К роману М.Тартаковского "ВСЁ о НЁМ".

Книголюб:
Список лучших произведений 20-века - достаточно репрезентативный, поскольку исходит из следующих соображений: http://digitaldreamdoor.com/pages/books/greatest-novels-20th-century.html
1. Ulysses by James Joyce
2. In Search of Lost Time by Marcel Proust
3. One Hundred Years of Solitude by Gabriel Garcia Marquez
4. The Trial by Franz Kafka
5. The Great Gatsby by F. Scott Fitzgerald
6. The Sound and the Fury by William Faulkner
7. To the Lighthouse by Virginia Woolf
8. The Stranger by Albert Camus
9. The Lord of the Rings by J.R.R. Tolkien
10. The Magic Mountain by Thomas Mann
11. A Portrait of the Artist as a Young Man by James Joyce
12. Nineteen Eighty Four by George Orwell
13. Lolita by Vladimir Nabokov - выделено для г-на М.Тартаковского.
……………….
Ася Крамер (Калифорния. Фриланстер):
Конечно список предвзятый и путаный по жанрам. Дело в том, что в английском слове NOVEL означает и роман, и маленькую повесть. Хотя отличия здесь очень четкие. Роман многоплановый, с множеством сюжетных линий, а повесть разрабатывает, как правило одну, Поэтому Лолита Набокова это повесть. Я, кстати, к ней относилась всегда положительно, но сейчас когда на нас обрушилась беспрецедентная сексуализация детей, вовлечение их во взрослые мерзопакостные игрища, grooming, когда сеть магазинов Таргет, простецкие товары, рекламирует ребенка-транса, я ее возненавидела и слышать об этом “любителе бабочек” больше не хочу!

М.Тартаковский:
Некогда по наводке я прослушал нудноватую лекцию Дм.Быкова о набоковской "Лолите", где критик впрямую определяет автора-нобелианта как латентного педофила - нереализовавшегося, что причиняет ему страдания в продолжение всей жизни...

Успех "Лолиты" не в художественных достоинствах, их немного, но в том, что, как это бывает, сочинение издано и попало читателям в самый выигрышный для этого момент: "Гений Фрейда осветил самую тёмную сторону существования человеческого индивида". (Цитирую запомнившуюся мне фразу).

Почему - "самую тёмную", если природа наградила нас ослепительным, ни с чем несравнимым наслаждением? И только так понимая эрос и секс, творец - психически нормальный (только такой!) имеет право приступать к этой замечательной теме.

Аннотация к моему роману "HOMO EROTICUS" (М. "Панорама", 1993 г., 40 тыс.экз): "Возможен ли русский остроэротический роман без привычных уже в нашем обиходе чернухи и матерщины? Можно ли перенести на нашу почву лукавость Апулея и Бокаччо, "Озорных рассказов" Бальзака и "Мемуаров" Казановы - поведать о радости секса?.." И т.д.

Если мне назовут другую талантливую прозу, желательно современную, написанную не извращенцем (ссылка на Дм.Быкова), не унылым моралистом, не заурядным неудачником, "тоскующем о несбывшемся" (тема в классике преобладающая), буду признателен.

"Наш водоплавающий тренер
Греховной страстью занемог,
Воспринимая мир наш бренный
Чрез жаркое сплетенье ног".
Анонимная эпиграммка очень точная и уместная. В бумажном издании заглавие было - "HOMO EROTICUS" - по аналогии с Homo erectus, Homo habilis, Homo ergaster, Homo sapiens...
Т.е. действительно, взгляд на человека "чрез сплетенье ног".
Без сомнения, таков первичный инстинкт, без которого невозможна сама жизнь.
В изд-ве - очень достойном, публиковавшем тогда серию романов, получивших "нобелевку", тираж моей книгидолжен был финансово поддержать инициативу...
К сожалению, несколько испуганные непривычной тогда тематикой, редакторы не только убрали Эпилог ("на кладбище неуместен смех"), но и, что вовсе нехорошо, заставили приложить комментарии к каждой главе - "чтобы прояснить содержание" (как будто оно само по себе непонятно)...
Словом, "в огороде бузина, а в саду акация - вот такая ситуация".

