Хёг

Аннотация:
"У телефонного звонка
Есть удивительное свойство
В нём умирает тишина
Он пробуждает беспокойство..."

...собственно дверной звонок бывает не менее противный.

Глава 1 ЗВОНОК

Звонок был такой противный и назойливый, будто его создатель продал душу дьяволу, лишь бы добираться до самых потаённых глубин сознания и разрушать внутренний покой. Его звук проносясь акустическими волнами сквозь пространство комнаты, проникал через барабанные перепонки в череп и ввинчивался в мозг невероятными, омерзительными дребезжащими аберрациями, рождая страшную смесь ощущения ненависти и тревоги.
Хёг был не робкого десятка, и мужественно сносил этот деструктивный звук уже целую минуту. Ничем не выдавая своих истинных чувств, он стойко пялился в экран телевизора, где транслировали повтор кулинарного шоу. Лишь на лбу выступила испарина и собравшись в капельку стекла вдоль брови над начавшим подрагивать в тике веком.
Наконец звук прекратился, и Хёг сделав глубокий вдох и выдох снова начал дышать. Только теперь заметив, что его мышцы напряжены, усилием воли расслабил их, и слегка обмякнув, чуть глубже погрузился в диван, на котором полулежал уже третий час.
Большой палец его правой руки, держащей пульт, сместился ровно на три с половиной миллиметра, именно на столько, сколько было необходимо что бы переключить канал, и слегка вдавил клавишу.
Картинка на экране старого плоского ТВ сменилась, показав двух лохматых кричащих бабуинов с открытыми пастями и огромными клыками на фоне желтовато–зелёной саванны. Более крупная обезьяна трахала более мелкого сородича. Закатив верхнюю губу до самого носа, примат оскалился, явив оператору страшные, непонятно зачем нужные травоядной обезьяне пятисантиметровые клыки, не останавливаясь страстно имел свою волосатую подружку. Голос за кадром рассказывал о преимуществах длинного густого меха этих причудливых представителей настоящих павианов.
На секунду задержавшись в нерешительности, большой палец правой руки Хёга, вернулся в исходное положение, на клавишу управления громкостью.
В этот момент снова раздался звонок. Казалось это было невозможно, но его звук стал ещё пронзительней и противней.
Веко снова задёргалось, а в глазу лопнуло несколько сосудов. Других видимых проявлений своего раздражения Хёг не допустил. Он с ещё большим интересом стал прислушиваться к истории экспансии бабуинов, одновременно с силой вдавив большой палец в клавишу увеличения громкости. В этот момент его мозг выполнял титанически сложную работу, по отсечению сатанинского звука дверного звонка, от чарующего голоса диктора. Это была поистине непосильная задача, но пока ему удавалось с ней справиться, посрамив лучших буддистов, постигших дзен медитации.
Примерно через минуту, к исходящему отчаянными криками горящих заживо в геенне огненной душ звуку дверного звонка, присоединились громкие удары в дверь окованного сапога.
В комнате метались, сталкиваясь друг с другом звуки ударов в деревянную дверь, дребезжания звонка и выкрученные на максимум истошные крики любящих друг друга мартышковых.
Именно в тот злосчастный день, оставаясь невидимым и рискуя спалить транзисторы сопроцессора, Владыка Преисподней записал на новенький 666 Айфон мелодию данной какофонии, чтобы в дальнейшем пытать ею особо бесчувственных грешников, которые не оставляли лайков под мемами с котиками.
За долгую, очень долгую жизнь Хёг смог познать самоё себя, и окончательно утвердился в том, что он страстно, безудержно, всепоглощающе любит бездельничать! Для этого ему понадобилось прожить множество жизней, повидать бесчисленно смертей, и испробовать мириады дел. И вот когда на него спустилось просветление, когда он нашёл своё призвание, в момент обретения гармонии души и тела, в его мозг сметая все тщательно выстроенные преграды, с силой взрыва сверхновой ворвался знакомый голос:
– Хёг! Открывай! Я знаю, что ты там, старая обезьяна! – раздался из–за двери голос, подобный грохоту гранитных валунов, несущихся по горному склону круша и ломая вековые дубы будто тростинки.
С потолка прямо на голову посыпалась штукатурка.
На фоне происходящего на экране сравнение с беснующимися приматами было наиболее обидно.
«Хрык» – раздался звук лопнувшей пластмассы в правой руке Хёга, и на пол посыпались обломки пульта.
Мужчина закрыл глаза и потряс головой, с густой шевелюрой слегка вьющихся русых волос, стряхивая насыпавшуюся побелку. Не открывая глаз, он с прискорбным вздохом упёрся мощными кулаками в бёдра, и восстал из объятий продавленного дивана. Сторонний наблюдатель мог бы заметить, как старый диван боролся до последнего, пытаясь удержать на себе могучий зад Хёга, и вроде даже потянулся следом за ним, но не найдя в себе сил обмяк и обвалился протёртой обивкой, с тоской глядя сотнями перекрестий нитей вслед удаляющейся спине любимого хозяина.
Шаркая ногами, обутыми в изрядно истоптанные тапки в виде лежащих на спине и обхватывающих четырьмя лапами лодыжку медведей, он брёл к двери, жалея о том, что она не открывается наружу, и что он, не может резко распахнув дверь скинуть незваного посетителя с лестницы…
Подойдя в плотную к двери, Хёг остановился и глубоко вздохнув резко распахнул её. Перед взором предстала широкая спина, обтянутая кожаным плащом из воловьей кожи. Обладатель спины снова попытался ударить в дверь каблуком видавшего виды массивного сапога. Не встретив преграды, нога влетела в квартиру и прибольнейше врезалась в голень Хёга.
