Таверна на постоялом дворе небольшого поселка оказалась неожиданно уютной и, что самое удачное, в этот час пустой. Ну, не считая, конечно, трактирщицы. Местечко, как выяснилось, носило название Абил. Словоохотливая женщина за стойкой рассказала, что на местном наречии так называется широкая равнина, расположенная по-над морем.
По этой-то равнине почти битый час Кати с Джоном и пришлось брести до поселка. С одной стороны это было хорошо: Абил стоял в стороне от дороги, ведущей в поместье крачек. С другой – беглецы устали, промокли, а рыжик еще и изрядно побледнел, хотя Кати еще пару раз совершала с ним единение. Всяко, пока они не удалились на приличное расстояние от школы – так, чтобы их побег не смогли засечь из окон.
Сама же Катрина, как ни странно, ничего такого особенного в единении с мальчиком не почувствовала. Ну, устала, да, но ведь они прошли значительное расстояние. А вот так, чтобы как тогда, с Марком, обессилеть… Похоже, в ней действительно не было и капли магии, а все их уроки явились всего лишь силами талантливой крачки, гулявшими туда-сюда.
Кати вздохнула и пригубила горячий напиток с ароматами каких-то пряных трав. Хозяйка объяснила, что такой чай хорошо защищает от простуды.
Она вообще оказалась женщиной радушной, сердобольной и даже особо не пытала новых постояльцев, откуда те, да почему вдруг в таком виде. Удовлетворилась рассказом о сестре, приехавшей забрать брата из школы магиков и усадила их за ближайший к очагу столик. Еще и плащ взяла, у огня просушить.
Узнав, что до отбытия повозки в Хоррхол остается еще с добрый час, Кати заказала две миски горячей мясной похлебки и небольшую головку козьего сыра. Как пообещала хозяйка – шедевр местного производства. Обед оказался действительно вкусным – Джон, похоже, изголодавшийся по нормальной пище, умял свою порцию супа в два счета. Потом довольно рыгнул; тут же смутился, прикрыв рот ладонью, и Кати слегка приободрилась, наблюдая, как на лицо мальчика возвращаются краски.
Сама же она впихнула в себя половину миски через силу и сейчас просто грелась травяным напитком, пытаясь растопить холодный шип, то и дело колко шевелящийся где-то за грудиной.
Наконец, молчание показалось ей вовсе невыносимым. Подумалось, что еще немного, и она сама завопит раненой крачкой, смахивая со стола остатки трапезы.
– Джон, – напряженно позвала Кати, а когда осоловевший мальчик оторвал рассеянный взгляд от очага, попросила: – Помнишь? Ты мне рассказать обещал. Почему такая магия?
Джон понуро кивнул:
– Угу. В поместье всяким вещам учат. В основном интересным. Но иногда и не совсем законным, а есть и вовсе запретные. Отец Рилан говорил как-то, чтобы мы тому не смущались. Ведь на войне все средства хороши.
– На какой еще войне? – Кати изумленно вскинула брови.
– На праведной. Отец Рилан считает, что постулат "магия должна служить людям" – неверный. Он говорит, что магия должна служить крачкам.
– Как это?
– Ну… он говорит, что крачек и так осталось слишком мало, чтобы сейчас распыляться на тех, кто даром не обладает. Потому и открыл школу, чтобы помочь талантам, взрастить новую Стаю.
– А про какие такие запретные вещи ты говорил?
– Ментальная магия, – тихо сказал Джон. – Принуждение.
Кати неожиданно стало не по себе. В Тумаллане крачек было действительно мало. Да, конечно, у них, как и везде в Империи, был свой Храм, но сама религия Пламени оставалась, скорее, красивой старинной традицией. Одной из. Приходя к единению, жители знали, что всегда могут при надобности получить ответную помощь: с врачеванием, с выращиванием урожая, со строительством. Да много с чем еще. Все это изрядно облегчало жизнь и казалось чем-то привычным и незыблемым. И только теперь, кажется, до Кати дошло, какой силой, на самом деле, обладают их "добрые наставники". И, захоти они однажды проявить ее в полную меру, преград им никаких не будет.
