Привиделось - огромный храм, полночный минул час.
Зловеще с эхом спорит там распевный чей-то бас.
Бежит-струится меж колонн монахов черный ряд.
За капюшоном капюшон спешит творить обряд.
И холодеет в жилах кровь, и мрак со всех сторон.
А капюшон меняет вновь такой же капюшон.
Вонь факелов, унылый хор и топот сотен ног.
Кромешной тьмы немой укор толкает за порог.
Там, во дворе поленниц рать и крест устал стоять,
Готовый жертву приковать и пламенем объять.
На выходе отцов святых густая череда
Сочится по ступенькам вниз как темная вода.
За ними, - цепи на плечах,- четыре подлеца
Нагую ведьму волочат по пыльным изразцам.
На сто шагов - ужасный счет! - охрипший выкрик: "Бей!"
И нежность тела не спасет от ярости плетей.
Безжалостна судьба твоя...Ах, если б ты могла,
Ты их из адского огня навеки прокляла!
Но обжигает спину кнут,еще, еще ловчей,
И капюшоны не дают запомнить палачей...
Стремлюсь во сне - через века, расталкивая мрак,
Спешу на помощь я, пока не ожидает враг...
Но ткань отбросить не могу - закрыла пол-лица.
Опомнился - а я бегу, двенадцатый, с конца...
23 августа 1941 года Даниил Хармс вышел из дома и был арестован
В тюрьме он попал в психушку
Умер в «Крестах» от голода и истощения 2 февраля 1942 года в блокадном Ленинграде
Я не имею больше власти
В моей растерзанной стране
С пером своим наедине
Кричать сквозь смех,
Сгорать от страсти,
Писать шрапнелью по стене
«Крестов». В безумье впасть. И
Уйти с презреньем к этой власти
В блокадный лед, в кровавый снег.
Судьбой юродивых на плахе
Венозной рифмой строк скупых
Чертить свой оголенный стих
Сурьмой столетий по бумаге,
Свинцом отмерены часы:
До февраля тянулся август…
Сам Берия - кремлевский Аргус
Генералиссимуса - прахом
На беспристрастные весы
Истории уложит даты.
… чеканен век как шаг солдата…