Финальный сборник (часть четвёртая)

«Среди новых поколений»

Среди новых поколений
Стихотворностью несом,
Я застрял в междувременье,
Прижимаясь к Небу лбом.
Опрокинутое в небыль,
Растворяет даль окно
И наслаивает снегом
Звёзд печальных серебро.
В спину охает простуда,
Сердца тон картавит вновь,
Но не плоти вялой груда -
ПАМЯТЬ помнит про любовь.
Будто снова я вернулся
В тот далёкий детский сон.
Будто Золушка ты снова,
Будто снова я влюблён.
Удаляется в пространство
Огоньков летящих рой
А печаль мою глазасто
Лечит в сердце Образ Твой.

«Язвой изъедена прошлого тень»

Язвой изъедена прошлого тень,
Крошевом в зеркало падает взгляд,
вниз, на осколки в сплетения века печального.
Каплей, скользнувшей по лику листа,
всё я пытаюсь предугадать,
Как мне узнать тебя, Лада моя Изначальная?
В небо лицо запрокину свое,
Ты – это к солнцу мой любящий взор.
Сколько ж во мне от твоей неистраченной нежности!
Ласковость тени и нежность травы,
Говор ручья и небес глубина,
Все от тебя в моей памяти ластится свежестью.
Азбукой сердца затвержено ДА,
что же я клавишей падаю ДО?
В пальцах моих оживают волос твоих струи.
Ты - это искры мелодии рос,
Ты – это радуги благостный дождь,
Вспомнят ли губы твои все мои поцелуи?
Станет когда-то нетвердым мой шаг,
на руки взять я тебя не смогу.
Вспомнят ли губы твои все мои поцелуи?
В небо вжимаюсь я радугой слез,
Сколько тебя в этих каплях дождя?
Брызну стихом на окно от меня одесную.

«Фрэзи Грант»

Лишь с тобой я рассвет встречал.
В алгоритмах крикливых чаек,
В косяках звёздных рыб качая
Негасимых стихов причал.
Упоён невесомостью волн,
Переполнен полями безумства,
Обретаешь иное русло
С аритмией тоски примирён.
По аккордам мятежных струн
Полногласием слов и жестов
Стала ты моих снов невестой
Тайнозрительницей Гамаюн.
Уникален души оргАн
И порывы его благие
Усмиряет морей стихии,
Как бегущая Фрэзи Грант.

«Сон-трава излучает тень»

Сон-трава излучает тень
В гулкой прописи древних нимбов.
Раскачавшихся эвкалиптов
Слышны рокоты в высоте.
С дуновением ветра схож
Ликом лиственного коллажа,
К Недоступному ты идёшь,
Разливая стихов протяжность.
Фонарей журавлиный клин
Тянет стропами русский Ирий,
Беглым странникам междумирья -
Парашютную неба синь.
В переулках фарфоровых строк
Мхов серебряных древних ритмов,
Обезцвечен подлунный бог,
Облицован в весенний лик Твой.

«Стих»

Где теней тяжесть в тяготенье
молчащих для ответа уст,
молчанье семенами тлеет
подсолнечников-звуков-чувств.
Как рада солнцу тварь земная,
сны покидая зимних льдов,
так звук крылато воспаряет,
свет источая птиц-псалмов.
Цветоголосьем источится
божественнейших слов нектар
и взор крылатый закружится
над древнею смолою чар,
и, маслом солнечным разлитый
свет загустеет в каплях дня
и люди, птицы и молитвы
предстанут Чудом для меня.
Расколет скорлупу явлений
слов поэтических ручей
вновь открывая обозренью
Невидимую суть вещей.

«Вечеря»

Ты из Кириафа, я – Духом рожден.
Дрожит поцелуй на устах.
Не ведает страха грядущих времен
роса бытия на листах.
В дворцах золоченых ты сказочки пел,
а я шёл до слова основ.
Ты – сеятель скорых желаний и дел,
я – горних посол миров.
Моя рука – утро, твоя рука – ночь.
Их встречу разбил закат.
Но светлой дорогой и ночью помочь
как месяц любому я рад.
Ведь те, кто сильнее, не ломят плечом,
они и с врагами нежны;
Так солнечный веер сметает лучом
остатки ночной тишины.
Нет, не легковерью пришел я служить, —
к чему бутафорный гром! –
мне б в каменносердых
источник пробить
сверкающих притч пером!
И чёрная зависть не в силах уже
догнать белокрылых коней.
Моими глазами в рыбачьей душе
намыты крупинки огней.
Уж вечер прочитан под хоры ветров
и песни собрались в букет,
и вспыхнул ночник мой звездою волхвов
над всем тяготением лет.


«Отрасль»

- Брат мой, ответь, ну где же Он?
Пали мы все до дна!
- Рождие, сын мой, Рождие
царство развеет сна.

Лета седьмины связаны,
Жертвенный пал огонь,
Слово пророка сказано,
Белый восходит конь.

Над числовым пожарищем
Брошен победный клич,
Слышится крик Рождающей
Свит Богоносный бич.

Царство лжеца низложено,
Ропщут в провалах тьмы.
Отрасль у подножия
Царственной Белизны.

«Опоздавший на вечность, виновен всей жизнью»

Опоздавший на вечность, виновен всей жизнью,
В узел, связками горла, вяжешь с пеплом свой стих,
Но в расплавах из радости, в памяти нишах
Анемичность улыбок лиц дальних прости!
Нет, не скоропостижен сей мир семицветный!
Где оранжевой хмарью горчат имена,
Где проиграны партии, песни пропеты,
В грешной славе побед и твоя есть вина.
Преподобен вину, что ж зерну маловерен?
Виждь, как злых полушарий ветер кварков и шал!
Парадигмой распевов, в гравитации сфере,
Протяни стих ладонью, перекрой тьмы провал!
Люди падают в воздух с небес коромысла,
Детским всплеском ресниц дУши их опери!
Знаков древних пергаментов чтением смыслов
Окрылённость хлебов и деревьев верни!

«Ненагляда»

Веда Белая, русская дева,
вся тебя величает земля,
что навек твою мудрость воспела,
где, скажи, Ненагляда моя?
где живёт Ненагляда моя?
Все леса я проехал, долины
и повсюду дев красных встречал,
пели песни они мне, былины
только с ними всегда я скучал,
в хороводах весёлых скучал.

Мне веселье их было постылым,
были девы скучны мне в окне,
все их радости - сердцу унылы,
дева снежная по сердцу мне,
Ненагляда лишь по сердцу мне.
С тройкой резвой не страшны мне дали,
знать бы лишь, где кручина моя ...
и ответила Веда с печалью:
- Все вернется на круги своя,
все на круги вернется своя...

...Ненагляда твоя - Несмеяна,
как же можно ее полюбить,
если холод улыбки Желанной
может бедное сердце разбить,
сердце молодца может убить.
И живёт она жизнь одиноко,
и любовь и улыбку тая,
говорят, она просто жестока,
в её сердце не видно огня,
в сердце девы не видно огня.

