Нория. Явь, сны, виденья...

© №008-000011

ЯВЬ, СНЫ, ВИДЕНЬЯ…


Явь, сон, видение почти неотличимы.
Везде присутствует сознанье и явленье.
Во сне однажды девушку лечила –
К ней наяву пришло выздоровленье.
_

Касанье неба. Неземная
Явь в щёлку век.
Так Бог тебе напоминает:
– Ты – человек!


Перед Богом

1
Пустой сон, когда он про вещи.
Он лишь суету отражает.
Сон с Богом приснился мне вещий.
Явясь пред Великим, дрожала.
Страх Божий – не страх наказанья –
Страх быть недостойной Отца.
Принесшая крохи познанья,
Не смела поднять я лица.
Как стыдно с пустыми руками,
Лишь бравшей от жизни, прийти…
Вздохнул Бог, присевши на камень:
«Есть сердце – зажги и свети!»

2
Виденье старое: протягиваю Богу
Монетку медную в ладошке потной.
Бог дал талант, а это очень много –
Я ж оказалась ни на что не годной.
Я даже не зарыла, рассорив
Всё серебро по городам и весям.
Я юношам дарила строки песен,
А Бог гражданственно
велел мне говорить.

Начало

Проснулась ночью. Зеленеет свет.
Испуганная, встала на кровати.
Откуда свет? Луны на небе нет.
Пока поспешно надевала платье,
Вошли с собакой в мою спальню двое
В одеждах длинных, в волосах – торо́ки.
Сказал один, Архангел или Воин:
«Услышишь голоса богов до срока».
А я всё так же на кровати стоя,
Соображала: сплю или не сплю?
«Не спишь», – читая мысль, ответил Воин.
Был за его спиной огромный лук.
И тут запели трубы золотые.
Какой торжественно-небесный чистый звук!
Происходящим потрясённая застыла.
А свет зелёный истекал из рук…
…На День Великий приходили вестники –
С успенья Сергия минуло шесть веков.
Взошли те двое по небесной лестнице
Туда, где звёздное разлито молоко.


Выбор

Посланница, выйдя из тени,
Вняв кроткой сердечной мольбе,
Дала мне двенадцать растений,
Чтоб выбрать могла я себе
Эмблему бессмертья иль силы,
Всеведенья иль чистоты…
Мирт – знак сострадания милый,
Душа, мудро выбрала ты.


Возжжение огня

Меня осенней ночью разбудили.
Я говорила с огненной душой.
Пустой и тёмный подняла светильник,
И незнакомец голубой фитилик,
Влив масло, взглядом огненным зажёг.


Икона

Меняла лики Божия икона,
К которой обращалась я с поклоном:
То Ломоносов, то Екатерина,
Великий Пётр, Толстой и Достоевский,
Блок, Пушкин и Цветаева Марина –
Иконных ликов золотые всплески.
Ещё, ещё!.. Есенин, Маяковский,
Вавилов, Павлов, Бехтерев, Попов,
Крамской и Врубель, Мусоргский, Чайковский –
Богатство русское всех творческих веков!
Последний шанс

Рекой, заросшей ряскою, плыла.
Входило в воду тяжело весло.
Накрыли лодку алые крыла
И Ангел мне пророчествовал зло:
«Массив закрытых кармою возможностей!
Сгорит садовый дом,
И будут тщетны все предосторожности.
Нам нужен том!
Танцуй на у́глях огненную джигу
И веселись.
Ты лишь тогда свою увидишь книгу,
Когда всю жизнь
Отдашь служенью небу и поэзии.
А тот комок,
Что жжёт в груди пылающими срезами,
Так изнемог
От тем, не высказанных в стихотворных строках!
Есть шанс последний и в последних сроках».


Полёт

Летаю. Усилием воли,
С трудом от земли отрываюсь,
Лечу и ветрам открываюсь,
И зубы сцепляю до боли.
Лечу над белеющим полем.
Лечу я усилием воли.


Плотский грех и крылатость

Мужчину отлюбила слишком рано.
Впрямь, сороковник – это «бабий век».
…Я дочку за руку ввела под своды храма.
Там за меня распятый Человек
Глядел с креста – и я сглотнула слёзы,
И встала на колени перед Ним.
От стоп, гвоздём пронзённых, пахло розой.
Грех плотский, Божьей мукою гоним,
Меня покинул. Кельею монашьей
Мне стала спальня, местом вдохновений,
И моя дочка, маленькая Маша,
Увидела красивое виденье,
Как прорастало у меня крыло.
Себе казалась я почти даймонкой.
Крыло вздымало рёбра тяжело.
Стихотворенья строгая колонка,
Написанная ямбом, лиловела.
И лишь во лбу, как от шипа, болело…


Сенсорность

Когда Москву слегка тряхнуло,
Качнулись люстры.
Струхнул арбатский переулок,
Обычно шустрый.
За триста вёрст глухих дорог
От мест столичных
Восприняла я тихий вздрог
Тревогой личной.
Я иногда лежу без сна,
И боль планеты –
То изверженье, то война –
Слепящим светом
Врываются в усталый мозг.
Я сердцем вижу:
Разрушен город, взорван мост.
Мир меньше, ближе,
Родней становится в ночи.
Опять не спится.
Посёлок близ горы кричит
Горящей птицей.


В Чуфут-Кале

Пещерный город на скале –
Чуфут-Кале.
Белеют косточки в земле.
Не встать с колен.
Вот эти смешаны с золой…
О, Боже мой,
Что это?! Призрачный, цветной
Неглубоко какой-то слой
Четырёхмерно вижу я
Сквозь наслоенья поздних глин.
О, это чувства бытия!
Прозрений явственную синь
И медитаций фиолет
Энергии Земли хранят.
Вот это воли жёлтый цвет –
Цвет обнажённого огня.
Цвет жажды знанья нежнотравн,
Духовности – голубизна.
И чёрный тоже полноправн –
Цвет мудрости и знанья зла.


Одиночество

Я одиноко по небу плыла,
И взором землю с высоты окинув,
О женщинах в объятиях: «Богини!»
Богиням спящим не было числа.
Промолвил Ангел с огненным мечом:
«Зачем тебе объятия мужчины?
Ты слов любви ему не изречёшь.
И есть на то прекрасные причины».


В бездне

Я в бездну посылала зло людское,
Но там и своего хватало зла.
Во мраке раз увидела такое,
Что мне, наверное, не нужно было знать.
Перед Гагтунгром* жу́тко предстоянье.
Увидев Зверя, как не отвратиться?
Была там Навна** у Гагтунгра на закланье,
Но сжала меч могучая десница –
Вернул России Навну Яросвет,***
Как предсказал о ней пророк-поэт.****

*Гагтунгр – планетарный демон.
**Навна – Идеальная Соборная Душа Российской метакультуры.
***Яросвет – демиург Российской метакультуры.
****Пророк-поэт – автор «Розы Мира» Даниил Андреев.


Читающий сердца

Послала Господу я мысль:
– Нет слов всю скорбь за мир излить!
Господь, какой ты видишь смысл
В безумье плачей и молитв?
– Я Бог, читающий сердца.
Молись за мир, как сердце может!
Пусть камень ненависти гложет
Зверь, ожидающий конца.


У собора Василия Блаженного

Распнув себя, душа на плаху
Летит, над площадью кружи́тся,
Затем по-русски с лёту, с маху
На место лобное ложится.
Собор воскликнул: «Дуралея!
Я за спиной стою цветами,
И нет солдат у мавзолея.
Зачем тебе, как жёрнов, камень?
Душа-Руслана, потеплело,
Иди, родная, делай дело!»


Золотое

Золотой туман во тьме.
Золотые лики
Просияли ночью мне
На день на великий.
Чьи святые имена
На горящих нимбах?
Чьи святые письмена
В золочёных книгах?
Соляным стою столбом,
Не творя знамение,
Ощущая хладным лбом –
Золотое, древнее!
Просиявши, растворились.
Что сказать хотели?
Ах, за что мне Божья милость
На страстной неделе?!


Смерть мамы

Я о маме плакала мучительно
Много, много, очень много дней…
Бог послал мне сон – Христа-Учителя.
Подняла меня со ступене́й,
Вниз ведущих, неземная сила,
Из придела в церковь понесла.
Бог закрыл тоски моей могилу.
Я узнала – мама в Рай ушла.


Три креста

Древесный крест влачила на плечах
Дорогой серой среди тысяч прочих.
Его оставив в исступлённый час,
К распятью Бога обратила очи
И пала на колени пред крестом.
Был камень тёпл, сиял густым опалом.
С ним говорила, как с живым Христом,
И каменные ноги целовала.
Что я хотела? Стать такой, как Он,
Пожертвовать собою для живущих.
Распятье дрогнуло. Раздался тихий стон,
Так, словно кто-то душу камня мучил.
Разверзлось небо. Славою отмечен,
Явился огненный крест Господа-Отца.
Я, устыжённая, взвалив свой крест на плечи,
Пошла дорогой, не имеющей конца.


Поминальный плач

На кладбище братском плакучею ивой
Я плачу о тех, кто домой не вернулся.
Дают мне надгробья плакучую силу.
Вот вздрогнул мой ствол –
прах солдат содрогнулся
От нового взрыва на нашей планете.
Оставьте в покое усталую Землю!
Пусть жизнь входит в сердце
прекрасным сонетом –
Не горем, которое страны объемлет.
…А слёзы вплавляются в камни надгробий
И сердце древесное мне прожигают.
Неплачущий мальчик, стань ивой, попробуй –
Узнаешь, как в землю ложась, побеждают.


Чаша истории

Мятутся предчувствием сердце и разум:
То словно на крыльях, то падаю в горе я.
Прошу ключевую у Шамбалы фразу.
Ответ – получу эту чашу истории.
…Я выпила треть своей огненной чаши:
Постыд безработицы, близких потерю.
Как много в ней было тех капель горчащих,
Что ядом сжигают последнюю веру.
Но яд претворялся в терпенье и стойкость,
Когда комбикормом иные питались.
Поэт Евтушенко, не знаю, достойно ль
Мы жили тогда, но пытались, пытались…
Храню след истории в горьких записках,
И в память впечатан след этот, как в камень.
Пью новую треть, видя новые риски:
Об обществе равных мечта в вечность канет.
Что будет на дне моей огненной чаши?
Её я допью, видно, в год 23-й.
Потомки, что время вольёт в кубки ваши?
Какие событья внесёт в мир столетье?


Стойкость

Я, как Самсон – обрезано семь кос.
Нет семи сил без золотых волос.
А враг мой алчет крови, яко лев,
Хотя все яства на его столе.
Он хочет вырвать униженья вопль.
Но вместо сил есть у меня семь воль
Терпеть и ждать, как тот Самсон библейский,
Что свод тюрьмы сумел обрушить веско.
Растут власа, как летняя трава,
И близость битвы за свои права
С днём каждым мои силы прибавляет,
И ярость гнева сталь мне выплавляет
Для ковки справедливого меча,
И наковальня сердца горяча.


Опыт целительства

1
Контуженного воина лечила.
Страдал он сильной головною болью.
Сквозь уши «поле» выдавлено было.
Сумела вытащить на место его «поле».
Рука к нему магнитит силой воли.
…Пришёл, орехи, яблоки принёс
И говорил сердечные слова.
Сказал, что уж не мучит голова.
Была я рада за него до слёз.

2
Недомогание физического тела
Болезнью отражается в астральном.
Но и наоборот. Я так хотела
Созвучья их настроить идеально,
Но получалось это очень редко.
Я думала: «Нет опыта, наверно».
Пыталась я освоить метод «Рэйки».
В нём способ прост –
необходима вера.
Я приступ эпилепсии сняла,
Дав женщине энергию с иконы.
В работе Богородица вела.
Добрейшей отвечала я поклоном
За помощь и за дождь её златой,
Что омывал больничную палату.
Я вечно благодарна буду Той,
Что зов души услышала когда-то.


