил все же не лукавить. – Я на миг испугался, что вы можете быть намного старше меня, из-за того, что вы так по-взрослому рассудительны.
И они тут же, не сговариваясь, они оба громко засмеялись. В его смехе Ирия сразу уловила нотки облегчения. И вновь зазвучала музыка. На этот раз это был Исаак Шварц со своей «Звездой пленительного счастья». Такой вальс было грех пропускать, и они вновь закружились по залу, целиком растворяясь в музыке, и друг друге. Были и другие танцы в этот вечер, и конечно же среди них не могло не быть «белого». Время летело незаметно. В очередной раз, взглянув на часы, электронное табло которых висело под потолком и показывало время 22.45, Ирия вздохнув, произнесла:
- Я конечно не Ростова, а всего-навсего бедная Золушка, поэтому мне, как и каждой порядочной Золушке, пора вовремя остановить безудержное веселье и вернуться к своим метелкам и поварешкам.
- Но как же… - хотел он ей возразить, но она пресекла на корню его возражения, приставив свой пальчик к его губам в воспрещающем жесте.
- Так надо, - улыбнулась она ему, - иначе карета Золушки превратится в тыкву. А если серьезно, то я обещала родителям к одиннадцати быть дома.
- Тогда можно я вас провожу?!
- Не возбраняется, - хитренько подмигнула она ему.
Как можно незаметнее они постарались ретироваться из зала. Прохлада ночи освежила их лица. «Ромовая баба» подсвеченная изнутри прожекторами разного цвета, на темном фоне окружающей среды, выглядела еще более великолепно, чем днем. Очень хотелось хоть на минутку задержаться возле нее, но время, к сожалению, поджимало, поэтому они быстрым шагом, но держась за руки, проследовали мимо нее к ближайшему телепорту.
- Где вы живете?
- В Простоквашке. В высотке, что на углу Циолковского и Пиленко.
- А-а-а, кажется, знаю. Это напротив Музея Земного Растениеводства?
- Верно. А вы хорошо ориентируетесь в Городе, несмотря на тридцать лет отлучки, - на ходу заметила она.
Подойдя к телепорту, светившемуся ради ночного времени бледно-оранжевым светом они, не разжимая рук, встали в его центр, зажмурившись и рисуя в воображении конечный маршрут путешествия. Уже через мгновенье они оказались в нужном для них месте. Простоквашинский «молодежный» район, в отличие от остального Города не любил спать даже по ночам, поэтому народу на улице было довольно много. До указанной высотки было рукой подать. Они преодолели это расстояние за каких-нибудь полминуты. Подойдя к единственному подъезду небоскреба, остановились.
- Ирия! Я еще раз хочу поблагодарить вас за этот незабываемый вечер, который вы мне подарили. Правда. Я еще никогда не был так счастлив, как сегодня. И еще, знаете?...
- Знаю. Но всему свое время, - обещающе ответила она на его невысказанные слова. – И как мне кажется, у нас его с вами будет еще предостаточно.
Она испытующе посмотрела на него. Он судорожно закивал, на найдя, что ответить. Наконец он спохватился:
- Ирия, запишите мой номер коммуникатора.
- Говорите, я запомню.
- Захария-19.
- Простой номер. Мой будет посложней. Ирия-286. Запомните или вам куда-нибудь записать?
- Запомню. Терранций.
- Что-что? – не поняла девушка.
- Я говорю. Терранций. Это 286-й элемент периодической системы Менделеева. Терранций – Земля. Терра – так иногда мы между собой называем Землю. Разве такое забудешь?!
- А вы еще и химик! – улыбнулась она. При этом она слегка подалась к нему, вставая на цыпочки и вытянув губы для прощального поцелуя, но не завершив, этого ,казалось бы, естественного движения, резко развернулась и быстро застучала каблучками к подъезду. «Почти поцеловала. Какой-никакой, но прогресс» - улыбнулся про себя Захария.

XVII

После того приснопамятного разговора на кухне между Господем и Саваофом, работа закипела буквально на следующий день. Не откладывая дело в долгий ящик, Саваоф направился в деканат с заявкой на создание и монтаж Платформы для проведения в спроектированных условиях эксперимента по направленной эволюции живых организмов. Дабы не возбуждать общественность раньше времени, профессор в заявке не стал уточнять эволюцию каких именно организмов предстояло искусственно простимулировать. В деканате настолько обрадовались этой заявке, что даже не стали обращать своего пристального внимания на такие мелочи. А все дело в том, что кафедра, руководимая Саваофом и так числилась в разряде отстающих по освоению фондов, страдая от их хронической недовыборки.
Господь тоже не сидел, сложа руки. Сунув подмышку мнемокристалл последнего выпуска «Каталога звездных систем» он направился к знакомым в НИИ «Астрон», где изучались все космические объекты, находящиеся в этой части Вселенной. Там, представившись вахтерше, попросил ее вызвать заведующего лабораторией изучавшей планетные системы. Через пару минут он уже попал в медвежьи объятия завлаба Одина:
- Здорово, чертушка! – тискал он Господя в своих лапищах. – Я как чуял, что ты нагрянешь! Что так долго собирался?! Уже неделя прошла с тех пор как ты мне видеофонил, обещая зайти! Это ко мне, - кивнул он вахтерше, увлекая приятеля к себе в лабораторию.
В детстве, играя с пацанами в войнушку, ему из рогатки выбили левый глаз. Несколько лет пришлось ходить со специальной регенерирующей повязкой, пока зрение не восстановится. Зрение восстановилось, а вот привычка щурить глаз осталась навсегда, придавая лицу Одина вечно саркастическое выражение.
Уже сидя в кабинете завлаба на старом и продавленном диване, приятели продолжили начавшуюся беседу.
- Слушай, Берыч, - обратился Господь к хозяину кабинета по отчеству, - тут такое дело, я тебе вкратце уже говорил о нем…
- Да, помню. А что это у тебя подмышкой?! Каталог? Последний выпуск? Выбрось.
- Почему? – недоуменно спросил гость.
- Все эти каталоги к моменту их издания безнадежно устаревают. Обстановка меняется прямо на глазах, мы и сами-то порой не поспеваем за событиями.
- А что же тогда делать?! Как быть?! – явно испуганно пролепетал Господь.
- Помнится, ты спрашивал, имеется ли в зоне прямой видимости планета с уже существующей, но неразвитой жизнью основанной на углеродистых соединениях.
- Да-да. Именно эти планеты меня сейчас интересуют больше всего, - подтвердил он слова приятеля.
- Так вот, - продолжил тот. – Я тут пошарил на досуге, с телеметристами покалякал. Они в один голос утверждают, что такая планета имеется в загашнике. Причем недалеко от нас. В соседнем рукаве нашей Галактики. Расстояние плевое. Всего каких-то пятьсот парсеков. Если хочешь, я даже могу сказать тебе ее шифр в кодификаторе.
При этих словах он встал с дивана и подошел к столу, заваленному какими-то мнемокристаллами, трубочками, палочками, астролябиями и вообще предметами непонятного назначения. Долго копошился среди всего этого, с точки зрения Господя, абсолютно бесполезного хлама и все-таки отыскал маленький – в половину пальца кварцевый кристаллик.
- На! - протянул он его Господю. – Здесь вся информация, что я смог раскопать по этой планете.
- Спасибо, друже, - сказал он Одину, - но это еще не все, что мне от тебя нужно.
- А что еще?! – вскинув брови и прищуривая левый глаз больше чем обычно, спросил он.
- Видишь ли, мне еще нужно организовать туда Луч Прямого Канала.
- Ого! А у тебя не сиротские запросы, как я погляжу! – воскликнул Один. – Зачем, интересно знать?!
- Для подробного исследования на месте, - туманно пояснил Господь.
- Ты, темнила, не юли со мной! Я тебя, скрытника, еще по школе знаю! А ну выкладывай, все как есть! Седалищем чувствую, что ты что-то затеял, тихушник! – пророкотал Один, доставая из висящего на вешалке рабочего халата непочатую пачку сигарет. Распечатав, предложил гостю, но тот, замотав головой, отказался. Щелкнул зажигалкой, закурил, весь обратившись во внимание.
Господю ничего не оставалось, как только посвятить в свои грандиозные планы приятеля, знакомого ему еще со школьной скамьи. Уже через час импровизированная пепельница из под жестянки с надписью «килька в томатном соусе» была доверху наполнена окурками, а в маленьком кабинете дым от выкуренных сигарет стал настолько плотным, что смазывал лица собеседников. Молоденькая лаборантка, невзначай сунувшая нос кабинет смогла только придушенно пискнуть, быстро прикрыв дверь и напрочь забыв о цели своего визита. А хозяин кабинета, утопая в табачном дыме, прохаживался взад и вперед, то и дела натыкаясь на офисную немудрящую мебель, слушал своего гостя. Один был очень увлекающимся (хотел сказать человеком), поэтому его чрезвычайно легко можно было подбить на любую авантюру. Господь знал об этой его черте характера и не стесняясь воспользовался этим в полном объеме.
- Честно скажу, - вещал Один, закуривая очередную сигарету, - именно от тебя я и ждал всегда чего-то подобного. Ты у нас всегда был выдумщиком и мечтателем в отличие от нас грешных. Мы и сами с коллегами не раз обсуждали тему спасения гибнущих миров, находящихся у Порога. Но дальше разговоров, как сам понимаешь, дела не шли, ибо пресловутый закон о невмешательстве в естественный ход развития Вселенной даже помыслить не давал о подобном. А ты вот взял, и сломал устои.
- Еще ничего не взял, и уж тем более не сломал, - поморщился Господь, - а ты бы вот лучше форточку открыл, а то не продохнешь.
- Форточку-то я открою, - осклабился Один, еще сильнее при этом прищуривая левый глаз, - а тебя не продует? Как бы маменька твоя потом меня не заругала!
При упоминании маменьки, Господь опять поморщился. Ему было неприятно, когда кто-нибудь из друзей детства напоминал ему об его тепличном воспитании.
- Ладно, сейчас открою, не морщись. - Сказал завлаб, потягивая на себя фрамугу окна. – Ты мне только вот что скажи. Кто еще в курсе твоей затеи, и с кем из руководства, хотя бы вашего института, это согласовано.
- По совести говоря, - замялся гость, откашливаясь в кулак от очередной порции дыма, - полностью в курсе замысла только мой непосредственный руководитель – заведующий нашей кафедрой, профессор Саваоф.
- Это тот, что на сверчка похож?! Знаю такого. Он как-то делал доклад у нас в институте как раз по проблемам пороговых цивилизаций.
- Да. Он самый, - подтвердил Господь. – Он не только в курсе, но и целиком поддержал мой проект, впрочем, явно пока не афишируя в нем своего участия. Он сейчас как раз, пробивает в деканате финансирование сооружения Платформы. В общем, пока действуем в полулегальном режиме.
- Ну, я так и знал! – хлопнув себя по коленке, воскликнул астроном. – И все-таки я тебе завидую. Завертеть такое дело, никому ничего не сказав, это надо быть авантюристом высшей марки!
- Почему никому?! – слегка обиделся Господь. – К тебе вот пришел. Еще к генетикам надо будет сходить, их заинтересовать. Аспирантов буду привлекать, старшекурсников. Всем дел найдется. Тут ведь главное – начать, а там уж как-нибудь провернется со скрипом…
- Ну, хорошо. Считай, что одного ты уже привлек на свою сторону. Теперь перейдем к конкретике, – доставая очередную пачку сигарет из ящика стола, произнес он. - Создать Прямой Энерго-Информационный Ротонный Луч и канализировать его в точку с четко заданными координатами это дело вполне исполнимое, хоть и требующее кропотливой отладки. Расстояние там не критическое, всего лишь соседний рукав, да и то середина. С этим, я полагаю, трудностей возникнуть не должно. Но мне, сам понимаешь, в одиночку с этим никак не справиться. Для этого придется привлекать сотрудников моей лаборатории. У них ведь тоже и своя работа имеется. Придется вносить изменения в регламент. Энтузиазм энтузиазмом, но это не моя частная лавочка, и у меня тоже есть свое начальство. Нужна официальная заявка на проведение таких работ. Твой наставник может организовать такую заявку в авральном порядке?
- Не знаю, - пожал плечами Господь, - но я сейчас могу спросить у него. Подожди минутку.
Произнеся эти слова, он выпрямился, откинувшись спиной на спинку дивана, чинно сложа руки на коленях и замер в позе сфинкса. Один отвернулся к окну, не мешая сеансу ментальной связи. Постоял минуты две, наблюдая, как осенний ветер треплет оставшуюся на деревьях листву. Затем, услышав шевеленье сзади, обернулся.
- Учитель сказал, что после обеда он вышлет официальный запрос. И еще он сказал, что деканат подписал заявку на монтаж Платформы.
- Отлично! – воскликнул приятель, бодро потирая руки. – Кажется, ты ухитрился родиться под удачной звездой! За мной дело тоже не станет. Сразу после обеда начну формировать команду. Да, кстати, раз уж ты упомянул о Платформе, значит, тебе понадобится не один, а два Луча.
- Да. Пожалуй, что так – согласился гость.
- Где ты собираешься ее располагать?
- Ну-у, - выпятил губу в раздумьях Господь, - скорее всего где-то на полпути к этой планете.
- Это хорошо, - кивнул Один. – На полпути это значит в межрукавьи Галактики. Там как раз звездная разреженность, поэтому ничто не помешает разместить Платформу с полным комфортом. А если Платформа будет сооружена по классу «люкс», то есть, со своим светилом, то на этом можно будет сэкономить в плане энергетики Луча, настраивать аппаратуру гораздо проще, не потребуется постоянно поддерживать Луч, включая его только по мере необходимости. Ну да это, как говорится, уже не твои заботы, а мои. Так что ты там подскажи своему «сверчку», чтобы Платформу заказал с учетом этих требований. А то они подсунут ему в базовой комплектации, так потом не расхлебаемся.
С последним произнесенным словом, Один уловил себя на мысли о том, что уже не отделяет себя от столь грандиозного проекта.
- Да. И вот еще что, - спохватился Один. – Где ты панируешь размещать нашу аппаратуру? Потребуются приличные площади.
- У нас в подвале полно подсобных помещений, которые обживают только пауки. Места много свободного.
- Разговоры пойдут… Ведь незаметно мы ее разместить там не сможем. Слишком много ее будет, да и громоздкая очень.
- А-а-а, - беззаботно отмахнулся Господь, - на первых порах отмолчимся или на крайний случай, отбрешемся. А дальше уж как получится. Или уволят меня к чертовой бабушке, или «победителей не судят». Ты-то возьмешь меня к себе, если что, хотя бы лаборантом?! Только учти, я по вашей части ничего не знаю и не умею!
- Неа, - смеясь, помотал головой завлаб, - не возьму. Ты ведь со своим неуемным характером обязательно захочешь разобраться, что там не так с центром нашей Галактики и почему звезды, образуя такие мощные скопления на ограниченном участке, не валятся в кучу по законам всемирного тяготения и не взрываются. Начнешь расшвыривать их туда-сюда, чтобы избежать Мирового коллапса… И уже тогда нам вдвоем придется искать место работы в каком-нибудь ЖЭКе… дворниками.
- А что, разве существует какая-то опасность коллапсации звездных масс?! – озабоченно спросил Господь. – Я этого не знал… Ну-ка просвети!
- Так! Все! А ну-ка иди отсюда! – притворно замахал на него руками Один. – Язык мой – враг мой!
И тут они оба дружно расхохотались. Они были еще очень молодыми, и как все в их возрасте считали, что любые проблемы, встретившиеся на их пути, вполне решаемы. Оба почувствовали, что колесо со скрипом сделало свой первый оборот, поэтому будущее представлялось им исключительно в розовых красках.
Саваоф тоже не терял времени даром. Переговорив со своим учеником по поводу запроса в «Астрон» он наспех составил и отправил ее по назначению гравипочтой «с уведомлением» на институтском бланке. Сам же, пользуясь тем, что сегодня у него не было лекций, направился в Трест «ДальКосмоСтрой» на встречу с генеральным директором Демиургом. Несмотря на «шапочное» знакомство с руководителем треста, берущее свое начало с участия в совместных форумах, а так же нечастых лекций профессора, когда-то прочитанных в стенах этой серьезной конторы, он вполне себе рассчитывал на успех. К тому же, уверенности ему придавала подписанная от лица декана заявка на строительство Платформы. Глава треста принял знаменитого на весь мир профессора у себя в кабинете незамедлительно, как только тот назвал свое имя секретарю в приемной. Войдя в кабинет, профессор невольно заозирался вокруг. Просторное, но скудно обставленное, на грани аскетизма, помещение явно контрастировало с представлением Саваофа о космических возможностях этой конторы. Коротко, но тепло поприветствовали друг друга.
- Не смотрите так, дружище, - пророкотал директор, уловив недоумение во взгляде посетителя, - только вчера сюда переехали. Еще не обжились на новом месте после ремонта.
Вид хозяина кабинета не понравился профессору. Мешковато сидящий пиджак (видимо его обладатель резко похудел за короткое время), землистый цвет лица, мешки под глазами и сами глаза, красные, как у кролика, все это наводило на мысль о нездоровом образе жизни и о хронической усталости от постоянного недосыпа организма руководителя треста.
И действительно проблем на конец квартала накопилось, как говорится, выше крыши. В созвездии Волос Вероники с недавних пор возникло мощное реликтовое излучение, поэтому появилась настоятельная необходимость в строительстве капитально оборудованного лагеря для наблюдателей этого редкого явления. Галактика Андромеда вдруг ни с того, ни с сего резко увеличила скорость сближения с Млечным Путем, и надо было буквально в авральном порядке сооружать Глобальный Временной Провал на питии их сближения, дабы встретившиеся галактики просто мирно разошлись во времени, не касаясь друг друга. Внезапно «запыхтела» UY Щита, что создавало реальную угрозу ее взрыва. Такой бадабум, грозил «сносом» чуть ли не половине светил в округе на сотни парсек. Из-за этого пришлось отзывать часть рабочих занятых на других объектов и строить отводные энергетические тоннели, для сброса излишне накопленной энергии звезды. А тут еще, как на грех, помимо, уже известной черной дыры «А Стрельца», рядом образовалось еще несколько таких же, правда, размером поменьше. Все говорило о том, что какая-то вновь образовавшаяся Вселенная активно начинает «высасывать» из нашей звездное вещество и пространство. И опять приходится тресту привлекать рабочие силы для «штопанья» черных дыр путем размещения по их краям гравитационных стяжек. Прямо не «ДальКосмоСтрой», а МЧС какое-то. И это еще не считая строительства и обслуживания сотен Платформ, разбросанных там и сям и служащих для геологов, темпорологов, спасателей, пространственников, промышленности, связанной с опасным производством, всяческих экспериментаторов, да и просто жителей Сирении, которым захотелось пожить вдали от родной планеты. И всем нужно, и всем срочно, и всем только дай-дай, а тут конец квартала, полно незавершенки. И постоянные в своей бесконечности комиссии по СтройНадзору с их вечными придирками и угрозами. Вот и этот «старый гриб», как мысленно назвал про себя профессора Демиург, наверняка ведь приволокся за какой-то корыстью. И точно, как в воду глядел…
- А я ведь к вам, уважаемый Демиург, по шкурному делу, - начал Саваоф, потирая руками свои острые старческие колени.
- А к нам по другим поводам и не приходят, - в тон ему ответил директор. Сложив руки на столешнице как примерный ученик. – Слушаю вас.
- Тут, видите ли, такое дело, что заявка у нас к вам. На строительство Платформы.
Демиург от этих слов старика поморщился, как от зубной боли. Он втайне надеялся, что просьба профессора будет носить менее объемный характер.
- Всем нужны Платформы, - с усталой грустью произнес он и кивнул на противоположную стену, где находилась интерактивная карта с масштабированным изображением первоочередных строящихся объектов. – Вы у меня уже сегодня третий, с подобной заявкой. У меня и так конец квартала, и план по сдаче горит.
- Вы меня не поняли, - не стал обращать внимания упрямый старик на робкие потуги директора отвязаться от очередного заказчика. – У меня заявка на сооружение Платформы, подписанная в деканате нашего вуза.
- Голубчик, миленький, это не я, это вы меня не поняли. Я вам на чистом сиренианском языке пытаюсь объяснить, что в обозримом будущем, мы не будем обладать необходимыми мощностями для выполнения заявок непрофильных организаций. У нас конец квартала, а мы все еще не наверстали наше отставание от плана, - уже с какой-то мольбой проговорил трестовец, но профессора, закаленного многолетним общением с хронически неуспевающими студентами не так-то просто было разжалобить минорными нотками в голосе.
- Я хорошо себе представляю вашу загруженность и обеспокоенность сроками выполнения принятых на себя обязательств, - чеканным голосом продолжал неумолимо гнуть свою линию «грибообразный» субъект. – Но я так же хорошо себе представляю и ваши возможности в этом плане.
- Да поймите же вы меня уже, наконец! – уже начиная терять остатки терпения, а потому повышая голос, проговорил Демиург. – Все чем я располагаю в данный момент – это вон секретарша в приемной, которая не сможет для вас ничего соорудить более сложного, чем чашка капучино! И то половину расплещет, пока донесет!
- Не кричите так на меня, уважаемый, - не повышая голоса, ответил профессор. – Я стар, но еще не окончательно оглох. А вот вы – гораздо моложе меня, но выглядите, на мой взгляд, совершенно жутко.
- Извините, профессор. Сорвался. Но и вы должны меня понять…
- Именно потому, что очень хорошо понимая, я и пришел к вам с этой заявкой, а не в Министерство Развития, откуда вам бы просто спустили резолюцию о безусловном исполнении, ничуть не входя в ваше и без того сложное положение. Уж поверьте мне старику, моего авторитета вполне бы хватило, чтобы без особого труда раздобыть подобную резолюцию.
Директору нечем было крыть столь крупный козырь, поэтому он только немо разевал рот, будто рыба, выброшенная на берег и разводил руками. А неумолимый, как бульдозер старик продолжал, меж тем, хитро прищурившись:
- Смежники подводят, как всегда? Комиссии и надзорные инстанции, небось, всю душу вымотали со своими претензиями? Что их не устраивает? Недоделки, выявленный при эксплуатации брак и очковтирательство при подписании актов о сдаче? А тут еще министерство постоянно капает на мозги по поводу хронических отставаний от запланированных графиков, так?
- Вы прямо-таки читаете мои мысли, уважаемый Саваоф! Откуда вам только знакома вся эта терминология? – удивился Демиург.
- Богатый жизненный опыт, голубчик. Ну да, ладно, я не об этом. Знаете, чем я особенно знаменит среди коллег?!
Демиург развел руками и помотал головой, признаваясь, что понятия об этом не имеет.
- Так вот. Я знаменит тем, что за почти пять тысяч лет моего руководства кафедрой я ни единого раза ничего не просил у своего руководства. Это конечно не подвиг, но что-то героическое в этом безусловно присутствует. Поэтому, когда в деканате получили мою просьбу в оказании помощи по оформлению заявки на Платформу, там поняли, что уж если за сорок лет я решился о чем-то просить, то к этому нужно отнестись очень серьезно, что они и сделали, к вящему моему удовлетворению.
- Что, настолько все серьезно? – с ноткой обреченности в голосе спросил директор.
- Да. Не вдаваясь глубоко в детали, скажу, что намечаемый нами эксперимент, в случае успешного завершения, в чем я ни капли не сомневаюсь, способен будет перевернуть все наши взгляды на эволюционные процессы, протекающие во Вселенной. И возможно в какой-то момент спасет нашу цивилизацию от естественного умирания. Да-да, голубчик, - поймав на себе недоуменно вопросительный взгляд хозяина кабинета, подтвердил Саваоф, - все цивилизации рано или поздно оканчивают свой предначертанный Судьбой путь. А я, как и все те, кто участвует так или иначе в эксперименте, этого решительно не желаем. Мы хотим, чтобы наша цивилизация существовала вечно! Слышите? ВЕЧНО! Не правда ли, амбициозно?!
Директор был буквально раздавлен зловещими перспективами, которые могут претвориться в жизнь в случае его отказа от выполнения заявки. Раздавлен, но все еще пытался робко повилять хвостом, в надежде как-то смикшировать ситуацию в свою пользу:
- Но как же смета?! Там уже все сверстано, даже уже на четвертый квартал! Я не имею право вносить в него коррективы. Это будет считаться должностным преступлением!
- Да что вы, в самом деле?! Неужто я ничего не понимаю! Нас вполне устроит включение нашей заявки в график первого квартала будущего года.
Лицо Демиурга при этих словах несколько просветлело, но как оказалось ненадолго.
- Да-да, первого квартала, - подтвердил еще раз профессор, а затем добавил, - но зато в приоритетном порядке и к тому же Платформа должна будет относиться к классу «экстра-люкс».
- Люкс, да еще Экстра?! – выпучил на него глаза Демиург. – Да вы представляете себе, что это вообще такое?!
- От чего же не представлять?! Вполне себе представляю. Не щи лаптем хлебаем.
- Уж лучше бы за печкой! – с пафосом повторил за ним директор. – Но я все же возьму на себя смелость напомнить вам, что сие означает. Люкс, в данном случае означает, сооружение планетообразной Платформы с полным набором химических элементов периодической системы обеспечивающим полную автономизацию всех жизненных процессов для населения около 80 миллиардов особей, на длительную перспективу, включая флору и фауну. А Экстра означает, что вышеозначенная Платформа, после сдачи в эксплуатацию должна уметь в автоматическом режиме увеличивать свои размеры по мере необходимости и пополнять расходуемые в процессе эксплуатации элементы за счет преобразования окружающего пространства. То есть, по сути своей, обладать неким искусственным интеллектом. Это, я вам скажу. Не вшивенький пятизвездочный отельчик на двадцать миллионов отдыхающих, где-нибудь в Гончих Псах, и уж тем более не приусадебный участок в семьсот гектаров.
Лицо профессора при этом несло на себе отпечаток безмятежности. Видимо тому послужило упоминание об отеле и личном садовом участке. Он даже прикрыл глаза, как будто погрузившись в нирвану воспоминаний бурно протекавшей юности. На самом деле все было не так. Сердечко профессора пошаливало, и он всячески старался скрыть это от окружающих, прикрывая глаза, в которых плавала боль. Складывалось впечатление, что он совсем не слышит своего оппонента. Тем неожиданней для того оказались слова, сказанные им негромким голосом:
- Скажите-ка, любезный, а как часто, в последнее время, вам намекали о вашем несоответствии занимаемой должности?
Директор аж поперхнулся от неожиданной наглости слов, непрошенного гостя, и уже хотел ответить ему, что-нибудь в довольно грубом тоне, но не успел, так как сморчок-профессор не повышая тона продолжил:
- Просто я подумал, что в вашем положении сидящего на сковородке неплохо было бы иметь подушку безопасности в виде положительно настроенной к вам прессы. Вы, надеюсь, понимаете, о чем я толкую?
Директор судорожно кивнул. Чувствуя его согласие даже сквозь сомкнутые веки, старик продолжал негромко журчать:
- Наш эксперимент, как я уже говорил, способен будет поднять нашу цивилизацию на несравненно более высокий уровень. И все участвующие в нем, безусловно, будут отмечены на самом, что ни на есть высоком уровне. Даже я, в общем-то, не тщеславный, по сути, и то, с предвкушением смотрю на завтрашний день. Вы же знаете, какую огромную роль играют средства массовой информации в наше время? Конечно же, меня будут спрашивать о том, кто и какую помощь нам оказывал все это время. И я, уж поверьте мне на слово, не премину во всех красках отобразить перед всеми ваш и без того сусальный лик. А так как эксперимент продлится не одно и не два тысячалетия, то ваше имя будет на слуху у общественности на всем протяжении эксперимента. Это ли не защита от завистников и злопыхателей?!
Профессор не ошибся, точно все рассчитав. Кость была брошена умелой рукой. Жучка схватила ее на лету, только челюсти клацнули. Но веревочку, привязанную к кости, профессор не желал выпускать из своих подагрических, но все еще сноровистых пальцев.
- Ну что, договорились?! – спросил Саваоф.
Демиург почесал затылок, якобы в великом раздумье, потому что сразу соглашаться было сродни потери лица, затем как бы с шутливой ленцой ответил:
- Умеете же вы находить нужные аргументы, профессор. Не пойдете ко мне на полставки замом по сдаче объектов?! А то мой зам такой рохля.
- А вы будете за меня читать лекции старшекурсникам?! – со смехом подхватил старик, у которого почему-то вдруг выступила мелкими капельками испарина на лбу.
- Ну, уж нет! Избавьте от такого счастья! – в притворном ужасе воскликнул Демиург. – Ладно. Давайте сделаем так. Вы оставляете заявку. Я включаю ее в число приоритетных, но на четвертый квартал будущего года. Договорились?
Саваоф кивнул с достоинством римского патриция.
- Промежуточную сдачу наметим тоже на конец последней четверти, но уже следующего столетия – раньше никак. Пока сгустим космическое пространство, пока напрессуем планетарное вещество, пока сформируем среду для благоприятного обитания, то, да сё. Окончательную сдачу объекта – еще лет через десять. Ну а акт о недоделках, это уж как водится, в рабочем порядке, - закончил директор, пытаясь хоть в малом выторговать для себя поблажки.
Встали, пожали друг другу руки. Профессор, вполне удовлетворенный исходом дела, на успех которого хоть и рассчитывал, но не ожидал так скоро, направился к выходу. Но на выходе задержался.
-В рамках данного проекта, у меня к вам будет еще одна просьба.
- Какая? – насторожился директор.
- Нельзя ли будет в процессе обустройства платформы, создать условия для флоры и фауны, максимально соответствующие представленным нами образцами?
- Насчет флоры и простейших микроорганизмов – не проблема. А существа с более высокой организацией возникнут сами – на основе общих законов развития. Так что, не беспокойтесь.
На этом и расстались. Выйдя из приемной, почувствовал внезапную слабость в ногах и плюхнулся на один из стульев, стоявших вдоль стен приемной. Быстро нашарил в кармане пузырек с нитроглицерином. Положив таблетку в рот, замер, откинувшись на спинку стула. Тотчас к нему подскочила секретарша, до этого мирно сидевшая на своем рабочем месте:
- Дедушка, вам плохо?! – закудахтала она. – Вызвать неотложку?! Я мигом!
- Нет-нет, дочка, не надо! Просто устал маленько. Набегался с утра, вот ноги и не держат. Сейчас посижу, и все пройдет.
- Может вам водички дать?! – спросила она, склонившись к нему, так что его нос чуть не провалился в большой вырез платья на ее груди. Это зрелище его слегка приободрило, и он уже более окрепшим тоном произнес, катая языком остатки от растворившейся не до конца таблетки:
- Водички, говоришь?! А, давай! Не откажусь.

XVIII

Несмотря на кажущуюся «медвежатость», и свой слегка пиратский вид, Один был очень пунктуален в своих поступках. Не дожидаясь сообщения руководства «Астрона» о поступлении официальной заявки на монтаж оборудования Прямого Луча, он уже ко второй половине дня, сформировал команду из молодых (хотя и сам был молодым) сотрудников своей лаборатории. В ее задачу входил анализ расчета параметров фокусировки и телеметрии будущего гиперпространственного тоннеля между Сиренией и объектом под каталожным шифром 2Р-ЖК89756-3.827х1026-3. Это означало, что объект находится во втором рукаве Млечного Пути, на орбите желтого карлика с присвоенным номером, имеет светимость в 3.827х1026 Вт и является третьим на его орбите. Другого более подходящего названия Земля еще не успела приобрести. А когда руководство подтвердило получение заявки, у него уже бала готова вся необходимая аппаратура для монтажа в обусловленном месте. На доставку, монтаж и расчет топологии ушла еще неделя. Перед первым включением аппаратуры для фокусировки ротонного луча в заданном направлении Один отвел Господя в сторонку и почесывая медвежеобразной пятерней в затылке заговорил немного извиняющимся голосом:
- Тут, дружище такое дело, понимаешь… Как-то сразу я не догадался тебя предупредить, а потом завертелся и стало не досуг…
- Говори, не томи! – вскинулся на него Господь, предчувствуя какую-то грядущую неприятность со стороны приятеля.
- В общем, - собрался с духом Один, - лучик-то наш ротонный не совсем безвредный будет для планеты. Точнее, абсолютно вредный. В общем, короче говоря так, когда мы включив установку начнем пропускать его через сверхтекучий 4He (гелий) появится так называемое вихревое возбуждение его квазичастиц с постоянным линейным ускорением. На начальном этапе скорость будет невелика, но она будет увеличиваться по экспоненте. И хотя масса квазичастиц весьма мала, но на таком расстоянии, разогнавшись до скорости гораздо большей, чем 50 миллионов скоростей света, обязательно повлияет на объект.
- Каким образом?! – с испугом воззрился на него Господь.
- Не знаю, - пожал плечами Один, переходя с почесывания затылка к почесыванию носа, - это все зависит от многих факторов. В частности атмосферы планеты и кончая его ядром. Атмосфера, насколько я в курсе, имеет очень большой процент кислорода, поэтому он пострадает первым. Большая часть его сгорит, особенно когда мы начнем хлестать планету лучами, проводя первоначальную фокусировку. Потом, конечно, все устаканится, и выход кислорода будет происходить в минимальных дозах.
- А что ты там говорил насчет ядра?! – нетерпеливо спросил Господь.
- Там все еще сложнее выглядит, - шмыгнув носом, заявил астроном. – Мы не знаем о ядре планеты ничего. Только луч, достигнув ее, сможет прощупать нутро и рассказать о нем. Может оно каменное, тогда ничего с ним не сделается, а может оно жидко-металлическое, обладающее электромагнитным полем, тогда есть опасение, что оно может изменить свою конфигурацию…
- И?!
- А значит и гравитационные параметры.
- Эх и ничего себе! – воскликнул Господь. – Да из-за этого может измениться вся суть эксперимента! Ты понимаешь, садовая твоя голова, что экспериментировать будет не с чем и не с кем?! Ты же всех там поубиваешь!
- Так-то уж и всех?! – попробовал обидеться он на друга, но по большому счету понимал, что это его собственный недогляд.
- Всё?!
- Что, всё?! – не понял его Один.
- Я имею в виду, что это всё, что ты хотел мне сказать?!
- Н-нет! – просипел устыженный астроном.
- А что еще? – чувствуя, как внутри него все ходит ходуном, воскликнул Господь.
- Ротонный луч, посланный нами к планете, достигнув ее, обязательно отразится, так как имеет слишком малую массу, чтобы пробить ее насквозь и продолжить дальше свой полет. Так вот, отразившись он уже потеряет первоначальные свойства и превратится в так называемый биротон. Таким образом, получатся уже два ротона с противоположно направленными импульсами, которые образуют связанное состояние с орбитальным моментом L=2, энергией связи 0,25 K.
- И что?! Не забивай мне голову своей тарабарщиной! Она и так у меня гудит.
- А то, что отразившись, этот луч захватит с собой все, что можно с ее верхних слоев атмосферы и понесет обратно к нам, как это и положено в соответствие с законом об углах отражения лучей. Правда, мы можем его отклонить в любую сторону, но куда?
- Подожди-подожди! – пробормотал, поморщившись, собеседник. – Ты говоришь, что он будет захватывать все, что попадет в зону его охвата?! Я правильно тебя понял?
- Ну да! – кивнул Один. – Правда, при этом его энергетика значительно ослабнет, но…
- Постой! – перебил его Господь. – А кварки?
- Что кварки?
- Кварки он будет с собой захватывать?!
- Будет конечно. Этих - в первую очередь. Но далеко не все, а только те, что будут витать в верхних слоях, и только их легкие фракции. Тяжелые частицы он не потянет.
- Одинушка, дорогой! Иди сюда! Дай я тебя расцелую, паршивца, эдакого! – закричал Господь, на обалдевшего от такой неожиданности астронома. И не дожидаясь того, сам кинулся к нему обниматься и целоваться.
- Что?! Что случилось-то?! Ты объяснишь или нет?! Сумасшедший! То чуть ли не с кулаками лезет драться, то бросается целоваться взасос! Жениться тебе надо, психопату, а то ты становишься уже опасным для окружающих! – проорал в свою очередь он, утираясь рукавом от слюней буйнопомешанного друга.
- Ты не представляешь, - продолжал верещать тот, немного отступив, - как ты помог сейчас всем нам.
Чуя, что невольно реабилитировался в глазах Господя за несвоевременное предупреждение о побочных эффектах Луча, сделал заинтересованное лицо, ожидая более толкового объяснения своей вспыхнувшей радости.
- А я то все время гадал, как да как переправлять на Платформу, перескочивших с одной эволюционной ветви на другую, а оно вон как все просто решилось.
- И как же?! - все еще не успевая за мыслью приятеля, недоумевал завлаб.
- Элементарно! Поясняю на пальцах, тяжкодумам и дуботолкам! После завершения жизненного цикла, тело испытуемого, путем естественного разложения высвободит заключенные и связанные в нем антропоморфными связями кварки, которые под влиянием объективных физических процессов, естественно будут устремляться к верхним слоям атмосферы и там застревать в силу невозможности самостоятельно преодолеть гравитацию планеты.
- Подожди, торопыга! Ты хочешь сказать, что биротонный луч, отразившийся от верхних слоев атмосферы, невольно подхватит кварки сущности испытуемых и доставит их к нам сюда?!
- Не обязательно сюда. Скажу даже больше. Вообще не сюда! Зачем они нам тут будут нужны?! У нас для них слишком неподходящая агрессивная среда обитания. Ты же сказал, что луч можно отклонить в любую сторону! Так?!
- Ну да.
- Ну вот, ты его и отклонишь в сторону специально смонтированной Платформы. Класса «люкс», как ты мне сам и подсказывал.
- Ну да, - опять, как попугай повторил Один. – Но что тебе это даст, не понимаю?! Ведь кремниевые кварки будут пребывать в мизерном количестве, неся в себе лишь сущность своего субъекта, душу, так сказать. А из одной души полноценное существо не слепишь – материала маловато будет.
- Пустяки! – отмахнулся Господь. – Был бы тоннель, а уж что по нему пустить – поезд, дрезину или струю воды, уже не так принципиально.
- То есть как это не принципиально?! – опять засомневался Один.
- А вот так! Когда отраженный ротонный луч, который ты называешь биротоном, достигнет Платформы, пока еще пустой, без наших преобразованных кварков, мы с той же Платформы, запустим ему навстречу нейтрально заряженные кварки кремния. И пусть они себе потихоньку ползут. А когда в следующий луч уже понесет в себе свою ценную добычу, то неизбежно будет сталкиваться со встречным потоком кварков. Помнишь, мы в детстве лепили снеговиков. Тот же самый принцип. Кварки сущности будут, как снежный ком обрастать нейтральными кварками пущенными им навстречу. В результате, на выходе, или на входе, это как тебе будет угодно назвать, получится точная копия испытуемого объекта, но воссозданная на другой элементной основе.
Вид у Одина был ошарашенный. Он только сейчас начал осознавать всю грандиозность задуманного Господем эксперимента. Сцепив на животе пальцы рук в замок и при этом делая круговые вращательные движения большими пальцами, он что-то соображал. Наконец сообразив, что пауза слишком уж затянулась, изрек:
- Да. Конечно. На Платформе этого кремния хоть жопой ешь. Организовать луч, внутри другого с противоположной направленностью, тоже не ахти какая, проблема. Вроде все сходится.
С интересом всмотрелся в знакомые с детства черты лица друга. Потом расцвел улыбкой и с еще большим прищуром добавил, склонив по-собачьи голову набок:
- Слушай! А ведь ты у нас гений! Непременно надо будет сообщить твоей маменьке, то-то она обрадуется!
- Опоздал, дружище! – без тени юмора в голосе ответил тот. – Она знает об этом с самого моего рождения. Ладно. Давай, не тяни. Чего уж там? Включай свой рубильник.
- А ты не боишься? Последствия могут быть фатальными для животного мира планеты.
- Да знаю. А куда деваться?! Не все же, надеюсь, погибнут. На оставшихся в живых особях и будем делать ставку.
- Ну как скажешь. Мое дело предупредить. Не я отвечаю за проект, - пожал плечами Один и подойдя к пульту начал понемногу двигать рычажок реостата, поднимая напряжение в цепи.
- Да, - чуть слышно отозвался Господь, - кто-то должен будет ответить за все перебитые горшки. И этим кто-то, конечно же, окажусь я.
Через несколько дней Большой Ротонный Энерго-Информационный Луч достиг своей конечной цели и после непродолжительной серии «прощупываний» наконец сфокусировался и зафиксировал свое состояние. Все было готово к телепортации первой партии добровольцев-исследователей, которым вменялось в обязанность провести исследования животного мира с целью выявления наиболее пригодного класса особей для дальнейших экспериментов. Господь сам хотел участвовать в первой экспедиции, но все окружавшие не поддержали его энтузиазма, упирая на то, что руководителю, а это право никто у него не собирался оспаривать, не следует очертя голову лезть в дела подобного рода, и что для этого хватает безумцев помимо его скромной, но очень важной персоны. В экспедицию отобрали девятерых аспирантов с кафедры Саваофа. Молодые сиренианцы, которым до тошноты надоело копаться в музейных экспонатах и без конца вносить поправки, в никого не интересующие каталоги с восторгом восприняли идею эксперимента и с еще большим восторгом засобирались в трудный и опасный путь. Один со своими ребятами все это время почти не вылезали из подвала института, порой даже ночуя возле мерно гудящих установок по излучению. Старик Саваоф проводил один из своих последних инструктажей, когда в подвал спустился Господь, поэтому не обратил на него внимания, а тот, в свою очередь воспользовавшись невниманием шефа подошел к астроному. Поздоровавшись с Одином, спросил:
- Ну как там наш лучик, много беды натворил?!
- Да не то чтобы уж очень, - вдумчиво начал Один и это почему-то сразу не понравилось вошедшему. - Как я и предсказывал, пока он фокусировался и находил себе место, пожег, маленько, атмосферу. Уровень кислорода снизился с 27% до примерно 22%. Увеличилось количество углекислого газа, тоже примерно на эти проценты. Я думаю, что это не фатально. Во всяком случае, это положительно сказалось на местной растительности, активно поглощающей его.
- А что не так?! – сразу раскусил недоговоренность друга Господь.
- С ядром планеты дела обстоят куда серьезнее, чем я мог предположить.
- Что с ним?! – нетерпеливо спросил Господь.
- Как я и предполагал, ядро состоит из тяжелых металлов, находящихся в сильно разогретом состоянии. Почти жидком. Когда мы начали стегать лучами планету, ядро, что естественно для любой жидкости пришло в возбужденное состояние, изменив электромагнитную конфигурацию поля. А вместе с ним и гравитацию.
- Ну, так ты уже предупреждал меня об этом накануне.
- Все так, да не так. На этом мои пророчества и закончились. По моим подсчетам ядро должно было успокоиться еще два дня тому назад.
- А оно что?!
- А оно как взбесилось. Тут видимо сыграл фактор случайности. Частота нашего луча каким-то образом вошло в резонанс с частотой колебательных процессов самого ядра. Учитывая разницу во времени, планету «колбасит» не по-детски уже приличное время. Если по нашему времени прошло пять суток, то там, - он ткнул палец обзорный экран, который пока ничего не транслировал, - прошло без малого два года.
- Я в вашей физике ничего не понимаю. Ты мне на пальцах объясни, как это сказывается на окружающей среде!
- Если на пальцах, то гравитационная постоянная сошла с ума. А значит на поверхности планеты, сила тяжести то увеличивается внезапно, то так же внезапно уменьшается. И мы пока никак не можем вычислить закономерности этого процесса.
- И чем это может грозить живым организмам планеты?!
- Я то почем знаю! – внезапно окрысился Один на вопрошающего. – Кто из нас биолог?! Ты или я?! Вон пойди, спроси у своего наставника, тем более он сам кажется уже идет сюда.
И действительно, окончив один из своих бесконечных инструктажей, профессор заметил присутствие нового лица в подвале и заспешил к нему, чуть согнувшись и широко размахивая руками за спиной, как это всегда делают старики. Поздоровавшись с Господем и кивнув одину, которого уже видел сегодня, без подготовки начал метать громы и молнии в пространство:
- Безобразие! Творится не поймешь что! Приходится заниматься самодеятельностью и откровенной отсебятиной! Единого плана экспедиции нет! Подготовка участников экспедиции, даже теоретическая – ни к черту! Новое снаряжение и экипировка не опробована в полигонных условиях! Все делается в спешке! Когда я подавал список участников на утверждение в деканат, мне стыдно было смотреть декану в глаза! А когда он стал допытываться у меня о конкретных целях экспедиции, мне пришлось лгать и изворачиваться, невнятно бормоча о настоятельной необходимости пополнить экспонатами фонды музея Космопалеонтологии! Последний раз я так лгал, когда воровал рафинад из материной сахарницы!
- Профессор, ну право же, что вы так разволновались?! – начал успокаивать его любимый ученик. Видимо это был их далеко не первый разговор по данной тематике, поэтому голос у Господя был скучным, как у актера, играющего в одну и ту же роль на протяжении десяти лет. Наблюдая эту сцену, Один ехидно ухмылялся. - Не так уж все и страшно, как вам представляется. От того, что мы нигде не фиксировали наши планы по предстоящей экспедиции, вовсе не значит, что их не существует, тем более, мы с вами, и так каждый день обсуждаем ее детали. Шесть из девяти участников занимаются активным экстремальным туризмом и даже имеют какие-то спортивные разряды. При приобретении снаряжения мы с вами активно консультировались у специалистов в этой области. Все вопросы по безопасности я лично урегулировал с Космической Службой Безопасности. Все разрешения получены. Оборудование сертифицировано. Да и Один, в случае возникновения нештатной ситуации обещает вытащить ребят немедленно. Один, скажи же?!
Один ничего не сказал, а только лишь коротко кивнул своей львиной гривой.
- Хорошо-хорошо! Ты уже в который раз меня почти что убедил, - замахал руками на ученика старик. – Кстати, ты приготовил вольеры для животных, которых все-таки придется доставить сюда ради заявленных целей и на случай проверки?!
- Обижаете, учитель! Все уже давно готово, - нисколько при этом не обижаясь, заявил Господь.
- Извините, профессор, - встрял в разговор Один, - а по каким критериям вы собираетесь определять класс живых организмов, пригодных по вашему мнению к эксперименту?! Спрашиваю из чистого любопытства, - пояснил тут же он.
- По принципу приспособляемости к условиям окружающей среды, - выскочил со своим мнением Господь, опасаясь, что профессор оседлает своего любимого конька и лекция затянется до морковкиного заговенья. Старик кивком подтвердил слова ученика.
- Ага! Понятно, - не унимался лохматый пират. – Это, стало быть, у кого зубы острее, когти длиннее, глаз зорче и башка побольше, чтоб значит, мозгов было воробью не на один поклев?!
- Зачем же так примитивно?! – всплеснул ручками как тот самый воробей крылышками, воскликнул уязвленный профессор. – Мы, конечно, обязаны учитывать в полной мере столь немаловажные факторы, но поверьте, голубчик, они являются для нас отнюдь не определяющими. Хотя. По поводу головы вы эээ… скажем так, в некоторой степени и правы. Так как соотношение объема головного мозга ко всей остальной части тела играет свою определенную роль.
Но Господь и тут не преминул вставить свои пять копеек:
- Тут дело даже не в размере головы, а в одновременно задействованных нейронных связях в коре головного мозга. Это является для нас решающим фактором.
Профессор важно кивнул головой. Соглашаясь с мнением ученика. Их оживленную беседу прервал загоревшийся транспарант о предстартовой готовности. Все находившиеся в зале мигом засуетились, занимая места у пультов управления, а виновники этой суеты, облаченные в скафандры высшей защиты, шагнули в шлюзовую камеру, помахав на прощанье руками оставшимся. Зашипела. Продуваемая аргоном шлюзовая камера, загудели на высокой ноте трансформаторы напряжения, подаваемого в основание луча дальнодействия, для придачи объектам нужного ускорения и дойдя, казалось до высшей точки, все разом смолкло. Все. Объекты телепортированы и уже находятся на планете, которой вскоре вместо цифрового шифра будет присвоено имя. Имя, кстати, дали в честь единственной женщины участницы экспедиции. Имя всем понравилось. Гея. Но это уже было потом. После возвращения.
Все интересное закончилось как-то до обиды буднично. Шурх! И все! Никаких тебе торжественно медленных взлетов гигантских звездолетов, ни грохота пламени, с ревом вырывающихся из дюз, ни торжественных речей и плача провожающих. Как будто группа товарищей просто пошла в магазин, стоящий напротив. Это были не совсем приятные издержки высокоразвитой цивилизации, и с этим приходилось мириться всем окружающим. Всем кроме пары дежурных операторов можно было расходиться. Первый плановый видеосеанс был назначен на завтрашнее утро.
Утро принесло довольно противоречивые вести. Планета представляла собой почти правильной формы шар, вращающийся на боку вокруг своего светила и слегка приплюснутый к полюсам. Более двух третей его поверхности занимал океан, богатый разнообразием животного и растительного миров. На всех широтах планеты климат был практически одинаковый – тропический. Богатая кислородом атмосфера придавала растительности расположенной на суше, преимущественно сине-зеленую цветовую гамму и способствовала ее гигантизму. Деревья, кустарники, да и просто трава были поистине гомерических размеров. Не отставали от них в размерах и подавляющее количество животных. Однако наблюдатели доносили, что являются свидетелями необъяснимого массового вымирания крупных и сверхкрупных животных представителей животного мира. Причем, как казалось членам экспедиции, эти животные наиболее подходили по всем критериям приспособляемости к окружающей среде и обладали
достаточно развитым головным мозгом. Прежде всего, это касалось хищников. Но вымирали не только они, но и все травоядные. Буквально на глазах у опешивших от такой неожиданности исследователей. Экспресс-анализ, проведенный на месте, не установил в организмах умерших никаких аномалий. Они не были отравлены или заражены, в их организмах не нашлось избыточной доли радиации. В общем, ничто не указывало на причину столь массового падежа наиболее перспективных с точки зрения экспериментаторов, особей. Вся планета была насыщена очагами разлагающихся туш животных. Ясно было. Что экспедиция явилась свидетелем планетарной катастрофы или на худой конец радикальной смены доминирующего типа живых организмов. Не справившись на мечте с выяснением причин массовой гибели основных типов и видов животных, члены экспедиции решили переправить на Сирению несколько особей из недавно умерших. Два дня все сотрудники кафедры как один засучив рукава трудились в институтской секционной, облепив очередную тушу, словно муравьи гусеницу. Результатом самоотверженного труда стало заключение о причинах массового падежа животных. Как и предполагалось ранее, ею стали спонтанные и скачкообразные изменения гравитации планеты. На это указывали сильно стершиеся кости в суставах даже у молодых особей и изменение формы внутренних органов. Практически мгновенно, ибо, что такое два года для хода эволюции, планета сменила свою биологическую направленность. Теперь по ней бегали и над ней летали сравнительно мелкие, но от того более шустрые особи, гораздо лучше приспособленные к смене тяжести. Пригодного материала для продолжения эксперимента все не находилось. Гравитационные колебания, так потрясшие планету в самом начале, понемногу утихли. Однако ядро все еще оставалось в нестабильном состоянии. Для того чтобы оно находилось в более менее спокойном состоянии отныне требовалось поддерживать его температуру в определенных рамках, что накладывало некоторые неудобства. Ротонный луч, некогда разогревший ядро планеты теперь нельзя было отключать во избежание повторения катаклизма. Пришлось держать луч в работоспособном состоянии на постоянной основе. Обо всем этом Один проинформировал Господя перед тем как отозвать своих ребят домой и передать все бразды правления в не совсем умелые, но порядком натасканные за эти месяцы руки его помощников.
Следующую экспедицию на Гею Господь решил возглавить лично. Этой экспедиции во чтобы это ни стало, нужно было найти тот вид животных с высшей нервной системой, который мог бы впоследствии стать прародителем цивилизации. Блуждая в тропических лесах, Господь с членами возглавляемой им экспедиции не раз встречал мелковатых, с точки зрения сиренианцев, существ отдаленно похожих на себя. Те же руки с пятью пальцами, те же ноги, та же голова не слишком подвижной шее, детородной орган. Смущал, правда, длинный хвост, служащий этим существам в качестве дополнительного хватательно-держательного приспособления, но по большому счету, не мешающего экспериментаторам. Главное, что подкупало в них, так это соотношение размера головы к остальному туловищу, коллективный образ существования и умение пользоваться передними или если хотите верхними лапами для первичной обработки плодов, в большом количестве произрастающих тут же. Решили отловить несколько для более подробного изучения. После некоторого изучения, пришлось забраковать выбранных особей. Обучение простейшим навыкам не пошло дальше развития их естественных инстинктов, а нервная система не отличалась стабильностью. Нужно было искать кого-то похожего, но с более устойчивой психикой и способного к обучению. И такой случай вскоре представился. Однажды, оторвавшись от основной группы исследователей, Господь забрел в самую чащу широколиственного леса. Тут вдруг на небе собрались темные тучи, и начался дождь, который уже через минуту превратился в ливень. Лес хоть и был густой, но вода, стекая с его широких листьев, хлестала нещадно застигнутого врасплох путника. Он юркнул под мощную крону одного из таких деревьев, наивно надеясь переждать там потоки, струящиеся с небес, поэтому не сразу заметил, что с противоположной стороны дерева на куче перепрелых листьев уже кто-то сидел. Природное любопытство исследователя не дало Господю тихо и мирно переждать непогоду, оставаясь на своем месте, и он решил узнать кто же этот сосед невольно разделивший с ним одно убежище. Он без страха обошел дерево. Каково же было его удивление, когда он нос к носу встретился с существом, еще более схожим с типичным сиренианцем чем те, что встречались ему доселе. Существо, ростом примерно с него самого, покрытое рыжей шерстью, с крупной головой, высоким, чистым от волосяного покрова лбом, сидело на корточках и с видом покорной обреченности философа-стоика держало в одной из своих передних лап огромный лист с черенком в качестве импровизированного зонтика. Самым удивительным было то, что существо, не только не испугалось чужака, но похоже даже не удивилось его неожиданному появлению. Ни вид, ни одежда, ни темные очки на глазах, казалось бы ничто не могло его смутить. Окинув печальным взглядом необычайно умных глаз, никем непрошенного гостя, оно так же печально и глубоко вздохнуло и немного подумав, решило подвинуться, освобождая тому нагретое местечко. Господь был не из тех, кого надо было уговаривать, поэтому немедля присоединился к печальному доброхоту. Сел рядом вплотную к нему, вытянув порядком уставшие от многочасовой ходьбы ноги. Плотная и непромокаемая ткань комбинезона уберегала пятую точку исследователя от влаги, которая тут же натекла со всех сторон в образовавшееся углубление от недавнего сидения на этом месте загадочного существа. Чудеса на этом не закончились. Пошарив возле себя другой свободной конечностью, существо нащупало еще один довольно широкий лист и отряхнув его от капель влаги протянуло Господю, чтобы тот тоже смог им хоть как-то накрыться. Растроганный до глубины души этой непосредственностью и добротой, экспериментатор пошарил у себя в кармане, извлекая на свет банан, который сорвал не так давно. Предложил спутнику отведать лакомство. Тот, не чинясь и с достоинством природного аристократа, принял подношение. При помощи крепких белых зубов и одной руки, а это была, несомненно, рука, в чем убедился Господь отмечая противоположно расположенный большой палец, существо быстро очистило банан до половины. Осторожно поднеся ко рту откусило очищенную часть. Затем немного задумалось, и протянула оставшуюся изумленному таким поступком Господю.
- Я назову тебя Лесной Житель, - вслух негромко произнес он.
- Ы-уыхх, - представился тот, ударяя себя в грудь кулаком и складывая губы в смешную трубочку.
- Очень приятно, Господь, - в свою очередь отрекомендовался путешественник, обоими руками осторожно пожимая лапу нового знакомого. – Я буду звать тебя и твоих соплеменников Лесными Жителями, не возражаешь?
Рыжий не стал с ним спорить. В голове тут же раздались настроенные на его волну встревоженные мыслеголоса членов группы, интересующиеся, с кем он там так любезно разговаривает. Еле сдерживая свои восторженные чувства, он вкратце поведал своей команде о неожиданном знакомстве и попросил до особого распоряжения не приближаться к нему, чтобы не спугнуть долгожданный контакт. Члены экспедиции согласились с ним, предупреждая, что разобьют лагерь неподалеку от него. Так они и просидели бок о бок, до самого вечера. Начальник экспедиции рассказывал о трудностях эксперимента, о грандиозности планов на будущее и о надеждах, связанных с их неожиданной встречей. Собеседник был очень внимателен и галантен, ни разу не перебив оратора. Чаще соглашался, кивая головой и ухая, явно одобряя сказанное. Иногда недоумевал, стукая себя по коленкам и заглядывая в глаза Господю, как бы ища в них подтверждение сказанному. И уж совсем редко не соглашался, стукая себя в грудь и хмуря брови. Вечером Лесной Житель или как его назвал Господь Ыуыхх, встал и куда-то засобирался. Господь встал вслед за ним. Слегка переваливаясь с боку на бок, Ыуыхх доковылял на двух ногах до соседнего дерева. Подойдя к нему, сделал приглашающий жест гостю. Тот подошел. Ыуыхх стал карабкаться вверх, держась за низко наклоненные к земле ветви. Взобравшись немного и увидев, что гость стоит в нерешительности внизу, протянул ему свою крепкую руку. При помощи лесного Жителя Господь взобрался с ним едва ли не до середины ствола, где находился незаметный снизу широкий и крепкий гамак, сплетенный из ветвей и листьев умелой в этом деле рукой. И Господь уже не сомневался, чьей именно рукой он был сплетен. Так они и скоротали ночь, качаясь в гамаке между ветвей дерева и согревая друг друга теплом своих тел. Ыуыхх мирно спал, изредка всхрапывая и толкаясь несильно локтями, а Господь не сомкнул глаз, но не потому что с детства боялся высоты, а потому, что думал о том, как же удачно сложился этот дождливый день на чужой планете. И еще о том, как хорошо, что, наконец, нашлось существо, которое было, несомненно, достойно того, чтобы цивилизоваться самому, цивилизовать эту планету, а затем, презрев все прежние законы эволюции, вовремя перескочить на ее другую ветвь и не дать угаснуть жизни во Вселенной, на своем примере доказывая правильность выбранного пути. А заодно и помочь одному скромному доценту в защите докторской диссертации, радуя тем самым любимую матушку. Дело оставалось за малым. Необходимо было снять биоэнергетические параметры излучения Лесного Жителя и использовав их в качестве маркера попытаться найти как можно больше особей именно этого вида животных на всей поверхности планеты.
Утром, чуть свет, Ыуыхх повел нового друга знакомиться со своей многочисленной родней.
Результатом работы этой экспедиции стало обнаружение в разных уголках Геи представителей данного гоминоидного типа полуразумных животных.