– Ааа! – взревел он, сграбастав волосатыми руками плечи обтянутые грубой кожей и приподняв их владельца закинул пришельца в квартиру.
С трудом удержавшись на ногах широко раскинув руки посетитель прогрохотал сапогами по полу и крутанувшись на подбитых металлом каблуках повернулся к Хёгу. Тот прыгал на одной ноге с силой сцепив зубы пытался удержать мечущиеся в голове брачные слова.
– Хёг, дружище, как же я рад тебя видеть! Старый пройдоха! – гость с раскинутыми руками ринулся на хозяина, заключил его в богатырские объятья.
Наобнимавшись он отстранился и оглядел комнату.
– Ё, ты что был в запое? И какого ляда так громко орут обезьяны?
– Пульт сломался. – невозмутимо ответил хозяин. – Пиво будешь?
– Начать можно и с пива, – расплывшись в улыбке сказал гость, и уверенно прошагав в зал выдернул из розетки провод от телевизора.
Наконец–то в помещении воцарилась тишина. И стало слышно, как в голове Хёга пронеслась одинокая мысль: “В холодильнике должна была остаться селёдка”
– Прохор, пошли на кухню, – Хёг захлопнул входную дверь, и зашагал из прихожей.
– Погоди, там на площадке баул. – поименованный Прохор направился к входной двери.
Хозяин махнул рукой и продолжил свой путь.
Выглянув за дверь сграбастав рукой тяжёлую брезентовую сумку, мужчина направился вслед за Хёгом. На ходу развязав и запустив руку в баул, он выудил оттуда бумажный свёрток. Войдя в кухню положил его на стол со словами:
– Я закуску принёс. – и начал его разворачивать.
В глазах Хёга впервые за вечер мелькнула искорка интереса. Последняя мышь съехала из его холодильника, когда он цинично поставил в него недоеденную селёдку, покрытую кольцами красного лука. Недоел он её по той лишь причине, что у него кончился чёрный хлеб. А другого в его доме отродясь не водилось.
Поэтому, доставая из дверки холодильника пару тёмных бутылок он с интересом поводил носом, пытаясь угадать содержимое свёртка.
– У меня тут селёдочка, – протяжно и с предвкушением произнёс Прохор. – У тебя лук найдётся?
У Хёга снова задёргалось веко. Лицо на миг исказила гримаса вселенского страдания.
– Ещё буханочка бородинского, сальце с чесночком, шпротики, и твой любимый козий. – перечислял Прохор, разворачивая увесистый свёрток. – Что на счёт лука?
– Найдётся. – разом повеселев ответил Хёг.
Движения стали менее заторможёнными, а на заросшем бородой лице появилась довольная улыбка. Он поставил на стол бутылки, предварительно свернув пальцами не предназначенные для этого отпрессованные крышки. Из горлышек выступили шапочки пивной пены, и лениво перевалившись через край аппетитно поползли вниз по запотевшим бокам бутылок. В помещении распространился дурманящий аромат хмеля.
Взяв с полки две глиняные кружки, добавил их на дубовые доски стола. Выдвинул из–под мойки обутой в медведя ногой корзину с репчатым луком.
– Шикарные тапки.
Хёг с подозрением посмотрел на Прохора, ища в его лице намёки на издёвку, но не найдя таковых, расслабился и продолжил чистить лук.
– Тёплые. И подошва мягкая. – объяснил он свой выбор, не обращая внимания на текущие по кучерявым щекам слёзы.
Прохор выудил из глубин парусиновой сумки квадратную бутылку с прозрачной жидкостью, заткнутую чобиком, и сунул её в морозилку, прокомментировав:
– Пусть отдохнёт.
Разлил пиво по кружкам, и взялся за нарезку, а точнее колку твёрдого козьего сыра. К запаху хмеля примешалось амбре старых нестиранных носков, которые только что были сняты с ног, пробыв перед этим целый день в идущих сапогах.
Хёг втянул носом и с предвкушением сглотнул слюну. Отложив нарезанный лук, взял кружку, игнорируя ручку обхватив её за бока, и стукнувшись с кружкой в руке Прохора, по старой традиции смешав пену произнёс:
– Скол! – опрокинул в себя одним махом половину сосуда.
Облизав пену с кустистых усов, закинул в себя кусочек сыра, довольно зачавкал, зажмурившись от удовольствия будто огромный рыжий котяра.
– Будьмо! – ответил Прохор и повторил тот же ритуал, отказавшись однако от сыра.
Покатав во рту напиток, прочувствовал приятное покалывание пузырьков, проглотил, наслаждаясь горьким хмельным послевкусием.
– Любо.
И не откладывая более, старые приятели, вторым заходом опустошили кружки, грохнули их о стол. Погрузились в задумчивую тишину, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Холодное пиво, плотным комком прошло по пищеводу, и рухнув в желудок, окатило стенки пенными волнами.
– Ты чего приехал то? – первым нарушил тишину Хёг.
Прохор помолчал секунду, и внутренне собравшись произнёс:
– Эрик пропал…

Глава 2 ВЫПИЛИ

Они сидели на просторной кухне в квартире Хёга.
Раньше эта квартира была среднего размера коммуналкой, рассчитанной на пять семей. С длинным коридором без окон, и полным отсутствием какой быто ни было помывочной. Что компенсировалось большим размером кухни, на две, а может и три газовые плиты. Жильцы были вынуждены ходить в общественные бани, либо дождавшись ночи, уединяться на кухне с тазиком, предварительно подперев изнутри дверь палкой от швабры.
