Уже пусты пути моих сомнений
В тех днях, что были ярки и чисты
И, кажется, пришла пора забвений
Священных истин, дивной красоты.
И нелегко в чужом пиру похмелье
От славословий и щедрот густых,
Но памятливо древнее поверье,
О тех дарах, данайских, непростых.
От красоты осталось рукоделье
Квадратов чёрных, для пустых глазниц
Явилось множество посильных наслаждений
От подворотни и тоски темниц.
Вы - люди и что-то слегка призабыли –
Рожденье Авроры, заката горенье
И белых ночей удивительный иней,
Упавший под ноги стихотвореньем.
Боюсь, не забыли, а просто простили
Уродство модерна, поэмы без смысла
Про дев измождённых с главами рептилий,
И новь опошлений Мольеровской мысли.
Зачем же тогда мы родились и жили,
Мечтали под звуки прилунной сонаты,
Укоры высоких порывов застыли
В картинах Серова, а Листа кантаты?
Вкус черни управил движенье искусных
И кистей и слов, а звучание клавиш –
Вместилище звуков на ложе Прокруста –
Уложено так, что уже не поправишь.
Пред мастером списка, кумиром планктона,
Толпой суетится бездарная мелочь,
Дугой, выгибаясь, у трона Мамоны
И всё лишь затем, чтобы пилось и елось.
Их имя отметят на звёздной панели
Знаком почёта – звездой Люцифера,
Но, чу, зазвучат соловьиные трели
Из райских садов, где живут Гулливеры.
Чайковский и Репин – жребий их брошен
Небесным судьею, талант непорочен
И ныне и присно, плебеев запросы
Исполнят шуты, ну и протчая с прочим.