Дом на краю деревни

Местные утверждают, что видели чёрта.
Дед с пустым ртом
даже счел уместным зуб дать,
что однажды за сараем почти его подстрелил.
Господи, ему наверно лет сто,
хотя десять назад
я б решил, что он старше, чем мир.
Еле глаза отвел от того, как мерзко слюна течет,
орошая лес бороды.
Взгляд перевел на алеющий нос,
потом на часы.
Отверстие-рот вопрошало:
"Не веришь, поди?
Так пойди спроси у братвы!"

За столом мужики рослые
- консервы из девяностых.
Что принес - пьют,
на вопросы отвечают не охотно.
Но вдруг один,
судя по взгляду, самый разумный,
как варежку разул:
"Да хотели, как-то начать на него охоту.
Но забухали.
Ну его к чёрту!"
- смеется,
- "Если искать хрен на него напорешься.
Но лично дважды встречал его в запое!
Короче, сам подумай, может он тут всем кажется,
но на всякий поди поспрашивай одну не пьющую бабушку"

Называла сынком,
угощала за целый полк.
Лазал раз пять в погреб,
краем глаза видел гроб,
что-то не ясное доставал с полок.
Жутко вкусно.
Врала, что без единой капли уксуса,
якобы по древнему рецепту.
Она-то и рассказала про дом на краю деревни.
Естественно, поросший травой и деревьями,
заброшенный, с забитыми окнами и выбитыми дверьми.
"Останься до темноты,
там чёрта и встретишь.
Вот тебе икона и крестик.
Сынок, ты в Бога-то веришь?
Не знаю, что наплели тебе алкаши местные,
но чёрт этот о двух ногах, похож на барана.
Ещё при моей молодости здешних девок, допоздна загулявших, брал.
Взгляд точь-в-точь, как у этого вашего из тиливизера.
Вот этими глазами его, когда девкой была видела.
Но Бог отвел -
мать не отпускала без иконки и крестика.
А остальные вон, нарожали от чёрта бестий этих и тунеядцев.
Конечно, никто и не думал от него деревню избавить.
Шутка ли - родственные связи".

Не сразу врубился в то, что она несла,
клонило в сон с обеда.
Перед глазами мелькали лица-спины братвы,
дырявая рожа деда.
Оставшуюся часть дня продолжал ходить, собирать байки.
Но под вечер всплыли слова той подслеповатой бабки.
Дом - точно, как она описывала.
Но честно, как порог пересек, начали путаться мысли.
То ли себя накручивал, но чувствовал,
как говорится, жопой,
что лучше уйти.
Лучше...
обрывались, сходили с рельс мысли.
Руки тряслись,
а крестик сжимал так, что если вырывать, то с кистью.
Провались оно, провались!
С трудом одной рукой установил камеру.
Чёрт, что-то не то с ногами,
ей богу, каменные.
За тридцать секунд переверил в карму, Бога, Будду.
Ну, что ж так руки трясутся, паскуда!
И челюсть не унималась.
Успокаивал себя, что это и будет весь отснятый материал.
Но раньше так не бывало.
Достал нож.
Матерился так, что слышно, наверно, километров за триста.
Бодрился, мол, соберись тряпка, ты что обкурился!
На камере сел фонарь.
Блин, новые батарейки!
Пол повело, а, может, дрожали колени.
За стенкой услышал тихое блеянье.
Бросил взгляд на руки - белые.
Крест.
Нож.
За спиной камера.
В дом заползала ночь.
Тьма была как творОг,
вот-вот глаза залепИт.
То ли я слышал сердце, то ли поступь копыт.
Скрипнул порог.
Ветер.
Но чувствовал здесь мы вдвоём,
прислонился спиной к стене рядом с дверным проёмом.

Открыл глаза.
Телом почувствовал пол.
Утро.
Не помню, что б спал.
Вообще не помню ничего.
Встал. Осмотрелся
- нож и камеру, видно, кто-то увел.
Рука до сих пор сжимала крест.
Разжал - расползлась боль.
На полу следы возни, копыт, сапог.
Не моих сапог.
И запах стоит, будто кто-то сдох.
Может быть я сдох?
Выскочил в проём, вдохнул
- утро воткнуло дуло в уста.
Невдалеке на поле пасся баран.
Я потер глаза
- он не пропал.
Нашел мужика, который вчера обещал отвезти в город.
Плюхнулся к нему в газель.
И словом не обмолвились, но всю дорогу глазел.
И взгляд такой знакомый.
Думал: "Где?
Где я это видел?"
В городе у вокзала высадил.
Чёрта лысого сюда вернусь.
Так и не понял я или вагон трясся по дороге в Москву.

До сих пор хожу по улицам
и, как дело к ночи, мне баран на двух ногах в людях чудится.
Особенно когда безлунно.
А взгляд его и днём часто вижу.
И правда точь-в-точь как у этого нашего
из телевизора...

29 мая 2012

© Егор Четырестачетыре