«Порча»

1
Просила крестница за Настеньку, подругу:
«Проверь! Как порченая, привязались хвори».
Смотрю – и впрямь зло наложило руку
На матрицу астральную. Вот горе!
Шлю мысль Учителю: «Прошу Вас, помогите!»
Проходит несколько томительных секунд –
И чудо совершается! Учитель
Исправил матрицу. Какой красивый труд!
…А «порчу» сделала недобрая одна.
На торт лепя фигурки шоколадные,
«Невесту» сжала с чувством злым она,
Подумав нехорошее, неладное.
Вся свадьба этим тортом отравилась,
Так много было в её действе злобы.
Вот проявленье яда империла.
У матрицы ж на шее словно обод,
Низ тела сжат жестокою рукой.
Болела, падала Настёна, задыхаясь…
…Чужое счастье у колдуньи той
Отня́ло жалость. Будет, издыхая,
Злом своим мучиться, и не придёт никто,
Грех не отпустит, не закроет очи.
Неумолимый подведём итог:
За зло творимое смерть тяжче,
жизнь короче.

2
От крика «поле» портится, от глаз
Завистливо, недобро посмотревших.
Как говорят в народе, это «сглаз».
Страшнее «порча», чей оскал зловещий
Ещё нередок в просвещённый век.
А колдунов сейчас порасплодилось.
Какая ужасающая дикость –
Болезни наводящий человек!
…Один мужчина как-то попросил
Обследовать жену на расстоянье.
– О, ужас – «поле», как песочные часы!
Такое сжатие приносит ей страданье.
– Часть органов уже удалена
В том месте, где Вы мне нарисовали.
Болела годы долгие она
Всё тяжелей, поправится едва ли…
Здоровье ей испортила «знахарка».
Переливала что-то и шептала.
– Что всё запущено так сильно, очень жалко.
Исправить матрицу просить я небо стала,
И помощь не замедлила прийти.
Но удалённый орган не вернёшь…
…Встречаю часто «порчу» на пути,
И каждый раз охватывает дрожь.
Как можешь, человек, ты делать зло?
Нет жалости – подумай о возмездье!
Все наши судьбы связаны узлом.
Укажут на отмщение созвездья,
И в новой жизни будешь ты убит.
Убийце наказанье рок назначит.
Зло тянет зло. Не лучше ли любить
Друг друга нам? Вся жизнь пойдёт иначе!

3
Плакал ребёнок вверху у соседей.
Что со здоровьем? Фантомчик нёс «минус».
Надо бы с мамой его побеседовать.
Ну, а пока я Христу помолилась,
Русским Святым, чтобы дали энергию.
Слава им всем, стало правильным «поле».
Тихо. Уснул. Утончёнными нервами
Слышала в нём отхождение боли,
Силы прилив, и на том успокоилась.
Утром фантомчик был вновь «минусовый».
Может быть тельце младенца покоилось
В силы берущей, несущей зло зоне?
Нет, из земли злобы не исходило.
Нет здесь разломов, и Ад сил не тянет.
Где-то в стене та нечистая сила,
Может, иглой с наговорною тайной?
Итак, не грешим на энергии почвы,
Но и не игла, здесь всё тоже нормально.
Придя к ним домой, обнаружила «порчу»
В ковре с Богородицей. Ход идеальный –
Святынь ведь из дома никто не выносит!
На лоджию вынесли с горечью в сердце.
С ладонь это место, что зло в себе носит.
А если ковёр освятить в нашей церкви?

4
У человека «поле» словно груша,
А голова его совсем вне «поля».
Кто аурическое яйцо нарушил?
С ума сводили головные боли.
Врачи признали воспаленье мозга.
Поправить «поле» юноше сумела.
Как много «порч», невыносимо много!
Энергии лишают люди тело,
Калеча «поле» друга гневным чувством.
Шлю мысль Святым о помощи больному.
Они помогут более искусно,
Чем я. И вот уже внимаю слову:
– Вмешательство его не обездвижит,
И будет жить парнишка полноценно.
– О, только б выжил, только бы он выжил!
Жизнь не ценима, но она бесценна.


Спасение

Мне стёрли ноги к школе купленные туфли.
(Тогда я собиралась в первый класс).
Синели ноги, отнимались, пухли.
Блокаду из уколов, и не раз,
В больнице делали. Не помогла блокада,
И бабушка поехала к знахарке.
Та научила, что мне делать надо
От паха вниз спиртовые припарки,
И трав дала. Так выгнали болезнь.
А ведь хотели ноги отнимать!
Знахарка помогла и русский лес,
Что травы добрые растит для нас, как мать.


Игра в чудо

Научила дочку править «поле».
В два приёма та сняла с подруги «сглаз».
Сын ворчит, делами недоволен.
Сердобольный, опекает нас.
Он считает, беды все от «рамок»,
От моей работы экстрасенсом.
Сын не может это видеть: «Мама,
Ты мне рвёшь эзотеризмом сердце!»
– Сыне, сказы, песни собирай,
Прибаутки по родному краю –
Пусть сойдёт история с пера,
А я с дочкой в чудо поиграю!


Народная память

Сын привёз легенду о Луда́нге –
О реке, темневшей омутами,
О любви марийцев Лу и Данги,
Что князьку перечить дерзко стали.
«Отобрать любимую у Лу
Тот хотел. Бежать пришлось влюблённым.
Погрузились, скрывшись за ветлу,
В омут с головой. Не утоплёны,
Слышали, как звали их: «Лу-у! Да-а-нга!»
Крики с брега на́ берег неслись,
И сплелись два имени в Луданга.
На брегах реки продлилась жизнь
Их в шалашике, что стал влюблённым Раем.
Дом себе построили к зиме.
Поселенье двое основали,
То Чухонка, думается мне», –
Свой рассказ закончила крестьянка.
Цокает ветлужский говорок:
«Пець, цело, Пецюриха…» Тальянка
Сядет с доброй песней на порог.
Скажут сказы и другой реки,
Сводят на повить, где ткацкий стан…
Пишет сын, что помнят старики,
Микрофончик поднося к устам.


Русский эгрегор

Мне так хотелось женщине помочь,
Чтобы больная хоть чуть-чуть воспряла.
Ей было очень плохо в эту ночь,
Энергии почти совсем не стало.
И я просила от меня отнять
Энергию, чтоб дать её болящей.
Через минуту захотелось спать –
Переливанье было настоящим!
…Явилась мысль: «Ты, Нория, слаба.
С тобой энергией поделится эгре́гор».
Как будто перст слегка коснулся лба,
Затем энергии мне влило в «лотос» небо.
Измерив «поле», (втрое возросло!),
Благодарила небо за здоровье.
– Эгрегор помощи, велик ли ты числом
Единых то ль по духу, то ль по крови?
– Почти шесть тысяч русских золотых
Великих душ, зовущихся «томата».
Мы коллектив подвижников, святых.
К нам в помощь часто сходит Божья Матерь,
Вливается энергия молитв,
Не за себя, конечно, – за Россию.
Ты тоже можешь в наш эгрегор влить
Духовную и творческую силу.


Проклятье

Выбросил руку старик,
с силою пальцы разжав:
«Вот вам даётся проклятье
на пять поколений!
В жертву «безносой»
сынов вам придётся рожать».
Трижды сбылось в их роду
это злое веленье.
Снимет проклятье такое не каждый ведун.
Способ проверенный знает иранец Михди.
Верно, удастся ему пересилить беду.
Как бы с ним встретиться? –
сердце заныло в груди.
Прокляты женщины были и в нашем роду.
Бабушка вдовая, мама вдова и сестра.
«Дочь иль племянница…» –
плачет о девушках дух.
Выход искать заставляет мучительный страх.
В горечи часто пеняю себе: «Что же ты
«Сглаз» убираешь и «порчи» –
проклятье не можешь?!»
Шлю я моленья Учителю, русским Святым,
Плачусь Отцу: «Не оставь своих деточек, Боже!»


Гроб Господень

Мне снится сон. На дирижабль
Похож небесный тот корабль,
Свет испускающий лучистый,
Что опустился в поле чистом
Вблизи от маленькой избы.
Из корабля доставлен был,
Как будто, гроб Христа хрустальный
И в нишу дома помещён.
Шёл из него прекрасный пламень.
Мой ум, случившимся смущён,
Пытался выведать причины
У огнеликого мужчины,
Но тот ушёл. Закрылась дверь.
Корабль взмыл в небо. Лишь теперь
Явилась мысль, что в сердце мне
Внесли Дух Господа в огне!


Небесный город

Летел по небу трапезоид –
урезанная Джомолунгма.
С него неслись печально зовы:
«Эстэ́рье тэ́лла, ли́нга ду́нгма!»
Входили плачи мне в сознанье
непостижимые, как вечность,
Как запертое в гробе знанье,
как стиснутая бесконечность.
…Я вошла в «Джомолунгму»
в какое-то тысячелетье,
На экране читала
античности белую книгу,
И слова упадали,
как зёрна тяжёлые, спело.
Раскололось пространство,
и храмы упали во время.
Я узнала огнём
полыхавшую древнюю лету.
Я услышала стоны
по ветру летящего пепла,
Погребальные звоны
на развалинах белой Помпеи.
…Я вернулась домой,
колокольно гудящая скорбью.
Было пусто в груди –
там, наверно, осталось сознанье.
Пустоту не заполнить –
в ней вакуум, вечно сосущий
Мысли, чувства и время,
уходящее в бесконечность.


В Валгалле

Войдя в Валгаллу – круглый зал,
Где О́дин с войском пировал,
Я увидала Криса мать
С мечом в крови по рукоять.
Смешав в сознанье гнев с любовью,
Она за сына мстила воям.
Вторую принимая смерть,
Те продолжали пить и петь,
И кубок Фриде подавали.
Кровавый пир кипел в Валгалле,
И устрашал живущих он
В таком неподходящем месте.
Зачем мне этот страшный сон?
Я знаю невозможность мести!


В храме атлантов

Круг людей, по Солнцу их движенье.
Против Солнца – только жрец один.
Посоло́нь – энергий притяженье.
Жрец же, над стихией господин,
Двигаясь против теченья сил,
Высшие молитвы возносил.
Луч слепящий вдруг вошёл в кристалл,
Поднялась с умершей девой лода.
Приоткрылись бледные уста:
«Как сильна Великая Природа!»


Дух сада

Пришла я в мир оплакать старый сад.
Прощальным цветом са́кура цвела.
Я на себе почувствовала взгляд
Живой, как веянье весеннего тепла.
Дух сада в облачении одежд,
Чуть розовеющих в свету, как лепестки,
Туманен был и ароматно-свеж,
Его касанья и слова легки.
– Напрасно ты пришла меня оплакать.
Я жив ещё и радостно цветенье.
А смерти нет – ты просто сменишь платье
И в свет уйдёшь, не оставляя тени.


Серебряный колодец

В колодец камушек бросаю.
Далёкий тихий-тихий звук.
Я, на плече поправив сари,
Тяну сосуд. Коснулась рук
Медь узкогорлого кувшина.
Кристально-чистая вода!
Мне говорил один мужчина:
«Знай, станет чистым без труда
Настой болотный в том колодце,
Не опускай кувшин до дна».
Я набрала воды в болотце –
Теперь чеканка дна видна!
Сказал: «Серебряные люди
Колодцы рыли в тех местах».
Мы по делам о людях судим.
Благодарят мои уста
Людей с серебряной планеты –
Колодцы их из серебра!
Мы ж переводим на монеты
Металл, желающий добра…


Весть от камня

Камень Ширилипэ́
Мне прислал нехорошую весть:
Ведьма сшила чепец
И готовит коварную месть.
Камень Ширилипэ
Заперла от людей в старом склепе.
Варит яды в котле,
Добавляя надежд наших пепел.
Я не знаю, как быть.
Я к Учителю мысль обращаю:
– Воин Тысячи Битв
Каждый раз эту ведьму прощает!..


Надпись на камне

Надпись на камне мне снится.
Выбито чётко, навек:
«Львица – Земля. Жизнь – орлица».
Будь же крылат, человек!
Пусть львица царственно мо́щна,
Вырасти крепкие крылья –
Зорче взгляну́т твои очи,
Ввысь устремятся усилья.
…Мыслью я встретила утро:
«Сфинкс – символ нашей планеты! –
Смотрит властительно, мудро
В воды медлительной Леты».