Она поежилась.
– Знаешь, Джонни, наверное, даже лучше, что ты оттуда ушел. Мне кажется, что это неправильно, применять подобную магию.
И осеклась. Ведь буквально полчаса назад она сама очень даже благосклонно принимала помощь рыжика. Но ведь в тот момент это было необходимо? А, может, геронт тоже связан необходимостью?
Она тряхнула головой. Думать об этом было сложно, сейчас все выглядело зыбко, неоднозначно, да и вообще…
Кати усилием воли отогнала от себя лицо Марка, каким оно стало в тот момент, когда они…
– Джон! – поспешно сказала Кати. – А с чего у тебя так вышло с Джиной? Кайл что-то про приют говорил. Вы уже тогда вовсю соперничали?
– Да не, – мальчик неохотно повозюкал пальцем по клетчатой черно-зеленой скатерти, – мы тогда и магичить-то толком не умели…
И тяжело вздохнул, подняв на нее синие очи:
– А ты никому не скажешь?
– Могила.
– Видел я кое-что. А она знает, что я видел.
– И что видел-то?
– Они подружки были. Ну, вроде как. Джина и еще одна девочка, Мари. Только мне кажется, что Мари ее не любила, боялась просто. Потому и позволяла делать всякое.
– А… что? – Кати смутно припомнила, что о чем-то подобном уже говорила Юльке.
– Джина на ней тренировалась. У нее тогда магичить не слишком хорошо получалось, да и не разрешали наставники особо. Вот она втихаря и… Мы замечали, конечно, что Мари какая-то совсем тихая стала. И брат Августин, помнится, ее разговорить пытался. Но та – ни в какую. Говорила просто, что плохо себя чувствует. Ее лечить даже пробовали.
Он покачал головой.
– Я однажды с ней вместе к колодцу пошел, ведра помочь дотащить. Так она как стала ворот крутить, у нее рукав платья задрался. А там шрам, как от ожога. Хотел спросить, что это, да Мари только зыркнула на меня, рукав одернула, ведро схватила – и бежать.
– И что же, все молчали? Как допустили такое?
– Не знаю, – Джон дернул тощим плечиком. – Наверное, слухи какие-то ходили, потому что незадолго до того, как Мари исчезла, отец Рилан в приют приезжал. Разговаривал вроде с кем-то из учеников, может, и с теми девочками тоже.
– А потом?
– А потом Мари пропала. Говорили, что забрали родственники. Но я накануне…
Он потянулся к кружке и сделал большой глоток чая.
– На ночь глядя в библиотеку отправился. У нас как раз экзамен по арифметике должен был утром быть. Там уже совсем темно стало, только в одном месте свет – я думал, лампу там забыли, и пошел, забрать хотел. Ну, да. Лампа там была. А еще Мари лежала, на полу прямо, между стеллажами с книжками. И Джина над ней, на коленках. Меня увидела, голову вскинула, и так ла-асково говорит: “Джонни, тебе чего?”.
– Она что… – Кати сглотнула, – что она с ней сделала?
– Я растерялся поначалу, потом спросил, что случилось, может, помощь какая нужна. Так Джина мне сказала, дескать, Мари перезанималась просто, и чтоб я шел, и они тут сами разберутся. А потом взгляд у нее такой нехороший сделался, я и.... ушел. Убежал даже. Понимаешь, эта Мари. Уж больно она безжизненно лежала, точно фантоша [1] с базара, у которой веревки перерезали.
– И ты что же, не сказал никому? – вытаращила глаза Кати.
– Не-а, – Джон хлюпнул носом, – я испугался.
Кати хотела было возмутиться, но увидела, как сжался мальчик, и ей неожиданно стало его жалко. Совсем ведь ребенок еще. А тогда, наверное, и вовсе мелкий был.
