Столпник и летучие мыши Ч.3 Гл.3

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Уж как светлы ратники* умчали на огненных крылах туда, куда Макар телят не гонял. Да уж как стали они рядком на поле луговинном, на лужайке изумрудной. И вот – впереди чудно озеро лежит, что камень лазуритовый. Над водою бусые* облачка парят* в небо белое, небо белое, что льняная скатерть святочная. За озером холмы, что перси* девичьи, – зелены круглы. Дерева-исполины кроны в небо прячут. Баты* – и руками не объять, и в сто шагов не обминуть.

Молодь дерзкая* стоит, во все стороны глядит. Как по праву руку лес, и по леву руку лес. А позади – острия грозные. То не ратных копий наконечники, то высоки горы посеребрённые. Не слыхать ни гомона птичьего, ни ветерка. Ни вейя* не хрустнет, ни былинка не шелохнется. А воздух паркий, что в баньке.

Вои* дивуются, слова не вымолвят, только «ох!» да «ах!». Помышляют ясны светики, куда им податься, как сыскать Тридевятое царство, Тридесятое государство.

– О-го-го-го-о-о! Кто тут есть выходи, да на нас погляди! Честны молодцы, красны девицы, отцы-матери, малы детушки со старцами, ждём-пождём вашей милости. А уж мы на вас порадуемся, стренем с почитанием, с поклонами – до земли перстами! Наш был важный* путь в Тридевятое царство, Тридесятое государство. Мы с добром пришли, привечайте нас со человеколюбием и со всею широтою души русской! Ко царю-государю вы ведите нас под белы рученьки! Слово есть для него дорогое – дороже злата-серебра! – зычно прокричал Семён, приложив ладони лодочкой ко рту и поворачиваясь во все стороны.

На его призыв никто не отозвался. Но абсолютная тишина была нарушена едва заметным шорохом в траве, казалось, по буйной растительности пробежал короткий ветерок. Фру покружилась на месте, осмотрелась и, не сказав ни слова, помчала по густой опушке леса, повизгивая. Она точно плыла по зелёным водам реки, то погружаясь в неё с головой, то выпрыгивая с возгласами и смехом. Мими ринулась за ней, и вскоре две ершистые головы заметались нырками в зелёной пучине.

Лили закричала им в вдогонку строго:

– Немедленно возвращайтесь на место! Вы слышите меня, взбалмошные девчонки?! Э-хе-хе… И как работать с таким контингентом?

Старшую слегка потряхивало: нервы пошаливали. Новые обстоятельства была весьма необычны. Невиданные деревья – каждое с вавилонскую башню; чернильное озеро, – точно пробоина; молочное небо непрошибаемо для солнечного луча; папоротник выше головы; туманный влажный воздух. И что самое странное, так это – гробовая тишина: ни птичка не чирикнет, ни зверушка не прошмыгнёт. Только в траве заметно слабое шевеление. Сказать, что растительность буйная, значит – ничего не сказать. Она просто не вмещается в окоём. Да вот ещё лужайка – лысая, напоминает подстриженный газон. Кто те косари, что скосили зелень? Этот вопрос наряду с другими стал самым душетрепещущим.

В животе у Лили вырос ледяной ком. Мандража добавляло то, что последующие инструкции отсутствовали: патрон не выходил на связь. Впрочем, он в любой момент мог выскочить из эфира, как чёрт из табакерки. Привыкнуть к этому нелегко.

Сёстры вынырнули из высокой травяной гущи на короткошёрстную полянку. Фру держала охапку цветов – томных, как варёная свекла и толстых, как бонбоньерки. На макушке у неё сидел солидный лиловый жук и потирал лапки. Мими отшвырнула его щелчком прочь.

– Средство от клещей сейчас не помешало бы, – заканючила она, и тут же в воздухе возник эфемерный аэрозольный баллончик. – Чувствую, это единственное оружие, которое нам понадобится. А? Что скажете, коллеги? – помаячив, невостребованная жестянка исчезла.

– Я бы не стала утверждать столь безапелляционно. Протри-ка ты лучше кристалл и гребень. Оружие всегда держи на изготовке. Помни, расхлябанность может стоить жизни.