Неудачная экспедиция

«На Луне хрустальный будет замок!» –
И послали к дивной корабли.
Лунный Бог со строгими глазами
Встал пред прилетевшими людьми.
Дав земным делам суровую оценку,
Он отправил их «несолоно хлебавши».
В медитации увидела я сценку
К теме стройки «вавилонских башен».


Голос

Палят у морского причала,
В дыбы поднимаются лошади.
Безумные крики на площади:
«Убийцу на царство венчают!»
Вдруг свет – и в сознания Голос
Холодным железом вошёл –
И стало на улицах голо,
Свисал только траурный шёлк,
И конь царский, мощен, тяжёл,
В булыжник упёрся подковой…


Трудная роль

Летел гонец.
Свистел свинец.
Сняла простреленный венец,

И села греться у огня,
Но ты не пожалел меня.
Ты гладил своего коня.

И я ушла молиться в храм,
Где были тени по углам,
И тихо плакала я там.

Взнуздав коня, в ненастье, в ночь
Ты ускакал войскам помочь,
А я качала нашу дочь.

Суров король.
Я прячу боль.
Играю королевы роль.


Скорбь

Я помню – пронзительно, словно свирели,
Свистело в паденье крыло самолёта,
И не было силы простить мне кого-то…
Ребёнок ел плод ослепительно спелый,
И страшно смешались и соки, и пепел,
И семя из пепла на свет прорастало.
Кончалось двадцатое наше столетье,
И новая эра над миром вставала.
Но скорбно глядел сквозь века Нострадамус,
В них войны провидел, седея и плача.
Что беды мои? Он – господний страдалец!
Не многим по силам такая задача.


Божий перст

Гром гремит окрест.
В облаках огня
Вижу Божий перст.
– Пощади меня!
Проржавел мой крест –
Переплавь меня!
Мне Господь в ответ:
– Возлюби Меня!
Я – весь мир, вся жизнь
С камня до высот,
Рай и коммунизм, –
Говорит Господь.
– Я люблю всю жизнь
С камня до высот,
Рай и коммунизм,
И Тебя, Господь!
Помоги понять
Весь огромный мир!
Помоги обнять
И звезду, и мирт!
Помоги поднять
Русь нам в Божий мир!


Синь-Глаз

Господний Глаз, озёрный, синий,
В карельских елях, как в ресницах.
О, Север мой! Моя Россия
С глазами Божьими мне снится.
Синь-Глаз. В нём женщины полощут
Волокна нервов, как холстины.
Они живые, я на ощупь
Об этом знаю. Руки стынут
Не от воды – от чьих-то нервов.
– Какой холодный человек!
Теплей тебя Полярный Север.
Теплей тебя наш вечный снег.
Оттай, оттай в Глазу Господнем,
Все льдинки хлада раствори!
Отдай, отдай в одном исподнем
Свой дух Властителю Зари!
Оденет в радужное платье
Чуть влажных нервов белизну.
Оттаял ты и тихо плачешь
Над своим прошлым. Слышишь звук?
Поёт Архангела труба.
То знак – меняется судьба!


Зодиак

Я видела из глу́би мирозданья,
Как в шаре шар, небесный зодиак.
Вкруг неподвижного
Господь вращал сознанья
И спрашивал у каждого: «Ну, как?
Как прожил ты, моё земное чудо,
Ту жизнь, что Мать Природа нам даёт?
Чиста душа – задерживать не буду.
Иди на взлёт!»


Христос

Золотое распятье на белой стене
И бегущий Христос – Бог! – навстречу ко мне.
Его алый хитон полыхал на ветру.
Мне казалось, от счастья задохнусь и умру!
На ступени взбежал – там двойное стекло.
Мысль пронзила мой мозг ледяною иглой:
«Не коснуться руки – между нами миры».
В сердце даром святым Иисусов порыв.


Расшифровка снов

Проходящая ведьма –
на время в делах незадача.
Березняк под дождём –
плач о судьбах любимой России.
Обнажённая грудь
у летящей богини – удача.
Край Господних одежд –
помогают высокие силы.


Снова выбор

Показан мне божок четырёхрукий.
И Голос: «Выбор сделай по науке
Себе двух рук из этих четырёх».
«Ты скажешь верно», – Голос мне предрёк.
Читаю на одной ладони: «Бденье».
«Годенье», – на руке его второй.
Ещё на двух: «Согденье» и «Хотенье».
Согденье с бденьем выбираю, как пароль.


Опыт с психикой

Меж чёрных дисков два виска,
И в них сквозь узенькие щели
Всосалась смертная тоска
В течение полунедели.
Мне кажется, уж генов нет
Для воссозданья новой жизни
Ни у людей, ни у планет.
Пожата Жатва. Суд на тризне.


Обожжение

Сжигали на большом костре меня.
Кричала и рвалась я из огня.
Всего лишь сон, когда ты за чертой,
Где безопасно, за чертою той,
Где ничего произойти не может.
Но отчего ожог горит на коже?!


Встреча

Я встретила Высоцкого. Он был
Небрит, устал. Рюкзак лежал у ног.
И прежде он покоя не любил,
Теперь изъездил тысячи дорог.
Я подошла. Волнуясь, говорила
Невероятно трудные слова.
Невольно его чем-то огорчила.
Как часто я бываю неправа…
Ещё сказала, что его характер
Мне боги дали изнутри понять:
Как будто сердце опустили в кратер
И долго не хотели поднимать.
– Увы, увы, я не вулкан страстей…
Немножечко устал от новой жизни.
Мне неприятно от вчерашних новостей
И от порядков в дорогой Отчизне.
…Снег, завихряясь, круто вверх летит.
Судьбе я бесконечно благодарна
За эту встречу на земном пути.
Одно лишь странно – где его гитара?


Три книги

Лицо, закрытое чадрой.
Стан в длинном светлом одеянье.
На плиты книг поставил рок,
И тома нижнего названье
Читалось в ветхости с трудом.
Разобрала я всё же – «Сталин».
Век отживающий, тот дом,
Что был из воли и из стали.
Том «Биология» чуть стёрт,
Не нов уже, но и не стар.
На белом томе «Паппопорт»
Стою ногами. Это дар.
О нём, пожалуй, умолчу –
Раскрыть все тайны не хочу.


Господня слеза

Я по серебряной взбиралась бороде
К плечу и к уху чуткому Господню.
Слеза стекала вниз по борозде
Его щеки. Скорбел Отец сегодня.
Слеза накрыла с головой меня
Солёно-горькой океанской влагой,
Кипучей от Господнего огня…
Очнувшись, я склонилась над бумагой.
Что Бог сказать видением хотел?
Что захлебнусь я скорбью мировой?
В программе «Время» сотни мёртвых тел,
Терактом взяты – язвой моровой.


У Престола Света

Освободив от эгоизма «я»,
Преображённое, несу к Престолу Света,
К Создателю земного бытия
И, преклонив колени, жду ответа.
Сказал Господь: «Мне мало чистоты.
След на Земле должна оставить ты».


Воскресение

Открылася могила.
Мой камень отодвинут.
Стою пред Божьим оком.
Жива, воскресла я.
Бог крестит, отпускает:
«Иди, душа, с повинной!»
Безмерна Божья милость
и милостив Судья.
За плечи кто-то обнял –
меня сажают в сферу,
Что маревом объята,
дрожащим от горнил.
– Покровы снимем с тайны.
Познанье – кредо веры.
Мы к Нам с добром пришедшим
всю правду говорим.
Ушла от Геи сфера,
летит к планетам дальним.
Лучистый солнцеветер
вздувает парус ал.
Мрак в чёрном вдаль уходит –
уносит звёзды данник
На головной повязке
в космический вокзал.


Два храма

Звучанье огненное струн.
Звучанье водное стекла.
Огонь вздымался на ветру.
Вода с уступов скал текла.
Храм Императора Огня.
Храм Повелителя Воды.
Куда мой дух влечёт меня?
Где иероглифы судьбы?


Огненное виденье

Наискосок бегущая лисица.
С пером в косе индеец меднолицый.
Цветок огня, готовый распуститься.


Бард

Высоцкий ожил! Я в толпе
Его фанатов.
Он на разрыв аорты пел –
Он пел, как надо!
Но он подавлен в этот час,
Молчит гитара.
Володя, ты народа часть,
Часть его дара!
Шокируй новых заправил,
Почувствуй время!
Иль анекдотец затрави,
Хоть о евреях…
Твой сын тебе сейчас, как брат,
Так встаньте рядом!
Иль воскрешенью ты не рад?
А мы та́к рады!
Как Гамлет, обопрись на меч,
Порвав все цепи!
Пусть твоя яростная речь
Достигнет цели!
И прозвучал куплет-удар:
«К чему свобода…»
Пред нами был всё тот же бард,
Певец народа!


Страшный сон

Прозвенел по мне колокол.
Мимо храма протащили волоком.
– Дайте припасть к кресту,
Помолиться дайте Христу!
Метит в меня булыжник.
Чья это кровь брызжет?


Река Забвенья

Мы шли к рожденью на Земле
Семь дней Долиною Забвенья
По красным угольям в золе,
Сквозь жар удушливый полей,
Где не окончилось горенье

Нечистых чувств, земных страстей,
И вот к Реке Забвенья вышли.
Сказала я себе: «Не пей!»
Но, жажду утолив, запел,
Как в роще дрозд, мальчишка рыжий.

И я пила, и всё забыла:
Своих родителей и брата,
Того, кого, как жизнь, любила…
Нас повлекла в рожденье сила,
И был мальчишка рыжий рядом.

Его я встретила потом
На своих жизненных дорогах.
Был у него семейный дом,
И целью новою ведом,
Он струны жизни смело трогал.

А я, забывшая всё-всё,
Не обретя желанной цели,
Свой повторяющийся сон,
В котором опозданья стон,
Смотрела восемь раз в неделю,

Пока ко мне в ночь не сошли
С небес Учителя и Судьи
И шип незнания сожгли.
Но новый лик из белых глин
Лепился медленно и трудно.

Я отворяла ввысь окно,
На звёзды дальние глядела
И из стихов плела венок,
И вспоминала, что давно
Крылатое имела тело…


Космическое путешествие

У человечества кончилось детство –
Исчезли крылатые эльфы и феи.
Пилот дисколёта теперь с ним в соседстве.
И я не спала, когда дух взяли в сферу,
Объятую маревом. Добрые люди
Сказали: «Покажем мы всё, что захочешь»,
Немножечко боги, немножечко судьи,
Открыли мне створы космической ночи.
И звёзды летели и справа, и слева,
Блистающим шлейфом Путь Млечный стелился.
Вставала галактика, как королева,
И к сердцу её звездолёт наш стремился.
И там, на планете трёх солнц, семи лун
Был мир, что индус называет Нирваной.
Мне дали одежду священства – тиун,
Раскрыли златые страницы Корана.
Мне дали читать строки стройные Вед
И клинопись чёткую древних таблиц.
Я в «Книге богов» отыскала ответ,
И пала пред Кем-то сияющим ниц.
Предсказано было число моих лет
И солнечный дар исполненья желаний.
Вернули мой дух в его мрачную клеть.
Он шёл снова в тело, как агнец в закланье.


Волшебство

Я, отодвинув плоский камень,
Вошла в пещеру чародея.
Лицо смуглело над дымами,
Цвела в кувшине орхидея.
Треножник принял ветвь сандала,
Поплыли густо ароматы.
В мозгу раскрылись глуби, дали
Всех жизней, прожитых когда-то.
И среди них была одна,
Которую венчал костёр –
Несломленного духа знак
И инквизиции позор.


Вопль тишины

Мне приснилась война
И бомбёжки прицельно, по школам.
А потом – тишина
Без детей озорных и весёлых.
Незвучанье весны.
Незвучанье победного гимна.
Вечный вопль тишины –
Вопль о детстве, что в войнах погибло!