– Когда это случилось?
– Больше года назад. Потом и Джина исчезла. Быстро, недели не прошло. Оказалось, геронт ее в поместье и отправил. А уж когда я туда попал, она вовсю в королевах ходила. Меня увидела и… не знаю, может, испугалась. Хотя, чего ей бояться, если она у отца Рилана под крылышком? А, может, просто не нравилось, что я когда-то видел ее такую, какая она есть на самом деле.
– Вот ведь гадина, – покачала головой Кати, вспомнив, как Марк говорил, что тоже подозревает Джину в отравлении. Хотя, что ей теперь Марк…
Она зябко обняла себя за плечи, почувствовав страшно одинокой. А ведь такой она сейчас по сути и была. Ну приедет в Хоррхол, а дальше что?
– Ты чего? – Джон снова хлюпнул чаем. – Тоже ее боишься? Сейчас-то почему, когда убежали?
– Да ну ее, – с досадой бросила Кати. – Не сошелся весь мир на этих ваших крачках. Я вот сейчас не знаю просто, как быть. Куда пойти в городе? Домой – нельзя, там наверняка меня дознаватели ждут. С теткой поругалась. В Храм теперь тоже не сунешься, защиты просить не у кого. Ты не знаешь какую-нибудь таверну, чтобы и не слишком дорогая, и приличная, и в Нижнем городе, наверное. Чтобы от Храма и ратуши подальше?
– Дознаватели? – у Джона отвисла челюсть. – А… зачем они тебя ищут?
– Допросить хотели. Из-за брата. – Кати поморщилась. – Он ничего не сделал, правда, просто попал в передрягу, на шествии. А его и схватили, и обвинили, как заговорщика.
– Это когда архагета убили, да?
– Угу. Только Бен тут точно ни при чем, мы рядом были, когда это все началось. И к берегу ушли. А потом на воинов Пламени наткнулись. В общем, нельзя мне домой. Я ж сбежала от допросов.
– Ясно, – Джон вздохнул. Потер лоб в задумчивости, а потом просветлел лицом: – Слушай! А давай я тебя к маме отведу, а? Она в Нижнем городе как раз живет, к нам туда точно никто не сунется. Правда… – он помялся, – народ в том месте не очень приличный. Это в рыбацком квартале.
– Знаешь, – Катрина криво ухмыльнулась, – в последние пару дней я, кажется, категорически пересмотрела свои взгляды на то, кем человек кажется, и кем является. А мама против не будет?
– Да нет, что ты, – разулыбался мальчик, – она у меня мировая. Добрая и веселая.
– А сам ты куда?
– Да тоже к ней, конечно! – сияющие глаза Джона повлажнели, – я та-ак соскучился. Не боись, места всем хватит. А там все дружно и подумаем, что делать дальше. Может, я опять в школу пойду? В простую только, у нас есть благотворительная, от городского совета. Или, не знаю. Как мама скажет.
– Боюсь, после побега из поместья придется думать очень сильно, – с сомнением заявила Кати, но тут с улицы послышался шум: стук колес, лошадиное ржание, чьи-то голоса.
Хозяйка таверны придвинулась к окну:
– А вот и Кнут приехал. Возничий наш. Вы б, ребята, поторопились, а то он сейчас пассажиров высадит, наберет, да назад быстро двинет. Сегодня в Хоррхол корабль с материка прибывает, так ездоков оттуда много будет. И туда наберется, конечно.
– Спасибо вам, – искренне сказала Кати и, забрав с вешалки у очага свой плащ, кивнула Джону.
Дождь к тому времени прекратился, и в проталинах между облаками синело небо. Мокрая трава искрилась дождевыми каплями, воздух был влажный и вкусный, казалось, его можно было пить, словно воду. Кати с Джоном успели занять ближайшие к вознице места под навесом, так что возможность быть замеченными кем-то из крачек тоже была сведена к нулю. Головой Кати все это прекрасно осознавала, ехать бы, да радоваться, но снова накатила черная тоска. И бороться с ней никаких сил уже не осталось. И тогда она просто прислонилась головой к переборке, отгораживающей пассажиров от возницы и, несмотря на тряску и разговоры попутчиков, заснула.