Фру протянула другу букет. Мими презрительно надулась, глядя на хорошо пропечённое, пускающее «сок» лицо Новгородцева.
– Господа, оставьте ваши телячьи нежности. Мы при исполнении обязан…

– Бежим купаться! – оборвала её Фру и рванула к озеру, визжа, хохоча и на бегу сбрасывая с себя закуковевшее в огне и дыму обмундирование. Ботфорты, шорты и косуха пали, гремя, как гладиаторские щиты. Мими поскакала следом гарцующей кобылицей. Лили потопталась на месте, борясь с искушением, но не удержалась и, видимо напрочь потеряв свою весьма трезвую голову, полетела к озеру с криком: «Подождите меня!»

Сёстры плескались, дурачились и верещали, как пятилетние голыши. Семён покраснел бы от смущения, если б не был и так красен, как помидор. Он деликатно повернулся к озеру задом, а к вершинам гор передом; понюхал цветы и… задохнулся. Прекрасные бархатные лепестки трупно смердели. Неожиданно вокруг букета закружило огромное диковинное насекомое. Оно прицелилось к одному из бутонов и ринулось в сердцевину. Цветок конвульсивно дёрнулся, захлопнул створки и проглотил крылатое создание. Новгородцев выронил букет и недоумённо уставился на то, как прожорливый стебель конвульсивно дёргается и раздувается, проталкивая добычу внутрь.

Вдруг на одной остроконечности возникло неопределённое движение. По серебристому склону горы не то прокатился, не то прополз пяток серых валунов. Глыбы застряли в расщелине, но через секунду ожили и стали карабкаться вверх. Столпник хорошенько протёр глаза и расплющил их во всю ширь. Камни исчезли. Видать, показалось.

После пожара Семён чувствовал себя, как недорезанный поросёнок. Его лихорадило, голова трещала и кружилась, ожоги болели мучительно, под рёбрами ныло так, что трудно было дышать. Он держался изо всех сил: не хотелось выглядеть квёлым никчёмой, тем более перед девицами.

В глазах у него до сих пор стоял кромешный ад. Вот разнузданный огонь возвышается стеной: он пожирает всё на своём пути, переваривая в прах. Зловонный дым течёт в гортань расплавленным свинцом. Строения горят, как картонные коробки. Внутри них слышны взрывы. В ушах не смолкают горестные вопли пополам с диким хохотом. Вот женщина с безумными лицом бросается ему под ноги. Она что-то истошно орёт и показывает рукой на дом. В пылающем окне третьего этажа стоит маленький мальчик. Он кричит, кричит…

Сомнения и сейчас ещё пилили Столпника по живому. Он хорошо понимал, что мог погубить всё дело, просто превратиться в пепел там, в полыхающей комнате, с ребёнком на руках. Двойственность чувств не выветрилась с той самой минуты, когда он стоял у клоаки подъезда, извергающей огонь, и не знал, как поступить. И когда рядом появилась Фру, он не то что понял, а почувствовал, – нужно действовать. Подруга протянула руки, точно пожарные рукава, и целые потоки вод обрушились на Столпника. Толчок в сердце прозвучал ударом колокола в набат. Неведомая сила швырнул героя в раскочегаренную топку. Ноги сами собой помчали наверх, в месторождение ада. Семён схватил и крепко прижал к себе орущее дитя. Утопая и захлёбываясь в огненном море, он ринулся по раскалённым ступеням вниз, к спасительному выходу. А на голову ему летели горящие головни…

Три Афродиты вышли на берег – юные, нагие и великолепные. Статус богинь тем не менее не помешал им переругиваться, как это делают обычные базарные торговки.

– Фру, ты бы свою любовь-морковь не выставляла, как знамя победы. Тебя распирает прям, как… опару. Не время женихаться. Для нас главное что? Вооружить Столпника и отправить восвояси. На этом наша миссия заканчивается. Полетишь в свою ненаглядную Камбоджу, ещё застанешь в живых братишек и сестрёнок…

Старшая, как всегда назидательно, возразила:

– Мими, не в твоём праве определять будущее соратников. Каждый сам выбирает свой дальнейший путь. Да и рано об этом говорить. Наша роль пока ещё не сыграна. А для Семёна Филипповича всё только начинается.