Веда, верю - любовь не обманет
и тепло я во взоре ее
сам увижу и время настанет -
будет радостным сердце моё,
и утешится сердце моё.
Вот и мчусь я в морозные дали,
где живёт Ненагляда моя,
мне весною скворцы прокричали:
- всё вернется на круги своя!
Все на круги вернется своя.

И ответила Веда и Лада:
- Если снежную грусть предпочёл,
никуда тебе мчаться не надо:
деву по сердцу здесь ты нашёл,
Ненагляду в снегах ты нашёл,
Ненагляду во мне ты нашёл.

«Луч закатный отзвучал…»

Луч закатный отзвучал,
Фонари поплыли,
Покидая снов причал,
Распустили крылья
Мыши древних городов, где зверей руинных
ждут сокровища ворОв в зарослях малины.
К окнам детские глаза
Голубем прильнули.
Только б окна-образа
Их не обманули.
Только б темная земля
Их не усыпила,
жизни каменная тля совесть не сгубила.
И кровавых листьев дни льдом не леденили,
Имя светлое любви в сердце б сохранили.



«Развенозился ветвями»

Развенозился ветвями лес, огнём весны прошит,
Разомлел в лазурном храме статус любящей души.
Лепестками заметелил яблонь розовый наркоз,
В срывах ветра зашипели вспышки листоносных звёзд.
Меркнут прежние значенья. В дверь стена обращена.
Снов просроченных теченье гонит солнце из окна.
Генетической ошибкой блюза кажется мотив.
Мыслей зимних пережитки новых ждут альтернатив.
Легионы лиц напрасных мутью залегли на дно,
Тонкой радостью неясной бродит новое вино.

«Глазеет дождь из влаги детства»

Глазеет дождь из влаги детства,
Стекло бутылок – витражи.
Восторженным за солнцем бегством,
Где в ДНК завита ширь,
Бегу туда, где бродит нега,
Густеет звон сердечных струн
В беседах медленного снега
С коктейлем огненных лагун.
Там с бабушкою светит детство.
Губ её мягких благодать
Там дарит дивных снов блаженство,
как лоскутковая кровать.

«Детство»

Тают пальмы под перстами
в индивидии стекла

над алмазными кустами
голубые купола;
апельсиновое солнце
остывает на снегу;
по замерзших луж оконцам
я за радостью бегу.
Колокольных звонов связкой
в Небо сердцу путь открыт;
самой белой русской сказкой
утро детское блестит.
Будто взгляд Любви навылет,
сердце чувствует ожог;
простирая к Небу крылья,
ноги рвутся на каток.

И зеркальным окнам-лужам
я творю земной поклон,
тутже носом обнаружив,
что Огонь тот …застеклён.

Поутру

Зерно прозябло в солёных брызгах,
Стяжать по мелочи любовь с расчётом нам не по нутру.
Любовь большую находят с риском,
с рассветом выйдем мы сегодня поутру.

Пусть ворон ночи тоску пророчит
И Заострённость скул ребячьих на зрачках дрожит в ответ,
Там Парусинки, я вижу гибкий
девчонки детства озорного силуэт

Не скоро свидеться придётся нам с тобою
Но меланхолий зимних воск душе давно уже постыл
и мы поспорим, с волной поспорим -
на южный крест Господь с небес благословил

От горизонта до неба волны
Но устрашит ли нас пучины тридевятый
вал?!
Всем правым бортом огонь по гордым
Ведь с нами Бог и Ушаков наш адмирал!

Под крики чаек рассвет встречаем
в ударах волн: Прощай родная, нас земная крутит ось.
Аккорд финальный на рейде дальнем –
команду слышит батарея русских «товсь!

Мы Царства Белого Руси всем сердцем чаем,
Святого Царства сил Небесного Царя.
Мы ожидаем, все ожидаем
Когда взойдёт над нашей родиной заря.
Шипит волнами седое море
И за бортом просвета нет- царит надменно мгла.
Её прицелом наш дух ускорен -
Мосты сжигаем к прошлому дотла.
Перелицован весь мир под Зверя,
Фантомным блеском телебашен душат Правды крик.
Без разговоров ты хлопнешь дверью,
Подхвачен солнечным порывом в тот же миг.
Зерно прозябло в солёных брызгах,
Стяжать по мелочи любовь с расчётом нам не по нутру.
Любовь большую находят с риском.
До света выйдем мы сегодня поутру.

«В спиралях сонных городов...»

В спиралях сонных городов,
в безглазо-серой массе звуков,
к тревожной вести сердце глухо,
проснуться Спящий не готов.
Расслаблен мозг и для слезЫ
Закрыто сердце в снах столетий.
Здесь правит плетью цифр маркетинг,
С Небес украв вино Лозы.
«Слово к брату»

Утихли тосты, спичи, речи,
свечей душистых гаснет хор,
уж гость последний канул в вечер
как в воду, и на отчий двор
шагнул с улыбкою блаженной,
ещё не веря, что воскрес,
сын младший, блудный,
но мгновенно
вдруг пир в душе его исчез:
то, с негодующим укором
его встречает брата взгляд –
нет, не забыл его позора
стыдом не мучившийся брат.
Быть может, ждет он
оправданий ? –
У блудного давно их нет.
Он – сын лишь только по названью
с его «рожковым» грузом лет.
И со склоненной головою
к ногам он старшего припал:
- Прости… не я тот пир устроил…
ни перстня этого желал…
А что до праздничных нарядов,
что видишь, брат, сейчас на мне,
поверь, не для очей услады
они ценны, а тем вдвойне,
что от Отца они прикроют
следы едва заживших ран,
всех шрамов воспаленно-гнойных…
вот… видишь под виссоном…
стан,
согбенный грузом лет несчастных?
… Все силы юности отдал…
Чему?..
Кому служил напрасно?..
Как годы б я вернуть желал,
чтоб посвятить отцу…
Ты счастлив,
не зная горечи потерь
сил, чувств… талантов…
Соучастье
прими во мне хотя б теперь!..

Брат,.. ты той каторги не знаешь,
как я тот страшный миг прожил
среди изгнанников из Рая
во мраке яростных светил.
Там тонконогие строенья,
исчадий гордого ума,
обагрены изнеможеньем
параноического сна…
там дух себе покоя ищет,
но не находит средь огней,
там даже хлеб насущной пищи
красть нужно из корыт свиней.

«Святки»

Хлопья снега в окна бросила зима;
на бульвары, на деревья, на дома.
Кружат пары, застывая
у трамваев и витрин.
Я под кружево дыханий
затоплю тебе камин.

И неважно, что камина нет у нас.
Печкой душу греет святочный рассказ,
как простерла руки-крылья
Дева Чистая и Мать
Человечества Светильник
пеленами повивать.

Вот причалил вечер; фонари зажглись;
с высоты небесной звёзды смотрят вниз,
где в сиянии соломы
принесли свои дары
для Востока неземного
звездочёты и цари.

Растекается огней цветных поток;
разгорается веселья уголёк.
Над пещерой Вифлеемской
сонмы Ангелов парят;
Рождество Богомладенца
славят Небо и земля.