Из бесед с Небесными Учителями

1
– Мы можем общаться лишь мысленно с вами.
Мы те, кто судьбу корректирует вашу.
Мы брали с собой дух пророчицы Ванги.
Мы доступ имеем в Нирвану, в Акашу.
…В виденье Учитель был полупрозрачен.
Внесла запах мирра его голограмма.
– Простите, что знания многие прячем.
Есть то, что давать человечеству рано.
Любой вид оружья Мы можем блокировать…
– Но где вы берёте такую энергию?
– От рек и озёр, и от космоса мирного,
От смеха детей и цветущего дерева.

2
– Частицей камня Чинтама́ни
Владел Акбар. И Соломон
Большую силу видел в камне.
Даёт связь с Шамбалою он.
Он предвещает ход событий
И волю к действию внушает.
Его частицы, как магниты,
Кладут в местах земного шара,
Где должен новый центр возникнуть
В начале эры, не иначе.
…В суть камня сердцем я проникла:
С живой пульсацией, горячий
Был он, могущественный, сильный!
Он раздвигал границы знанья,
И я постигла, что в России
Заложена частица камня.

3
– В своей жизни прошедшие
множество солнечных стран –
И Тибет, и Египет, и Ирак, и Израиль, и Мекку, –
Люди будут стремиться
понять суть священных пространств,
Где ещё никогда не ступала нога человека.
Они ринутся ввысь,
в необъятность Великой Вселенной,
Устремятся в беззвёздную, чёрную, жуткую ночь,
Но в саду у Творца
вспыхнут солнца, как гроздья сирени,
И прольёт воды вечности в мир Его добрая дочь.


Явления звёздного мальчика

1
На крылатые сандали
Села звёздная пыльца.
Прилетев из дальней дали,
Встал он вестником Отца.
Весть свою сказал не прозой,
А пропел, касаясь лиры:
«Есть у Вас в созвездье роза –
Элемент познанья мира».
Этой фразой ограничась,
Сдвинул лиру за плечо,
И в созвездие Возничий
За собою взор влечёт.
…Буду, думая о фразе,
Обонять в часовне миро.
Возвратясь, увижу сразу
Я на полке «Розу Мира»*,
Что читала словно сказку,
А её ведь с неба дали!
– Звёздный мальчик, за подсказку
Сшить Вам новые сандали?

2
Вновь звёздный мальчик, словно херувим
С планеты заповеданной Вамфим.
Крылатая сандалька на ноге.
Принёс два слова странные: «Ланс Ге».
Что это – имя, заклинанье, ключ
К когда-то данным тайным письменам?
Загадками, весёлый мальчик, мучь,
Чтоб жизнь чудесным сном казалась нам!

*Даниил Андреев «Роза Мира», метафилософия истории.


Видения поэтов

Галстук розовый ушедшего столетья,
Кроя мягкого коричневый костюм.
Резкость черт известног поэта.
Как он худощав, подтянут, юн!
Вот второй, с роскошной шевелюрой,
А в руке тяжёлой авторучка.
Поэтесса с тонкою фигурой
Ум неузнаваемостью мучит.
Голограммы их ароматичны
Не парфюмом – ароматом сердца.
Я средь них одна аромантична.
Век прагматиков. Куда от века деться?
– Как вам «там», прекрасные, поётся?
– К детям мы пришли Учителями.
Женщина застенчиво смеётся,
Излучая радужное пламя.
– Как вы учите?
– Ребёнок строчку слышит,
Ту, что будит ум и вдохновенье.
Дальше сам, мысль развивая, пишет.
Так рождается его стихотворенье.


Космический Учитель

Дано видение. На фоне Гималаев
Лик мудрый в обрамленье бороды.
Его объемлет фиолетовое пламя
Величия космической судьбы.
Оно колышется над европейским ликом.
(Я думала, Учитель – азиат).
Цветные свитки, что лежат на плитах,
Рисунками влекущие мой взгляд –
Рукой искусной сделанные карты
Исхоженных Великим Гуру мест.
Правитель Шамбалы, владычный ум Агарты,
Не признающий без трудов чудес,
Дал себя видеть в день рожденья Девы!
Как счастье в суете не расплескать?
Чем отплатить, каким красивым делом?
Достойной высшего доверия как стать?


Гиперборея

Ме́ру тянулась окраиной мира.
Меру белела стаями птиц.
Прямо над ней Звезда Севера мирно
С неба смотрела в сиянье зарниц,
Что освещали простор долгой ночью,
Лентами дивными в воздухе рея.
Видели очи, да, видели очи
Меру, Арктиду-Гиперборею!
Хребет Ломоносова – это ль не Меру?
За́ сто веков в океан опустился.
Примем на веру, примем на веру
Мир, что давно был,
недавно приснился!


НЛО

Проснулась в 3.15, как всегда,
Я от энергетических вибраций.
Вздрог. НЛО дрожало, как звезда,
На фоне жёлтой лунной декорации.
Смотрела долго вверх, не отрываясь –
Кто, маскируясь под звезду, висит?
Энергия вошла в мозг, завихряясь,
И лучик, как связующая нить,
Внёс мне телепатические вести:
«Не бойся нас. Контакт необходим.
В твой дом войдёт не голограмма – вестник.
Серьёзный разговор тебя ждёт с ним».
Вся тяжесть мира мне легла на плечи.
Я не была готова к этой встрече.


Учитель сердится

Голубка села на мольберт,
Крыло подняв, ввысь указала.
Там, в небесах, как будто, зала.
В пустотах облачных каверн
Отворотился Лик Учителя.
Он ждёт упорного труда.
Сгораю от стыда мучительно.
Учитель сердится. Беда.


Небесный художник

1
Нарисовала Троицу рука,
Ведомая неведомою волей
Иль исполняющая мысленный указ.
Я рада этой необычной роли –
Быть карандашиком оранжевым Ашрама.
Здесь символично – Мать, Отец и Сын.
Взгляни из Рая на рисунок, мама,
Сквозь капельку божественной росы!

2
Опять рукой ведёт неведомая сила.
Рисую профиль, рыбку-глаз
и вязью слово «Сон».
Я ученичества у Шамбалы просила.
Художник послан. Может, это он
Слезу на Лике Девы написал?
Знак – обо мне горюют небеса.


Медитация

Медитирую на предстоящий год.
Вижу над церковными крестами
С седовласым стариком полёт.
Держит за́ руку прозрачными перстами,
Наполняя сердце вещей силой.
Значит, жить тобой, моя Россия!


Лист истории

Виденья прошлого в ночи –
Плод обязательных бессонниц.
Вот рать татарская кричит,
Я вижу вихрь летящих конниц.
Они врываются в жилища.
Они уходят с пепелища,
Гоня в полон детишек бо́сых,
Таща жён плачущих за косы.
Читаю русский горький том.
Набег – обугленным листом.


Сны

Мадонны образ снился Рафаэлю,
И обгорелой спичкой записал
Стих Маяковский. Мне во сне велели
Запомнить белый незнакомый зал,
В котором дали строки о Христе,
Горящие на русской бересте.


Руки Бога

Колоски и зёрна на большой ладони.
Взвесил мои строчки Бог. Я образ помню.

Две ладони в небе, звёздные, качались.
Бог ласкал планету, о судьбе печалясь.

Руки в белой глине – Бог «индиго» лепит.
С синим третьим глазом Новой Эры дети.


Шестая раса

Безумье – навязать границы чуду.
Всё в Божьей воле! Дать скелету плоть,
Вдохнуть дух жизни может в плоть Господь.
Такие были чудеса и будут.
Не верит тот, в ком живо самомненье.
Нисходит в сердце к верующим Бог.
Он ось земную сдвинуть с места мог.
И вновь сдвигает. Мне дано виденье:
Лемурия встаёт из океана,
С ней поднимается атлантов материк.
Склонился над планетой Бог-старик,
Сверяя получившееся с планом.
Века пройдут, и Он, исполнив план,
Населит сушу новой, лучшей расой,
Шестой по счёту, коей добрый разум
Прекрасномудрым с лаской будет дан.


Повторяющееся видение

Стою я на огромной книге белой.
На ней написано высоким шрифтом: «Слово».
Льняная пряжа на руках – то моё дело.
Виденье повторяется, не ново.
Хочу сойти я с книги, том открыть
И прочитать хотя бы полстраницы,
Но не даёт суровой пряжи нить
Движенью рук моих остановиться.
Разматываю пряжу. Где клубок?
Клубка нет, нить уходит меж страниц.
Кто пряжу дал – Учитель или Бог?
В свету слепящем я не вижу лиц…


Конец

Я не хочу известности и славы.
Показан был за ними след кровавый.
В виденье женщина – моя душа
От тела своего, не оглянувшись,
Уходит, к делу новому спеша.
Ей неприятны кровь и смертный ужас.


Хранительница огня

Я – Веста, богиня,
Горит мой очаг.
На травы лёг иней.
Ребёнок мой, наг,
У входа в пещеру
С коротким копьём.
Мой сильный, мой первый
Гортанно поёт.
Копьё мажет ядом –
Растерзан львом брат.
Смерть с племенем рядом.
Сегодня жив – рад.
Ушли на охоту.
Вернутся ли все?
Муж – лучший охотник
На Красной косе.
Из шкур шью одежду,
Огонь сторожу.
Сынов я не нежу,
А дочку рожу –
Шаман пусть научит,
Как раны лечить,
Звать ливень из тучи.
Но пряжу сучить
Из шерсти овечьей,
Да ладить оплечья
Сама научу.
Веретёнце верчу
Я Веста – богиня
Людского огня.
Шаман дал мне имя,
Огнём осеня.


Атлантка

Крылатые летели корабли
И воспаряли в небо гравитроны.
Кристалл атлантов гас и таял блик,
И маг снимал волшебную корону.
А девочка с распущенной косой
Сидела над магическою книгой
Ночь напролёт, её не трогал сон,
Легко ей было мысленное иго.
Познанье тайн всех издавна влечёт.
Что за слова в той книге, формулы и знаки?
Я заглянула ей через плечо,
Там иероглифы в небесном зодиаке.
Значенья их самой мне не понять,
А девочка молчит, не отвечает.
Хочу ей за молчанье попенять –
Виденье в воздухе ночном тихонько тает…


Долина падающих птиц

В долине падающих птиц
Я побывала в жизни древней.
Не держит воздух – камнем вниз
Упала я вблизи деревни.
Лежали лебеди, стрижи,
Подмяв изломанные крылья,
И я одна осталась жить.
Припоминаю всё с усильем.
Чугунный тяжкий грянул гром
Вслед молнии, летящей длинно,
И отказал мой гравитрон
Над аномальною долиной.
…На шкуре в хижине ведун
Холстинкой мне бинтует тело.
Мне встать помог Великий Дух,
Заставил шаг к камину сделать.
Лежал сияющий, исправен,
Возле огня крылатый диск.
Закатный луч пробился в ставень.
На блюде с овощами рис
Дымился вкусно. Я поела.
Мне вновь служило моё тело.
…Долину падающих птиц,
Географ, крестиком отметь.
Под вспышки молнийных зарниц
Там птицы упадают в смерть.


Видение деревни
(Рассказ очевидца)

Где быть не должно, видим с другом деревню,
Но странно, что нет в ней людей и скотины.
Виденье явило пространство и время,
Коснувшись ресниц золотой паутиной.
Провёл по лицу, потянулся за куревом
Мой друг, а я даже осип от волненья…
…На старенькой карте есть Малая Ку́верба
В том месте, где вырос вдруг призрак селенья.