– О-о-о! Наша неподражаемая мама-квочка тоже считает, что Столпник, которого она столь уважительно величает по имени-отчеству, – герой… Ну, чем? Ну, чем же он вас так прельщает? Неужто царапинами и опрелостями? Хи-хи-хи!

– Да! Он действительно проявил героизм на пожаре. Разве ты с этим не согласна?.. И таким образом обрёл потенциал к росту внутреннего кристалла, в отличие от тебя.

– И от тебя тоже.

Фру отфутболила колючую стрекотню сестёр и побежала к Столпнику. Когда она подступила к нему со спины, её наготу укрывала лёгкая одежда. Рукав прошуршал по обугленной косухе. Тонкие пальчики скользнули по затылку, спине, бедру. Девушка вдыхала запах ран, гари и пота – дух утомлённого бойца. И не было в этот миг для неё ничего сладостнее. Она поглощала слабые больные вибрации и посылала мощные всепобеждающие волны любви. Она без размышления отдала бы ему кровь, плоть, жизнь.

Столпник обернулся и ахнул, увидев прекрасного ангела с лицом зари и ароматом счастья. Фру положила на обожжённую грудь ладонь. По девичьей руке лавой потёк, выедающий глаза, свет – прямо в средостение. Воин вздрогнул и замер. Невиданная сила, пульсирующая от сердца к сердцу, захлестнула его с головой.

И тут вдруг Семён весь заблестел, как свежая копейка, и предстал миру бодрым, чистым и одетым по-летнему – в холщовые шаровары и рубаху. Преображение случилось со скоростью горящего листа бумаги. Мощный энергетический поток, пройдя сквозь тело, не оставил от ран и памятного места. По венам разлилась птичья лёгкость, за спиной выросли невидимые крылья. Столпник, точно омытый в священной купели, заново родился.

Сияющая рука соскользнула и бессильно повисла, свет погас. Фру изнеможённо покачнулась, но продолжала улыбаться, не отрывая очарованного взгляда от любимого лица. Кожа на пропечённых щеках и темени возродилась: даже успела вырасти пятидневная щетина. Обглоданные огнём кисти рук стали как новенькие. Семён с волнением ощупал увечья и, не найдя их, сбивчиво залопотал слова благодарности. Потом он повертел пальцами у самого носа, дивясь, и не удержался, схватил в охапку свою разлюбезную Фрушеньку – и ну целовать!

«Идиоты. Тут на кону жизнь, а у этих дуралеев страха ни в одном глазу. Ведут себя так, точно пришли в детский парк покататься на каруселях. Чайники, видать, совсем прохудились, – Мими сморщилась, как от зубной боли. – Со Столпником одна морока. В прошлый раз всех нас чуть под монастырь не подвёл. Хорошо, что всё хорошо кончилось, а то б я ему… Интересно, что он отчубучит в этот раз?»

Мими зло сплюнула, потом театрально повертелась, оглядела себя со всех сторон и с естественной для слабого пола грацией прошлась перед компанией, воображая себя на подиуме.

– Как я вам в модели летнего сезона? Не дурно, правда?

Сёстры утратили очаровательную наготу под невесомыми афгани и пёстрыми туниками выше колен. Что-то в них напоминало буддийских монахов. На тоненькие фигурки лёг обманчивый отпечаток воздержания и духовных трудов. Обуты все четверо были, вопреки стилю, по-военному – в берцы.

Вдруг Лили уловила сигнал от наставника, засуетилась, растормошила перстень, замерла и вытянулась.

– Группа исполнителей на связи… Да, в полном составе… Физическое состояние нормальное, моральный дух на высоте… Находимся в безлюдном месте, в лесу… Контакт с местным населением не состоялся по не зависящим от нас обстоятельствам… Озеро? Да… Слушаюсь, господин куратор!.. Прошу прощенья, господин куратор, на северо-запад – куда?.. Когда? Есть!

Все напряжённо застыли, пытаясь угадать смысл по обрывкам фразам.