Когда они прибыли в Хоррхол, совсем распогодилось. Солнце перевалило зенит и стало ощутимо припекать, так что Кати сняла плащ. А потом покосилась на Джона в ученическом одеянии и набросила плащ ему на плечи. Пусть терпит. Безопасность сейчас важнее.
Впрочем, от порта, куда в объезд города сразу прибыла повозка, до рыбацкого квартала идти было недалеко. Да и в суматохе, царившей в прибрежном районе Нижнего города их вряд ли бы заметили какие-нибудь крачки из Верхнего. Во всяком случае, так утешала себя Кати, когда они с мальчиком миновали шумный порт и углубились в улицы между неказистыми домиками рыбаков.
К одному такому дому – деревянному, крытому дранкой, и припустил что есть мочи Джон. Отворил низкую калитку и, войдя в вымощенный камнем дворик с покосившейся лавкой под окном, дернул дверь. Обернул к Кати расстроенное лицо:
– Заперто. Работает мама наверное…
Девушка с сомнением осмотрела дом: окна закрыты, дверь тоже кажется надежной. Впрочем, Кати никогда не умела взламывать замки.
– А где она работает? Сходим, может?
– Не, – мальчик покраснел, – далековато. Да и не любит она, когда беспокоят. Давай лучше я открыть попробую. Только пошли к задней двери. Чтоб не увидел никто.
Кати недоуменно пожала плечами (ну кому какая разница, как хозяин входит в собственный дом?) и отправилась следом. Они завернули за угол, обогнув здоровую деревянную бочку для сбора дождевой воды, миновали две каменные ступени и оказались на задах дома. Пара чахлых кустиков кизильника, жарящихся под солнцем, снова всколыхнули в Кати тоску по лесному Тумаллану, его вековым дубам, тенистым полянам и разнотравью. Не стоило им уезжать. Определенно не стоило.
Джон тем временем снял плащ, сунул его Кати в руки и вскарабкался на высокое, покрытое облупившейся синей краской, крыльцо. Подергал дверь, снова вздохнул и склонился к замочной скважине.
– Что ты делаешь? – заинтересованно спросила Кати. Неужели у мальчишки есть с собой отмычки?
– Обожди, – отмахнулся тот, нахмурившись. – Знаю я одно заклинание…
– Ого…
Джон поводил раскрытой ладонью перед замком, выпрямился и потер лоб.
– Вот ведь зараза. Снова не выходит. Наверное, я слишком много сил потратил, с этим отводом глаз.
И бросил на Кати смущенный взгляд:
– Иди сюда, а? Ну, конечно, если ты себя хорошо чувствуешь…
– Единение? – Она взошла на крыльцо и села на ступеньку. Нагретое солнцем дерево оказалось очень уютным. Джон опустился рядом и нерешительно заглянул ей в лицо.
– Да всё нормально, не переживай. – Кати сама взяла его за руки и приложила их к своим вискам. Привычно представила пышное континентальное лето. Озеро и подружек. Лесную опушку. Иволгу на дереве перед старым домом Хартов. И неожиданно задохнулась от боли, от внезапного осознания, что в ее жизни всего этого уже больше никогда не будет. Джон дернулся и вырвал руки.
– Извини… – помотала головой Кати. – Я не хотела. Оно само.
– Ничего, – мальчик вздохнул. – Немного все же зачерпнул. На простенькое заклинание хватит.
– И откуда у тебя такие познания? – Кати усмехнулась. – Что, тоже школа?
– Ну… я же говорил…
– Ладно. Не обращай внимания. Твори свое заклинание.
Но Джон не спешил вставать. Сидел рядом, точно нахохлившийся птенец, ковыряя пальцем прореху на подоле ученического облачения. А потом снова вздохнул:
– Тебе очень плохо, да?