Рассказ неприкаянного духа

Призвали нас с нечестием сразиться
Король безумный и бродячий принц,
И к югу обернулись наши лица,
Не признавая вековых границ.
Господние реликвии искали –
С распятья гвозди и Святой Грааль.
Но золото нашли, для брошей камни,
Их с кубком пира завязали в шаль.
И возвратясь с богатою добычей,
Забыли то, за чем с мечами шли.
Мы песни изменили и обычай,
И свитки клятв в печах своих сожгли.
И отвратилось небо от преда́вших.
Я сеял рожь, а прорастали во́лчцы.
Взрастило поле то ж, что души наши,
И не смотрели мы друг другу в очи.
И, умерев, мы не дошли до Бога.
Сочтя монеты в кошелях чужих,
Мы ночевали в хижинах убогих
С молитвой о прощении души…


Свержение «американской свободы»

Юный Христос со святой своей ратью
Над США пролетает во тьме.
(С ними и я в светлом девичьем платье).
Город Нью-Йорк показался в огне.
Вот и «Свободы» огромная статуя.
С лёта громаду толкает Христос!
Та покачнулась и медленно падает…
Я подхватила, обидно до слёз –
Рушить зачем? Но Христос крикнул резко
Мне: «Не держи! Не нужна их «свобода»!
Статуя рухнула грубо и веско.
Факел погас в атлантических водах.


Симфония чувств

Я пела, но не слышала себя,
Лишь связки напрягались сильно, мощно.
В симфонию космическою ночью
Вливался голос мой, ликуя и скорбя.
Я ликовала в тот великий миг,
Когда срываешься, расправив крылья, с края!
Скорбела горько, постигая мир,
Что зарождается, страдает, умирает…
Органной нотой завершился стон –
Вздохнул Творец, творение окончив.
…Уйдёт в Себя, свернувшись в точку, Он
На время долгой манвантарной ночи.


Предсмертное виденье Пушкина

Пред смертью было Пушкину виденье:
Сошёл глубокий старец, сообщил,
Что подвигом прекрасного творенья
В небесном царстве быть он заслужил.
И отошло нещадное страданье,
Что мучило его четыре дня.
Он к Богу шёл с великолепной данью
В сиянии небесного огня!


Огненность

Держал ребёнок за подол.
Я, обессилев от беды,
Платила небу словом долг,
Припав к ручью живой воды.
Над нами огненным крестом
Господь взыскующий стоял.
Вложила огнь души в листок
И он, свиваясь, запылал.
Господь на огненность призрел
Моей души, моих бумаг.
Не обжигая, лист горел,
Как чуда огненного знак.


Богоматерь

Я крещена была в купели храма.
Вся в крестиках священных ароматов,
Счастливая, свет погасила рано.
Явилась мне Святая Богоматерь,
Держа́щая Младенца на руках.
Как рафаэлева прекрасная Мадонна,
Босая стоя на высоких облаках,
Протягивала мне два белых тома.
Уже тогда предвидела Она,
Что проживу я жизнь свою недаром.
Её ручательством мне помощь подана́
В чудесном написанье «Крестодара».


В Тонком Мире

Забыв чёрной смерти беду,
Приняв Проводящего милость,
Я с радостью кроткой войду
Во храмину Тонкого Мира.
О, этот высокий собор!
О, душ вдохновенных капелла!
На мессу туда сходит Бог.
Однажды во сне я там пела.


Видение Тонкого Мира

О, звук объёмный, о, цвета
Ещё не познанных миров!
Средь райских кущ в пыльце летал
Их золотой пчелиный рой,
Качались дивные цветы,
Большие, лёгкие, как пламя,
И лань с лиловыми глазами
Пришла к ладони из мечты…


Урусвати

Урусвати – Матерь Агни-йоги –
Огненосица великая земная,
Ты у Господа присела на пороге.
Я тебя среди богов узнала
В мне дарованном видении коротком.
В дивном, излучающем свет платье
Ты смотрела ласково и кротко
На пришельцев из других галактик.


Красивые уроки

Осознав приобщение к Высшим мирам,
Понимаем значение снов и видений.
Очутившись во сне в заповедных горах,
Не замедлим спросить у Учителя: «Где мы?»
Нам стрела обгоревший листок принесёт,
На котором искомое слово прочтём мы.
Дрогнув, скло́нится к истине стрелка весов.
Сон – красивый урок, на часах не учтённый.


Искусство сновидения

Меж повседневною реальностью
И миром, видимым шаманами,
Звено связующее – таинства,
Приёмы, знанья донхуановы.
Средь них – искусство видеть сны
И управлять происходящим,
Чтоб в мир иной внедряться в них.
Внедряюсь в мир иной всё чаще,
Хоть там не только красота.
Бывает, в ужасе проснёшься,
Но понимаешь – только так
Глубин неведомых коснёшься.


Печать

Я шла долиной смертной тени,
Где даже звук не мог звучать.
Там сатанинское виденье
Вздымало вверх свою печать.
На ней трёхзначье багровело.
Схватил он за руку меня,
И изъязвили три огня
Лишённое защиты тело.
Но исцелела вдруг рука,
И отошёл во мрак насильник
Туда, где тёмная река
Под землю воды уносила…


Демон

Красивый демон крестик с шеи рвёт.
Я отвожу глаза. Сорвал цепочку.
Улыбка хищно изогнула рот.
– Всё можешь взять. Не трогай только дочку!
Раскрыл ладонь – серебряная капля
На месте сердцу дорогих вещей…
– Всего лишь сон, – сказала дочь, – не так ли?
Но сон оставил жуть в душе моей.


Демоница

На раскалённой кочерге
Летела ночью демоница.
На зависть бабушке Яге
Она летела чёрной птицей.
Ветр развевал ей волоса,
Светился след от кочерёжки,
Сияли звёздные глаза,
Горя во тьме, как щёлки кошки.
Фосфоресцировал весь лоб,
Фосфоресцировала чёлка,
Сгущённой воли мощный столб
И яростная треуголка.
Её позвал на небо Бог –
Она ады преодолела!
Остался демон одинок
В заклятье огненного тела.
Летели огненные стрелы,
Не достигая до неё.
Вошла в небесные пределы,
Её прияло бытиё.


В больнице

Все спят. Горит ночник над дверью.
Жар у меня – то бред, то явь.
Виденье смутное, неверное:
В проходе «тёмные» стоят.
Берут меня вдвоём с кровати.
Куда, зачем хотят нести
Из ставшей душной вдруг палаты?
Кричу. Нечистый отпустил.
Плечо касается подушки.
Бред иль вернули телу душу?


Сны

У молчанья много голосов.
Запахи похожи на напитки.
В жизнь иную вводит тонкий сон,
Открывая старые калитки.
…Глухо пало яблоко в саду
Жёлтое, медово-наливное.
Дочку за руку по саду я веду.
Марево полуденного зноя
Размывает этот дивный сон…
…Я парю над степью, я орлица.
…Я волчица. За оленем гон.
Я хриплю, но не остановиться.
…Рысью притаившейся на ветках,
Над цветком жужжащею пчелой,
Капелькой блуждающего света
Я была, дровами и золой…


Кот поэта

Слинял мой чёрный кот, стал серо-белым,
И мне сказали: «Это кот поэта».
Смеюсь на сон, но что с тетрадью делать,
Где все стихи не в тоне котоцвета?
В стихах гнев чёрный, чёрная беда.
Стереть след времени и яростный, и страшный?
Мне жаль тяжёлого бессонного труда,
Но радует весёлый сон вчерашний.


Посланник

Сиянье. Огненный посол
Поторопить меня пришёл:
– Срок написанья книг исчисли,
Но не забудь, соль книги – мысли!


Видение Ванги
(Рассказано Вангой русским людям)

– В полотне лик Святого мужа.
Он наполнен духовным светом.
Направляли кисть Рериха души.
Берегите картину эту!
Сергий держит собор на ладони.
Рядом люди с копьями, в шлемах.
Они трижды им были ведомы.*
Руки женские правили лемех.
Слово Сергия: «Нет такой силы,
Что могла бы сломить Россию!»

*Трижды ведомы Радонежским – при Дмитрии Донском,
Минине и Пожарском, в Отечественную войну.
Благословенье Куликовской битвы.
Поднятье Минина на дело ополченья.
Над Курскою дугой монах с молитвой.
Любовь к России – дух его ученья.


Инопланетное нашествие

1
Строя ряд свой фашистским крестом,
В небе шествуют НЛО.
Свастик огненных, может быть, сто.
Неужели несут нам зло?

2
Пострашней, чем факельное шествие
Свастики германского нацизма
Сон – инопланетное нашествие,
Полное коварства и цинизма.
Ужас неизбежно запредельного,
Леденя, охватывает мозг.
Приглуша сознанье, что-то делает
С моим телом жуткий серый гость.
Лёгкий гул в ушах от множеств «сфер».
Чую боль вживленья имплантанта.
Стонет гордость – обнажённый нерв:
Лучше лечь за Родину под танком,
Чем вот так, подопытным рабом
Стать у гуманоида бездушного!
…Меня будят молнии и гром.
Ночь перед грозой такая душная…
Этот повторяющийся сон
НЛО-известьями навеян
Иль прозренье в будущее он?
С чем идёт космическое время?

3
В сон вошло и, вздыбив нервы, кануло:
Обгорала в огороде почва
Сине-белым вглубь идущим пламенем,
И будила я, трясясь от страха, дочку.
Инопланетяне смертный ужас
Земляным огнём вселить решили.
Кажется, не знала я сна хуже –
Ад при жизни. Чем мы согрешили?
Глуп вопрос – не боги, не ответят,
Но возьмут нас страхом или силой.
Выходили из укрытий дети.
Просыпалась спящая Россия.
Сон во сне. Проснулась я в поту,
Сердце бьётся и во рту так горько…
Вижу я в окне машину ту,
Что спекала гряды грубой коркой.
…Вновь проснулась. Солнце за окном,
Лесополоса, полёт шоссейки.
Где же огород и старый дом,
И реальность страшная за стенкой?
Я от шока всё не отойду.
Явь и сон меняются местами,
Клича неминучую беду.
УФО-сны проклятьем века стали.


Трудный подъём

В войну мальчишке сербиянка нагадала
В христовом возрасте прийти на Божий суд.
…Виденье: на солдатском одеяле
Отца подростки на́ гору несут.
Под паровоз был брошен, ног лишён.
На одеяле две короткие культи.
Детьми Господними отец мой окружён.
Жаль, что душа на небо не летит…
Спасибо за отца вам, дети Божьи!
Кто там, в посмертии, ему ещё поможет?


Ад

Я видела героев книг,
Святых российских лики.
Однажды Ад из тьмы возник
Печальный и великий.
В нём было множество скорбей,
Раскаяний несметно.
Я по греху нашла себе
В Аду огромном место.
Там, где прощенья сердцу нет,
За огненной колонной
Я убивалась много лет
О сыне нерождённом.


Русенька

Русенька моя, дочка – Божий дар!
Глаза – синий мрак, звёздный свет Стожар.
Ты не в юность мне, в зрелость лет вошла,
И с тобою свет Божьего тепла.
Пальчики твои трепетно творят,
Лепятся миры, светит синий взгляд.
Видишь то, что мне видеть не дано.
Взор твоей души – в Божие окно,
Русенька моя, доченька моя,
Русенька-Марусенька – радость бытия!


Огненное виденье

Лиловым – медитация. Молитва
Восходит в небо светом золотым.
В огне неопалимые кусты.
Высь и земное воедино слиты.
И Дева в излучистом одеянье
В дрожащем воздухе над пламенным кустом
Благословляет огненным перстом
Двух девочек, вошедших в круг сиянья.
И Русенька моя – одна из них.
Она встаёт пред Девой на колени.
О чём её неслышное моленье?
…Вдруг крест горящий в небесах возник.
К терпенью крест. Даётся крест планете
Стерпеть страданье ради обновленья.
Я тоже опускаюсь на колени –
Молюсь за всех страдающих на свете.


Страна снов

Даль далёка маревна́,
В ней – чудесная страна.