Хлопья снега в окна бросила зима
на дворцы и на убогие дома;
распахнули дверцы печек
неостывшие сердца.
Да святится этот вечер
Сына, Девы и Отца.

«Играет вальс росы прозрачных теней звонкость»

Играет вальс росы
прозрачных теней звонкость.

В надвременную зыбь
окаменевший гость
звезд росчерком косым
напишет похоронку,
сиротствуя
о том, что не сбылось.

Округлость белизны
горит в камине неба,
доспехов звонких льда
вновь ищет первый снег,
движок цветной Весны
заоблачного Хлеба
ложится на листах,
строк зачиная бег.

«В телесность спрятаны из слов»

В телесность спрятаны из слов,
в пространство мерное одеты,
Ступенями сочились светы,
из неописанных миров.
Как свет любви и шепот тонкий
склоненной долу головы,
ударит невесомо-звонко
язык нескошенной травы.
Светло, прозрачно, невесомо,
и дух, и воздух сплетены
на безымянности иссопах,
несущих имя дней иных...
Кому-то Завтра пеплом снится,
Кому-то - с радостью в груди.
Струятся радостные птицы
С горячей верой впереди.
Уж взор надменный угасает
И тяжким льдом на воды лег,
где Белый конь, в свой час вступая,
воздвигнет ввысь победный рог.
Глаза у неба как мгновенья,
как бабочек взлетевших рой,
в дыханье Господа паренье,
что ввысь возносит над землей...

Живёт цветущий свет дрожаще
в крылах простертых к небесам,
своим к страданью соучастьем
ты к небу прорастаешь сам.
Цветные искры дней колючих
Сложили век последний тьмы,
На гранях светит много лучший
Век святорусской белизны.

«Спелый снег студёно тает на губах... »

Спелый снег студёно тает на губах,
Алебастровые ночи ворожит,
Сито солнечное в розовых ветрах
Тянет шлейфы вслед размашистых копыт,
В беззащитность полумрака цвета беж
Целит каменного времени фугас
И лишь гамма чистоты цветных надежд,
Окрыляет уголки любимых глаз.
Горизонтом не кончается полёт,
Взмах ресниц крылато вспарывает мглу,
Водяная пыль серебряно поёт,
Кванты света растекая по стеклу.

«Озноб»

Приливы трав и отливы за горизонтом мерцали,

сгущаясь зеленою тьмой
на складках оранжевых штор,
туманность вмерзала млечностью
звёзд бряцаний,
очертанием тени белой –
в оконный
стекла простор.
Стекло седело
от стонов
автомобильных,
серебряной кровью стекаясь
в тягучих мгновений бег,
Театры теней отравой
тоску фонарей цедили,
и пепельно-серый
пушистыми хлопьями
падал снег.
Проливалась сквозь пальцы
словес невесомая лава,
нелюдимое сердце
равнодушием звёзды жгли.
В синь окольцована,
Песни душа алкала

с хрупкостью ног балерины,
с ознобом стихи текли.

«Ночь хмельная целовала»

Ночь хмельная целовала
Листьев золотую кровь.
В стенках лунного бокала
Вен вину не прекословь!
В Целомудрии пространства
Холостая слова соль
Пустотой непостоянства
Распаковывает боль.
Ночь висит в печальном дрейфе,
Ухо ловит стихопад,
Грусти газовые шлейфы
В шинах мокрых шелестят.
Дождевая телеграмма
Капельный строчит витраж,
Разворачивая в драму
Мыслей зимних камуфляж.
Стрелки сломанная шпага
размагничивает ход
вьюг промчится колымага
взгляд сиренью прорастёт.
Виждь: весной уже запела
Неделимость тишины,
Пишет золотое тело
Кисть мерцающей волны.

«Стекали звезды, каплями змеясь»

Стекали звезды, каплями змеясь,
Пел ветер аурой из солнечной короны,
А сердце рвала ледяная власть
Экранов обезбоженной иконы.
С глубинами распада сопряжён,
Сгущаясь в благовестии великом,
Устав от заточения в безликость,
В туманной млечности нисходит свет в проем.
Волн амплитуды к небу расплескав,
Отвергнув теоретиков камланья,
С трудом всплывает тела батискаф,
В путях своих обидами изранен.
Безволия плаксивая трава
Могильно заколодила рассветы,
Брюзжит банальность нейро вещества,
Уставшая от неба ждать ответа.
Безликая метель сердца знобит.
Нас связывает в новостном распаде
Рубах смирительных оков незримый вид,
Морозом ласковым по лисьи хитро гладя.
Волнообразны пандусы снегов,
Потоки солнца в марлю замыкая,
Змеиность королевы снежных снов
В лиловости полночной растворяя.
Невольные причастники войны,
В водовороте страхов и сомнений,
Смычками дней на струнах откровений
Мы ловим свет как крылья тишины.

«Колыбельные песни»

Колыбельные песни, со мной разделите, вы, ночи!
С вами вместе сегодня должны мы узнать,
что иссяк вечеров беззаботного лета источник,
домом
место в оковах иллюзий
своим называть.
Летаргический сон наш
пора уж сегодня оставить
Иль взаправду считаете мир полигоном Творца?
Позабыли Кто с Неба сошёл нас от смерти избавить?
Чистой Кровью Своей от безумия Злобы Ловца.
Правда Царства взывает к нам
Горних идей ароматом,
Только ль датскому принцу с подмостков о ней говорить?
Что утрачено было как сонное царство когда-то,
Новорожденной Русью сегодня назначено БЫТЬ.
Пусть зовет к своим подданным
Снов Император железный,
Знаем: трауром он власть иллюзий над миром прострёт.
Океаны, леса будут взорваны,
воздух растерзан,
Города обратятся в пылающий пламенем лёд…
Из эфира мы тоже, как воздух, которым мы дышим,
как и буря,
которой вздымают «Авроры» огонь.
Почему же мы знАменья неба не видим, не слышим?
Белый царь среди нас, в Чашу влито вино,
грозен Конь.

«Простуда стихоносна»

Простуда стихоносна.
Пройдя миндалин жесть,
Дыхание мороза
Дарует лета весть.
Пролистан в синих стёклах
Затмений лунных тур;
Всезнание поблёкло
В стихах от авантюр.
В мир, свитый шалью тёплой,
Впускаю жизнь огня,
Как отраженье в стёклах,
В которых нет меня.

«Мультиэтажность бытия»

Мультиэтажность бытия
Являют песенным каскадом:
Звук – облаком дождей бурля,
Свет – изморозью, роза – садом.
Стеклянным звоном поплутав,
Ткут звук и свет шатёр просторный,
То в контур заплетаясь трав,
То - в шторм, вращаясь стихотворно.

«Мы помазаны светом»

Мы помазаны светом на странствие в солнечном мире.
Для безсмертия созданы даже земные тела.
Ничего, что заглавным считается то, что в эфире,
Есть у Плотника с Деревом Жизни покруче дела.
Ведь душа – это свет, предназначенный для шевеленья.
В новых видах красот суждено нам его преломлять,
Разбивать бездорожие ночи сердечного света теченьем,
Падать, охать, страдать и упрямой свечою вставать.