– Да.
– Я заметил. Еще когда в самый первый раз почувствовал тебя. Там, внутри, что-то черное и холодное. И только по краешку иногда словно искрами плещет. И мне от такого становится не по себе. Что они с тобой сделали, Кати?
– Ничего, – она со странным равнодушием пожала плечами. – Меня просто не любили. Но это пройдет. Честно. Знаешь, наверное, потому у нас так и вышло криво с этой магией, что от меня и черпнуть толком нечего было.
– Наверное, – сказал Джон расстроенно, но с вопросами больше лезть не стал, а снова занялся делом.
Кати отрешенно наблюдала, как по небу плывут к горизонту темные дождевые облака, касаясь края морской сини. И как мельтешат в облачной вышине белые точки крачек.
Наконец, замок у нее над головой щелкнул, и Кати поднялась. Отряхнула подол платья и вслед за Джоном вошла в сумеречную прохладу дома.
В узком коридоре стояли плетеные полукруглые ящики, обитые узкими дощечками, и слабо пахло солью и рыбой. Засиженное мухами грязное окошко света пропускало мало. Джон чем-то загремел впереди и, откинув полосатую занавеску, которой заканчивался коридор, шагнул в дом. Тут же остановился, замерев, а Кати чуть с ним не столкнулась.
– Слышишь? – настороженно прошептал Джон, и она тоже услышала чей-то низкий храп.
– Спит кто-то. Пойдем, глянем, может мама твоя все же дома?
Мальчик возмущенно покосился на Кати, но двинулся на звук. В маленькой комнате, в которой и помещались только широкая постель да низкий столик, на этой самой постели спал рыжеволосый мужчина. Храпел, безмятежно раскинув руки и чуть запрокинув голову, улегшись в одежде прямо поверх покрывала. Кати подозрительно прищурилась – показалось, что это лицо она уже где-то видела.
Джон резко выдохнул, и спящий шевельнулся. Разодрал сонные голубые глаза, которые тут же сделались цепкими, когда он уставился ими в лицо Кати. А потом – удивленными, когда увидел мальчика.
– Джонни? – мужчина резко сел. – Ты как тут?
– Что ты здесь делаешь? – зло ответил вопросом на вопрос тот, и Кати наконец обратила внимание, насколько эти двое меж собой похожи. Огненные волосы, слегка вздернутые носы, высокие скулы.
– Мама где? – продолжал пытать Джон.
– А… ну… – мужчина потер ладонью шею, – на работе наверное. Сынок, понимаешь, мы тут с ней решили…
– Я. Тебе. Не сынок. – Джон прищурился, а веснушки на его лице пропали, сравнявшись по цвету с пылающими щеками. – Мама наверняка не знает, что ты тут расположился, как… как у себя дома!
– Слушай, Джонни, – мужчина встал с кровати и раздраженно дернул щекой. – Давай так. Я сейчас схожу за твоей матерью. А потом… потом мы просто поговорим.
– Не стану я с тобой разговаривать, – прошипел мальчишка, а Кати подивилась, сколько, оказывается, злобы может скопиться в этом мелком и трусоватом, по первому впечатлению, пацаненке.
– Всё! Не хочешь – хрен с тобой. Пусть мать сама разбирается.
Мужчина, скривившись, вскинул раскрытые ладони и, развернувшись, вышел из комнатушки, больно толкнув Кати плечом и даже, похоже, не заметив этого.
– Знаешь, Джон, вряд ли он здесь дрых, как непрошенный гость, – осторожно заметила Кати, когда хлопнула входная дверь.
– Думаешь, не понимаю, да?
Из рыженького словно весь воздух выкачали. Он перестал краснеть и только устало присел на постель. Кати облокотилась на спинку кровати и неловко замолчала, дожидаясь, когда Джон, наконец, возьмет себе в руки.