Писательница, выдумав страну,
Зелёной тушью нанесла её на карту.
Я в ней узнала снов моих Агарту.
У сердца подержав, богам верну
Зелёную звезду её столицы,
Волшебный посох Мудреца Горы,
И стану людям встречным говорить,
Что правит там Владыка огнелицый,
Что его крестник на плоту сосновом
Сопровождает по́ морю китов.
Я вспомню двери открывающее слово
И в гору путь, спиралью завитой,
Где каждый мог достигнуть той ступени,
До коей пониманье доросло.
Злых в гору не пускало их же зло,
А мне мешали сумрачные тени.
…Как в планетарии, плыл вправо зодиак,
Неся светильни дальнего огня.
Вот на ступени проявился знак.
Он был начертан явно для меня.
Отшельник вышел, на плечах – руно.
Фонарь поднёс к шершавому граниту,
Знак осветил. Прошли все жизни сном,
В клубок свиваясь золотою нитью.
А жизнь последняя, как скрученная вервь –
Из грубого льняного суровья.
В жизнь золотую я закрыла дверь,
Её забыла, словно не моя.
Исчез отшельник, мне фонарь оставив,
Но выше знака я подняться не смогла.
Ушла в селенье, где с сердечком ставни,
Где у огня проворная игла,
Где хлеб ржаной и козий сыр на блюде,
Где на шесте скрипучем колыбель,
И где, благодаря земной удел,
Любили, пели и трудились люди.
И платье грубой вервью подпоясав,
Я, от других почти неотличима,
Вкушала жизни будничные яства
И жгла у прялки в сумерках лучину.
…Гора недостижимая, где ты?
Ты над долиной снов в моей Агарте.
Друзья мальчишки – синие киты
С ним к Антарктиде уплывают в марте
И не боятся ледяных штормов,
Им радостно в просторах океана.
Привёз отшельнику из дальних стран руно
Отважный отрок в исполненье плана.
…Страна из снов – зелёная страна.
Страна из яви, ты ль не зеленее?
Которую из них люблю сильнее?
Земля одна…


Проводы

Король мой снял венец и положи́л на трон.
Пошёл в конюшню оседлать коня.
И страх подкрался с четырёх сторон,
И влил свой яд в неробкую меня.
Сбирая кладь, молила я богов,
Чтоб не сломался меч
и крепок был твой шлем.
Ты уходил в поход не для того,
Чтоб взяли тебя раненого в плен.
Но плакал сын, цеплялся за коня.
Что детская душа предчувствует,
что знает?
Был этот час предвестьем для меня,
Что коротка судьба твоя земная.
И сокол твой, что на́ руку мне сел,
Глядел неотвратимым строгим глазом.
Взял день тебя, туманен, влажен, сед,
И в ожидании беды застыл мой разум.


Трида Фрод

– Верни мне сердце, Трида Фрод!
Как козий сыр в котомке носишь,
И надо мной смеётся род,
Когда пасти коз своих просишь,
Сама же, подоткнув подол,
Стираешь братьям Лямк рубахи,
Несёшь козлёнка им на стол
И ставишь жбан шипучей браги.

– Верни мне сердце, Трида Фрод!
Вернее пса Телая стало,
Лепясь к тебе четвёртый год.
Пора решения настала:
Взгляни на красную звезду,
Что льёт на горы свет кровавый!
Верни мне сердце, я уйду,
Взяв меч отца, в поход за славой!

– Верни мне сердце, Трида Фрод!
Ты шлем надела и кольчугу.
Твой конь, оседлан, у ворот.
Ты с сердцем протянула руку:
– Возьми, но Родине отдай –
Ты за неё идёшь сражаться!
Эй, братья Лямк, пришла беда,
Уже не время прохлаждаться!

Мы уезжали вчетвером
Из нашей горной деревушки.
Гремел над нами вешний гром,
А впереди палили пушки…
Погибла Трида Фрод в бою,
И братья Лямк погибли тоже.
Я на родной земле стою,
Убрав свой меч, отёртый, в ножны.

…Пришла в виденье Трида Фрод,
Сказав, что всех троих любила,
Как братьев, нас, как свой народ.
Кувшин в видении разбила,
В лицо плеснула молоком,
Перекрестила троекратно:
– Пусть будет, Жак, тебе легко!
Прозрачной став, ушла обратно…


Путники

Серенькое платьице льняное.
Куколку тряпичную прижала
Девочка, идущая со мною
Пыльными дорогами державы.
– Чья ты, тёзка? Может, дочь Марины,*
С голода умершая в приюте?
Молоко дают нам пить из кринок
В деревня́х приветливые люди.
Белый хлебец с корочкой румяной
Ты жуёшь, блестят твои глазёнки.
– Помнишь, хоть чуть-чуть, девчушка, маму,
Что в морозы кутала в вязёнку
Худенькие плечики твои,
Лампу зажигала в полнакала,
Плакала, в ночи стихи писала?
Грохотали вдалеке бои…
…Так идём мы от села к селу
С девочкою странно молчаливой
Мимо леса, через пёстрый луг,
Вдоль реки, обросшей старой ивой.
Мы идём неведомо куда,
(Может быть, на богомолье в Киев),
И никто не спросит, кто такие.
Нас ведёт хвостатая звезда.

*Дочь Марины Цветаевой – Ирина.


Видения

Видели над Балтией Мадонну
В год рожденья Русеньки моей.
Световую видели колонну,
Шедшую за клином журавлей,
Ангела, несущего на крыльях
Душу, золотые корабли…
«Книга скорби» только приоткрылась –
Книга не отмоленной Земли.


Марина Цветаева

Сегодня в сон вошла Марина.
Ладошку, полную икринок,
В болотце тихо опустила,
Прикрыла жизнь комочком ила
И двинулась тропой заросшей
Туда, где васильки меж рожью,
Где горб-валун на перепутье,
Как позабывший тропку путник.
О, сколько пройдено дорог
Её летучими шагами!
Но в грудь её ударил рок,
Лишив стихи мажорной гаммы.
О, сколько выстонала фраз!
О, сколько выкрикнуть посмела!
Всё потому, что птицей смелой
Была среди безгласных нас.


Безысходность

Сон. Библиотека, словно церковь,
Круглая, заставлена шкафами
Снизу доверху, их много, дверца к дверце.
Нет меня, поэты, между вами.
Мои книги к куполу прибиты
Изнутри железными гвоздями.
Мои плачи, думы о событьях
От дождя спасают это зданье,
Но прочесть их людям не дано.
Боги, что не так я написала?!
Знаю, недеяние виной.
Знаю, помогала людям мало,
Ведь строфой не вылечить старушку,
И стихом не накормить бомжа,
В мире зло балладой не разрушить.
Ноет в безысходности душа…


Один из снов

Сны вещие даются людям редко.
Обычный сон, показанный мне, – кем?
Сидит на колченогой табуретке
Мальчонка рыжий, губы в молоке,
И рядом опрокинутая кринка,
В траву стекает белая струя.
От винограда ломится корзинка.
О, полнота и свежесть бытия!
Да, это то, чего я так хотела.
Я глажу малыша по волосам
И впитываю запах его тела.
Я вижу, как на ягодах оса
Пьёт сладкий сок.
Я с наслажденьем слышу,
Как лёгкий ветер шевелит листву,
Как кот когтит, дырявя, толь на крыше.
Пульсирует жизнь, словно наяву!


Под лиловым парусом

Три тысячи метров лилового шёлка
Стачала моя золотая иголка.
Мой парус косой устремляется в космос
Затем, чтоб ответы найти на вопросы.
Меняют созвездья свои очертанья,
И в каждом скрывается жгучая тайна
Незнаемых нами аспектов творенья,
Процессов рожденья, процессов горенья
В материи тонкой, не видимой нами.
…Под парусом джонка несёт меня снами.


Разъятье слова

На камне – меч. Вблизи него – кристаллы.
Из граней их огонь бледно-лиловый
Змеясь, стекал по синеватой стали.
Вдруг меч взлетел, рубя на части слово –
Чело и век. И рухнул человек,
Отрубленный от времени навеки.
Как огненный цветок, нёс время ветер
В смежение вселенских век.


Неожиданное

Я видела высокую трибуну,
На ней стоял и говорил трибун.
Он призывал горячей речью к бунту,
И разгорался средь народа бунт.
Раздроблены гранитные ступени,
Разобрана брусчатка по камням.
И вот взметнулась «Варшавянка»!
Пенье
Сигналом к выступленью было нам.
Под пламенное пенье «Варшавянки»,
Готовые принять неравный бой,
Мы двинулись туда, где были танки.
И шёл трибун меж нами, и, как Данко,
Он факел сердца поднял над собой.
…Нас встретили не залпом, а сиренью.
Летели белопенные цветы.
Танкисты подхватили наше пенье,
А мы закрыли в удивленье рты
И бросили булыжники под ноги,
И развели крылатые костры.
На нас с небес, смеясь, смотрели боги,
Сменившие «условия игры».


Ужасный сон

Сегодня сон приснился мужу:
Большой клубок из тел младенцев
Летит по небу в пасть. О, ужас!
«Конец времён…» – упало сердце.
Глотает пасть клубок из тел.
Пасть – смерть, война иль новый Ирод?
(В пещере косточки детей,
Убитых им, всё пахнут мирром).
Нет сну ужасному разгадки,
Но без причины зло не снится.
Немало вещих снов в тетрадке.
Для дум смежает сон ресницы.


Ушедшему:

– Со Спаса яблоко лежит в моём кармане,
И сукровица стынет на устах.
Я знаю, что́ людей так сильно ранит –
Понятье «никогда»! Мой тайный страх,
С понятьем этим сопряжён навечно.
Мне страшно, что теперь уж никогда
Я на Земле людей тебя не встречу.
Твоё пристанище – зелёная звезда.


Полёт в Магонию

Полёт в Магонию – мой сон.
Сон, воскреси, как запах древний,
Сильфид забытую деревню,
Кентавром обернись, мой конь!
Пусть Белой Дамы тонкий плащ
В дверные щели просочится,
В туманной зале растворится,
И отзовётся тихий плач
В углах заброшенного дома,
Где Дама прятала детей,
Из тыквы ужин без затей
На очаге варили гномы,
Что приносили молоко
От горных коз и алычу.
Я так попасть в тот дом хочу,
Но он в прошедшем, далеко.
Оттуда знание души,
Что ничего не пропадает.
Жизнь льдинкой в медном чане тает –
Златым песком на дне лежит
Мой долгий опыт воплощений.
Оттуда отзвуки чудес
И эльфами зовущий лес,
И паутинки ощущений.


Лёгкий сон

Мне са́кура заснеженная снится,
Следы в снегу от башмачков цепочкой,
Клюв петуха, перебирающий ресницы,
И жизнью спящей пахнущая почка.
О, мой Восток из тонких, лёгких снов:
Стена бумажная, расписанная тушью,
В прохладе у́тра сладостный озноб
И звук стеклянный, падающий в душу…


Звездолёт
(Рассказ юноши)

В том шаре время в двадцать раз плотней,
И потому там в двадцать раз просторней.
Там день прошёл, у нас же – двадцать дней.
(Редисом стали брошенные зёрна
В гряду с утра). Шар метра в полтора –
Внутри ж с каютами, с большою рубкой, с залом…
…Он улетал. Обуглилась кора
На ближнем дереве. Космическим вокзалом
Был для меня сосновый старый лес,
Прикосновенье к чуду день вмещал.
Сверкнула вспышка. В небесах исчез
Шар золотой, как сказка о вещах,
Рождённых изощрённейшим умом.
Но шар был явью для меня, не сном.


Лёд

Из полыньи большой
И тёмно стынущей
Безумные вылавливают лёд.
Я не больна ещё,
Но труд отринувши,
Я сделала, увы, неверный ход.
Мысль – этот лёд.
Как все, иду за льдышками.
Я их должна из тёмных вод ловить,
Чтоб в трудный год
Разжечь очаг дровишками
И плавленую воду жадно пить.


Последний поезд

Мертворождённое слово
В гробе вносили в вагон.
Стоп-кран повёрнут, и снова
Белой перчаткою Он
Гарь с паровоза стирает.
Рядом бездомные псы.
В обетование Рая
Едет народ, ложью сыт.
Правды он хочет, как спаса
Чёрного, с привкусом слёз.
Пастырь, твой верный подпасок
В дудочку дует всерьёз!


Фальшивое время

Виденье: новая Москва,
И мальчик едет на телеге.
– Ванютка! Ваня, Ваня,Ва…–
Я задыхаюсь в быстром беге.
Средь кутерьмы спокоен он,
Сидит и щиплет с ветки жимолость.
– Есть то, чему ты удивлён?
– Да только времени фальшивому.