«Ослепли чувства-циферблаты»

Ослепли чувства-циферблаты,
Исходит шёпотом тоска,
Мол, всё в объятьях черной ваты
И вечен Ужаса оскал,
Демон из Голливуда
Мечет растлений стрелы
В детства лесное эхо –
Русской души причал.
Где же, вы, Девы Чуда?
Пламень где вашей веры?
Можно ль бросать к потехе
Камни Святых Начал?
Колыхались рыжие гривы «звезд»,
Отбрасывая тени чернее Тьмы,
Когда на каменно-ртутный лоск
Как снег опустились шаги Твои.
Был разум в пространстве и сир и гол
И в легкие время по каплям текло,
Но Ты взглянула и «звездный дол»
Рассыпался как стекло,
как стекло.
Виждь: в бас-мажор святого лета,
Всех лилий полевых долин,
небесным гласом песня спета
Русь воскрешающих былин.
Рождающее святость Слово,
- лишь только к Небу воззови,-
века откроет Правдой Новой
Для взоров, жаждущих ЛЮБВИ.
И в тропах сумеречно-тесных,
набрякших жилами веков,
Дотоле миру неизвестных
Расслышишь звон колоколов.
ОргАны птичьего хорала
Басами света загудят,
Растают ужасов оскалы,
Расслышав «Свят, Свят, БОЖЕ, Свят!»

«Всё тоньше звериные тропы»

Всё тоньше звериные тропы, всё крепче объятия трав.
Сегодня я висну на стропах, неведомый путь избрав.
Безсонницы зелье не лечит, ни ласка руки твоей,
Берёз золотые плечи девчоночьих слёз больней.
Ах, этот близкий локоть и острый сучок в глазу,
Какой же я был неловкий и память о том несу.
Напрасны мольбы и рясы, не ими я бережён,
Построчно уж весь рассказан на письменах времён.
Сумятицу слов метельных и каменных дел кураж
Печальные листья стелют, множа огней тираж.
В пляске Купальной плазмы зрю своих дней итог -
Выпит до дна и сразу хвойного лета сок.

«Вальс ночного созерцанья»

Любовь к ностальгии снежной -
очаг чистоты нежной.
Певуче сверкало
в глазах затаенное
слово.
В тканях гармоний знаний
от боли мечты случайной
Пролитым звоном
родник твоих глаз
зачарован.
В каплях из древней песни,
в завязях - пульс созвездий.
Алмазом точены
раны стекла
на ладонях.
Рай ароматов сада -
дождям монотонным плата.
Тяжко набухли
свитки земных
агоний.
Удвоены зеркала бденьем,
кровь выпускали тени,
Туман клокотал
многомерностью
естества.
На ласточках губ разлука
стеклянно причастна звуку
Дождю молчаливому
вторила вслух
листва
«Спозаранку встану я»

Спозаранку встану я, светом сотканный,
За тебя прочту молитовку я кроткую.
Накрахмаленной сорочкою берёзовой
Встанешь ты перед глазами в дымке розовой.
Не мути красой мне сердце, Ненаглядная.
В вековечном этом споре Кривды с Правдою,
Говорили люди мне: будь поласковей,
Не считай ты эту жизнь белой сказкою.
Перекаты, перевалы, перелесочки,
Год который жду-пожду от Лады весточки.
Крепко держат сожалений чувства прошлые,
Иссушили, истерзали сердце в крошево.
Да наполнится молитва умилением,
Закадит черёмух цвет откровением.
Не желает и она быть лишь любовницей.
Что на сердце у тебя, да пусть исполнится.

«Страх хищной пустотой хватал за плечи»
Страх хищной пустотой хватал за плечи,
На льду цветном крошились ноты в миг.
Тщась вновь возжечь оплавленные свечи,
Стихирой исполнял я свой язык.

За спины туч глаз вышвырнут грозою.
В багетную вселяемая медь,
Сирень кипела белою слезою,
Где бронзовые спайки рвала смерть.

Протуберанцы золотых акаций
Взрывали шлюзы чувственных плотин,
По солнцу дух искал ориентаций
В закапанном молочностью пути.

Размахом Примаверы зачарован,
Я погружался в запахов вуаль,
С невидимого глазом полуслова -
В развернутую Небом Абиссаль.

«Поименно вязались соблазны в гирлянды бус»

Поименно вязались соблазны в гирлянды бус,
Отрезались хордой пространства края пустынь.
Двести лет уже каюсь я да на свет молюсь,
Сам себе персонаж а не то чтоб ему постыл.
Разучился я книгу индейских узлов читать,
Рун эльфийских уже не доступен древесный смысл,
Лишь осталась в душе шестиструнной гитары стать
Да ревнующий к ветру тебя моих строф каприз.

«Прохожу неадекватом, мыслей мелочью звеня»

Прохожу неадекватом, мыслей мелочью звеня:
Остро-синим ароматом ты изранила меня,
Взглядом вечности иной дни пометила,
Стала песенность родной, уж не сбрендил ли я?
Возвращусь с тобою к детству прямодушным и простым,
Без софизмов и кокетства, с глупой сказочностью встык.
Градус зоркости души стал возвышенным,
Через губ твоих портал легче дышится,
Ты прости меня за то, что мне ещё дух странствий люб,
Растворяюсь за окошком целованьем капель-губ.
В мешанине сна молчит мир реальности,
Но прорвётся, прозвучит дух в банальности.

«С деревьев льется, лавой пламенея...»

С деревьев льётся, лавой пламенея,
На звенья шорохов волшебник листопад,
И лужи пьют серебряные тени,
В стаканы фонарей вливая лад.
С осенним хмелем связан горизонтом,
Звук отдаленный птиц качает слух
И дышит вновь премудрости озоном
На зеркале асфальта личный дух.
Ромашковым закончив лето смехом,
Лимонниц облака забросив ввысь,
Как к проводам под напряженьем эха,
К осеннему сонету прикоснись!
Молитвен за плечами шорох мыслей…
Оранжевой метелью заметен,
Мой путь вздымать, как крылья,
желтолистье
Среди рябиново пылающих корон.

«Обращались мы в музыку»

Обращались мы в музыку с мига рождения Неба,
пеньем птиц и сердец тишиной этот мир исчислять,
сквозь уныние плаца для Матери Слова и Хлеба,
век за веком пространство и время в любви прославлять.
За пределом озвученных строк и в песках ожиданий
Звук рождается так, как рождаются Запах и Свет,
целой жизни мгновенье ценнее расцвеченных граней,
если камень твой бел белоснежным сияньем комет.
С чутким слухом сердец совершаются главы Завета,
нас крестит всепрощающий ласковой ночи прибой...
Сохраняется имя водой, имя боли и славы Поэта,
чьей священною росписью рифм исцеляется боль.
Проливается взгляд Твой на мир из победного рога.
Преломляя пространства, сплетая столетия вновь,
Вызревал в эмбрионах молчанья мерцающий Логос,
Им рифмованы с Хлебом Вино рифмой «Кровь и Любовь».
Свет потопом девятого вала размоет теснины,
Золотистой смолой разливаются песни лесов,
В разнотравье лугов разбирает псалмы и долины
Литургия сгибающих хаос победных ветров.