В разговоре о "Лолите" интересен не сам роман (разоблачающий подспудные авторские желания) сколько "эффект толпы" - жгучее желание соответствовать "генеральному мнению". "Так принято" - для читателя этим сказано всё. Сравнивать свой роман (мнение автора, разумеется, изначально очевидно) - о самой светлой, а главное, нормальной стороне жизни, - с "Лолитой" для меня как-то даже непристойно.

Феномен набоковской "Лолиты", как прежде самого Фрейда, это "обнаучивание" темы до того закрытой. Фактически запрещённой. Отзвук отвратительной "викторианской эпохи", когда и ножки стола в иных приличных домах чем-то обёртывали, чтобы не выглядели голыми, а на улице приличные же дамы старались не оглядываться на голых лошадей.
Ну, а дальше феномен разворачивается усилиями большинства готовых для них мнений. Вот и удостоился литературы, вдруг вознесённой до небес.

"С Фрейдом" мне пришлось соприкоснуться, когда оказалось, к моему недоумению, что он не коснулся важнейшей особенности сексуальности - продления жизни, долголетия. В своей "Акмеологии" - упражнениях, методиках - я акцентировался именно на этой нигде никем не упоминаемой стороне вопроса.
Но тема в слабых умах попрежнему оставалась запретной - и в многочисленных "акмеологиях", вслед за моей, она всячески избегалась. Так что, в конце концов, несмотря на многочисленные и когда-то обильные "конференции", даже "академии" (в Ленинграде...), кафедре в МГУ т.п., она постепенно заглохла, превратилась в какой-то необязательный придаток не то педагогики, не то психологии…

Я не обсуждаю психологические проблемы автора "Лолиты" (я их не знаю) - я говорю об очевидном по прочтению написанного.
А мой ироничный роман - с героями, положениями, ситуациями, аналогичными обсуждаемому (который я прочёл - да и не до конца - гораздо позже), отражает иное отношение к интиму, к сексу - открытое, свободное, радостное. Ведь это великая награда природы всем нам - и мне, видимо, повезло прожить и увидеть эту важнейшую сторону жизни иначе, чем писателю, определённому стадным мышлением в классики.
У меня - и я здесь извиняюсь за это - совершенно иные эстетические предпочтения.

Вот главы из романа Набокова и моего, вполне сравнимые по фабуле: немолодой человек обольщает юную девушку.
Владимир Набоков. «Лолита», гл. 29: http://nabokov.niv.ru/nabokov/proza/lol ...

Маркс Тартаковский. «Сплетенье ног», гл. ХХ:
https://www.neizvestniy-geniy.ru/cat/literature/romany/2058123.html?author
Главы сюжетно самые значимые, центральные.
Сравните, подумайте, если можете, - и выскажитесь.
* * *

Отзывы на сайте "Pereplet.ru, где роман назван
"Герой НАШЕГО времени".

Нателла Болтянская:
Ищу героев нижеизложенной истории. ОЧЕНЬ НАДО НАЙТИ.
ВОТ ИСТОРИЯ ИЗ ХРОНИКИ ТЕКУЩИХ СОБЫТИЙ ВЫПУСК 37.

"С 3-го по 8-е сентября 1975г. в Тбилиси проходила очередная конференция Международного общества по изучению искусственного интеллекта. Программу и состав конференции утверждал Международный оргкомитет. Проводили конференцию Советский оргкомитет и Институт кибернетики АН Груз. ССР.

Международный оргкомитет включил в состав участников 4-х советских ученых - евреев, давних "отказников": видного советского кибернетика А.Я.ЛЕРНЕРА (Москва), бывшего старшего научного сотрудника Института кибернетики АН ГрССР О.Я.ГЕЛЬМАНА, уволенного два года назад из института после подачи заявления на выезд в Израиль и получившего отказ по мотиву "секретности", и братьев Исая и Григория ГОЛЬДШТЕЙН (Тбилиси).

Примерно за месяц до начала конференции ГЕЛЬМАНУ выдали разрешение на выезд и предписали срочно уехать, что он и сделал. Советские власти отказались признать кандидатуры ЛЕРНЕРА и братьев ГОЛЬДШТЕЙН. Тогда Международный комитет разослал всем членам Общества запросы, как следует поступить в этом случае. Из трехсот полученных ответов в двухсотсемидесяти предлагалось, в случае отказа приглашенным ученым со стороны советских властей, требовать перенесения конференции в другую страну - иначе члены Общества отказывались от участия в конференции.