Никто из былых жильцов не распознал бы в квартире предыдущий муравейник.
Перегородки между некоторыми комнатами были снесены. Место одной из небольших комнатёнок занимала неброская, но уютная ванная комната с маленькой отделанной лиственницей кабинкой сауны, на пару человек. Просторная прихожая, перетекала в длинный, будто из хоррора узкий коридор, теперь оформленный в старинном стиле аристократического особняка. Вдоль глухой стены висели полотна изображающие сцены из жизни животных и природы, с закреплёнными между ними небольшими настенными торшерами, льющими тёплый янтарный свет. Явным преимуществом данной квартиры, помимо почти четырёхметровых потолков и просторной кухни, было её расположение.
Жилплощадь притаилась в старинном доме, с огромными парадными пролётами, возведённом в 1860 году, в историческом центре Санкт–Петербурга. Аккурат на пересечении между станций Садовая, Пушкинская и Технологический институт. Получившийся триогольник издавна славился какой–то чертовщиной.
– Как ты об этом узнал?
– Ну ты же его знаешь. Эрик ни за что бы не пропустил опенэир. – помолчав Прохор добавил. – А вот на этот раз пропустил.
Его товарищ внимательно слушал не перебивая.
– Я почувствовал тогда какой–то укол. Что–то ненормально. Мысль ещё не сформировалась, но дятел тревоги настойчиво долбил мне мозги.
Услышав про птицу, Хёг с пониманием кивнул.
– Тогда я решил наведаться к нему в гости. Всё–таки два года не виделись, не плохой повод. Но дома его не оказалось. И знаешь, что? Дверь давненько не открывалась. Пыль в замочной скважине и на коврике. Нет, Эрик конечно гулёна, и вполне мог рвануть куда–нибудь. Но ты же знаешь… Он бы сначала нам мозги вынес, приглашая составить ему компанию. Короче дятла сменил перфоратор.
Прохор встал, подошёл к холодильнику, и выволок из морозилки на свет Божий слегка охладившуюся квадратную бутылку.
Хёг молча достал пару рюмок из шкафчика над мойкой, и дунув в каждую, выгоняя оттуда пыль и прочую нечисть, поставил на стол.
Вытащив зубами крепко вбитый чобик, Прохор набулькал в каждую рюмку, филигранно уловив момент максимального поверхностного натяжения, и не затыкая поставил бутылку на тёмные доски.
Бережно взяв рюмки, друзья с осторожностью нейрохирурга коснулись стенками сосудов друг друга, и синхронно произнеся:
– За встречу! – опрокинули содержимое во рты.
Проглотили огненный шар, и пока тот живительным теплом распространялся в груди, а ноздри расширившись втягивали воздух, поставили рюмки на стол. Прохор повторил ритуал налива. И грубые мужские пальцы, снова бережно обхватили прохладное стекло.
– За родичей! – жидкость перетекла из неживого стекла в могучие тела, наполняя последние лёгкостью и согревая души.
Поставив рюмки на стол, взяли по кусочку нарезанного бородинского, жадно занюхали.
– Твой продукт?
– Мой.
– Хороший. – одобрил Хёг, и отложил понюханный хлеб на разделочную доску.
– Другого не держим. – с гордостью сообщил польщённый Прохор.
– Ну мог он и не позвать, если с дамой там, или двумя увязался. Зачем ему балласт? – вернулся Хёг к насущному разговору.
– Мог конечно. Только я привык прислушиваться к ощущениям.
Хозяин снова кивнул, соглашаясь с аргументами.
– Короче, я решил подёргать за ниточки…
– И?
– За квартиру оплата просрочена на месяц. Машина во дворе под толстым слоем пыли. Телефон вне сети два месяца. Деньги на балансе СИМ–ки есть, а звонков нет. – гость замолчал и посмотрел на хозяина.
– Ну всё это можно объяснить при желании.
– Позавчера, тринадцатого, я весь день просидел на кладбище, возле могилы Ольги.
Хёг переменился в лице. Брови сошлись, образовав глубокую вертикальную морщину, усы встопорщились, с лица сошло ощущение скуки.
– Мог бы сразу с этого начать. – серьёзно заявил он.
– Мог бы, – согласился Прохор, разливая по третьей. – За Ольгу.
– За Ольгу. – повторил Хёг, и они выпили не чокаясь.
Посидели молча.
Каждый вспомнил свою историю, связанную с этой мудрой и стойкой женщиной. Её ум, красоту, верность единственной любви. Оба мужчины были хорошо знакомы с Ольгой, оба любили её как сестру, но только Эрик хранил её в своём сердце и ни за что бы не пропустил день её смерти. Многие годы для него оставалось неизменным ритуалом посещение неприметной могилки со старинной каменной плитой. Обрезать ветки, выдрать сорняки, поставить цветочки и молча посидеть. Выпить чекушку водки без закуски, вспоминая былое. Эрик приезжал в любую погоду, в любом состоянии. И, если на этот раз он не пришёл, значит либо он мёртв, либо ограничен в свободе.
Хёг кивком указал Прохору на сало, встал, скрипнув стулом, подошёл к мойке, взял два гранёных стакана. Вернулся, поставил их на стол и снова взгромоздил свой зад на протестующий скрипом стул. Тем временем Прохор, поняв старого друга без слов, положил на пронюханные кусочки угольно–чёрного хлеба белоснежные ломтики свиного сала. Украсив данное произведения кулинарного искусства парой перьев зелёного лука, истекающего на сломе тягучей слезинкой. Поднял склянку и разлил остатки жидкости в принесённые стаканы, брезгливо игнорируя потрудившиеся на разогреве рюмки.