XIX

Настало время обращаться за помощью к генетику Яхве. Как и Господь с Одином он принадлежал к тому поколению молодых ученых, которым решение любых проблем всегда кажется задачей более простой, чем переход проезжей части в неположенном месте. Генетик был примерно одного роста с Господем, но несмотря на молодость, слегка тучноватым, что, впрочем нисколько не мешало ему быстро передвигаться по своему кабинету, встречая своего гостя. Хитренькие глазки его, смотрели весело и в тоже время проницательно.
- Помнится мне, - начал Господь без лишних вступлений, - ты как-то хвастался, что запросто сможешь вживить искусственный ген в структуру любого живого организма.
- А что? - спросил Яхве. - Разве ты не знаешь, что в нашем институте уже давно расшифровали геномы наиболее распространенных живых организмов, обитающих в нашем рукаве Галактики?
- Я знаю, что у вас велись в этом направлении интенсивные исследования. А среди них есть расшифрованные геномы биологических организмов на углеродистой основе?
- А почему бы и нет, если это самый распространенный тип живых организмов?
- Ну что у тебя за манера такая, отвечать вопросом на вопрос? – поморщился Господь.
- И что в этом такого, хочу я знать?! – опять спросил Яхве с лукавинкой в голосе. – Ты врываешься к бедному Яхве, хватаешь его за тока что отутюженные заботливой мамочкой лацканы еще почти нового пиджака. Затем брызжа на меня слюной, устраиваешь форменный допрос с пристрастием, а я при этом не имею права даже ни о чем спросить?!
- Ладно, - отмахнулся от него Господь, - кончай свой словесный понос. Ты лучше скажи, возьметесь сконструировать и внедрить ген с заданными параметрами в организм предоставленный мной?
- Господь, ты меня знаешь не первое столетие, - произнес он уже серьезным голосом и дождавшись утвердительного кивка головы, продолжил, - разве я похож на того с кем можно играть в темную?! Или ты мне объясняешь подлинную суть твоей просьбы, или мы с тобой не встречались!
Господь тяжко вздохнул. Опять приходилось объяснять суть и мотивы своего неординарного поступка. Со всеми предисловиями и отступлениями рассказ занял почти целый час. На протяжении всего этого времени, собеседник ни разу не перебил рассказчика, чинно сидя и сложа руки на коленях. После изложения, Яхве помолчал еще минутку, а затем скорчил непонимающее лицо:
- Таки я не понял, ты, что же решил вывести новую цивилизацию при помощи изменения его генотипа?
- Нет. Не новую цивилизацию, а дать шанс всем цивилизациям, основанным на отличной от нашей молекулярной структуры, выжить, путем переформатирования их собственной, заодно «почистив» их от накопившегося негатива.
- То есть от негатива?! Что ты подразумеваешь под этим? – не понял генетик.
- Объясняю еще раз, тем до кого не дошло с первого раза, - глубоко вздохнув, начал гость. – Ты знаешь, что жизнь в Галактике, а значит, путем экстраполирования умозаключений, и во всей Вселенной, в большинстве своем представлена живыми организмами основанными на углеродной основе. Так? Так! Ты признаешь, что углеродистые соединения на порядки превосходят по своему разнообразию наши, основанные на радиоактивном нуклоне кремния. Мы, если хочешь знать, уникумы во Вселенной, скажу больше, ее болезнь. В этом наша слабость и одновременно сила. Слабость заключается в ограниченном спектре распространения, а сила отсутствии внутривидовой конкуренции. Мы существуем в тепличных условиях, если можно так сказать. В то время как многообразие углеродных форм развития, обрекает их, априори, на бесконечную конкуренцию этих видов между собой. Эта конкуренция закрепляется на генетическом уровне. А в конкуренции, как ты догадываешься, все методы хороши. Отсюда все их пороки: воинственность, зависть, ложь, клептомания и прочие грехи, которых мы даже и представить себе не можем, потому что у нас нет для них никакой основы. Вот поэтому, ни одна из подобных цивилизаций, подойдя к определенному порогу развития, не может его переступить, ибо внутренняя борьба захлестывает их. Прибавь сюда краткость жизненного цикла углеродных существ, что тоже отражается на них пагубным образом, так как требует от них агрессивного экспансионизма. Иными словами, они стараются уничтожить всех конкурентов до момента своей естественной гибели. Они обречены убивать себя, не подойдя, даже близко к следующему витку развития. Понял? – выдохнул он после произнесения столь продолжительной речи.
- Это-то я понял. Я не понял другого…
- Чего?
- Я не понял, зачем тебе все это надо?! Зачем нам все это надо?! Что мы будем иметь от того, что своими руками создадим себе конкурентов?!
- Ты, конечно, можешь мне верить или нет, но абсолютно откровенен перед тобой. Мне порядком уже надоело беспрестанно вносить изменения в каталоги планетных систем, где имеется углеродная жизнь. Надоело без конца вычеркивать очередного несостоявшегося кандидата в нашу семью цивилизаций. Я хочу их спасти. А что до конкуренции… - сделал Господь паузу и хитренько прищурился, - то могу тебя успокоить. Даже если у нас все получится, то все равно их отставание от нас будет составлять сотни тысяч лет. За это время мы уйдем еще дальше. И потом, здоровая конкуренция и нам не помешает. Даст нам новый толчок. Может быть даже мы и почерпнем новые знания в процессе общения с ними…
- Ага. Таки я правильно тебя понял, что ты собираешься стать для них богом? – с недоумением спросил он.
- Ты второй, кто интересуется этим у меня. Нет. Не собираюсь. По крайней мере, не претендую на это звание единолично. Если желаешь, то можешь присоединиться к маленькому сообществу богов. Еще есть вопросы?
- Да. Объясни мне на пальцах метод перехода от углеродной жизни к кремниевой. Только вкратце, если можно.
- Хорошо. Попробую, - откашлялся Господь и продолжил. – Углерод, как ты знаешь из школьного курса, обладает двумя электронными орбитами. Кремний же имеет три орбиты электронов, где на его внешней оболочке располагаются четыре электрона. Для того, чтобы превратить углерод в кремний, в атом углерода надо ввести новые электроны, тогда как старые электроны должны перейти на новую орбиту. Наш ротонный тоннель, созданный коллегой Одином со товарищи, производит определенную вибрацию электромагнитных полей планеты, которую мы назвали Геей. Новые электроны будут втекать в атомы из этих вибрирующих электромагнитных полей. Если входящие в Гею ротоны продолжат повышать вибрацию, то будет достигнута “критическая масса”, и электромагнитные поля обретут достаточную силу для введения электронов в атом, перемещая уже находящиеся там электроны на новую орбиту. Как-то так, вкратце.
- А как будет это выглядеть на практике? Я имею в виду, как ты себе представляешь механизм кристаллизации тел «переселенцев»?
- Очень просто. Основанные на углероде жизненные формы поглощают кислород и выделяют двуокись углерода ( то есть, C + O2 = CO2).Это ты знаешь. Жизненные формы, основанные на кремнии, поглощают кислород и выделяют (в этом случае излучают) двуокись кремния (то есть, Si + O2 = SiO2). Это ты тоже знаешь. Конечный продукт SiO2 – это чистый кристалл, типа кварца. Кремний, будучи полупроводником, и кварц, будучи естественным передатчиком, способны принимать и излучать разные электромагнитные частоты. Надеюсь, что и это ты не забыл со школьной скамьи. А так как кремниевое тело света продолжает наращивать вибрацию, открываясь большему количеству посылаемой нашим ротонным лучом энергии, то оно начинает светиться, преломлять и отражать свет. Светящееся поле (аура) вокруг него становится высоко заряженным, создавая мини вихри или спираль, состоящие из кварков. Физики называют это пространственно-временным тоннелем в гипотетической модели Вселенной. Так вот, этот тоннель, с двухсторонним движением и будет являться проходом от них к нам и обратно, попутно «обрастая» кремниевой плотью, из кремниевых частиц, посланных внутри этого же луча им навстречу. Ну, теперь понятно?!
-Ээээ…
- Всю душу ты из меня вытряс своими простыми вопросами! Говори, берешься или нет?!
- Но позволь еще один вопрос?
- Ну?!
- ДНК основанная на углероде не имеет почти ничего общего с нашей ДНК. Как ты собираешься сопрягать эти вещи?
- Никак! – огрызнулся Господь. – Во-первых, не нужно сопрягать именно с нашей, очень редкой во Вселенной ДНК, основанной на одном из радиоактивных изотопов кремния. Будет достаточно чего-нибудь, попроще. Обычный кремень, например. Во-вторых, это уже не твоя забота. Твоя забота заключается в изменении углеродной ДНК и закрепление полученного результата в последующих поколениях. А всю наследственную информацию отлично могут перенести и кварки. Так берешься, или нет, мозгоклюй?!
- Ну, зачем сразу обзываться?! – деланно возмутился Яхве. – Я же ведь не отказал!
- Тогда какого дьявола, тебе еще от меня надобно!? – вконец теряя остатки терпения, взвился Господь.
- Ша, парниша! Осторожней на поворотах! А надо мне от тебя, - тут он замолчал, прикрывая глаза, а затем начал перечислять, загибая пальцы, - во-первых, две особи противоположного пола…
- Зачем две? – тут же перебил его Господь.
- А затем! Это у нас кремневых ДНК между полами почти не имеет отличий, а у них эти отличия носят существенный характер. Так что, придется конструировать не один, а два гена. И вообще, не перебивай меня! Я же внимательно слушал твою ахинею!
- Все-все, молчу!
- Во-вторых, - продолжил Яхве, - какими характеристиками должен обладать внедряемый ген? Я имею в виду, за какую область жизнедеятельности он должен отвечать? И, в-третьих, просто так его нельзя вставить туда. Можно только им заменить какой-то уже из имеющихся. Какой ген, по-твоему, мы можем «отключить»?
- Для меня не является принципиальным вопрос о том, каким из генов можно будет пожертвовать. Лишь бы это не сказалось на интеллектуальных способностях «реципиента», а так же не повредило его основным физическим параметрам. Найди какой-нибудь из рудиментарных и «отключи».
- Типа копчика?
- Да. Примерно. Что же касается предъявляемых к нему требований, то они не слишком велики, так что конструирование мне представляется не особо сложным.
- Что ты понимаешь в конструировании? – фыркнул Яхве. – Так какие требования?
- Он должен отвечать за совесть.
- Чего-чего?! – вытаращился он на Господя.
- За совесть. А тебе неизвестно это понятие?!
- Ээээ… проясни этот момент.
- А что тут непонятного?! Загляни в словарь, если не знаешь, что это такое. А если тебе срочно надо, то поясню. Совесть – это закрепленное на подкорковом сознании головного мозга табу на совершение определенных поступков противоречащих интересам общества и морали. Постулаты вроде, не убий, не укради и так далее по списку. Чем список длиннее, тем оно, конечно, лучше, но все же не стоит перебарщивать. Когда-нибудь этот ген проявился бы и без нашего участия, но мне не хочется сидеть и ждать естественного хода эволюции, да к тому же он может принять слишком уж экзотические формы. Так что, лучше всего сразу держать руку на пульсе. Ну и, конечно, искусственному гену доверия больше.
- А можно в постулат «не укради» внести несколько поправок?! – ехидно поинтересовался Яхве у гостя.
- Я тебе внесу! – погрозил ему кулаком Господь. – А и вот еще, чуть не забыл! Не делай этот ген доминантным, пожалуйста.
- Не учи ученого! – буркнул Яхве. – Не за печкой уродился, понимаю, что к чему. Когда доставишь образцы ДНК?
- Держи, - ответил тот, вынимая из внутреннего кармана пиджака плоскую пластиковую коробочку. – Тут еще видеоматериалы по последней экспедиции, чтобы ты имел представление о той глине, из которой мы собираемся лепить цивилизацию. Когда можно будет ждать первых результатов?
- Недели через две, - почесывая переносицу, ответил генетик.
- Хорошо.
- Ты, вот еще что, - остановил он собравшегося уже уходить Господя, - напиши заявку на имя моего руководства, о проведении исследований, предоставленных образцов ДНК и моделирования на их основе искусственного гена некритично влияющего на общее развитие живого организма.
- Заметано. Еще что-нибудь?
- Да! – Яхве слегка порозовел ликом, как девственница, впервые увидевшая «крутое» немецкое порно. – Ты ведь по результатам экспериментов, наверняка бросишься кропать диссертацию…
- Ну и? – вскинул брови Господь.
- Не мог бы ты меня упомянуть в качестве соавтора?! Я ведь тоже пишу. И мне, до зарезу, нужны и лишние публикации и соавторство. Сам понимаешь…
- Понимаю. Ладно. Упомяну, - и уже от самой двери обернувшись, произнес, как бы, между прочим. – Знаешь, в чем заключается основная ирония нашего с тобой разговора? В том, что разрабатывать ген, отвечающий за совесть, мне приходится просить такого бессовестного типуса, как ты!
- На том и стоим! – весело и беззаботно засмеялся Яхве.
Подхватив его смех и хорошее настроение, Господь вышел из помещения.
Через две недели ген с заявленными характеристиками был готов. Когда Господь зашел к Яхве за результатами, то первое о чем он спросил было:
- На место какого гена ты вставил свой?
- Как это, какого?! – удивился Яхве. – Как и договаривались на место того, который отвечал за функционирование хвоста!
- Может зря ты это сделал? – с сомнением проговорил Господь. – Все-таки в той лесистой местности хвост имел важную функцию по хватанию и удержанию. Некое подобие дополнительной руки.
- Ерунда! – воскликнул генетик. – Ты ничего не понимаешь в этом. Я вообще удивляюсь, как при таких провалах в знаниях ты ухитрился защититься. Мы тут все просчитали на компьютере. Сделав хвост рудиментом, мы выпрямили твоим мартышкам спину, потому что, если раньше им для того, чтобы разглядеть сородича на расстоянии, достаточно было поднять глаза и увидеть задранный к небу хвост, то теперь для этого надо встать на задние конечности. А подняв эту макаку на задние конечности, мы освободили ей руки для созидательного труда. Понял, голова твоя еловая?!
Господь, несмотря на не совсем приятные эпитеты в свой адрес с куда большим уважением посмотрел на своего приятеля, чем раньше.
Теперь требовалось только внедрить сконструированный ген в самцовую половую клетку и в яйцеклетку самки. И ждать результата. Тестирование длилось несколько лет и на разных площадках ради чистоты эксперимента. И к неописуемой радости экспериментаторов, опыт удался на славу. Первым проявлением эффективности гена стало возникновение чувства стыдливости, как у подопытных самцов, так и у самок. Оно проявилось, прежде всего, в желании прикрыть как интимные части тела, так и те участки, которые не были покрыты слишком обильной растительностью. Это дало еще один неожиданный эффект – особи стали реже заболевать простудой от переохлаждения во время сезонных дождей. Понизилась смертность. Ген начал запускать в работу и другие механизмы влияния. Самки стали еще лучше заботиться о потомстве, а самцы, доселе практически не принимавшие в этом деле активного участия, стали проявлять отцовские чувства гораздо интенсивней. Стали проявлять заботу и о старшем поколении. Если раньше уважение проявлялось только к физической силе, то теперь уважением стали пользоваться старики, обладавшие знанием и опытом прожитых лет. Это в свою очередь привело к появлению хоть и примитивных, но все же орудий труда. Если раньше в кровавых стычках между родами (еще пока не племенами) нередко доходило дело до смертоубийства, то теперь, вояки старались не столько убить соперника, сколько взять его самого и его родичей в плен (не хочется говорить слово «рабство»). Все, уже достаточно многочисленные участники эксперимента понимали, что подобное совершилось бы и без их деятельного участия, но с инновациями, которые они привнесли с собой, процесс гораздо ускорился и принял лавинообразную форму. Эволюция сокращала свой путь с миллионов лет до десятков тысяч. И это только по меркам Геи. А по меркам Сирении с начала эксперимента прошло всего-то сто семьдесят лет. Однако дел было еще непочатый край. Платформа уже давно была готова и Демиург уже не единожды высказывал свое недовольство тем, что де сначала торопили со строительством, а теперь не спешат с принятием в эксплуатацию. Его, конечно, можно было понять. Слава, обещанная ему Саваофом, пока не спешила приходить. Но если озабоченности директора треста Саваоф с Господем еще как-то могли понять, то вот с пониманием у коллег получалось как-то коряво. Как ни держали в секрете основные участники сути своего эксперимента, слухи о нем до сих пор циркулирующие шепотом стали уже во весь голос обсуждаться не только внутри кафедры, но и далеко за ее пределами. Тут и там стали раздаваться голоса о том, что доцент кафедры Морфологии Биологических Структур Господь, работает над диссертацией «Направленная эволюция углеродосодержащих структур на примере высших приматов». Такого потрясения кафедра не испытывала уже много миллионов лет. Это было не просто потрясение, это было потрясение Основ. Уважая до сих пор непререкаемый авторитет Саваофа, коллеги только перемигивались да пожимали плечами за спиной маститого старца. Встречаясь же с Господем в коридорах института, откровенно спорили с ним по поводу тупиковости исследований в данной области, ибо всем с пеленок известно, что развитие цивилизаций на основе углеродистых соединений невозможно. И все потуги это исправить являются ни чем иным как ненаучным мировоззрением. Это было бы еще ничего. К разговорам подобного рода Господь уже давно привык. Но попадались и откровенные хамы, которые при встрече с ним крутили пальцем у виска прямо перед его носом и ухмыляясь вопрошали долго ли еще ждать появления сверх цивилизации тараканов, выпавших из воспаленного мозга любимчика Саваофа, растерявшего от старости остатки разума. Всему когда-то приходит конец. Пришел он и терпению Господя, до сих пор отличавшегося крайним флегматизмом характера. Вот с таким насмешником и повстречался однажды Господь в институтской раздевалке. Насмешки в свой адрес, он бы как обычно пропустил мимо ушей, но тот явно нарывался, заглазно понося всячески его любимого учителя и руководителя. Резко развернувшись к зоилу, он схватил того за грудки и прижимая спиной к стене два раза легонько приложил его затылком к холодному мрамору облицовки со словами:
- Слышишь, ты, тупиковая ветвь цивилизации! Старик за свои пятнадцать тысяч лет написал тысячи трудов, вырастил тысячи специалистов и открыл свою школу! И тебя недоносок вырастил в том числе! Ему своей славы хватило бы до конца дней почивать на лаврах, ничего больше не делая! А он рискнул репутацией и взялся за новое и неподъемное! Для тебя неподъемное, амеба! А что сделал ты за свои три тысячи?! Отрастил нюхало, чтобы искать вкусное, да едало, чтобы это вкусное жрать и брюхало куда вкусное складывать!
- Это безобразие! Граждане помогите, на меня напал буйно помешанный! – верещал он, ужом пытаясь вывернуться из своего положения. – Я буду жаловаться в комиссию по этике! Это вам так не сойдет с рук! Я дойду до ректора!
- Да хоть до министра высшего образования! – подначил его Господь, не выпуская из своих рук. – Иди, жалуйся, куда и кому хочешь! Твои таланты только этим и ограничиваются! А только запомни, если я еще хоть раз встречу здесь твою мерзкую физиономию я вышибу все твои зубенки и вобью тебе их в твою же глотку, чтобы ты ими больше не скалился по углам за спинами! Вали давай! А я пойду в туалет мыть руки с хлоркой, потому что мама с детства меня учила мыть руки после того, как испачкаешься в кошачьем дерьме, играя в песочнице! – с этими словами он отклеил от стены вопящего зубоскала и развернув его задом к себе, резким движением колена пониже спины, придал необходимое для полета ускорение. Пушечным ядром, вереща на всю округу, тот вылетел из раздевалки. И что характерно, никто не сделал даже малейшей попытки помочь ему или хотя бы поддержать. Все присутствующие, видя летящего на них и вопящего коллегу, только шарахнулись от него в разные стороны, как от прокаженного. У каждого, хоть раз в жизни, но наступают минуты триумфа. Кажется, именно в эти мгновенья триумф коснулся чела Господя. Он одержал победу. Возможно первую настоящую победу в своей жизни.
Невольным свидетелем разыгравшейся безобразной сцены стали не только немногие из находящихся в этот момент в раздевалке научных сотрудников, но и сам Саваов.
- Спасибо, голубчик! – произнес тихо он, подавая Господю его фетровую шляпу, слетевшую у него с головы и упавшую на пол в пылу неожиданной дискуссии. – У меня, признаться, самого чесались руки разобраться с этим… Гм. Ну, вы сами понимаете кем. Но возраст, но репутация… А вот вам, как бы этот инцидент не вылез боком…
- Пустяки, профессор! – беззаботно ответил тот, принимая шляпу. – Зато душу отвел! Вы не поверите, мне даже как-то легче стало! Будто, груз какой свалился с плеч!
- Груз, говорите? – прищурился Саваоф. – Вот насчет груза давайте-ка и поговорим.
- А что такое? – настороженно воззрился на старика ученик.
- У вас первой пары сегодня нет, насколько я знаю? Вы в подвал? Тогда я с вами. Там и поговорим, - и с этими словами он потащил своего ученика за рукав по ступенькам вниз.
Спустившись в подвал, они прошли в свой любимый закуток, где обычно проводились оперативные совещания экспериментаторов и сели за маленький стол, едва не упершись головами друг в друга, как матерые заговорщики. Понизив голос, чтобы не мешать своими разговорами дежурным операторам он начал издалека:
- Мы с вами, коллега, проделали большую работу: нашли подходящую планету, отобрали в разных ее концах пригодных для эксперимента особей, внедрили нужный нам ген, чем весьма подстегнули эволюционный процесс, получили Платформу для их дальнейшей переправы. Так?
- Так, - согласился ученик, пока еще не понимая, куда заведет их мысль профессора.
- Мы сократили время эволюции в сотни раз. Надо признаться, что вы чрезвычайно удачно выбрали катализатор для этого процесса. Перед нами уже не стаи обезьян, а вполне состоявшиеся люди, как мы с вами. Несмотря на все многообразие жизненных форм во Вселенной, его Величество Рациональность подводит общий знаменатель под их множественностью. Именно поэтому, несмотря, на наше с ними внутренние различия, внешне, мы абсолютно похожи. Они уже начали строить вполне себе приличные поселения.
- Вы имеете в виду ту деревушку в местечке Кроманье? – перебил его Господь.
- Да. И ее тоже. А вместе с ней и дюжину других поселений. Ну, так вот, не за горами то время, когда мы сможем приступить к основной фазе эксперимента, а именно, к открытию тоннеля для переселения их сущностей.
- А не рановато ли об этом? Моральные качества их пока еще очень далеки от совершенства, даже у самых ярких их представителей, - усомнился Господь. – Боюсь, что конечный выход пригодных особей будет крайне невелик, даже без необходимой взыскательности.
- Вы абсолютно правы, мой друг. Конечно, на данном этапе, им еще рановато думать о вознаграждении за правильное поведение. Но этот момент не за горами. Они очень быстро всему учатся. Эти хитрецы, каким-то непостижимым мне образом прознали, что если настроить свои мысли и переживания на определенную частоту и попросить небеса о чем-то весьма важном для них, то в некоторых случаях их мысленные просьбы доходят до адресата и оттуда начинают сыпаться вкусняшки. А если просьба является коллективной, то и вовсе отказу не будет ни в чем.
Господь после этих слов слегка зарумянился и опустил глаза в пол:
- Простите учитель, я наверно где-то неправильно поступил. Но у меня не было сил отказать им. Тем более просьбы были сугубо важными для их жизни.
- Я так и думал,- всплеснул сухонькими ручками старик. – Ваша мягкотелость стала толчком к зачаткам религии. Или вы действительно вознамерились стать для них богом?!
- Да нет, что вы, учитель! И в мыслях не было, - опять стушевался Господь.
- Я тут на досуге подумал, а почему бы и нет?! – пожевал в задумчивости губами Саваоф. – Им это не повредит. По крайней мере они будут знать, что есть кто-то, кто поощрит, а при случае и накажет. А вот вам повредить может. Ну да вы и сами догадываетесь, куда это может вас завести.
Господь молча кивнул, опять соглашаясь.
- Тут ведь главное не возомнить себя всевышним и непогрешимым. Не перегнуть, так сказать, палку, а то она распрямится, и в один прекрасный момент больно треснет вас в самый лоб своим махровым атеизмом. Ну да ладно. К этому вопросу мы еще вернемся, и я думаю, что еще не один раз. Однако позвал я вас сюда вовсе не за этим.
- Да. Я слушаю вас внимательно, учитель.
- Мне кажется, мы с вами не предусмотрели очень важной детали, - проговорил профессор сложа руки на груди и выдерживая паузу, после чего продолжил. – Наш с вами недочет заключается в том, что мы не разработали конечного плана по переселению.
- То есть как?! А Платформа? Там же уже все готово и дожидается первых колонистов почти семьдесят лет!
- Что там готово?! Флора и фауна? И вы считаете, что этого достаточно? – спросил Саваоф.
- А разве нет? – в свою очередь поинтересовался Господь.
- Конечно, нет! Через десяток другой лет, а по времени Геи – через двадцать-тридцать тысяч лет, первые переселенцы начнут прибывать на Платформу. Находясь в состоянии перманентного шока от только что случившейся с ними кончины, переноса по тоннелю, а так же радикальных внутренних изменений организма, что они увидят? Кто их встретит?
- Светлый новый мир, - проблеял нерешительно Господь.
- Све-етлый, но-овый! – растягивая слова, передразнил его профессор. – Светлая голая задница их встретит, вот кто! Люди, из привычной для них обстановки, попадут в новый неведомый им мир, абсолютно голыми, в прямом смысле этого слова! Ни срам прикрыть, ни огня развести!
- Что вы учитель предлагаете? – почесал Господь в затылке. – Нам с вами их встретить? Я, в принципе, непротив.
- Спасибо за проявленную принципиальность! – шутовски поклонился профессор своему любимцу. – Нет. Раз уж мы взялись за это дело, то ни в коем случае нельзя понижать градус цивилизованности на новом месте обитания. Следовательно, их должна встретить цивилизация, по крайней мере на таком же уровне, но с поправками.
- Как цивилизацию?! Еще одну?! Батюшки, да где же мы ее возьмем?! Это же не бабушкины пирожки вынуть из печки! – запричитал ученик, беспомощно разводя руками.
- А мы ее закажем! – хитренько прижмурился старикан.
- Заказать цивилизацию?! Шутить изволите? У кого?
- В Проектном Бюро «Космической Робототехники», - победно глядя на ученика, сообщил Саваоф.
- И как вы себе это мыслите? – осторожно поинтересовался Господь.
- Очень просто. Мы заказываем партию антропоморфных роботов, перебрасываем их на Платформу, а там они начинают понемногу преобразовывать девственный мир в цивилизацию, стоящую на одну ступеньку выше той, откуда прибудут наши колонисты. Время у нас есть пока. Думаю, за пару десятков лет управимся.
- А дальше?
- Что дальше?! – не понял профессор.
- Ну, я имею в виду, что они будут делать дальше?
- Ничего. Жить будут. Вместе.
- Как это, вместе?! Люди и роботы? Но зачем?
- Ты был на последней выставке «РоботПрома»? – спросил профессор, переходя на «ты». Он всегда так делал, когда волновался. - Нет? А зря. Я вот не поленился и сходил. Наука, дорогой мой, не стоит на месте. Последние из образцов, представленных на ней, абсолютно не отличаются от сиренийцев. Скажу даже больше, они являются абсолютными нашими копиями. Разность заключается только в происхождении. Нас с тобой зачали, а их создали.
- И только?! – вытаращился Господь, не совсем веря.
- Ну, еще там было ма-а-аленькое отличие.
- Какое?
- В них, как и положено, имеется закладка о соблюдении первого закона робототехники. На всякий пожарный. И в отличие от нас, очень благовоспитанные и добродетельные.
- Эээ… вы все-таки меня извините профессор, но я никак не могу взять в толк, зачем они все-таки нам нужны. Ну, создадут они некую инфраструктуру, и пусть уматывают на все четыре стороны. Чистоту эксперимента только испортят.
- Не понял?! – вскинул на него брови Саваоф. – Ты что, хочешь заниматься чистым экспериментаторством с целью защитить диссертацию, или все же попытаешься спасти хотя бы один из углеродных миров?
- Я… мы ставим эксперимент ради спасения. Моделируем ситуацию, - огрызнулся он на своего учителя.
- Ну-ну.
- И все-таки, профессор, поясните бестолковому…
- Во-во, это ты правильно подметил сынок, - обрадовался бестолковости ученика тот и неожиданно спросил, - чем отличается алмаз от бриллианта?
- Как чем? Бриллиант это отшлифованный алмаз, - слегка обиделся он на детский вопрос.
- А ты случайно не помнишь, в древности, чем шлифовали алмазы? До изобретения высокоэнергетических лазеров.
- Тоже алмазами…
- Вот! – поднял кверху указующий перст учитель. – Наши будущие колонисты, как раз и есть нечто вроде алмаза, требующего огранки. Ведь не секрет, излишними положительными качествами они блистать не смогут. Недостаточно умны, с недостаточно развитым чувством прекрасного, прочие, так сказать, шероховатости. А здесь их встретят почти идеальные по своей сути жители. Честные, умные, готовые поделиться знаниями и добропорядочностью. В процессе трения, вот только не надо скабрезно ухмыляться, естественно возникнет определенная конвергенция, которая придаст нужный блеск алмазным граням.
- Да, - задумчиво проговорил Господь, - скорее всего, вы, правы и на этот раз. Повысится качество материала, и нам будет, что предъявить общественности. И как я сам об этом сразу не додумался?
- Вот смотрю я на тебя порой и сам удивляюсь. Вроде светлая голова, а так иногда тупит, что у меня даже челюсти сводит от желания прибить, - признался профессор, весело подмигивая собеседнику.
- Прибивайте, сопротивляться не буду, - в тон ему ответил ученик.
- Если я тебя прибью, то кто тогда, скажи на милость, будет отстаивать твою и мою честь в гардеробных баталиях?! – смеясь, спросил он. – Ладно. Это все лирика. А сейчас давай-ка решим, что нам для этого всего нужно будет.
- Я в проектном никого не знаю, - нахохлился Господь.
- Я тоже, - согласился учитель. – В любом случае у нас потребуют заявку от деканата. Заявку, думаю, подпишут, хоть и косятся на меня в последнее время из-за этих разговоров по углам. С утра схожу, пока у декана не испортилось утреннее веселое настроение.
- Второе, - продолжил Господь, - выбрать качества в первую очередь присущие заявленному материалу…
Они еще долго сидели, упершись лбами, друг в друга, иногда смеясь, иногда о чем-то бурно споря…
На этот раз подтвердить заявку в деканате путем кавалерийского наскока не удалось. Декан, убеленный сединами так же как и Саваоф, долго и занудливо выспрашивал профессора о делах подвальной, считай, что почти подпольной лаборатории, о слухах, бродящих в институтских коридорах об ее истинном предназначении. Попенял Саваофу о перерасходе электроэнергии, пожурил за скрытность и отсутствие отчета о проделанной работе за сто семьдесят лет, прозрачно намекнул о создании комиссии по линии Министерства высшего образования о выявлении фактов антинаучной деятельности, упомянул вчерашний инцидент в раздевалке. И уж совсем обомлел, когда профессор подсунул ему на подпись новую заявку:
- Коллега Саваоф! Зачем вам тридцать тысяч роботизированных комплексов?! Вы что, собрались с кем-то воевать и теперь формируете воинские части?!
- Уважаемый, Синкерей, - в тон ему отвечал профессор, - вы прекрасно знаете не хуже меня, что проведение некоторых экспериментов требует вовлечения сразу больших объемов в натуральных условиях, а не на лабораторных площадках. А мы, как вам известно, исследуем целую планету.
- Но все же тридцать тысяч?! Не многовато ли?!
- Нет. Напротив, это только первая партия!
- Ох, голубчик, подведете вы меня под монастырь!
- А вам какой больше нравится: мужской или женский? – улыбнулся Саваоф.
- Да, тьфу на вас, право слово! Я и так живу в женском монастыре! Жена и четыре незамужних дочери! – замахал на него в испуге декан. – Ну да ладно. Давайте вашу заявку и реквизиты принимающей стороны.
Из кабинета декана, профессор не вышел, а буквально вывалился, утирая обильный пот со лба. «Еще никогда, Штирлиц не был так близко к провалу» - вихрем пронеслась у него в голове странная сентенция. «Какой Штирлиц? Какой провал? О чем это я?» - недоумевающее подумал он. «Совсем что-то плохо у меня с головой последнее время. Всякая чушь лезет в голову», - почти вслух произнес он и сосредоточившись, начал вызывать Господя.
В проектное бюро решили идти вместе. Пошли после обеда, не теряя драгоценного времени даром. Величественное здание Проектного Бюро «Космической Робототехники» в стиле супер хай-тэк хоть и располагалось на окраине города, но было видно издалека, благодаря своим почти пятистам этажам. На входе, внимательные и вежливые роботы, заставив посетителей встать на пыле поглощающую дорожку, очень тщательно пропылесосили обоих. Такой же до тошноты внимательный и улыбающийся администратор поинтересовался целью их визита, тут же сверяя их слова с какой-то информацией, отображающейся на экране его стереовизора. Продолжая, все так же приторно, излучать улыбку, подозвал одного из своих сотрудников, и что-то невнятно пробормотав тому, попросил посетителей следовать за ним. Вместе с ним гости проследовали в тесную кабинку, которая после закрытия дверей тут же стала быстро наполняться клубами ядовито-зеленого цвета дыма неприятного для глаз и не слишком аппетитного на вкус. К счастью, это продолжалось недолго. На вопрос гостей, что за фокусы были с зеленым туманом, клерк, с такой же противной улыбочкой, как и у его шефа, пояснил его появление одним из способов по дезинфекции.
- Мы что, заразные какие или с помойки приволоклись?! – разозлился на его улыбочку Господь. – Нас и так на входе пылесосили.
- То была очистка от уличной грязи. А это дезинфекция ваших внутренних органов, - не переставая улыбаться, заявил сопровождающий. – У нас здесь не только проектируют, но и производят опытные образцы. Причем некоторые из их составных на нано уровне.
Господь хотел было вступить с ним в перепалку, но Саваоф, дернув его за рукав, прекратил эту попытку в зародыше. Подведя, изрядно провонявшую от спецсредств парочку, к локальному телепорту, клерк, не убирая приклеенной улыбочки, уведомил:
-Руководство предупреждено. Приемная номер 404.
Тут они разом вдруг вспомнили, что не знают имени директора бюро, и уже хотели было спросить об этом своего сопровождающего, но того и след простыл. Ученые решили, что поинтересуются этим у секретаря в приемной. Дружно, как в детском саду, взявшись за руки, просители вошли в круг телепорта. Через пару секунд они уже стояли в приемной перед столом секретарши. Зрелище было настолько ошеломляющим, что оба не сразу пришли в себя, и им пришлось немало поднапрячься, чтобы начать диалог. За сплошь стеклянным и совершенно пустым столом во вращающемся кресле сидела молодая девица с пышной гривой ослепительно белых волос и голыми ногами такой неимоверной длины, что если бы встала, то ее сходство с циркулем было бы абсолютным. Единственное, пожалуй, что отличало ее от этого чертежного инструмента, была грудь не менее седьмого размера, буквально вываливающаяся из тесного для ее обитания корсажа. Девица безмятежно орудовала пилочкой для ногтей, даже не делая вид погруженного в работу сотрудника. Господь был эстетом, и вычурные формы его всегда раздражали до крайности. А тут еще эта недавняя улыбочка клерка никак не выходила из памяти. Поэтому начал он довольно агрессивно:
- Послушайте-ка, милочка! Мы с профессором Саваофом, - он кивнул в сторону все еще не пришедшего в себя спутника, - весьма занятые и важные особы. И у нас очень срочное дело к вашему начальству. У него наша заявка на продукцию вашей конторы. Так что, потрудитесь пожалуйста оторвать свой зад от креслица и доложить о нашем прибытии.
Господь по своей врожденной интеллигентной наивности полагал, что своим развязным тоном выведет из себя наглую девицу, и та сломя голову кинется с ним в словесную баталию, где он надеялся победить, тем самым давая разрядку своим накопившимся негативным эмоциям, но просчитался. Эта дрянь просто проигнорировала его колкость в свой адрес. Оторвавшись от своего занятия, которое ей явно нравилось, секретарша подняла на них свои слегка выпуклые коровьи глаза и, улыбаясь той же самой улыбочкой, томным голосом спросила:
- Вы к Аллаху?
- Да, - дружно закивала «сладкая парочка». - Вашего начальника зовут Аллах?
- Аллах его знает… - неопределенно ответила та, улыбаясь еще шире.
Господь с Саваофом переглянулись, явно чувствуя себя последними идиотами в этом диалоге.
- Ладно. Неважно как его зовут, - взял слово, очнувшийся профессор, - Доложите ему, что пришли представители института «Макротел Вселенной» по поводу заявки.
- Хорошо, - не снимая улыбку с лица, сказала она, - я сейчас доложу.
С этими словами она начала вставать. Вот это было событие года! Она все вставала и вставала, поднимаясь над столом, как цунами над Киото. Казалось, этому процессу не будет конца. Господь, сам не маленького роста, уже начал запрокидывать голову назад в ожидании, когда она упрется макушкой потолок, а она все вставала и вставала! Саваоф тоже с интересом наблюдал эту сцену, машинально шаря у себя в кармане в поисках хотя бы валидола. Наконец она достигла своего апогея и плавно покачивая бедрами скрылась за дверью начальника бюро. «Учитель, а признайтесь как на духу, что не прочь бы ощутить ее ноги на своих плечах?! А?!» - спросил он профессора, настроившись на его волну. «С ума сошли, голубчик! Ведь задушит и не заметит!» - так же мысленно ответил ему тот. На ее величественном фоне они выглядели провинившимися перед воспитательницей ребятишками из детского сада.
«Интересно, - подумали они в унисон, - как же должен выглядеть руководитель, взявший к себе в секретари подъемный кран?»
- Проходите, - прервала она их мыслеобщение, выходя из кабинета и возвращаясь на свое место.
Они сначала даже не поняли куда вошли. Все окружающее пространство сияло белизной. Белые стены с потолком, белые полы с белым письменным столом, таким же пустым как и у секретарши, белый свет, который казалось, идет со всех сторон. Именно поэтому они не сразу заметили возле стола очень даже невысокого худощавого мужчину с бородкой, одетого тоже в белый костюм. Он сделал им приглашающий жест и тоже улыбнулся. Правда, его улыбка было куда естественней, чем все прежние, которые пришлось здесь увидеть.
- Прошу вас, проходите и присаживайтесь. Вы, как я понимаю, - посмотрел он на профессора, - будете Саваофом , заведующим кафедры морфологии. А вы Господем, его заместителем и правой рукой.
Оба кивнули и сели к столу на белые пластиковые стулья.
- А я Аллах, начальник бюро, - скромно отрекомендовался он.
- Ваша секретарша в этом не слишком уверена, - буркнул Господь.
- Не обращайте внимания! – уже рассмеялся он. – Просто еще не привыкла. Я у нее пятый или шестой начальник за месяц.
- А что, - обалдел Господь, - у вас начальники не засиживаются долго на одном месте?!
- Нет! – еще сильней расхохотался Аллах. – Это она сменила уже шестую работу за месяц. Нигде не задерживается. Блондинка! Что вы от нее хотели?!
- А вам-то она зачем такая? – поинтересовался Господь.
- Экзотику люблю, - коротко и ясно ответил тот.
- Это хорошо, встрял профессор, - что вы любите экзотику. Именно с экзотической просьбой мы к вам и пришли.
- Да. Я сразу это понял, как только посмотрел на количество заказываемых вами изделий. Зачем вам столько?!
- Чтобы населить ими планету, - веско сказал Господь.
- Видимо планета, которую вы хотите населить имеет неблагоприятные условия для проживания, если вы желаете разместить там роботов? – предположил Аллах.
- Отнюдь. Условия самые что ни есть люксовые, - ответил Господь, чем опять ввел собеседника в легкое замешательство.
- А не проще ли там тогда разместить обычных людей? – продолжал недоумевать он.
- Нет, не проще, - начал, было Господь, но Саваоф дернул его опять за рукав и взял инициативу в свои руки.
- Нет, не проще, и я вам сейчас поясню почему…
Следующие сорок минут были отданы во власть профессора, решившего почему-то посвятить начальника проектного бюро, в суть поставленного эксперимента.
- Это конечно хорошо, что вы задались благородной целью спасти тупиковые цивилизации, на примере одной из них, от самоуничтожения, но все же поясните мне, какую при этом роль должны будут играть наши изделия? С ваших слов я понял, что им уготована роль между обслуживающим персоналом и точильным камнем, для обработки граней будущего бриллианта.
- То, что шлифовальным кругом – это, да, - подправил его Саваоф, а вот насчет обслуживающего персонала, то тут вы несколько неправильно меня поняли, или я плохо пояснил свою мысль. Мы хотели бы видеть их членами, так сказать, одной семьи, где все ее члены равноправны. На долю ваших изделий, хоть мне решительно не нравится этот термин, мы возлагаем надежду, как на воспитателей, а не обслуги. Ваши, гм…, скажем так, антропоморфные создания, со своим набором положительных качеств, не важно врожденных или приобретенных, послужат хорошим наглядным примером для первопоселенцев.
- Что ж, любопытно, роботы в качестве воспитателей целой цивилизации… Это весьма интересный подход. До сих пор мы выпускали роботов-нянек для семей, которым некогда было возиться со своим потомством, а сейчас вы мне предлагаете расширить их функции. С этой стороны мы этот вопрос еще не прорабатывали. А то, что вы акцентировали свое внимание на благовоспитанности наших эээ… созданий, так это просто замечательно. Как они вам?
- В смысле, как? – не поняли гости.
- Ну, вы же успели пообщаться с ними?
- Нет еще, если не считать тех аппаратов, которые пылесосили нас на входе, - ответил профессор.
- Спасибо, уважаемый Саваоф! Ваши слова – лучшая рекомендация для наших изделий, - улыбаясь во всю ширь лица произнес Аллах.
- Так, значит… -начал догадываться старик.
- Да-да, вы совершенно правы. Все, кого вы сегодня встретили в наших пенатах, не принадлежат к расе людей.
- Ага! – хлопнул себя по колену Господь. – Так вот почему меня так раздражали их идиотские улыбочки! Они запрограммированы.
- Ну почему же идиотские?! – слегка обиделся начальник. – Вполне себе нормальные.
- А, что и секретарша ваша… тоже? – поинтересовался Саваоф, не давая вспыхнуть конфликту.
- Да, - погрустнел неожиданно Аллах, - она, к сожалению тоже.
- Почему, к сожалению? – вскинулся профессор.
- Производственный брак, - поморщился он. – Ребята решили пошутить на 8-е марта, решив воплотить в натуре усредненную мечту каждого мужчины. А так как каждый отдел воплощал свои фантазии в тайне от других, то на сборку попало вот это вот… Утилизировать жалко, как никак живой организм, пристроить никуда не можем, вот и приходится самому маяться. Она, в принципе неплохая, но уж больно своеобразна.
- А, что, те кто отвечал за ее интеллектуальные способности, тоже оказывается, мечтают о глупых женах? – ехидно поинтересовался профессор.
- Выходит, - развел руками Аллах, и все дружно засмеялись.
- Ну, так что?! По рукам?! Беретесь за наш заказ?
- Беремся, - после недолгого раздумья произнес Аллах, - только надо согласовать детали и параметры заказа. Я сейчас приглашу помощника и мы вместе согласуем все вопросы.
При этом он на минутку застыл, видимо связываясь с помощником. Через минуту в кабинет не вошел, а ворвался высокий лохматый тип в синем рабочем халате и целлофановых бахилах.
- Что случилось?! Подождать нельзя было, пока не закончим испытания?! – недовольным голосом громко протрубил вошедший. Он явно был не в духе и не пытался это скрыть от окружающих.
- Извини Крон, что сорвал тебя прямо со стенда! – несколько заискивающим голосом произнес начальник. – Тут вот, пришли насчет заявки, что мы утром получили. И я посчитал для себя неэтичным обсуждать ее детали без технолога. Знакомьтесь, коллеги, это Крон, мой заместитель и главный технолог в одном лице.
Сидящие, встали и начали пожимать руку прибывшему лохмачу, попутно коротко представляясь. Лопатообразная рука Крона была мозолистой и твердой в рукопожатии, что выдавало в нем не кабинетного работника, а настоящего производственника. Опять расселись.
- Я видел вашу заявку, - начал Крон, - очень крупная, мы не так часто выполняем подобные. Для того чтобы согласовать детали, мне нужно знать какие условия эксплуатации будущих изделий и их предназначение.
Гости горестно вздохнули – опять начинать сначала все объяснения. Видя, что разговор затянется, Аллах мысленно связался с секретаршей и как мог объяснил той, что не худо бы принести и им с Кроном и гостям бутербродов с чаем. Он уже начал беспокоиться, правильно ли поняла его мысли секретарша, как та вошла в кабинет, отворяя двери своим оттопыренным задом. В руках у нее был поднос с заказом на четырех персон.
- Садитесь жрать, пожалуйста! – пригласила она присутствующих, улыбаясь и расставляя съестное на стол.
- Спасибо, Лилит! – воскликнул Аллах, радуясь хотя бы тому, что она ничего не уронила и не расплескала, и при этом не обращая внимание на ее хамство.
На этот раз отдуваться пришлось Господю, а профессор только вставлял изредка пояснения.
- Та-ак! – протянул Крон, выслушав предысторию вопроса. – Значит, вам нужны роботы А-класса, с набором базовых знаний, самообучающиеся, но на основе обычного кремния? Я правильно понял?
- Да, - закивали заказчики. – Чтобы ничуть не отличались по внешнему виду от нас. С полным набором положительных качеств.
- Это хорошо. Это упростит производство. Организмы на основе обычного кремния горазда легче производить, - пояснил Крон. - Половую принадлежность будем устанавливать?
- Да, но думаю, что не стоит акцентировать на этом слишком много внимания. Функционирование половых органов, думаю, не стоит ставить во главу угла, - уточнил Господь. – Не в этом их главное предназначение.
- Учтем, - кивнул лохматый технолог. – В какой пропорции будем их делать?
- Пятьдесят на пятьдесят, примерно, - вставил Саваоф.
- Какие-то особые пожелания к внутреннему содержанию и внешнему оформлению будут?
- Будут, - сказал Саваоф.
- Какие? – поинтересовался начальник бюро.
- Во-первых, - начал перечислять профессор, - сможете ли вы максимально разнообразить внешний облик своих антропоморфов?
- Да. Разумеется. Каждый из них обладает исключительно индивидуальным обликом.
- Хорошо, - кивнул профессор. – Во-вторых, в продолжение к первому вопросу, обладают ли ваши антропоморфы также и индивидуальными чертами характера?
- Эээ… как сказать, - замешкался Аллах.
- В пределах допустимого, - пришел на выручку своему шефу технолог.
- Поясните, пожалуйста? – вскинул брови Саваоф.
- Полную индивидуальность характера блокирует первый закон робототехники.
- А нельзя ли как-нибудь снять эту блокировку? – осторожно спросил профессор.
- Нельзя, - почти хором ответили робототехники.
- Почему? – тоже хором спросили гости.
- Потому что, тогда у них появятся не только индивидуальные черты, но и свобода воли, а это уже будет прямое нарушение всех законов, а не только робототехнических, - терпеливо, как первоклассникам пояснил Аллах.
- И что? – изображая упрямого болвана, спросил Господь.
- А то! Что это тогда не будут роботы. А будут люди. Просто люди. Просто искусственно созданные люди.
- Так это же замечательно! – воскликнул Саваоф. – Это то, что нам больше всего подходит.
- Под уголовную статью нас подводите? – прищурился недобро Крон.
- Почему под уголовную? – заерепенился старик.
- Потому что клонирование и искусственное производство людей – уголовно наказуемое дело.
- Нет уж, позвольте! – закусил удила профессор. – Я биолог с почти пятнадцати тысячным стажем! И уж как-нибудь разбираюсь в отличаях людей от нелюдей. Пусть в суде мне кто-нибудь посмеет доказать, что природный человек, такой как мы с вами, и искусственное антропоморфное существо, созданное на другой биологической основе, с алгоритмичным, а не свободным сознанием – суть одно и тоже. В научных кругах до сих пор нет по этому поводу единого мнения. К тому же, мы ведь не просим, чтобы вы убрали их положительные качества характера: честность, трудолюбие, уважение и так далее. Мы просто хотим в этих рамках дать им свободу воли и проявление индивидуальности характера.
Кибернетики переглянулись. Слов для вразумительного возражения у них не хватало. Наконец, начальник бюро, не найдя ничего более подходящего, прогундосил уныло:
- Пока свора адвокатов и ученых экспертов будут ломать копья в научных дискуссиях и до хрипоты спорить о нарушенном законодательстве, мы будем сидеть за решеткой, и производство встанет.
- А сколько нынче дают за несанкционированное и нелицензированное производство? – хитро прищурившись, спросил старик.
- До двухсот лет! – отрапортовал Крон без запинки. Видимо он уже интересовался этим когда-то.
- И только-то?! – рассмеялся профессор. – Я в свое время за драку отсидел двести пятьдесят лет.
Господь с явным интересом воззрился на своего учителя. О таких пикантных фактах его биографии ему ничего не было известно.
- По молодости. Горячий был, как ты же, - пояснил он, перехватив недоуменный взгляд ученика, а обратившись к собеседникам, продолжил, - а вы еще совсем молодые и не хотите пострадать ради науки.
- И что вы предлагаете? – спросил Аллах, явно ища выход из создавшейся обстановки.
- Ничего, - беззаботно ответил Саваоф. – Просто, во-первых, мы никому ничего не скажем, во-вторых, эксперимент будет проходить в нескольких парсеках от ближайших заселенных нами планет, а в-третьих…
Господю вдруг почудилось, что из брюк профессора медленно начинает выползать огромный пушистый рыжий лисий хвост и махать перед носом завороженных подрядчиков. Видение казалось настолько реальным и в то же время диким, что Господь начал трясти головой, чтобы избавиться от наваждения. Это помогло. Хвост исчез. А профессор, сладким медоточивым голосом продолжал:
- А в-третьих, разве вам самим не интересно пронаблюдать за массовым поведением своих созданий в условиях неограниченной свободы и неограниченной воли. Это вам не в закрытом пространстве лабораторных условий. А масштаб? А количество наблюдаемых объектов в условиях естественной среды? Какой обширный материал для исследований! Сколько диссертаций на этом можно будет накропать. А?
Голос профессора становился все тише. А глаза у собеседников загорались все ярче. Кость, брошенная старым лисом была такая большая и такая сладкая!
- Может действительно попробовать, вы как, шеф?! – заерзал на стуле лохмач.
- Даже и не знаю, - как во сне медленно ответил тот.
Хлоп! Челюсти лязгнули. Кость была проглочена. Уже второй раз старый уголовник мастерски проделывал этот незамысловатый трюк.
- Да, вот еще что, - встрял опять Господь, приводя в чувство загипнотизированных кибернетиков, - у меня есть еще одно пожелание.
- Какое? – спросил Крон, очнувшись и озираясь по сторонам.
- Уберите пожалуйста у всех особей из нашего заказа эту дурацкую улыбочку! Она меня просто бесит неимоверно.
- Хорошо. Сменим абсолютную доброжелательность на ситуативную, - согласился технолог. – Впрочем, я думаю, что она сама пропадет, как только мы дадим им полную свободу воли.
- Когда можно будет ждать первую партию? – меж тем деловито осведомился Саваоф.
- Если не будете торопить и если не понадобится выполнять более срочный заказ, то к концу года первые пять тысяч сможем отгрузить.
- Хорошо, - закивали гости в унисон.
- А если дадите публичный положительный отзыв о нашей продукции, то можем вам в качестве подарка преподнести еще и бонус.
- Какой? – заинтересовалась противоположная сторона.
- У нас сейчас заканчиваются испытания на стенде новой модели под рабочим названием «серафим». Некое подобие ходячего симбиоза термоядерного источника энергии и транскосмического телепорта, - охотно пояснил начальник бюро.
- А суть в чем? – почесав нос, произнес профессор.
- Во-первых, ходячая электростанция замкнутого цикла с длительностью существования без подзарядки почти в сто тысяч лет, а во-вторых, мобильная установка по телепортации любых материальных объектов в любую точку Галактики с невероятной доселе точностью 10−15 градусов параллакса.
- Берем! – воскликнул, что-то быстро сообразивший Господь.
- Еще есть модель, которая только готовится к основным испытаниям, - задумчиво проговорил начальник.
- Берем! – опять входя в аукционный раж, воскликнул молодой заказчик.
- Но ведь вы даже не поинтересовались характеристиками.
- А какая разница!? – с апломбом произнес Господь, - Если вам все равно нужна наша площадка для испытаний своей продукции.
- Разрешите тогда мне поинтересоваться? – спросил профессор.
- Абсолютно новая модель! – запел соловьем Аллах. – Антропоморф, способный преобразовываться в плазменную структуру без потери качеств.
Видя недопонимание на лицах собеседников, пояснил:
- Это такой робот, при некоторых технических ухищрениях способный преобразовать свою внешность и суть в сгусток почти неосязаемой плазмы, способный проникнуть в любой живой организм практически незаметно для него самого и принять на себя часть функций по его управлению, либо же наоборот передать часть своих функциональных возможностей. Очень перспективная модель, скажу я вам.
Тут уже и профессор сообразил, что к чему:
- Берем! Сколько дадите?!
- Пока немного. Пару сотен. Если испытания дадут положительный эффект, то сколько понадобится.
- Договорились! – воскликнул профессор.
- Приходите завтра, мы подготовим для вас демонстрационные образцы, - радушно предложил начальник бюро.
Уже прощаясь, в дверях, Господь обратился к Аллаху:
- Я тут подумал-подумал и вот, что хочу сказать, - произнес он, и немного помолчав, собираясь с духом, продолжил, - если вам терпеть вашу секретаршу уж совсем будет невмоготу, а пристроить нигде не сможете, то может нам отдадите?
- Вы меня, конечно, этим очень обяжете, но только на что она вам сдалась? – удивился Аллах.
- До кучи! – со смехом произнес профессор, встревая.
- И все-таки? Куда думаете ее пристроить?
- Да уж найдем местечко какое-нибудь, - неопределенно махнув рукой, ответил Господь.

XX

И опять потянулись годы кропотливой работы. Спустя некоторое время стали прибывать первые «праведники», которых принимали добродушные и внимательные роботы. Впрочем, о том, что Платформу населяли роботы никто не догадывался, кроме узкого круга посвященных. Не догадывались об этом и сами роботы, считая себя просто «инкубаторскими». Забегал Яхве и брызжа во все стороны слюной радостно вереща поведал, что по последним данным полиген-С не только хорошо закрепился в ДНК жителей Геи, но и спровоцировал мутацию всей цепочки ДНК-РНК , что в свою очередь привело к ее большей «коммуникативности» нежели прежде.
- Поясни, что это означает? – спросил его Господь.
- Прежде всего это означает, что практически устраняются все препятствия для скрещивания жителей Геи и нашими, искусственно выращенными антропоморфами.
- В данный момент этот вопрос для нас не слишком актуален. Наши антропоморфы, как ты выразился, посещают Гею в виде сгустков низкоэнергетической плазмы с целями далекими от банального совокупления, - недовольно поморщился Господь, и тут же поинтересовался, как бы между прочим. – А это твое «скрещивание» может давать потомство?
- Это не мое скрещивание, - слегка обиделся тот, - а ваше со стариком Саваофом. А впрочем, не знаю. Тут надо еще исследовать. Мы ведь только констатировали сближение генных структур двух мало похожих рас. Хотя вероятность достаточно высока.
- Слушай, - задумчиво начал Господь, - если удалось произвести транс-мутацию генома достаточную для того, чтобы можно было говорить о получении потомства, то может быть как-то можно провести скрещивание и с представителями нашей расы? Как-никак основа почти одна и та же – кремниевая.
- Что за околесицу ты несешь, друже?! – замахал на него руками Яхве. – Какая еще единая основа?! Наш радиоактивный изотоп отличается от обычного кремния, как небо и земля. А отличие от углеродистых жителей еще больше!
- И все-таки ты посмотри, что можно сделать в этом плане?! Может ли твой полиген и дальше вносить незапланированные изменения в местную «архитектуру»?
- Да. Он постоянно мутирует и прогнозировать его деятельность нам пока никак не удается… но зачем тебе это надо?!
- Я и сам пока не знаю, но ты все же покопай в этом направлении…
- Ты кого там оплодотворять собрался, чадушко?! Она же просто сгорит толь от твоего приближения на близкое расстояние.
- Кто она? О ком ты?
- Не знаю. Это же не я, а ты собираешься совокупляться!
- И все-таки, - с нажимом произнес Господь.
- С ума сойти! Сам чокнутый и меня в дурку толкает! Ладно посмотрю. Но только из чисто научного интереса.
После этого разговора прошло еще какое-то время. Неспешной чередой потянулись месяцы упорного труда всех привлеченных. А их становилось все больше и больше по мере развития эксперимента. За это время произошло лишь одно чрезвычайное происшествие, которое чуть было не поставило крест на весь эксперимент. А начиналось все до банальности просто.
После очередной проверки, проведенной по линии Министерства по Предотвращению и Борьбе с Чрезвычайными Ситуациями на предмет соблюдения правил противопожарной безопасности, вздрючившей, как следует, институтское руководство за расхлябанность и разгильдяйство, то, разумеется, «взяло под козырек», ну и началось… Напуганное до икоты грозными предписаниями, институтские власти, в свою очередь, разразились целой серией приказов и распоряжений о «неотложных мерах», «о о повышении дисциплины», «об усиления контроля» и так далее и тому подобное. Одно из таких распоряжений безапелляционно настаивало, в целях соблюдения норм пожарной безопасности, на обесточивании всех систем в случае их бесконтрольного использования. И тут, как на грех, подвернулся такой случай. С вечера, дежурный оператор, назначенный следить за установкой Прямого Ротонного Луча, был весь как на иголках. Дело заключалось в том, что в эту ночь его жена собиралась осчастливить его прибавлением в семействе. Да не просто прибавлением. Она собиралась принести сразу «тройню», что на Сирении считалось крайне редким случаем. В этой связи будущий счастливый отец проявлял естественное беспокойство. Не доверяя скупым мнемограммам от врачей-акушеров, и изнывающий от, кажущейся ему безызвестности, он не нашел ничего лучшего для себя, как сорваться с места и не предупредив никого ринуться в роддом. Впоследствии, в качестве оправдания за свой поступок, он заявлял, что просто забыл от волнения предупредить коллег о своей отлучке, наивно полагая, что быстренько все узнает и вернется назад, а с установкой де ничего не случится за каких-то полчаса, если она бесперебойно функционировала уже более двух сотен лет. Не предусмотрел он только одного, а именно, случайности. А случайность не замедлила явиться в лице уборщицы – тети Барны, которая раньше никогда не приходила убираться в подвальное помещение ночью, а всегда это делала днем – в рабочее время. Но в этот день она замешкалась на уборке других участков и вспомнила, что не убиралась в подвале, только на ночь глядя. Тетя Барна была пунктуальным и честным работником, поэтому, невзирая на время суток, решила незамедлительно исправить свою оплошность. Войдя в подвальное помещение со всеми своими машинами по влажной и сухой уборке, и обнаружив везде свет и работающую аппаратуру, перемигивающуюся огоньками на пульте, только в негодовании покачала головой. Через двадцать минут, когда кибер-уборщики закончили свою деятельность и доложили ей об окончании работ, тетя Барна, вдруг вспомнив текст грозного распоряжения об обязательном обесточивании безнадзорных помещений, не посмела сопротивляться бюрократическим изыскам и поэтому решительно опустила рукоять рубильника вниз на главном щите. Похвалив себя за проявленную бдительность, тетя Барна покинула помещение, тихо прикрыв за собой дверь. Еще через двадцать минут запыхавшийся, но счастливый уже отец троих близняшек, вернулся на свое рабочее место. Истошный мыслезов дежурного, словно набатный колокол подбросил Господя в постели среди ночи. Вскочив, как ужаленный, он некоторое время никак не мог прийти в себя и осознать, что же произошло в лаборатории. А когда все-таки сообразил, то пулей в одной пижаме (мама с детства приучила его спать в ней, считая, что спать в одних трусиках – верх неприличия) выскочил из дома и припустил на полной скорости до ближайшего телепорта, распугивая своим видом редких ночных прохожих. Зрелище, представшее его взору, было поистине кошмарным. Обесточенный пульт, погасшие экраны наблюдения и тишина неработающего генератора ротонного излучателя. Запустить самостоятельно генератор, им – людям далеким от техники не представлялось возможным. Пришлось срочно будить Одина. Тот прибыл через полчаса, злой и не выспавшийся. Наорал на нерадивого дежурного, наорал на Господя, наорал на всех собравшихся в этот ночной час. Все оказалось гораздо хуже, чем представлялось в самом начале. Это только выключить аппаратуру было простым делом. Включение же требовало заново разогнать реактор, настроить параметры и сфокусировать Луч в направлении Геи, которая за это время переместилась в другое место. На все требовалось время и немалое. Утром пришли специалисты из лаборатории Одина. Приходилось все начинать заново. Раненым зверем в клетке, метался Господь по подвалу, не находя себе места от неизвестности того, что там происходит в это время на Гее. А на Гею пришло Великое оледенение. Как ни торопились с пуско-наладочными работами, а на разгон реактора ушло два дня, еще один день ушел на уточнение телеметрии и фокусировки Луча. За это время на Гее прошло почти три года. К моменту возобновления трансляции, в подвал набилось изрядное количество как непосредственно занятых в эксперименте, так и сторонних наблюдателей, среди которых была и тетя Барна, искренне переживающая за все произошедшее. Когда включились обзорные экраны, Господь сначала даже не понял что собственно на них изображено. Видеокамеры Луча, сориентированные на известные доселе поселения людей, ничего не могли показать. Всюду куда не кинь глаз, простиралась белоснежная ледяная пустыня, с торчащими кое-где торосами. Сердце больно сжалось в груди от увиденного. Общую картину выдавал центральный экран, на котором изображалась полностью вся планета. Две белоснежные шапки льда, идущие навстречу друг другу от полюсов, словно стальные клещи, сжимали планету, простираясь до субтропиков.
- Дайте укрупненное изображение границы ледяного покрова, - скомандовал Господь.
Операторы защелкали тумблерами и изображение начало стремительно укрупняться. Когда глаза присутствующих привыкли к режущей белизне льющейся со всех экранов, наиболее зоркие из них стали замечать тонкие и редкие вереницы людей тянущиеся по снежному полю к пока еще не занятой льдом земле. Закутанные во что попало, люди с изможденными от голода и холода лицами, брели в снежной пустыне, неся на руках детей и стариков на волокушах. Некоторые, не выдержав изнурительного путешествия, ложились прямо в снег и застывали, превращаясь в ледяные статуи. Многие падали вместе с детьми. Идущие следом. Почти не обращали на них внимания, осознавая, что через несколько часов и они также упадут, и дети, что они сейчас несут тоже замерзнут на телах своих родителей. Оледенение и люди двигались с одной скоростью, поэтому со стороны казалось, что они просто топчутся на месте, вяло перебирая ногами. Где-то в углу подвала всхлипнула и шумно высморкалась в полы своего халата тетя Барна:
- Детушек! Детушек-то как жалко! Что же я натворила окаянная! Нет мне теперь прощения, - причитала она по-бабьи, утирая слезы тыльной стороной ладони.
Никому не хотелось как-то успокаивать или отвечать пожилой женщине. Все было понятно и так. И только профессор Саваоф, скрестив на груди руки, негромко произнес, не обращаясь ни к кому конкретно:
- Вот к чему иногда приводит бюрократизм одних, безответственность других и ложная сознательность третьих.
Двое непосредственных виновных еще ниже склонили свои головы. По предварительным подсчетам сканирующей аппаратуры, в живых оставалось всего около ста тысяч человек, поселения которых были сосредоточены в Центральной Африке и Юго-Восточной Азии. Беженцы с севера евроазиатского материка могли к этой цифре добавить еще максимум двадцать тысяч.
- Один! – крикнул Господь. – Сделай же что-нибудь! Включи Луч на максимум!
- Нельзя, - глухо отозвался тот и добавил, поясняя, - он и так работает в оптимальном режиме на разогрев застывшего металлического ядра планеты. Если мы еще прибавим мощности излучения, то рискуем просто спалить ее. Надо ждать. Люди почувствуют тепло уже через несколько часов по нашему времени. У них там пройдет около месяца.
- Понятно. Извини, - ответил Господь, покусывая свои, враз потрескавшиеся, губы.
- Но не это самое страшное, - вдруг продолжил Один все таким же сумрачным голосом.
- А что?! – десятки глаз в страхе скрестились на его большой и неловкой фигуре.
- Самое страшное, - закончил за него профессор, - что немного погодя начнется невероятный потоп от растаявшей так быстро воды.
- Да, - согласился Один, - потопа не избежать никак.
- Нам еще Всемирного Потопа тут не хватало! – в ужасе воскликнул Господь.
- А после потопа, разлагающиеся в большом количестве туши животных принесут эпидемии, - вороном прокаркал профессор.
- Один! – опять обратился Господь к другу. – Тогда может быть уменьшить энергию Луча?
Один отрицательно покачал головой:
- Если мы уменьшим энергию Луча, то его мощности не хватит на разогрев ядра. Да и опасно все время то убавлять, то прибавлять мощность. Оно и сейчас там гудит как колокол, а при изменении мощности войдет в неконтролируемое раскачивание и тогда может просто взорваться.
Господь, закрыв лицо руками, стал что-то шептать неразборчивое. Лишь стоящие рядом с трудом смогли разобрать обрывки прошептанных фраз. Это была старинная молитва о принятии на себя чужих прегрешений… Произнесший эту молитву, добровольно принимал на себя не только все грехи окружающих, но и брал на себя ответственность за все происходящее с ним и от его имени. По старинным верованиям сиренийцев на такую молитву можно было решиться только единожды в жизни, ибо это требовало невероятного мужества. Постепенно до окружающих стал доходить смысл шепота Господя. Они разом отступили к стенам, оставив его в центре образовавшегося круга. А затем, молча, как по команде, преклонили свои колени.