После соответствующего заявления комитета ЛЕРНЕРУ было разрешено присутствовать на конференции.
Председатель Общества проф. МАККАРТИ и председатель оргкомитета конференции проф. УИНСТОН приехали в Москву заблаговременно и курировали буквально каждый шаг оформления поездки ЛЕРНЕРА в Тбилиси, вплоть до заказа номера в гостинице. После многочисленных проволочек А.Я.ЛЕРНЕР прибыл в Тбилиси и смог принять участие в конференции.

Братьям ГОЛЬДШТЕЙН Грузинский КГБ запретил "близко подходить" к месту заседаний. Тем не менее они явились на одну из дискуссий. Задавая вопрос выступавшему, Исай ГОЛЬДШТЕЙН, в соответствии с правилами конференции назвал себя и представляемую им страну: Израиль.
На следующий день оба брата были вызваны в КГБ, где им в самой категорической форме приказали отказаться от посещения заседаний конференции. На возражение, что их пригласили на конференцию американцы, работник КГБ заявил: на этой конференции, поскольку она происходит в Тбилиси, хозяева - мы, а не они.

Тем не менее, под давлением организаторов конференции братья ГОЛЬДШТЕЙН участвовали в ее работе, и председателю конференции ЧАВЧАНИДЗЕ даже пришлось сделать публичное заявление, что они приглашены АН СССР и АН Груз. ССР.

Около зданий, в которых проходили заседания конференции, постоянно дежурили работники тбилисского ГБ во главе с майором Л.В.ШАНИДЗЕ (Хр.32); они вели также, практически открыто, слежку за отдельными участниками конференции. Никаких эксцессов, однако не было. Некоторые сотрудники ГБ носили значки участников конференции (но не носили планки с указанием своих фамилий)".
* * *
P.S.
В романе с главы XXXV по Эпилог - как раз об этой Конференции. Вышеупомянутых подробностей Н.Болтянская, разумеется, не знала. Они, впрочем, не меняют суть сказанного. Разве что косвенно подтверждают достоверность того, что он видел своими глазами.
* * *
Маркс ТАРТАКОВСКИЙ.
- Вчерашняя футбольная ситуация вновь актуализирует моё недавнее предложение.
По нулям в четвертьфинальном матче Испания-Италия на первенстве Европы. Испанский ╚выигрыш по пенальти╩. О действительной полноценной победе говорить как-то не приходится; ведь вся предыдущия двухчасовая игра как бы кату под хвост...
Подобная же ситуация недавний проигрыш "Челси" и бездна предыдущих подобных случаев (едва ли не четверть всех значимых матчей) свидетельствует о непродуманности и бессмысленности укоренившегося в футболе правила - назначать одиннадцатиметровые при равном счёте.
Это как если бы в боксе при отсутствии заключительного нокаута для определения победителя предложить спортсменам сыграть, скажем, в домино. Или в преферанс.
Или поочерёдно лупить покорно вставшего у стенки противника по физиономии до ╚нокаута╩ у одного из них.
Нет же, победитель-боксёр определяется ПО ОЧКАМ - по более удачному ведению боя, более результативным ударам. То же и в некоторых других видах спорта.
В футболе эффективные удары по воротам (только тогда, когда в их периметре вратарь предотвращает гол) куда более очевидны и наглядны. Почему бы не засчитывать их при равном счёте в качестве победных очков. Кстати, сама игра была бы куда интереснее: чаще били бы по воротам. И болельщикам была бы "работа" - подсчитывать такие удары...
И оценивалось бы действительное мастерство команды да и самого вратаря. Уже не полагались бы на случай; да и вратарь не служил бы в качестве "козла отпущения".

Ставлю текст в отклики своего романа, где герой-рассказчик - спортивный тренер.
Испр.
- ...Испанский ╚выигрыш по пенальти╩. О действительной полноценной победе говорить как-то не приходится; ведь вся предыдущая двухчасовая игра как бы коту под хвост...
* * *
М.Тартаковский: Грузинский менталитет.

