Добрались двое до колдовского озера только к следующему утру. Тишина стояла вокруг, раннее солнышко мутными струйками касалось водной глади, стрекозы сновали туда-сюда, водомерочки скользили по воде, оставляя разводы, рыба плескалась. Природа-матушка проснулась, а существа волшебные почивали глубоким сном, покуда их время ночное.
Беляна даже зажмурилась, когда вышла к берегу, отвыкла она от света Божьего, все в сумраке да в тумане обитала, с мертвецами беседы вела. А здесь разноцветье, все блестит, переливается, птицы снуют с ветки на ветку. Давно ведьма здесь не была, поэтому смотрела на родное озеро, а руки у сердца держала. Вспомнились ей дни печальные, отчего даже слезы навернулись. Но чтобы не казаться слабой, смахнула их длинным рукавом и к Ивану обратилась:
- Ну, где утопленница твоя? Давай, зови сердешную.
Но как бы ни кликал Ваня русалочку, не вышла она. Тогда сел Залетный на камень у берега, опустил буйну головушку на руки, да и заплакал как дите малое. У Беляны аж брови на лоб полезли, когда увидела она страдания такие. Вздохнула ведьма, махнула рукой, подобрала подол и вошла в воду озерную:
- Явись ко мне, душенька моя ненаглядная, - заговорила она. – Явись голубушка. Воротилась я, принимай окаянную.
Провела Беляна рукой по водице, и начались чудеса. Вода забурлила, зашипела и из глубины вышла русалочка. Подошла Вея к ведьме, но заговорить не смела. Только вот как увидела Ивана, бросилась к нему, прижалась. Залетный же обнял ее крепко-прекрепко:
- Веюшка, любимая моя. Прости дурака пустоголового, что покинул и слова не сказал.
- Все равно, Ванюша, неважно это. Главное пришел, вернулся ко мне.
А Беляна стоит, смотрит на них, улыбается, и улыбка у ведьмы добрая, душевная. Как закончили влюбленные с нежностями, встал Залетный и говорит:
- Верни душу Веюшке. Прошу Беляна, выполни обещание.
- Эх, Ваня, Ваня, - покачала та головой. – Ничегошеньки ты-то не знаешь. Не могу я душу вернуть твоей утопленнице.
- Как так? Ты же слово дала, - сердился Иван. – Я поверил тебе!
- Знаю, что слово дала. Но обещала не душу вернуть, а утопленницу.
- Что ты голову морочишь, бесовская дочь!
- Погоди, Ваня, - вдруг остановила его Вея.
Смотрела русалочка на Беляну и будто вспоминала что-то, потом подошла ближе, коснулась руки ведьмы, а та разрыдалась да на колени перед ней упала:
- Прости меня, душенька – причитала Беляна. – Прости ведьму проклятую. Бросила тебя в озере, а сама пошла беду творить. Ну не могла я тебя опорочить, не хотела этого.
В мгновение глаза Веи округлились, присела она около ведьмы и молвила:
- Вспомнила я все беды наши.
Иван же стоял в замешательстве, не знал, что вокруг творится, чего за тайны мрачные. И почему его Веюшка с ведьмой обнимается. Но скоро поднялись две девы и повернулись к Залетному:
- Пора тебе правду узнать, Ваня, - произнесла Беляна.
Тут-то она и поведала то, что заставило Залетного побледнеть и наземь опуститься.
- Вея не утопленница, а душа моя, которую я в колдовском озере оставила.
- Как душа? Что за проделки дьявольские?
- Когда ходила я к бабке-колдунье за травами, попросила ее о помощи. И в день моей смерти исполнила бабка обещание, явилась к озеру в ночь, наворожила, да вернула меня обратно, чтобы я отомстила, чтобы добилась справедливости. Но дабы не порочить душу свою, оставила ее в озере, забрав всю злость и воспоминания с собой. Нарекла душу Веей, а после ушла. И было говорено, ежели полюбит кто душу невинную искренне, то вернется та в тело родное да обретет вторую жизнь.
- Да что же за чертовщина? – вскричал Залетный и голову руками обхватил. – Врешь ты все, ведьма!
- Не врет она, - тихо молвила Вея. – Правда это. Не помнила я всего того, что произошло со мной. Забрала Беляна злобу и ненависть, а мне только тоску оставила. Я и есть душа, брошенная, но не на погибель, а на спасение. Теперь же случится чудо, и вернусь я на место законное.
Так и произошло. Зашумели леса, засверкало озеро пуще прежнего, пар густой напустило на девиц, и слились те воедино. А когда рассеялась колдовская пелена, на Ивана уже смотрела одна дева, в лике ее сочетались черты обеих, волосы имели цвет ни вороной, ни пшеничный, а каштановый, только глаза остались зелеными словно малахиты. Ступила она вперед, хотела до Ивана дотронуться, но тот отскочил в сторону и принялся креститься:
- Прочь, окаянная!
- Не бойся меня, Ваня. Я ж люблю тебя. Не отворачивайся. Ты спас меня, избавил от страданий, заставил в людей поверить. Нас сама судьба свела.