«Пробежав по восторгам минут и лет»

Пробежав по восторгам минут и лет,
разбросав себя по сердцам других,
по глазам, горящим слезами бед,
растворяешься в гаммах стихов своих.
Гаснет, с тенями смешан, свечи закат
позвоночник смыслов - в лохмотьях туч,
завивает ритмы грозы раскат,
растворённых звуков глинтвейн горюч.

«Ночь окрыляла серебристым смехом лунным»

Ночь окрыляла серебристым смехом лунным,
Дробилась кромка звёзд орбит периферий,
Стих сшит из вьюг аккордов шестиструнных
Заплатанным пером тревог и эйфорий.
Был целомудрен плеск фристайлов внеземелья,
Ритм белых вьюг не шаток, не предвзят.
Огонь сочился в рог безлюдного похмелья,
Блестя карбункулами слёз в три тысячи карат.
Простужен строй лавин эклектикой зловещей,
Пугливостью загружен лобный дол.
Я смерти не боюсь из чёрных дыр и трещин,
Блажен, кто в мир иной при жизни перешёл.

«Ты снова выходишь»

Ты снова выходишь на внутренний кросс
В потоках шумов сердечных
В миграциях трасс, междумирий и грёз
Шаг к цели стремишь конечной.
И ум очищаешь от чёрных клякс,
И сердце – от перестраховок,
Присвоив духу спектральный класс
Звезды Сверхживой и Новой.

«В стихоложности»


В стихоложности спазм аттических
Распальцованы нот абстракции,
От классических до кубических
Муза требует сатисфакции.
Всё зазывнее ор, всё нахрапистей
Воспевается век карателя -
рог -де сменим звероанапеста
На крылатый полёт птеродактиля.
Годы циркульно-транспортирные
Будут вновь по стихам раззолочены
Трудомаялись за всемирное
И колхозницы и рабочие.

«Клубятся звуки»

Клубятся звуки в сборке сердца храма,
Летальны безрассудностью своей,
Ежесекундно обновляя панораму
Стихиями пустынных миражей.
Всё чаще кардио святая иномирность
Смысл обнажает бабочек полёт
И, темперируя воздушные клавиры,
К предвечной сингулярности ведёт.
Размазанный масштабами вселенной
По амальгаме лестницы миров,
Не мумией ты оживаешь тленной,
Не чашею всемирных катастроф -
Ты вырываешься из кокона событий,
Сметая некрос с витражей окон,
Смиряясь перед чарами наитий,
Иконною дорогой поглощён.

«Молчи рекой и улыбайся елью»

Молчи рекой и улыбайся елью,
молчаньем внутривенным стих зови.
Втирая в кожу сердца колыбельность,
Услышь физиологию любви.
В беззвучность ям
слов выкрикни подсолнух,
присни себе багрянец юных губ,
сгусти ветра до сини неба грозной,
расправь талант, впиши родон в дугу.
Вдохни фиалковость, транс рифмы распечалив,
условность фарса обрами слезой,
разрядом мысли разожги крылатость чаек,
залей простор мелодий белизной.

"В вас - конниц гул, кострами ночи пьян"

В вас - конниц гул, кострами ночи пьян,
Я - рос слуга, туманов синих пленник.
След нежной раны на губах далёких стран
Звездой растает белоснежной на коленях.
В косматых тучах кончилась война,
Даль растекалась бронзою закатной;
Пространство раздавала тишина,
Как россыпь островов парфюмов мятных.
Цветов зажёгся песенный аккорд,
Дух унося к заснеженным вершинам;
В лиловой успокоенности вод
Мерцанье золота рассыпано кувшинок.
Лишайника узорное шитьё
В тяжёлых лапах елей серебрится
И каждому даровано своё
То место, где гнездо фазана-птицы.

«Взгляд расплывается, хмелея»

Взгляд расплывается, хмелея
От щедрости земных красот.
Какая красок галерея
Сравнится с роскошью лесов?
Здесь сам я дух, по доброй воле,
Поставлен в центре бытия
Не тварью перекати-польной
- как луч трисолнечного дня.
Осыпан птичьих нот палитрой
В ковровой ласке древних мхов,
Лучами зелени облитый,
Плыву во мгле лесных духов,
Где брызжет через край, вскипая,
На иероглифы ветвей
Пульсирующих ритмов стая,
Пускаясь в стихоносный дрейф.

«Просквозило меня, просквозило»

Просквозило меня, просквозило.
Снежным взором схватила вдоль
Сила древняя, заледенила
на прозрачных пальцах Ассоль.
Разметало меня, разметало
По осколкам, под ветра вой.
Распалившийся звон металла
Лил поруганных чувств прибой.
Под оранжевый звон заката
Алый парус коснётся рам.
Мимолётной души соната-
Дуновение мира драм.
Откликаясь на шорох мыслей,
Ты явилась на зов огня
Непоруганной в сердце высью
Как звезда на закате дня.

«Ничтожит разум полночный стих»

Ничтожит разум полночный стих.
За вздохом выдох уныл и блёкл.
Хромою сомой под леди икс
Мох странствий на камень лег.
На длинной гонке времен интриг
Сочусь, как капли, едва-едва,
В морганье век облеченный миг -
Отпавшая в сон .листва.
Пригладит солнце полярный звук,
Падет на землю финальный вал,
В руках пророка застынет плуг -
Крот памяти рыть устал.
Синюшно тлеет окалин цвет.
Ключам доверилась вновь весна,
Сложись из битых осколков лет,
Явись как любовь без сна!
И листьев
огненных стай полёт
Переведи на рассветный зов!
Как эхом выдохни перевод
На стих с языка лесов!

«Подоблачностью струнною минора»

Подоблачностью струнною минора
Колёс вагонных клавиши стучат,
В ладонях самоцветного простора
Я на ручьях мелодии женат.
Да что ручьях! Я леса многожёнец,
Трав луговых, сиреневых комет,
оргАнов птичьих, в кобальт погружённых
и в свадебный завязанных сюжет.
«Сквозил под кожей вечера закат»

Сквозил под кожей вечера закат,
Клубились шлейфов облачных капризы
И танец моих мыслей невпопад,
Как всадника ночного абрис, вызрел.
Кровоточил на лужах окон свет,
В запястьях жил кленовых листьев зыбок.
Сбывалась правдой пустота примет,
Завет прочитан всех твоих улыбок.
В венцах терновых прошлого обид
Дуэт лишь с вечностью
времён поток стирает.
Что ж странной тишиной печаль пьянит
и звуки теней лай напоминают?
Стал взор колюч, им вскрыты вены снов.
Ветрами дней, страданием отточен,
Он - соло снежное, ушедшее в озноб,
где пепел лишь слежался многоточий.