На кафедре физвоспитания МХТИ (╚менделеевки╩) был я тренером по плаванию (бассейн в Тушино). Подготовка пловцов к первенствам Москвы была делом неглавным; важнее был обязательный зачёт 50 м. вольным (читай любым) стилем. Ближе к экзаменам студентов набегало столько, что приходилось рационализировать: для начинающего труднее всего дыхание - обучал плаванию на спине. В одно занятие (максимум в два) проплывали положенные два бассейна, кое-как повернувшись у бортика.

Никаких эксцессов. Пока не появилась в вестибюле бассейна ╚прекрасная незнакомка╩ восточного типа. Она даже не сняла шубы, ожидая моего появления в конце занятий. И тут же без лишних слов бросилась навстречу с какой-то подозрительной плетёной корзиной. Я опешил, когда, едва ли не прилюдно, она стала извлекать оттуда мандарины, бутылку вина, ещё какие-то вкусности ╚подарок из нашей солнечной Грузии╩.
За ╚подарок╩ следовало поставить зачёт...

Я форменным образом обалдел. Заорал что-то страшное и, кажется, матерное. Она не могла понять, чем это я так взволнован...
Впрочем, видимо, осталась довольной. Я запихал всё обратно в корзину, вручил ей в руки, потребовал зачетку и поставил зачёт. Провались всё пропадом!
* * *
Герой романа.
- Вместо светила науки ╚озабоченный неврастеник╩ На ╚Первом канале╩ прошла премьера художественно-документального фильма ╚Мой муж гений╩, созданного по мотивам книги воспоминаний вдовы Нобелевского лауреата, величайшего физика-теоретика XX века Льва Ландау.
Этот фильм прогремел еще на уровне анонсов. Его показ пытались запретить несколько российских академиков, посчитавших неэтичным показывать подробности личной жизни великого физика, в частности его отношения с женой. Фильм возмущенные ученые не смотрели, однако сюжет знали и так. Все они читали откровенную книгу Конкордии Ландау-Дробанцевой ╚Как мы жили╩.
Ученые настаивают, что вдова Ландау написала в своих мемуарах ╚Как мы жили╩ много неправды, а создатели ╚Моего мужа╩ своими домыслами усилили негативный образ Льва Ландау.
Лев Ландау - герой этого романа?

Автор - к роману.
- P.S. Как недавно всё это было... Одни из нас паковали чемоданы и уезжали – кто-то в Израиль, кто-то мимо.

Другие тоже паковали и сидели потом месяцами и годами на этих чемоданах, потому что по совету более опытных отъезжантов всю мебель заблаговременно продали. Ещё кто-то скептически наблюдал всю эту суету, а кто-то откровенно негодовал: - Уезжаете! А о нас вы подумали? Как теперь советская власть должна относиться к нам, к евреям?..

Герой нашего романа принадлежал к тем немногим, кто так счастливо сжился с эпохой, так пришёлся ей впору, так обласкан был ею, что вовсе не замечал всё происходившее вокруг.

«Счастливые часов не наблюдают». Или, может быть, так: витают в эмпиреях.

Тем временем одна эпоха стремительно сменялась другой. В Стамбуле влюблённые в промежутке между двумя поцелуями могут пройтись по мосту из Европы в Азию. Уже и мы можем - хоть и не так быстро. И это факт!

Мы ещё живы – свидетели совсем другой эпохи. И это тоже факт!

Все мы, в сущности, те же; только вот эпоха совсем иная. Нам повезло, как влюблённым в Стамбуле. История пришпорила свой бег. И удача наша, можно сказать, историческая.

Но не будем её путать с личной удачей. Для многих из нас это как раз неудача. Для кого-то даже несчастье... Итак, роман о герое, который как-то не заметил бег времени... Герой НАШЕГО времени. Уже ушедшего.

Почему – роман? Не рассказ и не повесть? Потому что согласно Словарю Ожегова «РОМАН - любовные отношения между мужчиной и женщиной». Есть дополнительные значения этого слова - менее существенные.

Так что со всеми претензиями – к автору.

Автор. МИСТИФИКАЦИЯ КАК ЖАНР.
- Мне лет пять, я на плечах у папы. Он расхаживает cо мной по тесной комнате и читает мне сказку. По памяти (с тех пор!): «За лесами, за горами, за широкими морями, против неба на земле жил старик в одном селе. У старинушки три сына: старший – умный был детина, средний сын и так и сяк, младший вовсе был дурак. Они сеяли пшеницу да возили в град-столицу – знать столица та была недалече от села...»