– Вот чего я и вправду не понимаю – продолжал возмущаться мальчик, – как можно вообще простить того, кто тебя бросил, а? Оставил без денег, без достойной работы. И она была вынуждена… вы что, девки, все такие дуры, да?
Кати покачала головой:
– В жизни всякое бывает. Не суди человека, пока не окажешься на его месте.
А потом запоздалой обидой хлестнули последние слова Джона, и Кати мятежно вскинула голову:
– Как видишь, я не дура. И прощать не собираюсь никого.
Она раздраженно развернулась и вышла в комнату, служившую, очевидно, гостиной и столовой одновременно. Бросила плащ на спинку стула и плюхнулась за круглый столик в центре, покрытый вышитой незабудками скатертью. Отрешенно уставилась в окно. А если быть честной? Ну, хотя бы с собой. Смогла бы она простить Марка?
Если бы он тогда высказал всё в глаза: про ее никчемность и бесталанность. Да пусть бы хоть наорал, даже ударил – насколько всё стало бы проще. Да, предательство за спиной – это противно. Но было одно обстоятельство, которое не давало Кати покоя, не давало просто озлобиться и решительно оттолкнуть. Марк был добрым и теплым человеком. И эту его теплоту она ощущала всегда – и в единении, и в каждом его разговоре с ней. Такое не сыграешь. В конце концов, не его вина, что Кати практически сама кинулась ему на шею. И он дал ей всё, что мог. Дал бы и больше, но ведь она сама решила, что отныне не станет унижаться. Или, может, она просто влюблена, как последняя дурочка, и пытается найти ему сейчас оправдание?
Разобраться в себе было сложно, и Катрина досадливо поморщилась. А потом на плечо ей легла ладонь Джона.
– Прости меня, угу? Я просто разозлился.
– Да ладно, чего там, – Кати грустно улыбнулась мальчику. – Мы сейчас все немного не в себе. А чай у тебя есть?
– Не знаю, – хлопнул глазами Джон.
– Ну так посмотри! И давай уже поговорим о чем-нибудь веселом? Ты ведь наверняка знаешь уйму всяких забавных историй? Ну не могло же в этой твоей школе, или в приюте, быть все настолько плохо, а?
– Ага! – Мальчик воодушевленно кивнул и бросился в сторону буфета: – Помогай!
Кати присоединилась, и вскоре на столе уже стояла мисочка с яблочным вареньем, лежал кулек какого-то печенья, оказавшегося, к слову, совершенно каменным. И еще пузатый чайничек с травяным напитком, который они с удовольствием прихлебывали из широких низких кружек. Старых, с отколотыми краями, но сейчас и это казалось сущей ерундой. Потому что интересных историй Джон знал действительно много, да и рассказчиком оказался на удивление талантливым. И даже Джина в его исполнении заставляла Кати улыбаться. А когда Джон перешел к рассказам о проделках Юльке в приюте, и вовсе от души хохотать.
– А как вы познакомились? – поинтересовалась Кати. – Что, у нее папа действительно какой-то там пират?
– Да ну, скажешь тоже, – мальчик ухмыльнулся, – обычный забулдыга с рынка. Он еще…
Тут хлопнула входная дверь, и Джон, оборвав рассказ на полуслове, вскочил и молнией вылетел в переднюю. Оттуда тотчас раздался женский вскрик, взволнованное бормотание, всхлипы и невнятный бубнеж мальчика. Кати поднялась со стула, терпеливо дожидаясь, чтобы представиться хозяйке и договориться о жилье и его оплате. Много она дать, конечно, не могла, но и сваливаться вот так запросто на голову незнакомым людям не желала.
Джон, со счастливым выражением на лице, первым вошел в комнату. А когда Кати увидела появившуюся следом заплаканную женщину, то в первый момент потеряла рад речи. Хозяйка же вытаращилась на гостью, точно на приведение:
– Кати?!
– Ирена, – потрясенно выдохнула та и, не сдержавшись, разревелась от облегчения.