«Юрод»

Когда ещё вокруг шутили, он кивал,
но, распечатав, распустили слухов шквал,
что, мол, пропал он, удалился, стал бомжом,
исчез, с друзьями не простился, бросил дом.
Хоть женщин не было при этом, ты заметь.
Не медью, видимо, устал для них звенеть.
Пришёл к нему в Инозвучанье шёпот-крик:
Что ж онемел в шипах молчанья, Ты, Язык ?
Вы, кто со светлою печалью, - Крест в глазах,-
Поймите, разве же случайно кисть в руках?
Пусть бесится, взбухая, «новизна»,
Но рядом кровью истекает душ вина!
Пока играете вы блюзы за стеной,
Где ж слышать вам, как слёзы в шлюзы бьют волной!
Пусть вороны слетелись к плахе, - Кто б ни есть,
на белопламенной рубахе Крест повесь!
А ты ещё о мире плачешь у стены.
Не слушай тех, кто вдрызг удачею Пьяны.
И в то, что я – слуга печали, ты не верь,
Душе завещано в Молчанье выйти в Дверь.
Что ж ты поверил, мол, у Бога всё – косяк?
За гранью времени порога всё не так!


«Из пепла Феникса мотив»

Из пепла Феникса мотив
о твердь колотится устало,
Гитары шестирогий гриф
восстал над магией металла.
Код чуда выбрал ты внутри,
Паломник жизни, - солнца скатерть,
Повинен в том, что для любви
ты отдал тело на распятье.
Рукой цветов и птиц писал,
Тьму лиц рассветом озаряя,
Незримым счастьем обитая,
Злу песней сердца воздавал.

«Кипенье снежных душ»

Кипенье снежных душ
в пространстве междометий
Привычный пульс тоски
прядёт клубком дорог,
Прикрыв улыбкой страх,
миг падал в пируэте,
Привычной ролью сжат,
размазан о порог.

«В ночи ворочаясь»

В ночи ворочаясь, густели птичьи стаи.
Пытаясь сердца полноту зажать в строке,
Взгляд грёб серебряную мелочь мирозданий,
Слез трассы выжигая на щеке.
Всё громче слышится зубовной мести скрежет
А ты свой взор всё целишь на восток.
Крылатой молнией стрижа сверкнёт надежда,
Что мир прозябнет в Радости исток.

«Простуда стихоносна»

Простуда стихоносна:
Пройдя миндалин жесть,
Дыхание мороза
Дарует лета весть.
Пролистан в синих стёклах
Затмений лунных тур;
Всезнание поблёкло
В стихах от авантюр.
В мир, свитый шалью тёплой,
Впускаю жизнь огня,
Как отраженье в стёклах,
В которых нет меня.

«Новостей телеграмма морозит слух»

Новостей телеграмма морозит слух,
Тают розовых снов дворцы;
Нить вольфрама одна не покорна злу,
Оставляя в душе рубцы.
Из квартетов блюзовых сшит затон,
Мне ж милее морская ширь,
И в лесах распакованный птичий звон
И румяный в снегах снегирь.
В негасимый хор свой вплетая стих,
Я не брошу в тебя упрёк -
Та лишь чаша сердца благовестит,
Если ей наступает срок.

ДЕЛИНКВЕНТ

Кровавы листья в лучах заката;
как шкура лисья в душе распятой
ловцами века,ведущих строй
по метастазам земли родной.

Давно святые отцы открыли:
все царства будут в едином стиле
и будет властвовать Дух Тельца.
У века нашего нет лица.
(У века нашего морда Пса).

Чертами черта весь мир отмечен
и "всесожженья"мобильный блеск
из всех народов и всех наречий
творит единый народ-гротэск.
(Тоталитарный народ-гротэск).

И для животных,гонимых стадом
к закланью бесам в Единый Храм,
жрецы все те же - и в смарт-парадах
и в ритуалах кровавых драм,
и в ритуалах уральских драм.

Листу подобен земли реликтов,
гонимый ветром на свой погост,
и я - лишь маска в толпе безликой,
в тоталитарный впечатан мозг.
(в тоталитарный компьютер-мозг).

Я здесь изгой и в занозах кожа,
хребет облекшая лет горбом,
мой одр - откос железнодорожный
солярная бочка - мой сольный дом.
Стекло оконное - лед на лужах,
когда в свой жалкий спешу я кров,
когда в переулках спасаюсь от стужи,
блуждаю в гротах бетонных мостов.

Брожу по свалкам попсы и мата,
Иова гноищем - Дисней-лэнд.
Душа десницей молитвы сжата:
в земле Российской я - делинквент.
(я духом русский, я - делинквент).

Во что не верилось стало былью -
и царство "зверя" есть, дух дельца,
сегодня правит всеми в зверином стиле.
У века нашего нет лица.
У века нашего морда Пса.

За обезличие плата - тьмою.
Не потому ли и в сей момент
всяк не идущий с толпой к убою
в земле захваченной - делинквент?
Кто духом русский - тот делинквент.

"Тонут в пыльном мареве кварталы"

Тонут в пыльном мареве кварталы,
Солнце раскалёно добела,
Слева бездна целится провалом,
Справа стену скал глотает мгла.
Тонет в догорающей воронке
Бомбами разорванный мотив,
У кого-то будет похоронка,
Кто-то соберёт корпоратив.
Говорил он ей: моя родная,
Верь, что скоро я к тебе вернусь.
Из песчаных вихрей виднокрая
Самый твой любимый "дикий гусь".
Розовая птица обломинго,
Губ кроваво-водочный раскат
С радостью хмельною слова «бинго»
Обречённый выстроили град.
Ветер в постаментах заблудился,
Взгляд просолен потом и космат.
Ты сегодня смерти удивился
Сам не зная, что уже распят.
Продираясь сквозь каменоломни,
Был ты осторожен и умел,
Вспоминая, так ты и не вспомнил:
Колокол по ком же прозвенел.


«Века грустили в уборе сиром»