Лили щёлкнула по-ефрейторски каблуками и лихо откозыряла, чего раньше никогда не делала. На глазах у всех её настроение перепрыгнуло через самую высокую планку и улетело в небо. Начальница, как ни старалась, не смогла свести улыбающийся рот в трубочку и, как ни хмурилась, не вызвала к жизни ни одну морщинку.

– Ну, что вы смотрите на меня, голуби мои? Завтра состоится встреча с местным населением. Всё завтра – и царство, и царь, и меч с конём, и свершение желаний. Наконец-то у меня будет собственная независимая лаборатория! Ур-р-ра-а-а! – завопила, потеряв весь свой учительский лоск, Лили. Она запрыгала, как дитя, задрав руки вверх, потом принялась всех страстно тискать и чмокать в щёки и носы. Поднялась суматоха, смех и визг.

– Ну, наконец-то! Мои ушаны заждались меня. Пора лыжи вострить. Даже немного жаль, что всё закончилось, ведь это было моё самое-пресамое увлекательное путешествие, – сообщила Мими с довольным, как у сытого кота, видом. Потом добавила. – Слышь, Новгородцев, а ты – ничего мужик. Не сдрейфил там, на пожаре. За это тебе респект и уважуха.

Семён не услышал лестных реплик. Влюблённые закружились, взявшись за руки. Потом пустились играть в догонялки и, когда молодец девицу поймал, парочка покатилась по траве кубарем, обнявшись и хохоча.

– Какое восхитительное разложение военной дисциплины! – с неожиданной снисходительностью ухмыльнулась Мими. – Впрочем, на прощание не грех и помиловаться. Ах, женщины! Почему же они так падки на грубую мужичью силу?..

Фру спрятала в уголках губ грустинку. Отдуваясь и вытаскивая из-за пазухи травинки, она сказала:

– Я надеюсь, что мы будем встречаться за чашечкой чая. А может шампанского? Приезжайте ко мне в Камбоджу, я покажу вам Ангкор Ват. Вы увидите сказочные места.

– Конечно приедем! Семён Филиппович к тому времени сделает все свои дела, я тоже смогу оторваться от работы на недельку-другую. Мими, а ты?

– А я в окружении пажей только и буду делать, что себаритничать. Ведь, как оказалось, человеческий век очень короток. Нужно торопиться жить. Камбоджа – это, наверное, самое подходящее место для таких бездельников, как я. Нет, Фру, я серьёзно. Прилечу к тебе на крыльях самолёта, не на мышиных. Познакомишь меня со своими родичами. Вот начнётся потеха, когда докажешь, что приходишься им сестрой.

– Это будет сделать не сложно. Я расскажу им о наших детских секретах.

– Смотри, чтоб у старичков крыша не поехала… Семён, а у тебя есть семья?

– Есть, – сёстры Евдокиюшка и Прасковьюшка. Давно мы с ними не виделись. Вот как возвернусь, непременно их сыщу. Они уж, поди, замужем, деток, небось, полон дом.

– А вот мы сейчас посмотрим, чем они там занимаются, – весело прочирикала Мими и взмахнула ручкой. В воздухе возникла сценка из жизни близняшек. Все подобрались поближе, чтобы в деталях рассмотреть высокий боярский терем с расписными покоями.

Посреди опочивальни стоит кровать вся в пене кружев, точно торт во взбитых сливках. Из-под одеяла выглядывает старческая съёженная головка в чепце, с мутными глазками и волосатым дрожащим подбородком. Столетняя барыня что-то шамкает беззубым ртом, а девицы-красавицы ей поклоняются. Одна справа стоит, боярские слюни шёлковым платочком утирает. Вторая слева – под светлейшую задницу судно подсовывает. Лица у девушек грустные, они склоняют головы долу*, глаза на белый свет не глядят.

– Ах, вы милые мои Дуняша и Параша! Видать не сладко вам при барыне-то, – горько молвил Столпник.

Он взволнованно вгляделся в облик сестёр, и сердце его сначала сжалось от печали, а потом радостно забилось от того, что, наконец, увидел их. Последние годы мучила неизвестность. Изредка из города доходили короткие известия. Их приносили старцы, когда по пути в Суздаль захаживали в разумихинский скит. Семён знал, что сестрёнки живы-здоровы, что барыня их не обижает. Но и только.