XXI

Вернувшись с бала домой, Захария все никак не мог успокоиться. Он постоянно возвращался мысленно только что прошедшему событию и смаковал особенно понравившиеся моменты. Наверное еще никогда не чувствовал он себя так легко и свободно как сейчас. Есть не хотелось, смотреть визор тоже, потому что боялся отвлечься от столь приятных воспоминаний. Принял душ, смывая приятную усталость и напряжение последних двух суток. Видя, как подкапывает вода из крана с горячей водой, дал себе слово, что в ближайшее время устранит неполадку. Лег в постель, приятно ощутив скользящую прохладу шелковой простыни, попутно отметив, что это его первая ночь, которую он проводит дома, лежа на мягкой и удобной кровати. Заставил себя закрыть глаза, но сон упорно не хотел приходить, а воспоминания все возвращали и возвращали его в минувший вечер. Уснул лишь под утро. Да и то снились какие-то кошмары. То снилась Инесса, почему-то вся в крови, зовущая его и протягивающая к нему окровавленные ручонки, то снился Колобок с бездонным взглядом обжигающего холода, то ухмыляющийся в недоброй усмешке шеф. Несколько раз просыпался и снова погружался в кошмарную круговерть. За всю свою жизнь, или правильнее будет сказать за все свои жизни, Захария только последнюю тысячу лет стал видеть сны. До этого он был лишен этой возможности по неизвестным причинам. И надо отметить, что дар сновидений не принес ему какого-то удовлетворения. Напротив, он с радостью бы отказался при первом же случае от этой возможности, так как они всегда, или почти всегда приносили с собой неприятные видения.
Опять проснулся поздно. Поглядел на часы Время было далеко за полдень. Вставать не хотелось. До шести вечера, на который была назначена неофициальная аудиенция у Гавриила, еще оставалась куча времени, которое надо было как-то потратить. Злость на шефа из-за его непонятных интриг улетучилась, превратившись в простое недоумение – еще ни разу за всю жизнь он не возвращался домой в качестве нежелательного объекта. Злобы не было, а обида осталась. Но тут, как ни крути, а поговорить с ним начистоту все же придется. Не вылезая из постели, протянул руку к тумбочке, где стоял комтор. Накануне вечером из-за желания выспаться как следует. Он поставил его в беззвучный режим, поэтому поднеся его сейчас, к не до конца раскрытым глазам, обнаружил несколько пропущенных вызовов и текстовых сообщений. Он надеялся среди них отыскать звонок или сообщение от Ирии, но, увы. Сообщения были от коллег по работе и знакомых, поздравлявших его с очередным званием и высокой наградой. Что же касалось пропущенных звонков, то как передал автосекретарь, все они были от корреспондентов газет и телевидения с просьбой дать интервью. «Глория мунди…», - хмыкнул про себя Захария. Покряхтывая как старый дед, Захария все же встал с кровати и босыми ногами прошлепал в ванную, где, наконец-то дал себе вволю належаться в теплой пенной воде никуда не торопясь и стараясь ни о чем не думать. Выйдя из ванной, в которой пронежился почти целый час, надел халат и пошел на кухню, попутно доставая карточку из вороха парадных одежд, сваленных кучей в прихожей (орден и венец он еще с вечера аккуратно снял и положил в комод, к остальным регалиям). Так как время уже было обеденное, то решил подзаправиться основательно, для чего заказал суп из омаров и осетровое филе слегка обжаренное в сметане, пирожное-безе, двести пятьдесят грамм белого столового вина «Барон Родеро» и стакан цейлонского чая с лимоном. Через пять минут, когда заказ пришел, он сложил аккуратно посуду с содержимым на поднос и отнес все это в гостиную, составив на невысокий столик. Не любил есть в тишине и одиночестве, поэтому в качестве напарника выбрал себе визор, который тут же и включил. Пока неспешно насыщался просматривал новости. С интересом прослушал полное пафоса интервью с кандидатами в члены отряда космонавтов Первой Межзвездной Экспедиции, которая должна была направиться к одной из планет Тау Кита, откуда недавно уловили осмысленные сигналы. «Вот и сбылась ваша мечта Владимир Семенович» - с легкой грустью подумал он о великом барде. И тут же добавил про себя: «Эх, ребята, и куда же вас нелегкая поманила…» Затем пошли кадры репортажа со вчерашней церемонии награждения и ему пришлось посмотреть на себя в коем-то веке со стороны. Фимиам в адрес награжденных раскуриваемый комментатором буквально сочился сквозь экран визора, вгоняя Захарию в неложное смущение. Он пытался отыскать взглядом Ирию среди присутствовавших в зале, но оператор не стал останавливаться на лицах приглашенных гостей, а сосредоточил свое внимание исключительно на лауреатах. Покончив с обедом и расплатившись, он посмотрел на часы. До назначенного времени было еще три часа. Вышел во двор, где его еще с четверга ждала «ласточка». Распахнул ворота не запираемого гаража. Сел за руль и осторожно вогнал машину внутрь. Судя по дыму из выхлопной трубы, настало время для чистки карбюратора. Почти тридцать лет прожавшая его на открытом воздухе «шоха», решила вдруг проявить свой характер. Возиться со снятием карбюратора не хотелось, а аэрозоля для экспресс-очистки у него, насколько он сам помнил, не было. Не планируя больше никаких поездок на автомобиле в ближайшем будущем, он слил при помощи электронасоса остатки бензина в пустую канистру, отсоединил и поставил на пол аккумулятор. Погладив еще раз свою машину, вышел из гаража. Не спеша побрел в дом – переодеваться. Нужно еще было заскочить в магазин, а то как-то неловко являться в гости без подарков. Сначала хотел было одеться по-простому, в футболку со спортивными штанами, но потом все же решил более консервативно подойти к этому вопросу, ибо как никак а Олимпиада Дормидонтовна заслуживала к себе куда как большего уважения, да и дама все-таки, хоть и гвардейских статей. Из не особо обширного гардероба выбрал рубашку кремового цвета и серые брюки с ремнем, к которому прицепил поясную сумку. Положил туда карточку и флешку, забыв, что шеф чурается техники как черт ладана. По причине субботнего дня народу на улице и возле телепортеров было немало. Поэтому минут двадцать пришлось подождать своей очереди, прежде чем очутиться у дверей большого магазина с названием «Сувениры и подарки. Для родных и близких». Насчет подарка шефу он не стал долго ломать голову, поэтому сразу прошел в отдел коллекционных напитков. В отличие от других отделов здес было относительно спокойно, потому что выкладывать сумасшедшие деньги за бутылку раритетного напитка желающих было мало, поэтому молодая девушка сидевшая за прилавком и читающая какой-то женский журнал, не обратила внимания на неожиданно появившегося покупателя.
-Девушка, - обратился он к ней, - не поможете ли вы мне подобрать что-нибудь этакое экзотическое.
Девушка медленно поняла голову, как бы нехотя отрываясь от увлекательного чтения. В ее глазах плескалось явное недоумение. Видимо покупателей в ее отделе и самих можно было записать в раритетные и коллекционные.
- Вы и вправду хотите что-то здесь приобрести?! – все еще не веря своим глазам, спросила она.
- Да, - подтвердил он, - а что, разве нельзя? Или тут только выставочные образцы?
- Можно, конечно, просто тут все такое дорогое…
- Цены меня не пугают, а вот глаза разбегаются в разные стороны, - с улыбкой проговорил он.
- Что вас интересует? Коньяк, бренди, виски, ром, водка? Или может какое-нибудь из вин?
Захария был осведомлен о любви шефа к марочным выдержанным коньякам, поэтому не задумываясь назвал:
- Пожалуйста, что-нибудь из коньяков.
- Вы себе или в подарок?
- В подарок.
- Извините, а позвольте узнать возраст одариваемого? – спросила она и добавила. – Это чтобы мне легче было ориентироваться в выборе.
- Возраст?! – задумался га секунду Захария. – Что-то около восьми тысяч.
- Ого?! Кто-то из первых?!
Захария кивнул.
- Райанцу такого возраста нужен коньяк особо долгой выдержки, - задумчиво произнесла она. – Я могу вам предложить «Камю» или «Братья Годе», у них выдержка около ста лет. Вот посмотрите.
С этими словами она пошарила рукой под прилавком и достала красочные буклеты с описанием и ценой названных напитков. Захария небрежно полистал глянцевые страницы и сказал:
- Это конечно хорошие коньяки, в чем я ни капли не сомневаюсь, но мне хотелось бы что-нибудь оригинальное и эксклюзивное.
Девушка сдвинула бровки к переносице, изобразив усиленный мыслительный процесс.
- Есть «Реми Мартин», но не знаю, подойдет ли? – с большим сомненьем в голосе произнесла она.
- А что с ним не так? – поинтересовался Захария.
- За двадцать лет, что я здесь работая, мне ни разу не удалось продать ни одной бутылки. Правда, у нас их всего две штуки.
- В чем подвох? – насторожился он.
- Никакого подвоха! Просто цена безбожная! – со смехом проговорила она.
- Сколько?
- Двадцать тысяч! – сделав страшные глаза, полушепотом выдохнула она.
- Покажите, - попросил он ее.
- Вы, что, серьезно будете брать?! – уже с неподдельным страхом выпучила она свои глазки на явно сумасшедшего покупателя.
- Сначала покажите, а там решим, - подмигнул он ей.
Девушка (женщина) мигом упорхнула куда-то в подсобное помещение и вернулась через минуту, прижимая к груди, словно любимого младенца, пыльную бутылку с выцветшей от времени этикеткой. Вид у бутылки был не то чтобы непрезентабельный, а просто какой-то неказистый, но Захария по своему опыту знал, что настоящие раритеты выглядят именно так, а никак иначе. Повертев бутылку в руках и так и этак, сказал решительно:
- Беру. Упакуйте обе.
- Обе?!
- Да, - уверенно повторил он, с опаской глядя на продавщицу, готовую потерять сознание. – А. что?!
- Я не знала, что к нам в Рай разрешили принимать детей Рокфеллера!
- Да нет, все в порядке, - улыбнулся он ей, - у нас по-прежнему легче верблюду пройти через игольное ушко, ну вы сами понимаете… Местный я. Просто решил шикануть. Вот возьмите карточку.
Продавщица, молча и медленно, как сомнамбула взяла карточку и приложила ее лицевой стороной к экрану терминала.
- Подождите, я сейчас принесу вторую и упаковку, - сказала она, возвращая карту несостоявшемуся наследнику дома Рокфеллеров, и вышла.
Еще через минуту вышла, неся вторую бутылку и две оригинальных коробки. Помогая укладывать драгоценный напиток по коробкам, поинтересовалась:
- Может быть, вам еще что-то нужно?!
- Да. Но боюсь уже не в вашем отделе.
- А в каком?!
- Мне надо еще что-нибудь для женщины. Правда, я и сам пока не знаю чего именно.
Продавщица испытующе посмотрела ему в глаза, а потом махнув рукой, сказала:
- Ладно. Давайте я пойду с вами, помогу. А то знаю вас, мужиков, купите такое, что и не приведи Господь.
- Галя! – крикнула она в конец отдела, где стояла еще одна скучающая продавщица среди вин и шампанского. – Посмотри тут за меня! Я скоро вернусь!
С этими словами она решительно вышла из-за прилавка, прихватив по дороге пакет, куда помогла засунуть обе коробки. Он не стал возражать, здраво рассудив, что женская помощь в таком деликатном деле будет весьма кстати.
- Идемте! – распорядилась она, подхватывая его под руку.
Пройдя, не останавливаясь мимо отделов с подарочной косметикой и бижутерией, инициативная помощница буквально на себе, приволокла щедрого покупателя в ювелирный отдел.
- Сколько ей? – спросила она.
- Не понял. Что вы сказали? – отвлекся он от сверкания самоцветов.
- Я спрашиваю, сколько лет той, кому вы хотите сделать подарок? И кто она вам будет?
- Сколько лет, говорите?! – задумчиво почесал он макушку. – Две-то тысячи наверное точно будет.
- Не родня, стало быть, раз точно не знаете?! – попробовала уточнить настырница.
- Нет. Супруга шефа, - пояснил ситуацию он.
- Шефа подмазать хочешь? – перейдя на «ты» выразила она свою догадку.
- Да ну что вы?! Нет, конечно! – не согласился он, хотя уши его при этом слегка порозовели.
- Ну, тогда и нечего сильно тратиться на нее! – резюмировала добровольная помощница. – Побереги деньги-то! Чай в доме еще пригодятся. Выглядит то она на сколько, если по-земному?
- Лет на пятьдесят или чуть больше, - уже более уверенно произнес Захария.
- Откуда родом-то будет? – продолжала она допытываться у него.
- Из Малой Азии. Ассирия или Антиохия. Точно не скажу. Не знаю.
- А по гороскопу?
Захария, молча, развел руками, давая понять, что и в этом вопросе он не Копенгаген.
- А какие украшения она носит обычно? – не унималась та.
Захария начал вспоминать что из украшений он видел на протяжении веков у дородной Олимпиады Дормидонтовны, но как не силился ничего не смог припомнить кроме маленьких сережек из янтаря и перстенёчка из того же камня, да и то, насколько он помнит, появились только в последнее столетие.
- Вроде как янтарь ей нравится, - не слишком уверенно промямлил он.
Продавщица ювелирного отдела, стоявшая рядом, скуксилась:
- Природного янтаря у нас нет. Сами понимаете, планета молодая, а значит, реликтовых хвойных лесов тут не было. Могу предложить только искусственный.
- Давайте, - согласился он.
- Идемте. Янтарные изделия у нас здесь, - сказала она подводя его и спутницу к невзрачному прилавку в самом дальнем углу зала.
Здесь на специальных лотках лежали бусы, серьги, кольца, кулоны и прочая мелочевка. Взгляду было не за что зацепиться. Рядом недовольно сопела спутница.
- Вам чистый янтарь или с вкраплениями? – спросила продавщица. – С вкраплениями дороже.
- Эээ… Видите ли, девушка, я честно говоря не очень в этом разбираюсь, - начал он, но осекся, потому что его прервала помощница.
- Вкраплениями считаются мухи да тараканы, которых при варке смолы опускают туда, чтобы дескать древность показать, - пояснила она Захарии. И уже обращаясь к своей коллеге, повелительным тоном сказала той:
- Ты, Людк, вот что. Не втирай нам очки почем зря, а лучше доставай, что там у тебя есть в загашнике. Да поживее, клиенту некогда тут с тобой рассусоливать.
Та, которую назвали Людкой, фыркнула недовольно, но перечить не стала, а молча полезла под прилавок. На свет стали появляться лотки с такими великолепными изделиями, что у Захарии, который немало повидал драгоценностей на своем веку, даже перехватило дыхание. Тут были великолепные колье, ожерелья с крупными и чистыми камнями, сияющими осколками солнца на своих округлых гранях, диадемы и перстни, браслеты и височные кольца. Не зная, что и выбрать из этого великолепия, он с мольбой воззрился на свою нежданную спасительницу. Та его сразу правильно поняла.
- Давай полный гарнитур! – тоном царицы Савской приказала она своей коллеге и тут же посмотрела на Захарию, как бы спрашивая у того согласия. Тот не замедлил быстро-быстро закивать.
- Да шкатулку, чтоб на бархате! – присовокупила она.
- Ладно-ладно, - согласилась та. – С вас восемь сотен.
- Что так дешево? – удивился Захария.
- Искусственные. Проходят по классу – бижутерии, - охотно пояснила ему помощница.
Расплатившись за покупку и уложив ее в тот же пакет, Захария с чувством невыразимой благодарности обратился к своей спутнице:
- Что бы я без вас делал?! Вы меня так выручили…
- Да ладно, чего уж там?! – засмущалась вдруг она. – Это вы мне квартальную выручку сделали, так что тут еще посмотреть, кто кому должен быть благодарен.
- Мне еще надо цветов купить… Как вы считаете?! – спросил он.
- Цветы у нас в левом крыле продают, ну это вы уж как-нибудь без меня управитесь, а мне далеко уходить от своего отдела не с руки, - со смехом сказала она и повернув Захарию лицом к левому крылу магазина, легонько толкнула его в спину.
С цветами проблем не было. Он хорошо знал вкусы супруги Гавриила. Она обожала белые лилии. Захария при каждом удобном случае старался дарить эти цветы, с радостью наблюдая, как неприступное лицо шефовой секретарши расплывается в улыбке, а слезы умиления дрожат в уголках ее глаз.
Без десяти минут шесть вечера, он уже стоял у не очень большого – в пять окон по фасаду, но весьма уютного и красивого с небольшими по обхвату дорическими колоннами, двухэтажного дома. Говорят, что точность – вежливость королей. Захария, резонно считая, что пунктуальность хороша только в служебной обстановке не стал причислять свою скромную персону ни к одному из королевских родов, поэтому просто вломился в незакрытую дверь. Просторная и светлая прихожая встретила его ароматными запахами от пекущихся пирогов с обещанной черникой, следовательно, его ждали. Гавриил в спортивных трениках и майке с пятном на пузе от черничного сока, улыбаясь, раскинул руки, готовясь обхватить ими в объятия долгожданного гостя, встретил подчиненного, так как будто стоял у окна в его ожидании. «Ну вот, а я выряжался» - с досадой подумал Захария, скорчив донельзя приветливо свою физиономию.
- Эй, мать! – гаркнул иерихонской трубой Гавриил. – Иди быстрей сюда! Смотри, кто к нам пришел!
На его возглас вошла, нет, вплыла, как колумбовская каравелла под всеми парусами хозяйка дома, вытирая на ходу руки об фартук и улыбаясь своим широким лицом.
- Захария! – воскликнула она. – Пришел! Вернулся! А я то, все ждала!
Захария с занятыми руками слегка растерялся как ему поступить, но ему на выручку пришел сам шеф, авторитетно заявив:
-Бабе – цветы! Дитям, то есть мне любимому – мороженое! – раскусив, что подарки в пакете не только для жены. Захария, смеясь, тут же одной рукой вручил букет Олимпиаде, и та, смущаясь как девочка, погрузила в него свое лицо, вдыхая аромат так любимых ее цветов. Освободившись от букета, полковник, смущаясь не меньше хозяйки вытащил на свет большую шкатулку, так же протягивая ее красной как девица на выданье бывшей своей сослуживице. Та, охнув:
-И это тоже мне?! – забегала, срочно ища, куда бы пристроить букет. Наконец нашла подходящую вазу, быстренько сунула туда цветы, мысленно приказав себе не забыть, потом налить туда воды. Когда это было сделано, она опять уже с какой-то робостью подошла к, все еще протягивающему ей шкатулку, Захарии.
- Вот, - смущаясь не меньше хозяйки, выдавил он, - подбирала всем отделом магазина, сказали, что это должно подойти к вашему имени…
Приврал, конечно, но как-то само вырвалось. Дрожащими от волнения руками она кое-как отщелкнула застежки на шкатулке и тут же, как будто солнечный свет с яркостью прожектора ударил ей в лицо, и оно засияло отраженным светом. Зрелище было настолько восхитительным по своей красоте, что все присутствующие замерли в оцепенении. Великолепие подарка поражало. Гавриил с немым восторгом переводил взгляд с чудесных камней на не менее чудесно преобразившееся лицо своей супруги. Оно вдруг помолодело и стало юным и беззащитно одухотворенным, как тогда, когда он встретил ее молодой и красивой гречанкой. По ее лицу тоже было видно, что сейчас она находится далеко-далеко, во времени и пространстве, там, где ласковое море шуршит галькой у ног и Солнце золотит кожу своим прикосновением.
- Электорон! Камень моей родины – Греции! – с придыханием прошептала она и слезы счастья и благодарности бриллиантами засверкали в уголках ее глаз. – Захария, милый! Ты даже не представляешь, что ты сделал для меня! Неужели ангелы действительно есть на свете?! – с этими словами она потянулась к нему и крепко поцеловала прямо в тут же подставленную щеку.
Гавриил, стоявший справа от нее гыгыкнул:
- А ты мать сомневалась в этом?!
Жена медленно оглядела мужа, особенно его торчащий из штанов животик, которого у него не было до женитьбы, с пятном на майке и, вздохнув, произнесла:
- Да какие из мужиков ангелы?! Так, видимость одна. Но теперь я знаю, что есть исключения и из этого правила, - переведя взгляд на Захарию, медленно проговорила она.
Гавриил, перехватив взгляд супруги, задержавшийся на его естественной выпуклости, правильно все понял и попытавшись приосаниться, обиженно шмыгнув носом проворчал:
- Сначала раскармливают до безобразия, а потом претензии какие-то предъявляют…
Чтобы хоть как-то скрасить неловкость момента, Захария снова полез в пакет и достал оттуда одну коробку с коньяком.
- Ну-ка, ну-ка, - в нетерпении от того, что наконец и до него дошла очередь запотирал ладошки архангел, - что это там у нас такое?! Ба-а-а! Да это никак коньяк?!
- Так оно и есть! – подтвердил Захария.
Вынув бутылку из коробки, Гавриил отставил ее от лица подальше, чтобы как следует прочесть надписи на этикетке. С возрастом зрение архангела несколько ослабло и стала проявляться старческая дальнозоркость, но он старался не показывать этого своим подчиненным, а идти на коррекцию зрения откровенно говоря боялся, потому что был отчаянным трусишкой и в медицину не особенно верил. Гавриил хорошо разбирался в марочных элитных напитках, поэтому разглядев этикетку, ахнул:
- Батюшки! Это сколько же деньжищ ты на нее ухлопал!? Совсем с ума сошел! Да за такую цену он нам с тобой в глотку не полезет!
- А и не надо! – осклабился подчиненный. – Пусть он у вас в шкафчике постоит! А мы другую разопьем, - и он вытащил вторую коробку из пакета.
Изумлению шефа не было предела. Он только делал хватательные движения губами, как рыба, пытающаяся заглотить наживленного на крючок червя. Когда же хлопанье губами перешло в речь более менее понятную для слуха, Захарий смог разобрать слова:
- Где брал?!
- В «Сувенирах». На углу Крестовоздвиженской и Водопьянова, - охотно подсказал он шефу.
- Был там пару лет назад, - кивнул тот, - приценивался, да духу не хватило взять. Как Липочку свою представил со скалкой, так и не хватило. Это ж полугодовая моя зарплата!
- Деньги – зло! И нам ангелам как можно быстрее надо с ним расставаться! – со смехом возразил он архангелу.
- Ой, да что же мы тут стоим?! – закудахтала стокилограммовая Липочка. – Ровно нехристи какие! Идите, мужики, в зал, а я сейчас живо там накрою. А ты, - обратилась она к мужу, - хоть бы оделся ради такого случая. Срам смотреть на тебя! Вона погляди как путевые то люди одеваются,указала она на полковника.
- Сама виновата! Знала же, что к шести придет. Почему не дала мне ничего надеть? – стал неловко оправдываться архангел за свой затрапезный вид.
- Ох ти ж мне, бедной! Может еще и одеть тебя надо было самой? – замахнулась она на него шкатулкой.
- А хоть бы и так! Я мужчина солидный. В летах. В начальниках хожу. Мне ли думать о мирском и приземленном?! – гордо выпятив пузо, пророкотал он.
Так, переругиваясь в шутку они и вкатились в большой с высоким потолком в готическом стиле зал столовой, где в окружении дюжины мягких стульев стоял уже накрытый белоснежной скатертью длинный овальный стол. Пока Захария примерялся с какого краю удобнее пристроиться, шеф оставив одну из принесенных бутылок на столе вторую поспешил убрать в бар, что высился в дальнем конце комнаты. Он был скуповат, и с годами это явственно проявлялось, приобретая иногда анекдотичные формы. Вернувшись, указал Захарии на место с ближнего края стола, так чтобы сидеть напротив и поближе друг к другу. Место во главе стола оставили для хозяйки. Та не заставила себя долго ждать. Сначала на столе появилась большущая тарелка с толсто нарезанными ломтями белого, с хорошо пропеченной верхней корочкой хлеба. Затем к ней почти тут же присоединилась, в такой же громадной кастрюле, разварная стерляжья уха. Она источала из под крышки головокружительный аромат густого и хорошо сдобренного специями варева. Захария уже ел сегодня рыбные блюда, но от этого запаха у него засосало под ложечкой. Пока мужчины разливали себе и хозяйке половником по тарелкам уху, крякая и постанывая от предвкушения кулинарного изыска, хозяйка уже несла на подносе гигантских размеров пирог толщиной едва ли не в две мужских ладони. Захария, как галантный кавалер, кинулся было на помощь хозяйке, но та только хмыкнула, уверенно ставя на стол поднос с содержимым. Гавриил тем временем со знанием дела уже орудовал штопором. Далее, в том же темпе на столе стали появляться салаты, пирожки, икра растительная, пирожные, фрукты соленые грибы и квашеная капуста, сало, мясная нарезка, печенье, конфеты и прочие аппетитные вещи, количество которых было рассчитано не на троих, а как минимум на взвод голодных стройбатовцев. Наконец, мужчинам надоело мелькание хлебосольной хозяйки и они с силой усадили ее во главе стола.
Вопреки ожиданиям Захарии, архангел не стал пока открывать принесенную гостем бутылку, а откупорил белое столовое вино, резонно заметив, что коньяк с горячими блюдами не употребляют. Гавриил знал в этом деле толк. Он разлил всю бутылку по трем высоким и вместительным фужерам, а затем встал для произнесения тоста, остальные поддерживая его порыв, присоединились:
- Ну, вот Захарушка ты и вернулся домой из дальнего похода через пространство и время, как чайный клипер возвращается к родным берегам. Начав свою трудную и опасную службу с юнги ты повзрослел, возмужал, заматерел и вот уже перед нами не юнга, а капитан, твердо стоящий на палубе своего корабля. Твой характер всегда звал тебя в походы, навстречу бурям и ветрам во имя великой цели! Ты всегда шел против ветра и всегда добивался своего, возможно в этом и состоит твоя правота. Вот и сейчас я чувствую, что корабль твоей судьбы ненадолго задержится у родного причала. Ну что ж, тогда пусть ветер сильнее дует в твой кливер, но компас твоего сердца пусть никогда не устает показывать дорогу домой!
Чокнулись все втроем. Выпили до дна. Все расчувствовались от таких простых, но проникновенных слов. Даже Захария, до этого момента решительно настроенный на предельно честный и откровенный разговор с шефом, как-то обмяк и уже без всякого энтузиазма воспринимал предстоящую беседу.
- А что это ты старый вдруг заговорил о море да кораблях, вроде моряком-то и не был никогда?! – недоуменно спросила Олимпиада, хоть и расчувствовавшись, но, так и не поняв сути туманного тоста.
- Все мы мать в какой-то мере корабли, а море – суть наша жизнь, - ответил он своей супруге и принялся бодро орудовать ложкой, прихлебывая и покрякивая.
Чтобы как-то развеять минорное настроение, навеянное гаврииловым тостом, Олимпиада Дормидонтовна обратилась к Захарии:
- А ты ведь прав был Захарушка, когда говорил, что имя мое очень хорошо подходит под эти каменья. Божественный ведь камень, цари Эллады всегда носили их оправленными в свои короны. И имя мое от горы, где сидели Древние боги. Неспроста же именем моим нарекли мать Александра Македонского. В мою, стало быть честь, нарекли то.
Мужчины дружно закивали головами, не споря с хозяйкой, хотя прекрасно знали, что жена Филиппа II родилась, чуть ли не на триста пятьдесят лет раньше нее. Постепенно обстановка за столом разрядилась и перемежаясь со стуком ложек пошли разговоры более приземленной тематики. Говорили в основном Олимпиада и Захария. Хозяйка интересовалась последней его командировкой, спрашивая то одно, то другое. Полковник охотно отвечал на общие вопросы, старательно уклоняясь от тех, что касались его личной жизни. Она еще немного повздыхала о своей прежней работе на посту бессменного секретаря. Вспоминали общих знакомых по работе. Гавриил рассказал, о том как хорошо смотрелись Захария с Ириией на церемонии вручения награды, и как ладно танцевали после этого. Супруга в великом сомнении поджимала губы, с одной стороны соглашаясь, что де пора «ясну соколу» обрести свою любушку-голубушку, а с другой стороны выражая сомнения по поводу молодости возможной избранницы:
- Вот она молодежь-то какая нынче ловкая да хваткая пошла, - с ноткой осуждения говорила она, - вот только восьмой десяток разменяла, а уж не терпится замуж выскочить. Словно чешется у них там между ног, прости Господи! Вчера встретились, а уж на завтра в ЗАГС бегут, как настеганные! Не то, что мы бывало. И посиделки устраивали, и в гости ходили, и с родителями знакомили. Так то ведь по правильному должно быть.
- Что же им с нас пример что ли брать?! – не согласился с ней супруг. – Полторы тысячи лет ходить вокруг да около. Все желанье пропадет.
- Плтры тышаши!? – с набитым ртом воскликнул Захария, притворно выпучивая глаза. – Ш меня уфэ пысок пошиплетша!
- А что?! С меня, что ли он уже сыпется?! – сделал обиженное лицо Гавриил.
- Не волнуйся ты так, Гаврюша! Он у тебя золотой! – думая, что пришла на выручку мужу парировала она слова Захарии.
- А ты откуда знаешь?! С совочком за мной ходишь?! – еще сильней обиделся шеф.
Захария, слушая эту перепалк,у чуть не подавился от хохота, представив в подробностях эту картину. Разумеется, он понимал, что все эти сценки разыграны специально для него, чтобы поднять настроение и отвлечь от тяжких дум. Но все равно было приятно. За разговорами время летело незаметно. Уха была съедена, так же как и салаты, даже громадный пирог ополовинен. Мужчины, поглаживая плотно набитые животы, откинулись от стола. Чувством опытного секретаря Олимпиада Дормидонтовна поняла, что настала пора оставить этих двоих для главного мужского разговора. Может быть, что и самого главного за все время их совместной службы. Понимая, что момент для этого настал, они не дожидаясь, когда хозяйка приберет со стола, разом и не сговариваясь встали и по приглашающему жесту Гавриила направились в соседнюю комнату, где находилась гостиная. Гавриил не забыл прихватить два чистых фужера и сунуть подмышку коньяк. Гостиная была небольшая – диван, стулья, кресла, журнальный стол между креслами. Напротив них расположился экран «навороченного» визора, встроенный в стену и занимавший едва ли не половину ее площади.
- Ну, что Захария, давай выкладывай, с чем пришел, - негромко прогудел шеф, поудобнее располагаясь в мягком и глубоком кресле, и предлагая жестом, последовать его примеру своему подчиненному.
- Вам как, сначала или по порядку?
- Сначала и по порядку.
- Мне трудно это будет сделать без иллюстраций, - полез он в поясную сумку, чтобы достать оттуда флешку, - а у вас, как я знаю стойкое неприятие технических новшеств…
- Ну почему же сразу неприятие? – возразил шеф. – Я в меру своих скромных возможностей стараюсь идти со временем в ногу. Что там у тебя? Флешка? Давай.
«Эге, а старик-то далеко не прост, как прикидывался» - подумал Захария, протягивая ему носитель информации. Генерал взял флешку, и встал с кресла, направляясь к визору. Подойдя к тому, воткнул в один из неприметных издалека портов, затем вернулся к сидящему Захарии, протягивая пульт от визора.
- На. Включай. Кнопка «пз» - просмотр записи, а дальше все как обычно. Стрелки «назад» и «вперед» - перемотка. В общем, разберешься.
- Разберусь, - кивнул тот.
- Тогда давай, начинай, с Богом! А я пока бутылку открою, - сказал он вонзая штопор в ее горлышко.
Набрав в грудь воздуха, и слегка прикрыв глаза, как бы окунаясь в воспоминания, он начал:
- Ранним утром, 22 июля 7518-го года, майор Захар Круглов, 34-х лет от роду повел свою единственную и любимую дочь в детский сад. Последний раз. В нашей с ним жизни. Они уже дошли до середины перекрестка, когда… - с этими словами Захария нажал на кнопку пульта, экран осветился показывая, как высокий мужчина держа за руку девочку лет пяти неспешно переходят проезжую часть. С этого момента, время неспешного рассказа понеслось вскачь… Захария старался не придавать эмоциональной окраски своему повествованию, но у него это плохо получалось. Начав его тусклым и скучным тоном, по мере развития сюжета, оно из перечня сухих фактов и предположений на их основе, превращалось в смесь детектива и мистики. Показывая покадровую съемку событий того утра, он попутно давал пояснения, делал отступления, высказывал как свои личные гипотезы произошедшего, так и гипотезы Вершинина. Не забыл он вставить в свое повествование и пересказ диалогов Вершинина с Борисовым и информаторием. В каком состоянии были майор и Тацит, когда строили свои гипотезы, Захария благоразумно умолчал. Не забыл он так же процитировать на память и тексты противоречивых приказов, не делая пока никаких выводов по этому поводу. Пока Захария излагал фактический материал, они с Гавриилом успели, молча опорожнить содержимое своих фужеров, мало обращая внимания на вкусовые качества напитка. Окончив свой рассказ, Захария замолчал и уставился немигающим взором на Гавриила, приглашая того к участию в предполагаемой дискуссии, но тот молчал, тупо уставившись в экран погасшего визора. Захария поерзал в кресле, чтобы привлечь внимание шефа, но тот упорно хранил молчание. Наконец он не выдержал и спросил:
- Так что вы думаете по поводу всего этого?!
Эти слова казалось привели в чувство архангела, он отвел взгляд от экрана и повернувшись к собеседнику начал по новой разливать коньяк.
- Что ты от меня хочешь? – не поднимая глаз на гостя, проговорил он сумрачным голосом.
- Я хочу, чтобы вы мне объяснили всю сложившуюся ситуацию и вашу роль во всем этом, - глядя в упор на шефа, произнес полковник.
- Ты меня в чем-то обвиняешь? – не то удивляясь, не то утверждая в свою очередь спросил тот.
- Я просто хочу, чтобы вы мне объяснили всю подоплеку произошедшего, в котором как выясняется, вы принимали непосредственное участие, - упрямо гнул свою линию Захария. – Сюда же я могу включить и вашу ничем не объяснимую подозрительность в отношении меня, которую вы высказали на прошлой встрече. Я вправе считать эти вещи взаимосвязанными.
- А что, собственно говоря, ты можешь мне предъявить?! Кроме моей визы на втором приказе у тебя ничего нет. Да и то казать, а что тут такого? Я начальник ангельской службы Шестого сектора, и я имею право ставить визы на всю внутреннюю документацию, - спокойным тоном произнес архангел.
- Но согласитесь, что раньше вы этого никогда не делали, - упорствовал подчиненный.
- По-твоему это должностное преступление? – делая изумленное лицо, спросил Гавриил.
- Нет, конечно, - помотал головой полковник. – Но ведь должно быть этому какое-то объяснение. Когда руководитель ангельской службы сектора до этого практически никогда не вмешивавшийся в работу ПВ-службы считает для себя почему-то важным наложить визу на рядовой с точки зрения постороннего, приказ, то согласитесь, это выглядит более чем странно.
- Объясни, в чем ты меня упрекаешь? Или еще хуже, обвиняешь?
- Я не обвиняю и не упрекаю, а просто пытаюсь понять, делая при этом свои выводы…
- И к каким же выводам ты пришел? – чуть насмешливо произнес шеф, беря в руки фужер.
- А к таким… Судя по тому, что оба приказа были изданы на основании распоряжения Надзорной инстанции, можно с большой долей вероятности предположить, что кто-то из серафимов, а именно они скрываются под названием «надзорная», между 10-м и 18-м июля подошел к вам с целью внести коррективы в прежний приказ, касающийся окончания моей командировки.
- Ну и? – рука шефа чуть дрогнула и поэтому, чтобы не расплескать фужер он поставил его обратно на столик.
Однако этот невольный жест не ускользнул от бдительного взора Захарии. «Ага, кажется, я копнул в правильном направлении» - подумал он, а вслух продолжил:
- Кто-то из теплой компании серафимов, чувствуя шаткость законности и аргументации измененного приказа, решил заручиться вашей поддержкой, поэтому и пришел к вам за визой. Ведь не будет же начальник ПВ-службы Васильев перечить и артачиться по поводу авральных изменений, когда там уже стоит ваша виза?! Перечить такой визе, а она наверняка была сделана красными чернилами, все равно, что плевать против ветра.
Гавриил опустил глаза и уголки его губ прискорбно изогнулись:
- Так в чем же ты меня все-таки обвиняешь?
- Я еще раз объясняю, что моей целью не является обвинение в ваш адрес. Я просто пытаюсь картинку своего воображения экстраполировать на кальку прошедших событий. И кажется, у меня это получается.
- Продолжай, - все таким же глуховатым голосом сказал генерал.
- Я знаю вас не одно тысячелетие, - решил подсластить пилюлю полковник, - вы честный службист, лишенный корысти и вкуса к интригам, поэтому смею предположить, что вначале вы наотрез отказались участвовать в этой авантюре, однако пришедший к вам за визой, нашел какие-то слова, которые убедили вас поступить так, как ему хотелось.
- Дальше, - произнес чуть слышно Гавриил, прикрывая глаза и всем телом утопая в кресле. Лицо его было белым, как мел.
- К подделке подписи врио начальника отдела контроля и наблюдения вы явно непричастны. Не ваш уровень, да и не стали бы вы заниматься таким откровенным преступлением.
Гавриил кивнул, не открывая глаз. А Захария с еще большей уверенностью в голосе продолжал:
- А вот за ходом операции явно следили в прямом эфире и даже не исключено, что из кабинета самого Вершинина, зная, что тот приходит не раньше восьми утра. Если спросить дежурную смену, работавшую в то утро, то они наверняка подтвердят мои предположения.
Гавриил дернул уголком губ, но глаза не открыл, и лицо оставалось в целом, спокойным.
- Операция пошла по незапланированному сценарию. Вернее будет сказать, по запланированному, но в соответствии с первоначальным приказом. Вы это сразу поняли. И еще вы поняли, что в это дело вмешалась куда более могущественная сила, чем сила и авторитет серафимов. Поняв и сопоставив эти два факта, вы испугались. Причем испугались настолько сильно, что не смогли скрыть свой испуг даже спустя несколько часов, к моменту нашей встречи.
Лицо архангела внешне оставалось спокойным, только еще более побелевшим, а вот пальцы рук, до сих пор лежавшие на подлокотниках, вцепились в них так, что ногти побелели от внутреннего напряжения. «А ведь его сейчас запросто может кондратий хватить» - в испуге за шефа подумал Захария, однако продолжил:
- Так вот… Я и хочу узнать от кого и какую информацию вы получили относительно меня, что согласились участвовать в этом деле.
В гостиной повисла гробовая тишина. Гавриил почти не подавал признаков жизни, кажется, что даже и не дышал. Захария тоже не хотел первым прерывать молчание. Прошла пара миллионов лет – где-то на краю Вселенной взорвалась сверхновая, где-то столкнулись в немом и яростном противоборстве две Галактики, где-то начало сворачиваться и скатываться в рулон целое пространство. Во всяком случае, именно так показалось Захарии, в ожидании реакции Гавриила, но тот по-прежнему хранил гордое молчание. Первым. Естественно не выдержал Захария:
- Поверьте мне, товарищ генерал, меньше всего на свете мне бы хотелось устраивать ссоры между нами. Я всего лишь хочу прояснить свое двусмысленное положение и найти взаимоприемлемое решение по сложившейся ситуации.
Веки старого ангела дрогнули. Он казалось с трудом, словно тяжеленные люки лацпортов, открыл глаза. Еще какое-то время посидел молча, Захария его не торопил, а затем повернувшись всем корпусом в кресле к собеседнику, протянул руку и взял фужер со стола. Немного пригубил из него и поставил обратно.
- Хорошо. Я расскажу тебе все. А ты слушай и не перебивай.
- Да. Я обещаю не перебивать, - сказал Захария и в свою очередь взял со столика фужер, но пить пока из него не стал, согревая теплом своих ладоней, как рекомендуют все специалисты сомелье.
- Начну издалека, - шеф опять откинулся на спинку кресла и прикрыл веки. – Ты ведь прекрасно знаешь, что генетика, хоть и шагнула далеко вперед в деле указания на предрасположенности живых организмов к тем или иным заболеваниям, все же не слишком сильно преуспела в точном предсказании судьбы того или иного «реципиента». Основные их прогнозы крутятся возле суждений «два лаптя – влево от Солнца, а три лаптя – вправо». Так получилось и с Кругловым, в тело которого было решено подсадить тебя. Генетики предсказали ему раннюю кончину от болезни сердца, но затруднились с более точным прогнозом. Мы, конечно, ждали твоего скорого возвращения, но не думали, что оно будет настолько скорым. Более менее точно дают прогнозы именно серафимы из надзорной инстанции, неспроста же за ними закрепилось мнение как о ясновидящих, пророчества которых сбываются в почти 90% случаев. А если учесть их недобрую славу, как о «повелителях случая», которые запросто могут поменять обстановку, на удобную для них… В общем сам понимаешь, не доверять полученной от них информации, у нас не было никаких причин. Так вот, в конце каждой декады месяца, как обычно, Надзорная инстанция в автоматическом режиме спускает нам списки предположительно подходящих к концу операций для того, чтобы ПВ-служба могла приготовиться к возвращению командировочных, а отдел контроля и информации усилил наблюдение во избежание внештатных ситуаций. Списки большие – до нескольких сот человек иногда доходят в декаду. Списки, как мне известно, составляются в не менее трех экземплярах – «кучерам», «шпионам» и для меня. На основании этих списков по отделам готовятся приказы. Первый из упомянутых тобой приказов, как раз и был из этой серии. Тот список, что предназначен для меня, проходит через секретаря. А так как ты у нас не простой «полевой агент», а агент завершающий свою деятельность в таковом качестве, приказ о завершении операции с тобой лег на стол секретаря вместе со списком. Ирия уже давно была в тебя заочно влюблена и не скрывала этого, по крайней мере, от меня, поэтому очень тщательно следила за твоей судьбой, у нее даже твое фото на столе стоит в рамочке. И уж она точно знала, кто скрывается под шифром «103».
«Так вот откуда у нее была фотография для автографа! Она просто взяла ее со своего стола!» - подумал Захария и счастливо улыбнулся. Однако быстро погасил улыбку, косясь на шефа. Но тот, к радости полковника, не открывал глаз, а потому ничего не заметив, продолжал:
- Узнав по цифрам шифра тебя, она тут же побежала ко мне с вестью, что ты возвращаешься. Поверь, я тоже был этому рад, хоть и не ждал твоего возвращения так быстро, поэтому, не дожидаясь его, издал свой приказ о присвоении тебе очередного звания. Однако уже утром 12-го июля я получаю срочную гравиграмму из штаб-квартиры. От самого серафима Исраэля с требованием немедленно явиться пред его светозарные очи. Ослушаться я не мог, да, честно говоря и не видел причин к тому, поэтому тотчас и явился в кабинет Исраэля.
Гавриил резко выдохнул и сделал большой глоток из фужера. Захария последовал его примеру, но его глоток был гораздо меньше. Архангел немного помолчал, набираясь сил, а затем продолжил, но глаза уже не прикрывал и Захария заметил как огоньки загорелись в зрачках шефа, словно маленькие бесенята, просящиеся наружу:
- Только я переступил порог, как он прямо в лоб спросил у меня, помню ли я историю нефилима Люцифера. Я сказал, что забыть такое нельзя. Тогда он спросил меня, хочу ли я повторения Великого Раскола. Я ответил, что нужно быть сумасшедшим, чтобы желать этого. Тогда он взял с меня клятву хранить в тайне, что он мне сейчас поведает. Я конечно не трус, но тут растерялся и не сообразил, зачем давать клятву молчания, если Раю грозит, чуть ли не гибель. Наоборот надо бить во все колокола. Но повторюсь, мне от растерянности не пришло это в голову, и я дал клятву. А мысленно обратился к Богу с молитвой об укреплении моего духа и о наставлении на путь истинный. А далее он мне поведал такое, отчего ноги у меня подкосились. Он сказал, что им, серафимам, увиделось печальное будущее нашего Рая, и что виновником этого станешь ты. Он сказал буквально следующее: «И вернется Захария осиянный славой и почестями, и станет он во главе райского воинства, и будет в гордыне своей носить главу превыше ветра, и заставит он поклоняться себе, яко живому Богу. И разделит он на ся весь Рай господний, и объявит он себя превыше Бога, и многие последуют за ним, и море крови прольет он руками своими и руками споспешествующих ему, и Рай станет Адом, и Ад станет Раем». Тогда я спросил, можно ли этого как-то избежать, на что он ответил мне – можно. Затем поинтересовался знаю ли я, как их, серафимов зовут в народе. Я ответил, что знаю – «повелителями случая». Я спросил, не хочет ли он, чтобы я… - тут Гавриил замялся, но быстро справился с собой, - по твоем прибытии уничтожил тебя, списав это на какую-нибудь случайность? Но он закричал и затопал на меня ногами. «Как смеешь ты мне говорить такое, верному слуге Божию? Мы капаем людей по воле Его, а не ангелов» - сказал он мне. После его слов, мне как-то сразу полегчало. И тогда я спросил его, что же он предлагает сделать, если убивать нельзя и рассказывать об этом кому бы, то ни было тоже нельзя. И тогда он сказал, что для этого есть «случайность», которой они. Серафимы, умеют хорошо управлять.
- Товарищ генерал, - не выдержал и перебил его Захария, - вы же не ребенок, чтобы так легко попадаться в логические ловушки! Ведь если такое, как они вам сказали, случится, стало известно им, то уж Господу тем более известно об этом! В десятой же главе Евангелия от Матфея сказано об этом доходчиво. И если Ему известно об этом, и Он меня до сих пор, как видите, не покарал, то значит Ему сие угодно. А они, пытающиеся Ему помешать и есть отступники от воли Его!
- Не держи меня за ярмарочного дурачка! – окрысился Гавриил. – Я это и без тебя понял. Только не сразу, а уж потом, когда вернулся. А тогда я просто испугался. Он ведь такого наговорил про тебя! Будто бы именно тебя на заседании следующего Большого Совета будут выдвигать на пост руководителя нашего сектора якобы из-за того, что именно ты был Андреем Первозванным и следовательно у тебя больше чем у кого другого имеется на это право. Я бы, конечно, обоими руками был бы за твою кандидатуру, при условии что при объединении «русского» и «европейского» секторов не забыли бы и о моих заслугах… Ну ты понимаешь о чем я. Лучшего руководителя «русского» зама чем ты я бы себе не пожелал. И вообще, ты обещал меня не перебивать.
- Все-все, молчу-молчу.
- На чем я остановился?
- На случае, которым они умеют управлять…
- Ааа, ну да. И с этими словами достает мне второй приказ. Я прочел, но ничего не понял сперва. И тогда он мне растолковал все в подробностях. Они точно знали время естественной смерти Круглова, поэтому решили ей просто не препятствовать. Все получилось бы элегантно и эффективно, как в твоем кино. Шел-шел, упал и умер. Но тут вмешались внешние и куда более могущественные силы, которые с легкостью переиграли «управителей случая».
- А в чем их резон-то тогда был? – вновь не утерпел Захария.
- А в том, что читать внимательней надо Положение о поощрениях и взысканиях некоторым из присутствующих…
Захария задумался сведя брови к переносице, а затем залпом опрокинул в себя содержимое фужера. Крякнул и почесав лоб, произнес, рассуждая вслух:
- Тэк-с, тэк-с, понятно. Значит у меня было девяносто восемь удачных командировок. Эта была последняя. Если бы Круглов умер своей смертью, не совершив ничего героического, чтобы могло перевесить на весах судьбы его прегрешения, то стало быть тут и моя была бы вина. Не слишком большая, так как покойный не попадал в любом случае в лапы Сатаны, но и Пай был бы для него недостижим. Работа ангела в таком случае признается неудовлетворительной, но без штрафов и наказаний. Зато и без наград. Ага. Девяносто восемь удач и одна малюсенькая неудача, мелочь, а все же пятно в послужном списке. Звание полковника дают по факту участия в девяноста девяти командировках, а награда пролетает мимо со свистом. Карьерный рост, как минимум, притормаживается. Ловко. Действительно эффектно и элегантно.
- О чем я тебе и толкую! – тут же подхватил архангел.
- А дальше что было? – поинтересовался Захария уже без былого энтузиазма, поняв, что основная информация им уже получена.
- А что дальше?! – эхом отозвался генерал. – Дальше ты и сам мне все рассказал. Визу он велел мне поставить, чтобы начальник ПВ-службы не взбрыкнул вдруг по поводу аврального изменения приказа, а сам приказ обещал передать в руки Васильева минуя мою секретаршу, а то де она, баба смышленая, поднимет хай до небес по поводу вопиющей несправедливости к ее кумиру. Видишь, даже серафимы в курсе ваших нежностей, - подначил он Захарию.
На последние слова шефа Захария не отреагировал, углубившись в свои размышления.
- А меня вот интересует, чем же это я им так насолил, что они из-за меня кашу такую крутую заварили? – опять, как бы рассуждая сам с собой, произнес Захария.
- Да кто ж его знает?! А ведь и то сказать по правде, ты и раньше не слыл «тихоней». Все у тебя были какие-то мысли, предложения, прожекты. Может, где чего и ляпнул, невзначай, а они на свой счет приняли да испугались.
- Вот и мне интересно, за какие такие мысли мои, из пушки по воробьям стрелять стали?! А вдруг мысли ценные, а я и забыл про них?!
- Иди и спроси у них сам, - начал розоветь лицом Гавриил от выпитого коньяка. В бутылке оставалось еще немного, и он честно разлил остатки на двоих.
- Ладно, - резюмировал Захария, - покопаюсь в голове, может, что и припомню их крамольного, высказанного перед ушами услужливых доброхотов. Но меня волнует и еще один вопрос…
- Кто была эта третья сила? – перехватил его мысль архангел.
- Да. Хотелось бы знать. Светом послана она мне на выручку или тьмой? – тихо проговорил он.
Гавриил пожал плечами:
- Думаю, что это вскоре само выяснится.
Они допили коньяк, так до конца и не оценив труд виноделов из Лютеции, еще немного поговорили о том, о сем.
- Как тебе коньяк? – между прочим принтересовался Гавриил.
- Вроде ничего. Но думаю, что будет получше чем то пойло, что гонит у себя дома дед Онфим.
- Это кто такой?
- Да, так, - не желая вдаваться в подробности, ответил Захария, - жених моей домработницы. Все изобретает новые сорта самогона. Только что-то плохо пока получается. Сивушные масла полностью отфильтровать не удается. Он уж какие только фильтры не применял, а все без толку.
- Сейчас промышленность подготовила к серийному выпуску фильтры на основе графеновых нанотрубок. Меня включили в комиссию по даче заключения о пригодности к использованию нашими подразделениями.
- В качестве чего? – удивился Захария.
- В качестве фильтров для спецназовских противогазов, - пояснил архангел.
Видя, что время уже позднее, и хозяевам пора укладываться спать, о чем уже не раз намекала своим видом Олимпиада Дормидонтовна, заглядывая в гостиную, Захария начал собираться домой. Гавриил не удерживал гостя и стал провожать его до дверей. В прихожей, дождавшись, когда тот обуется, все же не утерпел и спросил напоследок:
- Ты больше ничего не хочешь мне сказать, Захария?
- Хочу, - отозвался тот.
- И что же?
- Я не Люцефер, а русский офицер! – невольно рифмуя слова, произнес он. – Честь имею!
И с этими словами вышел, предварительно вскинув правую ладонь к виску и неумело прищелкивая кроссовками.

XXII

Планета Сирения. Наши дни. С момента начала «грандиозного» по замыслам его авторов эксперимента прошло более двухсот лет. По меркам Сирении – пустяк, по меркам землян – в тысячу раз дольше. И с той и с другой стороны были взлеты и падения, надежды и разочарования. Руководители эксперимента, среди которых были Господь и Саваоф, Один и Яхве, Аллах и Демиург, за это время пережили «восстание» роботов, технические сбои, многочисленные ревизии и проверки как со стороны государственных, так и со стороны научных кругов. Земляне же за это время пережили несколько моментов, напрямую угрожавших самому их существованию. Уже ни для кого не было секретом происходящее в подвале института «Макротел Вселенной». Эксперимент привлек к себе внимание широкой научной общественности и приобрел там характер если и не «антинаучных методов изучения сложно структурированных жизненных форм», то уж во всяком случае «скандальных». Мнения, как это водится в научной среде. Разделилось диаметрально. Одни считали, что «группа безответственно настроенных ученых» перешла и попрала допустимые рамки морали и этики, «грубо и беспардонно» вмешавшись в естественный ход исторического и биологического развития Вселенной, другие же, настроенные менее воинственно, считали, не без оснований, что во всем этом имеется некое «рациональное зерно». Декан биохимического факультета – трус, карьерист и перестраховщик на волне поднявшейся дискуссии собрался уже волевым решением прикрыть полулегальную деятельность, отбившихся от рук «морфологов». Однако тут на помощь «партизанам» пришло вполне официальное распоряжение от Высшего Совета Сиренианского Содружества Планет, являющегося верховным коллективным органом власти в системах населенных расой сиренианцев, о запрете вмешательства в деятельность данной научной группы. А по неофициальным каналам из того же источника, была донесена мысль о желательности всяческого содействия со стороны деканата продолжению опытов в данном направлении. Двух мнений быть не могло – в дело вступала большая политика. Ясно было одно – «наверху» идею спасения углеродных цивилизаций восприняли всерьез. Такая поддержка не могла не радовать. И если на административном фронте все выглядело более-менее благополучным, то на научном явно намечался кризис. Полиген-С, внедренный в геном жителей Земли, как аборигены сами называли свою планету, практически исчерпал свой ресурс. Жители планеты, ни в какую не желали идти по пути самосовершенствования. Всевозможные пороки, о некоторых из них, сами не всегда безупречные сиренианцы даже и не подозревали в кошмарных своих снах, буквально захлестнули все человечество. Ни пряник в виде обещаний блаженной жизни, ни кнут в виде угрозы вечных посмертных мук, ничего из богатого арсенала сиренианских психологов, подключенных на каком-то этапе к эксперименту, не смогло переломить ситуацию. Человечество упорно скатывалось к всеобъемлющей моральной деградации, даже, несмотря на некоторые успехи в техническом прогрессе. Процент людей достойных взять на себя цивилизаторскую роль бал на уровне статистической погрешности. Некоторый оптимизм, правда, все еще теплился в отношении гибридной цивилизации Платформы, но выходить на комиссию, которая должна была вот-вот состояться по поводу решения дальнейшей судьбы эксперимента, с таким скромным результатом на руках было просто нелепо. Ведь за сто пятьдесят тысяч лет с момента перехода первых колонистов на существование в иные условия обитания Платформа приняла к себе всего лишь около 900 миллионов особей, тогда как рассчитывалась на 80 млрд., что было почти на два порядка меньше планируемого. Сравнивать численность населения одной маленькой Платформы с цивилизацией сиренианцев, раскинувшейся почти по всему рукаву Персея было глупо – один катаклизм незначительного масштаба и вести равноправный диалог уже будет не с кем. А углеродная цивилизация землян тем временем уже начинала повторять процесс гибельного саморазрушения, как и все углеродные цивилизации до нее. Подтверждалась теория о несостоятельности углеродных цивилизаций преодолеть свои внутренние противоречия. Эксперимент грозил превратиться в грандиозное фиаско. Требовалось какое-то срочное решение, а оно не находилось. Даже верные соратники, которые бок о бок с Господем начинали это дело начали сомневаться в правильности поставленной задачи и при встречах тщательно старались не смотреть ему в лицо. Был, правда, еще один малюсенький и одинокий огонек надежды, связанный с Хесусом – его собственным сыном , с большими трудностями и ухищрениями рожденным от земной женщины, но прибегать к этому последнему аргументу в деле спасения своей репутации, Господь не согласился бы ни за что на свете. Да и отношения отца с сыном как-то сразу не сложились. Достаточную холодность в их отношениях сам Господь объяснял тем обстоятельством, что он с самого начала не принимал никакого практического участия в его воспитании, а сын не знал отца до самой их встречи. Хотя могла быть и другая версия. Вполне могло статься, что сын просто не мог до конца простить отцу его отношение к матери – Марии, оставшейся там, на Земле. В результате всего этого, некий холодок отчужденности присутствовал в их и без того непростых отношениях. Хесус отказался жить с отцом на Сирении. Здесь все было чуждо и непривычно для него. Он, побыв немного на Сирении, решил, что на Платформе ему будет лучше. Жители Платформы были по духу ему куда ближе, чем сиренийцы. Ему нравился этот маленький по космическим масштабам мирок. Нравились люди, населявшие его, их чаяния и заботы, отношения друг к другу. Может быть, это объяснялось тем, что райанцы, хоть и далеко вперед шагнули по пути прогресса от землян, но все же не так фатально, как сиренийцы. Да и что уж тут скрывать, здесь он пользовался безусловным, хоть и не официальным, авторитетом, а на Сирении ему, максимум что светило, так это стать объектом всевозможных научных изучений, о чем хорошо понимал не только он, но и его отец, тщательно скрывавший от посторонних сам факт его краткосрочного пребывания на планете.
После приснопамятного распоряжения Высшего Совета о запрете вмешательства в дела экспериментальной группы прошло совсем немного времени, как вышло второе – об организации на базе экспериментальной группы филиала Института «Макротел Вселенной» и строительстве отдельного здания под его нужды. Название филиала было довольно красноречивым и предельно ясным – «Филиал Института Макротел Вселенной по Изучению Проблематики Пороговых Цивилизаций», что сразу настраивало на мысль о расширении тематики и внедрении уже полученного опыта при контактах с цивилизациями подобными Земле. Тем же распоряжением Высший Совет давал карт-бланш руководству филиала сформировать по своему усмотрению его структуру и штат. Все, кто так или иначе имел отношение к данному проекту облегченно вздохнули, потому что это означало конец «партизанщины» и переход из полулегального положения в официальное. Естественно, в первую очередь встал вопрос о руководстве нового образования. По единодушному мнению всех участников Господь как никто подходил для этой должности. Он тут же вышел с предложением о включении в состав филиала в качестве структурных подразделений лабораторий Яхве и Одина. Ни Академия Наук, ни Министерство Высшего образования не возражали против данной инициативы, как не возражали и Яхве с Одином, уже давно и прочно погрузившиеся с головой в дела экспериментальной группы, да и перспективы нового образования эти двое просекли на раз. Аллах наотрез отказался делиться кадрами с филиалом института, но но при этом всячески старался удовлетворять растущие аппетиты потребителя своей продукции в приритетном порядке. А чтобы руководитель образовавшегося филиала не имел повода для обид, он уступил ему свою секретаршу – Лилит. В состав научного руководства филиала Саваоф отказался входить, оставив за собой место научного консультанта. В рекордные две недели было построено новое здание филиала, невдалеке от основных корпусов института. Туда, с превеликими осторожностями перевезли аппаратуру, находящуюся в подвале. Спецы Одина постарались и она во время перемещения из одного здания в другое не была выключена и ее функционал никак не пострадал при перемещении, чего господь в тайне сильно опасался. Резервную установку Ротонного Луча решено было разместить прямо на самой Платформе и держать ее там в состоянии постоянного «подогрева», на всякий непредвиденный случай.
К вящей справедливости стоило бы отметить, что беспокойство связанное с развитием человечества витало не только среди непосредственных руководителей эксперимента, но начинало уже проникать в сознание жителей Платформы, которые буквально на себе почувствовали, что с землянами происходит что-то уж совсем неладное. Мысли по этому поводу, некоторых довольно видных райанцев, высказанных ими в публичной форме заинтересовали экспериментаторов, в том числе Господя и он с недавних пор начал более внимательно присматриваться к этим алармистам. Особенно ему нравился один из них – крепкий и подтянутый, с волевыми чертами лица «полевой агент» по имени Захария, не боящийся зачастую напрямик высказывать свои мысли по поводу происходящего как на самой Платформе. Так и на Земле. Мысли его не всегда носили бесспорный характер, но всегда возбуждали к себе интерес.
Со всеми этими невеселыми размышлениями Господь и шел домой этим весенним днем. Был воскресный день, поэтому шел он не из института, а с очередных неофициальных посиделок Группы Шести, как сами себя называли участники и руководители эксперимента. Конечно, можно было устроить и мнемосовещание, настроив частоту волны излучений своего мозга с частотой собеседников, но по негласной договоренности между ними соблюдаемой уже почти двести лет, совещания проводились очным порядком с периодичностью раз в месяц. В последний год эти встречи носили все более и более тягостный для всех характер. В этот раз собрание проходило в квартире Одина, друга детства Господя, который жил в соседнем дворе, поэтому он решил отказаться от телепорта, в пользу пешей прогулки. Алфея уже дважды посылала сыну мысленные увещевания по поводу дважды напрасно разогреваемого ею обеда. Огорчать мать не хотелось небрегая ее заботами, поэтому скомкав совещание, на котором так ни о чем и не договорились в очередной раз, Господь побрел домой, наивно надеясь, что весенний ветерок выдует из головы ворох накопившихся проблем, и вдует новые и свежие идеи. Шел не спеша, слегка поеживаясь от порывов по-весеннему прохладного ветра дующего прямо в лицо и потому не дающего сосредоточиться на нужных мыслях. Мать встретила на пороге, захлопотанная и раскрасневшаяся, беспрестанно вытирающая руки о засаленный фартук.
- Давай-давай, проходи быстрей, да мой руки. Я уже третий раз разогреваю обед, а ты все не идешь и не идешь. Суп сготовила, твой любимый. С фрикадельками. Да холодец – с утра еще сварила. Ноги задние. Свиные. Хорошие, - буквально на одном дыхании выпалила она пулеметную очередь. И не давая ему вставить хоть слова, опять застрекотала, уже подавая полотенце:
- Ну что? Опять совещались? И чего совещаться?! Все равно ни о чем так и не договоритесь! Оставили бы вы их в покое! Чай сами разберутся, как им жить…
Все еще не растерявшая женской красоты и природного обаяния провинциальной жительницы она по-прежнему без остатка отдавала сыну свою доселе нерастраченную любовь, поэтому изо всех сил считала для себя необходимым быть в курсе всех событий сопровождавших ее «ненаглядную кровиночку». Эта забота порой тяготила его, особенно если проявлялась на публике, но к которой он уже за свои годы привык и считал неотъемлемым атрибутом своей полухолостяцкой жизни, находя в этом иногда и свои приятные моменты. Войдя на кухню усевшись за стол, как следует, наперчил наваристый от третьего разогрева суп.
- А ты, мам? – спросил он указывая глазами на кастрюлю.
- Да что ты, сынок?! Я пока варила, да разогревала, помаленьку уже и наелась.
- Нет-нет! – не согласился с ней сын. – Так дело не пойдет! Раз обедать – так вместе! А то что же получится, я буду есть, а ты смотреть?! Наливай и себе!
- Ну, разве, что пол половничка за компанию, - смущаясь, проговорила она, тронутая заботой сына и плеснула себе немного в тарелку.
Ему всегда нравилась материна стряпня, поэтому он целиком и полностью отдался процессу поглощения пищи. Мать же не столько ела, сколько продолжала изливать на сына потоки слов, казалось порой вовсе лишенных какого бы то ни смысла, часто перескакивая с одной темы на другую. Он почти не обращал внимания на материнское щебетание, лишь кивая и иногда поддакивая через примерно равные промежутки времени, чтобы создать о себе впечатление внимательно слушающего. За три с лишним тысячи лет совместного проживания, сына с матерью, они достаточно хорошо изучили манеры и повадки друг друга. Она, например, хорошо знала, что выспрашивать сына о чем либо «по горячим следам» не имеет смысла, он в лучшем случае, просто отделается парой ничего не значащих фраз и замкнется в себе. Зато стоит только проявить терпение и обождать допросом, как он сам, без всякого к тому побуждения, расскажет и о проблемах, и о заботах. Он в свою очередь тоже хорошо изучил свою мать, поэтому прекрасно знал, что ей для беседы не нужен собеседник как таковой, ей достаточно всего лишь его присутствия, чтобы было кому выговориться, рассказать о новостях на работе и дворовых сплетнях. Правда, он не переставал удивляться ее неиссякаемой энергии, работая диспетчером пассажирского терминала «Космопорта» и не испытывая недостатка в общении, она еще ухитрялась принести и домой заряд нерастраченной энергии.
Вот и сейчас ее воркованье не слишком-то заинтересовало его, занятого анализом только что окончившегося совещания. Он и дальше бы не обращал внимания на речи матери, механически кивая и поддакивая как всегда, если бы не уловил краем уха настойчиво-вопрошающие нотки в ее голосе.
- А, что!? – встрепенулся он, все еще не доходя до смысла ее речей.
- Да ты меня не слушаешь совсем! – тоном обидчивого ребенка заявила она, что было ей в общем-то не свойственно до сих пор.
- Слушаю-слушаю! Просто отвлекся немного, уж больно суп хорош! – сказал он ловко вывернувшись, вовремя сделав удачный комплимент.
Мать сразу зарумянилась от сыновней похвалы:
- Давай я тебе добавки налью! – тут же дернулась она к еще не остывшей кастрюле.
- Не-не, а то места для холодца не останется! – возразил он, улыбаясь. – Так, что ты там говорила про соседку?
- Я говорю, - с энтузиазмом подхватила она, - что у нашей соседки из второго подъезда – бабки Эфанды, внучка из деревни еще в прошлом году приехала в институт архитектуры поступать. Помнишь ее?
- Неа, - почти не задумываясь, ответил он. – И что с ней?
- Да, ничего, просто говорю, что она уже на второй курс перешла. Я вон, утром, когда выходила, смотрю, она бежит. «Здравствуйте, - говорит, - тетя Алфея! Как вы!? Как сынок ваш?!». А сама вся из себя ладная такая. Крепенькая, да румяненькая, а уж улыбнется, так прямо солнышком засветит! Вот, что значит деревенская порода, а не то, что городские нынче – сухоядение одно!
- Ну да, - не стал спорить он с матерью, чуя подспудно куда та клонит, - солнце, свежий воздух, природа кругом натуральная, от чего бы и не быть крепкой, да румяной?
- Вот и я том! – радостно закивала мать. – А уж до чего вежливая, да ласковая! Никогда не пройдет мимо, чтобы не поздороваться. И все о тебе норовит спросить: как ты, да что там у тебя. Где только и высмотрела тебя?! Ты же у меня нигде и не бываешь. Дом – работа, работа – дом.
И тут только он припомнил, что несколько раз встречался с этой всегда улыбающейся и действительно симпатичной девушкой. Один раз даже как-то помог ей донести да квартиры полные сумки чего-то тяжелого. Девушка и впрямь была всем хороша, но, по мнению Господя не слишком серьезна, да и молода. А с молодыми, с некоторых пор он как-то опасался завязывать далеко идущие отношения. А если сказать еще честнее, то вообще старался избегать отношений с женским полом. Еще не до конца зажили прежние раны.
- Да ладно тебе мама наговаривать почем зря! Подумаешь, разок поинтересовалась? Ну и что здесь такого особенного?
- А вот и не разок! – подхватила мать, стараясь развить начатую ей тему, одновременно убирая пустую тарелку и ставя другую – с холодцом. – Все время о тебе спрашивает! Мне ли, как женщине не почувствовать, что раз выспрашивает, значит запал ты ей чем-то в душу!
- Ой, мама, не выдумывай! Да и не было меж нами ничего, чтобы в душу западать. Так, просто помог однажды сумки донести до квартиры.
- И ничего-то я не выдумываю! – вскинулась Алфея. – А только и ты меня должен понять! Не маленький поди уже! Четвертую тысячу как-никак разменял. Пора бы уж и о семье своей задуматься!
- Ты моя семья! О тебе и не забываю! – попробовал подольститься он к ней.
- Я от тебя и так никуда не денусь! – махнула она в его сторону рукой. – А только уже пора ясному соколу в дом голубку привести!
- Зачем соколу голубка? Он ее заклюет. Ему соколиха нужна.
- Не придирайся к словам! Знаю я, о ком ты все время думаешь! – погрозила она ему пальцем. – Все о Марии никак не забудешь! Так нет ее! Ушла давно. А мне внуков нянчить уже пора приспела. Хочу видеть продолжение нашего славного рода. Обо мне-то ты подумал?
- У тебя уже есть один, - буркнул он нехотя.
- Что - есть, что – нет?! Я его не воспитывала. На коленях не качала. Пришел взрослым, повертелся-покрутился и ушел, как и его мать.
- Вот вечно ты так! Даже поесть спокойно не даешь! – неожиданно даже для самого себя вспылил Господь, отодвигая тарелку с почти нетронутым холодцом.
Вот оно как?! Я же еще и виновата?! – моментально вспыхнула Алфея. – Дожила! Матери родной уж и слова вымолвит в доме нельзя! Скоро ей рот скотчем заклеивать будет сынок родимый!
И не закончив тирады начала тихонько всхлипывать, утирая передником нежданно набежавшие слезы.
- Да что же это такое?! – вскинув руки к вискам, чуть не провыл он. – Когда же, наконец, кончится этот прессинг?! Ни дома, ни работе нет мне покоя!
С этими словами он вскочил, едва не опрокидывая стол, и раненым зверем метнулся прочь из дома. Уже выскочив на улицу, ощутил какой-то непонятный дискомфорт. Поглядел вниз, на ноги. Так и есть. Забыл в горячке надеть туфли, поэтому выскочил прямо в домашних шлепанцах на босую ногу. Подняться домой, чтобы переобуться? Глупо. Сначала нужно было прийти в себя. Подумать обо всем хорошенько. Привести в равновесие чувства и мысли. Огляделся по сторонам. Лавочка у подъезда была пустой, по причине довольно ветреной погоды. Сел, не ощущая голыми пятками весеннего холода. Разом накатили воспоминания. Воспоминания были о ней, о Марии.
Он встретил ее еще совсем юной двенадцатилетней девушкой-подростком. Она шла к храму, послушницей которого состояла вот уже несколько лет, и несла на плече высокий кувшин с водой, ловко и грациозно придерживая его одной рукой. Тогда, помнится, его поразило сходство юной, гибкой и стройной как кипарис девушки с кувшином, который она несла. Он тоже был высокий, стройный, с таким же высоким и узким горлышком и такими же изящными и тонкими ручками по бокам, как и ее руки. На него вдруг что-то нахлынуло необычайно теплое и нежное, которое он не испытывал еще никогда и не с кем. Он, пожалуй, единственный раз в жизни потерял душевное равновесие и не смог сдержать своих эмоций. А дальше было все как во сне – захватывающем и неприятным одновременно. Он не мог предстать передней в своем истинном виде, ибо его необычный вид и облачение, защищающее окружающие живые существа от радиации исходящей от него, могли ее напугать. И уж тем более не могло идти речи о каких бы то ни было отношений высокого порядка. Но ему так нестерпимо захотелось прижаться к ней, обнять, соединить свои губы с ее нежными и еще никем не целованными губами, и наконец слиться с ней в одно неразрывное целое, что он окончательно потерял голову и стремглав понесся к Яхве. Тот, все еще чувствуя за собой некое подобие вины за восстание двухсот нефилимов, не смог отказать старому приятелю в просьбе адаптировать геном его семени к человеческой женской яйцеклетке, попутно сняв с него радиационный фон. В течение двух дней, эта изнурительная работа, которую Яхве выполнил сам, не доверяя рукам помощников и лаборантов, была завершена. Все свободное от лекций время, Господь, словно загипнотизированный неведомой силой, старался проводить возле обзорного экрана, наблюдая за Марией, отлучаясь домой только на ночь. За два прошедших на Сирении дня, на Земле прошло почти два года. За это время Мария стала еще красивее. Ее телодвижения и походка, стали еще более женственными и плавными, а черты лица из подросткового приобрели овальную нежность и завершенность. А дальше было то, что приблизительно описывала на своих страницах земная Библия. Понимал ли он тогда на какой стыд и позор обрекает невинную девушку? Осознавал ли он, какие страдания причиняет ей, суетливо выдавая замуж за старика, чтобы хоть как-то прикрыть ее от осуждающих глаз людей? Думал ли он о ее чувствах, когда заставил выйти замуж за не любимого? Сейчас, сидя на лавке в шлепанцах на босу ногу он еще и еще раз корил себя за это. Любил ли он ее или же просто хотел таким способом удовлетворить свое эго? Этого теперь он уже и сам не знал. Вся эта сумбурная история для него длилась чуть меньше двух месяцев, а на Земле в это время прошло почти пятьдесят лет. История, в которой архангел Гавриил принимал непосредственное участие, за что и получил свою Большую Ангельскую Звезду. История, в которую были посвящены кроме Гавриила только мать и Яхве, даже с учителем он не решился поделиться в полном объеме. Однако, тот, чувствуя, что за этим стоит что-то сугубо личное, отнюдь не настаивал на какую либо эксклюзивную информацию. Ему стыдно было сознаться, что он участвовал в том, в чем еще так недавно обвинял мятежного Люцифера. Все это непродолжительное для него время он не упускал ее из виду, как мог, старался оберечь от перипетий судьбы до тех пор, пока не окончила она свой путь земной. Он знал, как она выглядела в последние дни своей жизни там, на Земле, поэтому был готов к тому, что увидит убеленную сединами, преклонного возраста женщину, шестидесяти трех лет от роду. Какого же было его удивление, когда перед ним предстала, доставленная серафимами на Сирению, молодая, не старше тридцати лет женщина в полном расцвете своей красоты. Что тому стало причиной – неизвестно, возможно, что ее организм, получивший внутреннюю встряску сорок восемь земных лет назад, а может тому послужило двойное прохождение по тоннелю Ротонного Луча – с Земли на Платформу, а затем с Платформы на Сирению. Как бы там ни было, но он не сразу смог прийти в себя при виде таких поистине волшебных трансформаций. В отличие от него, она была совершенно спокойна, так как уже имела некоторое представление о том, что ее ожидает из рассказов сына, который еще пятнадцать лет назад был на Земле, когда ненадолго вернулся, чтобы дать последние наставления своим последователям и ученикам. И в этот раз, прежде чем отправиться на Сирению, ей пришлось некоторое время побыть на Платформе ради прохождения реабилитационного периода. Разумеется, что успела погостить у сына, преподававшего «осязаемую философию» в одном из вузов Рая.
Господь никогда не слыл записным красавцем, но и уродом его назвать тоже было нельзя, об этом постоянно свидетельствовали призывные взгляды, кидаемые на него сиренианками время от времени. Он и сам чувствовал свою не слишком броскую, но устойчивую мужскую привлекательность. И когда Мария встретилась с ним, то он приложил максимум усилий, чтобы эту привлекательность повысить. Для начала он поселил ее в большом и красивом доме с прекрасным садом, незадолго до этого построенном по его заказу на одной из планет Содружества. (Товарно-денежные отношения в Сиренианском Содружестве ушли далеко в прошлое, поэтому любыми материальными благами мог воспользоваться каждый из его граждан, подав соответствующую заявку в профильную структуру). Ознакомил ее со всеми новинками как технического, так и социально-экономического характера. Взял отпуск на кафедре, где продолжал усердно трудиться, и устроил для нее целую экскурсию по мирам и созвездиям населенным сиренианцами. В общем, как мог, постарался быть обаятельным кавалером для привлекательной дамы своего сердца. Он надеялся зажечь в ее глазах любопытство, привлекательность обещанного комфортного существования, благодарность. А в конце этого незамысловатого пути, пробудить в ней искры любви, к нему, которому она обязана всем этим. Применительно к данной ситуации его мысли не отличались оригинальностью и шли в русле общепринятых мужских представлениях о женских предпочтениях и логике. Каково же было его разочарование, когда в ее глазах вместо искорок удивления, заинтересованности и тайного обожания, видел лишь дежурное почтение к нему как к экскурсоводу, которого нельзя ни в коем случае перебивать, иначе он начнет свой рассказ с начала. Это и шокировало и обижало его. Порой складывалось впечатление, что это не он, а она старше его на целую эпоху, и только ее врожденная воспитанность не дает ей откровенно зевать при виде всех его потуг. Наконец, исчерпав все свое терпение и фантазию, он решился напрямую спросить у нее, согласна ли она на официальное оформление отношений с ним. И хотя он не слишком-то надеялся на ее положительный ответ, в свете нынешнего общения, но никак не предполагал, что он будет таким обескураживающим.
- Официальное оформление?! Отношений?! – спросила она, резко выгнув правую бровь.
- Ну да, - как-то неуверенно промямлил он, разом стушевавшись от ее взгляда классной руководительницы. – Мы же с тобой взрослые люди. Понимаем что к чему. В конце концов, у нас имеется сын.
- Теперь, это значит, так называется: «официальное оформление»? А до этого, стало быть, наши отношения носили неформальный характер?! Я правильно поняла?
К манере некоторых людей отвечать вопросом на вопрос. Яхве явно приложил свои ручонки. Господь поморщился, его явно коробили слова о «неформальном характере» отношений:
- Я может быть, суховато выразился, но из-за этого не стоит так придираться к словам. У меня просто нет опыта в разговорах на подобную тему. Мы же, как я уже сказал, далеко не дети. А я не знаю, как еще выразить к тебе мои чувства, и каким еще способом сделать предложение руки и сердца.
- Надо же?! Какие высокие слова: отношения, чувства, предложение руки и сердца… Я сейчас растаю от нежностей, обрушившихся на меня. А где ты был сорок девять лет назад?! Где было твое предложение?! Ты ведь уже тогда не был бездумным юношей. По меркам твоего мира это было всего лишь два года назад.
- Да. Я полюбил тебя со всей искренностью, как только увидел, там у ручья… И да, я уже тогда не был мальчиком, но разве я виноват в том, что ты разожгла в моей душе пламя страсти, и разве я не кинулся в это пламя с головой, презрев все преграды – технические, биологические, пространственные и временные. Разве не бросил я на алтарь своей любви запреты, наложенные ранее, свою репутацию, в конце концов?
- А разве это ты сочинил в честь своей возлюбленной «Песнь песней», которую я могла бы шептать тебе?! Разве отверзлись в ночи твои губы произнося звуки моего имени? Нет. Не шептали. Вот и сейчас, до тебя спустя две тысячи лет дошла мысль сделать мне предложение. А где ты был раньше?! Где было тогда твое предложение?!
- Не говори, ерунды! – воскликнул он, перебивая ее праведную тираду. – Ты прекрасно знаешь, что я не мог это сделать чисто физически! Мы с тобой были на разных биологических основах. Мы даже сейчас не одной, хоть и гораздо приблизились. Не мог я тебе шептать слов любви, ты бы просто сгорела в муках за пару дней. И появиться в антирадиационном облачении перед тобой тоже не мог. Ты бы просто сбежала, испугавшись моего вида.
- Значит, слов любви сказать не мог, а все остальное смог?! Не постеснялся, не спросив согласия?!
- Я не говорю, что не виноват перед тобой. Да, в тот момент я поступил некрасиво…
- В то момент?! Это, оказывается, был всего лишь момент, помутивший вдруг ненадолго рассудок?! Не букет из тамариска или олеандра ты поспешил мне дарить, а полетел в лабораторию к Яхве! Говоришь, положил на кон свою репутацию?! А что ты думал о моей репутации в это время?! Поручил своему подручному сводне – Гавриилу улестить старика Иосифа, чтобы он принял твой грех на себя?! И что ты ему за это пообещал? Тоже райскую жизнь?
- А разве он не в раю?!
- Рай и так бы от него не ушел. Сын рассказал мне о механизме попадания на Платформу. Так, что ты думал обо мне, выдавая меня быстренько замуж, за нелюбимого и уже ни к чему не способного старика?!
- Он дал обет не прикасаться к тебе.
- До рождения сына, - поправила она его. – А потом?! Ты хочешь сказать, что любил меня, видя, как я делю ложе с нелюбимым мною человеком?
- Не терзай меня больше, чем я сам себя! – огрызнулся он. – Но все же не забывай, что ты, служа в храме, была изначально предназначена Богу.
- А ты у нас значит Бог?! – уперев руки в боки, хрипло засмеялась она неприятным голосом. – Да. Я хотела с детства служить Богу, всеми своими силами. Хотела помогать ему в делах праведных, быть его слугою, а не объектом вожделений.
- Так вышло. Не я назначил сам себя на эту должность, а вы сами, посылавшие мне мольбы на протяжении тысяч лет, - потупив глаза, ответил он.
- А сын?
- Что, сын? – не понял он.
- Ты сказал, что у нас есть сын.
- Разве это не так?! – вскинул он брови.
- Нет. Не так. Какое твое участие в судьбе сына?
- Какое, говоришь? – изумился, и одновременно нахмурился Господь. – А разве не я предупредил вас об «избиении младенцев»? Разве не я послал вам волхвов с дорогими подношениями?!
- Помню. Спасибо. Спас. Но я сейчас не об этом.
- А о чем же? – опять удивился он.
- Ты и вправду думаешь, что на этом заботы отца о сыне заканчиваются? – в свою очередь изумилась она.
- Нет, конечно, но…, - не нашелся он сразу с ответом.
- Вот именно, что «но». Отец не тот кто породил, разбрасывая свое семя семо и овамо, а тот, кто воспитал, отдавая ребенку последний кусок хлеба, тот кто не спал ночами, укачивая колыбель, тот кто учил его ходить и тот, кто учил ремеслу и жизни. И я навсегда буду благодарна Иосифу за это. Это наш с ним сын. Не твой.
- Я тоже внушал ему добродетели, как мог, в тех непростых обстоятельствах. Когда сам, когда через посредников. Но я никогда не упускал его из виду.
- Я не знаю, что ты там ему внушал и как. Зато я точно знаю, что это ты всячески искушал его незадолго до того как его схватили.
- Я укреплял его дух! – не выдержал Господь.
- Да. Укрепил. Ты всех так укрепляешь своими бесконечными искушениями и проверками, начиная с прародительницы Евы! Ты един в двух лицах! Какой же ты настоящий из них?
- Какая еще Ева?! О чем ты?
Вопрос о Еве она просто проигнорировала. Как истинная дочь своего народа, она давала ему возможности хоть как-то перехватить инициативу в этом сложном споре двух правд и двух истин.
- У тебя все кругом неправы. Один ты прав всегда и во всем. Где сын твой, Иисус?
- Ты прекрасно знаешь, где он. Ты только что была у него.
- Да. Тебе об этом донесли твои крылатые клевреты, или ты сам соизволил узнать? – чуть насмешливо проговорила Мария.
- Какая разница? И зачем ты об этом спрашиваешь.?
- Затем! Даже сын твой, плоть от плоти и кровь от крови и тот не с тобой. Даже он не понимает тебя. Может причина кроется в тебе?
- Ты ошибаешься. Он не со мной, не из-за меня. Просто на Платформе у него больше шансов для самореализации. А здесь он рисковал быть предметом всеобщего досужего любопытства и не только досужего.
- Все мы, всего лишь подопытный материал в твоих руках и в руках твоих соплеменников. Ты – великий ученый. Может быть ты даже самый великий ученый всех времен и всех народов. И я отдаю должную дань твоей учености. Но ты плохой отец и видимо был бы плохим мужем, повернись история другим боком. Ты – одержим наукой в чистом ее виде. Кроме нее тебе никто не нужен. И я буду не нужна после того как ты насытишь свое самолюбие.
- Я знаю. Когда хотят во что бы то ни стало обвинить кого-нибудь в чем-то, то всегда находят и предъявляют хорошо выверенные и откалиброванные факты, не учитывая обстоятельства, противоречащие им. Это, во всех случаях, очень удобная и беспроигрышная позиция.
- Я не гожусь на роль обвинителя. Я просто хочу понять, какие еще неведомые цели ты преследуешь, делая мне подобное предложение?
- Ты с ума сошла! Какие еще цели может преследовать мужчина, делая предложения женщине?!
- Не знаю. Ты из всего можешь находить пользу. Ты очень рационален.
- Хорошо, - усталым и уже безразличным голосом проговорил Господь. – Я понял, что дальнейший разговор в данном направлении не имеет перспектив, по крайней мере, для меня. Что ты хочешь?
- Я хочу, чтобы ты отправил меня на Землю.
- На Землю? Но зачем? И что ты там будешь делать?
- Я не желаю, подобно Петру, оставлять Рим.
- Что ты там будешь делать? – повторил он свой вопрос.
- То же, что и ранее делала - утешать страждущих, вселять в них надежду и укреплять в вере. - начала Мария, а потом будто боясь, что ее собьют с мысли, заговорила быстро и страстно. - Я не умею ходить по воде и исцелять прикосновением рук, как мой сын. Но зато у меня есть знание будущего. Моя вера укрепилась, от уведенного в Раю. Но моя вера укрепилась не в тебе как вездесущем и непогрешимом, а в людях, чьи поступки явились мерилом их дальнейшего существования уже на новом месте. И хотя в прежней своей жизни я представляла райскую жизнь совсем по-другому, увиденное мной, нисколько меня не разочаровало. Вместо праздного безделья и пустого славословия в адрес некоторых, люди в Раю, или как вы говорите на Платформе, живут полной и насыщенной жизнью. Живут своим трудом, испытывая радости и печали, но избавленные от внутреннего и внешнего ежечасного подавления. Живут в мире и согласии с природой и с собой. А главное, что имеют возможность реализовать свои мечты. Никто из вас не задумывался, что именно реализация своей мечты поднимает человека , а вместе с ним и все общество, на другую ступень развития, где тоже появляются новые мечты и возможности их реализовать. Так они и движутся рука об руку – мечты и возможности, подтягивая друг друга. Я наверно слишком сумбурно выражаюсь и меня трудно понять. Прости.
- Разве я не делаю то же самое, только, в гораздо больших масштабах?! Разве не я указываю им дорогу в правильном направлении? Разве не я и напрямую, как это было с Авраамом, и через посредников, коей являются основные земные религии, предлагаю человечеству шанс на развитие без самоуничтожения? В конце концов, разве не я построил эту Платформу – воплощение самой заветной мечты землян о бессмертии? – упрямо и недоумевающее от того что она не видит очевидного, проговорил он.
- Вот, в этом весь ты. У тебя на первом месте стоит «я», - с сочувствием в голосе проронила она.
- Да! Да! Я весь в этом! – уже прокричал он. – И я горжусь собой! У меня есть к этому законные основания! Это я поднял проблематику таких цивилизаций как ваша. Это я сломал бытовавшие стереотипы о невозможности уберечь вас от самоубийства! У каждого своя колокольня, с которой он вещает свои истины! И со своей колокольни, ты, безусловно права! Но ведь и у меня тоже есть своя колокольня! И с нее я вижу дальше! Или может скажешь, что я должен все бросить и пустить дело на самотек?!
- О чем ты говоришь?! У тебя даже левая рука не знает, что творит правая. Ты даже не замечаешь, что ты сам – одно большое противоречие. Дав свободу воли людям, ты тут же принимаешься наказывать их за это. Вспомни Содом с Гоморрой, Великий потоп, Вавилонскую башню, наконец. Мало?! Разобщив людей, ты же сам себе осложняешь всю дальнейшую работу.
- Мало! – разозлился он. – Не выжги я вовремя эту извращенческую заразу и она расползлась бы по всей планете. И человечество просто бы перестало существовать еще тогда. Великий Потоп был, не спорю, но он имел под собой чисто технический сбой в результате предшествующего оледенения (Рассказывать, что потоп случился в результате действий простой уборщицы, он благоразумно не стал, чтобы окончательно не уронить свой авторитет). А уж священники потом подвели под это происшествие религиозную базу. А что же касается Вавилонской Башни, то, во-первых, люди и до этого разговаривали на разных языках и наречиях, вследствие физиологических особенностей строения носоглоточного аппарата у представителей различных рас. Во-вторых, в ее крушении люди виноваты сами. Я не мешал им. Думал, ладно, пусть потешат свое тщеславие – доберутся до высот с разряженной атмосферой и успокоятся. Так кто же мог подумать, что эти бестолочи мало того, что проигнорировали закладку фундамента на должную глубину, мало того, что они решили строить ее с прямыми, а не конусовидными стенами, так они ее еще принялись строить из кирпичей! Кирпичей! А ведь я предупреждал их, чтобы они не строили ее хотя бы рядом с городом. При сейсмической активности в данном регионе, сильных ветрах, при большой «парусности», ты представляешь, что бы было, упади эта махина на город?! Это хорошо, что она ссыпалась внутрь самой себя. А в-третьих, ты бы поменьше увлекалась церковной беллетристикой.
- Знаешь ты кто?! – воскликнула она.
- Ну?
- Ты умный, но злой врачеватель людских ран. Ты опытный и умелый целитель, зашедший в барак для прокаженных. Ты поставил правильный диагноз и назначил лечение, написав рецептуру горькой микстуры на бумажке… И вышел. С твоей точки зрения ты сделал все правильно. Но ты вышел из барака. Отстранился. А кто будет выхаживать больных?! Кто будет готовить и подавать им лекарство? Кто уврачует их раны? Здоровых-то нет! Кругом такие же больные. Ты погляди на Землю! Там же, куда не кинь взор, везде плач и погребальный стон, то от войн, то от болезней, то от несправедливостей жизни! А ведь твою рецептуру они даже прочесть и понять зачастую не в силах, так как неграмотны.
- Люди должны излечиться сами! Я не могу стоять рядом и утирать каждый сопливый нос. У меня не сто рук и раздваиваться я пока тоже не умею. И не забывай, что у злого, как ты говоришь, врачевателя еще куча таких же бараков, где его тоже ждут! Или их бросить?! Пусть подыхают, даже без надежды на исцеление?! Спасая одних, я невольно обрекаю на гибель других.
- Но пойми и ты, - парировала она его тираду, - что оставив не долеченными больных в этом бараке, ты обрекаешь все свои прежние труды насмарку. Ты вынужден будешь всю жизнь бегать по баракам, раздавая правильные рецепты, и не вникая в результаты лечения, а люди все равно будут умирать. А в итоге не получится никакого лечения. Нельзя излечиться наполовину. И сам ты так до конца и не будешь знать, так ли хороши твои рецепты. Круг замкнется, а результата не будет. И твоя блестящая теория потерпит крах. Она и сейчас, если честно сказать, не слишком оправдывается. Но и это еще не конец…
- А что?! – с нескрываемым беспокойством уставился он на нее.
- Закончится все тем, что разочарованные в твоем «лечении» они сначала подвергнут сомнению твою божественность, а потом и вовсе проклянут! – закончила она на высокой ноте и оборвала.
Помолчали. Видно было, как капельки пота блестят на его висках.
- Что конкретно ты собираешься предложить мне делать? – махнув рукой на строптивую женщину, спросил Господь.
- Тебе? – спросила она в свою очередь, взглянув на него как будто увидев впервые. – Ничего. Просто я хочу принять участие в исцелении до полного выздоровления хотя бы одного мира. Кто-то же должен утирать сопливые носы, если ты занят более важными делами. Я согласна это делать. Моей маленькой колоколенке этого будет достаточно.
- Все-таки хочешь оставить меня одного? – тихо спросил он. – Ты бы могла заниматься этими делами и не уходя. Работа бы нашлась, как раз по твоему желанию – врачевать и утешать…
- Ты не остаешься один. С тобой твои соратники и твоя работа, - так же тихо ответила она.
- Это все так. Но кроме работы и соратников у каждого должен быть кто-то, кто гораздо ближе. С кем можно было бы поделиться сокровенным
- Ты уже поделился однажды, своим сокровенным, - фыркнула она, но наткнувшись на просящий и беззащитный взгляд собеседника, осеклась. – Прости. Я не могу. Не могу сейчас. Лужайка, на которой росли мои цветы, выгорела под лучами безжалостного солнца. Там остался один пепел. Нужно долго вновь поливать ее, чтобы новые ростки вновь появились на свет. А для этого нужно время и терпение. Большое терпение и большое время.
- Значит, я могу надеяться на то, что ты уходишь не навсегда?! – с надеждой заглядывая ей в глаза, спросил он.
- Да. Я прошу тебя послать меня в эту, как она называется не помню… Ах, да, командировку. Смешное название, - без смеха проговорила Мария.
- Но ведь из командировок принято возвращаться?! – ухватился он за спасительную мысль.
- Да. Чтобы получить советы и указания и вновь отбыть в следующую, - сказала она, уже собираясь уходить туда, где ее ожидали топтавшиеся от безделья серафимы.
- Значит, ты будешь возвращаться ко мне, и у меня вновь появится шанс попытаться обрести твою благосклонность?
- Посмотрим, - бросила она, не оборачиваясь и выходя из комнаты.
С того самого разговора прошло уже почти два года по меркам Сирении и около двух тысяч лет по меркам Земли. Они встречались несколько раз, потому что ей приходилось обращаться к нему за помощью в том или ином деле, где она не могла ничего сама сделать или же не знала как. Он всегда с большой охотой помогал ей, решиться завести разговор подобный этому, не решался. Да и она сама не давала пока никаких знаков свидетельствующих о том, что лесная поляна ее чувств после пожара избавилась от гари и готова к цветению.
Голые пятки ног, просунутые в старенькие домашние тапки, почувствовали холодный ветерок весеннего дня не сразу, а только тогда, когда их хозяин очнулся от тяжелых воспоминаний своего недалекого прошлого. Очнуться от забытья его заставила, как всегда, сумбурная и маловразумительная мнемограмма Лилит, в которой она на грани паники сообщала о каком-то невероятном молитвенном посыле на личный психотерминал Господя от архангела Гавриила. На уточняюший вопрос о том, что же там все-таки могло приключиться, глупая секретарша смогла только пояснить, что на архангела кто-то там напал, и он просит срочной помощи у Всевышнего. Представить себе, что на антропоморфного робота, суперкласса «архангел», который в одиночку мог бы справиться с небольшой армией, кто-то может покуситься, заходило за рамки разумного. С другой стороны, с ходу отметать паническое сообщение, напрочь лишенной какого бы то ни было воображения Лилит, тоже не стоило. Поэтому не тратя драгоценного времени на переобувание, чертыхаясь и поминутно теряя на ходу тапки, Господь ринулся к ближайшему телепортеру. Так, в тапках на босу ногу, он и заявился в приемную своего кабинета, где его уже с нетерпением ожидала жирафообразная и чокнутая на оба полушария головного мозга секретарша.
- Вот! – сразу атаковала она его, не обращая внимания на комичный вид вошедшего. – Посмотрите и убедитесь сами!
С этими словами она протянула начальнику длинную как сопля перфоленту мозговых излучений архангела, находящегося в молитвенном экстазе.
- Надеюсь, ты догадалась подключиться к его зрительно-слуховому аппарату и сделать соответствующую запись? – спросил он, испытующе приподняв бровь.
Секретарша обиженно фыркнула и протянула ему кристалл с записью всего того что происходило в кабинете серафима Исраэля. Господь взял из ее рук кристалл и уходя в свой кабинет бросил ей через плечо лапидарно:
- Кофе. Горячий. Несладкий. Побыстрей, пожалуйста.
- Может еще и какаву с чаем, прямо в постель?! – тут же не замедлила с ответом строптивица.
В самый ответственный момент ее как всегда начинало переклинивать, но он уже привык к ее эскападам и не обращал на это никакого внимания, зная, что излив всю накопившуюся желчь, она принесет все, что он заказал. Войдя в кабинет. Включил монитор и сунул в приемное устройство кристалл. Он позволял видеть окружающую обстановку от лица архангела, слышать разговор двух высокопоставленных собеседников, а так же читать их мысли, которые бегущей строкой проносились по экрану монитора. Уже через пять минут, полностью вникнув в происходящее, он молотил себя кулаком по ляжкам, приговаривая:
- Ах, вы протобестии! Архаровцы! Что удумали?! Ну, вот я вам ужо покажу, где зимует мать Кузьмы! Я вам устрою ралли Париж-Дакар! Ни стыда, ни совести у этих роботов не стало! Совсем охренели и берега попутали! Это все Яхве, сукин кот, постарался, вложить в них свои хитрые замашки, Крон бы сам до такого не додумался!
Он бы еще неизвестно сколько времени возмущался, тыча и грозя экрану указательным пальцем, если бы не вошла Лилит, открыв двери кабинета своим задом, так как руки были заняты подносом на котором исходил горячим паром кофе и белела содержимым сахарница. Все это она молча грохнула на стол со словами:
- Сахар сами положите по вкусу, чай не барин! – и удалилась, аппетитно раскачивая роскошными бедрами.
Руководитель филиала, привык к ее вечному, как Гималаи, хамству, однако принюхался. Взял стакан и осторожно сделал маленький глоточек. Так и есть:
- Мать твою! – выругался он в сердцах. – Опять цикорий! Да сколько можно-то!?
Впрочем, раскинув умом, никаких оргвыводов делать не стал, а просто добавил ложечку сахара и продолжил все так же отхлебывать маленькими глотками, здраво рассудив, что цикорий все же не электролит, которым она запросто могла его напоить в очередном приступе феминизма. Перегружать и без того ее слабые мозги своими мыслеграммами не стал, из-за опасения окончательного переклинивания, а потому просто включил селекторную связь и буркнул:
- Лилит, срочно ко мне Яхве и Одина. И еще Крона из твоей бывшей конторы кликни.