Последние строчки отец в восторге повторяет дважды – так они ему нравятся. (Много позже я прочёл у Лао-цзы: "Государство должно быть маленьким, чтобы петухи перекликались из одного в другое... Не выходя со двора, можно познать мир... »)

- Пушкин, - кричу я уверенно, потому что Ленин и Сталин стихами, конечно, не баловались (у них иные заботы), а других великих имён я ещё не знаю. Не вспомню, что ответил папа; скорее всего никак не ответил. Сказка замечательная - кем бы ни была написана: знаменитым Пушкиным или провинциалом Ершовым.

Папа очень удивился бы, если б ему объясняли, что сочинение Пушкина, отданное – вполне возможный случай – другому поэту, переходит в иной жанр – мистификации. Да и сокрытие имени - к чему прибегали и прибегают многие авторы - само по себе ещё ничуть не мистификация.

Владимир Козаровецкий: «Первым, кто сказал вслух о версии пушкинского авторства сказки в среде пушкинистов и написал об этом замечательную статью (она была опубликована под названием «Верните лошадь!» в пушкинской газете «Автограф» в 1996 году), был Александр Лацис, автор ряда открытий в пушкинистике, человек неожиданный и парадоксальный, со своим писательским стилем... Что же касается литературных мистификаций, то сначала разберитесь, что такое литературная мистификация, изучите мою теорию литературной мистификации как самостоятельного вида искусства, а уж потом и «ввязывайтесь в полемику»».

Мистификации – один из признанных (прежде всего - читателями) литературных жанров – увлекательный и полезный. Он придаёт литературе дополнительное измерение – допустим, «шестое». Заставляет вернуться к классике – а это сам по себе роскошный процесс.

Мистификация и пародия разные, но очень близкие жанры, и «Дон Кихот», с которого ведётся отсчёт современной европейской прозы, фактически мистификация, хотя автор ничуть не скрывается: мистифицируются/пародируются популярные тогда (как сейчас – дамские) рыцарские романы.

Лоренс Стерн - «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», 18-й в. - посейчас увлекателен именно как мистификация. Приведу аннотацию к переизданию "Тристрама": «Сказать, что роман великолепен, - просто ничего не сказать! Ведь это же предтеча модернизма и постмодернизма! Да, Стерн "подрубил" целое литературное течение - английский просветительский роман - ну и что? Зато результат!.. Роман многоуровневый, неоднозначный, многопроблемный, с вполне циничным юмором - и реалистичный. Критикуется всё подряд - государство, король, общество, сословия, церковь, военные, философы (они – особенно!), горе-ученые (и эти!) и т.д. и т.п. - до бесконечности... Герои романа - "представители" превозносимого или хулимого автором - общее через частное, чему нельзя не радоваться. Для Стерна в центре мира – человек, создающий в себе самом собственный мир, каждый - в своем особом измерении. Это ли не торжество индивидуализма?.. Здесь же и оборотная сторона: люди, живя рядом, не слышат, не понимают, порой даже не замечают друг друга. Важнейший вопрос о понимании человека человеком - о самой принципиальной возможности этого понимания. Мистификационное построение романа: бездна отступлений, перепутанный порядок глав, походя - элементы других знаковых систем, открытый финал... История эксцентричной помещичьей семьи, полная иронических — на грани да и за гранью непристойности — намеков, игрищ лиц и масок персонажей, скепсиса и пародий, — все это "Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена". Роман шедеврален, хотя бы потому, что опередил свое время на 200 лет!»

Не претендуя, разумеется, на лавры Стерна и Сервантеса, я позволил в тексте своего романа бездну стилистических мистификаций – включений в текст десятков скрытых цитат. Местами целыми абзацами. Да и закончил так: «А жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, - и тут я согласен с классиками, - не так хороша и не так уж плоха, как кажется».

Одного из классиков многие вспомнят, - а второго?..

Я мистифицировал жизнь человека, известного в научном мире, с которым дружил много лет. Сам он, того не зная, поспешествовал написанию романа, не подозревая, что автор - увы, волею ИГРЫ ВООБРАЖЕНИЯ - представит его в виде учённейшего (член-корреспондент!) современного Козьмы Пруткова, озабоченного созданием растворимых презервативов, чтобы избежать загрязнения акватории мирового океана...