– Да. Нечего тянуть, Эрику явно нужна помощь. – сказал Хёг, беря наполненный наполовину гранёный стакан в одну руку и монохромный бутерброд с изумрудным навершием в другую.
Товарищи посмотрели друг на друга, наперегонки выдумывая подходящий тост. Первым оказался хозяин.
– Ну, за охоту!
– За охоту! – кивнув повторил Прохор.
Продукт растворился в бездонных глотках собутыльников. Вслед за огненной отправились трепетно пережёванная с душою сделанная закуска.
Посидели.
– Буду готов через 15 минут. – обронил хозяин.
И, несмотря на свою комплекцию, легко поднялся над музыкальным стулом, который с явным облегчением выдохнул скрипом трущихся деталей напоследок.
Прохор тоже поднялся и засуетился с приборкой. Негоже оставлять бардак, если не знаешь, когда доведётся вернуться.

Глава 3 ДОРОГА
– Хороший аппарат. – похвалил Хёг машину. – Агрессивная резина.
– Муды наше всё! – довольно осклабился обласканный Прохор. – Конечно, в наше время это уже не так актуально. Но лучше иметь и не пользоваться, чем не иметь.
Они сели в высокий чёрный внедорожник и, устраиваясь поудобней, синхронно заёрзали задницами на кожаных сиденьях.
– Какой год? – оглядев салон задал дежурный вопрос пассажир.
– Десять лет уже. Но обслужена и мотор тут миллионик. Так что ещё побегает. – с гордостью за своего коня заявил Прохор.
– Ты всегда лошадей любил, сколько тебя помню. – покивал Хёг.
Движок завёлся с пол–оборота, и из–под капота взревел разбуженный медведь–трёхлетка. Немного проревевшись, поутих и басовито замурлыкал на одной ноте.
– О как. – одобрительно отметил товарищ и потянулся к ремню.
– Дизель. – со знанием дела подтвердил Прохор и, воткнув заднюю, резво выкатил из парковочной ячейки, выбросив при этом облачко чёрного дыма, будто рассерженный кальмар.
Переключился на переднюю и, бросив машину в галоп, выкатился на дорогу. Мужчин вдавило в кожаные спинки сидений. Ткнув толстым пальцем кнопку на торпеде, Прохор затопил салон звуком. Из динамиков полились обертоны музыки группы «Агата Кристи», сообщая всем слушавшим:
«… Налейте крови бокалы синие пусты
Давайте выпьем за обаяние борьбы
За идеалы, мы их ковали на огне
За ваших дочек, которых я возьму себе…»
Машина летела по автостраде, в крайнем левом ряду. Справа и слева пролетали автомобили и уносились назад: с бешеной скоростью с одной стороны и неторопливо с другой.
– Эрик звонил мне несколько месяцев назад.
Прохор убавил звук, и спросил:
– И что говорил?
– Да в том–то и дело, что ничего особенного. Ни звал никуда, ни планировал приехать. Позвонил узнать, как дела. Представляешь? Эрик, как матушка заботливая, звонит узнать, как у меня дела. Говорю и понимаю, как это странно звучит, а вот тогда не насторожился… Баран толстолобый.
Дальше ехали молча.
Хёг корил себя за бесчувственность. Если бы он тогда ощутил неладное, смог бы задать правильные вопросы и помог бы другу.
Прохор не мешал товарищу заниматься самоедством, предоставив ему время настроиться на рабочий лад. Сам же тем временем катал в памяти историю их первой встречи с Эриком. Молоденький мальчишка, пел в тёмном дымном помещении придорожной таверны. Пел пронзительно и красиво высоким чистым голосом. Потом была драка. Неравная. Что уж они там не поделили, не припомнить, но в итоге три здоровенных мужика пытались поломать мальчонку. А тот продолжал вставать, снова и снова, невзирая на идущую из носа кровь и как минимум пару треснувших рёбер. Дух у него уже тогда был такой же сильный, как и голос. В какой–то момент он смог–таки удачно попасть левой тощей ручонкой в скулу одного здоровяка. И, несмотря на свой жалкий вид, ручонка–таки смогла развить незаурядную скорость, которая, помноженная пусть и на небольшую массу, выдала–таки в результате силушку достаточную для выбивания одного зуба.
Конечно, это не могло остановить пьяных боровов, а только всколыхнуло в них очередную волну ярости. И в глазах беззубого полыхнула такая ненависть, которую уже не затушишь просто пролитой кровью. Теперь его удовлетворила бы только смерть мальчишки. И желательно, как можно более мучительная.
Прохор отставил миску с недоеденной гречкой с мясом. Одним махом допил кислое пиво, и полез из–за стола. Хёг с одобрением посмотрел в его спину и кинул в рот твёрдый кусочек козьего сыра, который вполне оправданно можно было по внешнему виду принять за серую засохшую собачью какашку.
Ненависть в глазах щербатого быстро потухла вместе с сознанием, когда Прохор ласково, в четверть силы прописал ему между глаз. А, спустя пару мгновений, к отдыхавшему на грязном полу присоединилась парочка его подельников. Один с неестественно широкой лепёшкой деформированного носа на искажённом лице, а другой, задохнувшийся от восхищения мастерским ударом под дых, и награждённый ярким фингалом, который теперь будет долго цвести на его пропитом лице.
– Я и сам неплохо справлялся. – огрызнулся мальчонка, сплёвывая красное.