XXIII

Это была уже третья ночь, которую Захария – кавалер и полковник, провел у себя дома. Первая спокойная ночь. Он хорошо выспался, даже успел поглядеть какой-то сон, от которого даже не осталось четких воспоминаний. Звезда, исполняющая обязанности земного Солнца, называемая здесь – в «русском секторе» Ярилом, взойдя чуть выше невысоких деревьев посаженных вокруг дома перед последней его командировкой, пощекотала веки. Он и так уже не спал, но глаза решил пока не открывать. Долго ли еще придется побыть в условиях, когда никуда не надо спешить, ни перед кем отчитываться? А главное, не надо ежеминутно принимать решения как за себя, так и за того в чьем теле находишься. Как сказал шеф, в их вчерашней непростой беседе, после того как основные вопросы с обеих сторон были освещены, нового назначения скоро ждать не придется, во всяком случае пока он сам не напишет рапорт о возвращении к последнему месту командировки. Все кадровые вопросы на самом верху решили пока отложить в преддверии грядущих перемен, которые ожидаются вот-вот. Правда, «в русском секторе» понятие «вот-вот» имеет довольно растяжимое толкование, поэтому Захарию не удивило бы известие о том, что его новое назначение последует не раньше чем через год, а то и два. В Раю умели не спешить и не пороть горячку. Время позволяло, как следует подготовить будущий рапорт. Конечно он желал вернуться на Землю для того, чтобы как-то устроить будущее Инессы, которую он по праву считал и своей дочерью. Вместе с этим он хотел расставить все точки над i, в своих отношениях с Ирией. Идеалом, в его представлении служила картина, когда он добивается от нее согласия на брак с условием дождаться его из действительно последней, на этот раз, командировки. Пятьдесят-шестьдесят лет ожидания это немалый срок, тем более немалый для такой хорошей девушки, а с другой стороны – не такой уж и большой. Тем более, что опыт ожидания у нее уже был, по крайней мере – двадцатилетний, что она работала секретаршей, к тому же эти ожидания не были подкреплены никакой надеждой. А с другой стороны – Инесса… Даже если его рапорт каким-то чудом удовлетворят, будет ли у него возможность открыться ей? Как воспримет она его в ином облике? Надо еще не забыть позаботиться о хорошем ангеле-хранителе для нее. Такие дела не следует пускать на самотек. Если будет возможность, то надо самолично подобрать достойную кандидатуру из опытных ангелиц. Этим следует заняться, не мешкая, можно даже завтра. Солнечный свет, отразившись в большом настенном зеркале, висящем напротив кровати, ударил по глазам. Захария еще сильней зажмурился и улыбнулся. Этот свет падал ему на лицо всегда в одно и тоже время, вот уже много лет, поэтому он с точностью мог назвать его – 9 часов 36 минут. Пора было вставать. Нехотя встал. Похмелья после вчерашнего не давало о себе знать. За три тысячи лет работы полевым агентом чего только не приходилось пить – от тарасуна до романеи, поэтому в отличие от неопытного в этом деле Левушки, он знал, как пить, что пить и сколько и чем закусывать, чтобы наутро не выглядеть тряпкой.
Гигиенические процедуры не заняли много времени, а вот с заказом завтрака пришлось немного поднапрячься. Тосты, бутерброды, омлеты с вариациями и тривиальный «Якобс», надоели ему еще на Земле. Хотелось чего-нибудь хоть и непритязательного, но более оригинального. Быстро пробежался по меню ближайших кафе. Ассортимент неожиданно порадовал и одновременно ввел в замешательство своим разнообразием. Ничего толком не выбрав, решил закрыть глаза и ткнуть пальцем наугад. Палец угодил в перловую кашу с сухофруктами и шоколадными оладушками. Чай с бергамотом завершил скромную композицию. Покончив с завтраком, включил комтор. Опять поздравительные сообщения, просьбы дать интервью телевидению и прочая лабуда. Слегка огорчился – заветного имени в числе пропущенных звонков не присутствовало. Немного помявшись, решил все-таки проявить инициативу и не без трепета набрал заветное имя и номер. Вопреки ожиданиям, она не стала испытывать его терпение, почти сразу выйдя на связь.
- Привет! – поздоровался он, увидев, на маленьком экранчике, знакомые и милые черты. – Вы мне не звонили?!
- А разве у вас есть пропущенные от меня звонки? – спросила она в свою очередь, улыбаясь.
- Нет, поэтому и спрашиваю. А то я вчера немного замотался…
- Я понимаю, - кивнула она, - у меня и самой вчера была напряженка. Секция и прочее…
- Я помню, вы говорили об этом на балу.
- У вас ко мне какое-то дело? – осторожно поинтересовалась Ирия, не убирая улыбку с лица.
- В общем-то,- начал он, но прервал сам себя. – Ирия, у меня к вам есть два предложения!
- Ооо! Целых два? Это интригует! Я должна выбирать одно из двух, или принять оба?! – сделав круглые, как у маленького совенка глаза, спросила она.
- Оба принять! И одобрить, сразу в первом и втором чтении! – засмеялся Захария.
- Излагайте! – тоном избалованной, но заинтригованной маркизы сообщила она.
- Во-первых, давайте перейдем на «ты». Тем более разница в возрасте между нами, всего то, какие-нибудь три с половиной или чуть больше лет, - игриво, как ему самому показалось проговорил он.
- Что?! Неужели я так плохо выгляжу в свои детские 76 лет?! – едва скрывая откровенный смех, спросила она.
- Эээ, честно говоря, я не ожидал от вас такого ответа, - смутился Захария.
- А какого ждали?
- Ну, что-то вроде… ах, как вы хорошо сохранились, по сравнению с чучелом Тутанхамона! –опять засмеялся он и она с удовольствием его поддержала. – Так, как вам мое предложение? Не слишком дерзкое?
- Дерзкое! – согласилась она, деловито кивнув. – Но вам, в смысле «тебе» в этом плане отчаянно повезло. Люблю дерзких мужчин. Поэтому, я пожалуй соглашусь перейти на «ты» в нерабочей обстановке. Второе предложение будет из этой же серии? – она остро взглянула ему прямо в глаза, уже без смеха.
- Да, Ирия. Из этой. Я приглашаю вас, то есть тебя, провести этот день в моей компании. Побродить по Городу, посетить памятные места, где-нибудь посидеть за чашечкой чего-нибудь бодрящего…
- Мне сразу соглашаться, или для приличия можно немного поломаться?! – она опять улыбнулась ему тепло и нежно.
- Конечно, соглашаться сразу! А поломаться можно будет уже потом, процессе, так сказать, - сразу и не задумываясь, нашел он выход.
- Это деловой подход. Я пожалуй, соглашусь с предложением. Сколько у меня времени для того, чтобы привести себя в надлежащий вид? – спросила она твердым и уверенным в себе голосом.
- Здесь неуместны никакие ограничения, - подбоченясь сообщил он.
- А вы, тьфу ты, мне нравишься! – засмеялась она. – Хорошо. Я не стану злоупотреблять мужским терпением и обещаю управиться за полчаса. Где встречаемся?
- Как настоящий кавалер, я буду ожидать твоего выхода у подъезда, - заявил он, пытаясь прищелкнуть голыми пятками.
- Хорошо, - сказала она и отключилась, чтобы не терять время.
Захария тоже не стал прохлаждаться в ожидании оставшегося до встречи времени, а направился к платяному шкафу, где хранился его невеликий, как и у всех холостяков, гардероб. Посетовав на то, что забыл спросить у Ирии о том, в чем она будет одета, дабы как-то сочетать свой внешний вид с ее, открыл створки шкафа. Не придумав ничего толкового, решил одеть белые брюки со светлыми туфлями, и белую футболку с изображением олимпийского Мишки с надписью «олимпиада-80». Предполагая, что свидание может затянуться до позднего вечера, благоразумно взял с собой ветровку, тоже, кстати, белого цвета. Вечером может быть прохладно, а косточки почти четырех тысячелетнего старца надо держать в тепле. Но сейчас он не стал ее надевать, а просто свернул и повесил на руку. Процесс одевания завершился подпоясыванием таким же белым ремнем и навешиванием на него поясного кошелька. Захотел подушиться мужским одеколоном «Айсберг», но не рискнул, боясь, что специфический запах может не понравиться спутнице. Глянул на себя в зеркало, убедившись в который уже раз, что не просто хорош, а «душка», вышел из дома. Через пять минут он уже топтался у подъезда многоэтажки в ожидании любимой, не забыв по пути заскочить к ближайшему банкомату, чтобы обналичить небольшую сумму, так, на всякий случай. Ровно в означенное время из подъездного чрева буквально выпорхнула Ирия. Если на свете и была женщина, которая могла бы удивить чем-нибудь Захарию, то она носила имя – Ирия. Как будто заранее прочитав его мысли, она тоже была в белом. Белое платье до колен в стиле «бэби долл» и белые туфельки на невысоких и устойчивых каблучках делали из нее воздушное, почти невесомое создание.
- Как я угадала с платьем! – захлопала она в ладоши при виде своего спутника. – Белое тебе очень идет!
- А тебе идет все! Даже если бы ты надела на себя мешок из-под картошки, то все равно бы выглядела принцессой!
- Типа «подлецу все к лицу»?! – прищурилась она на него, якобы, сердясь.
- Да нет! Что ты?! Я наоборот! Поверь, без всякой задней мысли! – замахал он на нее руками.
- Без задней мысли, говоришь?! А тогда с какой?! С передней?! – продолжала она насмешливо допытываться, наблюдая, как ее вопросы вгоняют его в краску.
- Да нет же! Уверяю, у меня вообще не было никаких мыслей, - чуя, что окончательно запутывается в мыслях, бормотал он невнятно.
- Что? Никаких-никаких мыслей?! – продолжала она его терзать.
- Все-все! Сдаюсь! Молодое поколение мне, старику не переспорить! – поднял он руки к верху, сдаваясь на милость победителя.
- Нельзя так быстро сдаваться! – топнула она на него ножкой. – Бороться нужно до конца! Даже если у тебя из рук выпал меч, даже если ты упал, и к твоему горлу приставили мизерикордию! Меня так учил папа, а папа для меня – высший авторитет!
- А кто у нас будет папа?! – улыбнулся он от ее неожиданного напора.
- А папа у нас буду я, - проговорил кто-то негромким голосом за спиной у Захарии.
Захария моментально обернулся и встретился взглядом таким же высоким, как и он сам молодым человеком, лет двадцати пяти. Но учитывая райские особенности, ему запросто могло оказаться сколько угодно лет, от ста, судя по возрасту дочери и до двух тысяч. Папа был одет в летний армейский камуфляж, высокие болотные сапоги и панаму армейского образца времен Советского Союза, сдвинутую на затылок, так, что хорошо были видны его внимательные стальные глаза с белесыми бровями и прищуром профессионального снайпера. В одной руке он держал удочку из искусственного бамбука, а в другой пластмассовое ведерко, наполовину наполненное еще трепыхающимися карасями.
- Ой, пап, познакомься, это Захария! – защебетала Ирия, нисколько не растерявшись от возникшей неожиданности.
- Захария, - представился полковник потенциальному тестю, протягивая свою руку для пожатия.
- Евстафий Андреевич, - отрекомендовался тот, неспешно ставя ведро на тротуар и пожимая протянутую руку.
Пожатие у него было крепким, но без фокусов, когда начинают изо всех сил давить руку визави для того, чтобы показать кто в доме хозяин положения.
- Где-то я вас уже видел, - задумчиво произнес Евстафий Андреевич, - уж больно лицо мне ваше знакомо.
Захария пожал плечами, но тоже более внимательным взором окинул собеседника. Его лицо тоже ему кого-то напоминало, но он не мог пока вспомнить кого именно. Тем временем, видимо прокрутив в голове недавно встречающиеся образы, рыбак неожиданно хлопнул себя по лбу:
- Ну как же! Вспомнил! Ее вот, - ткнул он пальцем в сторону дочери, - спальня вся утыкана твоими фотографиями. Лет тридцать уже собирает и развешивает.
- Ну, пап! – негодующе воскликнула дочь, покрываясь алой краской до корней волос.
- Что, пап?! – ехидно осведомился отец. – Радоваться надо, а не возмущаться. Все фотки да фотки, а тут, понимаешь натуральный образец. Герой, кавалер, без пяти минут генерал. Честь-то какая, нам с матерью.
- Пап, перестань! Вечно ты со своими насмешками, - перешла дочь в контратаку.
И тут Захария вспомнил этот чуть насмешливый взгляд светлых как литовские озера глаз. Он несколько раз видел этого человека на форумах и заседаниях ангельских служб, посвященных совместным координации совместных действий между полевыми агентами и ангельским спецназом. Помнится у обладателя этих глаз было звание подполковника и должность заместителя командира сил специального назначения Шестого Сектора. А еще ему вспомнился кровавый и страшный XIV век и юноша с тем же именем и теми же глазами, залитый кровью и с веревкой на шее. В постный день юный воин Великого князя литовского Ольгерда по имени Евстафий публично отказался оскоромиться за что жестокий правитель приказал своим палачам отрубить ему ноги и руки, но не добился от того даже стона. Вконец обозленный упорством юного воина, он приказал повесить его на нижних ветвях раскидистого дуба. «Теперь понятно, откуда у нее фамилия Литвинова» - пронеслось молнией у него в голове.
Не вникая в препирательства дочери и отца и игнорируя явную насмешку в свой адрес (спецназовцы всегда были слегка высокомерны к ангелам-хранителям, считая их всего лишь людскими советниками, а не настоящими защитниками как они сами), Захария взял слово:
- Прошу простить меня великодушно, Евстафий Андреевич, за то, что не представился вам заранее. Поверьте, просто пока не нашел подходящего случаю повода. Мы с вашей замечательной дочерью знакомы всего три дня, и я теперь понимаю, откуда в ней столько хороших и достойных черт.
- Зачетно, - проговорил папаша, поднимая большой палец правой руки. – Ладно, полкан, не надо лишних суесловий. Мы взрослые люди и все понимаем. Единственное о чем прошу, так это сберечь честь моей дочери и моей семьи.
- В этом можете не сомневаться, - глядя прямо в глаза отцу, твердо сказал Захария и опять протянул руку.
Рука не повисла в воздухе. Ответное рукопожатие было таким же твердым и спокойно-уверенным, как и в прошлый раз.
- Сейчас в гости не зову. Вижу, что вам пока надо пообщаться спокойной обстановке, побыть наедине, но в дальнейшем, милости просим. Двери нашего дома для вас открыты.
- Спасибо! – расчувствовался Захария. – Я обязательно воспользуюсь вашим приглашением, причем, в кратчайшее время.
- Мать дома? – спросил Евстафий у дочери.
- Да, - кивнула она, - утром пришла с дежурства. Спит.
- Ладно. Я тихонько тогда. А вы, - обратился он к Захарии, - надолго гулять собрались, молодежь?
Ирия не удержалась и прыснула от смеха. Улыбнулся и Захария. Поняв двусмысленность слова «молодежь», Евстафий тоже не смог скрыть улыбку.
- Я помню. Мне ваша дочь уже говорила, что позже одиннадцати задерживаться ей крайне не рекомендуется, поэтому следуя духу и букве вашего домашнего устава, обязуюсь уложиться в нормативные сроки, доставив ее к этому же самому месту в целости и полной сохранности, - на полном серьезе ответил он за себя и за свою спутницу.
- Одобряю, - поддерживая полуофициальный тон, коротко высказался отец. И еще немного подумав, добавил. – Вечером может быть прохладно, ты бы кофту взяла какую. И мороженого много не ешь. Не забывай, что у тебя – гланды. В общем, как-то так.
Он еще потоптался немного, и потом, неловко козырнув занятой ведерком рукой, направился к подъезду.
Захария еще некоторое время оставался под впечатлением от встрече с отцом Ирии. Провожая взглядом удаляющуюся фигуру Литвинова он воскресил в памяти все, что знал до этого о специализированном воинском формировании в котором тот служил. Выше уже сообщалось, что профессия «спецназовца» была из числа наиболее «героически» и в то же время являлась мельницей, зачастую перемалывающей судьбы своих служащих. Служить туда шли отчаянные «сорвиголовы», заранее поставившие крест на своем семейном будущем. Выходить замуж за ангела, который может окончательно погибнуть в любой момент, соглашались единицы, которых без труда можно было сосчитать по пальцам двух рук. Семья Ирии судя по всему как раз и была из их числа. Предназначение «спецназа» заключалось в в оперативном и точечном вмешательстве в события, грозящие фатальными последствиями. Их, срочным образом, посылали туда, где по каким-то причинам возникала неожиданная угроза, а персонально закрепленных ангелов-хранителей либо не хватало для ее купирования, либо их не было вовсе. Обычно, в место потенциальной угрозы посылали одного, редко – двоих «спецназовцев». (Захария не знал, что 26 апреля 1986 года на ликвидацию Чернобыльской аварии было брошено более ста «спецназовцев», так уже находился в это время в теле Круглова). Количественный состав войск специального назначения по сравнению с общим числом ангелов было невелико. В Русском Секторе спецназовцев насчитывалось едва ли больше двух тысяч. Подготовка каждого бойца «спецназа» носила длительный, сложный и весьма затратный характер. Постоянные изнурительные тренировки и экзамены по широкому виду дисциплин, начиная с физической подготовки с элементами рукопашного боя и заканчивая изучением устройства всех видов ядерных реакторов, оставляли в строю лишь единицы из числа желающих встать в их ряды. Эти немногочисленные воинские соединения присутствовали не во всех секторах Рая. Подобные подразделения базировались только в Европейском, Азиатском и Русском секторах в связи с тем, что основные трагические события на Земле происходили именно в этих регионах. Остальные сектора могли себе позволить не содержать столь затратные воинские формирования, уповая в случае чего на своих соседей, которые, впрочем, никогда им не отказывали в помощи.
Для лучшего уяснения сути работы воинов «спецназа» можно привести несколько достаточно красноречивых примеров. Представим на минуту поле боя. Бой еще идет, и нет ему конца, а на поле боя то там, то тут уже лежат раненые, многие из которых – тяжелораненые. Юная санинструктор подползает к одному такому, нуждающемуся в срочной эвакуации. В ней самой, вместе с сумкой перевязочных материалов меньше пятидесяти килограмм, а в раненом бойце – около сотни. И вот эта малютка пытается вытащить его с поля боя. По всем известным канонам это абсолютно бесперспективное дело, если подходить с научной точки зрения. Но нет. Она взваливает на себя почти бездыханное тело в два раза превышающее ее по величине и массе и начинает медленно ползти со своей ношей до родных окопов. Невозможно? Да. Только никто не видит, рядом с ней беря на себя едва ли не большую часть нагрузки, ползет и пыхтит ангел. Так, втроем они и добираются до своих, но об этом никто никогда не узнает. Лишь опытные седоусые бойцы, являясь свидетелями подобных сцен, покачивая головами скажут тихо в усы: «Тут без ангела не обошлось. Факт».
Или вот еще. Рота изнуренных бойцов, среди которых больше половины раненых никак не может оторваться от преследующих его фашистских стервятников. Остаться в заслоне, стопроцентно обрекая себя на смерть остается молоденький парнишка первого года призыва. Остается с «максимом» для которого нет даже положенного второго номера. Патроны для него собирают со всей роты, но их хватает только на то, чтобы снарядить полторы ленты. Даже отчаянно экономя патроны, мальчишке больше получаса не выстоять. Рота уходит, низко кланяясь оставшемуся смертнику. Уже через 15 минут арьергард слышит первые выстрелы. Проходит полчаса. Час. Два. Но выстрелы не смолкают. Что за чудо? А чуда никакого нет. Это ангел залег на место «второго номера» и все падает и подает «первому» патроны. И патронам этим нет конца. Бойцу бы удивиться от такого невероятного случая, но некогда, надо стрелять. И он продолжает стрельбу. Уже и кожух ствола раскалился до бела от непрерывной стрельбы, но ангел не дает стволу разорваться. Он машет крыльями и тот остывает, а крылья ангела обгорают от соприкосновения с раскаленным металлом. Пулеметчик слышал хлопанье крыльев, но не мог видеть своего нежданного помощника.Но воинское счастье не бывает вечным, и когда одна из пуль разрывает сердце храбреца-одиночки, ангел оттаскивает его тело в сторону и присыпает землей, чтобы враги в ярости от понесенных потерь не надругались над ним.
Бывали и такие случаи. Сбрасывает к примеру нелюдь в образе летчика люфтваффе бомбу особой мощности, способной пробить многоэтажный дом от крыши до подвала и взорваться там. А в подвале собрали ребятишек из близлежащего садика. С нестерпимым воем несется смерть с высоты, проламывая на своем пути этажные перекрытия, и уже добралась до подвала, но могучие плечи ангела вовремя подставленные под головку контактного взрывателя не дают ей взорваться. Пока детей спешно выводят из подвала, он из последних сил, до порванных жил и крови изо рта удерживает на себе смерть, как атлант Землю. Бомба не взорвалась. Прибывшие на место несостоявшейся (не состоявшейся ли?) трагедии саперы обезвреживают почти двухтонную SC-1800. А еще через пять минут после них прибывают ангелы из спасательного отряда и достают буквально вмятого в бетон фундамента своего товарища. У него сломаны крылья и ребра, раздавлены все внутренности, но он еще живой. Затянутые кровавой паутиной глаза пытаются разглядеть вошедших, а губы еле шепчут: «Дети живы?» Получив утвердительный ответ, он слабо улыбается и закрывает глаза. Уже навсегда. Спасатели поднимают тело своего коллеги и положив его на свои плечи, в скорбном молчании уносят к месту его последнего пристанища. Домой.
Или вот совсем свежий случай. Когда разразилась Чернобыльская катастрофа, целую роту подняли по тревоге и отправили в помощь лейтенанту Виктору Правику. Никто тогда не знал, как надо правильно бороться с огнем в активной зоне реактора, ни люди, ни ангелы. Не было такого опыта. Это уж потом появились методички и инструкции, разработанные при участии самого Курчатова, а тогда они просто прибыли наспех собранные и никак не экипированные. Помогали пожарным качать воду ручными помпами, взобравшись на крышу четвертого энергоблока голыми руками сбрасывали вниз радиоактивный шлак, проникали в самое сердце реактора протаскивая в узость переходов пожарные шланги. И хотя кремниевым ангелам радиация была не так страшна как людям, многие из них тогда получили сильнейшие ожоги.
А уж сколько раз им приходилось предотвращать начало апокалипсиса Третьей Мировой войны, вмешиваясь в работу внезапно «сошедшей с ума» электроники», знало только руководство ангельского воинства.
В Раю все знают, а на Земле знают лишь единицы, а остальные могут только догадываться, что в знаменитом параде Победы, состоявшемся 24 июня 1945 года, принимал участие сводный батальон ангельского «спецназа». В то памятное утро с утра зарядил нудный не по-летнему дождик. Когда основная часть парадных «коробочек» прошла перед мавзолеем, то после пулеметных тачанок, перед тем как должна была пройти колонна техники, образовалась небольшая пауза. Именно во время этой паузы и прошел, чеканя шаг, сводный ангельский батальон, как раз под командованием, тогда еще майора, Евстафия Андреевича Литвинова. Капли дождя падавшие на марширующих ангелов частично демаскировали их перед многочисленной публикой и не менее многочисленными кинооператорами. От внимательного взора людей и телекамер не укрылись призрачные крылатые существа стройно и гордо маршировавшие мимо трибун. Не укрылось это и от Сталина. Все, кто были на площади замерли в оцепенении, но даже до самых тугих умом дошло, что Небесное Воинство на стороне советского народа. Дошла эта немудрящая мысль и до военных атташе «союзных» государств и в высоких кабинетах, где-то там за морями, сделали из этого правильные выводы. Конечно, киноаппараты и пленку, компетентные органы изъяли, а в официальной кинохронике на этом месте образовался никем не объясняемый разрыв и довольно неумелая склейка, но только с тех пор, по негласному распоряжению высшего руководства страны, перед тем, как парадный оркестр завершит свое прохождение давалась пауза, в несколько минут, для того, чтобы ангелы смогли пройти строем в заслуженном ими параде.
Все эти воспоминания быстрой стаей пронеслись в голове Захарии, однако его слегка задумчивый вид не укрылся от взора девушки.
- Гражданин кавалер, - нетерпеливо обратилась она к своему спутнику, - вы долго еще намерены разглядывать мой подъезд?
- А? Что? – не сразу сориентировался он, отходя от воспоминаний. – Прости Ирия, задумался, глядя на твоего отца.
- Понимаю. Я тоже часто задумываюсь о нем. И все время боюсь, что однажды и он может не вернуться из очередной операции по спасению кого-то или чего-то, - голосом полным печали и сострадания произнесла она. – А на маму, так и вообще смотреть страшно в это время. Остановится и молчит глядя в одну точку. Она и спит то только когда он рядом.
- Прости. Я правильно понял, что мама где-то работает на ответственном посту? Ты сказала, что она где-то дежурила.
- Да. Она работает врачом в ангельском госпитале, закрепленном за «спецназом», - улыбнулась она. Мысль о маме помогла девушке выйти из тревожного состояния. – Она у меня из XV века. Из- под Пскова. Была послушницей в женском монастыре. Травы целебные собирала, за больными да немощными ходила. Как-то после очередного мора от черной оспы, заприметила она, что некоторые крестьянки, что имеют дело с коровами, хоть и болеют оспой, но все же не умирают, как остальные. Вот и удумала прокалывать оспенные пустулы доярок, да протягивать через них нитку, а потом поцарапала свою кожу на руке, да и привязала эту нитку в поцарапанном месте. Заболела, конечно, но оклемалась. А потом и деревенским ребятишкам такое сделала, утаив от их родителей. Кто-то из них проговорился родителям, а те пошли жаловаться матери-настоятельнице. Та испугалась, что крестьяне подожгут обитель и ввергла маму в монастырское узилище, в подвал на цепь посадила. Там мама и умерла через три года от чахотки. А тут вот уже и папу встретила.
- Да-а, - протянул Захария, - невеселое повествование, как я погляжу. Что ж, значит ты уже во втором поколении служишь в ангельском воинстве? Династия? Ну, хорошо, что хоть за тебя у матери душа не трепещет.
- Почему же не трепещет? – лукаво скосив на него глаза, спросила она.
- Ну-у, - потому что работа секретарем чуть менее опасна, чем работа спецназовцем, - улыбнулся он ей в ответ. – Правда, тут тоже имеются свои риски, если учесть то, с каким начальством тебе приходится иметь дело ежедневно.
- А с чего ты взял, что я не состою в «спецназе»? – вкрадчиво поинтересовалась она заглядывая ему прямо в зрачки.
- То есть как это, состою?! – не понял он. – Ты же – секретарь. Или я настолько отстал за тридцать лет, что ничего не понимаю в происходящем?!
- Не столько отстал, сколько никогда этим не интересовался. Уже более ста лет как в спецназ начали принимать и девушек. Двадцать лет назад я подала заявку о зачислении меня на вольные курсы слушателей Высшего Ангельского Специального Военизированного Училища, где и занимаюсь раз в неделю без отрыва от основного места работы. Для краткости я называю это «секцией». Вчера, я как раз и бала на секции. Так как я всего лишь «вольный слушатель» и посещаю занятия раз в неделю, то мое обучение вместо положенных пяти лет, растягивается на двадцать пять. Папа настоял на этом, в надежде, что за четверть века мне это надоест, и я поменяю планы.
- Но…
- Но у меня папин характер, поэтому я никогда не меняю принятых ранее решений, - опять лукаво улыбнулась она. – И вообще, долго мы тут будем торчать?! Кто-то мне обещал прогулку…
- Ах, да, прости меня, пожалуйста. Сам вижу, что кавалер из меня еще тот…
- Вижу, - притворно грустно вздохнула она, но не удержалась и, схватив его за руку, потащила из двора на улицу, говоря на ходу, - у тебя, надеюсь, есть хотя бы примерный план мероприятий?
- Неа, - беззаботно ответил он. – Я же не знаю ничего о твоих предпочтениях, поэтому понадеялся на экспромт.
- Ну вот! – воскликнула она, всплескивая руками. – Я так и знала! Что за кавалеры пошли в последнее время?! Ровно телята. Кажется, я уже догадываюсь, кто из нас сегодня будет кавалером.
- А я, кстати, и не против. Я могу петь и вторым голосом. В моем почтенном возрасте это не позор.
- Все мужчины одинаковые. Как до дело доходит, так они сразу начинают ссылаться то на возраст, то на болячки. Ладно. Такова наша доля женская – быть мужчинами в критической ситуации.
- Ваша воля мадемуазель – наше исполнение, - ернически заявил он, когда они уже подходили к телепорту.
- Хорошо. Как ты насчет того, чтобы сходить в киношку? – спросила она прищурившись и слегка наклонив голову, как спаниель. Этот наклон головы и сходство с шустрой собакой окончательно настроили его на игривый лад.
- Я – за! – поднял он обе руки кверху. – Куда пойдем?
- Я вчера, как раз, читала афишу. Сама сегодня собиралась сходить. В «Авангарде» сегодня дают «Летят журавли» в цветном исполнении. Я когда-то смотрела, когда еще маленькая была. В общем, плохо помню сюжет. Помню только, что грустно там все кончалось. А в «Оазисе» идет комедия «Гараж». Этот фильм вообще не помню. Кажется, не видела. До начала обоих сеансов осталось 15 минут. Остальные кинотеатры не запомнила.
- И что ты выбрала? – с интересом спросил он, так как хорошо помнил оба этих фильма, и ему было любопытно, какой из фильмов она предпочтет в итоге.
- Не хочу сегодня грустить, - прямо заявила она.
- Добро, - принял он ее точку зрения. – «Авангард» я знаю где, а вот «Оазис» что-то не припомню.
- Это на Чебурашкинской. Рядом с «Пирамидой».
- Какой-какой?! – переспросил он, думая, что ослышался.
- Чебура… Тьфу. Гостомысловской. Но все ее так называют, потому что там у входа в «Детский Мир» стоит огромный плюшевый Чебурашка и всем говорит: «Приходите еще».
Гостомысловскую он знал. И уж тем более знал, где находится «Пирамида» - музей ранней античности.
- Отлично. Тогда давай оба до «Пирамиды», - сказал он и они, все также дружно взявшись за руки шагнули в круг телепортера.