Века грустили в уборе сиром,
пытаясь Неба достичь винтом,
себя мы мнили царями мира,
Взрывая порохом ночи ком.
Вращалось Небо печально-мерно,
Сливаясь с гранями башен-снов,
где зычно плавила неба серость
Тысячезвонность колоколов.
Но не забыли, что мы от Света,-
Потоки солнца горят в крови,-
И жжет закат голубой кометой -
Дороги ветхой весь свиток свит.
Ведь каждый знак наш - живое эхо
порывов духа свой дом вернуть.
И зрели в муках своих успехов,
и в Свет вплетали терновый путь.
Раздроблен юностью на моменты,
хоть век небес и светил в душе,
я тек в дороге широкой лентой,
где Клио ткала свой злой сюжет.
Чредою время верстает вёрсты,
как сумму микро и макро воль,
Первоначальность вернуть непросто,
Тот свет, что льется с небес сквозь боль.
В полузамёрзшей стихии драйва,
Всегда таится чуть слышный клик,
Которым в спину ударил Каин,
рассудка льдами в сердечный стык.
Но к воле вырвался Мир из ложи,
Когда извлечен был Первичный Звук,
из Тайны тайн, из Предвечных ножен,
как Меч разящий, как Слова Лук.
Дышала нежно лучами Вечность,
Сгущался солнечных глаз настой,
Размыто Небо спирально-млечно,
Искрилось Верою молодой.
Пусть ночь вгрызалась ветрами в глотку,
пусть темным пламенем мысли жгла,
но слой за слоем истории лодка
Прожгла глубины исчадий зла…
Я задыхался в стеклянной ртути,
где атмосферный был тяжек ад,
но тек сквозь скверную гущу мути
цветка растоптанного аромат.
Едва сочились живые звуки,
в изгибах русла земных красот.
Слова безродных рождают муки,
дробясь на серии соль-длиннот.
В горящих болью разломов недрах,
В нейтринных струнах, в полынь-звезде,
Нет, не осыпется Свет от ветра,
порывом сердца на Крест воздет.
Победной силой взирает Алость,
летит над миром стихий Весна,
Попутным ветром мой схвачен парус,
Бинарным пульсом рождая знак.
вопросы бьются, костром пылая,
Качая мудрость витком-крылом,
«А кем окажешься ТЫ для рая,
где радость льется живым огнем?»
Сквозь семиструнную рябь дороги
знай: ложных вер существует тьма!
Верь: ты - мудрец, кто творит Итогом.
Так отдели красоту от зла!
Теплом бездонным соткутся ВОСЕМЬ,
Свет воедино связав крылом.
Умножив искры, грянь эго оземь!
Верь - будет чистым венец времён!
С рассветом вместе рождено эхо,-
полынь не вечна в полях минут, -
Не те, кто мнил свою жизнь успехом, -
Живые в милость Огня текут.
Над рябью вод троеликим взором
Прочерчен святости круг в душе.
Огнь разжигая крестов узором,
Держу свой парус на вираже.
Ночные тени в сердцА врастают,
мы ищем в мраке небес огня,
и только боли печаль простая
и рушит и новым творит меня.
На плечи - небо, на сердце льется
мой лик грядущего кровью дней.
«Неси посланье, как свет в колодце,
явленным глубью небес вовне!»
Игра лукавых взрывает веру,
на землю падают хлопья тла,
и гаснут мертвых идей химеры,
колышется техноса пустота.
Молчанье руша, шептали руки:
«Плывя по жизни, все тени смой».
Из века в век протянулись звуки
В кипящем мареве голубизной.
Хозяин моря, я - парус боли
и верить в Свет заставляет он,
вздымая волны небесной воли,
расширив жаром прогал времен.
В мерцанье звуков тенёт тумана
мгновений пули летят дождем,
струится цветом река экранов
планета рушится в металлом.

«Мы врастали в безмерность»

Мы врастали в безмерность сквозь кластеры рок-стадионов
Разлохмачены веком, всё ж к Богу вставали с колен.
Время лавою плавило статусных медиаклонов
Ну а мы оживали как звуки небесных сирен.
И сейчас нас ласкает несмелый мотив озорных улыбок
Знаем точно: земли и неба Связной - наш Жнец,
Что, как тать, обнуляет всех тех, кто совестью зыбок,
Он их любит наотмашь, словесным мечом - в торец.

« Чьи-то души льют свет в созвучиях»

Чьи-то души льют свет в созвучиях,
Что ж мои синевой печалятся ?
Что ж ты, ночь, так меня измучила,
Словно клеть веков, дум начальница?

Ночи слились с луной и ветрами
и снегами сады засыпаны,
под туманами дремлют серыми,
под пустых колоколен скрипами

Обгорелых страниц обломанных,
память ветви прострет молитвенно-
лишь в крылатых снах невесомы мы,
где небесный хор упоителен.

Плечи лет моих - будто вОроны,
чьих крылатых слов откровения,
как сердечные струны порваны -
спеты разом, в одно мгновение.

Позолоченных слов...нет, не надо мне
сердце в звуках иных заходится-
где сумятица криков адовых -
там колодец мой,
там колодец мой.

Искры взоров летят созвездьями
Кружат слухи молчаний каменных
Колокольных снегов известия
Отзвучали прощальным пламенем.

«Кренится набок горизонт событий»

Кренится набок горизонт событий
на виртуальных льдинах «облаков»,
Где хвалятся то киллер, то растлитель
На медных пиках медиавеков.
Дрожит печально зарево заката
И в памяти, на совести весах,
Ложатся тени тающе-покато
В нарывах башен, в медиалесах.
Анчара Древо медианесомо
лучами башен мысленечистот.
Кругами волн подстерегает сонных,
Захватывая в цифр водоворот.
Обряженная в ткань медиафора,
Как щепка в пене пляшущей волны,
Старуха Клио с жалобным укором,
Сиреной воет в мареве луны.
В мелькании вагонно-серых бликов
Угрюмо горбится постылая тоска.
Следит за падшей кроною столико
озоново глазастая листва.
Молчанье ночи в фонарях желтеет,
сливаясь с ожиданьем катастроф;
Под пеленой событий тихо тлеет
Грядущее пожарищ и костров.
По рекам улиц с дельтами этажек,
По омутам, заливам площадей,
Меж рифами контрольных телебашен
Плывут потоки черных новостей.
Гоня волну печалей за волною,
От камеры не отрывая взгляд,
Гордится Зло змеиной красотою,
С которой масок справила парад.

«В тушь окунулась солнца безмятежность»

В тушь окунулась солнца безмятежность,
На стёклах матовых взгляд отрешённо пуст.
Размытым шумом облачности снежной
Цвет остывает под морозный хруст.
Об иглы звезд сдирая кожу листьев,
Ночь продолжает вирус-карнавал.
Когда же оборвутся тропы лисьи?
И рухнет в бездну горестей фрактал?
На пошлость не синхронна безответность,
Ведь будущность и прошлость неравны.
Закатится однажды за кромешность
Забывчивая временность луны.
В крестах ветвей фрактально повторяя,
В молитвенных поклонах лес в ветрах
Твердит: лишь Вертикаль нас возвышает,
Сожгите с листьями свой маскарадный страх.

«Закован в Каменный Эфир»

Закован в Каменный Эфир хрустальный блеф,
Созвездий дрейф войной люциферован,
Короткой памяти разбит овечий хлев
И струнный лад металлом атакован.
Срывают свист гламурных нот жрецы,
На параллелях голубого смеха.
В качелях век двухсотых грузов цинк
Ломают симфоническое эхо.
Стеклянных нот слезами Глаз истёк,
Системный слом транслирует удачу,
А мне одна лишь мысль долбит висок:
«Мольбы не говорят, их сердцем плачут».

«Под шлейфом взгляда»


Под шлейфом взгляда всадник бледно вызрел,
Танцуют мысли с шагом невпопад,
Запястных жил малиновы капризы,
Сквозит под кожей вечера закат.
Оранжевый экран кленОв и зыбок,
Всё гуще в сердце сеть больных примет,
Прочитан весь завет былых улыбок,
Кровоточит на лужах листьев след.
Дуэтом с вечностью времён поток стирает
До пепла бритвы прошлые обид,
Тревожных теней звуки умирают
И странной тишиной печаль пьянит.
Колюч стал взор, ветрами дней отточен,
И сожаленьем вскрыты вены снов,
Их пепел оседающий просрочен
как соло снежное, ушедшее в озноб.