Не опоздать!

Мне перестало сниться опозданье
На скорый поезд. Снилось каждый год.
Но лишь теперь о сне пришло познанье,
Когда мой скорый двинулся вперёд.
Тот сон душе служил напоминаньем:
«Есть цель. Спеши. Смотри, не опоздай!»
О, вечная забывчивость земная –
Забыть, зачем Господь нам жизни дал!


Сны ситуаций

Как поступаешь в данном тебе сне?
Не так ли, что потом себя стыдишься?
Сны ситуаций часто снились мне.
Живёшь во сне, как в зеркало глядишься.
В нём отражается вся суть твоей души,
Прикрытая моралью в дне обычном.
Кори себя, как дальше жить, реши,
Чтоб чистым быть, а не блюсти приличья.


Моральный закон

Топтала гада я во сне,
(Страх жала, слитый с омерзеньем),
Но вдруг явилось чувство мне,
Что совершаю преступленье.
И соскользнула в грязь нога,
Как-то внезапно обессилев.
И отпустила я врага,
Чья близость смертью мне грозила.
Чуть не нарушила закон,
Для человека Богом данный!
И, может быть, не нёс зла он,
Быв лишь пугающим созданьем…
…Не наступи, не преступи,
Не топай в ярости на близких!
Кто по грязи́ идёт в Пути,
Зло совершить имеет риски.
Иду по терну, по камням
Страданья, веры, состраданья,
Как заповедовал Бог нам,
Уча законам мирозданья.


Умоление Горыни

За огненной речкой Смородиной –
Путь в царство отверженных душ.
– Горыня! Рось – светлая родина,
Здесь братья мои, дети, муж.
Зачем мне к горючему камню,
В кровь ноги сбивая, идти?
Боюсь в царстве сумрачном кануть.
Боюсь, нет оттуда пути.
Горыня, не я ль в поту жала?
Не я ль пряжу пряла в ночи?
Не я ль сынов роду рожала?
Чем род я могла огорчить?
Горыня велением жеста
Заставил смириться меня.
– В проклятое страшное место
Внеси свет святого огня!


В буддистском храме

Вошла, в обличье женском Агни-йога
В буддистский храм.
Там мальчик у колонны слушал Бога
Без прана ям.
Влила в пиалу Агни-йога чая,
Ячменной всыпала обжаренной муки
И в позу лотоса красиво села с края,
Послав энергию с сияющей руки.
И расцвела звезда над сердцем детским,
Зави́хрились лучи, как лепестки,
И наставлений монастырских тексты
Запели губы, как прекрасные стихи.
Ушла, как женщина простая, Агни-йога,
И сумерки вошли в высокий храм.
Звезда светила. Пел ребёнок Бога
Наитьем, без ученья прана ям.


Лестница Иерархии

Вздымалась лестница, истёртая шагами.
Шёл шаг вперёд и два шага́ назад
И нёс побед заплакнное знамя
Витуфий златоокий в Божий сад.
Он мир кормил от яблони познанья.
Бог наградил его слезами за дерзанье.


Голос Бога:

– Терпеть – удел всех Божеских созданий,
С лица Земли сотрутся, словно мел.
Но терпит боли даже мирозданье
При назреванье важных перемен.


* * *

Приняла я природу реальности,
Как толчок к изменению личности.
Я постигла понятие дальности,
Отвергая законы привычности.
Млечный Путь, унесённый вовне,
Как молочную струйку я видела.
Массы звёздные мчались в огне.
Их пахтал в чане мира Невидимый.


Голос из Шамбалы:

– А если где случается беда,
Быстрее мысли мы помочь несёмся,
Над горем, как над собственным, трясёмся –
И это часть всеобщего труда.


С Христом в библиотеке

Улыбался Христос, восходя по ступеням.
Синий плат, как бандана, был завязан узлом,
И касался сандалий его плащ белопенный.
Иисуса увидеть мне таким повезло.
О́тнял руку, к которой припасть я хотела.
«Ни к чему целованье», – засмеявшись, сказал.
Вверх рука в рукаве полотняном взлетела
И прикрыла на миг его рот и глаза.
Вновь шагнул Он легко. Я за ним поспешила.
Был «Собранием книг» белокаменный храм.
Пифагора работы, как бесценная жила,
(А сгорели когда-то), были выданы нам.
Знайте, мистиком был математик великий!
Глубока и прекрасна его эзотерика.
…Бог сидел над томами с задумчивым ликом.
Странно, свеж след во лбу от вонзённого терния.


Последняя служба

В храме христовом последняя служба.
Трое последних, кто верит и верен.
Свечи погашены. За́перты двери.
Кружка воды и просфора на ужин.
Тайна вече́ри… А Бога преда́вший,
Мир за стена́ми в безумстве веселья.
Мир, уж теперь окончательно павший,
Пьет отреченья отравное зелье.


Портрет с надписью

На чердаке портрет лежал в пыли.
Протёрла – девушка под чёрным покрывалом.
Внизу три строчки. Данному внемли,
Монашка о себе их написала:
«Мой воспитатель – Бог-Учитель.
Любимый мой – христов ребёнок.
Ребёнок мой – одна из вас».


Творческое сновидение

Она страдала над японским текстом,
Не удавался точный перевод.
Слова из фразы прокрутив в уме раз двести,
Заснула крепко, наконец, и вот
Японский мальчик ей во сне явился.
Он церемонно ленту преподнёс.
На ней написанный текст огненно светился.
Дан дар тому, кто мучился всерьёз.


Солнечный сон

Покинув пещеру, увидела солнце,
Слепящее очи лучами до боли.
Оно отражалось сияньем в оконцах,
Краснело на яблоках, рдевших в подоле
Весёлой девчонки, в ведёрке мальчишки,
Где плавали рыбы, искрясь чешуёй.
Блистала река. Всюду света излишки,
Что делают землю такою живой.
Я, несколько лет проведя в темноте,
Летучих мышей осязая и гада,
Смотрела на свет, как утеху утех,
И пыли, плясавшей в луче, была рада.
О, Бог всех живущих, податель тепла,
Миры освещающий нежной любовью,
Неужто когда-то сгоришь ты дотла?
Мы живы, могучий, на свете Тобою!


Храм Солнца

На Востоке, на острове Солнечный Храм.
(После смерти попала туда в тонком теле).
С золотыми лучами сияющий Ра
Перед входом широким на радужной стеле.
Храм из арок хрустальных, и шар золотой,
Но в живых пламена́х, увенчал его своды.
На людей в Храм нисходит сиянием Тот,
Кто без храмов служил бесконечные годы.
Я, посмертная, в храм этот дивный вхожу,
На пламёна на шаре, дивяся, взираю,
И безмолвно хвалебную службу служу,
Не тревожа живых, встав невидимо с краю.


Кинолента воплощений

Всех воплощений кости собрала,
И получился целый холм-курган.
О, сколько жизней сожжено дотла,
Получено не совместимых с жизнью ран!
Как много разорвавшихся сердец,
Тел обезглавленных и загнанных в петлю,
Смертей на ложе сколько, наконец…
Я киноленту воплощений длю,
Прокручивая медленно ту жизнь,
Где я была мужчиной с кожей смуглой.
В подтопленное поле сея рис
И раздувая меж камнями угли,
Он превращал красу земли в слова:
Благоухал в стихе цветок изящный,
Росой сверкала синяя трава.
Таблички с кли́нописью складывал он в ящик.
Внизу, на дне, цвели слова любви
К смуглянке из соседнего селенья.
Мне кажется знаком смуглянки вид,
И к горлу поднимается волненье…


Утреннее виденье

В четвёртом измерении виденье:
Прозрачный мир, в нём видно всё насквозь.
Там тело не отбрасывает тени.
Но боль Его хранит тот самый гвоздь.
Но свет стоит над тою плащаницей.
Но в мрачной ауре та самая гора.
Глаза открыты. Это мне не снится.
Виденье скорбное показано с утра.


Белый сон

Сад. Неземная в саду красота.
Белые пчёлы на белых цветах.
Белый колодец. По белой дороге
Два белых мула везут свои дроги.
Белые вещи меня приручат!
Белый во лбу знак – Господня печать.
Белая бездна над белым огнём.
Белые плачи о белом о Нём…


Радость

Сон прекрасный приснился сегодня,
И весь день на душе хорошо.
Русь – подножье Престола Господня.
Её полем Мессия сошёл.


Гороскоп от небесных учителей

На стих ложится гороскоп,
Так неожиданно пришедший
С небес через сенсорных женщин
В мой самый трудный, грозный год.
Он стал светильней для меня,
Он дал мне силы жить и выжить,
В терпенье дух вздымая выше
И веру в сердце сохраня.
Не пожалели добрых слов:
«Есть стержень, сильная натура.
Несёт к прекрасному любовь.
Открыта людям, но фактура
Её мышленья такова,
Что в нереальное стремится.
Она в стремлении права.
Мы помогаем ей раскрыться,
Хоть есть влияния извне.
Пусть свою душу очищает.
Тяжко́ влияние планет,
Но Солнце счастье обещает.
Замолит пусть грех родовой –
Тень есть на правом полушарье.
Но слева огнь над головой
Сияет чистым жёлтым жаром.
(Нет, об огне уже потом,
Самой Учителя сказали,
Когда стихов писался том
И стал семейный тихий дом
Почти космическим вокзалом).
О прошлой жизни пара строк,
И что душа немолода,
Что миссии уходит срок,
С которой по́слана сюда.
О чакрах: жёлтой, голубой,
Интуитивной и космической.
О том, что Воин мой Святой,
Архангел. Право ученичества
Дало́ мне связи с высшим разумом.
Ведёт Космический Учитель.
…Живу, трудясь, любя и радуясь.
Всем отворя́т – сильней стучите!


Виденье из будущего

Способности помог мне огранить,
Послав мне Зов, Космический Учитель,
Чьё имя в тайне я должна хранить.
И вестник упреждал меня: «Молчите!»
Не сохранила Его имя в тайне,
И вижу – к атлантическому по́рту
Подходит белый океанский лайнер.
«Майтрейя Мория» написано по борту.


Сны опоздания

Я тороплюсь, хоть стих не любит спешки.
Жизнь ограничивает, к сожаленью, срок.
Вновь сны пошли, депеша за депешей:
Уходит поезд, задний огонёк
Мелькнул во тьме. Я на пустом перроне.
Я опоздала людям труд отдать…
Последний сон меня до дрожи пронял.
Мир, дай мне скорость, чтоб не опоздать!


Страшный сон духа В.Г.

Спокойная проснулась, но во мне
Злой трясся так, что всё нутро трясло.
– Что видел ты?
– Сонм черепов в огне!
Вторая смерть должна постичь за зло.
Меня совсем, как личности, не станет –
Безумная душа в огне сгорит!
О, ужас, ужас! Мне открыли тайну,
И Судия со мною говорит...
Молчание. Проходят перед взором
Святые лики с нимбами у лба.
– Кто это?
– Это те, которым
Большая уготована судьба.
Астрал их вечен, огненный и чистый,
И не грозит им озеро кипящее.
– Ужели ты не ведал этих истин?
– Я думал – это не по-настоящему…
Не верил я! Ты почему спокойна?
Конечно, это приговор не твой!
Как буду жить я дальше, недостойный?
Молить, склонясь повинной головой?
Не умолить – известно всё заране!
Уж лучше буду жить, как прежде жил.
Он злой энергией мне сердце больно ранит.
Глас: «Ты, Вадим, что видел, заслужил!
Над Богом издеваешься – Он в каждом».
– Во мне Он тоже?
– Он тебя презрел.
Мы думали, раскаешься однажды,
Но к пропасти идя, ты не прозрел!


Разговор с духом В.Ш.

Н.: – Талант и зло несовместимы.
Прослежена закономерность:
Жизнь разрушающие силы
Творить не могут!
В.Ш. – Это верно.
Хочу я зло в себе иссечь!
Хочу я дар развить словесный.
Н.: – Учитесь доброе беречь
И быть во всём предельно честным.