XXIV

Через пару секунд они стояли возле громадного стеклянного здания, стилизованного под древнеегипетскую пирамиду. А чуть подальше от нее в окружении частокола пальм высилось розоватое здание похожее одновременно на Тадж-Махал и Топ-Капу с мелькающей огнями вывеской «Оазис». Народу в фойе кинотеатра было много, и Захария опасался, что ему не хватит билетов, поэтому оставив Ирию возле колонны розового порфира, мужественно ринулся на штурм кассы. Штурмовать, к счастью, не пришлось. Билеты еще оставались. Билеты, не без тайного умысла взял в самом последнем ряду. Зрительный зал практически ничем не отличался от тысяч таких же залов, находящихся от него в миллиардах километров. Честно сказать, Захария не ожидал, что местные мастера киноиндустрии, так смогут обработать кадры довольно старого фильма, что он получив голографический эффект и объемный стереозвук заиграет всеми красками и таким образом превратят непритязательный сюжет фильма, снятый на одном единственном плане, в красочное повествование. Он с удовольствием позволил себе окунуться в давно всем известные перипетии фильма, с легкой тенью ностальгии отмечая известные всем советским людям «крылатые фразы». Он несколько раз бросал косые взгляды на свою спутницу, желая выяснить ее реакцию на то или иное действие героев фильма при случае охотно дать пояснения, если возникнет в них нужда, но девушка, не отрываясь от экрана, словно бы забыла о его существовании. Это слегка обижало и напрягало. Где-то с середины фильма, он и сам почувствовал, что с публикой в зале творится что-то необъяснимое. Ни шороха, ни скрипа, не говоря уже о смехе. Если бы сейчас кто-то прекратил вдруг сеанс, то запросто могло возникнуть ощущение, что находишься не в кинотеатре, а в музее мадам Тюссо. Когда показ окончился и в зале вспыхнул свет, публика начала отходить от оцепенения, но и это действо с ее стороны было каким-то вялым и неуверенным. Он взглянул на свою девушку. Вид у той был обалдевший и пришибленный. Он сначала было засмеялся, так неловко и нелепо выглядела его спутница, а потом осекся, напоровшись на ее непонимающий и недоумевающий взгляд.
- Что это было? – медленно выговаривая слова, будто все еще не до конца пришла в себя, проговорила она. – Там ясно было написано, что это комедия.
- Ну да! Конечно комедия. Я несколько раз уже смотрел ее. Мне нравится, - бодро ответил он.
Она посмотрела на него с какой-то материнской жалостью в глазах, как будто он был ее единственным ребенком, да и то больным на всю голову. Затем, молча, встала с кресла и побрела, едва не запинаясь к выходу. Он поспешил за ней, явно не понимая ни ее реакции, ни реакции окружающих на бессмертное творение Эльдара Рязанова. Уже выйдя на свежий воздух он попытался выяснить причины ее неадекватной, по его мнению, реакции. На его вопросы о том, что не так, она сначала только хмурилась и отмалчивалась. В конце концов, это и ей самой надоело и ее прорвало. Короткие, как экономные пулеметные очереди фразы срывались с языка симпатичной девушки и обличительным градом посыпались на ни в чем не повинного в людских грехах ангела:
- Да какая же это комедия?! – в запале восклицала она. – Три десятка взрослых, и судя по всему серьезных людей, из диалога которых я поняла, что все они научные сотрудники одного учреждения, призванного охранять животных, заперты в музее таксидермии. Ничего себе охрана редких видов животных?! Я так же поняла, что они принадлежат к разным ступеням научной иерархии. И о чем они спорят, оставшись после работы? О проблемах науки?! Нет. Об оздоровлении отношений внутри коллектива?! Тоже нет, а зря. А о чем же тогда?! О каких-то огороженных кирпичом участках, если не ошибаюсь, примерно 20-ти квадратных метров каждый, под названием «гараж». Для чего?! Для того, чтобы поставить туда индивидуальное транспортное средство. Но позвольте, а причем тут стены научного заведения? Эти люди, вообще, чем занимаются? Какие научные проблемы решают? Или они собрались на ярмарку своего мещанского тщеславия?
- Видишь ли, - попробовал вставить он.
- Вижу. Ты хотел, чтобы я высказалась? Я высказываюсь. Потерпи, я скоро закончу, - перебила она его в пылу полемического задора с самой собой. – Что уж это за такие волшебные квадратные метры и где они находятся, если из-за них готовы продать Родину и дом в котором родился?! Почему ты смеешься? Разве я сказала что-то смешное?!
- Нет-нет, все нормально. Это я так, - поспешил он успокоить ее.
- Словно дикие животные в Колизее, о которых я читала, они готовы разорвать друг друга на части, забыв о своих семьях, голодных детях ждущих их дома и прочем. И почему кучка людей, научный ранг которых, судя по всему выше остальных, присвоила себе право распоряжаться судьбами остальных людей?! Наоборот, чем выше заслуги перед обществом и наукой, тем скромнее должен вести себя их носитель. Подкуп, шантаж, грязные сплетни и намеки – все идет в дело. По твоему я должна смеяться над этим? Ни одной светлой личности! Ни одного положительного персонажа, - не унималась Ирия.
- А как же Малаева? – вставил-таки слово Захария.
- Это какая, Малаева? – морща лоб, спросила она.
- Маленькая такая, с печальными глазами, - вспомнил он образ Ахеджаковой.
- Э-э, нет! Я сама женщина, и меня печальными глазками и тихим голоском не проведешь. Ее героиня, хитрая как степная лисица. Именно она является самой безжалостной и беспринципной особой во всей этой компании, не считая директрисы рынка. В этой развеселой компании беспринципных людоедов, она является главным уырем. Полетела отвоевывать, причитающиеся ей квадратные метры, попутно бросив своего маленького ребенка и даже не вспоминая впоследствии о нем. Притворившись особо несчастной, для успешного манипулирования чувствами окружающих, еще не до конца покрытых шерстю, выхлопотала себе не только «место под солнцем», но и бесплатный ремонт своего авто. И тут же успокоилась, когда гроза миновала, забыв о тех, о ком она еще так недавно вещала. А когда пошла вторая волна, то она, украв ключ, опять оказалась на коне, впереди восставших во всем белом и чистом! Усовершенствованная и адаптированная копия попа Гапона.
- Э-э, - собираясь с мыслями от такого неожиданного ракурса в представлении сюжета, - проблеял он, разводя в бессилии руками, - гротесковые формы и применяемые гиперболы…
- Да я плакать хотела от этих гротесковых форм! Во рту горько, будто хины нажралась! Пошли отсюда скорей.
Ему ничего не оставалось как только еще раз разведя руки последовать за ней. «Или у девочки чувство юмора отсутствует напрочь или же у меня вконец оно испорчено длительным общением с землянами» - думал он, бережно беря под руку юного кинокритика. Несомненным было одно, эта невысокая молодая почти еще девочка за три дня знакомства уже во второй раз удивила его зрелостью и неординарностью своих суждений. Тем временем она уже немного остыла и уже совершенно спокойным голосом спросила:
- Ну-с, кавалер, куда направим свои стопы?
- Горечь хины требуется чем-то перебить, - осторожно начал он. – Как ты насчет кафе?
- Я пока не голодна, да и мороженое мне нельзя, а я запросто могу там сорваться и облопаться, - уныло ответила она. И тут же продолжила. – А вместе с тем мне необходимо избавиться от стресса. А что у нас лучше всего помогает от него избавиться?
- Не знаю, - растерялся он, - может какие-нибудь положительные эмоции, спокойная и непринужденная обстановка, мягкий приглушенный свет, неспешная беседа, способная провести курс общей релаксации. В общем, так как-то.
- Верно! – воскликнула она. – Ты просто читаешь мои мысли! Идем!
- Куда?
- В кабак, конечно! – со смехом ответила она и потянула в сторону телепорта. – Сам же перечислил все признаки пивнушки, а теперь отказ пошел?
- Да я как-то не имел в виду ничего подобного, - морща лоб и вспоминая места, подходящие под описание, произнес Захария. – Есть, правда, одно местечко. И если за тридцать лет оно не закрылось, то можно его посетить.
- Какое? – живо откликнулась боевитая девица.
- В переулке Голубых Орхидей, было тихое местечко, излюбленное философами и нетребовательными к еде посетителями…
- Это где такой? Я хорошо знаю город, но что-то не помню такого переулка, - сдвинула она серьезно бровки, но ее губы продолжали улыбаться. – В какой притон ты собираешься меня затащить, бедную и несчастную?
- Что ты такое говоришь?! Какой притон? Я и слов-то таких не знаю, - испуганно забормотал он. – Просто маленькая таверна. А переулок находится слева от центрального входа в «зоосад». Он совсем крошечный – пора двухэтажных домов, которых и разглядеть то трудно из-за разросшихся вокруг кипарисов.
- Что-то такое припоминается. Вроде бы летнее кафе, прямо под деревьями, - не слишком уверенно протянула она.
- Вот именно. Ну, что идем?! Или боишься? – насмешливо щуря глаза, спросил он.
- Я боюсь только за папу. Больше меня ничем не напугаешь, - тихо, но твердо заявила Ирия и шагнула в телепорт, не выпуская при этом руки своего провожатого.
И действительно, маленькая таверна с неброской надписью над входом «Бочка Диогена» не сразу бросалась в глаза случайным посетителям. Двери были приглашающе распахнуты. Внутри было темно, лишь неяркий свет у барной стойки указывал правильное направление. Они подошли к стойке. За ней сидя в пол оборота к посетителям сидел бармен – пожилого вида мужчина, читающий газету. Услышав шаги входящих, он ленивым жестом сложил свое периодическое издание и повернул к ним свое лицо. Вид он имел почти отталкивающий. Непропорционально большая голова с всклокоченной в разные стороны шевелюрой и такой же бородой, испещренное многочисленными шрамами лицо, вывернутые в сардонической улыбке толстые как оладьи губы могли внушать все что угодно кроме приязни. Несколько мгновений он пронзительным взглядом одного глаза, второй был прикрыт, окидывал парочку, нарушившую его одиночество. А затем неожиданно расцвел в улыбке, так неестественно выглядевшей на общем фоне лица:
- Ба! Какие люди к нам пожаловали?! Захария, тебя ли видят мои подслеповатые глаза?! – воскликнул обрадовано он, вставая со своего стула.
- Узнал!? Ну, спасибо, брат, Эзоп! Значит, я не слишком изменился, - в тон ему ответил Захария. – Позволь тебе представить мою спутницу. Ирия Литвинова, будущий спецназовец ангельского войска, а в настоящий момент мой личный гид-экскурсовод.
- Ирия, - представилась она бармену, протягивая руку для пожатия через барную стойку и уже поняв, кто перед ней.
- Эзоп, бармен сего заведения - просто и без затей представился он, осторожно пожимая ее руку своими мозолистыми ручищами.
- Скажите, вы ведь тот самый знаменитый философ и баснописец?! – заговорила она, уже нисколько не смущаясь необычного вида того, кто стоял напротив.
- Не каждый философ может быть барменом, но каждый бармен – обязательно философ, - осклабился он в улыбке. – А насчет знаменитости, то соглашусь, но с маленькой поправкой. Знаменит, но в очень узких кругах.
- А скажите, - не унималась бойкая девица, - почему ваше заведение называется «Бочка Диогена», ведь мы все знаем, что в древней Греции бочек никогда не делали?
- Семь тысяч сто восемьдесят четыре! – воскликнул он, радостно оглаживая свою растрепанную бороду.
- Извините, не поняла. Что вы сказали?
- Я сказал, что вы семь тысяч сто восемьдесят четвертая кто задает мне этот вопрос, - с улыбкой на обезображенном лице ответил Эзоп. – На все и рассчитано. Такой, с позволения, рекламный трюк для заманивания посетителей. В рекламном буклете для туристов, где указаны интересные для времяпрепровождения места, указано название моей таверны, и они движимые праведным гневом от моей исторической безграмотности спешат высказать мне в лицо свое нелицеприятное мнение…
- А-а-а, поняла! – захлопала в ладоши девушка. – они приходят и становятся вашими клиентами, а вы обретаете высокоинтеллектуальных собеседников и они становятся, автоматически, тем узким кругом в которым вы обрели известность! Поразительно! Я никогда бы не догадалась до этого!
- Давненько я тебя не видал. Лет двадцать, - обратился Эзоп уже к Захарии.
- Тридцать почти, - поправил его тот. – Свободные столики есть?
- Конечно, есть. Ты же знаешь, основной контингент подтягиваться начинает только к вечеру. Проходите. Держи, - протянул он ему винную карту. – Я подойду к вам через пять минут.
- Спасибо, дружище. Прошу присоединиться к нам.
- Да-да, присоединяйтесь, пожалуйста, - быстро закивала головой Ирия.
Она начала оглядываться в темном помещении, с надеждой отыскать впотьмах свободный столик, но Захария взяв ее под локоток, уверенно повел в противоположную от входа сторону. Пройдя в темноте еще немного, они оказались во внутреннем дворе таверны, напоминавшем римский атриум, но в отличие от него густо обсаженный кипарисами. Между деревьями и под ними стояло около десятка небольших и грубо сколоченных деревянных столиков и таких же грубых на вид треножных табуретов. Занятых столиков было всего два. За одним сидела уже немолодая парочка, судя по всему супругов, а за другим четверо почтенных старцев вели неспешную беседу о чем-то высоком и одухотворенном, судя по их просветленным лицам. Захария с Ирией выбрали место в уголке дворика в тени высокого как свеча кипариса. Девушка огляделась по сторонам, ища официанта:
- А где официант? – шепотом спросила она Захарию.
- Здесь нет официантов, - так же шепотом ответил он ей. – Эзоп сам разносит вино.
- А кто будет подавать закуски к вину?
- Закусок здесь тоже нет, - улыбнулся Захария.
- А как же тогда? – удивилась Ирия.
- Но ведь ты же сюда не есть пришла а снимать стресс в тихой и умиротворяющей обстановке, ухмыльнулся он и протянул ей винную карту для ознакомления.
- Ты давно его знаешь? – спросила она, листая страницы.
- Да. Что-то около двух с половиной тысяч лет. Мы познакомились с ним, когда он служил уже у Иадмона, а я был в теле заместителя начальника гарнизона Самоса.
- И на чем же вы сошлись?
- На любви к поэзии. Даже сам пробовал писать немного, но до Эзопа – все равно, что до Луны. По вечерам многие собирались слушать его стихи.
- А почему же ты не выкупил его, ведь, насколько я помню, он очень страдал в неволе?
- Я пытался, причем неоднократно, - слегка обидевшись, пояснил Захария. – Но жадный хозяин всякий раз понимал на него цену, после очередной договоренности. А когда я, отчаявшись, решил устроить ему побег, то нас поймали.
- И что? – с придыханьем спросила она.
- Ничего, - пожал он плечами. – Нас разжаловали и сослали в еще большую глухомань – на Икарию, а последствия его поимки ты можешь и сейчас наблюдать на его лице.
- Эти шрамы, которые так и не затянулись?! Чем же его били? – дрожащими губами произнесла она все так же тихо.
- Плетьми из гиппопотамовой кожи. От них шрамы остаются навсегда, - флегматично поведал он.
- Слушай, - резко сменила она тему, - я тут пролистала все, но ничего не поняла. Тут нужен специалист. Такой, как ты. Что посоветуешь?
- Возьми черное хиосское. Оно не крепкое и приятное на вкус, - со знанием дела посоветовал он.
Через минуту, слегка прихрамывая на левую ногу, появился и сам хозяин заведения, облаченный в фартук поверх длинной рубахи с засученными до локтей рукавами.
- Ну, гости дорогие, на чем остановили свой выбор? – поинтересовался он.
- Девушке, пожалуйста, двести грамм черного хиосского, а мне тоже двести, но алонийского.
- А что, закуски у вас совсем никакой нет? – в надежде поинтересовалась Ирия.
Эзоп порылся у себя в фартучном кармане и достал оттуда на стол целую пригоршню грецких орехов и пассатижи. Вид пассатижей среди орехов привел девушку в удивление и восторг одновременно.
- Только для любимых гостей! – сопроводил он словами свой подарок.
- Очень тронута! – не сдержалась и прыснула она смехом.
Не слушая ее благодарностей, тот развернулся и заковылял внутрь здания.
- Знаешь, - сказала она, - а мне все это уже начинает нравиться. – Я, пожалуй, запомню это местечко.
- Ну, так, - бодро заухмылялся кавалер, - наше турагентство веников не вяжет…
- А если вяжет, то только фирменные?! – подхватила она.
- Именно! – многозначительно поднял он палец кверху.
- Почему ты заказал всего по двести грамм, это же ведь меньше одного стакана будет? Мы, что, не собираемся здесь задерживаться? Или это только для затравки? – испытующе взглянула она на него.
- Сама все увидишь, - подпустил он тумана.
- Ты случайно не знаешь, почему он живет здесь, а не в европейском секторе, ведь там же есть греческий кластер, ему, наверное, грустно здесь без своих соотечественников? – поинтересовалась сердобольная Ирия.
- Знаю, - кивнул полковник. – Несмотря на то, что у нас тут считается Рай в прямом и переносном смысле значения этого слова, европейский сектор, по сравнению с нашим, сохранил в себе некий отпечаток сословной кастовости. С годами это конечно сгладится и исчезнет окончательно, но пока мы имеем то, что имеем. Он уже давно тут живет, почти что с самого образования нашего сектора.
- Поясни?! – округлила она свои прекрасные глаза. – Насколько я знаю, никаких графов и баронов в европейском секторе нет. Если бы это сохранилось, то был бы непременный скандал. Или я опять чего-то не поняла?
- Верно, - согласился с ней Захария. – Герцогов и всяких там баронов нет. Все равны. Формально. Однако же, если здесь мы знаем его в первую очередь как философа и писателя древности, то там, прежде всего, вспомнят, что он был рабом, и уж потом только скажут, что, да, чего-то он там пописывал.
- Какой ужас! И ты так спокойно говоришь об этом?! – ее щечки тут же запылали праведным гневом, а кулачки невольно сжались.
- Время, - сказал тихо Захария, и повторил опять, - время – великий стиратель и уравнитель. Так что, положи назад скальпель, которым ты уже размахиваешь, собравшись вскрывать гнойники общественного сознания и недоразвитости.
Пока они так тишком перепирались Эзоп уже медленно, подволакивая ногу, подходил к ним, держа в охапке большие и маленькие глиняные кувшинчики. Подойдя к столу, он стал неспешно разгружаться от своей ноши, не позволяя Захарии себе хоть чем-то помочь.
- Ой! – воскликнула девушка, отодвигая орехи в сторону, чтобы освободить пространство. – Сколько кувшинчиков?! Какая прелесть! А зачем так много?
- А затем, - наставительно произнес Захария, - что в одних кувшинчиках, как ты выразилась, находится вино, а в других – вода.
- Вода?! Я слыхала, что древние греки на своих симпозиумах с гетерами, - тут она на миг запнулась, но быстро справилась с собой и продолжила, - пили разбавленное вино. Это такая традиция?
- Скорее необходимость, - вставил Эзоп. – Я смотрю. Вы у нас девушка целомудренная по всем направлениям, поэтому и не знаете, что большинство греческих вин без воды просто невозможно.
- Неужели такое крепкое?!
- Нет. Просто очень густое. Гораздо гуще, чем сироп. Его можно есть как варенье – ложкой. Вот – посмотрите, - и с этими словами он наклонил один из кувшинчиков в другой, только пустой и подождал пока медленно и тягуче содержимое одного из них не начало переваливаться в другой. Вывалив, таким образом, грамм пятьдесят дегтеобразной пахучей массы он взял кувшин размером побольше и долил туда воды. – Подождите пару минут, а затем можете смело употреблять.
- Винный концентрат! Замечательно! – воскликнула, пораженная Ирия.
Эзоп присел на свободный треножец и мужчины еще раз, каждый со своим вином, проделали ту же нехитрую операцию.
- У вас такое разнообразное винное меню, - продолжала щебетать девушка, - неужели вы сами производите все эти сорта?
- Нет, конечно. Меня им регулярно снабжают соотечественники из евросектора, - ответил Эзоп, вертя в ручищах свою порцию вина.
- Ну, что? Я думаю уже можно попробовать, не так ли? – обратился ко всем Захария. Эзоп согласно кивнул на это предложение.
- За встречу! – провозгласил хозяин заведения, вставая. – Ибо только встреча после длительной разлуки приносит искренние минуты радости!
- За встречу! – поддержали его наши посетители, так же вставая со своих мест. Вино на вкус было терпким и пряным. И даже, несмотря на то, что было холодным, видимо Эзоп достал его из подвала, все равно приятно и бархатно обжигало гортань. Когда первый заход бы исполнен, юная особа продолжила свой допрос «с пристрастием»:
- Вы сказали, что вино привозят ваши соотечественники, а вам не грустно здесь одному, без них? – спросила она, явно игнорируя нахмуренный взгляд своего кавалера.
- Почему одному?! – удивился Эзоп. – Посетители у меня не переводятся никогда, да и без соотечественников я не остаюсь. Они каждый день приходят сюда, ко мне. Да вот хотя бы взгляните вон на ту четверку, - указал он кивком головы, - они ведь тоже из греческого кластера.
- Мне мой спутник поведал, что вы здесь чуть ли не с самого начала, - продолжала она терзать ресторатора. – Скажите, мне очень важно знать, поверьте не из праздного любопытства, почему вы променяли вполне себе обжитое место на только что сформированный сектор?
- Как сказал один из героев кинофильма по чеховским рассказам: «В Греции все есть!», а особенно много философов. Плюнь в прохожего – обязательно попадешь или в Ксенофонта или в Теофраста, - усмехнулся он. – А я предпочитаю жить в соответствие со словами, сказанными мною еще двадцать пять веков назад. «Лучше быть клювом цыпленка, чем хвостом тигра». Здесь я единственный философ, кто сочетает приятное с полезным – веду философские беседы и пополняю свой банковский счет, являюсь председателем неформального философского общества, которое регулярно собирается по средам. Ко мне сюда заглядывают частенько и из азиатского сектора, а уж Гийясаддин Нишапури вообще отсюда не вылезает.
- Простите, вы сказали Гийясаддин Нишапури? Это имя мне не известно.
- Омар Хайам, - тихонько подсказал ей Захария.
- А-а-а! Ну, тогда понятно! – засмеялась девушка. – Он всем известный любитель горячительных напитков. А все-таки, признайтесь, что это хоть и веская, но не единственная причина вашей, так сказать эмиграции? Только серьезно.
- Если серьезно, - задумчиво произнес он, наливая опять в свой кувшинчик, - то по большому счету, я ведь не совсем грек, вернее будет сказать, совсем не грек, а фракиец.
- И что? – непонимающе воззрилась она на него.
- А то, что как говорят в Одессе это не одно и то же. Тамошнее общество, достаточно однородное как по генотипу, так и по кастовому мировосприятию , зараженное снобизмом не принимало меня тогда, да и сейчас не спешит раскрыть объятия перед своим пасынком. Здесь же, общественный дух самосознания нивелирует все шероховатости, связанные с прошлым воспитанием и так называемым «зовом крови», что меня вполне устраивает.
В это время во двор, из темноты таверны вошли еще несколько человек. Эзоп мгновенно, и кажется даже, что с каким-то облегчением, соскочил со своей табуретки, чего вряд ли можно было ожидать от его массивного и неловкого телосложения, и заспешил навстречу новым гостям. Трое прошли в дальний конец дворика, а четвертый, со свернутой в трубку газетой, занял соседний с нашими героями столик. Вот этот четвертый больше всего и заинтересовал своим появлением Захарию. Несмотря на погожий день, одетый в безукоризненный черный костюм с галстуком, пожилой, седой, с отчетливо выраженной носогубной линией, опущенными уголками губ и выразительными глазами, он чем-то смахивал на старого, умудренного жизнью и невзгодами, но не сломленного бульдога.
- Ага. Вот тот, кто мне сейчас и нужен больше всего, - прошептали его губы. Он встал из-за столика и направился к соседнему, за которым расположился пожилой клиент, небрежно бросивший свою газету на столешницу и барабанивший по ней своими пальцами незатейливый мотивчик в ожидании Эзопа.
- Ты куда?! – с тревогой в голосе спросила Ирия.
- Я сейчас, - бросил он ей на ходу.
Подойдя к столику с одиноко сидящим клиентом, он поздоровался:
- Здравствуйте, уважаемый Лев Николаевич!
Клиент оторвал взор от столешницы и поднял его на нарушителя своего уединения.
- Здравствуйте, - вежливо, но несколько суховато поздоровался он в ответ. – Простите старческую забывчивость, никак не признаю вас. Где я имел честь быть вам представленным?
- Простите меня еще раз великодушно, - рассыпался в извинениях полковник. – Я не имел чести быть лично с вами знакомым. Меня зовут Захария.
- Захария?! – вопросительно выгнул бровь старик. – Это не тот ли Захария о котором кричат второй день все газеты Рая? Кавалер. И полковник, кажется? Простите, я плохо разбираюсь в воинских званиях.
- Скорее всего я, - просто и не чинясь ответил тот.
- Я польщен вашим вниманием, - отстраненно и без всяких интонаций в голосе проговорил пожилой райанец носивший имя Лев Николаевич. – Но право слово, нахожусь в легком недоумении от подобного внимания к моей скромной персоне со стороны такой знаменитости.
- Прошу не сердиться на меня за вторжение в ваше личное пространство, - опять начал расшаркиваться он перед седовласым, - но я сам искал и не находил удобного повода, чтобы встретиться с вами, и вот повод сам нашел вас.
- Вот как?! – немного смягчился суровый старик. – Что ж, раз уж от повода мне никак не отвертеться, то милости прошу, присаживайтесь.
- Извините еще раз, так получилось, что я не один, а со спутницей…
- Ну так зовите ее сюда, места хватит всем - уже без тени былой сухости заявил он.
- Эээ… - нерешительно замялся Захария, - мы пришли сюда немного раньше вас и у нас уже все заказано. Может, вы согласитесь сесть к нам? Поверьте, это будет для нас большой честью.
- Право даже не знаю, молодой человек, вы ставите меня в неловкое положение, - задумчиво произнес он. – Удобно ли? А хозяин не обидится?
- Эзоп?! Да, что вы?! Наоборот. Уплотнившись, мы только освободим место для новых посетителей, которые, по-моему, уже начинают собираться, - с пылом опроверг он опасения собеседника.
- Да. Это, пожалуй, существенный аргумент, - не стал тот артачиться и поднялся со своего места.
Подведя пожилого мужчину к своему столику, он представил его, поднявшейся навстречу Ирии:
- Ирия, познакомься, это Лев Николаевич Гумилев – выдающийся русский ученый-историк, писатель, этнограф и археолог…
- И автор пассионарной теории этногенеза, - закончила за него юная спутница, смущенно улыбаясь.
- О-о-о! Я и не знал, что могу быть известным среди молодых, да еще таких прехорошеньких девушек! – воскликнул он, чем еще больше смутил ее. – Никогда не думал, что молодежь может интересовать подобная проблема?!
- Напрасно вы так плохо думаете о молодежи, - покачала она головой, не соглашаясь с ним. – Я сейчас на… в общем мы на своих занятиях весьма подробно знакомимся с вашими трудами мэтр.
- Мэтр?! Мне кажется или это дух Сорбонны? – рассмеялся он уже совсем по-доброму.
- Нет! – так же засмеялась она ему в ответ. – Всего лишь курс вольных слушателей при Академии Ангельского Воинства.
Боясь, как бы бойкая на язык девица вновь не перехватила его инициативу, Захария, решил на этот раз не упускать инициативу разговора из своих рук.
- Лев Николаевич, обратился он к нему, - у меня к вам очень серьезное дело. Я всегда очень внимательно относился к вашим работам, особенно к тем, что имеют отношение к обществоведению. И должен вам сказать, что целиком и полностью разделяю ваши взгляды на историю и развитие сообществ этносов и их связей внутренних и внешних. Наверно я не ошибусь, если скажу, что вы первый кто поднял проблему зарождения, развития и гибели суперэтносов. Эта тема была актуальна там, на Земле, но как видите, с течением времени, она стала актуальна и здесь. Райографы уже лет сорок, как начали бить тревогу по этому поводу. Да вы и сами могли в этом убедиться по тому, как освещается эта тема в наших средствах массовой информации…
- Да, вы правы молодой чел… ой, простите меня великодушно, я тут без малого двадцать лет, а все никак не привыкну к моложавому виду аборигенов, - добродушно улыбаясь своим «бульдожьим» лицом, ответил пожилой ученый, - в свое время, находясь там, на Земле, я получил немало шишек на свою голову за теории о цикличности развития и пассинарности суперэтносов. К моменту моей кончины она имела вполне заслуженную репутацию еретического учения, чуть ли не прообразом расовой сегрегации. Да и тут, как я уже убедился, вокруг нее ломаются копья.
- Ну, что говоря до нашего с вами сектора, то здесь все более или менее ясно. Неприятие она вызывает только в Европейском Секторе, где ее обвиняют в лженаучности…
- Из-за аппеляции к национальному духу! – выпалила Ирия, но тут же умолкла под насупленным взглядом своего спутника.
- Да, Ирия, именно из-за этого. И никакие диспуты и общественные слушания не могут переубедить наших оппонентов в этом, - печально согласился Гумилев. – Они почему-то дружно решили, что моя теория противоречит духу интернационализма райского общества, вносит в него раскол и ставит одни нации превыше других.
- Они все дураки! – безаппеляционно заявила Ирия, не обращая внимания на строгие покашливания Захарии. – Да! Дураки! Потому что никак не могут понять, что именно наша планета и есть подтверждение вашей теории о суперэтносе, порожденным неким толчком извне, хотя прекрасно догадываются, чей это был толчок и откуда. И существование нашего Рая опровергают их аргументы о жизни и смерти этносов в рамках полутора тысячи лет. Эта их теория была неверна там, потому что существование таких стран как Китай ее поностью опровергало и неверна здесь по вышеозначенной причине. Что же касается так называемых «космических лучей»…
При упоминании этого термина старик немного ссутулился.
- …то дендрохронология, на которую так любили ссылаться Лурье и Янов сама относится к наукам, мягко говоря, не совсем точным, - закончила она на торжествующей ноте.
В пылу диалога никто из них не заметил, что Эзоп уже давно стоит рядом с новой порцией разномастных кувшинчиков, не решаясь помешать научной дискуссии. Наконец, дождавшись, когда юная амазонка наберет в грудь побольше воздуха для следующей обличительной порции своих высказываний, он решил воспользоваться моментом, чтобы выставить на стол свою ношу и тихонько присоединиться к беседующим. Гумилев был постоянным клиентом в «Бочке» поэтому Эзоп и без расспросов знал его вкусы и норму, сразу принеся ему кирикантийское.
- С «космическими лучами», признаюсь, я возможно и перегнул слегка, - чуть смущенно проговорил ученый этнограф, вертя в руках пустой кувшинчик, который услужливый ресторатор не приминул тут же наполнить, - однако, даже земная современная наука не отрицает некоей связи между годами «активного» Солнца и брожением умов в обществе.
- Так вот, - решил продолжить свою речь Захария, донельзя обрадованый, нежданной паузе в которой все присутствующие наполняли свои питейные сосуды, - возвращаясь к нашей теме, в ваших научных трудах вы в основном исследовали времена,не затрагивающие современность, лишь скользом упомянув предвоенную и военную Россию. Я понимаю, что в те времена, в которых вы жили, не позволяли открыто судить о действительности текущего момента. Поэтому мне, поверьте на слово, крайне важно знать ваше мнение о настоящем и будущем России и как это может быть связано с нашим существованием.
Все присутствующие внимательно, затая дыхание смотрели во все глаза на Льва Николаевича. По их взглядам и красноречивому молчанию было ясно, что данная тема их очень волнует и не из любопытства, а из страха перед неопределенным будущим. Никто не притронулся к вину. Все ждали, что скажет этот седовласый старец.
- Мне приятно находиться в кругу единомышленников, не стремящихся с ходу обвинять меня в огалтелом национализме, - начал он свою длинную речь, больше похожую на лекцию, к которой уже начали прислушиваться и за соседними столиками. – Кто бы что не говорил, но Россия, как бы она не называлась в отдельные исторические промежутки, во всех отношениях страна более чем уникальная. Посудите сами, исходя из географо-этнологического положения на евроазиатском континенте, ей уже давно следовало быть уничтоженной своими несравненно более сильными соседями. Она должна была бытьнеминуемо разодрана между воинственным завоевательским духом Востока и не менее завоевательским обуреваемым ложным миссианским духом Западом. Но нет. Этого не произошло. Причиной этого стали две, почти взаимоисключающие формы этнических контактов…
- Химера и симбиоз, - опять вылезла со своим мнением не к месту Ирия, но на нее дружно зашикали не только Захария с Эзопом, но и другие посетители таверны, придвинувшие свои табуреты вплотную к столику неожиданного лектора.
- Да, - кивнул тот, нисколько не рассердившись на нетерпеливую девчонку. – Поясню присутствующим: химера – продукт контакта несовместимых этносов, принадлежащих к различным суперэтническим системам, типичными представителями коих можно назвать попарно, киммерийцы и славяне, хазары и те же славяне; симбиоз – сочетание этносов, где каждый занимает свою нишу одновременно конвергируясь, то есть проникая друг в друга без причинения вреда, типичным примером этого может служить сочетание словян и чудинов, словян и мерян. Иными словами, Россия как центр русского (славянского) суперэтноса одних «переварила» или вернее сказать вплавила в свое тело, а других как антагонистически настроенных отторгла, уничтожив со временем. Это ее особенная и характерная черта. Где есть хоть малейшая возможность мирного сосуществования, она ее использует с наибольшей эффективностью, прибегая к насильственным мерам лишь в самом крайнем случае. В других суперэтносах мы такой картины не наблюдаем. Вторая ее отличительная особенность – существование «вопреки». Вопреки климатическим особенностям, ибо «граница изотермы холода» проходит прямо по ее территории, большая часть которой находится в зоне овышенного земледельческого риска, в отличие от той же самой Европы или Азии с США. Вопреки особенностям связанным с полилингвистикой. Ведь не секрет, что на ее территории существует множество лингвистических форм, в корне отличающихся друг от друга. Все остальные суперэтносы не могут позволить себе подобной роскоши. Тут я бы отметил присущие только русскому характеру черты как исключительный фатализм и исключительное сопереживание. Примеры этого вы без труда найдете в истории России. Гигантские территориальные просторы наделили русского человека такими же гигантскими чертами характера. Вспомните слова одной песни:
Чтоб крылья вырастали,
Даны нам эти дали.
Вы заметили, что у русских все в избытке? Если сострадание, то до последней рубашки. Если самоотречение, то со связкой гранат под танк. Если гулять, то до последних трусов и нательного креста. Если чувство свободы, то непременно в форме воли. А воля и свобода, в понимании русского человека, это хоть и похожие понятия, но отнюдь не тождественные. Ну и разумеется вопреки всем остальным трудностям, которые я не стану сейчас перечислять, и которые так любят преодолевать русские люди с присущим только им упрямством. В результате преодоления всех этих трудностей родилась нация, своим существованием сохраняюшая баланс на Земле,нация – убийца кровавых империй, начиная с Чингизидовой и кончая Третим Рейхом. Именно благодаря своему природному упрямству в преодолении трудностей вселенского масштаба. Тут мне вспоминается еще одна песня перекликающаяся с тем, что я сейчас сказал. Сейчас вспомню. Ах, да, вот:
«Вы не пройдете»,— нам говорили,
А мы — прошли.
«Люди не смогут», – нам говорили.
А мы – смогли.
Снова дорога до горизонта
Белым-бела,
И вновь за нашею спиною
Два сильных крыла…
Кстати, вы заметили, что в обоих текстах песен присутствуют крылья?! Не правда ли, симптоматично?! Крылья – стремление к высокому и светлому и намек на ангелов, присутствующих в душе каждого русского.
- Это все так, Лев Николаевич, но мне хотелось бы понять причины нынешнего кризиса, случившегося на Земле и способы его разрешения, - все же не утерпел сам Захария.
- Экий вы торопыга, батенька! – с ласковой укоризной в голосе произнес Гумилев. – К этому вопросу я еще только подхожу. Имейте терпение.
- Да, да, - загалдели присутствующие.
- Все-все, молчу. Простите.
- Я уже в таком возрасте, в котором сбиться с мысли проще простого, а найти ее уже проблематично, - почесал лоб ученый. Потом, видимо, все-таки нашел и, хлопнув себя по лбу, продолжил. – Каждый этнос проходит стадию своей пассионарности, то есть жертвенности своим личным, перед общественным. У обычных наций это состояние наблюдается в начале их становления. Обычно, этим дело и заканчивается. На этом примере мы видим, что пассионарность относится к расходным материалам. Но восстанавливаемым ли?! Я ведь неспроста упомянул российские просторы, подарившие русскому суперэтносу качества гомерического свойства. Видимо, вместе с этими просторами русским, в нагрузку за вечное пограничное состояние, была дана восстанавливаемая пассионарность. Россия на протяжении всей своей истории много раз проявляла эту свою способность к сплочению и самоотречению перед лицом опасности. Двадцатый век, как никакой другой был насыщен событиями наиболее трагическими для нее. За короткий промежуток времени, по российской пассинарности было нанесено несколько ошеломляющих ударов. Две мировых войны, распад, смена политико-экономической формации, причем произошедшая дважды, с противоположными по значению знаками. Россия просто не поспевала восстановиться после очередного катаклизма. Другой стране на ее месте хватило бы и одного из этих событий, чтобы кануть в Лету, а она все же выстояла. Последний раз взлет пассионарности наблюдался в конце пятидесятых, начале шестидесятых. Я помню, мне тогда уже было в районе пятидесяти лет, как люди целыми толпами выходили на улицы с самодельными плакатами: «Космос – наш!», «Юра – мы с тобой!», «Мы – победили!» Тогда всем казалось, что все по плечу и море по колено. Ефремовскую «Туманность Андромеды», напечатанную в журнале, зачитывали до дыр. Ни у кого не возникало сомнений, что сегодня мы овладеем космическим пространством, а завтра непременно наступит обещанный коммунизм, где каждый «друг, товарищ и брат». Охваченные энтузиазмом, они даже не подозревали, что первый удар по пассионарности уже был нанесен, причем не из вне, а изнутри общества и нанесен он был, как бы это не звучало дико и странно, ветеранами и участниками Великой Отечественой войны. Вернувшись к мироной жизни с военных и трудовых фронтов, хлебнувшие горя выше всякой меры, они решили про себя «мы то уж как-нибудь, лишь бы дети наши были счастливы и не испытали того, что пришлось пережить нам». В этом и была их ошибка. Они стали отдавать детям все и все им позволять, лишь бы любимые чада не испытали дискомфорта, прежде всего экономического. Масла в огонь подлили дети партноменклатуры, родители которых получили возможность по более свободному передвижению вне границ государства. Именно их детки, получившие в народе прозвище «стиляга» стали зачинателями культурного и экономического расслоения дотоле монолитного общества. Народ все видит и запоминает. Поэтому вполне привычной стала картина, когда одна часть молодежи, как основного фактора развития общества, в добровольно-принудительном порядке отправлялась на БАМ, другая, не менее активная ее часть, прочно обосновалась возле магазинов «Березка», фарцуя контрабандой. Кстати, кто из вас, присутствующих здесь «обращенных» может мне пояснить жаргонное словечко «чувак»?
Присутствующие явно не ожидали такого вопроса и в недоумении стали пожимать плечами, бормоча что-то не совсем внятное типа «обозначения половой принадлежности» и «словесным феромоном, отличающим своих от чужих». Ученый подождал, пока бормотанья стихнут и продолжил:
- Не знаете. А словечко, которое, как вы считаете, принадлежит к сленгу молодежной субкультуры, является ничем иным как аббревивтурой. Да-да. И расшифровывается оно как «Человек Уважающий Великую Американскую Культуру». А когда в восьмидесятом году, обещанный коммунизм так и не наступил, народ почувствовал себя обманутым. Космос не завоевали, коммунизм не построили, зато колбасу стали выдавать по талонам. И тут оказалось, что человек человеку не только друг и товарищ, но еще и пища. Всякая пассионарность должна подпитываться, а питание выключили. В этом примере явно прослеживается аналогия русской пассионарности с, ну скажем так, сотовым телефоном, принятом сейчас на Земле, в качестве переговорного устройства. К началу ХХ века заряд пассионарности был почти на уровне 100% зарядки. Большевики отключили зарядное устройство, боясь, что заряд «бодрости» пропадет втуне и активно начали пользоваться устройством, изрядно «посадив» батерею». Заметив к началу тридцатых тенденцию к спаду пассионарности и отметив про себя, что зарядка просела составляет чуть больше 60%, они спохватились и поставили телефон на зарядку вновь. Только вот не учли фактор времени. Времени для зарядки катастрофически не хватало. Нужно было во что бы то ни стало его продлить. Отсюда пошли сталинские метания с «головокружением от успехов» и попытки оттянуть неизбежное путем заключения пресловутого пакта Молотова-Риббентропа. В результате, к началу войны, зарядка составляла всего лишь около 80%. И тут опять грянуло. Не сей раз пришлось говорить по «телефону» много и долго, гораздо дольше, чем предполагалось ранее. О последней вспышке пассионарности и ее угасании я упомянул только что выше.
Тут Гумелев вспомнил о том, что вертит в руках, уже напоненный сосуд и улыбнувшись предупредительному хозяину таверны, приник губами к кувшинчику. Все, кто сидел рядом, включая Захарию с Ирией, последовали его примеру. А народу тем врнменем собралось уже приличное количество. Их скромный столик окружало уже более двадцати посетителей, с затаенным дыханием, слушавшие речь умного старика. Те, кто стояли вокруг столика, не стали разбредаться по своим местам, а замерли в немом ожидании продолжения актуальной беседы.
Наконец, Захария решился прервать затянувшееся молчание:
- Так какой вы видите выход для землян в сложившейся ситуации? Как исправить положение стагнации в их умах и сердцах?!
- За всех землян не могу поручиться. У каждого суперэтноса Земли свои, присущие сугубо ему сложности, обусловленные экономическим, военно-политическим и культурно-этическим положением относительно других. Я могу сказать только за русский суперэтнос.
- Да-да, мы понимаем. В данном случае положение русского суперэтноса нас по вполне понятным причинам и беспокоит больше всего, - подхватил полковник.
- А ответ, милостивый государь, лежит на поверхности. Есть два пути решения данной проблемы для земной России. Первый, это оставить ее на какое-то время в покое, для того, чтобы она вновь обрела свою былую мощь, так сказать, «зарядилась» пассионарностью. Однако учитывая нынешнюю обстановку сложившуюся вокруг нее, судя по сведениям от незначительного количества вновь прибывших оттуда, на это особо рассчитывать не стоит. Россию в покое не оставят. Ее постараются окончательно «разложить» силами пятой колонны изнутри, либо спровоцировать Третью мировую войну, в которой она будет не только участником, но и полем сражения, к моему глубокому сожалению. Поэтому, на мой взгляд, самым лучшим выходом для нее это будет одномоментное экстренное заряжание «просевшей» батареи. Нечто вроде электрического кардиостимулятора, приводящего общество в шоковое состояние. Причем, когда я говорю о шоке, я вовсе не имею в виду шок со знаком минус. Вы меня понимаете?
Пока захария, морща лоб и двигая бровями, собирал мысли воедино, старый ученый задал ему еще один вопрос:
- В начале нашей с вами беседы, вы мне сказали, что мое мнение по данному вопросу для вас очень важно. Скажите откровенно, какое практическое применение вы планируете всему тому, о чем я вам сейчас поведал? Ведь не будете же вы утверждать, что поинтересовались моим мнением чисто из любопытства? Ангелы такого равысокого ранга не занимаются досужими разговорами на лавочке, без определенных, далеко идущих целей.
- Вы правы, Лев Николаевич, - не сразу откликнулся он. - Дело в том, что у меня, в силу сложившихся обстоятельств, и занимаемого мною положения, появилась возможность сформулировать и донести до Всевышнего наши озабоченности происходящим. Я не слишком-то полагаюсь на силу своего интеллекта, поэтому всячески стараюсь то там, то сям отыскать некие рациональные зерна решения данной проблемы, дабы в удобоваримой форме представить их на рассмотрение Всевышнего.
- Прямо до Самого? – задумчиво проговорил он.
- Да. Я собираюсь написать нечто вроде докладной записки с перечислением опасностей грозящей обоим мирам от стагнации, произошедшей на Земле и высказать просьбу о стимулировании им процессов пассионарности, если уж он не хочет, по каким-то причинам, повторить прошлый опыт с Содомом и Гоморрой. Ну и естественно предложить какие-то пути для решения данной проблемы.
- То есть вы хотите попросить Его подбросить дровишек в затухающий костер пассионарности?!
- Вот именно! Вы замечательно сформулировали мою мысль. Именно дровишек. И еще. С некоторых пор меня не покидают мысли о принципах и критериях отбора в Рай людских представителей. Я никак не могу найти в них закономерности. Почему сюда не попадают явные фавориты, прославившиеся там у себя праведной жизнью, а с другой стороны здесь нашли свое пристанище люди, отнюдь не ангельского поведения в миру. Я убежден, что существует некая математическая формула, видимо весьма сложная, по которой и происходит этот отбор. Нельзя ли ее в таком случае как-то упростить или внести правки, для увеличения пропускной способности душ из того мира в наш?
- Хм… Вы полагаете, что Всевышний действует не по Божьему Наитию, а по некоей программе?
- Профессор, наша Вселенная, да и Рай, тому лишнее подтверждение, устроены, довольно-таки рационально. А рациональность, как вы знаете, всегда имеет под собой четко выверенный план действий.
- Желаете отредактировать Божьи замыслы?
- Нет. Внести ему предложения по коррекции, так будет вернее. Просить Его о снисхождении, или подвигнуть на какое-то иное действие, которое могло бы изменить ситуацию.
- И у вас уже имеются свои предложения на этот счет? – хитро прищурился знаменитый сын не менее знаменитой поэтессы.
- В общем, да, – не слишком уверенно ответил Захария. – Я хотел просить Его, первый и единственный раз, выйти к людям, созданным Им, чтобы они воочию убедмлись в Его существование и отступили от края гибельной пропасти. И чтобы посредством Его лицезрения обрели не только утерянную веру, но и уверенность в том, что только праведная жизнь гарантирует послесмертное существование. Слишком многое лежит на кону, чтобы отмахнуться от этой просьбы.
- Предположим, что Он внемлет вашей просьбе. Как и в какой форме, по-вашему, должен состояться контакт с людьми? Я подчеркиваю, со всеми людьми, причем одномоментно.
- Я не берусь судить за Него, ибо Ему виднее как это лучше сделать, на то он и Всемогущий, но думаю, что это должно пройти в рамках канона представлений о Нем, то есть сидящим на Престоле и в окружении слуг Его… - промямлил Захария.
- Вы уж простите старика за откровенность, но мне кажется, что ваши суждения хоть и представляются искренними и выстраданными, но все равно отдают некоей наивностью. Вот вы говорите, что в соответствие с канонами предстать. Но позвольте, с какими именно? Христианскими? Однако христиане в современном мире занимают отнюдь не лидируюшие позиции, в плане демографии. У подавляющего большинства землян представления о высшем существе весьма далеки от ваших. И потом, вы готовы дать гарантию того, что люди, развращенные огалтелым атеизмом смогут воспринять Его именно как Высщее Существо, а не плод своего отравленного воображения или хуже того, голограммы, которые они уже научились применять и проецировать в небе при проведении боевых операций на Ближнем Востоке?
- Пожалуй, вы правы, - почесав затылок, согласился нехотя Захария. – А ведь признайтесь, что у вас имеются конструктивные предложения в данном русле?!
- Ну-у, - протянул ученый, - конструктивные или не конструктивные, но кое-какие имеются…
Публика еще сильней притихла. Казалось, что они перестали даже дышать, ловя каждое слово. А старик, как нарочно не торопясь налил себе в кувшинчик своего любимого кирикантийского, немного отпил, посмаковав, затем приложившись, как следует, медленно выпил содержимое, крякнув от удовольствия, поставил опорожненный сосуд на стол. Как опытный актер он умело выдерживал паузу, доводя зрителей до полуобморочного состояния крайнего психоза.
- Я тут недавно по визору смотрел передачу о готовящейся первой межзвездной экспедиции куда-то в район Тау Кита, откуда были получены какие-то сигналы, - медленно и тихо начал он, как бы говоря не для собравшихся, а для самого себя. – Так вот, я подумал, что «таукитяне» или как уж их там зовут, не ведаю, всю свою таукитянскую жизнь прожили без нас и думаю, проживут спокойно еще столько же. Поэтому, наиболее актуальным в создавшейся и требующей настоятельного вмешательства обстановке, мне видится пояаление этой экспедиции именно на Земле. Причем, на мой дилетантский взгляд, состав этой экспедиции было бы весьма полезным несколько видоизменить, включив нее несколько довольно известных в прошлом на Земле представителей, причем, попавших в Рай не так давно, чтобы оставшиеся на Земле друзья и родные могли бы их без труда опознать. А если к тому же, экспедиция будет состоять из представителей нашего с вами сектора, то это, безусловно даст мощнейший толчок к возрождению силы духа русского человека.
- А достаточно ли это будет? – засомневался Захария.
- Я думаю, да. Во всяком случае, на первых порах. Этим самым мы убьем сразу нескольких зайцев.
Во-первых, не будем тревожить Всевышнего до тех пор, пока сами не используем все имеющиеся у нас средства, тем самым вселяя в Него уверенность в своих соззданиях. Во-вторых, в техногенном мире, в инопланетян поверить гораздо легче, чем в промысел Божий, увы, но это так. В-третьих, укрепим веру в науку, среди прогрессивно думающих и сомневающихся, исключив религиозную схоластику. В-четвертых, наглядный пример всегда лучше любых увещевательных слов. Конечно, вы можете возразить, что де ангелы могут попасть на Землю и более привычным путем, а не на грохочущем звездолете. На это я вам отвечу, что, во-первых, появление ангелов на Земле в их настоящем виде с некоторых пор запрещено, за тсключением миссий специального назначения, во-вторых, как я уже говорил выше, появление их в образе отважных звездолетчиков будет более благосклонно воспринято тамошним атеистическим обществом. Как вам моя аргументация?
- Да, Лев Николаевич, вы, кажется, заставили меня несколько переосмыслить свой ранее объявленный подход к решению этой проблемы. Спасибо вам огромное! Я будк очень много и сильно думать о вашнй концепции. Еще раз убеждаюсь, что был прав, когда решил с вами проконсультироваться, прежде чем писать свою докладную. Я думаю, что по этому поводу нам всем стоит выпить!
При этих словах, толпа слушателей радостно загомонила, разойдясь к своим столикам за своими кружками и кувшинчиками, чтобы взяв их снова подойти сюда и почувствовав некое единение сердец и умов чокнуться со всеми присутствующими, ощущая себя членом одной дружной семьи, обеспокоенной общим будущим всех своих членов. Еще немного посидев с людьми, совсем недавно абсолютно незнакомыми, а теперь объединенными одной высокой идеей, Захария с Ирией начали понемногу собираться покинуть столь приятное общество. На прощание, растроганный вниманием ученый, одарил ангела своей визиткой. У Захарии, несмотря на все его чины и регалии визитки своей не было, поэтому он просто продиктовал свой номер комтора.
- Сколько с нас? – спросил Захария, подходя к Эзопу, хлопотавшему у барной стойки. Но тот лишь отмахнулся.
- О чем ты?! Какие еще деньги?! Я, как и все мы, сегодня получил надежду. Надежду на преодоление застоя, надежду на процветание и на смысл своей жизни. А разве за надежду принято платить?
- Дорогой мой Эзоп, - проговорил Захария, кладя ему свою руку на плечо, - именно за надежду, как правило, человечество всегда платило самую высокую цену, так что не дури, а бери деньги, не то я всем расскажу, что на тебя напал дух расточительства и тебя, охочие до халявы, просто разорят. Так сколько с нас?
- Два райала, - сообщил тот, потупив взор.
- Вот и прекрасно, - сказал Захария, доставая из кошелька две монеты и кладя их на стол.

XXV

Из таверны они вышли, держась за руки. Он был задумчиво притихшим, а она – раскрасневшаяся от выпитого, но нисколько не опьяневшая, чего втайне опасался Захария.
- Почему ты мне не сказал, что собираешься обращаться к Всевышнему по поводу кризиса? – спросила она, обиженно оттапыривая нижнюю губку.
- Извини, я не думал, что эта канцелярщина может тебя заинтересовать, - ответил он,все еще погруженный в свои мысли.
- Ну и зря! – бросила она на ходу. – Вы мужчины всегда привыкли недооценивать женщин. И когда-нибудь это сыграет с вами злую шутку.
- Кстати, - остановился он, когда они уже подошли к оранжевому кругу телепорта, - а вас непохо готовят на этих вольных курсах, как я погляжу.
- Да. Материала дают много. Но я и сама интересовалась этой тематикой.
- Ладно. Мы пришли. Как говорили панки в мое время: «Куда кости бросим?»
- Ой, я такая пьяная, что надо непременно развеяться на свежем воздухе. Да и щеки горят, не иначе мои предки обсуждают меня.
- Нас, - осторожно поправил он ее. – Так куда двинем? Я предлагаю в троицкий парк. Насколько я помню, там красивые ерезовые аллеи и большой пруд. От пруда веет прохладой.
- Давай, - просто согласилась она, и они дружно шагнули в круг.
В парке, и правда было прохладно и светло. Березы, с тех пор как Захария последний раз видел их, из тонких прутиков, качающихся при малейшем дуновении ветерка, превратились в настоящую березовую рощу, густо обступившую узенькие асфальтовые аллеи. Роща, с одним тольей присущим запахом слегка кружила голову. А шелест листвы своим неразборчивым, но таким приятным шепотом умиротворяюще действовал на всех окружающих. Тут и там виднелись парочки, похожие на Захарию с Ирией. На всюду разбросанных лавочках под светлой сенью берез сидели пожилого вида райанцы. Кто-то из них вел неспешные беседы, кто-то играл в шахиаты, пожилые райанки занимались вязанием, изредка бросая взгляды на немногочисленных внуков, бегающих и копошащихся по обочинам аллей. По берегам обширного, с почти неподвижной гладью, пруда расположились немногочисленные группки отдыхающих. Предпочитая городской пляж морскому, отдыхающие уютно расположились по берегам пруда. Кто-то удил рыбу, в надежде поймать, сфотографироваться с ней руках, а затем отпустить. Кто-то кормил хлебными крошками лебедей и уток, доверчиво плававших возле самого берега. А кто-то просто загорал лежа на принесенных из дома покрывалах. Кругом царила мирная идиллия. Свободных лавочек в парке, по случаю воскресного дня, к сожалению Захарии найти не удалось, а так хотелось посидеть вдвоем, чтобы никто не мешал, поболтать ни чем, привыкая, друг к другу, узнавая привычки и особенности. Оба прекрасно понимали, что их общение не является чем-то мимолетным и случайным, о котором впоследствии можно спокойно забыть, а несет в себе начало совсем иных отношений. Впрочем, идя рядом и держась за руки по узкой аллее, тоже было неплохо. Так они шли, разговаривая обо всем и ни о чем одновременно, пока дорожка не привела их к не очень большому, но чрезвычайно красивому, по своей архитектуре, храму Пресвятой Троицы. Бело-голубое здание, выполненное в стиле позднего русского барокко, своим великолепным фасадом чем-то напоминало Большой Екатериненский дворец сильно уменшенного в размерах. Библейские сюжеты на иконах, размещенных в нишах стен по всему периметру храма, в сочетании с высокими и узкими оконными просветами придавали ему вид первозданной чистоты с воздушной невесомостью, устремленной к небу. А горящие золотом, так что хотелось зажмуриться, купола придавали храму вид величественного и незыблемого в веках великолепия. Не доходя до храма, Ирия остановилась и, вытащив свою правую руку из его ладони, широко и истово перекрестилась, слегка склонив голову и косясь на своего спутника стоящего столбом.
- Ты христианка? – спросил он у нее, хотя мог бы и не спрашивать, зная историю ее семьи.
- Да, - просто ответила она, - и отец и мать с детства привили мне веру в Спасителя. А отец и сам частенько ходит в храм Пресвятого Воинства Господня и ставит там свечи за ангелов, отдавших свои жизни во имя спесения ближних и дальних.
Захария знал этот храм и сам иногда заходил туда в минуты душевного порыва или когда требовалось принять какое-то важное для себя решение. Храм находился в Центре, недалеко от штаб-квартиры и его особенность была в том, что вместо привычного иконостаса и отдельных икон, располагающихся по стенам, там были выбитые имена погибших ангелов, сложивших головы за всю историю существования Рая. В храме не было никаких украшений, абсолютно белые стены и имена, имена, имена. Пятнадцать тысяч имен за почти восемь тысяч лет, расположенных от уровня глаз и почти до самого купола. И свечи, никогда не гаснущие свечи, как неугосимая память о тех, кто безвозвратно отдал всего себя во имя жизни других.
- А ты не христианин?! – в свою очередь поинтересовалась она у своего спутника. Тот в ответ только развел руками в стороны.
- Мы признаем Иисуса, как величайшего подвижника и пророка, рожденного от Гооспода нашего, в отличие от нас – созданных Им.
- Но ты не крестишься.
- Почему не крещусь?! Крещусь, так же как и христиане. Правда, не по каждому поводу, а строго со смыслом.
- Каким?! – спросила она и тут же добавила. – Я знаю, что ангелы, тем более ангелы высокого ранга не крестятся. Я спрашивала отца несколько раз об этом, пытаясь выяснить, почему так происходит, но он всякий раз уходил от ответа. И вот сейчас спрашиваю у тебя, от чего так? Может в этом есть какой-нибудь признак высокомерия к Иисусу из-за того, что он младше вас по возрасту и вам просто неловко осенять себя крестом, символом которого он является?
- Ты ошибаешься, Ирия, - мягко возразил он девушке, - У нас нет к нему никакого чувства высокомерия, а у меня тем более, ведь я был лично близко знаком с ним, будучи в теле Андрея Первозванного. Но ты, одновременно и права, у нас нет к нему чувства преклонения, ибо мы считаем его одним из нас, нашим братом, а отношения между братьями характеризуются братской любовью и уважением, но отнюдь не фетишизацией. А что касается Креста в качестве символа веры, то у нас с христианами имеется хоть и не фатальный, но существенный отличительный взгляд на него. Христиане, в особенности западные, придают символу креста смысл страданий, понесенных Иисусом за грехи людские, которые он принял на себя. Неспроста, на канонически признанном изображении его распятия он буквально провисает на кресте. Мученичество принятое им на кресте является главной и отличительной чертой христианства западного толка. Восточные христиане, и российские в том числе, придают символу креста не столько смысл его страданий, но прежде всего стойкости своих убеждений, даже перед лицом собственной гибели. Именно поэтому, на изображениях распятия, принятых за каноническое в восточной ветви христианства, он не висит в бессильной немочи, а как бы парит, широко раскинув руки, охватив ими всех и каждого из уверовавших в него.
- Ух, ты, как красиво! А я как-то даже и не задумывалась над этим! – воскликнула она с неподдельным восхищением, глядя на Захарию. А он тем временем продолжал ее просвещение.
- Мы же ангелы придаем кресту совсем иное значение, поэтому налагая на себя крестное знамение, которым мы, кстати, начали пользоваться задолго до первых христиан, помним его первоначальный и истинный смысл. А смысл вот такой.
Для большей наглядности, Захария, сложил пальцы правой руки щепоткой, попутно объясняя каждый свой жест:
- Собирая пальцы в троеперстие мы, как бы складываем воедино и концентрируем в одной точке все три основные составляющие идеального человека: ежечасный труд во благо окружающих, чистоту помыслов и стремление к всестороннему развитию.
С этими словами он поднес щепоть ко лбу, продолжая объяснять суть по ходу действий.
- Сконцентрировав все составляющие в одну точку, обозначающую духовную собранность в едином порыве мы приставляем троеперстие ко лбу, символизирующему разум, интеллект.
Приставив щепоть ко лбу, он резким движением вниз, не разжимая пальцев, провел линию до точки на животе чуть выше пупка, поясняя:
- Ото лба проводим линию к животу, где расположен кишечник. Линия непрерывная и обозначает неразрывную связь и в тоже время безусловное верховенство разума над плотью, как отличительной черты человека от животного.
Затем, таким же резким движением, вновь не размыкая пальцы правой руки, приставил их к правому плечу и провел линию к левому:
- Правое плечо в данном контексте подразумевает любое правое дело, правоту сознания. Левое плечо – сердце. Линия от правого до левого плеча обозначает дорогу. Таким образом, это действие обозначает, что любой праведный (правый) путь лежит только через сердце. Иными словами крестное знамение означает: верши свои дела с умом, пренебрегая суетливой плотью, но помни, что дело твое будет правым лишь только тогда, когда пройдет через сердце. Усекла? – улубнулся широко он ей.
Да-да, - быстро закивала она в ответ. – Я и не подозревала, что столько глубинной мудрости может содержать в себе этот простой жест! И почему мне раньше никто ничего подобного не говорил?!
В ее глазах плавало восхищение и любовь к этому, так неожиданно и все-таки в тайне ожидаемому в девичьих мечтах, красивому и сильному ангелу.
- Видимо сама не слишком сильно интересовалась этим. А спрашивать у своего отца о таких вещах более настойчиво, видимо, не стала. Да и он сам, судя по всему, был не слишком расположен теоретизировать на эту тему, хоть и является ангелом довольно высокого посвящения, - все также мяго улыбаясь, ответил он Ирии.
- А можно еще вопрос? - заторопилась она, опасаясь, что в ближайшее время не получится раскрутить его на подобную откровенность.
Он, молча, кивнул, любуясь румяным личиком своей, он теперь уже почти не сомневался в этом, девушки.
- Почему у ангелов, я это не раз замечала, но не решалась спросить, не принято ходить в церковь во время богослужения? С чем это может быть связано?
- А-а-а, - протянул он и делая как бы отмахивающийся жест, - тут все просто. Гораздо проще, чем ты наверное уже себе вообразила. Все дело в том, что в церковных росписях, в качестве слуг Божьих, так или иначе, но всегда присутствуют ангелы, причем, как правило, не в обезличенном виде, а в вполне конкретном образе. Местные иконописцы, в отличие от земных собратьев по ремеслу имеют возможность точно передать легко узнаваемые черты лица того или иного ангела. Вот и представь, каково какому-нибудь ангелу, вроде нашего Гавриила молиться и бить поклоны, глядя на собственное изображение?!
- Представляю! – искренне и весело засмеялась Ирия.
- Да, если присмотреться хорошенько, то это касается не только ангелов, но и практически всех тех, кого признали и там и тут святыми и блаженными. Конечно, многим из них неловко смотреть на иконы и образа со своим изображением.
- Понимаю, - согласилась она, - этика не позволяет «обращенныи» выпячивать свои прежние заслуги в том мире. Да и перед кем кичиться?! Перед такими же? Слушай, а давай зайдем в храм?! Сегодня вроде не праздник, народу много быть не должно.
- Раз госпожа моего сердца хочет этого, то у меня не имеется никаких твердых доводов, чтобы не подчиниться этому желанию, - слегка напыщенно возвестил он.
- Я запомню эти твои слова, - хитро прищурившись, промурлыкала она сытной и довольной кошкой.
- Какие именно? – спохватился он, в шутку приставляя руки к сердцу, неумело изображая испуг.
- Насчет госпожи сердца или я ослышалась?!
- Да нет, не ослышалась, - уже более серьезным тоном подтвердил он и, взяв ее под руку, повел к ступеням храма, чинно вышагивая, словно уже вел невесту к алтарю. – Кстати, не забудь отключить комтор, а то будет крайне неловко, если он невзначай начнет звонить посреди богослуженья. Нас выкинут из храма, даже невзирая на наши чины.
Ирия тут же посешила выполнить полуприказ своего сведущего в таких делах друга. Изнутри храм оказался больше чем снаружи. Хоть день и был воскресным, но отнюдь не праздничным, поэтому в храме действительно было не очень много прихожан. Захария со своей подругой не стали близко приближаться к алтарю, заняв место среди молящихся, где-то посередине. Обедню служил один из патриархов. В этом не было ничего удивительного. Русская православная церковь среди признанных святых и приравненных к ним, что на Земле, что в Раю, имела несколько патриархов в своем составе, принявших мученический венец. Как это не покажется странно на первый взгляд, но теократия в Раю не получила большого распространения, заняв собой довольно ограниченную нишу в структуре общества. Не получила свою жесткую иерархическую структуру и русская православная церковь. Церковными делами занимался Собор, состоящий из всех служителей храмов и монастырей, некое подобие съезда народных депутатов, собиравшихся на совещания раз в год. Исполнительной властью был Синод, ихбираемый на ротационной основе каждые пять лет в алфавитном порядке. При наличии в живых сразу нескольких патриархов, наверное это было правильным решением, ибо жесткая вертикаль церковной власти с единоначалием одного из них, грозило бы церкви большими потрясениями и неустройствами.
Захария сразу узнал этого патриарха по фигуре. Патриарха звали – Гермоген. Фигура выделяла старца на фоне остальных служителей. Высокая и не по-стариковски прямая, она не только выгодно отличала его от остальных служителей храма, но как бы и символизировала собой могучую непреклонность в деле защиты веры и своей паствы и напоминала лишний раз о муках претерпеваемых ее хозяином в былые времена и в былом пространстве. Голос патриарха был под стать его мощной фигуре, громкий, глубокий и отчетливый, он волнами перетекал внутри церковного пространства и падал сверху, отражаясь от купола, уходящего ввысь. Обедня уже подходила к концу, поэтому патриарх сразу обратил внимание на появившихся опаздавших прихожан. Ревностные прихожане старались не опаздывать на молебен, особенно воскресный. Он сначала нахмурился от того, что пришлось лицезреть. По всей видимости, непокрытая головным убором голова Ирии, а также ее платье с голыми до чуть ли не до колен ногами, никак не вязались с храмовой обстановкой и явно противоречили канонам церкви. Но вглядевшись в «опаздавших» более внимательным взором, особенно в того рослого что был в белых брюках и майке, патриарх развитым чувством понял, что это далеко не простые прихожане. Когда церковный хор, привычно начал петь «славу», патриарх незаметным жестом подозвал к себе одного их прислуживающих и что-то шепнул ему коротко на ухо.
Захария, привычный за тысячи лет к церковной обстановке стоял неподвижным столбом, уперев взгляд в одну ему видимую точку пространства. Казалось, он весь погрузился в свои думы, не замечая окружающей обстановки. Его спутница, напротив, не столько молилась, сколько озиралась по сторонам, с любопытством разглядывая фрески на стенах, что впрочем, не мешало ей время от времени накладывать на себя крест. Незаметно к ним сзади подошел служка, тот самый, которому гермоген что-то наставительно шептал только что. Обращаясь к Захарии, он тихим шепотом попросил его со своей спутницей задержаться после окончания обедни для беседы с «преосвященным», как он назвал Гермогена. Захария на такое приглашение лишь молча кивнул, его спутница тоже никак не выразила своего несогласия. Когда, последние из причастившихся, покинули храм, Гермоген подошел к Захарии с Ирией. Подойдя к ним почти вплотную, патриарх окончательно узнал Захарию. Он склонился перед ним в поклоне и поцеловал, слегка упирающуюся в смущении руку ангела, при этом прося:
- Благослови отче, раба Божьего Гермогена!
- Благославляю тебя честной муж, - чинно ответел ему Захария, крестя другой рукой склоненное чело патриарха. Ирия открыв в изумлении рот и распахнув глаза, молча, наблюдала эту, непривычную ей сцену. Однако, несмотря на внешнюю абсурдность происходящего, на самом деле все было достаточно логичным. Ангел, который в свое время составлял одно целое с самим Андреем Первозванным – считающимся первооснователем христианства на Руси, в сложной иерархии почетных церковных званий, стоял на куда более высокой ступени, чем один из патриархов, хоть и признанный, в свое время, святым мучеником.
- Поведай, отче, что привело тебя в наш храм?
- Дела мирские, сын мой, - в тон ему ответил Захария и повторил, - дела мирские. Вот познакомься, моя спутница – Ирия, будущий воин ангельского спецназа.
Гермоген с улыбкой протянул руку Ирии, а та с круглыми как у галчонка глазами не зная, что ей делать – то ли целовать протянутую руку, то ли просто пожать, после секундного замешательства все же коснулась ее своими губами, чем опять вызвала улыбку умиления на устах старца.
- Прошу вас, не откажите и окажите мне честь своим присутствием, - сказал он и сделал приглашающий жест в один из церковных притворов. Крошечный притвор являл собой маленькую и низенькую комнатку, куда с трудом уместились две лавочки со столиком между ними. Здесь обычно отдыхают священники в перерывах во время длительных богослужений.
Сели. Патриарх по одну сторону – Захария со своей девушкой по другую. Заботливые служки тут же внесли поднос с просфорами и небольшими рюмками с налитым в них кагором. Гермоген, повертел носом бывалого человека, учуяв от гостей неслабый запашок от уже выпитого, но ничего не сказал.
- Не откажите в причастии, отче, - все так же смиренно попросил он Захарию.
Тот без тени смущения и на полном серьезе, взяв в одну рку просфору а в другую сосуд с кагором произнес низким негромким голосом:
- Примите, ядите, сие есть тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов, - и с этими словами поднес к губам священника просфору. А после того, как тот откусил от нее малую тлику, продолжил, поднося уже кагор. - Пийте от нея вси, сия есть кровь Моя нового завета, яже за вы и за многия изливаемая во оставление грехов.
Не дожидаясь особого приглашения, сам взял в руки другую рюмку с просфорой уже для себя и увидев, что Ирия повторяет за ним все движения, тихонько толкнул ее ногу под столом, опасаясь, что та сейчас полезет чокаться. Но Ирия была умной семидесяти шести летней девочкой, поэтому не уала в грязь лицом и сохранила на нем постное выражение. Выпив и пожевав немного пресного церковного хлеба, Гермоген счел для себя выпоненным ритуал гостеприимства, а потому ласково и ненавязчиво начал свои расспросы:
- Я во время богослужения приметил, отче, великую заботу, омрачавшую твой лик. Не поведаешь ли мне, недостойному, свои печали и заботы, дабы я грешный смог разделить их с тобой?
- Ты прав, сыне, неложные заботы тяготят разум мой, метущийся в страхе и сомнении в среде таких же мечущихся подобно мне.
- Прости мя грешного, отче, но поведай мне о них и я, быть может, смогу принести пользу?
- Да! – Захарии надоело изображать из себя средневекового церковного служителя и отбросив всю напускную этимологию с ее архаизмами перешел на вполне современный светский язык. – Для вас как служителя церкви наверняка уже давно доходят разговоры о тотальном падении притока новых колонистов. Вот я и пытаюсь разобраться в сути происходящего. А разобравшись и сделав соответствующие выводы представить их, - тут он поднял глаза кверху, вскинув голову, - для рассмотрения и принятия дальнейшего решения.
- По грехам нашим, - начал было патриарх, но осекся под строгим взглядом ангела и продолжил уже в общепринятой манере, так как был не только священнослужителем, но и доктором теологических и философских наук. – Ведаю. Сам многожды думал, и с братией толковали об этом. Спорили. Но к единому мнению так и не пришли. Откуда ноги у проблемы растут вроде понятно. Тут тебе и падение нравов из-за духовного ракрепощения, и слишком сильное упование на науку, как инструмент решения проблем, и отсутствие концепции развития общества, и общее повышение благосостояния в обществе, ибо сытый мало заботится о духовном…
- Голодному тоже об этом мало заботы, - перебил его Захария.
- Все так, - согласился патриарх, - а все же голодный голодного лучше поймет, чем сытый.
- Продолжайте, прошу вас.
- Да, так вот. Если и дальше углубляться в причины, влияющие на кризис в обществе, то можно далеко зайти, вплоть до отрицания всего и вся. Пытаться искоренить причины? Это конечно неимоверная глупость. Все равно, что сердиться на молоток, служащий, как средством производства, так и средством пополнения словарного запаса матерных слов, в случае попадания по пальцу. Винить ли нам за это молоток?! – с этими словами он взял свою рюмку и одним залпом опрокинул в себя остатки ее содержимого. В общем, куда не кинь, везде находим укоренившуюся проблему. С причинами бороться – глупо, а с последствиями – невозможно, ибо поздно. Но мне, старику, почему-то верится, что резервы в общественном сознании все-таки имеются. Нужно только отыскать их и пробудить.
- А перед тем как попасть к вам имел продолжительную беседу со Львом Николаевичем Гумилевым.
- Знаю такого. Бывал у него на лекциях. Даже разговаривал несколько раз. Спорил. Умный муж. И его концептуальное видение развития этносов и суперэтносов мне знакомо.
- Но…
- Но он уповает на цикличность процессов, а я на неиссякаемый кладезь. Он уповает на жертвенность в период духовного расцвета нации. А мне кажется, что постоянно уповать на это весьма опрометчиво, ибо существует реальная опасность надорваться на этом пути, поставив для себя, слишком амбициозные задачи. А ведь общество, как мы знаем, в основной своей массе довольно инерциально и пассионарии составляют в нем крайне малую величину, хоть и обладают способностью в какой-то момент подстегнуть его. Но если лошадь перегружена, то хоть стегай ее, хоть бей смертным боем, но она с места не сдвинется.
Чувствуя, что старик невольно подводит его к какой-то очень простой, но чудесной мысли, Захария заерзал в нетерпении на своей скамье. Ирия молчала, переводя взор с одного собеседника на другого.
- Так-так, продолжайте, пожалуйста. Значит, вы с ним не согласны? Может быть, у вас есть какая-то своя рецептура пробуждения самосознания?
- Что касается стратегии, то я, безусловно, на его стороне. А вот насчет тактики я бы поспорил. Общество ослабло в своих нескончаемых болезнях. И требовать от него сейчас какой-то жертвенности и подвигов, все равно, что бить уставшую лошадь. С другой стороны, ждать пока общество само созреет для следующего рывка тоже опасно. Оно просто может до него не дожить, тихо скончавшись по дороге. Дилемма?
- Дилемма, - эхом повторил за ним Захария.
- Поэтому я считаю, что на данном этапе и требовать много с него нельзя и не требовать тоже. Значит надо не требовать, а просить, прежде всего. Причем просить того, чем поделиться ему было бы не в тягость. Если разложить, к примеру, русских, их менталитет, то чем, прежде всего, можно его охарактеризовать? Какие черты в русском народе наиболее превалируют? Каких черт у него в избытке и он в состоянии поделиться ими без ущерба для себя? Исключая при этом пресловутую жертвенность.
- Право же, затрудняюсь с ходу ответить на этот вопрос, - немного подумав, начал перечислять, невольно загибая пальцы. - Порыв, широта души, чувство прекрасного, природная смекалка, наконец. Нет. Сдаюсь. Разве что сострадание еще…
- Вот! – перебил его священник. – Именно! Вся беда современного общества заключается в том, что его техническое развитие движется по экспоненте, а антропологическое и социальное – в лучшем случае, переживает стадию «плато». Сострадание и милосердие, вот на что надо непременно упирать в общении с нашими предками! Нужно воззвать народ к этому чувству. Оно, как раз, и разбудит общество, проявив в нем лучшие его черты, и не вгонит в стрессовое состояние. Спрашивать с подающего милостыню, надо по его физической способности. Для начала, я думаю, этого будет вполне достаточно.
- Гумилев предлагает для пробуждения общества использовать метод положительного шока.
- Как это? – встрепенулся Гермоген.
Захарии пришлось вкратце изложить предложение ученого о посылке межзвездной экспедиции на Землю, упомянув при этом, что было бы желательно, если бы он состоял из «русских» райанцев. Старик внимательно слушал его, не перебивая, оглаживая свою густую бороду. Потом немного похряхтел и выдал:
- Стало быть, он предлагает въехать в город на белом коне победителя, похваляясь перед сирыми и убогими, своими достижениями, сделанными, по сути своей, за их собственный счет?
- Ну, зачем же так обобщать? – явно смутившись, проговорил Захария, подспудно чувствуя правоту старого патриарха.
- А как же?! Без этого – никак, - развел руками тот и продолжил. – В общество, поголовно зараженное фатализмом, в котором всем на все и на вся наплевать, он собрался, в качестве стимулирующей морковки, представить технические достижения своей цивилизации и в довесок – практическое бессмертие. И какие, по-вашему, чувства в обществе он этим пробудит? Не знаете? А я вам скажу. Загибайте пальцы. Во-первых, лютую ненависть тех, кто никогда и ни при каких обстоятельствах не сможет попасть в Рай по причине закоренелой греховности, ведь они то надеются успеть заскочить в последний вагон, отвалив перед смертью денег на храм или сиротский приют. Но мы-то с вами знаем, что здесь своя бухгалтерия и свое мерило поступков, хоть до конца и сами не понимаем механизма этого процесса. Во-вторых, черную зависть тех, кто узнает, что кто-то из тех на кого и подумать было нельзя, попали сюда, а им таким хорошим, как они сами о себе думают, войти в Рай является делом проблематичным. В-третьих, обида за то, что не прилетели раньше, а теперь воспользовавшись земными интеллектуальными ресурсами, явились в качестве мессии. И ведь им не объяснишь, что не могли сделать этого раньше. Их «железным» аргументом будет то, что ангелы де и раньше могли посещать Землю и никаких технических ухищрений для этого не требовалось. В-четвертых, общее недоумение от того, насколько незначителен процент, попавших в Рай, от общего населения планеты. Отсюда вытекает и пятый пункт. Видя насколько мало количество спасшихся большинство людей, не поверив в свои силы, просто махнут на это рукой, рассуждая про себя, что раз критерий поадания так высок, то и надрываться незачем, все равно усилия пропадут впустую. Конечно, будут и те кого привлечет любопятство и жажда познаний новых технологий, но согласитесь, разве это чувство можно отнести к самоочистительным? Ну что, мало?
- Постойте, так я не понял, вы что, против посылки экспедиции?! – спросил ангел.
- Отнюдь! Обеими руками – за. Однако с некоторыми поправками. Я, конечно, понимаю уважаемого Льва Николаевича, уповающего исключительно на Россию как локомотив земной пассионарности, но формировать экспедицию из одних только представителей нашего с вами сектора, извините, попахивает великодержавным шовинизмом. Это может рассорить Россию там – на Земле с ее соседями, и нас здесь. Экипаж, по крайней мере, первой экспедиции, должен быть абсолютно интернациональным. В дальнейшем, если первая экспедиция увенчается усехом, можно будет уже подумать об индивидуальном воздействии на каждый из регионов, включая Россию. И второе. Не триумфаторами на белом коне, а сугубо младшими братьями должны прибыть на Землю члены экспедиции. Спаситель тоже ведь вьезжал в Иерусалим не на триумфальной колеснице, а на ослице. Не кичливыми представителями далеко продвинувшейся цивилизации, а просителями о помощи, во имя спасения двух миров. Они должны пробудить в людях чувство милосердия, ибо только оно может объединить и направить людей к истине. Тем более, что на начальном этапе от них не требуется никакого душевного и физического надрыва. Начать нужно с малого. Всякий путь к Богу начинается с малого. Накорми бездомного щенка, переведи старушку через дорогу, помогу немощному соседу и сходи в магазин за продуктами для него, пригрей сироту из детского дома, ибо так заповедовал нам Христос : «Открывай уста твои за безгласного и для защиты всех сирот». Нужно постараться сделать так, чтобы свершение хотя бы малых, но праведных поступков стало нормой бытия, вошло в жизненную привычку. И каждый раз при этом подчеркивать, что это не мы, а вы для нас являетесь старшими братьями. Что делает человека лучше? Отвечаю. Чувство сопричастности к великому, чувство своей крайней необходимости, чувство гордости (не путать с гордынею) за себя и свой народ. И ни в коем разе не надо ждать быстрого результата. Пассионарность надо взращивать, копить и лелеять.
- Хорошо. Я подумаю над вашими словами, - сказал Захария.
Видя, что основная тема беседы в основном исчерпана, Ирия, доселе тихонько сидевшая и не проронившая ни одного словечка, решила, наконец, задать священнику вопрос, который видимо ее очень сильно интересовал:
- Скажите, ваше преосвященство, а почему Христос отказался возглавить Церковь, которую сам же и создал? Если не там, на Земле, то хотя бы здесь, ведь к этому нет никаких препятствий.
Гермоген огладив свою широкую и лопатообразную бород,у с ласковой грустью в глазах тихо ответил:
- Давно это было. Еще не при мне. Поэтому сам не слышал его ответ, но передаю слова тех, кто был рядом. Приступали к нему с этим вопросом мужи многие. На что он им отвечал: «Не поводырь я, ибо, так же как и вы грешен и обуян страстями, но всего лишь указующий путь праведный».
- Мне трудно это понять. Я многого не знаю. Но я знаю, что из-за отсутствия церковного единоначалия на Земле произошел раскол, который обернулся многими горестями людскими.
- Все так и одновременно не так. Западная ветвь христианства, установив церковное единоначалие, объявило Папу единственным и непогрешимым наместником Бога на земле, что является безусловным грехом перед богом и паствой, так как заранее объявляет его правым в любом деянии, а ведь человек слаб по своей натуре и нуждается в ежечасной поддержке и поправке. В то же время, Восточная, или как ее принято называть Ортодоксальная ее ветвь, следуя заветам Христа, сохранила, в качестве высшей церковной власти – Собор, ибо коллективное мнение гораздо точнее представляет мнение всего общества, нежели одно лицо. Кстати, единоначалие католической церкви никак не берегло ее саму от раскола. Примером того является протестантизм, «отвоевавший» у католиков едва ли не половину паствы. А вот польза от соборности безусловна и явна. И примером тому служит наш с вами Рай. С лишенной единоначалия католической церковью, нам гораздо проще наладить взаимоотношения на низовом уровне. За всю историю Рая, я не припомню, каких бы то ни было, трений и разногласий.
- Да, - почесала в задумчивости Ирия за ухом, - как-то я об этом не подумала. Спасибо.
Пора было уходить. Гости встали, встал и патриарх. Взаимно благословили друг друга, обменявшись на прощанье номерами комторов.