- Не подходи, змеюка подколодная, - отмахнулся от нее Залетный. – Я много чего повидал в родном лесу, но такого колдовства еще не встречал, ты дьяволица. Нет тебе веры!
И побежал Иван прочь, оставив девицу на берегу.
Беляна тогда повернулась к озеру, посмотрела на рябь с тоскою:
- Прощай, колдовское озеро. Не держать тебе меня больше, не томить в тине.
Поклонилась она и пошла в лес.
Болело сердце по Ивану сильно, но не винила его Беляна, а наоборот, благодарила за любовь, за тепло, за нежности.
А тот домой воротился. Купич с Матреной бросились было его обнимать, но как встретили взгляд болезненный, так и отошли сразу. На этот раз Залетный не потянулся к бутылке, а решил оставить деревню, да уйти куда подальше. Эх, как же рыдала Матрена, не хотела без хозяина оставаться, ведь покинутый дом для домовых большая беда. Купич как мог успокаивал женушку, но сам же мучился не меньше.
Горевали домовые так, что все дела побросали, свет им не мил стал. Изба постепенно грязью зарастала, пауки паутину плели по углам, мыши на чердаке скреблись. А Иван днями напролет пропадал, но ни в лесах, ни в деревне его не было, даже лесные создания пожимали плечами, мол, видать ни видывали, слыхать ни слыхивали.
Иван все это время пропадал на полях, забирался на стог сена, что повыше и звезды по ночам разглядывал. Но стоило ему глаза закрыть, как возникал образ Беляны, запала она ему в душу. Сразу вспоминалась ночь в заброшенной избе, ведьмины глаза колдовские, кожа нежная, тело стройное, а в голове так и звучал голос чудодейственный. Душа переворачивалась у Залетного, сердце кровью обливалось, ведь понимал он, что Беляна ни в чем не виновата, что сгубило ее чужое невежество и коварство, а теперь и он предал, бросив на произвол судьбы. Поступил Иван с ней жестоко, ровно, как и жених прошлый. Такими мыслями Залетный мучился, поэтому не шел домой, стыдно было в глаза домовым смотреть, а уж в лес соваться и того хуже, Беляна поди проклинает его.
А как очередной ночью приснилась ему дева, как во сне коснулся он лика ее и поцеловал в алые уста, то очнулся в холодном поту и решил исправить все, что наделал.
Вернулся Иван домой аж через три недели. Вошел в избу, да и ахнул. Все в пыли, в грязи, всюду насекомые бегают, испугался тогда Залетныей, начал домовых кликать, а их нет нигде. И в подпол слазил, и на чердак заглянул, в саду побегал, но тех след простыл. Ушел Купич с Матреной, обиделись они на Ивана, все ж старались для него, душу вкладывали, любили, а он бросил их.
Но Ванюша рук не опустил. Перво-наперво пошел к Мокию, выспросил о том, где его домовые могут быть, тот указал на полянку волшебную. Явился Залетный туда, три раза по дереву постучал, через плечо плюнул, и тогда явилась взору поляна, а по центру шалаш стоял, там домовые и обосновались. Как Матрена увидела хозяина, то все обиды мигом забыла и бросилась к нему, только Купич пообижался для приличия, но потом простил.
И отправились все трое Беляну искать. Переживал Ваня, что она могла на кладбище вернуться, но там ее не оказалось. Всех лесных опросили, везде обошли, но девицы нигде не было, словно испарилась, даже Сирины мотали головами, хотя от их зоркого ока еще никто не уходил.
Вернулись они домой ни с чем, домовые ушли дела делать, а Ваня присел на завалинку и тихо прошептал:
- Прости Беляна-краса. Я не лучше остальных оказался. Но знай, где бы ты ни ходила, я люблю тебя и буду помнить…, - но не успел договорить, как дверь избы скрипнула и два зеленых глаза показались.
- Любишь говоришь? – лукавый взор жаром обдал Залетного. – Хорошо подумал?
Вскочил Иван, распахнул дверь, а на пороге Беляна стоит в обычном сарафане да с метлой в руках, подхватил он ее на руки и давай расцеловывать. Тут же домовые сбежались, Матрена аж рот открыла, а Купич тихо стоял и бороду поглаживал.
- Голубушка моя ненаглядная, - шептал Иван ей на ухо, - вернулась, родимая.
- Вернулась, ты же чудак-человек, сам любишь, а гонишь от себя, - говорила Беляна и по лицу его гладила.
- Да не видеть мне больше света белого, если снова обижу.
- Не обидишь, а ежели задумаешь, то наворожу пятую ногу, будешь знать, - посмеивалась та, а в глазах-то слезы сверкали.
Следующим днем покинули они деревню. Обошли лес и поселились у речки, добротный дом поставили из бревен сосновых, где и горница большая получилась, и светелки, и трапезная, а домовых на теплом чердаке поселили, Купич тогда на радостях даже люльку сколотил, да в уголочке поставил, Матрена как увидела, так закраснелась, застеснялась, но не воспротивилась. Ну а Иван с Беляной свадебку сыграли, куда пригласили нечисть лесную, много гостей пришло, всю ночь гуляли, молодых поздравляли.