Павел и Пален (разговор на том свете)

- Что так угрюм ты и печален,
Граф Петр Алексеич Пален?
Тебе ведь удалась, как будто,
роль русских Кассия и Брута?

- Отвечу, раз уж Вы спросили, -
встав во главе дворянских орд,
я стал спасителем России,
и этим я, признаться, горд.

- Но выглядишь ты, граф, не очень:
в глазах тоска, хандра и грусть.
- Я лишь немного озабочен.
- На совести тяжелый груз?
Что? Стал спасителем державы,
и не снискал при этом славы?
Военный губернатор столицы
с лихим клеймом цареубийцы.
Возглавил заговор, комплот,
осуществил переворот.

- Я не желал, поверьте, это –
попасть в число цареубийц.
Но – не сготовишь ведь омлета,
заранее не разбив яиц.

- А в чем, скажи-ка, та причина,
что стал так неугоден я?
Ведь нет ни ордена, ни чина,
тобой не взятых у меня.

- Да это верно, без сомненья,
но, Государь, поймете ль Вы?
Ведь все общественное мненье
восстало против Вас, увы.
Нельзя жить в просвещенном веке
и не иметь при этом прав.
Вы всё презрели в человеке.

- Скорее во дворянстве, граф.

- Дворяне будто бы не люди,
что, впрочем, Вы давали знать.
Я честью клянусь...

– Не будем
о чести тут упоминать.
Тот вряд ли благородно честен,
кто в дом прокрался твой в ночи
со сворой душегубов вместе.
Не правда, разве? Не молчи.
Хоть не видал тебя из спален,
но ты ведь был там, фон дер Пален?

- Я был вне замка, сир, за рвами
и не тревожил Ваш покой,
воздействовал скорей словами,
не шпагой думал, - головой.

- А Зубов думал табакеркой,
пока ты прятался за дверкой.
Князь Яшвиль повязал мне шарф,
небрежно так, на брудершафт.
На грудь мою, как при молении,
Скарятин преклонил колени.
Я был раздавлен их эскортом,
где каждый бил меня ботфортом.
Ты ощущаешь, хоть сейчас
каким он был, - мой смертный час?

- Я знаю, хоть и был за сценой,
со слов Леонтия Беннигсена.
- Он всех избавил от хлопот.
- Мы умерли в один с ним год,
и рождены в один год были.
- И снова встретились - в могиле,
вдали житейской суеты,
но отчего ж так грустен ты?

- Вам, государь, отвечу смело
и прямо, словно на духу:
мы сделали благое дело.
- Да не болтай ты чепуху!
Вдвоем возглавили чудовищ
и руки вымыли в крови.

- Вы, я признаюсь, Пал Петрович,
всем надоели, c’est la vie.
Нельзя же каждый день бояться
и ссылки ожидать в Сибирь.
Вы превратили нас в паяцев,
распластанных под весом гирь.
Народ двенадцатого марта
друг друга поздравлял с азартом,
а в городе, какой пустяк,
- запас шампанского иссяк.
На улицах все целовались,
из уст у всех был выбит кляп,
и в воздух тысячи бросались
вчера крамольных круглых шляп.

- Ты изменил присяге, долгу…
и так нахален и бесстыж!
Но радовался ты недолго
и вскоре потерял престиж.
Выходит, веселиться рано,
убив властителя - тирана?

- Я сослан был в свое поместье,
жил четверть века в Гросс-Эккау.
- Переживал свое бесчестье?
- Нет, вкус победы смаковал!
Дожил до бунта декабристов,
и мог им дельный дать совет.
- У них не так прошло все чисто.
- Да, не сготовили омлет…