XXVI

Из храма вышли молча. И долго шли так по тихой аллее вдоль пруда. Ирия молчала о чем-то своем, а Захария боялся нарушить идиллию тишины. И все-таки Ирия первой нарушила молчание. Потершись затылком о плечо Захарии, она с усмешкой в голосе проговорила:
- Я, конечно, всякого ожидала от своего по-настоящему первого в жизни свидания с мужчиной, но никак не могла предположить, что банальная развлекательная прогулка, вместо ахов, охов и признаний о сокровенных мечтах, превратится в философские прения! - при этих словах она повернула к нему голову и, глядя прямо в глаза, вопросила, - тебе наверно скучно со мной? Я наверно выгляжу в твоих глазах очен глупо?
- Ну что ты?! Это наоборот я, кажется, становлюсь неумелым кавалером! Позвал девушку на свидание, а вместо этого таскаю за собой из кабака в церковь! Хорош маршрут?! – засмеялся он.
- Замечательный! А главное, что маршрут не тривиальный! – засмеялась она и еще тесней прижалась к нему.
Так они и шли, разговаривая и смеясь как дети, пока не вышли из парка. На противоположной стороне от парка, через дорогу располагался сад эндемичных растений Земли, семена которых в свое время оттуда доставили серафимы. Они уже собрались переходить дорогу по «зебре», когда с той стороны из ворот сада появилась целая толпа ребятишек во главе с высокой смуглой красивой девушкой в белом пуховом платке, накинутом на плечи. Они как раз собирались переходить на эту сторону. Чтобы не мешать детям, наши спутники решили обождать их на своей стороне. Ирия сразу узнала смуглую девушку и замахала ей рукой, крича:
- Станка! Станка!
Та тоже заметила спутников, хотя ей все время мешали дети, которых она тщетно старалась пересчитать, и замахала в ответ.
- Цыганка? – удивился Захария, внимательно разглядывая девушку, переходящую дорогу в окружении бойкой детворы.
- Да. А что? – тихим шепотом удивилась она.
- Да, ничего, так-то, - слегка растерялся он от увиденного. – Просто не ожидал увидеть здесь цыганку, да еще и в окружении такой свиты.
- Глупости и предрассудки, - все таким же тихим шепотом пробормотала Ирия.
Тем временем шумная ватага перешла дорогу и девушки смогли поздороваться как следует.
- Привет, Ирия! – поздоровалась смуглокожая красавица, внимательным взглядом окидывая ее спутника.
- Привет, Стан! Ты откуда и куда с целым выводком?! Неужели все твои?! – весело поинтересовалась она.
- Нет, не мои, - легкая тень грусти пробежала по лицу цыганки и она больше для Захарии, чем для его спутницы пояснила, - водила старшую группу нашего детсада на экскурсию в сад эндемиков, теперь вот возвращаемся.
- Ваш садик и по воскресеньям работает? – улыбнулся Захария.
- Да. У многих ребятишек родители работают на беспрерывном производстве или по сменам, вот нам и приходится подстраиваться под их график.
- Ой, Станочка, прости, забыла тебя представить. Это Стана, моя подруга и сокурсница по вольным слушаньям, тоже будущий спецназовец, - представила она свою знакомую Захарии. – А это Захария, мой друг, мы вместе работаем.
- Очень приятно, - сказала Стана, протягтвая руку Захарии.
- И мне очень приятно, - сказал он, пожимая небольшую, но крепкую и хваткую руку девушки.
Рукопожатие затянулось всего лишь на какое-то мгновенье, но Ирия четко уловила этот момент, и чтобы в дальнейшем не возникло никаких недоразумений, влезла с поправкой, расставляя все по местам:
- То, что мы вместе работаем, это так, для отмазки. А вообще-то он мой парень, - слегка нахмурившись, заявила она, беря Захарию под руку.
- Да уж вижу! – засмеялась та, тряхнув густой копной иссиня-черных волос, и тут же бросилась вновь собирать в кучу, начавших было разбредаться в разные стороны малышей.
- Слушай, Стан, у меня к тебе «шкурное» дело…
- У меня тоже, - со смехом ответила она, ловя очередного проказника пытавшегося удрать, - помогите мне довести эту банду до детсада и я в вашем распоряжении.
- А он далеко отсюда? – беспокойно спросила Ирия.
- Уже нет, - указала та кивком головы на невысокую ограду, расположенныю метрах в пятидесяти от них, на углу перекрестка.
- И кто это додумался строить детсад на самом углу перекрестка?! – мрачно вопросил Захария, явно вспоминая что-то нехорошее. Но ему никто не собирался отвечать на риторический вопрос.
- Дети! Все смотрим на меня! – закричала и захлопала в ладоши Ирия. Гомонящая толпа разом притихла и уставилась на незнакомую тетю вдруг решившую тут пораспоряжаться. – Меня зовут тетя Ирия! Я предлагаю вам поиграть в интересную игру. Давайте представим, что все вы здесь из сказки, а вокруг вас сказочное королевство. Сказку про Золушку все знают?!
- Да! Да! – послышались голоса вразнобой.
- Вот и давайте представим себе, что все мальчики это прекрасные принцы, а все девочки – красивые Золушки.
Мальчики дружно согласились быть прекрасными принцами, а девочки не возражали, так уж и быть, оказаться ненадолго Золушками.
- А куда должен српровождать Золушку каждый порядочный принц?! – задала она вопрос на засыпку новоявленным актерам ТЮЗа.
- Под венец! – все с таким же энтузиазмом загалдела толпа молодых аристократов. Стана только прыснула в кулачок, а Захария начал так громко и заразительно смеяться, что аж сломался от хохота пополам, вгоняя в краску девушек и заставляя искренне недоумевать слишком сообразительных ребятишек.
- Да нет же! Это еще рано! – закричала Ирия, еле сдерживая порывы смеха. – Перед венцом куда он ее должен повести?!
Дети стали неуверенно переминаться с ногт на ногу. Послышались предположения:
- К папе?
- Нет. К маме!
- Домой?
- В баню! – наконец, догадался кто-то.
Новый приступ хохота разнесся со стороны взрослых. Но на этот раз их смех поддержали и все дети, кроме одного, того самого кто сделал это предположение.
- И чего вы все смеетесь?! – недоуменно оглядывая окружающих громко, так, чтобы было всем слышно, заявило дите. – Она кто?! Золушка! Значит в золе вся перепачканная! Куда же ее еще вести в таком виде?! На бал что ли?
Доводы ребенка показались настолько убедительными для всех, что смех сразу прекратился.
- А ты сообразительный малый, - обратился к нему Захария, - но все же я думаю, что Золушка успела умыться до того как встретила принца. А вот насчет бала, ты попал в самую точку. Правильно я говорю? – обратился он уже ко всем.
- Да! – дружно ответили дети.
- А сейчас, - тут же подхватывая его инициативу, обратилась Ирия к детям, - каждый принц, как галантный кавалер, возьмет за руку любую из Золушек. Ну-ка дружненько!
На несколко мгновений возникла суета, пока разбирали Золушек. Наконец с этим кое-как разобрались. Стана и Ирия стали выстраивать пары в цепочку. Однако, так получилось, что сообразительному малышу, стоящему в самом конце живой цепочки Золушки не хватило. В жизни, обычно, так и происходит – то Золушек нехватка, то принцев переизбыток. Малыш уже начинал надувать губы, готовый расплакаться от такой вселенской несправедливости, как услышал над ухом негромкий шепот ангела, присевшего рядом на корточки:
- Что брат, Спиноза, не хватило для тебя Золушки?
Тот только кивнул, еле сдерживая рыдания.
- А давай мы попросим тетю Ирию побыть твоей Золушкой? Как ты на это смотришь?
- А можно?! – не веря своему счастью, спросил тот с придыханьем.
- Ну конечно! Я думаю, что она судовольствием согласится. Ирия, - негромко позвал он ее, - подойди сюда.
Та быстро подошла, и мгновенно вникнув в суть вопроса, взяла ладошку ребенка в свою руку. Тот просиял от нежданно свалившегося на него счастья, ведь его золушка была самая красивая.
- А теперь, мои дорогие принцы и Золушки, дружно и не торопясь идем на бал! – скомандовала уже Стана, возглавляя колонну сиятельных особ.
Вереница детей, чинно и не особо торопясь пересекла перекресток и гибкой лентой стала вливаться в распахнутую калитку детского сада, где их уже ждала старшая воспитательница. Больше всех не торопился сообразительный малыш. Ему очень не хотелось расставаться со своей Золушкой. Когда вся детвора оказалась в положенных пределах детсада, Стана вернулась к ожидавшим ее спутникам.
- Так, что там у тебя за шкурное дело? – спросила Стана, опять упорно разглядывая Захарию.
- Ты же у нас известный «ботаник». У тебя последние конспекты по методам статистического анализа есть? А то я на первую пару в прошлый раз опоздала из спортзала.
- Есть, - просто ответила та, - приходи вечером, дам.
- Я, наверное, сегодня не смогу, - неуверенно сказала Ирия, - давай завтра после работы забегу?
- Ладно. Я сегодня до девяти вечера. Завтра у меня как раз отсыпной после сегодняшнего дежурства, поэтому буду дома весь день и вечер.
- Что-то ты мне сегодня, подруга, не нравишься, - без всякого перехода и околичностей заявила Ирия, - да и на моего парня уж больно сильно заглядываешься…
- Не бойся, Литвинова, не уведу я у тебя парня твоего, - без тени улыбки поведала она, - потому как свой дома есть.
На это заявление, Ирия невнятно прогундосила в нос нечто вроде того, что она де и не собиралась бояться, однако никому не советует проверять это на практике, но Стана прервала ее бормотания, обращаясь уже к Захарии.
- Эй, ром, по глазам вижу, что ты в больших чинах ходишь, дай руку, погадаю тебе.
- Ой, да что вы?! Не надо! – испугался Захария, пряча руки за спиной.
- Давай-давай, я же не за деньги, а так, ради интереса.
- Дай ей, Захария! Мне тоже интересно! – поддержала Ирия подругу.
- Девочки, может не надо, а? – в последний раз, попробовал было он отвертеться.
- Ты что-то скрываешь от меня?! Боишься, что узнаю?! – насупилась ангелица, выпячивая при этом нижнюю губу, в обиженной гримасе.
- Ну, ладно-ладно, если уж вы так обе настаиваете, то дам, - протянул он обе руки открытыми ладонями кверху, - но помните, что это противоречит христианским канонам, да и вообще, антинаучное занятие.
Проигнорировав левую руку, Стана цепкими пальцами ухватила правую и поднесла почти к самым глазам. Долго рассматривала, хмуря брови и шевеля губами, пока нетерпеливая Ирия, не начала дергать ее за рукав рубашки, выглядывающий из-под платка.
- Ну, что там?! – изнемогая от любопытства, теребила она Стану.
- В общем, так! - морща лоб от усиленных раздумий начала она. – Большой у тебя чин, ром, а будет еще больше, если не позабудешь оглядываться время от времени. Большая и гладкая дорога у тебя за спиной, а впереди еще бо́льшая, только не мощеная никем. Тебе и мостить ее. Нет у тебя на душе покоя, и не будет никогда. О других будешь волноваться больше чем о себе. Странный ты. Нет тебя здесь. Ты в прошлом и в будущем одновременно. Ждет тебя встреча близкая, гонцы уже спешат за тобой…
- Ты скажи, что у него на сердце. Кто его любит? Кого он сам любит? И чем дело закончится? – перебила ее Ирия. Теперь Стана взяла его левую руку и опять склонила голову над раскрытой ладонью ангела.
- Есть к нему любовь, есть и от него любовь. Только любовь к нему гораздо дольше, чем от него. А сердце его разрывается на две части. Разрывается меж двух женщин. Одна женщина большая, а другая маленькая. Любит он большую женщину, но часто будет уходить от нее, и так же часто возвращаться. Дубом могучим с раскидистыми ветвями оградит он березку стоящую подле него, защищая от палящего солнца и порывов ветра, принимая на себя удары грозы. И будет он ей во веки веков защитой необоримой, да только и самой березке вырасти не даст.
- Ничего не пойму! А я-то какая – маленькая или большая? Куда уходить? Зачем уходить, если любишь? – не унималась Ирия.
- Успокойся! Большая ты, самая большая! – попробовал он ее успокоить.
- Что?! Как это, самая большая? На что ты намекаешь? Я, что, толстая такая?! – вспыхнула она от праведного негодования.
- Да нет же! Ты большая худенькая женщина!
- Плоская что ли?! Как камбала?! – уже чуть не плача воскликнула она, но он привлек ее к себе и начал поглаживать по голове, как маленького ребенка.
- А маленькая тогда, кто? – всхлипывая у него на плече, спросила она.
- Это одна маленькая девочка. Я тебе потом расскажу, - продолжал гладить он ее. – А я и не знал, что ты у нас такая ревнивая!
- Да, пустяки, - отпрянула она от него, утирая слезы. – Это не я плачу, а алкоголь. Не надо было мне после вина пить крепленый кагор. А вообще-то, в таких делах, каждый сам за себя, тут не до женской солидарности, правда, Стан?
- Да, верно, - согласилась та, теребя концы платка.
- Кстати, Стана, - обратился он уже к цыганке, я вижу на вас пуховый платок, по фактуре он очень похож на изделия оренбургских мастериц, верно или я ошибаюсь?
- Да. Купила вот на «развале» у одной знакомой бабушки. Сейчас опять вошел в моду «деревенский» стиль.
- А вы не могли бы подсказать нам, как найти эту бабушку? Мне бы очень хотелось приобрести подобную вещицу.
- Для кого это? – опять встрепенулась Ирия.
- Для одной моей давней знакомой бабушки. Она приходит ко мне убираться раз в неделю.
- Бабушки, говоришь? – прищурилась она, но развивать тему не стала, пробормотав только себе под нос. – Ладно. Проверим.
- Давайте я вас провожу до нее, сегодня как раз воскресенье, она там должна быть. Подождите только минутку, я сейчас отпрошусь у заведующей, - сказала она и упорхнула в калитку.
- Странно, - обратился он к Ирии, когда Стана скрылась за оградой, - я первый раз вижу здесь цыганку. Не знаешь, она из «обращенных» или «коренных»?
- «Обращенных». Весной сорок пятого, когда наши рвались к Берлину, в концлагере Заксенхаузен администрация запланировала массовую расправу в газовой камере. Лагерные власти объявили о предстоящей акции и огласили список номеров, подлежащих уничтожению в первую очередь. И вот Стана ночью перешила свой номер на арестантской робе молодой еврейке с грудным младенцем, пока та спала. Та, что с ребенком осталась в живых, а Стана вот у нас.
- Теперь понятно, почему она так переменилась в лице, когда ты заговорила о детях.
- Да нет, тут другое. Ты не думай. У нее все хорошо: дом, любящий муж, работа, учеба. Деток вот только нет. Они с мужем уж и так и эдак, а все никак не получается пока. Медицина, правда, призывает не отчаиваться, времени еще навалом впереди.
Вскоре после этого появилась и Стана.
- Отпустила на полчаса. Так что, бегом за мной, - быстро проговорила она и рысцой припустила к ближайшему телепорту. Захария с Ирией еле поспевали за длинноногой девицей.
Через минуту они уже стояли в самом центре «развала». «Развалом» назывался стихийный рынок, собиравшийся раз в неделю по воскресеньям. Большое количество народа на рынке еще не значило, что торговля шла бойко. Здесь собирались, в основном люди пожилого возраста и не столько для того, чтобы продать или купить что-нибудь, сколько для общения между собой. Некоторые из завсегдатаев ходили сюда как на работу, продавая по десять лет один и тот же старый медный чайник. Большинство «продавцов» и «покупателей» знали друг друга, если не по имени, то уж точно в лицо. Товар в основном был копеечный и никчемный, основная функция которого заключалась в том, чтобы служить предлогом для какой-нибудь беседы. Покрутив головой, Стана, с чутьем, известным только ей одной, уверенно начала лавировать в узких проходах между рядами торгующих. «Сладкая парочка» едва поспевала за ней. Однако долго плутать нашим путникам не пришлось. Довольно быстро они вышли к цели своего поиска. Маленькая, седенькая, благообразная старушка, сидела почти с края одного из рядов, на складном стульчике и вела неспешную беседу о чем-то с одной из своих товарок, расположившихся рядом. Ведя разговор, она не на мгновенье не прерывала свое очередное рукоделье, творимое ею тут же мелькающими с паразительной скоростью спицами.
- Баба Маша! – обратилась Стана к пожилой женщине. - Я к тебе клиентов привела, у тебя есть сегодня что-нибудь?
Старушка подняла глаза кверху и приветливо заулыбалась:
- Здравствуй, Станушка! Как не найтись?! Завсегда, что-нибудь, да найдется. – и уже обращаясь к покупателям. – Зравствуйте, люди добрые! Чем же я могу вас порадовать?!
Глядя ей в глаза, Захария удивился. На круглом и морщинистом личике старушки, больше похожем на кору старого дерева или печеное яблоко, яркой голубизной светились молодые глаза. Обычно у людей в преклонном возрасте глаза становятся бесцветными и мутноватыми, эти же напротив, настолько неестественно смотрелись на общем фоне, что Захария, как зачарованный кролик, не мог отвести от них своего взгляда. Неловкая пауза, грозила затянуться до неприличия, если бы находчивая Ирия не пихнула его локтем в живот. Икнув от неожиданности и клацнув при этом зубами, чем вызвал у окружающих невольные улыбки, Захар очнулся:
- Ой, простите, бабушка, засмотрелся на вас! – искренне признался он, и та еще больше расцвела в своей доброй улыбке.
- Что, неуж хороша, старая?! – с долей женского кокетства спросила она.
- Да! Сдается мне, что немало парней, в свое время, побегало за такими глазами?! – опять не стал лукавить ангел.
Бабка, в свою очередь, внимательно посмотрела на него и опять улыбнулась, только на этот раз с примесью какой-то грусти, видимо вспоминая юные года.
- Да, было, чего уж скрывать? А ить, как я погляжу, ты-то тоже вроде уж не молоденек? С тысчонку, небось, наберется?
- Больше, бабуль, гораздо больше.
- Ну, ин, ладно, тадысь. Чего взыскуешь, старче?!
Захария на эти слова, лишь усмехнулся, а Ирия, стоявшая рядом и слушавшая разговор, недовольно хрюкнула.
- Да, вот увидели у Станы, - мотнул он в сторону притихшей цыганки, - ваше изделие и захотелось мне приобрести такой же платок. Есть у вас еще такие?
- Есть, милок, есть, - ответила она и сложив спицы, полезла в небольшой ящичек, служащий ей одновременно столиком, на котором были разложены носки, варежки, шарфы и шапки. Из него она достала сверток, который на поверку оказался большим белым сплошь ажурным платком, настолько мягким, пушистым и невесомым, что его не хотелось даже выпускать из рук.
- Оренбургский? – со знанием дела спросил Захария
- Самый, что ни на есть! – согласилась бабка и тут же обратилась к Стане. – Дай колечко.
Та послушно и без разговоров сняла с безымянного пальца обручальное кольцо и протянула старушке. Взяв кольцо, баба Маша быстро и без всяких усилий протянула платок через кольцо. Затем отдала кольцо хозяйке, а платок потенциальному покупателю.
- Почем, бабушка, отдадите? – бережно сворачивая платок, спросил Захария.
- Да уж и не знаю… Сызмальства не приучена торговаться. Сколько не жалко, то и ладно будет, - развела она руками.
- Бабушка! – вмешалась в разговор Стана, - Ну, сколько можно вас учить торговать правильно! Надо же умень ценить свой труд, вон какие мозоли на пальцах!
- Действительно, - поддержал ее Захария, - такое, без преувеличения, произведение искусства требует соответствующей оплаты. Говорите, не стесняйтесь, мы заплатим любую сумму.
Старушка растерянно заоглядывалась на торговок сидящих рядом, но те сделали вид, что ужасно заняты своими неотложными делами. Тогда она, почесав указательным пальцем кончик своего носа, тихо и как бы оправдываясь за что-то, выдавила из себя:
- Двадцать райалов, не много ли будет?
- Э-э, нет, бабушка так не пойдет! – громко высказался Захария, чем привел бабку в еще большее замешательство и обратил на себя внимание всех, кто находился поблизости. – Тут необходимо применить строго научный подход. Так, напомните-ка мне, какая у нас сейчас минимальная оплата по тарифной сетке неквалифицируемого труда?
- Триста райалов, - дружно выдыхнули у него за спиной Стана с Ирией.
- Сколько примерно, дней у вас уходит на изготовление подобного образца? - спросил он, вконец опешевшую старушенцию.
- Дня три-четыре, - неуверенно пожала она плечами.
- Хорошо, - сказал он и начал вести вслух подсчет. – Значит триста делим на двадцать один (количество рабочих дней в месяц), получается четырнадцать руб… тьфу, райалов и двадцать восемь ногат. Округляем до пятнадцати и помножаем на четыре дня, получается шестьдесят райалов. Плюс шестьдесят процентов роялти. Итого – ровно сто райалов. Можете не проверять, я хорошо учился в школе. Получите и распишитесь, - полез он в кошелек, доставая сторайаловую купюру с тисненым изображением Млечного Пути.
Вокруг раздались одобрительные возгласы и хлопанье ладош его спутниц. Бабка, с купюрой в руке, часто-часто моргала, ничего толком не понимая из сказанного, а затем, все же решилась спросить:
- Милок, может ты ошибся? Не торгую я роялями твоими. Платки, шапки, шарфы – куда ни шло, а роялями твоими Бог не сподобил, - стала она протягивать назад, только что полученные деньги.
- Бабушка, роялти – это авторское вознаграждение собственнику использование продукта его интеллектуального труда, и никакого отношения к музыкальному инструменту не имеет, - к месту демонстрируя юридическую «подкованность» вмешалась ушлая цыганка. Бабка опять ничего не поняла из сказанного. Но спорить не стала, а просто махнула рукой.
Закончив дело с покупкой, уложенной, в любезно предоставленный рукодельницей, пакет и поблагадарив старушку за товар, наши спутники разделились. Стана побежала к телепорту, объяснив на ходу, что отпущенные ей полчаса вот-вот истекут, Ирия остановилась у соседнего столика, заинтересовавшись красивыми вышивками бисером по глади, а Захария отошел к столику, что стоял в ряду напротив, где сидел старичок-часовщик, торговавший помимо часов еще и прочей мелочью. Уже через пять минут он вновь присоединился к своей девушке, на ходу что-то засовывая в карман.
- Что-нибудь купил еще? - с ревностью в голосе спросила та, заметив его движение.
- Да, - не стал отрицать он.
- Покажи.
- Покажу, дай только выйдем отсюда.
- Ну, тогда пошли скорей, - поторопила она его, одновременно сгорая от ревности и любопытства.
Лавируя меж рядами, как и в первый раз, но уже не обращая внимания ни на что, они быбрались вскоре на обочину, ограждающую самостийный блошиный рынок.
- Показывай, что у тебя там! – потребовала она тоном супруги с двадцатилетним стажем.
Захария залез в брючный карман и извлек на свет нечто круглое размером чуть больше грецкого ореха. Затем нажал на скрытую кнопку, верх «ореха» откинулся и явил взору Ирии крохотную скульптурную композицию из сказки Андерсена «Стойкий оловянный солдатик». Композиция состояла из двух фигурок – увечного солдата с фузеей, взятой «на караул» и прекрасной балериной. Солдат, как ему и положено было стоял «по стойке смирно», а юная балерина, привстав на цыпочки одной ногой и подняв в «шпагате» другую, крепко обнимала его за шею. Захария еше раз нажал на потайную кнопку и снизу вырвался тусклый огонек пламени, объявший героев трагической сказки. Вместе с огоньком пламени из «ореха» тихо зазвучала красивая и печальная мелодия.
- Боже, мой! – воскликнула Ирия, чуть не плача. – Выключи быстрее, они же сгорят!
Захария тут же повиновался, и пламя исчезло вместе с музыкой.
- Не бойся! Они сделаны из тугоплавкого материала. На! – протянул он ей «орех». – Это мой подарок тебе. Со смыслом.
- Каким?! – спросила она, бережно принимая подношение.
- Не скажу. Догадайся сама.
- Хорошо. Я подумаю над его тайным смыслом. А когда мы пойдем к бабушке?
- Какой бабушке?
- Как какой? К той, которой ты купил этот платок.
- Я отдам ей его, когда она придет ко мне убираться в следующий раз.
- А зачем ждать, если можно отдать сейчас? – нехорошо прищурилась Ирия.
«Пожалуй, все-таки зря я ее повел к Эзопу, да и с кагором не следовало злоупотреблять» - с сокрушением подумал Захария, а вслух возмутился:
- Ты мне не веришь?!
- Верю. Но подарок надо отдать сейчас. Тогда поверю еще больше.
- Ну, хорошо, Фома! Уговорила. – вытащил он комтор и стал искать заисанный адрес бабы Луши. Лет двести назад он был у нее, когда помогал с переездом на новое место жительства, но с тех пор, адрес выветрился у него из головы, поэтому пришлось обращаться к записной книжке комтора.
- Ага! Нашел! Выселки, Клубничный проезд, 5-я просека, участок 17. Пошли, - потянул он за рукав платья девушку к ближайшему телепорту.
Телепорт «высадил» их в самом начале улицы, поэтому им пришлось изрядно потопать, прежде чем очутиться у невысокой изгороди с жестяной табличкой, обозначающей искомый номер дома. Калитка участка была закрыта на веревочку, перекинутую через столб. Откинув «хитрый» запорный механизм, парочка вошла внутрь. Лукерьин дом располагался в глубине сада, ветви деревьев которого почти скрывали жилище от посторонних глаз. В саду, если не считать двух коз белой масти, никого не было. К дому вела узкая тропинка выложенная туфом. В двери стучать не пришлось, скрипучие деревянные ступени крылечка подсказали хозяйке дома о незваных гостях и она, услыхав их разноголосый скрип, готовно распахнула их настежь. Лишь на одно мгновенье на лице у бабки проступило изумление, говорящее о том, что она уже ждала кого-то, а явился совсем другой, но быстро совладав с собой, расцвела в радостной и гостеприимной улыбке:
- Ой, Захарушка! – всплеснула она своими сухонькими ручками. – Вот уж не гадала, не чаяла! Проходите в дом, гости дорогие! Да не разувайтесь! В избе не мыто, не метено, живу – свинья-свиньей! – радостно засуетилась она, приметив Ирию, выглядывающую, из-за плеча ангела.
- Да мы бабушка ненадолго. Вот гуляли, да решили к вам заскочить, - сказал Захария, проходя в чисто убранную горницу. – Вот, познакомьтнсь, это Ирия, очень хорошая девушка! – представил он свою спутницу.
- Вижу, Захарушка, вижу! И впрямь хороша! Ну, здравствуй-здравствуй, красавица! Лукерья я буду. Или бабкой Лушей, зови, как тебе сподобней будет.
- А я просто Ирия, - без кокетства представилась та, во все глаза разглядывая обстановку гостиной, куда их провела хозяйка. Просторная гостиная напоминала Захарии 70-е годы прошлого столетия. Посредине комнаты, как это и было принято, стоял круглый стол с приставленными к нему стульями. Типичная стенка «горка» с выставленным напоказ хрусталем в серванте, раскладная софа в углу, пара кресел с деревянными подлокотниками, неизменный торшер с двумя полотняными абажюрами, большой ковер на стене, напольные часы с кукушкой и разумеется псевдохрустальная люстра с висюльками, все это окунало в так хорошо знакомый, уютный и любимый Захарией мир. Из этого ретро-великолепия выбивался только большой и «навороченный» визор в стенной нише.
- А мы к вам, бабушка, не с пустыми руками, - моргнула Ирия глазом своему спутнику, достающему из пакета платок, - вот, примите на доброе здоровье. Захария развернул платок, и бережно накрыл им старушечьи плечи. Слезы неподдельного смущения и радости наполнили ее глаза, и она зашмыгала носом, как школьница, которую застукали за курением в туалете:
- Захарушка, Ирия, ну что вы?! Зачем же? Ангел! Ангел и есть! – лепетала бабка чуть не плача от несказанного счастья. Захария обнял старушку, и та благодарно уткнулась своим носом в его грудь. Затем отлипла от груди и сняв с себя подаренье, стала внимательно разглядывать ажурный рисунок.
- Хороша! Ишь, какая тонкая работа! Я бы так никогда не смогла. Мое вязанье простое – лицевыми петлями. И то сказать, не велико мастерство – носки, да шарфы вязать на круговых то спицах, а тут чую руку настоящего мастера своего дела.
Потом, нацепив на нос очки, висевшие у нее на груди, помяла зачем-то платок в руках и поднесла к самому носу, шумно втянув в себя воздух. Затем задумалась на секунду и опять уткнулась туда же. Захария с Ирией озабоченно переглянулись, не понимая бабкиных телодвижений.
- На «развале» покупали? – уже деловитом тоном поинтересовалась она. Гости, молча, кивнули. – У Машки небось?
- Да, - подтвердил бабкину догадку Захария. – Она так себя называла. А как вы догадались?
- По запаху, Захарушка, - охотно ответила Лукерья. – Она ить, Машка эта, завсегда козью шерсть донником пересыпает, в отличие от остальных, пользующихся полынью, да ромашкой. Великая мастерица – не чета, мне. И ведь сколько раз просила я ее научить меня вязать «паутинку». Ни в какую не соглашалась. То-то удивится, когда я пройдусь перед ней, да в этаком наряде?! – засмеялась старушка, опять накрывая свои плечи подарком.
Подошла к большому овальному зеркалу, висящему на двери платяного шкафа, и закрутилась перед ним, как столичная модница, то подбоченившись, то томно поводя плечами. И тут, вдруг ойкнув, повернулась к гостям:
- Ах, дура я старая, что же я кручусь тут, как девка?! А у самой гости стоят - не поены, не кормлены!
И срывая с себя дорогой подарок, опрометью бросилась на кухню, крича уже оттуда:
- Захарушка, Ирия стелите на стол скатерть, она в серванте лежит в самом низу, а я мигом.
Захария, кивком головы, передал эстафетную палочку команды девушке, а сам пошел вслед за Лукерьей.
- Баба Луш, - обратился он к ней с напускной строгостью, пока она возилась со «шкафом» стола заказов, - вы это прекратите практику кормить всяких за свой счет. Я же сказал, мы на минутку, просто гуляли и зашли.
Но бабка даже слушать его не стала, замахав руками:
- Скажешь тоже! Иль мы не русские люди, чтобы гостя дорогого не угостить?! Лучше помоги мне носить в гостиную.
- А ведь признайтесь, бабуль, кого-то вы ждали уже к себе?! – хитро улыбаясь, спросил он, у разом покрасневшей от смущения пожилой женщины.
- Да кого же еще ждать, окромя проклятущего Онфимки?! Ведь чую носом, что дома сидит – окаянец, а глаз не кажет!
- Что, с самого четверга нет его? Вы же ждали его в тот вечер? – удивился Захария.
- Да вот, - неопределенно махнула она рукой.
- Послушайте, бабушка, раз уж такой случай подвернулся, а не сосватать ли нам вас за него? – лукавым лисом начал он опять смущать и без того мятежную душу старухи.
- Как это сосватать?! Так сразу?! – не то удивилась, не то возмутилась она.
- Ну да! А что тут такого? Чего волынку-то тянуть? Вы люди взрослые, самостоятельные. Знаете, друг друга много десятков лет, - уже всерьез загораясь идеей, пошел в наступление ангел.
- Да как же, так-то?! Просто пойти и сосватать? – испуганно начала бормотать бабка.
- Именно так! И никак иначе! Решительным штурмом, а то вы еще двести лет будете в переглядки играть! И про объединение участков не забывайте! – сказал он, как припечатал.
- Да куда уж тут? Разве забудешь такое? – низя глаза, прогнусавила Лукерья.
- Так! Объявляю диспозицию! Вы тут накрывайте пока на стол, а я до жениха сбегаю. Чую, что все получится. У меня в последнее время все получается, каким-то странным образом, - сказал он и метнулся в гостиную, где у накрытого уже стола стояла Ирия.
- Ирия! – скомандовал он. – Иди и помоги бабушке, а я скоро венусь. Да вот возьми еще и ни в коем случае не давай ей оплачивать пиршество, - сунул он ей свою карточку.
- Ты куда?! – растерянно воскликнула она, но тот не вдаваясь в объяснения, уже выскочил на двор.
На дворе, вспомнив, что не спросил у бабки, с какой стороны от нее проживает потенциальный жених, покрутил головой и без труда определил направление, заметив пролом в заборе, а за ним довольно запущенный участок. К пролому и кинулся, поленившись обходить по улице. Нырнув в пролом, опрометью припустил к домику, видневшемуся среди зарослей сорной травы. Без стука ворвался в такое же запущенное, как и сад, жилище и тут же чуть не упал, подскользнувшись на арбузной корке, валявшейся на полу темной прихожей. Невольно чертыхнулся. В нос , как кулаком ударило стойким запахом сивухи в перемешку с табачным дымом. Невзирая на общественное порицание, дед отчаянно курил крепчайший самосад. Кое-как выбравшись из прихожей, зажимая пальцами нос, Захария ввалился комнату, из которой доносился какой-то стук. Интересная картина предстала перед ангельскими очами. Просторная, но скудно обставленная в плане мебели комната представляла собой нечто среднее между кельей монаха и алхимической лабораторией. На длинном, грубосколоченном столе рядами теснились колбы, реторты, перегонные кубы и цклый набор измерительной аппаратуры, причем, довольно современной. В углу у окна примостилась узкая кровать с панцирной сеткой, по-сиротски застеленная серым покрывалом. Под столом, Захария не сразу то и приметил, выбиваясь диссонансом из общей каритины, стоял новенький баян, сияя хромированными планками и белизной клавиш. На кровати сидел старик, с клочковатой пегого цвета бороденкой, и орудовал молотком, прибивая резиновую набойку к деревянному протезу ноги, поставленному на табурет, стоящий возле кровати. Старик лишь мельком глянул, на нежданного визитера, продолжая тюкать молотком по деревяшке.
Обескураженный равнодушным приемом, ангел, полковник, кавалер, орденоносец и лауреат в одном лице, неловко потоптавшись и кашлянув в кулак, брякнул первое, что пришло на ум:
- Здрасьсте! Я - ангел. Вы жениться хотите?!
- На тебе что ли? – буркнул неприветливый хозяин, откладывая молоток в сторону и уставшись в сторону гостя.
- Зачем же на мне?! – обиделся обладатель целой кучи наград и званий. – Я имею в виду соседку вашу – Лукерью Матвееву.
- А тебе от какое дело и надоба в этом? – еще больше насупился старик.
- Вы наверно не поняли, - собравшись вновь с силами, но при этом, продолжая про себя обкладывать того, трехэтажным, - меня зовут Захария. Я старый знакомый вашей соседки.
- Захария?! – встрепенулся старик, будто его облили живой водой. – Как же, как же! Знаю. Лушенька много говорила о вас.
Он попытался было привстать с кровати, но на одной ноге это было делом проблематичным, да и гость, видя такую трудноту, замахал руками, давая понять, что показное чинопочитание в домашних условиях не совсем уместно. Поискав глазами, куда бы усадить визитера, и не найдя ничего, Онфим смахнул с табурета свой протез и указал на освободившееся место. Захария плюхнулся на табурет и продолжил:
- Баба Луша, вы уж извините, что вмешиваюсь в ваши отношения, говорила мне, что вы неоднократно высказывали намерение гм… связать, так сказать, узами брака ваши одинокие сердца…
- Да не то, чтобы узами, как говоришь, брака… Это вон пускай молодежь брачуется, а нам то уж куда?! – нерешительно покряхтел он, шаря под подушкой в поисках кисета.
- То есть как это куда? – не понял Захария. – Вы что же собрались жить вне закона? Прелюбодействовать что ли?
- Какое там прелюбодейство?! Я уж и слово такое позабыл. Так бы, сойтись просто, да жить одним домом, чтоб не в одиночку значить, - доставая кисет и приличного размера кусок сельской многотиражки, проговорил он.
- Я все понимаю, - с сочувствием в голосе произнес ангел, - но форму, однако же, следует соблюсти. Хотя бы ради приличия, да и вообще…
Дед, насыпав в газету жменьку табака, стал ловко сворачивать громадную «козью ножку». Захария же продолжал гнуть свою линию:
- Так вот, я наслышанный о ваших безуспешных попытках в этом щекотливом деле готов содействовать принятию решения на консенсусной основе.
- Эк, ты загнул! – восхитился дед, щелкая зажигалкой. – Это лна тебе сама значить сказала, что отказывала мне все время?
- Ну да! А что, разве не так?!
- Так, да не так! – выпуская дым и закашлявшись, проворчал Онфим. – Баба! Что с нее возьмешь? Николи всей правды не скажет, значить.
- Ну-ка, ну-ка, изложите свою версию, - чувствуя, что дело не такое простое, как казалось вначале, заинтересовался ангел.
- Все уж у нас было сговорено, еще почитай лет семьдесят назад. И заявление уж в ЗАГС подали, все чин чином, - окутался дымом старик, так, что его было почти не видно, - а только втемяшилось глупой бабе освятить брак церковным таинством.
- Пока не вижу ничего необычного, - пожал плечами полковник. – Многие так делают.
- А ты слухай дале. Вот и пошла она, значить, к попу. А тот и ну ее выспрашивать, что мол, да как. А потом и заявляет, значить, что никак не может совершить обряд.
- Как это не может?! – изумился Захария, неплохо разбирающийся в церковном правосудии.
- А так! Нельзя, говорит, ему жениться, потому как он уже дважды вдовый, а третий брак церковь воспрещает, значить. Во, как, а ты говоришь!
- Как же так случилось то? – сразу нахохлился Захария.
- Первый раз женился я еще в царствование матушки императрицы Екатерины Ляксевны в семьдесят пятом годе. Красивая моя была Полюшка – глаз не отвесть. А коса у ей толще руки моей, едва не до пят. Тока-тока свадьбу отгуляли, как забрили меня, значить, в солдаты. А барыне нашей Измайловой уж больно завидно было глядеть на ейную косу. Вот и повелела она схватить мою любушку, да остричь, чтобы значить парик себе соорудить. Не пережила Полюшка позора эдакого, да и кинулась в омут. Я ж тем временем у Суворова Ляксандра Василича служил в полку драгунском. При Фокшанах ядром оторвало мне ногу. Лекарь полковой - Осип Давыдыч спас, храни его, значить, Господь. Списали меня вчистую. Вернулся домой, долго горевал, а что поделать? Жить-то как-нибудь, все одно надо. Через года три сошелся с одной. Ефросиньей звали ее. Не старая ишшо была, но тоже вдовая. Хорошая была, тихая, да ласковая. Думал, хоть теперь заживем, как ни то. Ан не вышло. Детушек троих, одного за другим, ишшо во младенчестве Бог прибрал, а вскорости до Ефросиньи добрался – померла от нутряной болести. Вот с тех самых одов я к горькой и пристрастился. А тут ужо и Лукерью встретил. У ней ить тоже жизнь не сахар была, вот и подумал я, что нам по углам от жить, одиночество коротать? Так то.
- Да-а, - почесал в затылке ангел, - это конечно проблема с точки зрения церкви.
Однако чесание в затылке, как утверждал Винни-Пух, порой приводит к поразительным результатам. Так произошло и на этот раз. Почесывание затылка породило в мозгу ангела простую и одновременно оригинальную мысль: «Если есть запрет церкви на что либо, то в истории непременно должен найтись и прецедент его отмены. А кто вправе отменить запрет? Конечно же, верховная церковная власть. Кто на Земле олицетворял верховную власть? Патриарх осуществлял ее в перерывах между Вселенским либо Поместным Соборами. Так-так».
- Послушай меня, Онфим, - начал ангел, - а что если я попробую договориться с одним из наших патриархов о снятии с тебя запрета? Как ты на это посмотришь?
- Батюшка, ангел! – бухнулся тот, почти не раздумывая, на колени. – Век буду Бога молить! Яви такую милость! Ить сопьюсь окончательно от жисти такой!
- Погоди бухаться в ноги! Еще вилами на воде писано. Посиди тихо, мне надо сделать один важный звонок.
Захария достал комтор, и быстро пролистав список абонентов, набрал нужный номер. Почти сразу на том конце прогудел сочный голос Гермогена:
- Я слушаю тебя, отче!
- Прости, сыне, что отвлекаю тебя от дел праведных, - с пафосом начал хитрую игру Захария.
- Я не занят отче, а вечерю будет служить сегодня Феогност.
- Это хорошо, сыне. Посему, прошу тебя, уделить толику времени для свершения в миру церковного подвига. Дело немешкотное и требующее сугубого разбирательства, которое может затянуться весьма.
- И простой чернец и священник ризоносный одинаково должны беспрекословно являться к членам паствы церковной, для утешения и наущения.
- Тако же, сыне.
- Мантию одевать или рясы с куколем будет достаточно? – уже деловито осведомился Гермоген.
- Надень, - секунду поразмыслив, сказал Захария. – И это… вот еще что…
- Сколько? – спросил, не дожидаясь пояснений, на том конце сообразительный патриарх.
- Пару литров, думаю, хватит для затравки.
- Адрес?
- Выселки, Клубничный проезд, 5-я просека. Я встречу.
- С Богом!
- С Богом! – эхом отозвался Захария и отключился.
Связь была отчетливой, поэтому Онфим, сидящий на кровати, и почти не дышавший, слышал каждое слово. Сообразив, что разговаривать с патриархом в таком покровительственном тоне может ангел только очень высокого ранга, он поневоле воспрял духом и уже смотрел на него даже не как на своего спасителя, но как чуть ли не Мессию.
- Все слышал?! – обратился ангел к деду. Тот покивал подобострастно. – Одевайся во все лучшее, что найдешь, и беги к бабке. Скажешь ей, что я пошел встречать патриарха. Скоро буду.
Затем вдруг остановился и неожиданно спросил:
- На баяне то играть умеешь?
- Неа.
- А зачем тогда он тебе?! – удивился Захария.
- Красивый! – с какой-то телотой в голосе проговорил старик.
- Тогда захвати и его с собой.
Выпалив эти рубленые фразы, Захария не мешкая, пустился на улицу. Идя скорым шагом по сельской улочке, услышал звонок комтора. Сначала подумал, что это патриарх перезванивает, чтобы уточнить детали, но поднеся комтор к лицу, обнаружил ошибку в своем предположении. Звонил Гавриил. Вот уж от кого не ожидал звонка в этот предвечерний час.
- Здравствуй, Захария! – пророкотал архангел. Вид у него был такой растерянный и виноватый, что Захария испугался. Прежде всего, за себя. С таким видом начальство обычно сообщает своему любимому подчиненному о грядущем сокращении штатов.
- Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенат! – по-уставному ответил он, внутренне приготовившись к самому неприятному.
- Ну что ты за человек такой?! – поморщилось начальство. – Удивляюсь, как это еще молоко не прокисает рядом с тобой?!
- Осмелюсь напомнить, товарищ генерал-лейтенант, я не являюсь человеком, - все так же сухо заметил Захария.
- Ладно. Оставим дискуссии. Я вот чего звоню, - тут он на миг остановился ища подходящие случаю слова, но не найдя, махнул рукой и былой прямотой начал высказываться. – Я тут всю ночь и весь день думал. Нехорошо мы вчера поговорили. Неправильно. Да и расстались тоже плохо. ----- Признаю, я был неправ, давая тебе, вполне обоснованный повод для обиды, - видно было, с каким трудом даются старому ангелу эти слова. Даже маленький экранчик комтора не смог скрыть эмоционального настроя шефа. Захария незаметно для Гавриила облегченно выдохнул. Гроза, которую он ждал на свою голову, миновала. И если честно, то он и сам испытывал сильную неловкость от покаянных слов начальника.
- Да ладно, чего уж там… Проехали, как говорится, - почти панибратски ответил он. – В каком серпентарии не бывает чешуйчатых терок между герпентологами?!
- Во-во, и я о том же, - обрадовано поддержал его шеф, вряд ли понимая слова, но ощущая примирительные интонации в голосе подчиненного, - может, встретимся? А? Ты где сейчас?
- Вообще-то я не в Городе, - начал Захария, но тут его осенила гениальная мысль. – Послушайте, шеф, а присоединяйтесь-ка вы к нам!
- Это куда? – несколько озадаченно спросил тот.
В двух словах, Захария на ходу объяснил причину своего неожиданного приглашения. Шеф был умным и поэтому сразу понял, что дело пахнет грандиозной выпивкой, а значит, его присутствие на данном мероприятии просто необходимо с какой стороны не смотри.
- С пустыми руками, вроде как-то неловко, тем более без приглашения…
- Да придумайте что-нибудь! – войдя в азарт, воскликнул полковник.
Шеф у себя там как-то осторожно оглянулся и извиняющее-просящим тоном спросил:
- А можно я Липочку возьму с собой, а то она и так уже обижается, что я никуда ее не беру?!
- Конечно же, можно, и даже нужно! – подхватил Захария, чем заслужил полный благодарности взгляд шефа.
- Добро, жди нас минут через десять, - сказал архангел и отключился.
Он уже подходил к перекрестку, где располагался телепорт, как в оранжевом круге появилась массивная фигура в зеленом архерейском облачении, держащая в руках дорожную сумку с торчащим из нее горлышком бутыли. На улице никого не было видно, поэтому обошлись без церемоний.
- Вижу, принесли?! Это хорошо.
- Как и договаривались. Пойдемте? А по дороге расскажите, что за дело казуистическое.
- Давайте лучше я вам сейчас прямо тут все обскажу, потому что мне надо будет еще кое-кого встретить. Не возражаете подождать со мной?
- Ни в коем разе! А кого ждем?
- Начальство мое, - коротко бросил Захария.
- Да, неужто самого Гавриила?! – закрестился Гермоген, когда Захария кивнул. – Вот благодать-то мне выпала!
- С супругой пожалует, - многозначительно пояснил полковник.
- Не мало ли я тогда взял? Может еще сбегать? – засомневался тот, тряхнув сумкой.
- Ничего. Если что, то там, на месте, целый спирт-комбинат, - успокоил он патриарха. – Правда, пойло еще то…
- Пустяки. Мы люди привычные, - усмехнулся священник и подмигнул ангелу. – Ну, давайте, вводите в курс дела.
Опять пришлось Захарии рассказывать нехитрую историю жизни Онфима и его провального сватовства. После окончания повествования, патриарх значительным жестом огладил свою пышную бороду, и как бы разговаривая сам с собой, произнес:
- Конечно, с одной стороны батюшка прав, исходя из канонов и заповедей православия, а с другой стороны… - он опять тряхнул сумкой с бутылью и прислушавшись к бульканью закончил, - в общем, придумаем что-нибудь удобоваримое по ходу дела.
Только он произнес эти слова, как оранжевый круг вновь вспыхнул зарницей и из него вышли… Нет. Не вышли, а выплыли две фигуры. Одна из фигур принадлежала Гавриилу. Ослепительно белая с золотой генеральской оторочкой тога, полутораметровые парадные крылья сверкающие на свету серебром перьев, аграф, скрепляющий тогу и плащ, с переливающимся всеми цветами радуги драгоценным камнем посередине, все это должно было подчеркивать, что обладатель всего этого относится к ангелам наивысшего разряда. Держа сумку с таинственным содержимым, он, улыбаясь во весь рот, первым шагнул из круга. Не менее колоритной была и вторая фигура. Не потерявшая с годами свой классический греческий профиль, с подаренными вчера янтарным колье и диадемой в густых волосах, одетая в небесного цвета легкую длинную тунику, опять же греческого образца, Олимпиада Дормидонтовна выглядела настоящей королевой. Видя такое великолепие, Гермоген едва не бухнулся в ноги к Гавриилу, но тот вовремя спохватился и удержал старика от подобного поступка, взяв его осторожно под локотки.
- Так, господа-товарищи! – командным голосом возвестил Захария. – Сейчас, все дружно шествуйте вот по этой улице до семнадцатого участка, там вас встретят, а я еще ненадолго задержусь, мне тут еще кое-кого надо встретить.
Когда троица немного отдалилась, он посешно набрал номер Ирии, чтобы предупредить ее о гостях, но ее телефон был отключен. Тогда он бытро пролистав список абонентов нашел бабкин номер. Та, хоть и не сразу, но отозвалась:
- Захарушка, ты куда пропал?! – услышал он тревожный голос Лукерьи.
- Потом, бабушка! Где там Ирия?! – нетерпеливо спросил он.
- Рядом стоит, а что стряслось?!
- Дайте ей комтор! – не стал вдаваться в объяснения ангел. Бабка беспрекословно подчинилась, чувствуя, что Захария сейчас является движущим механизмом чего-то важного и мешать ему ни в коем разе не стоит. Ирия взяла комтор, произнеся бессмертное во все времена слово: «Алло!»
- Ирия! – зачастил он. – К вам направляется делегация в составе нашего шефа с женой и патриарха Гермогена, ты уж встреть их там!
- А ты, где сам?
- Я тут на перекрестке, мне еще кое-кого встретить надо. Я скоро.
- Хорошо, только ты все равно постарайся быстрей управиться.
- Постараюсь.
Порывшись в поясном кошельке, Захария извлек на свет визитку, оставленную ему Гумилевым. Глубоко вдохнув и так же глубоко выдохнув, набрал номер.
- Слушаю, - послышался старческий голос осле непродолжительных гудков.
- Здравствуйте, Лев Николаевич, еще раз, это Захария вас беспокоит. Помните меня?
- Я еще не успел забыть вас, - ехидно заметил тот.
- Прошу прощения, за назойливость, но позвольте узнать, не заняты ли вы в данный момент?
- Да, в общем-то, нет. А вы что, желаете продолжить дикуссию?
- Нет. То есть, да, - совсем было запутался Захария. Наконец, кое-как справился с внутренними противоречиями и выпалил, - в общем, хочу пригласить вас на одно неформальное мероприятие, на котором, как мне кажется, могут быть найдены очень важные ответы на последние вызовы, что стоят перед нашими обществами.
- И что это за мероприятие? – без какого-то было энтузиазма помнтересовался ученый.
- Поводом для его проведения служит сватание одной немолодой пары.
- Голубчик, да в уме ли вы? Сугубо келейное торжество и я, тут как тут! – возмутился Гумилев.
- Да никакое оно не келейное! Соберутся почти незнакомые друг с другом люди, - возразил Захария. – Кстати, там будет ваш давний оппонент – патриарх Гермоген.
- Вы хотите использовать меня в своих целях?
- Да, Лев Николаевич, хочу,- не стал отрицать очевидное ангел. – Но поверьте мне, не я а что-то или что-то, упорно подсказывает мне, что эта встреча должна многое прояснить для всех нас.
- Право слово, вы ставите меня в неловкое положение, - начал сдавать позиции Гумилев.
- Я в этом положении нахожусь уже 4000 лет, - пробормотал собеседник.
- Я даже не знаю, что и дарить жениху с невестой, - с укором сказал ученый.
- Да, Боже мой, - едва не прорычал Захария. – Подарите женщине цветы, а мужчине, мундштук нормальный, а то он всю домашнюю обстановку попортил своими «козьими ножками».
- Ладно. Обождите, я скоро.
- Хорошо, но вы там скоренько давайте. Запомните адрес: Клубничный проезд, 5-я просека. Я жду вас на перекрестке у телепорта.
Поговорив с Гумилевым, набрал номер Эзопа, который у него хранился еще со времен прошлых посещений его заведения.
- Эзоп, дружище! – воззвал он к нему, как только прекратились длинные гудки. – Не задавай глупых вопросов, а бросай все, хватай кувшин самого лучшего вина и дуй ко мне!
- А что случилось?
- Некогда объяснять, но дело очень важное, хоть и не формальное. К тому же ты знаешь, что у меня нет привычки, отвлекать по пустякам, - заявил ангел, тем самым развеивая последние сомнения ресторатора.
- Говори адрес.
Обрадовавшись, что хотя бы этого не пришлось долго уговаривать и объяснять что к чему, Захария назвал адрес. Несмотря на хромоту, Эзоп прибыл на место уже через пять минут, держа в руках громадную амфору литров на двенадцать. Захария, чтобы облегчить ношу приятелю, перехватил ее из рук, порядком уморившегося ресторатора, и взвалил ее себе на могучие плечи.
- Заведение закрыл? – спросил он у философа.
- Зачем? Я открыл погреб и сказал клиентам, что сегодня у нас день самообслуживания. Деньги пусть оставляют на стойке, - флегматично доложил он.
- А с меня, сколько за кувшин? – полюбопытствовал Захария.
- Сам сказал, чтобы я брал лучшее. Дорогое. Критское. Сорок восемь райалов. Ангел кивнул и свободной рукой полез в кошелек, висящий на поясе, откуда достал 50-ти райаловую купюру. Эзоп в этот раз не противился и без лишних слов взял деньги.
- Сдачи с собой нет, запишу, как переплату, - без тени юмора сообщил он.
Немного погодя, спышным букетом белых роз появился и Гумилев. Кивнув Эзопу, напустился на ангела с упреками:
- Вы авантюрист, молодой человек! Но не это странное.
- А что? – потупил виноватый взор ангел.
- Странность заключается в том, что я почему-то вынужден подчиняться вашим безумным прихотям! – воскликнул ученый, потрясая букетом перед носом у «молодого человека».
- Вы, Лев Николаевич, уж лучше доверьтесь и подчинитесь его безумствам, оно, ей-ей, того стоит, - засмеялся Эзоп.
- Так, - не слушая упреков ученого, распорядился ангел, - все в сборе? Тогда идемте быстрее. По дороге дам все неодходимые пояснения.
Скорым шагом троица направилась вглубь улочки. Эзоп, несмотря на увечье, не отставал. Уже подходя к участку, спутники заметили суматоху и крики во дворе. Опасаясь нежелателного развития событий, Захария поспешил к дому. Опасения оказались напрасными. Суматоха и крики объяснялись тем, что архангелу в парадном облачении было тесновато в доме, поэтому стол из гостиной решили вытащить во двор, благо погода была хорошая, но упрямый предмет мебели не желал пролезать в узкий проем двери. Гавриил с Гермогеном так и эдак прилаживались, но ничего не получалось, а основной шум создавал громоподобный глас Олимпиады Дормидонтовны, руководящей этим процессом. Скинув с плеч амфору, Захария отстранил порядком запыхавшегося патриарха, велев тому не теряя времени, провести беседу с женихом по поводу возникших проблем. Сам же присел на корточки и заглянул под стол. Как он и предполагал, ножки стола были привинчены к столешнице болтами с «барашками». Пока он их откручивал, слышал, как за спиной, подошедшие знакомились с остальными гостями. Женщины гремели посудой на кухне.
- Тебе помочь? – спросила Ирия, возникая за его спиной.
- Не надо. А почему у тебя комтор отключен? Я тебе звонил.
- Ой, мамочки! – всполошилась она, поспешно доставая его из сумочки. – Я ведь как выключила его в церкви, так и забыла. Комтор, разделяя тревогу своей хозяйки, заверещал, информируя о пропущенных вызовах. Больше всего таких звонков было с комторов отца и матери. Девушка, не дожидаясь, когда грянет гроза, бесстрашно бросилась навстречу грядущей опасности, поспешно набирая отцовский номер. Нелегкие переговоры с предками она решила провести немного отойдя в сторону, поэтому, хоть у Захарии и был хороший слух он смого уловить лишь лепечущий оправдания голос Ирии. Закончив разговор, она подошла к уже управившемуся ангелу, сообщив тусклым голосом, что кажется, число незапланированных гостей сейчас увеличится как минимум на одну единицу. И штукой этой будет ее разъяренный папаша. Прикручивать ножки обратно взялись философы. Гавриил пошел в дом за стульями. В одной из комнат бабкиного дома, Гермоген, тихим рокочущим голосом наставлял жениха. Старшие из женщин раскладывали холодные закуски по тарелкам и салатницам. Бабка при этом сияла как новый пятиалтынный. Виданное ли дело, чтобы к ней, простой бабке-травнице, пришли в качестве сватов такие высокие персоны?! Восторгов и воспоминаний хватит с лихвой на всю оставшуюся жизнь, а жизни этой по уверениям Захарии было еще как минимум два десятка тысяч летов.
- Что сейчас буде-е-т?! – испуганно пискнула она. – А от меня еще пахнет спиртным, к тому же. Понюхай. С этими словами она выдыхнула теплый воздух в лицо Захарии.
- Все уже почти выветрилось, - успокоил он ее.
- Вообще-то,по науке, CH3−CH2−OH не должен никак влиять на силикаты, - жалобно простонала она, ища еще большей поддержки.
- Однако же влияет, - со смехом возразил он ей. – Ты лучше, вот что, перед тем как пить, сначала выпей столовую ложку постного масла. Меньше захмелеешь.
- Ты что?! Целую столовую ложку?! Меня же завтра пронесет на работе, - с неподдельным ужасом сообщила девушка.
- Как знаешь, - пожал плечами опытный в этом деле ангел, - только это будет уже завтра и твоего позора, при умелой сноровке, никто не увидит, а если не послушаешь старика Захарию, то перепачкаешься сама и всех рядом сидящих, уже сегодня. Выбирай.
Их диалог прервал появившийся в дверном проеме улыбающийся Гермоген.
- Ну, что там?! – набросился на него Захария с расспросами.
-Все благополучно разрешилось! – продолжая улыбаться, поведал пастырь. – Прещенье я отменил к вящей радости агнцы сего.
- И каким же образом это у вас получилось, не нарушая каноны такое сотворить? – с еще большим любопытством поинтересовался ангел. – Хоть тело у этого «агнца» и изменилось, но душа то осталась прежней, а ведь брак – это единение душ, прежде всего.
- Все так, все так, - не стал спорить с въедливым ангелом старый патриарх, - но душа раба Божьего, в процессе перехода, от земного бытия к небесному, очистилась и обновилась. Так что, прежние его браки обнулились, как бы сами собой. Произошло полное обнуление всей его прошлой жизни. Он сейчас являет собой белый и непорочный лист бумаги.
- Хм, - почесал подбородок Захария, - обнуление говорите?! А что?! Кажется неплохая мысль. И слово подходящее – круглое, да гладкое. Если мне еще когда-нибудь доведется побывать на Земле, непременно шепну кому-нибудь, из сильных мира того, о его применении где-либо. И где, этот, с позволенья сказать, чистый лист, сейчас обретается?
- В доме. В дальней комнате я оставил его отбить сто поклонов, ради поднятия авторитета матери нашей – церкви и утишения плоти в чреслах, - торжественно провозгласил батюшка, потирая руки и оглядывая, как на столе появляются все новые и новые закуски.
Неожиданно калитка с силой распахнулась от того что в нее буквально вихрем ворвался добрый молодец с молодой женщиной вцепившейся в него и приговаривающей:
- Евстафеюшка, не надо! Евстафеюшка, подожди!
- Ой! – испугалась Ирия и быстренько спряталась у Захарии за спиной.
- Это как понимать?! – набросился он на выглядывавшую из-за плеча Захарии дочь. – Комтор отключила и след простыл?! Ты что же творишь-то?! На меня тебе наплевать, так хоть бы о матери подумала! Мы все больницы и морги обзвонили уже!
- В Раю моргов нет, - пискнула Ирия, не решаясь выйти из-за укрытия.
- Да?! Ну ладно, - будто налетев на стену, сразу сдулся папаша.
- Евстафий, перестань, и так сам завелся и всех завел! – причитала супруга, теребя мужа за рукав.
- Помолчи, Аксинья! С тебя еще дома спрос будет! Воспитала дочь – того и гляди, что нибудь натворит!
И словно только, что разглядев Захарию, переключился на него:
- А уж от тебя, полкан, я такого никак не ожидал! Ты же мне слово давал! – зло сощурившись, процедил спецназовец.
- Я вам, Евстафий Андреевич, обещал доставить дочь в целости и сохранности к одиннадцати вечера, и от своего слова не отказываюсь, так что, прошу вас взять себя в руки и не кричать на ребенка! Кстати, сколько лет вашей малышке? – твердым, как скала голосом ответил он разгневанному отцу.
- Семьдесят шесть, - сунулась мать вперед.
- Практически – грудной ребенок, - все так же без тени юмора констатировал Захария.
Все, кто находились рядом, быстро вникнув в суть происходящего, дружно засмеялись. ДажеАксинья – жена, и та разулыбалась. Смеялся и патриарх, которого Евстафий сразу узнал, так как сильно уважал и частенько ходил к нему на исповедь. Спецназовец, у которого с юмором был явный затык, лишь набычился, и засопел, бормоча:
- И что тут смешного?!
Тут на крыльце появился Гавриил, державший в каждой руке по стулу, и гаркнул во всю мощь грудной клетки:
- Что за шум, а драки нет?! Подполковник Литвинов, извольте объясниться!
Увидев высшее руководство ангельской службы, Литвинов невольно вытянулся по стойке смирно и, вспомнив бессмертный завет Петра Великого о том, что у подчиненного должен быть вид «бравый и придурковатый» отрапартовал:
- Товарищ генерал-лейтенант, находясь в свободное от несения службы время на прогулке с супругой, - кивнул в сторону засмущавшейся жены, - обнаружил скопление суетящихся граждан, верно оценив обстановку, решил вмешаться, дабы устранить непорядок и оказать помощь нуждающимся.
- Ага! Ну, давай, присоединяйся и устраняй, - ухмыльнулся архангел. Все опять дружно заулыбались, а Евстафий, как будто ничего до этого и не было обратился к супруге:
- Ну, вот Ксюша, я же тебе говорил, чтобы ты не волновалась, все будет в порядке, а ты в панику ударилась! Не хорошо мать, не хорошо!
Теперь уже смеялись все. Громко и откровенно.
- Здравствуй, Асинья Антиповна! – поздоровался с ней Гавриил, бравируя знанием имен жен своих подчиненных.
- Здравствуйте, Гавриил! – поклонилась ему молодая женщина.
- Ты, Антиповна, иди, помоги там нашим женщинам, а ты Евстафий поищи какую-нибудь приличную доску, а то и две, видишь, стульев на всех не хватает! – живо распорядился он.
- Так точно! – вскинулся подполковник.
Пошарив глазами в поисках какого-нибудь сарая, где по его мнению должны быть искомые доски и не найдя такового в пределах обозрения (бабкины козы жили в пристрое, находящемся с другой стороны дома), бравый спецназовец выбежал на улицу. Обратив внимание на дом, стоящий напротив, через дорогу, где находилось несколько подсобных помещений, он откашлявшись нажал кнопку звонка, расположенного на столбе возде незапертой калитки и вошел внутрь участка. Двухэтажный дом, в римском стиле – замкнутый четырехугольник с аркой прохода в атриум, казалось, был пуст. Евстафий решил войти в арку, надеясь покричать в окна глухим хозяевам, не откликающимся на звонок. Окна в таких домах выходили не на улицу. Как у всех, а внутрь двора. Но кричать не пришлось. Во дворике, возле маленького фонтанчика за летним столиком сидели двое мужчин, один уже в зрелом возрасте и лысый, а другой молодой и в очках. Оба были одеты в фирменные спортивные костюмы фабрики «Большевичка», очень популярные в среде ангельских служащих. Они, сперва, не обратили внимания на гостя, ведя оживленную беседу о чем-то научном и прихлебывая чай из граненых стаканов советской эпохи. И лишь, когда он подошел, чуть ли не вплотную к ним, они соизволили прервать свой диспут, не скрывая своего раздражения, из-за того, что им приходится отрываться от темы.
- Товарищи, не могли бы вы нас выручить? – начал подполковник, но тут же прервал сам себя, узнавая собеседников. Впрочем, собеседники всмотревшись как следует в визитера, тоже признали его.
- А-а, подполковник Литвинов, если не врут мои подслеповатые от старости глаза?! – воскликнул лысый.
- Он и есть, - поддакнул ему очкастый.
- Здравия желаю, товарищ генерал-майор! – поздоровался тот со старшим и кивнув младшему.
- Здравствуй-здравствуй, голубчик! – уже сменив маску раздражения на улыбку, ответил ему, как, наверное, уже все догадались, Герард Петрович Тацит – начальник отдела наблюдения и контроля. – Что привело тебя, мой мальчик, в наши палестины?!
- Да вот, мы тут вашу соседку, бабушку, сватаем…
- Да что вы говорите?! Такая милая старушка была, какой замечательный сыр я у нее всегда покупал и брынзу! И вот, на тебе! Решили ее испортить! – всплеснул руками историк. – Ну, хоть надеюсь не за этого прощелыгу – Онфима?!
- Кажется за него. Я пока не уточнял, - сознался Евстафий.
- Ну, все, пропали мой сыр и брынза! – скривился тот, махнув сожалеющее рукой. – А собственно говоря, какое наше место с коллегой на этом празднике жизни?
- Стульев у нас не хватает, - развел руками спецназовец, - вот послали меня у кого-нибудь занять на время, общество то собралось солидное, а присесть не на что.
- Стулья есть, дадим, - не стал жадничать Тацит, - Лев Михалыч, голубчик, ты там пошустрее будешь, сбегай в дом, принеси четыре стула из большой гостиной.
Пока Левушка бодренькой рысцой кинулся внутрь дома, ученый муж продолжил свои расспросы:
- А что, Евстафий Андреевич, говорите, общество собралось солидное?
- Да, - простодушно ответил подполковник, не привыкший темнить, - там и патриарх Гермоген, и полковник Захария, и сам Гавриил при всем параде, а еще кто-то из штатских, но тоже солидные все из себя.
- Захария, говоришь? – вскинул он почти безволосые свои брови.
- Так точно! Я вот мимо проходил с супругой, так они и меня позвали присоединиться.
- Может и нам тоже?! Не прогонят, если придем? – хитро прищурившись, спросил он.
- Я думаю, они будут только рады, - осклабился спецназовец.
- Тогда, давайте, сделаем так! Вы сейчас возьмете четыре стула, а мы, вслед за вами еще принесем парочку, ну и к столу что-нибудь.
Левушка быстро вернулся, держа в каждой руке по два стула, которые тут же и передал Литвинову. Когда тот вышел, Тацит, уже решивший все про себя, начал отдавать распоряжения своему ученику:
- Левушка, у нас с тобой появился замечательный случай поучаствовать в мероприятии, которое может пролить свет на все загадки последних дней. Или, по крайней мере, пронаблюдать за поведением основных действующих персонажей этого далеко не забавного детектива. Поэтому, ты, не сочти за труд, сбегай еще за парой стульев, а я пока переоденусь и достану из погреба рейнское, которое мне недавно прислали земляки.