– Уж вы, милые, простите меня, что до сей поры не смог с вами стре нуться: то закон Божий учи, то огород копай, то часовню строй. За молитвами, постами да столпничеством недосуг было родной кровинкой озаботиться. Не печалуйтесь, родимые, изыму вас из плена барского, потерпите ещё чуток. Нет такого закона, чтобы человека при себе держать, что собачку на цепочке! Не гоже это! Господи, прости! - Столпник размашисто перекрестился.

– Правильно! – выразила солидарность Мими. – Ишь чего удумала бабуленция! – таких красоток в девках мариновать! Их нужно срочно спасать от произвола классового врага! И, кстати, Новгородцев, это хорошая мотивация для тебя в деле ликвидации змея.

Миссионеры завалились на скошенный луг вместе со стержнем, который на протяжение последних дней удерживал их в вертикальном положении, не позволяя упасть или дать заднюю. Разведя руки, точно мечтая объять весь мир, они смотрели на белую проталину неба в зелени грандиозных вершин и думали о будущем.

Фру положила голову Новгородцеву на грудь, погладила ручкой щетинистую щёку, заглянула любимому в лицо.

– Сёма, теперь мы с тобой всегда на связи. Знаешь ли ты, что в сердце у тебя зародился бриллиант? Наверняка, чувствуешь… Помнишь, я об этом говорила там, в графском парке? Твой кристалл то же самое, что и мой перстень вкупе с гребнем. Нет, лучше, потому что алмаз крепче и рубина, и аметиста – вообще не сокрушим. Пока что он ещё очень мал, но уже излучает слабые волны. Именно их я уловила на пожаре. Постепенно драгоценный камень вырастет, и тогда ты сможешь всё, буквально всё, что и мы. Да что такое мы? Без своих украшений мы – ничто, просто мыши.

– Роднуша, ты – моя ладушка, лебёдушка белая. Ты – краса моя ненаглядная, берегиня. Алый цветик на лугу, прохладный ручей в пустоши, соль моей жизни – это ты.

Столпник, как всегда помышляя о прекрасном, запнулся, хорошо знакомая войлочная пробка заткнула гортань. Покатились рясные слёзы. Но того праздника, который рождался в минуты мягкотелости, Семён не ощутил. Сомнения камнем висели на душе. Он гладил стриженый затылок любушки и поддакивал. Но сердце было не на месте.

Что ещё ему предстоит испытать? Как выпадут кости? Согласится ли царь отдать ему то главное, ради чего был проделан опасный путь? Успеет ли вернуться в Разумихино, чтобы сразиться со змеем? И, наконец, хватит ли сил зарубить врага?.. Если суждено ему голову сложить, что станется с ненаглядной Фрушенькой? Выдюжит ли она вечную разлуку с милым другом? А сёстры? Когда цвет молодости увянет в золотой клетке, их ждёт доля жалких приживалок – без семьи, без детей, в старости и нищете… А Разумихино?..


Первозданный лес встретил сумраком, непролазными зарослями и таинственной тишиной. Где-то в недосягаемых кронах кипела жизнь. Внизу слышалось только слабый шорох и похрустывание. Это охотились уже знакомые цветы-бонбоньерки. Нарядные коробочки смыкались с бархатным шлепком и неспешно перемалывали добычу.

Для прохождения дальнейшей службы группа направилась к новому пункту дислокации. Вооружившись визуализированными мачете, соратники, хоть и не быстро, но весело и лихо прорубали ход в сочном волокне растительности. Ноги увязали в размашистых кущах папоротника и саговника. Головы встревали в перепутанные, как рыболовные снасти, лианы. Крепкие и лохматые, похожие на мамонтят, отпрыски деревьев упрямо вставали на пути. Всё, что попадало в поле зрения, было зелёным и тучным.

Впереди шёл Столпник. С весёлым ухарством он вгрызался в гущу, рубил с плеча: тяжёлые пряди Флоры, ухая, опадали. Сёстры подчищали проход короткими ударами, изредка перебрасываясь словами.