– Бесспорно. – развёл руки Прохор. – Просто вы так заразительно танцевали… А так как мне зубы дороги, вставать на их сторону не хотелось.
Он широко улыбнулся, осветив помещение крепкими белыми перлами.
– Ну, раз так, то я не против. – в тон ему ответил парнишка, приняв правила игры.
– Ты хорошо пел, пока танцами не решил заняться. Меня зовут Прохор. Я тут с другом. Не против присоединиться?
– Эрик. – ответил он и протянул узкую руку с отбитыми костяшками.
– Подайте каши и ещё кружку, – крикнул Прохор трактирщику, пожимая протянутую руку – Приятно познакомиться.
Машина свернула в переулок, заскочила в арку, заехав задним колесом на поребрик, прокатилась вглубь двора и, проехав ещё одну арку, остановилась возле парадной с кованным козырьком.
Не сговариваясь вышли из машины, одновременно хлопнув дверьми, от чего крыша автомобиля слегка сыграла, подброшенная давлением воздуха в салоне. И направились к приоткрытой деревянной двери, выкрашенной десятком слоёв краски, красновато–коричневого цвета.

Глава 4 СЛЕД
Прохор шёл впереди. Мужчины поднимались по широким пролётам, старой лестницы со стёртыми, выглядящими будто подтаявший парафин, ступеням. На стенах ещё оставалась родная лепнина. Местами смазанная безалаберным ремонтом, местами закрашенная отвратительным оттенком зелёного цвета. На одном из пролётов в утопленной в стену нише стаяла чудом сохранившая первозданный лик гипсовая фигура. Изображавшая смеренную женщину в простой хламиде, держащую кувшин на плече. Скульптура была покрыта патиной, но находилась в хорошем состоянии, отчётливо передавая детализацию, жест и эмоции.
– Вот поди ж ты, уцелела как–то. И войну, и разруху пережила. И краской не заляпали, и дыр для проводов не насверлили. Ни у кого рука не поднялась.
Хёг замедлил шаг, проходя мимо алькова, с наслаждением рассматривая работу неизвестного мастера заметила вслух:
– Красота умеет за себя постоять. Ты кстати не обратил внимание на некоторое сходство сударыни?
– Как же не обратил, очень даже обратил. Думаю, это не совпадение, что она у Эрика в доме стоит. – согласился Прохор.
Дойдя до нужного этажа, внимательно осмотрелись.
– Ты прав, по коврику не ходили уже около двух месяцев. – осмотрев пространство лестничного пролёта Хёг провёл ладонью по притворной планке, и сосредоточился на замочной скважине.
– Похоже, он частенько приходил навеселе. Накладка замка вся искарябана. Не поймёшь теперь, вскрывался ли замок без ключа.
Он надавил кнопку звонка, и прислушался. Из–за двери раздались электронные переливы соловьиной трели. Постояв так с пол минуты, Хёг перестал терзать бесполезный звонок, и натрудившийся соловей замолк, так и не сумев привлечь чьего–нибудь внимания в недрах квартиры.
Достал из необъятных внутренностей плаща небольшой гуттаперчевый футляр из тонкой лайкры, с молнией по трём сторонам. Расстегнул, явив взору несколько поблёскивающих металлом плоских загогулин, с нанесёнными рунами на боках, и без сомнений определив необходимую, выудил хрупкую на вид деталь контрастно грубыми пальцами.
Прохор стоял на стрёме прислушиваясь к возможным шагам с лестничных пролётов. Широкой спиной загораживал от соседских дверных глазков присевшего на корточки Хёга, ловко орудовавшего в личинке замка. Раздался сухой щелчок, дверь отварилась на пару сантиметров.
Хёг осторожно вошёл первым, внимательно читая возможные следы. Включил свет в прихожей, клацнув старым советским выключателем. Перейдя порог квартиры, он автоматически перешёл на охотничий шаг. Не увидев ничего интересного, ступая с носка на пятку перетёк в зал, невероятным образом, не скрипнув ни одной рассохшейся половичкой. Сзади послышался щелчок замка. Прохор, зайдя в квартиру, захлопнул за собой дверь, чтобы не привлекать ненужного внимания к их похождениям. И подошёл к стоящему в распахнутых дверях зала товарищу. Хёг остановился на границе помещений и окинул взглядом светлую комнату, с уютным эркером в бежевых тонах.
На столе стояли две тарелки с мумифицированными остатками трапезы. Без проведения криминологической экспертизы было бы невозможно разобрать, чем являлось содержимое пару месяцев назад. Довольная плесень славно порезвилась над бренными останками брошенного ужина, сыто торча во все стороны шапками пушистых стеригмий с завершённым мейозом. Рядом с тарелками располагались пара бокалов, с доньями изукрашенными остатками сухого, в прямом смысле, вина. Между бокалов возвышалась откупоренная бутылка французского гренаша.
Хёг неторопливо двигался по залу, обходя его против часовой стрелки, будто откручивая время назад внимательно рассматривая и подмечая детали. Прохор следовал за ним по пятам, не пытаясь, впрочем, мешать ему вопросами и не отвлекая своими рассуждениями. Позже они смогут обсудить наблюдения, и наложив матрицы друг на друга, увидеть важное.
Закончив с залом, они обошли остальные комнаты. Включили телевизор, проверив на каком канале тот был оставлен. Полистали книги, лежащие на рабочем столе и на прикроватной тумбочке. Заглянули в шкафы и ванную комнату. Хёг указал кивком на ноутбук, и Прохор сунул его в сумку, весящую на плече, не забыв прихватить зарядку.