XXVII

Когда через пятнадцать минут в калитку к бабке вошли еще двое, она окончательно опешила. Ее постоянный клиент, которого она знала как тихого и покладистого одинокого райанца, с недавних пор мирно копошащегося у себя на грядках, оказался ангелом, да еще в генеральских чинах. И вот он в парадном облачении, с крыльями за спиной, стоит и отдувается от тяжелой амфоры с вином, которую он заботливо держал на плече. Тут было от чего загордиться. Онфим тоже поначалу робел, будто попал в самый центр волчьей свадьбы, но в отличие от бабки пришел в себя довольно скоро, видя, что гости не чинятся и не чванются, а ведут себя вполне адекватно обстановке. «Молодых» рассадили по разным концам разложенного стола и начали шоу с привычными славословиями, прибаутками, тостами и подарками. Захария занял место за столом поблизости от патриарха и ученого, так чтобы по возможности не пропустить ни единого слова из их возможного диалога, когда языки от випитого будут наиболее развязаны. Ирия села рядом.
- Я позвонила Стане и пригласила ее тоже присоединиться к нам, - промурлыкала она ему в ухо, - она согласилась, как только кончит смену. А еще она обещала взять с собой гитару.
- Ты, умница, - так же тихо ответил он ей.
- Я тебя разорила почти на двести райалов, - прошептала она, тишком передавая карточку.
- Пустяки, зато посмотри какой стол? Я такого не встречал даже в Версале.
- А ты был в Версале?
- Нет. Поэтому и не встречал, - сказал он и тихонько засмеялся.
Первым взял слово патриарх Гермоген, который еще раз при свидетелях дал разрешение на совершение таинства бракосочетания и даже сам вызвался его провести в положенный срок. Свои слова он подкрепил бутылью церковного кагора, который по его мысли должен освятить пиршественное застолье. Все дружно поддержали его, подставив свои бокалы под струйку темно-красной жидкости, щедро разливаемой старческой рукой. Затем слово взял Гавриил, который никогда не упускал случая побыть тамадой на мероприятиях подобного рода. Отметив заслуги жениха в области прикладной химии, он подарил ему целый набор всевозможных фильтров на основе графеновых нанотрубок, в надежде, что тот поставит свое экспериментаторство на более высокую ступень развития. Слезы благодарности и неподдельной радости брызнули из глаз доморощенного алхимика. Не стала отставать от своего супруга и Олимпиада Дормидонтовна, презентовавшая невесте громадных размеров флакон духов «Red Moscow. New Collection», чем привела Лукерью в состояние неописуемого восторга. Цветисто выражаясь поднес букет роз Гумилев. Жениху, как и велел Захария, достался наборный мундштук. Аксинья, когда-то успела обернуться и подарила бабке раритетное издание книги Елены Молоховец «Подарок молодым хозяйкам». Эзоп и Тацит с Вершининым отделались спиртным, но это никого не расстроило, наоборот, только подняло настроение. После обязательной торжественной части с положенными по такому случаю расспросами «невесты» о ее приданом, умении вести хозяйство и неумеренным восхвалением способностей «жениха», веселье приняло неформальный характер. Разговоры за столом уже пошли на отвлеченные темы. Кто-то из гостей вспоминал смешные случаи из жизни, женщины завели разговоры на бытовые темы, патриарх сначала пытался что-то поведать из апокрифов, но потом махнул рукой и приник к стакану, в котором плескалось любимое вино Тацита. Гумилев пил умеренно, всем улыбался и вооще наслаждался созерцанием окружающего. Захария «грел» уши в сторону Гумилева и Гермогена, но было ясно, что гости еще не дошли до той стадии раскрепощения, когда можно начинать научные дискуссии. Захария пил умеренно и при этом следил, чтобы Ирия не потеряла контроль над собой, поэтому старался как можно больше подсовывать ей всяческие закуски, которых тут было превеликое множество. В конце концов. Она не выдержала и тихонько начала возмущаться:
- Ты что мне все подсовываешь?! Я и так толстая! Хочешь меня еще больше раскормить?!
- Хочу, - не стал отпираться он.
- Зачем?! – недоуменно спросила она.
- Затем, что ты мне нравишься! И я в один прекрасный момент тоже хочу оказаться в роли деда Онфима.
- Но ведь я буду толстая и некрасивая?! – возразила она, явно желая получить комплимент в свой адрес.
- Вот и замечательно! – обрушил он ее планы, услышать что-нибудь приятное.
- Что ты такое говоришь?! – возмутилась она все так же шепотом.
- Все логично! Ты будешь толстая и некрасивая, но я все равно буду любить тебя, зато избавлюсь от конкурентов, - улыбнулся он ей светло и радостно, и от этой его улыбки ей стало так тепло и уютно, что захотелось, свернувшись калачиком и устроившись у него на широкой груди, замурлыкать как котенок.
- Все-таки, какие же вы все скоты, мужики! – произнесла она и мазнула его в щеку своими мягкими губами.
Их игривый перешепот прервал шеф обожающий руководить не только рабой воинства сектора, но и досугом подчиненных. Захария не раз отмечал, что в роли массовика-затейника Гавриил чувствовал себя чамом наилучшем виде.
- Прошу минуточку внимания, дамы, господа, товарищи и их товарки! – громогласно пророкотал он, стуча вилкой по пустому стеклянному бокалу. – Позвольте представить вам проявление невероятной щедрости с моей стороны! Мои близкие знакомые знают, каких усилий над собой мне это стоило.
Стол притих в ожидании чего-то эксцентричного. А Гавриил притворно охая и кряхтя нагнулся к сумке, стоящей подле его ног и достал оттуда бутылку французского коньяка, вторую из тех, что подарил ему накануне Захария. Большинство из присутствующих, молча, согласились, что произошло что-то совсем уж невероятное, что могло заставить их шефа расстаться с такой драгоценностью.
- Представляю вам раритетный и эксклюзивный «Реми Мартин». Хозяйка, - обратился он к бабке, - я давеча в серванте углядел у вас набор фужеров в форме тюльпана в количестве дюжины штук, не сочтите за труд, принесите, ибо такой напиток следует употреблять именно из пасуды такой формы, чтобы букет имел наивысшую концентрацию.
Бабку не надо было просить дважды, она резво вскочила и опрометью бросилась в дом за фужерами. А Гавриил меж тем продолжал витийствовать:
- Коньяки бренда «Реми Мартин» изготавливаются из винограда сортов Уни Блан и Фоль Бланш. Компания уже десятки лет сотрудничает с лучшими виноградниками Европейского Сектора, чтобы получать исключительно качественное сырье. Коньячный дом, которым в настоящее время руководит Этьен – внук легендарного Реми, выдвигает поставщикам самые жесткие требования к качеству каждой грозди. После сбора ягод из них выделяют сок и оставляют бродить. На производстве коньяк дважды дистиллируется в перегонных кубах, сделанных из меди. А для создания купажей отбираются только лучшие коньячные спирты. Напитки бродят в емкостях из лимузенского дуба, желуди которого были завезены с Земли с незапамятных времен. Эта порода дерева придает коньякам яркое ванильное послевкусие, которое и отличает все напитки этой фирмы.
Когда он закончил свой обзор, под аплодисменты присутствующих, бабка уже успела расставить перед каждым гостем по фужеру. Откупорив бутылку, архангел опытным взором окинул сидящих. Потом перевел взгляд на бутылку, прикидывая про себя, по сколько разливать. Затем самолично стал обходить стол и наливать каждому строго отмерянную на глаз порцию. Себе налил в последнюю очередь.
- О! Точно, как в аптеке! – провозгласил он, поднимая пустую бутылку кверху и опракидывая ее горлышком вниз, показывая, что в ней ничего не осталось. И наставительно продолжил. – Пьем не торопясь, мелкими глотками, смакуя напиток.
Когда все выпили, Захария поинтересовался у Ирии:
- Ну и как тебе напиток династии Мартин?
- Действительно, чувствуется какой-то привкус дуба и пахнет желудями, - рассудительно заявила девушка.
Вместе с градусом напитка, повышалось и настроение присутствующих. Разговоры стали еще непринужденней. Всем было хорошо, и все хотели веселиться. Уловив эту тенденцию, архангел, не желая выпускать инициативу из своих крепких дланей, обратился уже к Онфиму:
- Онфиме! Да не вскакивай, как мячик, - махнул он рукой на деда, вскочившего с места при произненсении его имени. – Ты, я видел, баян с собой принес. Играешь?
- Никак нет, ваше архангельство! – все же вспорхнул старик. – Не умею. Принес баян, исключительно, ради антуражу.
- Ага. Стало быть так… А ну-ка, подай-ка его сюда, - велел архангел ему. – Давненько я не брал в руки сей инструмент, ну да ладно, чай не опозорюсь, а опозорюсь, так все свои, не выдадут.
С этими словами он бережно взял баян в руки и осторожно перекинул лямку за плечо, чтобы не помять крыло ненароком. Пробежал ловкими пальцами по планке сверху вниз и обратно, прислушался к звучанию. Убедившись, что инструмент не требует настройки, уселся поудобней и заиграл знаменитое «Под небом Парижа» для разогрева публики. И полились чарующие звуки волшебной музыки. Все притихли, как завороженные. Оказывается, Гавриил мастерски владел этим инструментом. Захария знал, что шеф умеет прилично играть на баяне, но чтобы так виртуозно, не подозревал. Его пальцы буквально порхали по клавишам. По лицам собравшихся, Захария понял, что не для него одного это стало откровением. С последними аккордами публика взорвалась овациями и криками восхищения. Было видно, что и самому Гавриилу это доставляло неслыханное наслаждение. Не давая овациям остыть, он опять пробежался по клавишам и проанонсировал:
- А теперь, кто знает слова – подпевайте, кто не знает – не мешайте!
И с этими словами начал растягивать меха, извлекая из них всем хорошо изветную песню.
Голос у архангела был хорошо поставленным и при всей своей громоподобной трубности оставался приятным на слух:
Спят курганы тёмные,
Солнцем опалённые,
И туманы белые
Ходят чередой.
И тут же смешанный хор дружно подхватил:
Через рощи шумные
И поля зелёные
Вышел в степь донецкую
Парень молодой.
Несмотря на то, что в этом разномастном обществе к земному ХХ веку имели непосредственное отношение только сам Захария и майор Вершинин, да и тот, не заставший послевоенный период, все хорошо знали эту песню. Всем были по сердцу ее душевные и простые слова. Когда отзвучали последние звуки, Гавриил откашлялся и уже обратился непосредственно к Захарии:
- Захария, я ведь знаю, что у тебя хороший голос, давай-ка спой мою любимую, ты же был краскомом, а я подыграю. Просьба шефа, высказанная даже в такой ненавязчивой манере, всегда сродни приказу, поэтому Захария не стал артачиться, а просто кивнул и дал Гавриилу отмашку, предупредив:
- Только эту песню тоже надо петь хором, поэтому я начну, а вы уж как-нибудь подхватывайте.
- Не боись! Не сомневайся! Подхватим! – послышалось со всех сторон.
А Гавриил уже начал музыкальное вступление. Дождавшись своей очереди, Захария залихватским тоном начал:
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед
Чтобы с боем взять Приморье -
Белой армии оплот.
И все присутствующие дружно повторили последние две строки:
Чтобы с боем взять Приморье -
Белой армии оплот.
Причем, пели все, включая патриарха Гермогена, которому по занимаемой должности не к лицу было распевать военные марши красных партизан, и Гумилева, у которого с советской властью были далеко не простые отношения в свое время. Пауза импровизированного концерта ангельской самодеятельности была заполнена обильным смачиванием голосовых связок прекрасным вином из погреба Герарда Петровича. Отдав должное напитку, архангел голосом профессионального конферансье возвестил:
- Всем внимание! Танцевальная пауза! Под вальс «Амурские волны», кавалеры ангажируют дам! – при этом он подмигнул Захарии и еле заметно кивнул в сторону своей супруги.
Захария правильно понял своего шефа, и первым выйдя из-за стола, подошел к Олимпиаде Дормидонтовне, галантно предложив ей свою руку. Та от неожиданности вся зарделась, и пытливо посмотрела на мужа, но он только улыбнулся и еще раз подмигнул, на этот раз уже ей, одобряя и подбадривая. Несмотря на свою габаритность она совсем недурственно танцевала и глядя на то, как легко она двигается, другие тоже начали вставать. Танцующих женщин, бабка сославшись на радикулит отказалась, было всего две – Ирия и ее мама, но конфликта это не создало, так как танцующих мужчин, не считая самого Захарии, тоже было не очень много – всего четверо. Эзоп по причине хромоты, а Гермоген в соответствие с саном, не могли участвовать в танцах. Первыми подсуетились Левушка со своим шефом. Вершинину досталась Ирия, а его шефу – ее мама. Невозмутимому ученому и слегка обиженному Литвинову осталось только ждать своей очереди. Музыка смолкла, и Захария проводил на место раскрасневшуюся, но чрезвычайно довольную супругу шефа. В перерыве между танцами Захария тихонько подошел к Левушке и также тихо, почти на ухо, высказал просьбу, давно лелеемую им:
- Друже, не откажи не еще в одной просьбе…
- Ты же знаешь, Захар, все, что могу – все сделаю.
- Выбери время на днях, узнай у своих, успели они уже прикрепить кого-нибудь к моей Инессе? И если уже прикрепили, то кого? Мне бы очень не хотелось, чтобы это был случайный выбор. Ты меня понимаешь?
- Не беспокойся, Захар, я все понимаю и все сделаю, как надо.
- Спасибо, друг, - сжал Захария руку Вершинина в знак благодарности и вернулся на свое место.
- О чем это вы там шушукались с Левушкой? – подозрительно хмуря бровушки, спросила его Ирия, когда он усаживался рядом.
- Ничего особенного. Просто я сказал ему, что если он вздумает танцевать с тобой, то я его убью. И это будет первое умышленное убийство в Раю, совершенное с особой жестокостью и цинизмом, - ответил он ей, улыбаясь и было непонятно, шутит он или говорит всерьез.
- Я смотрю, ты ревнивый?! – как-то по-новому взглянула она на него.
- Ужжасно! – подтвердил он ей.
Шеф, тем временем, отхлебнул немного из бокала, почесал переносицу и крякнув растянул меха баяна. Неожиданно для всех, как гром среди ясного неба грянула, пробирающая до дрожи знакомая всей аудитории мелодия. При первых же звуках, все ангелы, как по команде вскочили со своих мест и вытянулись по струнке. Те, кто не принадлежали к ангельскому воинству тоже невольно поддавшись общему настроению начали привставать с мест, еще не понимая толком что к чему. Это была всем знакомая мелодия «марша артиллеристов», однако слова у нее были совсем иными. Гавриил, растягивая меха баяна, и сам встал во весь свой немалый рост, ибо это был неофициальный гимн ангельского спецназа. Не сговариваясь, но очень дружно, до мурашек по коже, грянули:
Мы - ангелы! Мы воинство Господне!
Призванье наше всюду Богу помогать.
Спасать-спасать людей от жара преисподней,
И милосердье Божие повсюду насаждать.
А ну-ка, ангелы, расправь крыла!
Чтобы Земля родимая жила,
Чтоб жили матери, отцы,
Чтобы цвели везде сады,
Чтоб Божий глас летел во все концы!
Мы в бой идем не тесными рядами,
А в одиночку боремся с вселенским злом,
И каждый ангел знает точно, что за нами
Стоит незыблемым оплотом Райский Дом.
А ну-ка, ангелы, расправь крыла!
Чтобы Земля родимая жила
Чтоб жили матери, отцы,
Чтобы цвели везде сады
Чтоб Божий глас летел во все концы!
Нам не нужны ни сабли, ни мушкеты
С руками голыми идем мы в смертный бой
За то, чтоб не кончалась жизнь на всей планете
Готовы мы все как один пожертвовать собой.
А ну-ка, ангелы, расправь крыла!
Чтобы Земля родимая жила,
Чтоб жили матери, отцы,
Чтобы цвели везде сады,
Чтоб Божий глас летел во все концы!
И если вдруг падем в бою священном,
Пускай живые за столом помянут нас,
Чтоб в памяти у вас мы были незабвенны
И чистый пламень наших душ вовеки не погас.
А ну-ка, ангелы, расправь крыла!
Чтобы Земля родимая жила,
Чтоб жили матери, отцы,
Чтобы цвели везде сады,
Чтоб Божий глас летел во все концы!
Во время пения Захария заметил, как увлажнились глаза у стоящего неподалеку Литвинова.
- Это папина любимая песня, - прошептала Ирия, проследив за взглядом Захарии.
- Мне она тоже нравится, - ответил он, пожимая своей рукой ее запястье.
Никто не заметил, как отворилась калитка, пропуская внутрь двора еще одних гостей. Их заметили, когда они уже подошли совсем близко. Красивую высокую черноволосую девушку с цыганскими чертами лица в строгом английском костюме серого цвета, сопровождал невысокого роста молодой райанец плотного телосложения с приятными мягкими чертами лица, придерживавший левой рукой на плече гитару.
- Станка! – взвизгнула Ирия и радостно бросилась навстречу визитерам.
- Здравствуйте, люди добрые! – поздаровалась Стана громким звонким голосом. – Мы слышали, что у вас тут веселье! А какое веселье может быть хотя бы без одной цыганки?!
Все радостно загомонили, встречая новых гостей. Тут же поставили еще два стула, слегка ужимая пространство за столом. Ирия взяла на себя труд представить новых гостей.
- Это Стана! Моя лучшая подруга! Будущий спецназовец ангельского войска! – представила она ничуть не смутившуюся молодую цыганку собравшимся. – А это Сергей – муж Станы, научный сотрудник Института Головного Мозга. Представлять присутствующих не буду, я уже тебе рассказала о них по комтору, в общем, ничего сложного, по ходу разберетесь.
Прежде чем занять места, Стана подошла к бабе Луше и достав из своей сумочки сверкнувшую в свете заходящего Ярила серебряную подкову, протянула ей со словами:
- Это подкова Счастья от цыганского коня - Цветного Коба, прибейте над входом в дом, и пусть счастье и любовь никогда не покидают его!
У бабы Луши задрожали губы и она ничего не ответила молодой женщине, только молча привлекла ее к себе и крепко обняла. Так они и стояли с полминуты, и никто не решался нарушить тишину объятий двух женщин нелегкой судьбы. Наконец объятия разжались и Гавриил, на правах тамады рявкнул:
- Штрафную!
- Штрафную! Штрафную! – поддержали его все гости.
Откуда-то сразу нашли приличных размеров серебряный корец и щедро набулькали туда рейнского. Под смех и овации новоприбывшие приникнув к нему по очереди быстро опорожнили содержимое. Опять все расселись, продолжив пиршество. Стана с мужем опять же без тени смущения налегли на угощения, видимо им невпервой было принимать участие в молодежных застольях, где все присутствующие мало знают друг друга, но это никак не мешает им и не сковывает. Через некоторое время, насытив первый аппетит, Стана взяла гитару и тут же все притихли. Удобно расположившись боком к столу, она сделав несколько пробных аккордов чистым и мелодичным, как у всех исполнителей цыганских песен голосом, завела:
В жёлтый бубен солнца
Бьёт бродяга-ветер,
И не спится только
Донче на рассвете.
Вспомнила, как вечер
Бросил ей на плечи
Шаль с такой густою
Чёрной бахромою.
Ай, как много было
В этот вечер счастья!
Отчего же память
Сердце рвет на части?
Вспомнила, как звёзды
Гаснут ночью поздней,
Как прощалась молча
С лучшим парнем Донча.
И печаль катится
По гитарным струнам,
И не спится Донче
На заре безлунной.
Вспомнила, как радость
Шла с цыганкой рядом,
И не знала меры
Ни любви, ни веры.
На протяжении всей песни не раздалось ни единого вздоха или шороха, лишь одни женщины, по известной только им причине утирали выступившие из глаз слезы. Было видно, как песня настроила окружающих на минорный лад, поэтому желая как-то исправить данное положение Ирия встала, и подойдя к Стане, что-то прошептала ей на ухо. Та улыбнулась, кивнула и попросила мужа уступить Ирии свое место.
- Уважаемые хозяева и гости! – громко обратилась к поникшей компании Ирия. – Я вижу. Что у вас упало настроение. Мы сейчас со Станой попробуем вам поднять настрой, спев одну песню. Если кто знает слова, то не стесняйтесь и подпевайте!
С ее последними словами слились первые аккорды знакомой многим песни из репертуара одной известной шведской поп-группы. Захария хорошо знал эту песню, поэтому ему было интересно, как справится Ирия с высокими нотами в некоторых местах, тем более он еще ничего не знал о вокальных данных своей девушки. А она уже начала:
I don't wanna talk
About the things we've gone through
Though it's hurting me
Now it's history
I've played all my cards
And that's what you've done too
Nothing more to say
No more ace to play.
И тут вступила Стана, подхватывая, и они уже запели вдвоем:
The winner takes it all
The loser standing small
Beside the victory
That's her destiny…
Многие из присутствующих довольно сносно знали английский, включая самого Захарию, и слова этой песни наверняка тоже, но не решились встревать в такой слаженный дуэт. Захарии очень понравилось, как исполнение Ирией этой песни, так и оригинальность музыкального сопровождения. Он никак не предполагал, что ее можно исполнять в сопровождении всего лишь одной гитары.
Немного отдохнувший Гавриил опять взял инициативу в свои руки и над столом опять раздались звуки вальса. На этот раз это был «На сопках Маньчжурии». Вовремя сориентировавшись, Захария не стал «хлопать ушами» и первым подскочил к Ирии, протягивая свою руку для танца. Подсуетился и Литвинов, обхватывая талию своей супруги, чем опередил вездесущего и бодрого Тацита. Так как Сергей не стал принимать участия в танцах, Стана закружилась в вальсе с Левушкой. Танцуя с любимой, Захария все же упустил момент начала принципиального спора, которого он так долго ждал и который начался в его отсутствие. Выпитое вино и совместное пение не только раскрепостило двух непримеримых представителей противоположных лагерей, но и порядком развязало им языки. На личности не переходили, ибо обе стороны были достаточно воспитаны, чтобы избегать подобных эксцессов, однако спор завязался жаркий, что краем уха и отметил ангел. Он сначала подосадывал, что не ухватил самое начало, но затем успокоился, так как стороны пока еще не выдвигали новых аргументов в защиту своих позиций. Слушая ученые разговоры, Захария и не заметил, что является не единственным, кто внимательно прислушивается к спору ученых мужей. На противоположном от спорящих конце стола сидел муж Станы, и улыбаясь улыбкой старого учителя, наблюдающего за спором первоклассников, тихонько кивал головой своим мыслям, а не доводам сторон. Дождавшись, когда запал философствующих особ слегка иссякнет, он без излишних церемоний вмешался в разговор:
- Прошу меня великодушно простить за то, что вмешиваюсь в вашу дискуссию, происходящую видимо уже не впервые, однако позволю себе вставить свои пять копеек, если не возражаете.
Стороны научного диспута, порядком утомленные повторением одних и тех же аргументов не стали возражать против появления третьего лица. Однако встретили его взглядами двух страусов, наблюдающих свысока за экспансивными выходками наглого воробья, ненароком вторгшегося на оспариваемую ими территорию. А «воробей» по-прежнему мягко улыбаясь, продолжал:
- Я внимателно слушал ваш диалог, уважаемые, и должен вам заявить: вы оба правы и неправы одновременно. Один из вас желает разбудить в землянах чувство милосердия. Другой уповает на «толчок», вызванный демонстрацией технических достижений нашей цивилизации. Оба вы ходите вокруг одного и того же места, но не замечаете его явных признаков. А именно, - тут он встал со своего места, и обойдя стол, сел поближе к спорщикам, заняв место танцующего Захарии. – Вы не учитываете психо-физиологического фактора связанного с этим. Обе ваши концепции призваны вызывать у людей эмоции, которые подвигли бы их к изменению образа жизни. А эмоции это то, что связано с корой головного мозга. Ваш покорный слуга, как раз и занимается этой проблематикой в институте имени Бехтерева.
Танец окончился, и Захария уступив свое место танцующего кавалера майору, поспешил, на правах зрителя, присоединиться к группе беседующих, подспудно чувствуя, что может извлечь из разговора определенную пользу. В позе каменного изваяния он занял место, сложив руки на груди, позади сидящих, боясь шевельнуться, чтобы не пропустить самое интересное. Дураков в этой компании не было. Большинство из гостей преследовало свои корыстные интересы. Архангел с супругой преследовали цель наладить отношения с Захарией, оказавшимся невольным фаворитом Самого. Супруги Литвиновы зорко следили за своей дочерью, гордясь ее выбором и одновременно опасаясь подвоха со стороны потенциального жениха. Парочка Гумелев-Гермоген наконец нашла возможность еще раз скрестить клинки в публичной дискуссии. Слава героев Конан Дойля не давала покоя еще одной «сладкой» парочке – Тациту и Вершинину, которые не спускали взоров с Захарии, не без оснований считая его узловым звеном недавней детективной истории. И только бабка Лукерья с дедом Онфимом наивно полагали, что вся эта суета была посвящена исключительно их спонтанному сватовству. И вместе с тем, все собравшиеся не могли не чувствовать, что происходящее в данный момент способно повлиять на весь дальнейший уклад жизни обитателей Рая. Внешне все было как обычно. Общее застолье разбилось по «интересам». Женщины увлеченно обменивались опытом приготовления в домашних условиях того и иного деликатеса. Подполковник спецназа, пользуясь неформальной обстановкой уныло канючил у шефа новую антирадиационную экипировку для служащих его батальона. Дед Онфим присоединился к группе Эзопа, Тацита и Вершинина, делясь опытом передового самогоноварения. Захария, в прежней позе продолжал «греть» свои уши в научной беседе, отчаянно сожалея о своей безграмотности в сфере общей физиологии.
А разговор, вернее монолог Сергея, продолжался:
- Опыты по изучению коры головного мозга, начатые академиком Владимиром Бехтеревым, не без успеха были продолжены его внучкой Натальей. Именно тогда и было предложено обратить внимание на сверхслабые электрические излучения долей головного мозга. Была разработана оригинальная система записи электрических потенциалов на уровне чуть ли не каждого нейрона. Попутно выяснилось, что электрические токи в коре головного мозга, вызванные посторонним раздражителем, имеют помимо всего прочего стойкое электромагнитное поле определенной конфигурации. Причем конфигурации отдельных долей участков головного мозга существенно отличаются друг от друга. Путем нехитрых опытов выяснилось, за эмоциональную составляющую в поведении индивида играет участок вентромедиальной префронтальной коры. К этому выводу пришли после того, как выяснилось, что пациенты психоневрологических клиник с травмами именно этого участка головного мозга в своих действиях руководствуются исключительно логическими соображениями. Иными словами, в их поступках напрочь отсутствуют такие понятия как «любовь», «жалость», «стыд» и прочее. Это те понятия, которые имеют эмоциональную окраску. Всегда считалось, что мораль и нравственность возникают из здравого осознания принятых в обществе поведенческих норм, из воспитанных с детства понятий о добре и зле. Однако в последние годы, земными учеными, в частности нашими коллегами из одноименного института, получен ряд фактов, свидетельствующих о том, что моральные оценки имеют не только рациональную, но и эмоциональную природу. Например, различные нарушения в эмоциональной сфере часто сопровождаются изменениями представлений о морали; при решении задач, связанных с моральными оценками, возбуждаются отделы мозга, отвечающие за эмоции; наконец, поведенческие эксперименты показывают, что отношение людей к различным моральным дилеммам сильно зависит от эмоционального состояния. Ученые нашего института, в решении данной проблемы продвинулись значительно дальше, чем их земные коллеги. Начнем с того, что они решили детально сравнить кору головного мозга среднестатистического землянина и такого же райанца, неважно, «обращенного» или же «коренного». Каково же было наше удивление, когда обнаружилось существенное различие между ними именно на указанном участке коры головного мозга?! Оказалось, что нейроны, находящиеся на данном участке головного мозга, находятся как-бы в «спящем» состоянии. Они в отличие от аналогичного участка мозга райанца слабо реагируют на внешние раздражители. Говоря простым языком, совесть среднестатистического землянина находится в состоянии анабиоза. Вот поэтому в Рай имеют шансы попасть только те, у кого этот участок головного мозга находится в «бодром» здравии. Но мы решили не останавливаться на констатации данного факта, а продвинуться еще дальше. Трудность заключалась в том, что мы не имели под руками настоящего головного мозга землянина. Его пришлось конструировать из клеточного материала, любезно предоставленного нам серафимами. Когда это удалось, мы получили полноценный образец для дальнейших экспериментов. И не морщите, пожалуйста, свои носы, уважаемые, - заметил он гримасы на лицах профессора и священника. – Наука, а тем более физиология подразумевает эксперименты над живыми организмами. Однако, предвосхишая ваше возмущение скажу, что при проведении опытов, мы, прежде всего отталкиваемся от гуманистических требований, предъявляемых к каждому эксперименту. Так вот, возвращаясь к сказанному, продолжу с вашего дозволения. Затем мы созвали группу добровольцев из числа наиболее «продвинутых» в плане моральных и в то же время волевых качаств райанцев для продолжения эксперимента. Мы сняли показания сверхмалых электрических импульсов с указанной части коры головного мозга каждого из них. И хотя этот участок занимает в мозгу сравнительно небольшой объем, нам потребовалось задействовать всю мощь нашей вычислительной техники. После снятия показаний, на их основе, мы сделали усредненную матрицу конфигурации электрического поля. Промодулировав и усилив электрические сигналы в матрице, мы осуществили бесконтактное, то есть без всяких там шлемов и прсосок, воздействие узконаправленным лучом на участок коры головного мозга изготовленного нами образца. И что вы думаете?! Результат оказался просто ошеломляющим! Короткого импульса в 0,24 секунды с расстояния приблизительно 20 метров, оказалось вполне достаточно, чтобы пробудить от анабиоза нейронные связи в указанном участке и получить ответный сигнал. Причем, самым примечательным в этом эксперименте является то, что после этого краткосрочного воздействия данный участок коры головного мозга уже не только не впадал в летаргию, отвечая на внешние раздражители, но и самостоятельно начинал излучать электрические импульсы без какого бы то ни было стимулирования и понукания.
Считая свою лекцию оконченной, Сергей с довольным видом откинулся на спинку стула, приглашая собеседников к дискуссии. Театральная пауза не была долгой. Лев Николаевич прервал ее скрипящим голосом:
- Спасибо вам, конечно, за очень содержательную лекцию о достижениях современной нейрофизики, однако, милейший, позвольте уточнить: какое отношение ваши частные экспериментаторские потуги имеют отношение к решению глобальной проблемы вырождения человечества?!
- То есть как это, какое?! – даже слегка опешил тот от явного непонимания оппонента. – Самое, что ни на есть непосредственное! Просто я предлагаю к вашим вербальным увещеваниям человечества добавить некоторую техническую составляющую. Компактная установка модуляции электрических полей сверхмалых величин прошла все тестовые испытания и готова к эксплуатации.
- Следует ли вас понимать так, что вы готовы осуществить насильственные действия в отношении землян? – едко спросил его Гумилев.
- О каком насилии идет речь?! – сделал изумленное лицо научный сотрудник института. – Разве можно в качестве насилия рассматривать действия матери пытающейся накормить малыша манной кашей против его воли?! Или если тот, например, отказывается вечером идти спать, и она шлепает его пониже спины для придачи ему векторального ускорения?! Степень всяческого насилия обуславливается, прежде всего, положительным эффектом от его применения.
- Не путайте естественный процесс воспитания еще несформировавшегося индивида с насилием над уже состоявшимися личностями, - вставил Гермоген, чем заслужил одобрительный взгляд Гумилева.
- Да, неужто?! – с апломбом воскликнул Сергей. – А как, по-вашему, расценивать деятельность всей нашей службы ангелов-хранителей?! Насколько я в курсе, никто из людей не давал согласия на внедрение в их тела инородных сущностей!
- Хотите, я предскажу вам ваши действия по расширению программы экспериментов? – неожиданно предложил ученый.
- Попытайтесь, - с интересом ответил ему Сергей.
- Следующим этапом, исходя из вашей логики, станет воздействие на другие участки коры головного мозга, отвечающие за интеллект и творческие способности, - со скорбью в голосе предположил он.
- А ведь верно! В самую точку попали! - хлопнув себя по коленке, воскликнул молодой экспериментатор. - Такие работы уже ведутся, причем, довольно успешно!
- Таким образом, - игнорируя его восторги, продолжал профессор, - вы замахиваетесь на создание идеального человека - homo perfectus, так сказать.
- Да. И что криминального вы в этом находите? – идивился тот.
- В общем-то ничего, за исключением того, что, во-первых, вы пытаетесь создать заместо человека с его свободой воли, программируемое существо, а во-вторых, вступаете в прямой конфликт со Всевышним, пытаясь отредактировать его земные творения. Вам, что, слава докторов Фауста и Франкенштейна не дает спать спокойно по ночам? – нетерпеливо осведомился в свою очередь патриарх. Гумилев опять одобрительно посмотрел на своего недавнего визави.
- Про Фауста ничего не могу сказать. Не знаю. Не знаком. А про Франкенштейна читал. Довольно забавное чтиво. А почему вы думаете, что мы пытаемся создать антропоморфного робота?! Ничего подобного! Мы всего лишь стимулируем развитие уже имеющихся у него качеств, только по какой-то причине еще не использующихся. И потом, мы всего лишь задаем общие параметры и общую направленность, а уж внутри этого могут быть всяческие вариации, связанные с его свободой воли. Что же касается Всевышнего, то кто вам сказал, что он будет против того, чтобы мы ему немножечко помогли?! Иначе, зачем ему было создавать Рай, как не в помощь себе?!
На этот раз у оппонентов не нашлось достойных аргументов для возражения кроие невнятного бурчания по поводу того, что «горе той цивилизации, в которой превалируют техногенные устремления над морально-нравственными устоями». Выждав еще какое-то время, молодой ученый встал, наклонил голову, как бы завершая диспут, и отправился на свое место, где его уже ждала раскрасневшаяся от танцев супруга. «Ну что ж, основную информацию для размышлений я уже получил, хоть и не из того источника, на который уповал. Ну, да и ладно! Какая разница, из какого колодца пить? Лишь бы вода была чистой» - подумал про себя Захария, занимая свое место за столом. К нему тотчас присоединилась Ирия.
- Ну что, закончили вы свои околонаучные разговоры? – полюбопытствовала она у него.
- Почему, околонаучные? – удивился тот.
- Потому, - ответила она и показала ему язык, в качестве решающего аргумента своей точки зрения. Эта детская непосредственность до крайности умилила его, пребывавшего до сего момента в серьезной сосредоточенности.
- Скажи, - глядя Захарии прямо в зрачки, спросила она, - а тебе со мной не скучно?
- Честно?!
- Разумеется! – округлила она глаза.
- А разве может быть скучно с такой красивой и одновременно умной девушкой?! Ведь это же редчайшее сочетание качеств, что тут в раю, что там – на Земле. А если серьезно, то я и отдыхаю с тобой, и заряжаюсь от тебя энергией. Тихая и послушная, как река средне-русской возвышенности женщина – не для меня. Со мной она сама скоро станет болотом и утянет в болото житейской обыденности меня самого, своими вечными бигудями и засаленным халатом. Мне больше по нраву женщины, как горные реки, низвергающие свои струи со скал, яростные и непокорные, по каждому вопросу имеющие свое мнение, сами находящиеся в тонусе и держащие в тонусе своего партнера. Именно такой ты мне и кажешься, хотя, сначала, я и имел о тебе другое мнение. Напротив, это мне кажется, что тебе со мной скучновато.
- Почему ты так думаешь?! – искренне удивилась она.
- Все-таки разница в нашем с тобой возрасте весьма велика, - с сомнением предположил он.
- Разница в возрасте велика, когда ей восемнадцать, а ему пятьдесят лет. А после пятидесяти лет, когда основные жизненные навыки уже получены, возрастные грани нивелируются и уже не важно сколько лет разделяет людей , ничего радикально нового в жизнь друг друга они уже не привнесут.
- Ты серьезно так считаешь? – внимательно посмотрел он на нее.
- Абсолютно, - уверенно кивнула она. – К тому же, знаешь, я всегда считала для себя, что мужчина должен быть крепким, основательным и настоянным…
- Прямо как коньяк, что мы давеча пили, - перебивая ее, улыбнулся Захария.
- Да. И к тому же немного дубоватым, - дополнила она, уже откровенно смеясь, своим чарующим смехом, слегка запрокидывая голову назад.
Вечер подходил к концу, зажигая на небосводе немногочисленные в этой части Галактики звезды. Гости еще немного поговорили на отвлеченные темы и стали понемногу собираться по домам. Большинству из них в понедельник предстояло начинать новую рабочую неделю. Еще раз поблагодарив хлебосольных хозяев за гостеприимство и взяв с них твердое обещание пригласить на бракосочетание, гости стали разбредаться восвояси. Эзоп, Гумилев и Гермоген ушли вместе, поддерживая друг дружку, чтобы не упасть подобно кеглям из боулинга. Как две испанских каравеллы, отплыли домой Гавриил с женой. Стана с мужем скооперировалась с парочкой Тацит-Вершинин и они тихонько умелись и не подомам, а, кажется на соседний участок. Растроганная усилиями Захарии по устроению ее личной жизни, бабка на прощанье приникла к его груди, как малый ребенок, бормоча между всхлипами:
- Захарушка! Соколик! Ангел ясный! Век не забуду!
- Это что, бабушка, угроза?! – засмеялся он над ее последними словами, крепко обнимая старуху.
- Что ты?! Что ты?! – отчаянно замахала она, отстраняясь от него, но не выдержала и тоже засмеялась тихим и слегка дребезжащим старческим смехом.
Уходили вчетвером. Захария пошел на принцип и не отпускал Ирию с родителями:
- Раз я обещал собственноручно доставить в целости и сохранности вашу дочь до подъезда к 23.00, так значит и будет! – безапелляционно заявил он.
Родители благосклонно и по достоинству оценили умеющего держать свое обещание полковника. И только Ирия поняла, что он просто ищет повод еще немного побыть в ее обществе. Уже у подъезда, пропустив вперед себя супругу, прощаясь, Евстафий протянул свою мозолистую руку Захарии:
- Ты, полкан, извини, если что не так! Сам понимать должен, что дочь у нас единственная. А в общем, ты, ничего! Молодец! В разведку с тобой идти можно. – В устах бывалого вояки, такие скупые слова, дорого стоили.
- Я непротив! И в разведку, и еще куда, - многозначительно ответил он, пожимая протянутую руку.
- Ну, насчет, «еще куда» об этом мы с тобой потолкуем более обстоятельно. Время будет еще, - озорно подмигнул он Захарии, и уже обращаясь к дочери, добавил. – А ты егоза, долго тут не прохлаждайся, а то утром опять мать тебя не добудится.
Еще раз кивнул на прощание Захарии и развернувшись неслышной тенью исчез в темном проеме подъезда.
- Ладно. Давай и мы будем прощаться, - сказала со вздохом девушка, как только они остались одни во дворе. – Ты в отпуске, а мне с утра на работу.
- Знаешь, Ирия, что я хотел тебе сказать?!
- Догадываюсь. Ты хотел сказать, что никогда не забудешь этот день и вечер и что никогда раньше тебе не было так хорошо, как сейчас.
- Верно! Как ты догадалась? – удивился он.
- У тебя на лбу об этом написано, даже к цыганке не ходи! – засмеялась она.
- Ирия! И еще… я хотел тебе сказать…
- Нет-нет! А вот этого говорить пока не надо! – возразила она и прикрыла на всякий случай его рот своей ладошкой.
- Но почему?! Такой вечер! Звезды!
- Вот поэтому и не надо! Боюсь умереть от счастья! Счастье, это элексир, который нужно употреблять мелкими глоточками, и не сразу. Удовольствие надо уметь растягивать.
При этом она, как и в прошлый раз встала на цыпочки и поцеловала его в щеку:
- Это пока аванс, а зарплату получишь в конце! – засмеялась она опять и уворачиваясьот его объятий юркой ящеркой шмыгнула вслед за отцом.
- Кажется, я действительно становлюсь богатым. За три дня получил уже полтора аванса! Даже боюсь представить, что будет дальше, - проговорил он с усмешкой самому себе.