«Над вином с водой семицветна кисть»

Над вином с водой семицветна кисть,
Буйства красок пьянящ обвал.
Золотым пером облаков коснись
Ты, нетленных миров нелегал!
Перепуган звук, буреломом свит,
Ржавых красок царит разлом.
На каких языках белый дождь шипит
В отпечатках ген-хромосом?
Многоночеств сон дыроглазых лет
В кадуцеях надменных фей,
Онемевших рук долгожданность бед
ветром вольным, слезой разбей!
Созерцатель рос в буреломах пут,
Ты в невольных путях зачат.
Назначает Век под скулёж иуд
Осьмиглавой звезды печать.

«Прощальной мелодией сердца»

Прощальной мелодией сердца
шаги отзвучали.
В глазах опустевшего мира
тускл бисер обнов.
безумный художник Картину
рисует ночами,
Мешая блеск утра с
чернилами угольных снов.
Орбит извиваются петли
в космическом танце,
Где шлейфами медных жгутов
Морок млечности свит.
Сквозь звёздное сито
холодные искры
хрустально струятся
И косной материи мёртвый порог
ритмом сердца избит.
Предсердия солнечный луч
предоплачен предвечно,
Меж стиснутых губ в опаляющий плач
прорывается боль,
Иссушены слёзы ожогом,
искорчены плечи,
Зелёная штора ниспала,
нагл голый король.
Откапала вешней водой
золотая клепсидра
Фасадов размерный икстрим
обжигает щеку,
На город упал снегопад и
был снова проигран,
И режет в скрижалях сердец
за строкою строку.
Скандируют своды мостов
кашей звуков прогорклой,
Пресыщен звездой инквизиторов
красный перрон,
Прописан изломанной гаммой в
цветочности окон
В разгульности странных прелюдий
бульваров вагон.
Метели из дыр
пулемётностью чисел карают,
Столбов марафон
всю пространность дорог оскорбил.
Прошита проспектов программа
иллюзией драйва,
Затравлен атакой мозгов
беломерности пыл.

«Всплески сдвинутых бокалов вина»

Всплески сдвинутых бокалов вина
по стеклу рассыпал свет синевой,
свет вибрирует прямой как струна,
звук танцует на губах озорной.

Очарован ромбом «ре» чар гитар,
Пьёт движенье по глиссанде танцор,
тень вальсирует в синхронности пар
а на дне оркестра тающий взор.

Замыкается спиралью аккорд,
Звук сгорает на тончайшей струне,
Одиноко стынет аэропорт
И бичует дождь слезинки в окне.

«В Залах Осени»

Хрупкой лестницей в залах тёмных
Осень со мною шла;
сонными листьями заметённые
стыли любви слова.
Деревья стаей вспорхнули к небу,
но… твердь тяжела земли.
Хочешь, Осень, своё потребуй:
Сегодня права твои.

Полчища дней, городов шатают
на перекрёстках рек;
чей же там шорох шагов врастает
в громоревущий век?
Летает эхо, хохочет ветер
над моей головой.
Как же он всё-таки добр и светел
верный товарищ мой!

Хрупкой лестницей в залах тёмных
Осень со мною шла.
Сонными листьями заметённые,
стыли любви слова.
В тропах путаясь синезвёздных,
стынью больных ночей,
как же ты не заметил вёсен,
их золотых ключей?

«Творенье ветра и печали»

Творенье ветра и печали
лист хрупкий, баловень небес,
в желанье необъятной дали
рванулся, отрицая вес,
и пал, прощально украшая
нежгучим пламенем порог.
В морозной дымке месяц тает,
над лесом выставляя рог,
и тишью сердца гулко полнозвучной
зовёт к молитве, к огненной строке,
то в мутно-серой пропадая туче,
то волн тропою серебрясь в реке.

Держу в ладонях пламень клёна
и уголь девственных осин
и к воздаяния закону
взываю совесть из глубин.
Огнём Суда неопалимый,
восстанет Дух в конце времен
и, неподкупно-справедливый,
развеет грешной жизни сон.
припев:
Танцует ветер, стан небес свивая,
умолкли птицы, с звёзд спустилась тишь,
и Ты, к ладоням тишины склоняясь,
как чаша с Небом и вином стоишь.

И где тогда найдётся место
душе твоей, творившей грех,
душе, одетою невестой,
но павшей в мерзостях утех?
Как этот лист зимою вьюжной
невзрачный обретает цвет,
так ты окажешься ненужным
для хора невечерних лет.

«Темный сад»

Обрывки цвета осень разбросала.
Их ветер подметает у обочин
От сада темного до старого вокзала,
Гоняя парусники в лужицах проточных.

Фонтан из зала седоствольных кленов,
Плывущих в нависающие тучи,
Молчит, и только из-под чаши сонно
Подглядывает бронзовый амурчик.

И вот уж сны, хранящиеся втуне
Под грудой яви, вновь играют в прятки,
Прищур один – и колесо фортуны
Покатится за серою лошадкой…
Куда?
Туда, где город вечно юный
Упрямой возвращается загадкой.
Но!
Флаг судьбы не взят на бастионе,
Где гонор роль утратил первой скрипки,
А мимо башен воды свои гонит
Нарова, пропадая в серой дымке.
*Темный сад – название городского парке в Нарве, расположенного поверх бастионов. Фортуна, Гонор – их названия .

«Лимонны рощ кресала»

Лимонны рощ кресала. Студенея,
Дышала в стёкла Осень адреса.
С лица полей, стернёю бронзовея,
Не пьют уж изумруды небеса.
Туман снижает мелкое, пустое,
Как старый хлам, как ветхих дней завет,
На новый лад храм листьев перестроен,
Теплом душевным раскаляя цвет.
Ещё шуршит листва благих порывов,
Ещё грустят ночные фонари,
А ты в мерцанье тропосных извивов
Ушёл в портал, построенный внутри.

«Озвучив листья нот костром»

Озвучив листья нот костром,
Вальс сумерек многоэтажен.
Певучий сердца метроном
Стёклянно выжал сумрак влажный.
Крылатых лестниц кружева
Мерцают веществом печали.
Мои ладони и слова
Твою отзывчивость искали.

«Все в наградах звёзд шафранных»

Все в наградах звёзд шафранных,
в лентах бледно-золотых,
бурь и ветров ветераны
возвращаются с войны.
Им ветра несут салюты,
Чепчики срывая с крон,
И слетают парашюты
С крыш ампирных и колонн.
Кто-то по углам забился,
Кто-то светит в стихопад,
Но ведь каждый ввысь стремился,
Лист же – вечности солдат.
Выстроившись пёстрым строем
В газо-угольном чаду,
Над душевным перегноем
Листья новые падут.

«Реликтовая осень»

Реликтовая осень, с душою строя лад,
В рябиновые гроздья вплетает листопад.
В рубиновой затяжке курильницы осин
Задумались о тяжком над золотом сухим.
Неистовствуют ветры кручины обложной.
Мистерий интернета шарахнут новизной,
Ломался у обочин о рёбра статус лоз,
Ожоги от пощёчин парфюмом стали роз.