Обойдя все комнаты, и сунув свои носы во все щели, друзья остановились в прихожей, закончив обход в той точке с которой начали.
– Прохор, ты слышишь запах?
Мужчина принюхался, поводил носом из стороны в сторону. Прошёлся по помещению, и заглянул в зал, не переставая с силой втягивать воздух через раздутые ноздри крупного носа. Выдохнул, посмотрел на Хёга непонимающим взглядом.
– Много слышу, но ничего выбивающегося.
– Да, на гране исчезновения. Смесь полыни и мёда.
Прохор помрачнел, и попробовал принюхаться ещё раз. Теперь уже зная, что именно нужно искать, он сосредоточился на ощущениях. Через минуту тщетных попыток, развёл руками.
– Моему носу далеко до твоего. Но ты уверен, что это полынь и мёд, а не абсент кто–то хлещет в соседнем доме закусывая блинами? – без особой надежды уточнил он, становясь всё более смурным.
Хёг пожал плечами. И ещё раз огляделся.
– А в целом что чувствуешь?
– Нехорошее чувствую. Тяжесть какая–то ощущается. Какое–то зло таящееся и наблюдающее. Уйти хочу. – медленно с расстановкой перечислил свои ощущения Прохор. – Не было такого ощущения никогда у Эрика дома. Не было и быть не могло. Само его присутствие выжигало «подобное» без остатка. А теперь гляди ж, наползло. Буркалы из углов пялит и форму меняет, а отвернёшься когтистыми лапами к спине тянется. Брр, мерзота поганая!
– Значит не абсент. – удручённо пробормотал Хёг себе под нос.
Лампочка в прихожей неожиданно заморгала, будто вокруг неё заметался крупный мохнатый моль. Из выключателя донеслось недоброе шипение.
Стоящий рядом Прохор парочку раз пощёлкал клавишей. Хрипы плохого контакта прекратились, и свет снова загорелся ровно.
– Тфу, нечисть! И чего он выключатель не поменял? Делал же ремонт… – проворчал он.
–Ты это, иди, подожди меня на площадке. Я тут пошепчусь маленько. – сказал Хёг посеревшему другу.
– Уверен?
– Иди, иди, ничего со мной не случится. Я быстро.
Прохор не торопясь но с видимым облегчением вышел из квартиры.
Оставшись один Хёг тихонечко сказал:
– Я тоже Тебя чувствую.
И уже совсем невнятно тихонечко произнёс пару фраз на непонятном явно старом языке.
Когда он выходил из квартиры тени в углах истаяли, и в холле будто бы стало чуточку светлей.
Захлопнув дверь, он посмотрел на порозовевшего Прохора.
– Поговорим с соседями?
Глава 5 СОСЕДКА
Дверь открыла сухонькая старушка в платочке. Поверх старенького, местами потёртого, но чистого и опрятного бархатного платья, бардового цвета, была накинута стёганная жилетка, на овечьем меху. Выглядывающее из–под изнанки руно имело желтоватый оттенок. На ногах, поверх тёплых колгот, красовались тапочки с вышивкой.
Она со смесью непонимания и настороженности снизу–вверх смотрела на двух огромных мужчин, в объёмных плащах.
– Доброго утречка матушка, – тихим голосом поприветствовал Хёг, слегка пригнувшись, непонятным образом будто бы уменьшившись в размерах. – я Хёг, а моего спутника Прохором нарекли.
Он кивнул на товарища.
– Здоровьишка! – коротко, но с уважением поприветствовал пожилую даму Прохор.
– Мы к старому другу решили заскочить. В Ленинграде, ой, прости Господи, в Петербурге проездом. – будто бы случайно оговорился Хёг. – Ночью сегодня поезд в Сургут. А Эрика дома не застали. И телефон вне зоны. Может он говорил чего?
Бабулька, проявив свойственную пожилым людям доверчивость сразу же поверила незнакомцам, и сменив в глазах страх на радушие засуетилась:
– Ой, вы стало быть Эрика друзья. Что ж мы в дверях то топчемся, проходите, проходите. – распахнула широко дверь, и отступила в полумрак квартиры.
– Не разувайтесь, у меня всё ровно таких больших тапочек не найдётся, а я сегодня пол мыть собиралась.
Мужчины зашли в квартиру, тщательно вытирая ноги о лежащую за порогом половую тряпку.
– Проходите, проходите на кухню, у меня как раз чайник поспел. – продолжала суетится обрадовавшаяся неожиданным гостям хозяйка. – Ой, я же не представилась. Простите мою рассеянность. Меня Ольга зовут.
Мужчины переглянулись. Слишком много совпадений для одного дня. Хотя порой совпадения бывают всего лишь совпадениями.
– А по батюшке как же? – поинтересовался Прохор.
– Юрьевна. Но к чему эти формальности. Просто Ольга.
– Не формальность, а уважение Ольга Юрьевна. – серьёзно заявил Хёг.
Польщённая Ольга Юрьевна смущённо заулыбалась. Изрезанные глубокими каньонами морщин щёчки тронул румянец.
– Ой, да будет вам. – махнула рукой пожилая женщина и коротенькими шашками, засеменила к плите.
Налила в разной формы кружки, с принтами цветов, кипяток. И поставила их перед гостями.
На столе стоял старый советский заварник, с висящим на носике ситечком из почерневшей от тонина проволоки.
– Заварка свежая. – с достоинством обозначила она, указав сухонькой ручонкой на фарфоровый чайничек.
– Спасибо большое. – поблагодарил Хёг, и налил тёмной водицы в свою и Прохора кружку.