XXVIII

Придя домой уже ближе к полуночи, Захария не торопясь принял душ, с удовольствием постояв под тугими струями. Ужинать не стал. Застолье в гостях было обильным, поэтому есть не хотелось. День сложился как никогда удачно. Была получена информация, которую можно преоднести в качестве методики по экстренному выправлению ситуации, как на Земле, так и здесь. Спать вроде не хотелось, да и душ сделал свое дело, взбодрив и освежив голову, поэтому решил посмотреть визор. Неглядя ткнул пальцем на пульте управления. Это был «Домашний» телеканал, где преимущественно освещались вопросы домашнего быта и связанного с ним приусадебного хояйства, значительно распространившихся в последние двести лет, благодаря внедрению передовых технологий по перемещению райанцев из суперполисных агломераций в обстановку натуральной природы. Передача называлась «Наш сад», что было естественным. Также естественным было и то, что ее вел бессменный Борис Попов, поседевший, постаревший, но все такой же деятельный работящий. Захария невольно восхитился этим человеком, его целостностной натурой. «Ну, надо же! Он на Земле был на своем месте, и, оказавшись тут, не стал занимать ничьего чужого» - с уважением подумал он о нем. Не выпуская лопаты из рук, тот что-то вещал о пользе выращивания гибридных пород клубеньковых. Невольно подпадая под гипноз мерно журчащего голоса, Захария и сам не заметил, как погрузился в дремотное состояние, плавно перешедшее в устойчивый сон. Он и сам вегда удивлялся, почему телепередачи на сельскохозяйственную тему, что там, что тут, навевали на него сонливость. Когда проснулся время на часах, что висели на стене, было три часа и пятнадцать минут. Выключив визор, поплелся в спальню. Быстро раздевшись, рухнул в прохладу шелковой простыни. Спал привычно, без сновидений. На этот раз проспал до самого обеда. Вставать не хотелось. В теле чувствовалась какая-то вялость и апатия ко всему. Протянул руку к прикроватной тумбочке, взял комтор. Автосекретарь доложил, что ни звонков, ни сообщений не поступало. Все же заставил себя встать и позавтракать, хоть время уже было обеденное. Уже через почаса запамятовал, что и ел. Внутри ощущалось присутствие чего-то постороннего и даже чужеродного, как будто в глазок камеры осужденного беспрерывно смотрит недобрый глаз надзирателя. За почти четырех тысячелетнее существование, Захария научился предугадывать некоторые события. Вот и сейчас он чувствовал, что с ним непременно должно что-то произойти. И это чувство не ослабевало, а только усиливалось. Чтобы отогнать от себя тревожные ожидания, он даже хотел заняться чисткой карбюратора своей «ласточки», занятием до чрезвычайности муторным. Он уже совсем было собрался это сделать, и даже зашел в гараж, укоряя на ходу свою «шестерку» за то, что она тридцать лет простояла под открытым небом без видимых последствий, а тут проехалась один раз по Городу и «закапризничала», выдавая неполное сгорание. Однако открыв капот, резко передумал, что-либо делать. Чистка карбюратора грозила затянуться часа на полтора, как минимум, а то, что он ожидал, могло случиться в любую минуту, и негоже было его встречать с перепачканными в масле руками. Решив отложить ремонтные дела в «долгий ящик», захлопнул капот и поднялся на второй этаж, в свой кабинет. Можно было конечно опять попробовать начать писать письмо Самому, но мысли путались и никак не хотели складываться в ясные и четкие предложения. В общем, все валилось из рук. Он уже начал всерьез беспокоиться по данному поводу, так как до сих пор с ним ничего подобного не происходило. А между тем, чувство тревоги все усиливалось и уже начинало припекать. Звонок комтора, как всегда, раздался неожиданно. Захарию даже подбросило в кресле от его резкого верещанья. Посмотрел на экран. Номер, с которого шел звонок, не определился. Это было очень странно. Он не мог припомнить себе, чтобы номер не определялся. «Что за шпионские игры?» - подумал он и не стал отвечать на вызов. Из принципа. Комтор не умолкал. Кто-то настойчиво напрашивался на разговор, но при этом не желал раскрывать свое инкогнито. Первым не выдержал Захария и нажал на кнопку приема вызова. То, что он увидел на экране, его порядком озадачило. Экран высветил серафима Егудиила. Его и без того вечно кислое выражение лица, как будто он только что обожрался лимонами, еще кривила гримаса плохо скрываемой ненависти.
- Слушаю вас, почтеннейший, - сказал Захария так как будто ничего не заметил.
- Заставляешь себя ждать, - проскрежетал Егудиил на том конце.
- Я вообще-то не отвечаю на звонки без обратного адреса, - меланхоличным голосом ответил Захария.
- Слушай меня внимательно, баловень судьбы, - уже не скрывая ярости, прошипел серафим, - завтра к 8.00 подойдешь в шлюзовую камеру № 3. Мы будем тебя там ждать.
- Что это значит?! Объясните толком! – тоже не скрывая раздражения, спросил ангел.
- Нам велено препроводить тебя к Самому.
- Ничего себе! – не удержал восклицания Захария. – А по какому вопросу вызывает?
- Там все узнаешь, - напустил тумана Егудиил.
- Хорошо. В каком виде мне предстать? В смысле, какая форма одежды должна быть на мне?
- Без разницы.
- Мое начальство в курсе? – поинтересовался он.
- Боишься?! – неприятно ощерился серафим.
- Вот еще! – проворчал полковник. – Просто не люблю играть в темные игры.
- И все-таки боишься! – ухмыльнулся шестикрыл. – Ну, оно и правильно!
- Вы не ответили, - холодно настоял на своем Захария.
- Сам доложишь, - буркнул серафим и выключился, не попрощавшись.
«Вот оно. Предчувствие меня не обмануло и на этот раз» - с удовлетворением подумал Захария, как-то уже и особо не удивляясь, вызову «наверх». Чего-то подобного он и ожидал, правда, не так скоро, а как реакцию на его докладную записку. Предстоящий визит к Самому его не страшил. Вины за собой он никакой не чуял, а значит и наказания последовать не должно. Напротив, он четко понимал, что завтрашняя встреча расставит все точки в той непонятной детективной истории, сопровождавшей его возвращение. Жаль конечно. что докладную он так и не успел написать. Ну, ничего. Пользуясь счастливым случаем, он попытается изложить основные тезисы устно. «А шефу все-таки стоит позвонить, хотя бы из уважения к субординации» - подумал он и машинально набрал хорошо знакомый номер. Шеф испытывать терпенье не стал, поэтому ответил довольно быстро:
- Чего звонишь? Головка небось болит после вчерашнего? – с ходу спросил он, хитренько улыбаясь.
- Что, мы, безусые курсанты, чтобы у нас голова болела от пары кувшинов домашней настойки?! –делая обиженное лицо, ответил Захария.
- Что-нибудь случилось? – сразу насторожился Гавриил. Захария в очередной раз подивился его чутью опытного службиста.
- И да, и нет, - ответил Захария и тут же пояснил. – Это я к тому, что ничего в общем страшного не произошло, за исключением того, что меня завтра вызывают к Самому.
- Да ты, что?! – сразу выпучился на него архангел. – Ну-ка давай, с подробностями.
- Да, в общем-то, никаких особых подробностей и нет. Просто минуту назад мне позвонил Егудиил со скрытого номера и в приказном порядке велел завтра к восьми утра прибыть к третьей шлюзовой камере для транспортировки моей скромной персоны на встречу со Всевышним. Вот, собственно говоря, и все.
- Нда-а, - протянул задумчиво Гавриил и запахнулся крыльями, словно ему разом стало зябко в своем уютном кабинете, - дело нетривиальное. Уж на что я! А и то ни разу не был допущен до лицезрения! Общался только через серафимов. Даже не знаю, что и сказать. Грешков за собой никаких не упомнишь?
- Да какие грешки?! Там все чин по чину, служба наблюдения все фиксировала. Здесь тоже вроде еще пока не успел нагрешить.
- Ты вроде обещал докладную написать, чуть ли не на Его имя. Написал?
- Да когда?! – возмутился Захария. – Четыре дня не просыхал тут с вами! Какой уж тут, что-то писать, если каждый вечер до дому на бровях приползаю!?
- Ну да, ну да, - расплылся в ухмылке шеф.
- Так что, я вам доложил, а уж вы сами там… - не договорил он многозначительно.
- Ладно, считай, что доклад я у тебя принял. Ты там заранее-то не кипишуй. Я тут по своим каналам пошурую, если что надыбаю, то позвоню. Комтор не выключай.
- Хорошо, - коротко согласился Захария.
- До связи, - пророкотал шеф, выключаясь.
Дальнейшее Захария помнил уже с трудом. Со стороны могло показаться, что он выполняет работу чисто механически, на уровне рефлексов. Опять зашел в гараж. Снял колеса со своей машины, сложив их в стопку в углу. Слил масло. Бензин он слил еще позавчера. Тогда же снял и аккумулятор. Похлопав машину по капоту, закрыл гараж. Потом взял метлу и зачем-то стал подметать дорожки, ведущие к дому. Затем зашел в подсобку, где в специальном переносном ящичке лежали его слесарские инструменты, взял его и пошел в ванную. Разобрал кран с подкапывающей из него водой, вытащил каменную от старости прокладку, и, посопев, полез в шкаф, где хранились запасные сменные части водопроводной утвари. Порылся, в поисках нужной. Найдя, подходящую по размеру прокладку, приладил ее в кран. Проверил. Удовлетворительно кивнув самому себе, вышел из ванной. Ужинать, по сути, не стал, заказав всего лишь пару бутербродов с красной икрой и зеленый чай. Достал из платяного шкафа темно-синий строгий костюм, который надевал всего лишь ару раз до этого. Аккуратно постил его щеткой и положил на стул рядом с кроватью. Долго выбирал, подходящие случаю, галстук и рубашку. Наконец остановил свой выбор на светло-синей рубашке и темно-синем, в тон костюму, галстуке. Все это проделал на чистом автомате. Затем опять поднялся в кабинет. Сел в кресло, взял шариковую ручку и вытащил из стопки чистых листов, заправленных в принтер, один, который и положил перед собой. Затем глубоко вздохнув, размашистым почерком написал заголовок: «Мои распоряжения, в случае, если не вернусь». «Идти на подобную встречу надо так, как будто покупаешь билет в один конец» - без грусти и сожаления подумал он. Распоряжения адресовались бабке Лукерье. В них он указал, что если не вернется домой в течение года, то пусть она возьмет с его карточки, которую он тут оставляет, на помин его души, сколько сочтет нужным, оплату за уборку в доме из расчета на пятьсот лет вперед, а оставшиеся деньги и документы на дом с участком, передаст Ирии Литвиновой, проживающей по адресу: улица Циолковского 189…
- Блин! Номер-то ее квартиры я не знаю. Ну, да ладно. Бабка умная, чай найдет, - вслух проговорил он.
А еще написал в распоряжении, чтобы отдала Ирии конверт с письмом. Письмо он собрался написать тотчас же. Однако его погребальный настрой прервал звонок комтора. Захария невольно поморщился от того, что его оторвали от высоких мыслей, но комтор взял в руку. Это был Гавриил.
Вид и голос его были возбужденными и слегка напуганными:
- Слышь, Захария! Я тут позвонил Исраэлю, ну, тому самому, который со мной тогда говорил насчет тебя. В общем, дело заворичивается нешуточное. Я прямо абалдел. У него вид был такой, словно его сутки напролет секли розгами, и не факт, что еще закончили. Он со мной не разговаривал, а почти лаял! Орал, будто бы это я сдал его со всеми потрохами! Не знаю, чем это может закончиться, но чувствую, что шуму будет много. Меня пока не трогают, но все равно, к ответу потянут. Так вот, брат! Я чего тебе звоню то?! Не надо тебе завтра появляться одному возле того шлюза. Мы с Ирией завтра туда подойдем минут, эдак, без пяти до означенного срока.
- Вы полагаете, что возможна провокация с их стороны?! Или же они попытаются меня устранить прямо там? Не надо бы Ирии в этом участвовать, – подобрался Захария, в предвкушении хорошей драки.
- Но-но! Ты не зарывайся там! Они все ж таки не разбойники с большой дороги, а ангелы, хоть и с прибабахом на всю голову, - одернул его шеф. – Драться, а тем более убивать никто там тебя не собирается! А вот испортить настроение, вылив на тебя кучу помоев, так это запросто, как на меня сейчас. А что касается девчонки, то ее брать надо обязательно.
- Но почему?!
- При женщине затевать скандал, они явно не захотят. К тому же ты знаешь уже ее характер. Ей палец в рот не клади. Случись какой эксцесс, она весь Рай на уши поставит. Да и не простит она меня вовеки-вечные, если я не возьму ее с собой.
- Ладно. Как скажете, шеф, - смиренно пролепетал полковник.
- Давай. Бывай. Спокойной тебе ночи, - ехидно пожелал архангел.
- Да уж спасибо! В самый раз мне теперь спокойно уснуть, - саркастически уточнил Захария, перед тем как отключиться.
Решил заставить себя лечь пораньше, чтобы выспаться и встать с утра со свежей головой. Но, как назло, сна не было ни в одном глазу. Он крутился и так и сяк, но ничего не помогало. Наконец, решил прибегнуть к радикальному средству, выручавшему его уже не единожды. Включил лампу на прикроватной тумбочке и пошарив в одном из ее выдвижных ящиков достал на свет «Справочник лекарственных растений, применяемых в народной медицине». В свое время, бабка Лукерья, принимавшая деятельное участие в составлении справочника презентовала ему один из экземпляров вместе со своей дарственной надписью. Стал вдумчиво водить глазами по строкам, в тайне надеясь, что это монотонное занятие приведет его в состояние нирваны. Но не тут-то было. Он прочел главу о полезных свойствах Лимонника Дальневосточного, затем главу о Пустырнике. В обычных условиях прочтения одной главы вполне хватало, чтобы погрузиться в состояние сна, а тут приходится начинать знакомиться с полезными свойствами Ромашки Луговой. Взял с тумбочки наручные часы. Был уже третий час пополуночи. И тут вдруг неожиданно на комторе пропиликал звук входящего сообщения. Захария немедленно схватил комтор и поднес его к глазам. Он уже не удивился, что отправитель был неизвестен. Лихорадочно вскрыл послания от инкогнито. Послание было ошеломляющим: «Ты угоманишься сегодня или нет?! Сам не спишь и мне не даешь! Будь проще и не забивай голову глупостями!» Послание было странным. Кто мог знать, что он не спит в этот час? Послание можно было бы отнести к чьей-то не очень умной шутке, если бы не подпись в конце. А подпись была более чем красноречивой: «Господь Бог». Будто тяжелый камень свалился с плеч Захарии. Он сразу понял, что это не может быть шуткой, поэтому улыбнулся, отложил справочник, выключил свет и немедленно уснул, следуя предписанию.
Проснулся уже без пятнадцати семь утра. В теле чувствовалась необычайная бодрость и свежесть, несмотря на непродолжительный сон. Тщательно побрился и принял душ. Так как, судя по всему, предстояло перемещение по тоннелю, образованному ротонным лучом, завтракать не стал, во избежание желудочных неприятностей. Насвистывая какой-то бравурный марш, потому что волнение как рукой сняло после получения послания от Самого, стал одеваться. Заготовленный с вечера костюм одевать не стал, следуя все той же рекомендации – быть проще. Надел серые брюки свободного кроя и такую же серую рубашку. Галстук надевать, тоже не стал. Белые носки и черные туфли завершили обряд одевания. Никуда неспешащей походкой вышел из дома. В вестибюле здания штаба шестого сектора ангельского войска встретил Аверьяна. Коротко поздоровались, и Захария уже собрался идти дальше, но тот задержал его за рукав:
- Захария, - робко заглядывая полковнику в глаза, обратился Аверьян, - я тут после нашего с тобой разговора много думал. И знаешь, что решил?
- Откуда же мне знать?! Я ведь не Вольф Мессинг, - удивился он, разводя руки.
- Я решил, да ну его к бесу этот мой отдел. Никакой пользы, одно протирание штанин. Если я подам заявление на сдачу экзаменов по курсу ангелов-хранителей у меня его примут?
- Даже не знаю, - растерялся от неожиданности Захария. – А что это ты вдруг?
- Да я не вдруг. Я уже давненько об этом подумывал. А тут ты. С тобой вот поговорил и решился окончательно.
- Понятно, - не то, одобряя, не то, порицая, вымолвил полковник. – Своим, значит, решил помочь в трудную годину?
- Вот-вот, именно, - обрадовался подсказке Аверьян.
- А с женой как? Посоветовался или поставишь перед фактом? – как бы невзначай поинтересовался Захария.
- А что жена?! – слегка насупился тот. – Не из полена же стругана, должна понять. Да и что я, не мужчина что ли?
- Мужчина-мужчина, - не стал оспаривать его слова Захария. И тут же перейдя на деловой тон, добавил. – Я не знаю, примет ли у тебя комиссия заявление, но если потребуется какая рекомендация, то можешь рассчитывать на меня.
- Спасибо, друже! Я как раз об этом и хотел тебя просить! – расцвел в улыбке Аверьян и заторопился в раздевалку.
«А ведь все не так уж и плохо, - подумал про себя Захария, провожая взглядом, несколько грузноватую фигуру сослуживца. – Пока такие, как этот Аверьян, существуют, Раю ничего не угрожает».
Так, размышляя о судьбах райского общества, он и добрался до искомого шлюзового портала. Здесь у массивной металлической двери с надписью «шлюз №3» уже топтались Гавриил с Ирией.
Девушка тотчас же бросилась на грудь Захарии, ничуть не смущаясь присутствием шефа:
- Почему ты мне ничего вчера не сказал?! - даже не поздоровавшись, накинулась она на него.
- Не хотел беспокоить. Да и ведь ничего страшного не произошло. Ну вызвали и вызвали. Что тут такого? – беззлобно проворчал он, гладя ее по затылку. И уже обращаясь к Гавриилу, как бы извиняясь за неофициальную сцену, доложился. – Приветствую вас, товарищ генерал!
- Да уж, привет-привет, - с ухмылкой ответил архангел. – А я смотрю, ты вроде, как ни капли и не волнуешься!? Даже одеться поприличней, и то не удосужился. Скажут там, наверху, совсем, мол, Гавриил распустил своих подчиненных.
Объяснять простоту своего одеяния именно желанием «сверху» Захария не стал, потому что не хотел раскрывать свои особые связи, да и некогда это уже было делать, потому что, как бы из ниоткуда, возникли две фигуры, закутанные в плащи. Хотя нет. Иллюзию «плащей» создавали плотно сомкнутые на груди крылья. Оба серафима были хорошо известны как самому Захарии, так и его спутникам. С одним из них вчера Захария имел непродолжителную, но малоприятную беседу. Казалось, что выражение лица Егудиила со вчерашнего вечера ничуть не изменилось. Лишь черты и без того острого лица серафима обозначились еще резче. Второго звали Варахаил. Он был более приземист и округл. Но в отличие от откровенно злого напарника выглядел вполне мирно и даже добродушно. Настолко добродушным, что даже подмигнул украдкой Захарии левым глазом. Это окончательно привело полковника в состояние благодушия и даже некоторой веселости.
- Что, Захария, без подмоги, никак?! – проскрипел противным голосом серафим.
- Это не подмога, а публика! – быстро нашелся тот с ответом.
- Я попросил бы вас без ненужных инсинуаций! – встрял Гавриил. – Выполняйте свое дело, Егудиил.
- Мне подсказывать не надо. Я свое дело хорошо знаю и без ваших указивок, - угрюмо процедил тот сквозь зубы.
- Мальчики, не ссорьтесь! – встала между ними Ирия.
Варахаил, который в отличие от своих коллег не был снобом и всегда был непроч посидеть в теплой компании за стаканчиком красненького или беленького, не выдержал и прыснул откровенным смехом. Это несколько разрядило напряженную обстановку. В это время, дверь шлюзовой камеры автоматически открылась, открывая круглое в сечении помещение, сплошь увитое по стенам кабелями высокого напряжения.
- Идем, - сказал Варахаил, подойдя вплотную к Захарии и кладя ему на плечо руку.
- Мы будем ждать тебя! – крикнула Ирия вслед уходящей троице, прежде чем за ними закрылась дверь.
Затем было все, как и раньше, за исключением того, что Захария был не в голом виде. Он привычно присел на корточки, посильнее зажмурив глаза, а над ним простирая свои крылья, встали херувимы. Нестерпимо яркий свет ударил по глазам, даже сквозь замкнутые веки, пол под ногами загудел от напряжения в миллионы вольт. А дальше время и пространство, просто перестали иметь какое либо значение для него и его сопровождающих. Сколько так продолжалось – неизвестно, а только в себя Захария пришел когда увидел, что они стоят у входа в какой-то парк с незнакомыми для него исполинскими деревьями. То, что это место не было ни Землей, ни Раем, он понял сразу, как только задрал кверху голову. На темно-синем, ближе к фиолетовому небу сияло раскаленными лучами нестерпимо белое светило. Несмотря на белокалильное свечение, ожужения нестерпимой жары не было. Напротив, слегка веяло прохладой. И запах. Абсолютно ни на что не похожий запах. Захария не взялся бы утверждать, что запах был ему неприятен, просто он был ни что не похож, и это хоть и удивляло его, но отнюдь не пугало.
- Тебе туда, - кивнул Варахаил на тропинку из материала похожего на асфальт, но более гладкого, ведущую в глубину парка и чуть подтолкнул Захарию. – Никуда не сворачивай. Там тебя ждут. А мы будем ждать тебя здесь.
- Спасибо, - просто и без затей поблагодарил он своих провожатых, и, не оборачиваясь, двинулся в указанном направлении.
Парк был огромен. К удивлению Захарии, имевшего смутные представления о Чертогах Господних, парк не был пустынен. Откуда-то издалека доносились голоса детей, смех и крики. Кое-где виднелись влюбленные парочки, прогуливающиеся по таким же тропкам. На немногочисленных лавочках сидели молодые и ожилые женщины, многие из которых были с детскими колясками. «Вот тебе и Седьмое Небо! Все почти, как и у нас» - озадаченно подумал Захария, крутя головой. Того кто его ждал, Захария приметил еще издалека, потому как стала ощутимо падать температура окружающей среды. Он сидел один на лавочке, в спортивном костюме и белых кроссовках. Очки с затемненными стеклами, сразу напомнили Захарии «типа в белом костюме» суетящегося возле лежащей на тротуаре Инессы. Сейчас он не суетился, а сидел в расслабленной позе и смотрел на приближающегося к нему полковника. Чуть заметная улыбка тронула лицо Всевышнего. Уже подходя к лавочке, Захария слегка замедлил шаги, лихорадочно соображая на ходу о приличной и подобающей форме обращения к Создателю. Но вопрос решился сам собой. Всевышний поднялся ему навстречу и протянул руку для пожатия. Ростом он был примерно с него самого, только вот в плечах немного у́же. На вид ему было где-то около тридцати с небольшим хвостиком. Хотя Захария по своему опыту знал, что этот «хвостик» запросто может оказаться и сотней тысяч лет, и даже миллионом, кто их небожителей знает? Ладонь Всевышнего тоже была немного у́же чем у ангела, но крепкой и ухватистой, что он сразу почуял, отвечая на рукопожатие. От исходящего холода кожа у ангела пошла мурашками и он пожалел, что так легко оделся на втречу. «Тут бы не помешал тулупчик или на худой конец ватничек» - пронеслась мысль в голове Захарии.
- Здравствуй, Захария, - нисколько не величаясь, поприветствовал Всевышний визитера. – Я – Господь. Нет-нет, не подумай чего. Господь, это мое собственное имя, данное мне маменькой при рождении и к слову «господин» оно не имеет никакого отношения. Так и зови меня.
- Хорошо, Господь, - согласился ангел, чувствуя, как постепенно скованность куда-то отступает.
- Ты не обижайся, что я назначил тебе встречу здесь, в этом парке, - сказал он, усаживаясь на лавочку и делая пригласительный жест ангелу. - Просто я каждое утро перед работой здесь делаю пробежки. А в дом не зову, потому как маменька моя затеяла очередной ремонт, и теперь там, как после пожара.
- Это верно, - согласился ангел, - недаром говорят, что два ремонта равносильны одному пожару.
- И не говори, - вздохнул Господь. С этим, чисто обывательским вздохом последние преграды между ними рухнули. Захария еще раз подумал, как нелепо и смешно выглядит со стороны их парочка, где один разговаривает, как ни в чем не бывало, свободно расположившись на лавочке, а у другого во время разговора идет изо рта пар.
Он во все глаза смотрел на того, о встрече с которым еще вчера, даже и помыслить не мог в самых своих смелых мечтах, а сегодня он – рядовой, в общем-то, ангел, сидит с Творцом всего сущего на лавочке и ведет незатейливые беседы на бытовые и приземленные темы. Тут было от чего закружиться голове. Господь, деликатно выдержал паузу, давая гостю, как следует рассмотреть себя, а затем продолжил:
- Я знаю, что тебя привели ко мне заботы о тех мирах, с коими ты неразрывно связан. Поверь, эти вопросы заботят меня не меньше чем вас.
- Мы, твои созданья из двух миров, как слепые в незнакомом лесу ищем и никак не можем найти к тебе дорогу. Мы смиренно просим тебя не оставлять нас в лесу, а протянуть своим детям руку и вывести к свету.
- Эка ты завернул, - восхищенно тряхнул головой Господь, - как поп с амвона. Надо же, как быстро вы люди учитесь подобострастию!
- Я – не человек, - робко заметил Захария.
- Как говорил один мой знакомый, бомжующий на Казанском вокзале в Москве: «Все мы – люди все мы – человеки», - с усмешкой проговорил Бог.
- Но ведь мы действительно твои созданья, по образу и подобию… - завел вновь свою шарманку Захария, но Господь быстро поставил его на место.
- Вот только не надо об этом! Знаю я вас. Все вы с этого начинаете. Сначала говорите: «Мы твои созданья, Господи!» А заканчиваете одним и тем же: «… а значит, одень, обуй, и выведи нас в люди!» Скажу тебе честно, к созданию людей я абсолютно не причастен, по крайней мере в том виде, в котором вы себе это представляете. Моим скромным желанием была всего лишь защита докторской диссертации, посвященной изучению так называемых «пороговых цивилизаций» основанных на сложных углеродных соединениях. Мне хотелось разгадать загадку их саморазрушения, ну и выработать рецепты их спасения. Конечно, пришлось несколько вмешаться на генном уровне в конструкцию их тел. Для чего пришлось привлекать специалистов со стороны. Ну а дальше все пошло по накатанной, с лавинообразными изменениями, как в физиологической структуре homo sapiens, так и его высшей нервной деятельности. Поэтому, однажды начавшийся грандиозный эксперимент потребовал как соответствующего контроля, так и увеличения штата помощников. В результате чего и появились на свет вы. Вот вас-то как раз и можно с полным правом назвать нашим творением. Я говорю «нашим», ибо справедливости ради надо отметить, что к вашему созданию многие из нас приложили свои руки. Между вами и нами гораздо больше общего, чем между нами и людьми. Мы создали вас на основе нашей физиологии, разве, что, из материала попроще, чем мы сами.
- Выходит мы просто роботы? – как-то растерянно и обреченно воззрился он на Господя.
- Нет, конечно. Вы – искусственно созданные люди.
- А какая разница тогда между нами и роботами?
- Принципиальная. У роботов нет свободы воли. Их деятельность жестко регламентирована законами робототехники. Азимова почитывал? Там у него довольно толково все описано.
- Да. Но создав нас, вы оставили за собой безусловное право отдавать нам приказы, обязательные к исполнению, за невыполнение которых тут же следуют репрессалии, в том или ином виде.
- Да. Приказы. Как отдают их старшие по званию младшим. Да ты и сам сейчас опровергаешь свои мировоззрения.
- Каким образом?
- А таким, что ты сейчас сидишь тут со мной и пытаешься спорить. Где это видано, чтобы роботы спорили?!
- А ведь верно, - почесав затылок, несколько приободрился Захария.
- А ты, хоть полковник и кавалер, но я все ж таки для тебя генераллисимус, и ты обязан выполнять мои приказания, как старшего по званию, так и по выслуге лет. Вот женишься на Ирии и будешь еще выполнять и ее приказы, - уже явно съехидничал Всевышний.
- Ой, а окуда вы… хотя, что я говорю?! Вы же Всеведущий, - слегка пунцовея лицом от смущения, проговорил ангел.
- Ты мне эти библейские догмы оставь! – вспылил Господь. - Всеведущий… Вот сказал, так уж сказал. Да я, если хочешь знать, о твоем существовании узнал всего месяц как. Нет, ну формуляр на тебя, как и положено, был заведен с твоим рождением, но только я в него до недавних пор и не заглядывал даже. Вас, людей, на земле порядка семи миллиардов, да в Раю что-то около восьмисот миллионов. Мне что, за всеми за вами пригляд иметь, что ли прикажешь? Так ведь и рехнуться можно. Или ты думаешь, у меня других занятий нет, как за вами в общественной бане полглядывать?!
- А чем же тогда я своей скромной персоной так вас заинтересовал? – не удержался от любопытства Захария.
- Все просто, как коровье мычание. Примерно с месяц назад по вашему календарю, секретарша моя сообщает, я тогда был дома, что получено горячее молитвенное прошение от архангела Гавриила о ниспослании ему Божьей помощи во спасение. Естественно. Что молитвы от ангелов такого чина имеют по их регистрации право приоритета при рассмотрении. Что. Блин, думаю такое?! Чтобы архангел вопил, как щенок, придавивший ненароком лапку? Да никогда такого не происходило. Вот я и заинтересовался. Прибегаю, тапки роняя на ходу, подключаю аппаратуру и вижу всем известную картину под названием «Приплыли». Мои серафимы занимаются охмурением моего же архангела, и все это в обход меня, любимого! Каково!? Вот тут и всплыло твое имячко.
- Так значит это вы стояли за теми перипетиями с наездом джипа?
- Ой, только не притворяйся, что понял это сию минуту! – погрозил ему пальцем Господь. – Со мной-то уж хитрить не надо. Ты это понял еще тогда, когда в первый раз просматривал запись с Т-сканера вместе с Левушкой. Просто тогда твоя догадка имела расплывчатые контуры, но твоего ума хватило еще тогда понять, что за этим делом стоят силы куда более мощные, чем это можно было себе представить.
- Но зачем им все это понадобилось?! Неужели же из-за глупого пророчества?! – воскликнул Захария, чувствуя, что сейчас получит исчерпывающий ответ на так долго мучавшие его вопросы.
- Так ли уж глупого? – подмигнул ему Бог. – Пока, во всяком случае, все складывается так, как ими и было предсказано.
- Но…
Но Господь не дал ему договорить:
- Тут, прежде всего, сыграл фактор банальной ревности серафимов. Ведь как было раньше? Передать прошение Всевышнему – к ним, выслушать волю Всевышнего – к ним, отправить ангела-хранителя на Землю – к ним, доставить нужные образцы и материалы с Земли – опять к ним, получить информацию о действиях ангела-хранителя – снова к ним. Они с самого начала осознавали свою крайнюю необходимость. Так не долго и забронзоветь. А тут еще и ореол таинственности вокруг их деятельности. Отсюда и берет истоки их снобизм и завышенная самооценка. Каюсь, сам виноват, что вовремя не углядел за этим процессом. Но со временем оказалось, что и остальные райанцы не пальцем деланы. Изучив теорию ротонных тоннелей, вы изобрели механизмы их создания и управления, а потом пошли дальше и на использовании их сверхмалых колебательных процессов научились изготавливать сканирующую аппаратуру, следовательно и в просьбах проследить за тем или иным процессом, отпала необходимость. Мощная вычислительная техника помогает вам моделировать примерные сроки жизни и формирующийся характер реципиентов, а значит и надобность в их предсказаниях постепенно сходит на нет. Что за ними остается? Консультационная тематика? Но это уже для них несолидно. Человечество в своем развитии зашло в глобальный тупик, а вместе с ним и Рай оказался на пороге стагнирующих процессов. И тут ты вылезаешь со своими прожектами по спасению всего и вся. Вот они и почувствовали, что в их существовании вообще может отпасть всяческая необходимость.
- Да, но прожекты, как вы сказали, у меня в голове появились уже после возвращения. Значит, дар предвидения у них все же имеет место быть?
- А разве я это отрицал? – сделав удивленное лицо, произнес Господь. – Для тех, кто тысячелетиями привык шастать по дорогам времени и пространства, это не такое уж и большое чудо. Другое дело, как далеко заходит это предвидение. Представь себе человека, стоящего у развилки дорог. Он смотрит направо – видит дорогу, ведущую направо. Смотрит налево – видит дорогу, ведущую налево. Но как далеко он видит процессы, происходящие на этих дорогах, с учетом его роста? Метров на сто или двести. Не больше. Но дорога-то гораздо длиннее и эти метрами не ограничивается. А дальше – полная неизвестность. Вот их роста как раз и хватило, чтобы окинуть взором временную дорогу на несколько дней вперед.
- Аналогию я уловил, - задумчиво почесав подбородок, произнес ангел. – А вот, что касается прожектов, то, увы, подкачал. Прожекты остались в голове, я так и не успел выстроить из них стройную концепцию.
- Пустяки, - улыбнулся Господь, - ничего не осталось лежать втуне. Все это время, начиная с момента твоего прибытия, я был рядом с тобой. Был твоими глазами и ушами. Все запоминал. И скажу даже большее, многое из тех предложений, в выработке которых ты принимал участие, мне понравились, и мы пожалуй применим их на практике. Спасибо. Ты очень мне помог. Да что мне? Ты в сущности помог обоим мирам.
- Но как же вы все это проделали, а я даже и не заметил? Ведь вы только что говорили о свободе воли, - произнес Захария, упрямо не желая глотать сладкую конфету похвалы.
- Кажется, я переборщил в оценке твоих умственных способностей, - поморщился Создатель.
- Ты Устав ангельской службы хорошо ли знаешь? – пытливо глядя в глаза стеклами своих очков, спросил Господь.
- Ну да. В принципе, - неуверенно ответил ангел.
- А тот раздел Устава, что посвящен статуту наград? – вкрадчиво продолжил Бог.
- Эээ…
- Не эээ, а что там сказано про Большую Ангельскую Звезду?! Какими преференциями обладает ее кавалер, кроме бесплатного проезда в общественном транспорте?
- Ну-у, еще правом напрямую обращаться к Всевышнему по любому поводу без предварительной записи и участия посредников.
- Умнеешь, прямо на глазах! – хлопнул себя Бог по коленке и засмеялся.
- Не понял, - выдавил из себя Захария, при этом его лицо было настолько глупым, что Бог аж сплюнул с досады.
- Да, тьфу на тебя! Лучше бы ты был умным роботом, чем глупым человеком!
- Вы не поняли. Я хотел сказать, что, во-первых, еще не успел обратиться к вам, а во-вторых, наградили меня в пятницу, в то время, как по-вашим словам вы стали пастись в моей чуть ли не с самого прибытия.
- Во-первых, перестань мне «выкать», а то у меня возникает ощущение, что я тут не один с тобой. Во-вторых, напряги свои ячейки памяти, и вспомни какие перипетии, по словам твоего шефа, произошли с его ходатайством о твоем награждении. Ходатайство в обход службы доставки почты, которой управляют серафимы, сразу оказалось у меня. Я честно говоря, удивлен тому, что для Гавриила это стало новостью, ведь он также как и ты является кавалером этой награды. Тут видимо, либо старику напроч отбило память, либо он опять взялся хитрить и изворачиваться. С этим я еще разберусь. А теперь вспомни, когда ты сел за стол в своем кабинете и решил написать докладную на мое имя, какую фразу ты произнес, перед тем, как приступить к работе? – Господь замолчал, давая Захарии припомнить в подробностях первый вечер после своего возвращения.
- Вроде как «Господи Всемогущий и Всемилостивый Создатель наш», ну должен же я был написать какую-нибудь «шапку» к докладной?!
- Вот! – поднял Господь указательный палец. – Эта ключевая фраза, как раз и есть тот самый пароль, который соединяет меня напрямую с просящим. И одновренно она дает мне доступ к его мыслительным процессам, для получения и обмена информацией. Запомни это на будущее.
А что касается твоих оскорбительных, с моей точки зрения, инсинуациях о том, что я якобы без спросу копошился в твоих мозгах, что противоречит свободе воли, которую я сам и декларировал, то скажу тебе одно: сам-то ты чем занимался на протяжением почти трех тысяч лет? Я в отличие от тебя, поступками реципиента не руководил, а просто воспользовался тобой как ретранслятором.
- Ладно, Гоосподь, не обижайся ты на меня. Что взять с глупого ангела, который три с лишним тысячи лет провел в боях и походах?! А?!
- Не обижайся, не обижайся, - проворчал Господь, но в его нотках Захария почувствовал что тот уже и ьез того почти не сердится. – Вот, все вы так! Сначала наговорите, сами не знаете чего, а потм бежите: «Прости нас, Господи!» Ладно. В следующий раз за такое, не посмотрю на твои раскачанные мышцы, врежу по фэйсу. Что-то мне в последнее время понравилось это делать…
- Договорились! – заулыбался Захария. – Ты прав, Господь. Глуп я, и потому вот уже который день маюсь в догадках, ну ладно, решили меня серафимы немного подставить, чтобы лишить награды, а значит иметь право напрямую обращаться к тебе, но зачем они все это так усложнили?
- Тут в двух словах не объяснишь, - сразу как-то поскучнел лицом Создатель. – Ну да, ладно. Попробую, как смогу. Только учти, что я по профессии не темпоролог, а биолог, поэтому объясню, как сам все это понимаю. Время, вернее его событийная составляющая, подобна фракталу. Наглядным примером, которого может служить простая ветка дерева. Имея единую отправную точку какого либо события, оно, это событие, постоянно разветвляется по головокружительной экспоненте. С каждым мгновением порождая отдельную и независимую реальность, которая имеет единое отправное прошлое, реперную точку, но постоянно разветвляясь, все больше и больше отличается от первоначального события. К тому же само время достаточно аморфно и неустойчиво. С его течением отдельные событийные эпизоды деформируются, оплывают и растворяются в канве общей направленности. Серафимы, ввязываясь в это дело, что-то слышали об этом краем уха, но точно понять процессы времени так и не смогли. Не хватило ни ума. Ни терпения. Они решили несколько изменить общий ход времени, чтобы предотвратить, предсказанное ими же самими событие. Знаешь, в середине ХХ века на Земле с расцветом фантастической литературы было очень модно писать о путешествиях в прошлое, о встречах со своими далекими пращурами или даже с самим собой для изменения нежелательного хода истории. Одно время даже была очень популярна дискуссия в околонаучных кругах на тему: что будет, если путешественник в прошлое нечаянно убьет своего дедушку? Довольно занимательное чтиво, скажу я тебе. Ничего не будет. Причем, по двум причинам. Во первых, как я уже сказал, время фрактально. А значит одновременно существуют миллиарды миллиардов дедушек, которых срочно требуется кокнуть обиженным наследникам, обойденным в завещании. Убийство одного дедушки в одном из фракталов ничего не даст. Время этого даже не ощутит. Во-вторых, если представить себе время в качестве реки, то сколько бы ты не мутил воду в его устье, вода на всем протяжении своего течения не замутится. Мутить надо ближе к истоку. Однако, камень способный взбаламутить реку на всем ее протяжения должен быть величиной сопоставимой с величиной русла реки в ее истоке. Иными словами, нужно убить миллиарды дедушек, причем как можно ближе к «кроне» событий, а не рубить ветки. Опять скажу, что серафимы о чем-то подобном подозревали, поэтому на всякий пожарный случай решили подстраховаться, продублировав это печальное событие еще девять раз. Но что такое девять раз по сравнению с миллиардами? Пшик. Я сел за руль того проклятого джипа всего один раз и то, лишь для того, чтобы документально зафиксировать это событие и иметь законный повод к твоему заслуженному награждению. А потом бросил все силы для того, чтобы удержать этот единственный момент от растворения, пока ты не спеша брел по коридорам, трепался с шефом и его секретаршей.
- Зачем?! – не удержался от восклицания Захария, хотя уже и сам догадывался.
- Затем, чтобы ты смог еще раз увидеться с дочерью. Она хорошая девчушка, и я верю, что из нее вырастет настоящий человек. Но опаздай ты еще хотя бы на полчаса, и даже моих возможностей не хватило бы для удержания в поле зрения именно этого маленького ручейка времени, ибо даже Юпитер уступает дорогу Хроносу. Эту временную точку уже не найдешь ни с какой бы то ни было могучей вычислительной техникой. Этот момент или уже растворился или просто затерялся. Осталась лишь запись на флешке.
- Скажи, Господь, - страстно воскликнул ангел, не заметив, как ухватил того за рукав, - мне ведь не почудилось, когда я увидел, что она говорит со мной и смотрит в мою сторону?! Неужели она, правда, видела меня?! И если «да», то как такое возможно через такое расстояние и время?! Ответь, пожалуйста! Мне очень важно это знать!
- Да что ты в меня вцепился, словно клещ?! – отстраняя руку ангела от своего рукава, слегка смутился тот. Тут дело не менее сложное, чем предыдущее, почесал он свою переносицу.
- Прости меня, но я все время вижу перед собой ее глаза, - разжимая пальцы и прикрыв свои глаза, произнес Захария с болью.
- Понимаю, - с сочувствием произнес Бог, - я и сам побывал однажды в этой шкуре, там на Голгофе, и мне было гораздо хуже чем тебе. Вокруг твоей дочери столпились просто зеваки, а вокруг моего ребенка была толпа ревущая: «Распни, его!»
- Я помню, нам тогда не дали пробиться ближе к месту казни. Лишь Иосиф Аримофейский…
- Да-да, - перебил его Бог, кивая.
С минуту сидели, молча, вспоминая и переживая каждый свою личную трагедию. Две трагедии, разнесенные по времени объединили двух несчастных отцов. Первым нарушил молчание Господь:
- Я, конечно, постарался сделать все, чтобы ты смог на нее посмотреть. Ты же видел, как я расталкивал их, чтобы освободить просвет. А все, что произошло между вами, даже для меня до сих пор остается загадкой. Я видел, как она смотрела в твою сторону, но утверждать, что она видела что-то, тем более, тебя, не берусь, - беспомощно развел он руками. – По всем научным канонам этого быть просто не могло. Вы с ней находились в совершенно разных временных точках. Исходя из постулата о фрактальности времени, два события, имеющие единую отправную точку, не могут быть параллельны, а ведь параллельность событий явлется единственным критерием видимости параллельными мирами друг друга, потому что события, принадлежащие даже двум соседним фракталам, тотчас разлетаются навсегда в разные стороны. Но параллельных миров не бывает. А значит, и видеть она тебя никак не могла.
- Почему не бывает? – спросил, будто сморозил глупость Захария.
- Потому что, во-первых, Вселенная не дура, - разом окрысился Господь на ангела, - чтобы тратить ресурсы на дублирование одинаковых процессов. А процессы в параллельных мирах должны быть непременно одинаковыми до тождества. Ведь если в одном мире по этой вот лавочке ползет гусеница, а в другом – муравей, то это уже будут не параллельные миры. А во-вторых, в школе надо было лучше учиться…
- Куда уж еще лучше?! – обиделся Захария, который будучи во всех своих ипостасях старался хорошо учиться.
- А так! Из курса школьной геометрии известно, что две прямые, принадлежащие двум пересекающимся плоскостям не могут быть параллельными. Как раз тебе прямая аналогия с событиями принадлежащими разным потокам времени, не являющимися параллельными.
- Почему не могут?
Господь поглядел на него соображая, кто из них двоих все же бо́льший идиот. Решив про себя, что с ним все в порядке, уже с сочувствием посмотрел на собеседника. А тот, как ни в чем не бывало, тупо ждал от него ответа. И дождался:
- Потому что есть такая теорема!
- И что из того? – беззаботно ответил ангел. – Из каждого правила есть свои исключения, просто надо знать, где их найти.
- Ты хочешь сказать, что знаешь исключение из этой теоремы? – выпучился на него Господь.
- Ну да, - невозмутимо подтвердил тот.
- Откуда ты можешь знать исключение из этой теоремы, если даже я его не знаю?! – не на шутку вспылил Всевышний.
- Оттуда же откуда и ты – из школьной программы, - ничуть не смутясь поведал ангел.
- Если ты сейчас же, сию минуту не подтвердишь мне свои слова, то помяни меня, я надеру тебе уши, чтобы даже ночью они светились как габаритные огни! – взвился Бог.
- Хорошо, - согласился Захария. – У тебя есть при себе клочок бумаги и карандаш?
- Мы уже миллион лет как отказались от производства бумаги. У нас оставляют мнемозаписи на кристаллах кварца, - скептично поморщился Господь.
Захария начал озирать окрестности в поисках чего-нибудь подходящего для демонстрации своих познаний в области геометрии. Долго искать не пришлось. Невдалеке от того места, где они сидели, находилась площадка присыпанная чем-то похожим на песок. Возможно, это он и был. Видимо парковые устроители собрались организовать что-то вроде детской песочницы, но по какой-то причине не завершили ее обустройство. Он глазами указал Богу направление на нее, а сам стал искать подходящий прутик, упавший с дерева. Поиски прутика тоже не затянулиь и он вскоре присоединился к Создателю. Подойдя к площадке, стал ногами разравнивать песок, ничуть не заботясь о том, что он может попать в туфли. Бог также приоединиля к нему и уже через минуту площадка была готова.
- Представим себе две пересекающиеся плоскости, - начал он и принялся, как мог схематически изображать их на песке, водя по нему веткой. Получилось нечто вроде полуоткрытой книги. – Назовем их соответственно α и β. Проведем произвольные прямые, принадлежащие каждой из плоскостей. Для удобства восприятия назовем их соответственно А, принадлежащую плоскости α и В, принадлежащую плоскости β. Это выглядит так: А ∈ α, В ∈ β. Наша задача заключается в том, чтобы найти условия при которых прямая А была бы параллельна В. Это выглядит так: А ll В. Для этого нам необходимо выбрать произвольно две точки на прямой А. Для удобства назовем их А1 и А2. И соответственно две произвольные точки на прямой В. Для удобства назовем их В1 и В2. В результате у нас получилось два отрезка А1А2 и В1В2 возможность параллелизации которых нам предстоит доказать при определенных условиях. Теперь соединим попарно точки А1 с В1 и А2 с В2. Таким образом, у нас получилось еще два отрезка А1В1 и А2В2. А если глядеть шире, то мы имеем четырехугольник А1А2В1В2. Четырехугольник , как мы видим, имеет неправильную форму. Для того, чтобы получить удовлетворяющий нас результат, необходимо применить правило параллелограмма, в котором все противоположные стороны параллельны друг другу и имеют одинаковую величину. В нашем случае этому удовлетворяют только два условия. Это когда отрезок А1В1 ll А2В2 и тот же самый отрезок А1В1=А2В2. Однако эти стороны неправильного четырехугольника не удовлетворяют данного требования вследствие произвольности выбранных точек на прямой В. Следовательно, прямые А и В, принадлежащие своим плоскостям должны быть так расположены друг относительно друга, чтобы удовлетворить требованиям предъявляемым к «правилу параллелограмма, и соответственно точки В1 и В2 на прямой В должны быть выбраны так, чтобы отрезок В1В2=А1А2, а четырехугольник А1В1В2А2 обрел черты свойственные параллелограмму. Соответственно, если отрезок принадлежащий одной прямой параллелен отрезку принадлежащему другой, то и прямые будут параллельны. Только при соблюдении вышеперечисленных двух условий, когда отрезок А1В1 ll А2В2 и тот же самый отрезок А1В1=А2В2, прямые А и В будут параллельны, а значит могут образовать третью плоскость γ, которой обе будут принадлежать и которая будет пересекать собой плоскости α и β.
Таким образом, заканчивая, скажу, что правило параллелограмма универсально и применимо во всех мирах и временах соответственно. Аплодисментов не надо. Dixi.
Бог походил вокруг схематичного изображения пересекающихся плоскостей, туда и сюда понаклонял голову, что-то прикидывая про себя, а потом, почесав затылок, нехотя признал:
- Да. Уел ты меня, уел. Ничего не скажешь. Так, пожалуй, придется со временем признать и существование параллельных Вселенных.
Затем развел руками, как бы еще раз признавая победу Захарии, и пошел, не оглядываясь назад по направлению к лавочке, на которой они только что сидели. Захария последовал за ним. Господь на ходу спросил:
- И откуда же у тебя такие познания?
- Я же говорю, что во всех школах неплохо учился. У ангелов прилежание в крови. Да и по последней специальности, артиллерист все-таки, а там одной арифметикой не обойтись.
- Да. Так вот, возвращаясь к твоей Инессе, - произнес Бог, опять усаживаясь на свое место, - как я и говорил, научного объяснения этому феномену у меня нет. Зато есть антинаучное.
- Какое?! – воскликнул Захария, жадно вытягивая шею в сторону говорящего.
- Любовь, - тихо и коротко ответил ему Господь.
- Что-что? – переспросил ангел, думая, что ослышался.
- Любовь, говорю, - повторил он тем же тоном. – Современная наука, пока еще отрицает, какую бы то ни было силу этого чувства. Однако, я верю, что не за горами тот момент, когда на нее обратят серьезное внимание и тогда начнут измерять ее вкривь и вкось, градуировать и присваивать степени. И меня, честно говоря, это пугает.
- Почему?!
- Потому что, когда для нее, ученые с большими степенями и невнятным произношением, установят шкалу и выведут постоянную, то она просто умрет. А пока, хоть это и антинаучно, но признаем шепотом, что она является единственной силой, способной пусть и не победить, но хотя бы противостоять беспощадному Хроносу. Во всяком случае, для тебя будет лучше, если ты будешь уверен в том, что она сумела разглядеть тебя сквозь время и пространство.
И все ж тебя я ищу по свету,
Опять тебя я ищу по свету,
Ищу тебя среди чужих
Пространств и веков, –
закончил он словами хорошо всем известной песни.
- Спасибо, - прошептал ангел и еще раз повторил уже громче, - спасибо за надежду. Но все же моя печаль, это только моя печаль, к обсуждению которой я надеюсь еще вернуться. А сейчас, пользуясь уникальным случаем, я хотел бы вернуться к основной проблеме, которую я так и не мог тебе ясно сформулировать.
- Говори, - подбодрил его Господь.
- Я хотел у тебя спросить: есть ли какая-то божественная формула, по которой людские души попадают в Рай? И если она есть, то нельзя ли как-нибудь ее подправить, чтобы, как можно больше людей попадало к нам в Рай? Это я говорю к тому, чтобы избежать крайнего сценария, предложенного мужем Станы. Да и вообще, интересно знать критерий, по которому они отбираются. Уж больно он не постоянен.
- Видишь ли, Захария, - тут Бог на несколько мгновений остановился, чтобы ясней сформулировать свой ответ, - я не открою тебе большого секрета в том, что признаюсь: НИКАКОЙ ФОРМУЛЫ БОГА НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Тут чисто физические законы из раздела, посвященного механике, который проходят школьники в седьмом классе. Еще раз повторюсь – я не физик, поэтому попытаюсь объяснить, так как сам себе это представляю. Сущность людей, или по-иному говоря, их души, состоят из кварков, встроенных в их организм и удерживаемых натяжением внутреннего электромагнитного поля, управляемого в свою очередь высшей нервной деятельностью человека. Из общеобразовательного курса физики, известного даже на Земле, мы знаем, что кварки являются фундаментальными частицами в, так называемой, Стандартной модели. Они обладают собственным электрическим зарядом, кратным e/3, и не наблюдаемы в свободном состоянии, но входящие в состав адронов (сильно взаимодействующих частиц, таких как протоны и нейтроны). Кварки представляются бесструктурными, точечными частицами, что давно проверено экспериментально вплоть до масштаба примерно 10-16 сантиметра, что примерно в 20 тысяч раз меньше размера протона. Даже на Земле ученые знают, о как минимум одиннадцати разных «сортах» кварков различающихся по «аромату» и «цвету». Светлые и с тонким запахом кварки обладают бо́льшим электрическим зарядом нежели темные и с тяжелым запахом, так называемые антикварки – античастицы с противоположными квантовыми числами. Каждому кварку соответствует свой антикварк. Кварки взаимодействуют друг другом, часто составляя цепочку из двух-трех, а то и большего их количества. Они участвуют в сильных, слабых, электромагнитных и гравитационных взаимодействиях. Сильные взаимодействия способны изменять его цвет , но не меняют аромат. Слабые, наоборот, не меняют цвет, но могут изменить аромат. Необычные свойства сильного взаимодействия приводят к тому, что одиночный кварк не может удалиться на какое-либо существенное расстояние от других кварков, а значит, кварки не могут наблюдаться в свободном виде. Поясню для наглядности. Когда человек спит, то его высшая нервная деятельность ослабевает, а значит и электрическое магнитное поле его тела тоже, но не исчезает полностью. Не имея возможности далеко отлучаться от тела, кварки как бы парят над ним. В это время человек во сне может ощущать некое парение и взгляд на самого себя со стороны. Поэтому сон иногда и называют «малой смертью». Когда же человек умирает по настоящему, то его высшая нервная деятельность исчезает, а вместе с ней и электромагнитное поле, удерживающее кварки в теле. Они получают свободу. Вот тут и начинается самое интересное. В общей своей составляющей, кварки имеют довольно внушительную массу – от нескольких десятых грамма, до трех, а то и пяти грамм. Это люди доказали, когда поставили эксперимент по взвешиванию в барокамере умирающих и уже мертвых. И сравнили полученные результаты. Еще раз напомню – кварки очень сильно взаимосвязаны друг с другом, даже если и не находятся в одной сцепке. Еще одно замечательное свойство кварков заключается в том, что они носят на себе отпечаток мыслей и поступков людей, совершенных ими в процессе жизни и никуда со временем не деваются. Этакая домовая книга человеческой судьбы, из которой не вырвешь страницу, и не исправишь, уже написанное, когда-то в ней. По глазам уже вижу, что догадался о дальнейшем. Да. Люди, ведущие, мягко скажем, неправедный образ жизни, имеют в своем составе антикварки наиболее темных цветов с наиболее резкими запахами, но имеющих меньший заряд и бо́льшую массу. А значит подняться им значительно труднее, чем светлым. К тому же все плохие, с точки зрения общепринятой космической морали, человеческие поступки образуют из темных и дурно пахнущих антикварков более сложные цепочки, состоящие из двух-трех, а то и более антикварков, нежели светлые. Опять поясню на примере для наглядности. Когда школьник уступает место в автобусе престарелой бабушке, то его поступок прост и не имеет под собой никакой подоплеки. Совершая этот поступок почти на автомате, он меньше всего думает о том, что про него напишут в «Пионерской правде». Или солдат, бросающийся на гранату, случайно выпавшую из рук неумехи, не имеет никаких «задних» или «передних» мыслей, как только спасти стоящих рядом сослуживцев, ценой своей жизни. Поступок прост и оценивается в один светлый кварк с сильным зарядом, но малой массой. А теперь рассмотрим другое дело. Племянник, убивший тетку из-за богатого наследства. Мотивов и подоплеки, хоть отбавляй. Тут тебе и само убийство, и корысть, и зависть, и желание возвыситься над другими, и, разумеется, страх разоблачения. Сколько я насчитал? Пять мотивов. И это только навскидку. Значит, пять темных и вонючих антикварков, да еще и в сцепке друг с другом! Представляешь, сколько подобного «висело» на каком-нибудь Гитлере со своими подручными?! Да такие цепочки утянут на дно любое количество светлых кварков. Дело сепарирования и оседания кварков – небыстрое. Длится примерно сорок дней. Поэтому и считается, что сорок дней душа находится возле тела. Когда процесс заканчивается, то легкие светлые кварки, сбросившие с себя груз темных антикварков, имея сильный заряд, устремляются к верхним слоям атмосферы, к куполу Земли, которую по меткому выражению профессора Вернадского называют ноосферой. Там они и составляют энергоинформационное поле. Мы же со своей трубой ротонного тоннеля, всего лишь придаем светлым кваркам, тоже находящимся в сцепке, необходимое ускорение. Вот в принципе и все. Нет никакой формулы, никакого моего участия и театральных постановок с Последним Судом и прочей церковной дребеденью. Доступно?
- Вполне, - ошарашенно ответил ему ангел, с трудом приходя в себя от того, что услышал. – А дальше?
- Что дальше?! – не понял его вопроса Господь.
- Я хотел спросить, а что дальше происходит с темными антикварками?
- Да, ничего, - пожал плечами Бог. – Под своей естественной тяжестью они оседают на Землю. Электрический заряд, и без того слабенький затухает, а значит перестает удерживать в сцепке свои кварки. Они распадаются. Затем идет распад уже самих кварков на ничего не значащие осколки и обрывки. В общем, мусор. Что происходит после неудачного химического опыта? Отрицательные его результаты записываются в журнал, дабы не повторять прежних ошибок, а остатки просто сливают в канализацию. Вот и все.
- Но как же так?! – почти прохрипел перехваченным голосом Захария. – Нас же с самого рождения учили, что мы призваны бороться за души людей с силами Ада. Что страшней его нет ничего на свете. И хоть никто из нас никогда этого Ада не видел и его представителями не встречался, все мы знали, что он есть и нам надо бороться с ним. А теперь, что же выходит? Ада нет? А с кем тогда бороться?!
- А что, собственно говоря, вам мешает и дальше бороться за души людей, хотя бы и при отсутствии Ада, как такового?! – всплеснул руками Господь. – Я вот, например, даже и не знаю, что страшней, выдуманный попами Ад, где все же есть какая-никакая жизнь, хоть и мучительная, или Эйнсоф – Великое Ничто, небытие, распад и забвение. Аж мороз по коже пробирает.
- А ведь и верно, - сказал ангел, немного приободряясь после недолгого раздумья. – И впрямь страшно делается, как представишь себе такое. Впрочем, понятие Ада, если на него смотреть, более расширенно, вполне укладывается в канву событий, описанных тобой. Это же какие муки страшные, осознавать грешнику свою полную дезинтеграцию?!
- Во-во! И я о том же, - поддержал его Всевышний.
- Господь, - обратился к Богу ангел после непродолжительной паузы, - позволь мне в связи с этим обратиться к тебе с еще одним вопросом?
- Слушаю, тебя, Захария, - ответил тот.
- Я сначала не хотел об этом спрашивать, считая вопрос не совсем этичным, но в сложившихся обстоятельствах
- Напомни-ка мне, ты за свои девяноста девять воплощений ни разу в тело дипломата не попадал, а то я что-то запамятовал? – перебил его Господь.
- Эээ… мне приходилось иногда вступать в переговоры на уровне представителей государств, - осторожно выразился полковник.
- Оно и видно. Ладно, не тяни кота за причинное место. Говори все как есть. Ведь именно для этого мы тут с тобой и сидим, - без обиняков заявил Создатель.
- Спасибо. Так вот о чем я хотел сказать. Вопрос с землянами, как я понимаю, ты взял на карандаш и я надеюсь, что он так или иначе будет решен, раз уж тебя заинтересовали представленные мною выкладки.
Бог согласно кивнул головой:
- Да. И в контексте этого, я думаю, что будет принято решение о корректировке в подготовке первой межзвездной экспедиции.
- Спасибо еще раз. Это было бы очень здорово – послать первую экспедицию не куда-нтбудь, а на Землю наших предков и братьев. Но мне теперь хотелось бы прояснить и нашу, я имею в виду райскую судьбу. Что будет дальше с жителями Рая? У землян теперь появилась надежда на то, чтобы подняться на ступень выше в своем развитии. А мы? Что же будет с нами? Ведь не за горами то время, когда мы начнем умирать. А наше перерождение вроде как не предусмотрено…
- Я понял тебя, Захария. И я рад, что этот вопрос ты мне не задал с самого начала нашей встречи. Это значит, что судьба человечества и райанства, вопросы добра и зла для тебя имеют более высокий приоритет, нежели твоя собственная. Поверь, я очень сильно оценил твой поступок, - тут он вздохнул глубоко и тяжко, будто готовясь к чему-то очень важному, и продолжил. – Мы с тобой взрослые люди. Да-да, люди. И разница между нами не в телесном различии, а оно у нас не слишком велико, и не в том, что меня родила мать, а тебя вырастили в пробирке. Разница лишь в том, что я являюсь представителем чуть более развитой цивилизации, чем ваша. Мы – ваши создатели испытываем к вам чувства не только гордости за созданное нами с нуля общество, но еще и глубоко родительские, патерналистические чувства. Поэтому давай поговорим честно и откровенно, как отец с уже взрослым и все понимающим любимым сыном.
Длинная преамбула предстоящего диалога насторожила Захарию и он уже почти не чувствуя холода, попытался заглянуть в глаза Верховному Божеству, провозгласившему о своем отцовстве, но в темных зеркальных очках не увидел ничего кроме слегка искаженного собственного лица. А Бог, вздохнув опять, продолжил:
- Начну издалека, переходя от общего к частному. На днях Высшим Советом, а именно он является в нашей цивилизации высшим распорядительным органом, - пояснил он сразу Захарии, - было приняты два очень важных решения. Первое касается Земли и землян. В виду малого количества представителей планеты Земля, способных преодолеть межцивилизационную «пороговость», гарантирующую дальнейшее развитие всего земного общества, Высший Совет Сиренианского Содружества Планет признал промежуточные итоги эксперимента неудовлетворяшими первоначальным требованиям и рекомендовал Филиалу Института Макротел Вселенной по Изучению Проблематики Пороговых Цивилизаций, продолжить работы в этом направлении до получения приемлемых результатов…
Тут Бог спохватился и немного смущенно проговорил, видя легкое недоумение в глазах внимательно слушающего собеседника:
- Совсем вылетело из головы. Я же не сказал тебе с самого начала, что мы находимся на планете Сирения, а не на каком-нибудь мифическом Седьмом Небе. Мы на планете, являющейся по сути столицей нашего Планетарного Содружества, в которое входит большое количество планет, преодолевших в свое время пресловутый цивилизационный порог. По счастливому для меня обстоятельству Сирения еще и моя малая Родина, где я живу, работаю и с недавнего времени занимаю должность директора Филиала Института Макровселенной, как говорится, прошу любить и жаловать. Это я тебе к тому, чтобы ты не падал ниц передо мной как перед божеством, а уважал меня хотя бы в силу моего должностного положения и одного из твоих создателей. То есть, видел во мне, прежде всего, отца и учителя. Так, на чем я остановился?!
- На решении Высшего Совета, - заботливо подсказал Захария.
- Ах, ну да. В этом плане, благодаря тебе, я думаю, дела в скором времени сдвинутся с мертвой точки. Второе решение Совета уже касается непосредственно Рая, или как у нас принято называть «Платформы № 17». Высший Совет решил признать создание «гибридной» цивилизации перспективным направлением в качестве промежуточной модели существования цивилизаций с различной базовой структурой. Было решено распространить этот опыт применительно к другим пороговым цивилизациям. Дальнейшее продолжение работ в плане усрвершенствования механизма создания и развития подобных цивилизаций было опять же возложено на наши скромные и привыкшие к тяжести плечи. Так что, в этом контексте, за рай беспокоиться не следует. Он без присмотра не останется Разве что лично я, в силу появления дополнительных нагрузок, буду пореже вмешиваться в ваши дела, ну да и вы уже не дети, чтобы вам ежечасно меняли подгузники. Впрочем, формулу прямого обращения ко мне ты все же не забывай. Теперь перейдем непосредственно к райанцам, твоим соплеменникам. Тут дела обстоят несколько сложнее. Начну с малоприятного. «Природные» райанцы, то есть искусственно созданные ангелы, к которым относишься и ты, хоть и имеют приличные по земным меркам сроки существования, но все же имеют свои, как это не печально границы. И границы эти находятся где-то в районе от 22-х до 25-ти тысяч лет. Даже крепкий кремний за это время стирается и изнашивается. И с этим ничего не поделаешь. Для вас, «природных», обстоятельства осложняются еще и тем, что кварковая структура в вас при создании не была заложена. Вместо души, находящей свое отражение в кварках и антикварках, у вас машинная программа. Это одновременно плохо и хорошо. Плохо, потому что, к моменту физического прекращения функционала вашего организма, при отсутствии такого накопителя жизненного опыта, как кварк, вашей сущности некуда перемещаться. И в этом смысле, вам угрожает настоящая смерть, подобно тем, о которых мы только что говорили. Но не все настолько печально, как может показаться с первого взгляда. Мы, конечно, могли бы вам помочь, но ваша цивилизация уже достаточно развита, чтобы самой справиться с этой проблемой. Создание искусственной телесной оболочки, ничем не отличающейся от созданной естественным путем, для вас уже давно не секрет. Опыты с созданием функционирующего головного мозга идут вполне успешно, о чем ты узнал позавчера, к немалому своему удивлению. Не за горами то время, когда вы научитесь пересаживать сознание одних организмов с изношенными телами и мозгами в другие, более новые оболочки. Лет сто или двести и это уже перестанет быть животрепещущей проблемой. По крайней мере для вас – «природных». Единственный минус, который я вижу во всем этом, заключается в том, что вы «природные» не сможете подняться на следующую ступень цивилизации, вследствие отсутствия кварковой составляющей. Но я не склонен считать это большой бедой для вас. Думаю, что в Раю, всегда и при любых обстоятельствах, найдется работенка и для вас. Вы станете подобием якоря, удерживающего своей ортодоксальностью свою цивилизацию на плаву истории. Здоровый консерватизм, олицетворением которого вы быдете являться еще никому никогда не мешал. Впрочем, не исключено, что вы за оставшиеся двадцать тысяч лет придумаете что-нибудь особенное, что нам сейчас даже и в голову не приходит. Должен признаться, что в отличие от нас, вы движитесь по пути прогресса семимильными шагами. Мы в этом плане являемся большими тугодумами, чем вы. Вот что значит симбиоз цивилизаций! Что же касается «местных» или как вы еще их называете «коренных» райанцев, рожденных от браков с «природными» и «обращенных», то тут все гораздо проще. И у тех и у других кварки имеются, и им беспокоиться не о чем. Мы сейчас усиленно работаем над созданием тоннеля, подобного тому, что соединяет Землю и Рай, для перемещения уже райанцев на следующую ступень развития. Правда, принцип там будет несколько отличаться от прежнего. Если основной задачей Большого Ротонного Луча было придание ускорения и «одевание» кварков в оболочку из кремния, то задачей мюон-мезонного тоннеля помимо тех же самых функций по ускорению и «одеванию» в оболочку на основе радиоактивного нуклида кремния 32Si, из которого, кстати, состою и я, является еще и функция отбора по качеству, над формулой которого мы с коллегами и работаем.
- Как это?! – удивился и обиделся Захария. – Опять отбора? По какому качеству?! Разве мы уже не прошли отбор? Или критерий для следующей ступени настолько велик, что не все райанцы подходят для этого?
- Не кипятись, Захария, - начал успокаивать его Гсподь. – Не все так однозначно. Я прекрасно понимаю, что райанцы своим существованием, пройдя кварковый фильтр, вполне себе доказали свою моральную чистоплотность. Но для следующей ступени развития этого может не хватить. Нужны дополнительные качества, усиливающие их позиции. Попробую пояснить на пальцах. Ваша цивилизация очень хорошая. Но она в настоящий момент находится в зоне риска. С одной стороны ей угрожает сваливание на предыдущую ступень, а с другой ей угрожает уничтожение от любого космического катаклизма. Вас, райанцев, слишком мало еще, да к тому же вы сосредоточены на одной планете. Это оень рискованно и непродуктивно. Любой шальной метеорит размером чуть больше Эвереста, и все! Гибель планеты и в целом всей цивилизации. В вашем случае даже двух цивилизаций. Нужна разумная экспансия, освоение новых планет, рассосредоточение, дабы снизить риски случайного уничтожения. Ваших моральных качеств для этого явно недостаточно. Нужны дополнительные качества, способствующие выживанию, но не за счет и не в ущерб морали и нравственности.
- И какие, по-твоему, должны быть эти качества?
- Кварковый фильтр действовал от противного, отсеивая все негативные качества человека. А теперь нужен фильтр, выявляющий и развивающий созидательные качества. Такие например, как трудолюбие, жажда познания, жажда и стремление к прекрасному, способность к творчеству, стремление к миссианству, здоровый оптимизм, увеличение трудоспособности, находчивость, в конце концов…
- И что же, вы уже обладаете всеми этими качествами? – хитренько поинтересовался ангел.
- Нет, конечно, - не стал скрывать Бог. – Но ты сам прекрасно понимаешь, что плох тот учитель, который не воспитал ученика, способного превзойти его самого.
И улыбнулся.
- И как выглядит эта формула? – уже серьезно спросил он у Всевышнего.
- Ну, если не вдаваться в детали, то что-то похожее на дробь, где в числителе будут качества, которые я уже перечислил, плюс еще какие-нибудь, которые я упустил, а в знаменатели пусть будут их антиподы. При делении дроби, если получаемое число будет равно единице или больше, значит, критерий соблюден. Но тут все же сохраняется опасность растерять то положительное в морали, что уже есть. Есть опасность постепенного появления хитрых, неутомимых, стремящихся овладеть новыми знаниями вопреки всему веселых покорителей космоса, с засученными рукавами немцев 41-го.
- Антиподы, это как!? – не сразу понял Захария, не обращая пока внимания на заявленные опасности.
- Элементарно. Антиподом трудолюбия является леность, жажде познаний апатичность, миссианству анахоретство, оптимизму, соответственно пессимизм, трудоспособности утомляемость, находчивости тугоумие. И так далее. Вот только не говори мне, что среди райанцев нет пессимистов, анахоретов и тяжкодумов, - предотвратил Господь, уже собравшегося ему что-то возразить Захарию.
- Есть, конечно, - вздохнул тот. – Только вот по какой шкале это все будет учитываться, как измерить и зафиксировать то же самое трудолюбие, в трудоднях, посвященных на общее благо?! Или лень. Как ее измерить и в каких единицах?
- В том-то и вся проблема, но мы над ней думаем. Думайте и вы.
- Формула слишком громоздка и предъявляемые требования слишком велики. Таким макаром на следующую ступень никто не заберется.
- Но ты согласен, что требования все же должны быть?
- Безусловно. Но формулу надо радикально упростить.
- Как?!
- Брать все перечисленные в числителе качества, но не все вместе, а по одному. И примерять их к каждому из абитуриентов. И если тот хотя бы по одному параметру подходит, то следующим этапом можно задуматься о знаменателе. Чтобы не возникло той опасности, о которой ты сейчас говорил, я предлагаю в качестве универсального знаменателя поставить «милосердие». Тем более, что оно уже присутствует в кварках «обращенных» и «местных», поэтому лишний раз голову ломать не надо над единицами измерения. Все уже измеряно до нас. Получаем простую дробь. Только оценочный механизм деления совершенно другой приобретет вид. При делении числителя на знаменатель, если полученное число меньше единицы, значит, моральные качества в виде милосердия все же превалируют над жизненной активностью.
- А не будет ли отбор, слишком однобоким? – почесал в задумчивости затылок Господь. – Милосердные трудоголики, милосердные непоседы, милосердные весельчаки, милосердные ученые, милосердные выживальщики…
- В чем затык?! Разве это плохо? А насчет однобокости, то посмотри на Рай. «Природные» и «обращенные» в процессе общения переняли друг у друга все недостающие качества. Уверяю тебя, что так будет и на следующем витке цивилизации. Человек – самое адаптивное разумное существо. Мне ли этого не знать.
- Ты второй раз за час удивляешь меня, - задумчиво проговорил Бог. – Мы обязательно подумаем над твоими предложениями.
- Или мы не дети твои?! – зарумянился Захария
- Дети, дети, - усмехнулся тот, подмигивая «отпрыску».
- Скажи, Господь! – вдруг неожиданно обратился он к Богу. – А так ли уж нам необходимо перебираться на новую ступень, если мы еще, как следует, не обжились на этой?
Господь не стал отвечать сразу. Он потер рукой гладко выбритый до синевы подбородок, как бы собираясь с мыслями, затем подался корпусом вперед и сложил руки на коленях, сцепив пальцы. Посидел немного в такой позе, а потом начал негромко:
- Понимаешь, Захария, - тут он опять остановился, и, как казалось, через силу продолжил, - все имеет свое начало и свой конец. Так происходит и с любой цивилизацией. Неважно как она развивалась, но конец обязательно будет. Я не говорю, что он непременно должен быть фатален. Нет. Но отсечка на каждом этапе развития обязательно присутствует. Это как промежуточный финиш в бесконечно долгой гонке. Та цивилизация, к которой принадлежу я, тоже подходит к своему завершающему этапу.
- Но как же… - вскинулся Захария, и ужас отобразился на его лице.
- Не перебивай, - спокойным и ровным голосом прервал его Господь. – Да. К завершающему этапу. Но разве я сказал, что он последний? Каждая цивилизация занимает во Вселенной свою нишу и переходит с одной ступени на другую в порядке живой очереди. Существует несколько таких ступеней. Человечество – низшая ее ступень, характеризуется тем, что ничего не знает о Законах Вселенной. Райанство, гибридная искусственная цивилизация – слудующая ступень, характеризуется тем, что пытается жить по Законам Вселенной, все еще имея о них смутные представления. Сиренианство – ступень еще чуть более высокая, на которой мы уже знаем о Законах Вселенной и живем в соответствии с ними. Придет время, и я чувствую, что оно придет уже скоро, когда нас позовут, и мы присоединимся к тем, кто пишет эти законы. Мы покинем этот уже освоенный нами клочок Галактики и возможно станем самой Вселенной или же переберемся в другие пространства. И нам жалко бросать начатое дело. Мы должны подготовить свою смену и передать ей ключи от нашей прежней квартиры. И мы хотим быть уверены в том, что передаем все это в надежные руки. Вам и землянам и возможно еще кому-то, кого успеем взрастить перед отбытием, предстоит занять наше место. Я не говорю, что это будет сейчас или в совсем скором времени. И у нас и у вас еще есть время подготовиться к смене караула.
- Я понял тебя, Господь. И мы постараемся не подвести своих родителей. Клянусь от себя и от пославших меня, приложить к этому все силы! – торжественно провозгласил Захария, встав по стойке «смирно», затем приложил ладонь к сердцу и склонил голову.
- Нам ничего другого не остается, как только надеяться на это. Ладно, вопросы еще есть?
- Есть. А можно не по теме? – замялся ангел от смущения.
- Выкладывай, - сказал Господь, опять небрежно откинувшись на спинку лавочки. Видно было, что ему и самому нравится участие в этом диалоге.
- Скажи, а почему тебя никак не изображают: ни на иконах, ни на портретах? Раньше я думал, что у тебя вообще нет никакого образа, вернее постоянного образа, а теперь вижу, что он есть и вполне осязаем. Так в чем причина?
- А как прикажешь меня изображать? В каком виде? В виде грозовой тучки, мечущей молнии? Или пылающего кустика, цветы которого хорошо выводят бородавки? А может в том, который ты видишь сейчас? И на кого я буду похож в этом виде? На Слепого Пью из «Острова Сокровищ» или того хуже, на кота Базилио? – откровенно рассмеялся Господь.
- А если снять очки? – поспешил ляпнуть Захария.
- А ты этого точно хочешь? – уже как-то зловеще осведомился Всевышний.
- Н-не знаю, - с ноткой неуверенности ответил ангел.
- Ну, смотри, тогда, - и он вдруг неожиданно снял очки.
Ох, лучше бы он этого не делал. Глаза Бога были не то, чтобы неприятные, они были СТРАШНЫМИ. Захария сразу вспомнил, где он видел этот взгляд. Причем, совсем недавно. Это был взгляд Колобка. Тогда на него из из темного провала Тартара взглянула сама СМЕРТЬ. И сейчас бездонная темнота принесла с собой цепенящий ужас неотвратимой смерти. Захария не мог самостоятельно оторвать взгляд от этих глаз, которые ледяными пальцами вцепились ему в сердце и начали сжимать его. Бог не стал долго испытывать крепость духа Захарии, поэтому быстро водрузил очки на свое место. Весь процесс не занял более двух секунд, но Захарии показалось, что прошла целая вечность, прежде чем ужасное видение прекратилось.
- Так, значит, это ты был тогда? – сглатывая нежданно подступивший комок к горлу и постепенно приходя в себя, спросил Захария.
- Да, - сказал Господь, сразу поняв, о чем идет речь.
- Теперь понятно, почему мне так холодно сидеть рядом… Могильный холод…
- Умный ты мужик, Захария, но изрядный дурак, при этом! – засмеялся Всевышний, чем окончательно привел в сознание своего собеседника. – Холод вокруг меня, вовсе не из-за этого. Просто, так срабатывает синхронизация временных потоков.
- Эээ…
- Что такое, по-твоему, есть время? – спросил Господь.
- Ну-у, река, текущая из будущего в прошлое, через нас, находящихся в ней в настоящем, - неуверенно протянул ангел.
- Образно. И где-то даже верно. Но все-таки ответить затруднительно, да?
- Да, - не стал спорить Захария.
- Если затрудняешься выразить какую-то величину, то попробуй это сделать через другие величины. Дано: время, скорость и расстояние. Выражай! – потребовал Бог тоном, не терпящим возражений.
- Ну-у, - опяь начал тянуть волынку ангел, - Расстояние разделить на скорость…
- Ничего делить не надо. Просто вырази, - уже чуть терпеливее проговорил он, как мать сыну – тихому троечнику.
- У меня в голове сплошной вакуум, - плаксивым тоном заявил Захария.
- Ладно, - вздохнул Бог. – Время, в широком понимании, есть скорость радиального распространения материи. Почему радиалного? Потому что сразу по всем осям координат относительно горизонта событий. Уяснил?
Захария быстро-быстро закивал. А Бог продолжил:
- А что влияет на скорость?! Ну, хотя бы на скорость химических процессов?
- Катализатор? – робко предположил ангел.
- Да. А что может являться таким катализатором? – задал наводящий вопрос Господь.
- Ума не приложу, - нисколько не задумываясь, браво отрапортовал бестолковый Сын Божий.
- Тем-пе-ра-ту-ра! – по слогам, как первокласснику стал втемяшивать он и повторил. – Температура среды воздействия! С увеличением температуры, увеличивается скорость протекания реакции. В нашем случае, с уваличением температуры временные процессы убыстряются, и наоборот.
- Это что же… Выходит время в костре протекает быстрее чем в холодильнике, что ли?! – недоуменно пробормотал первоклассник-второгодник.
- В голове у тебя холодильник! – отмахнулся от него Бог. – Костер и холодильник влияют на скорость движения атомов, состоящих их протонов и нейтронов, то есть на величину самой материи, а не на ее положение. Время же, это не протоны с нейтронами, а кванты – связи между ними. Эти закрученные спиралевидно связи пронизывают собой всю материю и всю Вселенную, состоящую из нее, так как абсолютного вакуума не существует, за исключением твоей головы, - назидательно продекламировал Бог и для вящей убедительности постучал костяшками пальцев по лбу Захарии.
- Да уж, - не нашелся, что ответить на это Захария.
- А так как время, представляет из себя. Помимо прочего, сложно сконструированную и закрученную спираль, то при нагреве или охлаждении ее, она, то раскручивается, то закручивается, тем самым убыстряя или замедляя свое течение. Когда вы научитесь изменять температуру внутри атомных и межатомных связей, не трогая при этом сами атомы, вы овладеете временем. Или оно вами, но тут уж, как повезет. Мы с тобой находимся в разных потоках времени. Для меня – год, а для тебя – тысячалетие. Чтобы мне не выпасть из твоего времени, мне приходится тормозить свое, охлаждая квантовые связи. Ты же не можешь увеличить скорость своего, чтобы двигаться мне навстречу. Вот мне и приходится трудиться за нас двоих, поэтому тебе и зябко, тепличный ты мой.
- Ага! - поняв про себя что-то, произнес Захария. – Значит, аномальное изменение температуры окружающей среды это один из признаков твоего незримого присутствия?! Верно?!
- В принципе, да, - почесав нос, согласился Господь, посмотрев на своего собеседника более уважительно, чем минутой раньше. Затем неожиданно спросил. – Я все жду, когда ты обратишься ко мне с просьбой?
- Какой? – не понял ангел.
- А лично у тебя разве нет никакой просьбы ко мне?! – удивился Бог.
- Просьбы? – переспросил он Бога, а потом вдруг вспомнил и закивал головой. – Прости, Господь, со всеми этими вселенскими вопросами я и забыл, что хотел попросить у тебя разрешения на еще одну командировку. Внелимитную.
- Знаю-знаю, - проворчал Господь. - Это конечно не проблема. Но ты выбрал подходящего реципиента?
- Нет, - развел руки в стороны ангел. – Я хотел попросить тебя помочь мне в выборе.
- Я, честно сказать, до сегодняшнего утра еще был против этой затеи, - прямо и без выкрутасов ответил тот. - Но сейчас на эту проблему смотрю с другой стороны. В связи с этим кляузным делом, которое возникло вокруг твоего возвращения, возникла острая необходимость устроить кое-кому показательные посеканции по мягким местам. И тебе, в общем, не стоит находиться в эпицентре предстоящих разборок. Ты должен быть кристально чист и с надежным алиби в кармане. А есть ли алиби более надежное. Чем срочная командировка? Тем более у меня на тебя есть особые виды, по возвращении.
- Неужели предсказание серафимов…
- А хоть бы и так! – усмехнулся Господь краешком губ.
- Но мне этого совершенно не надо! – чуть не взмолился Захария.
- Поверь, дело отнюдь не в тебе, а в принципе. Неладно что-то в Датском королевстве. Нужно исправлять, пока проблема не укоренилась. Может возникнуть бунт, а ты сам знаешь, что это такое. В принципе, серафимов понять можно. И я их понимаю, поэтому найду им более достойное применение, если и не здесь, то в каком-нибудь ином мире, заботу о которых теперь возложили на наш филиал. Но показательную порку я устроить обязан, во избежание рецидива, ну и чтобы лишний раз напомнить о себе некоторым, позабывшим страх Господний.
- Гавриила ты тоже накажешь? – спросил Захария, невольно жалея старика, вспомнив его с баяном в руках на последней вечеринке.
- Старый пройдоха сам себя наказал, пытаясь усидеть сразу на двух стульях, да вот только седалища не хватило. Если на объединенном заседании секторальных коллегий будет принято решение об объединении некоторых секторов, то естественно поднимется вопрос в Объединенной Штаб-квартире ангельского воинства о новом командовании нового сектора. И если на этом заседании кто-то предложит в качестве командующего ангельским войском вновь образованного сектора кандидатуру не Гавриила, а кого-то иного, то я возражать не стану. А такой кандидат у меня уже есть. Для соискания места командующего ему всего лищь надо получить звание генерал-майора.
Захария густо покраснел.
- Высокое звание генерал-майора еще надо выслужить, - скромно заметил он, все прекрасно понимая.
- Присвоение генеральских чинов – моя прерогатива. Вот сделай еще одну ходку, а там будем разбираться. Значит, говоришь, реципиента не выбрал? – без всякого перехода орять спросил он.
- Нет.
- В качестве телохранителя от этой сумасшедшей бабищи, что числилась вашей с Кругловым женой, кого попало нельзя подбирать, - вслух начал рассуждать Господь. – Во взрослого человека внедрить тебя не представляется возможным. Это грозит ему, в лучшем случае, сильнейшим нервным потрясением. В сверстника твоей Инессы – не имеет практического смысла. Какой телохранитель может быть из карапуза, только что вылезшего из детской коляски? Остается только…
- Ну?! – вытянул в нетерпении шею Захария.
- Остается только нечеловек.
- К-как это?! – офанарел Захария. – Робот что ли?!
- Почему же сразу робот? – смутился Господь. – А чем тебе Колобок не подходит?
- В собаку?! Животное?! – в ужасе воскликнул ангел.
- Да что ж ты так оскорбился-то, голубчик? – удивился реакции ангела Всевышний. – Мне, значит, твоему Богу и Отцу не зазорно в собаку перекидываться, а Его Величеству Захарии Первому, видишь ли, достоинство не позволяет! Каков ты гусь, однако?! Хорошего же генерала я себе воспитал! Ничего не скажешь!
- Собаку, говоришь? Да? – уже поникшим голосом переспросил он, все еще надеясь, на то, что это шутка.
- Ну да! Собака, как известно, самый лучший охранник. Да и живут они не долго – лет 10-12. А тебе больше и не надо. Довести дочь до совершеннолетия, а там уж она как-нибудь сама о себе позаботится. Ты и оглянуться не успеешь, как быстро пролетит время.
- А Оксанка меня домой не пустит, - предъявил Захария свой последний аргумент.
- Куда денется, сука?! – зло ощерился Бог. – Как начнет опять свои молитвенные бдения, так я приду к ней в образе соответствующем и внушение сделаю! На всю жизнь запомнит!
- Ну, разве что так, - уже смирившись с участью стать «лучшим другом» человека пролепетал Захария.
- Вот и договорились! Все распоряжения на данный счет я сегодня пришлю в канцелярию, – со вздохом облегчения сказал Господь. – Если у тебя больше нет вопросов, то давай прощаться, а то мне уже тяжеловато синхронизировать наши времена.
- Да-да, я понимаю. Конечно, - встал с лавки Захария, намереваясь откланяться.
- Давай, передавай привет всем своим. Особенно Ирии и Левушке.
- С Ирией все понятно, а почему Левушке-то? – спросил ангел. – Ведь он в тебя не верит.
- Зато я верю в него! – хохотнул Господь. – Да и вот еще что, пока не забыл. Ты когда вернешься, по моему времени это будет чуть больше недели, сразу посылай мне зов. И я тебя заберу.
- Куда? – округлил глаза ангел.
- Сюда. К себе. Снимать с тебя приобретенные животные инстинкты. А то, знаю я вас кобелей, сразу на Ирию набросишься. А мне за тебя краснеть перед ней потом.
- Благослови, Господь! – склонил Захария голову перед Всевышним, прежде чем удалиться.
- Преклони колено, сын мой, - на полном серьезе велел тот.
Захария тут же преклонил правое колено и опустил голову.
- Колена свои преклоняй только пред Богом своим, ибо он есть отец твой и перед женой своей, ибо она есть мать чадам твоим, а главу не опускай ни перед кем! Да будет так! – и с этими словами Господь поцеловал его лоб.

Эпилог
1
Где-то через неделю.
В тамбуре, у шлюзовой камеры с надписью «№11» стояли трое: молодая и сампатичная девушка невысокого роста и светлыми волосами, забранными в «хвостик» на затылке, долговязый молодой мужчина с очками на носу, которые он поправлял ежеминутно и еще один довольно молодого вида атлетически сложенный мужчина с глазами стального цвета.
- Так что там насчет моей просьбы, Левушка? Ты не забыл? – обратился атлет к долговязому.
- Нет, конечно, все выяснил. Полгода назад, за твоей дочерью закрепили ангела-хранителя, вернее ангелицу. Младший лейтенант Алиме Абденнанова.
- Младший лейтенант?! – скептически сморщил лицо тот.
- Да. Ты не смотри, что она пока в невысоких чинах. Я узнавал, несмотря на молодость девчонка – молодец. Из «обращенных», профессиональная разведчица. Если уж она взялась, то можешь спать спокойно, она твою девочку не упустит. Будь у меня на Земле дочь, я непременно бы обратился именно к Алиме.
- Спасибо, Михалыч, - едва ли не впервые за время обратился атлет к Левушке по отчеству,- надесь, что твой оптимизм имеет прочную фундаментальную основу.
- Не сомневайся. И все же, Захар, может быть, ты передумаешь? Ну что тебе даст эта командировка? Ну, поживешь ты рядом с ней, лежа на половичке, ну, вырастет она, состарится, может даже и к нам попадет. Она уже будет совсем другой. Совсем не той, какой ты ее знаешь сейчас. И потом, как ты собираешься ее делить с Кругловым, который на нее, кстати, чисто биологически, имеет куда больше прав, чем ты?
- Несущественно, - отмахнулся тот, кого звали Захаром, - как-нибудь поделим. Сейчас – главное, быть рядом с ней, в наиболее сложные для нее времена. Ради меня она не жалела ни своего здоровья, ни жизни. Поверь, это дорогого стоит. Я желаю тебе найти такого же спутника. Впрочем, мне кажется, он у тебя уже есть, не так ли? – хитренько прищурился он, оглядывая Вершинина с ного до головы. Майор разом покраснел и принялся лепетать нечто невразумительное, типа, что все это не так, а если и так, не правильно понято, а он белый и пушиствй никому ничег такого не обещал, и вообще все это выдумки. Потом, спохватившись, что своими речами только отнимает время у той, для которой эти последние минуты на вес золота, резко заткнулся и отвернувшись отошел в сторонку.
Захария придвинулся к девушке вплотную, взяв ее узенькие ладошки в свои руки, где они полностью и скрылись.
- Дорогая Ирия, - обратился он к ней и тут же запнулся на мгновенье, но потом справился с собой и продолжил, повторив сызнова. – Дорогая Ирия! Я давно уже хотел тебе сказать, но все не решался. Да ты и сама уже наверное догадываешься, что я хотел сказать.
Ирия опустила голуву с чуть подрагивающими от волнения ресницами, но ничего не сказала, отдав инициативу горившему. Он понял это как ожидание его дальнейших слов, поэтому продолжил:
- Я хотел сказать, что за почти четыре тысячи лет не смог найти девушку, которая бы завладела моим сердцем так, как это сделала ты. Я хочу сказать тебе, что люблю тебя и прошу выйти за меня замуж…
- Ты считаешь, что сейчас самый подходящий момент для подобных признаний? – тихо спросила она, не поднимая головы.
- Другого момента в ближайшие 10-12 лет мне вряд ли удастся найти. Я хочу уйти в этот последний поход, зная, что на далеком-далеком берегу меня будет ждать та, для которой я хоть немного не безразличен.
- Когда отец узнал, что ты опять отбываешь в командировку, чтобы спасти свою дочь, он сначала задумался, а потом сказал, что ты правильно все сделал. А высокие чувства всегда проверяются разлукой…
- У тебя умный отец.
- Да. Он так же говорит про тебя. И я понимаю его, когда он возвращается с очередного задания, а мать все свободное время стоит у окна и ждет, ждет, ждет.
- Десять лет пролетят незаметно, как один вздох…
- Лишь бы он был не последним, - перебила она его. – А я, как и моя мать жду тебя уже много-много лет, стоя у окна.
- Помнишь, я подарил тебе зажигалку и сказал, что она со смыслом?
- Конечно. Она всегда при мне теперь.
- Ты и сама догадываешься о ее смысле, но я все же скажу. Он, Стойкий и Оловянный, прошедший сквозь сражения и потери, и она прекрасная и воздушная, прыгнувшая к нему в пламя камина, сгорают в пламени камина, превратившись в один кусочек оплавленного металла. Но это в сказке. А я хочу, чтобы у нас тобой было как в этой зажигалке. Мы – горящие в пламени взаимной любви горя душой, не сгорали телом. И чтобы так длилось вечно. Твои руки обвивают мою шею, я мои твой тонкий стан.
- Ух, ты, как красиво! – выдохнула она, подняв к нему свою голову.
- Тогда, скажи: согласна ли ты быть моей Прекрасной Балериной до конца моей жизни?
- Почему только твоей?! Нашей.
- Тогда, держи, - правильно поняв ее последние слова, сказал он, доставая из нагрудного кармана маленькую коробочку.
- Что это? Мне? – спросила она чуть кокетливо, но ушки у нее при этом порозовели.
- Открой.
Девушка открыла коробочку. Там на бархатном язычке подставки сияло, ереливаясь всеми цветами радуги колечко.
- Обручальное?! – дрожащими губами спросила она.
- Нет. Заручальное.
- Как это? – недоуменно поинтересовалась она.
- У мамы спросишь. Она наверняка знает.
- Скажи сейчас. Ну, пожалуйста!
- Его со сватами посылает жених той, которую хочет взять замуж. Если невеста не согласна выйти замуж, она возвращает его жениху.
- А если согласна?!
- То надевает его на безымянный палец правой руки. А когда выходит замуж, то меняет его, уже на обручальное.
Ирия не говоря ни слова надела кольцо на указанный Захарией палец.
- Спасибо, - прошептал он ей в самое ухо. – Я хотел, чтобы ты меня провожала в звании официальной невесты.
С этими словами, он притянул ее еще ближе к себе и обнял, намереваясь завершить начатое поцелуем. Она на целое мгновенье расслабилась в его сильных руках и ноги ее стали подкашиваться отнаступившего желания, но увидев в стороне маячившую долговязую фигуру, быстро опомнилась, зашептав:
- Что ты?! При посторонних! Он же все слышит! Мамочка моя, неудобно-то как!
- Он ничего не видит, - прошептал он ей опять в ухо. И уже отвернувшись, сказал громко и в сторону. – Посторонний, ты все слышишь?!
- Нет-нет, Захарушка, я ничего не слышу и уж тем более не вижу, целуйтесь себе на здоровье! – ответил посторонний и непричастный майор Вершинин.
Не дослушав толком слова постороннего, Захар впился губами в губы Ирии и не почувствовал на этот раз никакого сопротивления с ее стороны. Так они и стояли, боясь разомкнуть обьятия, пока технический персонал шлюзовой камеры, в лице двух работников в специальной униформе не появился в проеме двери, собираясь устроить скандал за задержку в отправке очередного командировочного на Землю. Но, видя столь душещипательную сцену, только откашлялись, давая знать о своем присутствии.
- Можно я буду приходить с бабой Лушей по воскресеньям, чтобы помогать ей, убираться у тебя в доме? – спросила она, шмыгая носом и утирая ресницы.
- В нашем доме, - поправил он ее.
- В нашем, - эхом отозвалась она.
Когда дверь в шлюзовую закрылась, за уходящим Захарией, она еще долго стояла возле нее, уперевшись лбом в холод ее металлического покрытия.

2

Бабка Лукерья с утра возилась в саду. Не так давно, она в публичной библиотеке, ходить в которую всегда очень любила, отыскала эпохальный труд Ивана Мичурина «Материалы для выработки правил воспитания гибридных сеянцев при выводке новых сортов плодовых растений» и запала. Бабка никогда не слыла корыстным человеком, однако не была лишена чувства тщеславия. И поэтому рьяно принялась за деятельность, руководствуясь советами великого селекционера. Вынеся для себя главное, изучая его практику, она решила скрестить имеющиеся в ее саду вишни с яблонями, чая увидеть свое фото в газетах с вишнями размером в кулак. Она с упоением стругала ветки яблонь и приложив к месту струга такие же свежеструганные ветки вишни, а затем замазывала свое художество садовым варом. Время летело незаметно. Онфим еще спозаранок умелся в свою бывшую избенку, которую полностью переоборудовал под химическую лабораторию. Приближался обед. Старуха, заканчивая свое дело, довольным взглядом окинула «историческое» место для будущих паломников от сельского хозяйства и журналистики, как вдруг откуда-то раздался оглушительный хлопок и из окон и дверей онфимовского домика повалик густой черный дым.
- Охти ж мне, Господи! – вскрикнула она перекрестясь и без промедления старческой рысцой метнулась на соседний участок (забор по обоюдному согласию был снесен несколько дней назад). Уже подбегая к дому увидела, как в дверной проем без двери, сорванной силой взрыва, на карачках, кашляя и размазывая по слезящимся от едкого дыма глазам сажу, выполз Онфим.
- Никак бонбу ядреную смастерил окаянец! – подскачила она к еле живому жениху (свадьбу решили сыграть по возвращении Захарии).
- Н-нет, мать! – заикаясь и кашляя, но теряя бодрости духа заявил экспериментатор у самого порога, опираясь на четыре кости. – Лексир! Лексир вечной жизни!
- Хосподи! И за что мне на старости лет такое наказанье привалило! – кряхтя и охая жаловалась бабка, пытаясь взять деда подмышки и вытащить «алхимика» хотя бы на свежий воздух.
- Не то, не то, мать балакаешь! – не переставая кашлять и тереть глаза, возразил он ей. – Чтоб ты понимала! Химия – в ей же вся жизть! Эх, тигилек слабоват оказалси. Не рассчитан вишь на температуру выше 1100°С, не держит стабильность. Да и ускоритель элементарных частиц дерьмовый. Ясное дело – в комиссионке брал. Оксид кремния понимаешь в реакции с простым углеродом да при облучении его изотопом того же 13С. Ты понимаешь, мать, что будет?
- Да где уж мне, старой! – все еще пытаясь поднять его, пыхтела «юная мичуринка».
- Суперкарборунд получится! Почти алмаз!
- И что с того? Что мне с энтих алмазов?!
- Эх, ты! – разочарованно произнес дед, кое-как принимая полувертикальное положение. – Энто же практическое бессмертие!
- Бессмертие?! Да с тобой, я чую, что и до следующего пенсиона не доживу! – отмахнулась она от несостоявшегося нобелевского лауреата. – Ладно! Хватайся за меня, да пошли до хаты. Э! Э! Да ты где охальник, хватаешь-то! Ахти ж хулюган кобелячий! Во я тебе дам! Да, тьфу на тебя, не цепляйся к словам, ирод!
Однако же, несмотря на громы и молнии иетаемые ей в его сторону, она, бережно обхватив за талию своего одноногого кавалера и подставив свое плечо, чтобы ему было легче опираться, потащила его домой. Наверное, оба они были счастливы в этот момент.

3

Гавриил стоял у окна своего кабинета и поливал из лейки свое любимое колючее детище. С самого утра в голове роились какие-то тревожные мысли. А тут, словно сзади торкнул кто. Он опустил невольно лейку и задумчиво уставился в окошко. «И зачем мне это все надо? К чему эта никому не нужная суета? Стаж для пенсии я уже давно себе выработал. Пенсия – не на много меньше зарплаты. Да и куда мне ее тратить? Детей у нас Липочкой, не предвидится. Жаль, конечно. Может прав захария, когда говорил, что я прилип к этой должности и креслу? А может, ну его к дитям собачьим, это место?! Махнуть на все рукой, да и рвануть в ангелы-хранители, как в молодости бывало! Впереди, как минимум, столько же лет сколько и прожил, если врачи не врут. Может еще не поздно обрести в себе, что-то новое?! Об этом надо подумать, как следует» - думал архангел, глядя в оконную даль, а из наклоненной лейки тоненькими нитями брызг лилась вода на пол. Лилась и лилась себе, но ангел не замечал этого.

4

Вот уже целых пять минут майор Вершинин с роскошным букетом цветов наперевес, топтался и терзал кнопку звонка милениной квартиры, которая находилась в одном из небоскребов недавних новостроек. Он знал, что она здесь по тому, как моргнуло стекло ее дверного глазка. В Раю не принято, уходя куда-то из дома, закрывать двери на ключ, но те, кто хотел по каким-то причинам побыть в одиночестве, иногда пользовались небольшими засовами. Она стояла, прислонившись к двери с обратной стороны. Стояла и слезы текли по ее щекам. А тот неистовствовал, пытаясь измором взять неприступную крепость квартиры и ее сердца:
- Милена, открой! Я знаю, что ты здесь! Миленочка, ну прости меня пожалуйста! Милена, если ты мне сейчас не откроешь, я поменяю свой дом на квартиру в вашем подъезде и буду каждый день калошматить в твою дверь! – перешел он уже на явные угрозы. И вдруг совсем неожиданно. – Милена, хочешь, я встану перед тобой на колени?! А?!
И чуть погодя, совсем уже упавшим голосом, почти простонал:
- Милена, я люблю тебя…
А Милена в это время плакала и улыбалась. И волосы на ее макушке слегка шевелились как бы между прочим, сами собой. Она была первый раз в жизни по-настоящему счастлива, решила для профилактики еще немного потерзать свое прямое начальство, потому что была стопроцентной женщиной, а значит – немножко чертовкой. Только Левушка пока об этом ничего не знал.
- Ничего, скоро узнаешь. Вот женишься и узнаешь, - проговорил Господь тоном сытого кота, наблюдая сцену в прямом эфире на экране своего монитора.

5

Господь сидел в кресле своего просторного и светлого кабинета. Сидел и бесцельно перекладывал с места на место канцелярские принадлежности. Он заметно волновался. К нему сегодня после обеда должна прийти Мария. В последнее время она довольно часто приходила к нему. Видимо сил ее справиться со всеми бедами Земли и ее обитателей перестало хватать. Его всегда немного злил и обижал деловой тон их встреч. «Неужели она ни разу не может прийти просто так, а не по делу?!» - с раздражением и жалостью к самому себе думал он в такие моменты. Но сегодня ему почему-то казалось, что эта встреча будет особенной. Может что-то потихоньку сдвинулось с мертвой точки в их непростых отношениях? Может, выгоревшая поляна ее чувств к нему начала медленно и робко покрываться молодой зеленью? Сегодня должно что-то решиться. Он эо чувствовал каждой клеточкой своего организма.

6

Хмурая девочка, возрастом около шести лет, стояла субботним утром во дворе, прислонившись к качелям спиной и угрюмо уткнувшись носом в землю. Дворовые дети, привыкшие с недавних пор к ее не совсем обычному виду, старались ее не задеват, занимаясь своими делами. Казалось ничто в этом мире не способно поколебать ее суровый вид. Видно было, что мыслями она пребывала где-то очень далеко и все, что происходило вокруг, ее абсолютно не касалось. Вдруг из кустов, что росли неподалеку, послышалось какое-то шевеленье и прерывистое сопение, характерное для маленьких собак и щенков. Девочка повернула голову в сторону откуда доносились эти звуки. Через мгновенье из кустов сначала показалась голова, а затем и туловище щенка настолько черной масти, что он скорее походил на живой кусок антрацита, нежели на собаку. Широко открыв пасть, словно улыбаясь старой подруге и подрагивая приподнятым хвостиком, он развалистой, но уверенной походкой бравого моремана, спустившегося с трапа корабля, двинулся, как ни в чем не бывало, к ребенку. Девочка, сперва не поверила своим глазам, поэтому и немного замешкалась на старте, но быстро пришла в себя и гиперзвуковой ракетой ринулась к нему навстречу. Встреча была бурной и радостной. Они визжали, обнимались и катались по траве минут пять. Девчушка захлебывалась от слез счастья, беспрестанно повторяя:
- Колобочек! Миленький! Нашелся! Как долго я тебя искала!
Тот тоже потявкивал и повизгивал, разделяя с ней радость встречи, и одновременно оправдываясь, за непредвиденную задержку. С момента их последней встречи, которая произошла за несколько минут до трагических событий, он заметно стал крупнее и уже не выглядел таким неуклюжим, как прежде. Когда первые эмоции от долгожданной встрече улеглись, Инесса взяла на руки своего «коллегу» по несчастью и заглянула ему в глаза. Ее взгляд был внимательным и изучающим. Щенок, в своюочередь безотрывно смотрел в глаза девочки, державшей его на своих руках. И казалось, тоже изучает ее. После игры в «гляделки», Девочка уверенным тоном заявила:
- А ведь я ошиблась. Никакой ты не Колобок. У тебя взгляд, как у моего папки. Да. Верно. Я знала, папка, что ты вернешься ко мне. Я верила, что так будет. И ты пришел. Ты всегда обещал возвращаться ко мне, и вот вернулся, - говорила она уверенным голосом, крепче прижимая горячее щенячье тело. – Но при других, я буду звать тебя Колобком. А то, что ты мой папка, не узнает никто. Это будет только наша с тобой тайна.
Она встала с травы, не выпуская его из рук, и пошла к дому решительным шагом. Колобок заворочился у нее на руках, и она неправильно истолковывая его телодвижения, спросила:
- Боишься, что она опять тебя выгонит (с некоторых пор, слово «мама» она всячески старалась лишний раз не произносить)? Помнишь, как сам говорил: «Если нас больше одного, значит прорвемся». Нас двое, а она одна. Прорвемся.
«Молодец дочка, вся в меня пошла! Это тебе не кругловские гены. Это захарьина порода. Ну, что ж, начнем новую жизнь. Теперь, Ксюха, держись! Только попробуй поднять руку на мою дочь, сразу руки искусаю. Р-р-р. Ну а если не достану, то уж за пятку, точно тяпну! Можешь не сомневаться» - подумал Колобок и лизнул Инессу прямо в нос, поудобнее устраиваясь у нее на руках.
21.04.2020
Новокуйбышевск.