Кстати, «сочинения» последнего - самая популярная мистификация в русской литературе, хотя каждому понятно, что герой в действительности не существовал. Но авторы для усиления комизма (отнюдь не для правдоподобия Козьмы) скрыли свои имена.

Тогда как Пётр Ершов – реальное лицо с известной биографией. Пушкин был знаком с ним и – вероятнее всего – прошёлся по рукописи, представленной юным сочинителем рукой мастера. Подписывать сказку двумя фамилиями - несолидно. Обозначить лишь своё авторство - немыслимо: первоначальная идея да и текст (возможно корявый) доверившегося провинциала. И мастер, естественно, отказывается в его пользу, поздравив студента с вхождением в русскую литературу.

Не думаю, чтобы я как-то существенно отклонился от случившегося почти два века назад.

Не сравнивая, опять же, себя с классиком и автора бездарного романа «Гриада» - с Ершовым, упомяну своё участие в написании упомянутого опуса. Но даже на суде (см. на сайте «Большие ожидания») я нимало не настаивал на том, чтобы на переплёте изданного массовым тиражом романа стояло также моё имя.

Известная мистификация «Поэмы Оссиана» к мифическому гэльскому поэту не имеет никакого отношения; создатель мистификации шотландец Джеймс Макферсон прославлял таким образом кельтское прошлое своего народа...

Похожую цель преследовал и Пушкин («Песни западных славян»), опираясь на тексты Мериме, которые сами по себе были мистификацией, о чём Пушкин не догадывался...

Ни Мериме, ни Пушкин, ни Макферсон не скрывали своих имён, отдавая вместе с тем авторство поэтам других эпох...

«Тень» мистификации в «Повестях Белкина», в пасичнике Рудом Панько - вымышленном издателе гоголевских «Вечеров»...

В середине 50-х в квартире искусствоведов Герчуков (Марина и Юрий) я услышал замечательную историю «найденной» 10-й главы «Евгения Онегина», незавершённой поэтом, вероятно, намеренно. «Отыскал» главу, находясь в вологодском лагере, историк Даниил Альшиц (д’Аль), осуждённый в 1949 г. на десять лет за антисоветскую пропаганду.

Я попытался написать тогда собственную мистификацию – «История одной находки» - на первичную, из которой (из текста д’Аля) могу вспомнить только немногое – и не самое удачное: «...Пылал Каховский ярче лавы, Одним желанием горя, Своей рукой забить царя... ...Чинов британских сворой гадкой Он (Наполеон) схвачен был бульдожьей хваткой И похоронен был живьем На душном острове своем...» Т.п.

д’Аль использовал сохранившиеся строки Пушкина, добавляя свои. Меня тогда привело в восторг замечание Юры Герчука (возможно, им самим услышанное), что Пушкин при написании романа в стихах уже был знаком с гениальной работой Ленина «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?»

Мистификация д’Аля понятна. Недавнему узнику- гуманитарию хотелось как-то утвердиться в литературной жизни... Мистификация «Прогулки с Пушкиным» Синявского-Терца также писана в лагере как письма на свободу – жене. В этом, отчасти, их закодированность.

Обман не имеет ничего общего с мистификацией, хотя мистификация соприкасается с обманом. МИСТИФИКАЦИЯ всегда - ИГРА!

А бурная дискуссия в Сети по поводу авторства «Конька-Горбунка», да и романов Ильфа и Петрова (Ирина Амлински), - не более, чем буря в стакане воды.

Впрочем... выяснение авторства учённейшими литературоведами само по себе тоже игра. В известном роде - мистификация.
* * *
Две рецензии.
- Я бы не стала сравнивать этот литературный труд с набоковской «Лолитой». Но раз автору так хочется…

«Лолита» — про любовь. Тартаковский — про секс, вернее, не про сам секс, а про навязчивые мысли о сексе на фоне общественно-политической обстановки. Про то, что тревожит автора с подросткового возраста и до глубокой старости.

«Лолита» — о другом. Роман, как ни крути, о себе.

«Лолита» — напряженное чтение. Роман — веселенькое. Потому что знаешь автора или само по себе? Трудно сказать.