– Сахар в сахарнице, сейчас печенье принесу. – сказала Ольга Юрьевна и юркнула в комнату, откуда послышался звук открывания стеклянных дверей чешского серванта.
Хёг с Прохором оглядели кухню. Тут было простенько, но чисто. Старая посуда с советских времён, поменявшая цвет глазури с белого на серый с оттенком сливочного. Эмалированный чайник на газовой плите, с убавленной до минимума, но постоянно горящей маленькой конфоркой. Металлическая раковина, со сколами эмали, и весящей на краю расправленной серой тряпочкой.
Было видно, что тут живёт аккуратный человек, с очень низким достатком.
Хозяйка вернулась с металлической коробкой, из–под песочного печенья с иностранной надписью «BISQUIT» на крышке. Обычно в таких принято хранить нитки с иголками, но данная коробка явно использовалась по назначению.
– Что ж вы пустой чай то гоняете! – с заботой сказала она и попыталась открыть коробку.
– Позвольте помочь, Ольга Юрьевна, – протянул руку Прохор.
И приняв от старушки коробку с лёгкостью фокусника распахнул створки, освободив заточённую выпечку.
По кухне пополз лёгкий запах затхлости вперемешку с плесенью. Видимо почувствовав его тоже, глаза старушки заблестели от подступивших слёз.
Не дав случится конфузу, Хёг без промедления, сграбастал пару печенек «Мария» выдававших себя за импортных бисквитов, и кинув одну в рот, зачавкал, всем видом показывая как ему вкусно. Быстро разжевав первую, он отправил за ней вторую, и с набитым ртом, поблагодарил хозяйку за угощение.
Прохор, не отставая от товарища, уплетал не хрустящую печенюшку, прихлёбывая её тёплым чаем.
С трудом сдержавшись, Ольга Юрьевна часто заморгала, и поспешно отвернулась от гостей, скрывая готовые прорваться слёзы стыда и благодарности.
Насладившись чаепитием, повели неспешный разговор. Соседка Эрика рассказала какой он хороший и воспитанный юноша. Поведала что Эрик каждую неделю приносил ей гостинцев. И частенько оставался попить чайку, за душевной беседой о былых временах. «И откуда только у молодого человека такие познания» каждый раз удивлялась она его образованность и начитанность.
А последние два месяца Эрик перестал приходить. Ольга Юрьевна отчётливо помнила, когда видела его в последний раз. Возможно тому виной уникальная дата, а может она просто скучала по своему единственному собеседнику, и считала дни от его ухода. Это было двадцать девятого февраля.
В беседе всплыл ещё один заслуживающий внимания момент, спустя четыре дня после последнего визита соседа, Ольга Юрьевна захворала. Ни чего конкретного, просто будто бы разом обострились все старческие болячки. Сердце зашалило, суставы ныли более чем обычно, слабость появилась, активность снизилась, стал плохим сон. Часто снилась разная тревожная муть, которую ей не удавалось вспомнить после пробуждения, но привидевшееся на долго оставляло после себя чувство беспокойства. Старушка списывала всё на сезонное обострение.
Тепло простившись с радушной бабулькой, Хёг заверил её, что с сегодняшнего дня она обязательно пойдёт на поправку.
Выйдя из подъезда, и вдохнув весеннего воздуха полной грудью, приятели переглянулись, и не сказав ни слова, направились не к машине, а в сторону ближайшего продуктового магазина.
Затарив четыре больших пакета различной снедью, вернулись к двери соседки пропавшего приятеля.
– Забыли чего соколики? – спросила она, отворяя дверь.
– Вот, Ольга Юрьевна, мы тут затаились для посиделок, а раз Эрика нет, не выкидывать же. – торопливо огорошил Хёг, и попытался вручить ей пакеты.
– Да что вы Христа ради! – испугалась старушка и замахала руками отступив вглубь квартиры.
– Ольга Юрьевна, ну выручайте, – включился в уговоры Прохор, – мы тут набрали всякого, а его нет. Ну не гулять же нам по городу с пакетами, право слово. Спасите нас.
Уверенность женщины дрогнула под натиском выдуманной ситуации.
– Ну как же так…? Нельзя же так. – причитала она.
Тем временем, Хёг тихонечко вдавливал её в квартиру, не забыв тщательно вытереть ноги. Поставил свои пакеты, за дверью вдоль стены. Повернулся к Прохору, сетовавшему через плечо товарища о тяжёлой судьбе путешественников обременённых лишней поклажей, и забрав распухшие пакеты из его рук, присоединил их к близнецам, уже освоившимся в квартире пожилой дамы.
– Ольга Юрьевна, Вы не беспокойтесь, это нормально, всё хорошо. – успокаивающим голосом произнёс он.
И попытался ретироваться.
Слёзы таки прорвали платины и устремились по руслам морщин. Женщина кинулась на грудь Хёга и заключила его в объятья.
– Спасибо вам сыночки. Спасибо родненькие.
Глава 6 КОНЕВЕЦ
Прохор сидел за рулём, но не заводил машину. Рядом на пассажирском сиденье ссутулился Хёг.
– Не должны старики в одиночестве доживать. – наконец высказал общие мысли Прохор.
– Не должны. – подтвердил Хёг. – А вот ведь, доживают. И раньше так бывало, и неизвестно изменится ли когда.
Посидели ещё немного, смиряя души с неизбежным.
– Ладно, заводи, кажется я знаю куда нам дальше.
Прохор с интересом посмотрел на Хёга, поворачивая ключ в замке зажигания. Мотор соскучившимся рыком поприветствовал друзей.
– Указывай, Эркюль ты мой ненаглядный.