По ходу дела Лили скомандовала:

– Отр-р-яд! Приказываю надеть головные уборы!

Тут же на всех возникли панамы, и весьма своевременно, потому что перепуганные многочисленные насекомые, каждое величиной с воробья, вылетая из-под ног, стряхивали на головы порохню…

Вспотев и запыхавшись, друзья вышли к небольшой горе-останцу, испещрённой множеством пустот. Из мшистой отвесной стены бил упругий ручеёк, друзья наперегонки бросились к нему. Пили, брызгались, смеялись, – жизнь казалась прекрасной. Лили устало утёрла лицо рукавом и оглядела стоянку.

– Пришли. Лучшего места и не сыскать.

– Здесь и заночуем?

– Так точно. Располагайтесь.

– Кажется, все пятизвёздочные номера свободны. Хи-хи, – хохотнула Мими, заглядывая в пещеры.

Фру просунула голову в узкий лаз объёмной полости и кошкой проскользнула внутрь. Немного погодя она высунула наружу руку.

– Сюда! Посмотрите, как тут просторно, чисто и, главное, безопасно. Проход для непрошенных гостей заблокируем. Завтра ответственный день, поэтому сон важен как никогда.

– Бу-бу-бу-бу, – отозвалось эхо, точно домовой передразнил.

Расчистив перед пещерой небольшую полянку, соратники решили перекусить «чем бог послал». На траве возникли любимые кушанья. Столпник наворачивал блины с зернистой икрой. Фру выбирала из пиалы палочками щепотки риса. Лили сёрбала украинский борщ, жмурясь от наслаждения. Одна только Мими не съела ни крошки.

Поужинав, друзья растянулись на земле и закрыли глаза. Мягкое одеяло умиротворения укутало расслабленные члены. Мими уселась в позу лотоса, зажмурилась и попыталась уладить разногласия с собственным организмом. Договориться не удалось: живот урчал, требуя свежих насекомых.

В обстановке абсолютного покоя неожиданно запульсировал красный огонёк. Лили, преодолев дремоту, приблизила кристалл к уху.

– На связи, – просипела она и, по мере того как вслушивалась в голос наставника на том конце вселенной, лицо её менялось. Веки расплющились, лицо вытянулось, глаза страшно выпучились: казалось, вот-вот они выпрыгнут из орбит и повиснут на ниточках, как у рака.
Но этого не случилось. Девушка вскочила, лихорадочно забегала сама не своя, спотыкаясь на ровном месте. Она то сгибалась в три погибели, то выпрямлялась и запрокидывала голову, скорбно глядя в небо и, видимо, ища в нём поддержку. Она билась, точно рыбина, выброшенная на песок, а её подчинённые стояли в оцепенении, глядя на картину буйного помешательства.

– Что-о-о-о?! Не может быть!.. Не разыгрывайте меня, господин куратор! Хватит! Мы устали так, что дальше некуда, и Ваши шутки мне слушать не смешно!..

Тут Лили прекратила сумбурное метание, сжала в горсти рубаху на груди и со звериным рычанием рванула так, что материал с треском разорвался.

– Будь проклят тот день, когда я согласилась иметь с Вами дело! – бешено заорала Лили, не замечая, что под клочьями ситца оголились плечо и грудь. Она то хваталась за голову, то потрясала кулачками, угрожая неизвестно кому. Потом притихла и промолвила безысходно:

– Задача ясна… слушаюсь… есть…

Вид у Лили был такой, как будто её убили, но не до конца, а ровно настолько, чтобы она успела при последнем издыхании сказать самое важное. Глаза у неё смежились, голова упала, точно из шеи выдернули позвонки. Коллеги подступили с вопросами. На несколько минут девушка потеряла дар речи. Потом, покачиваясь и шмыгая носом, она по-бабьи запричитала:

– Охо-хо-хо-хо… За что мне это наказание?..

Фру пришлось плеснуть на начальницу водой, чтобы привести её в чувства. Наконец, Лили собралась с силами и, теребя обрывки рубахи, объявила:

– Итак, коллеги, довожу до вашего сведения, что мы дали промашку.

Старшая снова замолчала.