Язык «Лолиты» — необычный, выстраданный в каждом мазке, заставляющий бесконечно перечитывать. На один проходной (по сюжету) абзац у автора ушел месяц. Впрочем, в этой книге нет проходных абзацев. Роман написан хорошим литературным языком грамотного человека, в меру метафоричным.

«Лолита» в какой-то мере перевернула мир. Роман - не перевернул. Поэтому оставим «Лолиту» в покое.

В «Предуведомлении» автор кокетливо пишет: «Давно ли вы занимались сексом? То-то же!». Этим он намекает на свой сексуальный гигантизм со сравнению с хлюпиками-читателями. Не смешна ли такая самоуверенность?

Самоуверенность проявляется и в другом. «У нас в русском языке, таком богатом, что все кругом завидуют, со всеми его аллитерациями и ассонансами, нет на этот случай достаточного запаса приличных синонимов и эпитетов, какой есть, может быть, в других языках — западноевропейских или центральноафриканских, откуда, может быть, стоило бы что-то позаимствовапть, как у нас в свое время позаимствовали «колхоз», «чекист», «партком», «спутник» и «гласность»».

Я ни разу не встречала человека (хотя знакома со многими переводчиками), который бы завидовал богатству русского языка. А ведь эти люди «кругом». Или любого чужого языка, справедливости ради. Неловко напоминать бывшему студенту Литературного института, что аллитерации и ассонансы – это литературные приемы, а не свойства самого языка. Скажите мне, в каких странах вовсю употребляют заимствованные «колхоз», «чекист» и «партком», и я туда не поеду.

Но вернемся к основному тексту. У М. Тартаковского художественный талант есть. В его тексте ощущается свежесть, без которой нет литературы. Я ведь прочитала весь текст, не бросила, а это говорит в пользу автора. Не всякому автору удается поддерживать мой интерес до самого конца.

Построение книги несколько несуразное, но, может быть, так было задумано. Подробно изложена общественная обстановка, как будто она главная составляющая в отношениях мужчины и женщины. Я думаю, автор просто увлекся.

К.Л., главный герой, – не очень выразительная фигура, хотя о нем долго и много рассказывается. Он появляется в романе законченным, а ведь он уже долго живет на свете.

Люба – не девушка со своим внутренним миром, мечтами и внешними обстоятельствами, а кукла. Она скорее тело с действующими половыми органами, чем личность. Кукла не может сказать «нет». Почему она пошла к нему домой? Под каким предлогом? Из каких побуждений. Ее ведь к нему не тянуло. В эту любовную сцену я не верю. И в «бросился раздевать ее» не верю.

Выполнив свою сексуально-просветительскую роль, Люба исчезает, чтобы через много лет появиться в роли вдовы, тоже какой-то марионеточной (ее ведут, почти несут). Мы не узнаем, были ли у героев дети и внуки. Рассказчик полагает, что наверняка были, но не интересуется. Выполнили роль рупора его идей – и ладно. И это друг? Приятель? Знакомый?

Любопытство рассказчика, он же автор, к альковным подробностям в одной из сцен в спальне героя выглядит как-то гм… нездорово. Кому що, а курці просо.

Главные герои недостаточно убедительны. На их фоне Платон Касьянович, не главный герой, – почти удача.

Если бы не дурацкое пародийное название, если бы не шибанутость автора сексуальной темой, то могло бы получиться интереснее. Такие пары встречаются, но чувства их либо сложнее, либо проще (например, девица хочет обеспеченного мужа).
* * *
БЕРКА (Одесса): Сквозная мысль рецензии - секс хорош умеренный. Рыбий. Лимитированный общественно-политической обстановкой. И температурой воды в аквариуме.
* * *
Мимо проходил
- Пробежал роман взглядом, т. е. пролистал, как это только возможно на компьютере. Если бы он был на бумаге - непременно приобрел. Без капли сомнения. Хороший язык, сюжет, написано с юмором и грустинкой. Это, то что выхватил взглядом. А пока, с сожалением, "ставлю" в очередь на прочтение с экрана. Уважаемый Маркс, если выйдет бумажный вариант непременно оповестите. С искренним уважением.
* * *
Александр Волкович:
- И гнев, и слезы, и любовь! Пример мастерски сработанной, интеллектуальной и вместе с тем драматической, художественной прозы. Браво автору!
* * *