– На Коневец нужно, в Казанский скит, проведаем струю знакомицу.
Во взгляде Прохора не появилось понимания, но машина уже выкатывалась из дворов.
– Если Эрик двадцать девятого февраля ещё был дома, а четвёртого марта Ольга Юрьевна почувствовала недомогание, диапазон сужается до трёх дней. А припомни–ка что в ночь на третье марта случилось?
У Прохора побледнели костяшки на руках, так сильно он сжал руль. На могучей челюсти покрытой трёхдневной щетиной заиграли желваки.
– Она уже не сила. – будто убеждая самого себя, твёрдо сказал Прохор.
– Она нет.
– Тогда почему Коневец?
– Потому что, когда слишком много совпадений, скорей всего это несовпадения, а система. И потому что у нас всё ровно пока нет другого плана. – он помолчал и добавил. – А если я окажусь прав, у нас не так уж и много времени, чтобы оставлять эту версию на потом.
– Естественно ты окажешься прав Хёг. – с горечью подытожил Прохор.
Поддав газа проскочив под жёлтый, цвета волчьих глаз, светофор, вырулил на Садовую. Пролетел пару кварталов и встал на красном. Пользуясь моментом увеличил масштаб карты на дисплее навигатора, не выбирая конкретный пункт ткнул сосиской пальца в район Лосева.
– Главное из города выскочить, минуя пробки. – проговорил он в слух, оценив построенный маршрут. – Во Владимировке будем часа через два. Катер возьмём, и если повезёт засветло высадимся на острове.
Через пол часа они неслись по КАД в сторону Новоприозёрского шоссе.
– Тогда у неё были последователи. Была власть. – продолжал Прохор прощупывать на прочность гипотезу Хёга. – А после поражения, всех последышей повывели. Графиню изолировали. И лишили власти. Теперь она стареет как обычная женщина6. Сколько ей сейчас дать можно?
– Думаю лет шестьдесят, шестьдесят пять. Ну несмотря ни на что она крепкая бабёнка. Я как сейчас попомню ту охоту. Пролилось кровушки, земля местами до сих пор просохнуть не может. А где просохла клёны с красными листьями растут.
Прохор кинул взгляд на друга, смотрящего на дорогу, но видевшего что-то гораздо более далёкое.
– Да такое на забывается.
Машина неслась по кольцевой меняя ряды, будто пытался обогнать котящееся к горизонту солнце.
– Хёг, чего ты смурной такой? Что тебя гложет, старина?
Словно давно ожидая подобного вопроса, или как будто он сам задавался им последнее время, Хёг ответил почти не задумываясь:
– Скучно мне брат. …и скука эта затягивает похуже трясины в беларуских болотах. Раньше ведь как было, есть захочешь, иди потрудись, или на охоту собирайся. А теперь я на кур бройлерных охочусь в супермаркете. Уже выпотрошенных и в пакетик упакованных. Удобно, ничего не скажешь... – Хёг пожевал губами, встопорщив густые усища, и вдруг повернулся к Прохору и с жаром спросил, – Вот скажи мне, ты по утрам как себя встать заставляешь? Когда ты в кузне махал последний раз?
Прохор аж поперхнулся, с тревогой посмотрел на товарища.
– Эвон как тебя хандра обляпала. – поразился Прохор, но тем не менее в серьёз задумался над повисшим в воздухе вопросом.
Несколько минут ехали молча. Хёг ждал ответа.
– Зачем встаю спрашиваешь? Я скажу тебе зачем встаю. Что бы Эрика проведать, вдруг наш повеса в беду угодил. Ещё зачем? Тебя навестить, а то ещё начнёшь о смысле бытия задумываться, так я дружеской оплеухой мыслишки эти паскудненькие из головушки твоей ясненькой повышибаю, повыколачиваю. – зыркнул серьёзно на Хёга.
Тот под взглядом поёжился, поёрзал в кресле, ремень на натяжение проверил. Представил в красках дружескую оплеуху, затылок зачесался, а на лбу проступила испарина. Сразу как-то жить захотелось. Будто краски стали ярче.
Прохор продолжал:
– Или зараза какая голову из канавы подымит, куда её окованным сапогом много лет назад вдавили. Кто ж делу поможет, коли я с постели утром не выберусь, а буду вместо этого в нестиранной майке про обезьянов аморальных истории похабные пересматривать?
– Я исподнее каждый день меняю. – обиделся Хёг на напраслину.
– Ах меняешь?! Ну прости ради Рода. – наигранно повинился Прохор, и нарочито заинтересованным голосом спросил, – А зачем меняешь–то можно поинтересоваться?
Хёг посмотрел на него недоумением, а потом расхохотался так громко и заразительно, что сначала к нему присоединился Прохор, а уж после этого и все стёкла в салоне начали подхахакивать мощным выдохам мужских глоток.
Отсмеявшись, и утерев проступившие слёзы, Хёг продолжая всхлипывать заявил:
– Я обязательно об этом подумаю, дружище, когда Эрика найдём, обещаю. И спасибо тебе.
– За что? – спросил Прохор.
– За то, что находишь повод вставать каждое утро, балбес!

Приехав во Владимировку, сразу вырулили на пристань. Бросили машину на причале, и арендовав моторку, поскакали по гребням невысоких вечерних волн в сторону Коневца. Из под фортштевня вылетали брызги разрезанных водяных валов, и с радостным упоением бросались в лицо Хёга, сидящего на носовой банке.
Казанский скит находился в глубине острова. Товарищам предстояла небольшая пешая прогулка по сумеречному лесу.

…