– Сестрица, не таись. Семь бед один ответ, – подбодрил её Семён. Только не блазни*, кажи как на духу.

– Хорошо же, выслушайте горькую истину, если у вас хватит на то мужества… Вместо того, чтобы переместиться в будущее, мы улетели в прошлое, причём чрезвычайно далёкое.

– Это куда же? – Мими вытянула шею, как гусыня, и усиленно заморгала. – Ты о чём?
Последовала долгая пауза.

– Мы ошиблись, набрали код телепортации неправильно и сиганули не в двадцать второй век, а… в мезозой, поздний юрский период, – горестно прошелестела Лили и обессиленно прислонилась к каменному массиву.

– Сёстры, я никак в ум не возьму. Растолкуйте мне, Христа ради, это что? Не Тридевятое царство, не Тридесятое государство?

– Нет…

– Брось, Лили! Хорош прикалываться. Не ломай комедию.

– Поверь, подруга, это факт. Мне сейчас так тошно, что хоть волком вой. Это мой личный прокол. Не доглядела.

– Ты ни при чём! Это всё он! Он неправильно нажал кнопки! Болван! – Мими бросилась с кулаками к Столпнику.

Фру выскочила ей наперерез, ударила локтем, сшибла с ног.

– Сама болванка! Это ты всё напутала!
Лили проскрипела, как старая арба на бездорожье:

– Постой-постой… я вспомнила… «один, семь, один, один, семь, один»… были названы именно такие цифры.

– А? Что я говорила?! Ты диктовала папа мама я! А надо было – мама папа я! И кто же виноват?! Сёму не тронь, а то я тебе глаз выбью!

В подтверждение слов Фру схватила сестрёнку за шиворот, яростно потрясла и с особой силой убеждения швырнула на земь. Мими тут же вскочила, как разъярённая пантера, готовая вцепиться противнице в горло. Бог знает чем закончилась бы драчка, если бы Лили со Столпником не растащили драчуний в разные стороны.

Печальная неожиданность прищемила и языки, и волю к победе. В душах и мозгах воцарился полный раздрай. Отдуваясь и пыхтя, все замолкли и уставились на Лили. Она, собрав последнюю волю в кулак, вывалила целую бадью информации, которая соратников буквально под нож пустила. Старшая проговорила страшные слова, не обращая никакого внимания на свою наготу. И от того, что такие нежные, дарящие надежду на продолжение рода молочные железы при этом выглядели неуместно и бессмысленно, становилось ещё страшней.

– Всё очень плохо. Из-за того, что мы сбились с курса, временной отрезок существенно сократился. Змеёныши вылупятся через считанные сутки. Это понятно?

Все понурились, как побитые собаки.
Навалилось отчаяние и безысходность. Семён схватился за голову. Лили прокашлялась, голос окреп.

– На дело идём завтра днём. Портал находится в озере, на глубине пяти метров. В подземном рифе. Их там множество, но ошибиться нельзя. Иначе все погибнем… Прямо сейчас начинайте затачивать интуицию.

Свет померк. Опора из-под ног была вышиблена, накатила предсмертная тоска. Первой из ступора вышла средняя сестра.

– Ну, что ж, братья по разуму, качайте мышцы догадливости, авось к утру в этом деле поднатореете. Шеф будет вами доволен.

Девушка отошла в сторонку с таким печальным лицом, как будто только что похоронила единственного друга, а вместе с ним все надежды. И теперь ей просто некуда идти. Не к кому. Она потёрла фонарь под глазом, протяжно вздохнула и объявила с несвойственным ей кротким, а потому жутким тоном:

– Я же тем временем, с вашего позволения, буду охотиться. Вечереет. Самое время для активизации тараканов. Надеюсь, в мезозое они не хуже городских. Спокойной ночи, – Мими грустно улыбнулась и умчала в серое небо.

– Не расходиться! – крикнула Лили пустому месту.

*ратник – воин.
*бусые – серо-дымчатые.
*перси – груди.
*парит – летит.
*бат – ствол дерева.
*вейя – ветка.
*вои – воины.
*дерзость – смелость.
*важный – тяжёлый, трудный.
*долу – вниз.