Саошиант

1
Пришёл творец Саошиант –
Спаситель мира, духоглыба.
Впрессован творческий талант
В понятье временно́го мига.
Саошианта дух творит –
И в боль Руси обрывны ночи.
О горе дольше говорит,
О счастье – горше и короче.

2
Диск Сао придавил мне камнем грудь.
Тяжелый ритм, как рок, ворвался в Путь.
Земля была в пространственном огне.
Распятье багровело на Луне.
Замкнув молчаньем накрепко уста,
Сложила для знамения перста,
Но Бог вложил в них чёрное стило,
Сказав: «Пиши, молчанье тяжело».

3
Бог во свету. Творец во тьме.
Тьма тем в его потьмах:
И о любви, и о войне –
Широк крыла размах.
Мысль будит в нас Великий Дух,
Он – вдохновитель книг.
В глубоком русле его дум
Текут и мои дни.


Очищение души

Мне проводили очищение души.
Трясло меня, трясло высоковольтно.
Как я могла такой нечистой жить?
Вдруг тихий Голос Девы: «Не довольно ль?»
За плечи обняла, дала покров,
Что ощущался мною, как блаженство,
Затем ввела под светозарный кров,
Где огнецвет прильнул к ладони женской.


Явление бессмертного

Я очертила трёхлинейный круг.
Просила я бессмертного: «Войди!»
И он в видении явился мне.
Его глаза устремлены на юг,
Лежат покойно руки на груди,
А тело в ослепительном огне.

Свеча в моей руке сгорела дóчиста.
Обожжены слегка и ноют пальцы.
А он стоит в кругу небесных жён
И твёрдо говорит слова пророчества:
«Тот, кто не сможет больше продвигаться,
Глаголом Божьим будет поражён».


Второе пришествие Христа

Приснилось Русеньке пришествие Мессии
В ночь вещих снов, в ночь на Илью Пророка.
Мир ждал Христа, ждала Его Россия,
И Он пришёл намного раньше срока.
Во все сознанья всех планетных стран
Вошёл Учитель Жизни без труда,
К великой радости примешивая страх
Неотвратимости Последнего Суда.


Синий огонь

Синий огонь вдруг взметнулся из русиных глаз.
Я положила ладонь на глаза – он погас.
Руку сместила – и пламя, не зная границы,
Вмиг опалило пушистые дочки ресницы.
Огненным снам я пытаюсь найти объясненья.
Жёгся огонь, не приемля для духа стесненья?


Письмо на промокашке

Пришло письмо на старой промокашке.
Я детский почерк, вкривь и вкось, узнала.
Сама писала, ставши первоклашкой,
Которой школьных знаний было мало.
На промокашке лишь один вопрос:
«Что хорошо и что такое плохо?»
Через полвека встал он во весь рост,
И отвечала на него эпоха,
Космический Учитель отвечал
Словами заповедного Ученья.
…Прекрасно письма детства получать,
Когда не бесполезно их прочтенье.


Ожиданье любви

Сон. Красивое чувство
ожиданья любви.
Жду её, словно чудо,
только нет меж людьми
Того, лучшего самого,
что вбежал в светлый сон.
Пути звёздные санные
приготовил мне Он.


Огненное Творенье

Плывём по небу я и Ты
В златой скорлупке мирозданья
Для сотворенья, созиданья
Ещё небывшей красоты.
Ещё Вселенная пуста,
Она вместила лишь пространство.
Начнём с материи убранство:
Пусть в мир втечёт, как мёд в уста!
Густеет мёд, горят пожаром,
Во тьме раскручиваясь, солнца.
Весь мир пронизан спелым жаром
От узкогорлости до донца!
Вселенная – большой сосуд
На длинной трубке Стеклодува –
Растёт, качаясь на весу.
Он всё заранее обдумал,
Но просит творческая мысль
Ещё прекрасней форму выдуть.
Сквозь огненность и сгустки тьмы
Глаза Творца в пространстве видим.
Они огромны, глубоки –
Два необъятных океана.
И обожжение руки,
Как жертва исполненью Плана…


Визит из Шамбалы

Сел близ меня сияющий корабль,
И по лучу сошёл на землю, как по трапу,
Нежгучим пламенем объятый, Старший Брат.
Мне руку протянул, меньшому брату.
Рукопожатьем дружество скрепив,
Мы в дом вошли. Я гостю стол накрыла,
Но он не пожелал ни есть, ни пить.
Велел мне взять кувшин воды и мыло.
Свой дисколёт направил Он туда,
Где чьи-то души ждали омовенья.
И мыло не кончалось, и вода,
И озарялись радостью мгновенья,
Когда душа, сияя чистотой,
Ещё не отойдя от покаянья,
Входила в храм космический святой
И принимала Божии даянья.
Там получила я свой крестодар –
И крест, и дар. Тяжеловата ноша.
Но с даром крест тяжёлый – не беда,
И дар с крестом, пусть небольшой – хороший.


В Шамбале

Под низкими сводами тёмный подвал.
Его драгоценность – столетние вина.
Хозяин их лишь для гостей подавал.
Для встречи со мной он сосуд старый вынул.
Рубиновой искрой играло вино,
Был тонок его аромат, послевкусье.
Я в этих стена́х не бывала давно.
Сидела, смотрела на всё с лёгкой грустью.
Казалось, что время над залом не властно.
Шкафы, сундуки с манускриптами древних.
На сте́нах висело оружье и латы.
Зал сходов и празднеств общинной деревни.
Вдруг дверь отворилась, вошёл с луком воин
И что-то сказал на наречье забытом…
…Прийти б, принести им вино молодое!
Увы, так слагаются в жизни событья,
Что мне не прийти туда в теле, ногами,
С большою корзиной златого муската.
Душа, на ночь взятая в Башню богами,
Лишь сильной любовью к Владыке богата.


Веленье

По лестницам, заплёванным толпой,
Мучительно я шла к стихотворенью,
Но Голоса Господнего веленье
И сердца боль мне говорили: «Пой!
Пой о природе, Боге и о чести,
Пусть напряжённо сердца нерв дрожит.
Святится Русь, а в освящённом месте
Пой о святом – и будет легче жить».


Небесный Иерусалим

Проснулась я от света среди ночи.
Господь-Отец, народами хвалим,
На Гроб Христов во исполнение пророчеств
Сводил Небесный Иерусалим.
Сияла голубая пирамида
И наполняла светом всё пространство.
Счастливец тот, кто это чудо видел,
Чья жизнь полна трансмифом христианства.


Явление апостола Иоанна

Мне рассказал апостол Иоанн,
Представ передо мною голограммой,
О том, что ждёт нас бедствий океан,
Что возгордились люди слишком рано.
Он начал свой рассказ с времён Христа:
«Вознёсшись, Он с небес дал Откровенье
Чрез Ангела, вложив в его уста
Великое Господнее реченье.
Из света шла торжественная речь.
Раскрыв глаза и уши, обернулся,
Чтоб образ и речение сберечь.
Из света Ангел лба перстом коснулся,
И в мозг его речение вошло.
Я записал слова Апокалипсиса,
И лишь потом мне сердце обожгло.
Мне век людей совсем иначе мыслился,
Без семи чаш разгневанного Бога,
Что выливали Ангелы на Землю.
Преображение – страдания итогом».
В тревоге слову Иоанна внемлю.
Я, человечества отверженная часть,
Через апостола вдруг прикоснулась к тайне.
Дух человеческий, претерпишь ли семь чаш?
Уже идёт на крепость испытанье!


О всадниках Апокалипсиса и
российском духе

Конь рыжий всадника несёт
По имени Война.
На чёрном – Голод, топчет всё.
За ними Смерть, бледна.
Под бледной Смертью бледный конь.
Но белый конь – Победа!
Кто всадник? Дух твой, это он
Всё претерпел, изведав
Скупую руку хлебных мер
И меч кровавых бедствий.
Его хребет ломала Смерть,
Имея свои средства –
Ад, безысходную тоску.
Дух выжил, крепче став.
О, очерк азиатских скул,
О, твёрдые уста!
Ведёт дорогою своей,
Снимая мир с креста,
И нет одежд его белей,
И конь, как конь Христа!


Белые одежды

Виссон, белые одежды –
Праведность святых.
Сон смыкает мои вежды…
– Мама, в белом ты!
Верю в сон, поскольку знаю,
Сколько бед снесла
Ты, как женщина земная,
Сколько яда, зла
От людей неблагодарных,
Женщин и мужчин.
Отказать в небесном даре
Не было причин.
От работы непосильной
Ты надорвалась,
Но у Господа просила
За сирот, за нас.
Подняла, моя родная,
Нас с сестрой одна.
В белом, в белом ты, я знаю,
Духом не бедна!
Дух наш ткёт одежды эти.
Впрок припасены,
Белым, чистым, тонким светом
Входят в мои сны.


Дгул Нор

1
Проснулась от сердечного толчка.
– Сейчас тебе один портрет покажем.
Исполнится заветная мечта.
Мы твои мысли слышали однажды.
Дгул Нор.
– Какое интересное лицо!
Седые волосы, постриженные ёжиком…
– В одной из жизней был тебе отцом.
Оттуда имя.
– Моё знанье множится!
– Теперь тебе он добрый духовник.
Не забывай о нём и мысли слушай!
Сегодня он в видении возник.
Ты видела не человека – душу,
Единственное верное лицо,
Что при творенье дал душе Господь.
Оно меняется от матерей, отцов –
Свою печать накладывает плоть.
Христос поэтому не сразу узнан был,
Когда воскрес. Подумали: садовник.
… Дгул Нор тебя лелеял и любил.
Ты снова посели́шься в его доме.

2
– Дгул Нор давал, конечно, трудно,
Но сколько бедность позволяла,
Давал. А вот советов мудрых
Раздал он в при́горшнях немало.
Он был большой мудрец по жизни.
Он наставлял и сильных мира,
Чем помогал своей Отчизне,
Но никогда своим кумиром
Он императоров не делал.
Его кумиром было дело.
Он вырезал божков из пальмы
Так хорошо, так идеально,
Что исцеляли статуэтки.
Давали нищему монетки,
И он кормил семью на них.
Благословенны его дни!


Небесные учителя:

– Те, кому помогаем раскрыться,
Начинают писать, рисовать,
К новым знаниям жадно стремиться,
В прошлых жизнях себя узнавать.
Тебе по́дана помощь, как Моуди,
В прошлом многим учёным, поэтам.
Наши души мудры и немолоды.
По Дгул Нору ты знаешь об этом.


Совет Дгул Нора

– Куда ты лишний рублик денешь?
– На смерть откладываю деньги.
– Ты накопи на книгу лучше!
А если премию получишь,
Хороший дом себе построй,
Да поделись с больной сестрой –
В избушке под худою крышей
Без мужика живёт давно.
Дай что-то нищим заодно.
А остальное всё на Бога
Отдать в приют монастыря,
Что кормит сирых и убогих,
Тебе советовал бы я, –
Сказал Господний человек
И растворился в сизом мраке.
…Я вспомнила про жизнь в бараке,
Где проживали немцы век.
От населения отсеяв,
Перевезли на Крайний Север,
Когда окончилась война,
Как будто это их вина
В том, что Германия напала.
Они в Руси с времён петровых!
А здесь валили лес на шпалы.
Карался строго каждый промах.
Прогорклой пшёнкой, тухлой рыбой
Кормили и гнилой картошкой,
И говори ещё «спасибо»,
Что есть чего взять с миски в ложку.
Такие были перегибы.
Мы жили с немцами недолго.
Сестричка младшая погибла,
И мы перебрали́сь за Волгу.
Но помню я, что значит плохо,
На выживание питаться
И без жилья с семьёй скитаться.
Нет, не ласкала нас эпоха…


Сергий Радонежский

1
– В коллективе моём золотое всё семя.
– Кто, скажите, прошу Вас!
– Сурков, Мандельштам…
– А Вы кто?
Мне ответили коротко: «Сергий».
Встрепенулась от радости светлой душа.

2
В святую ночь 8 октября
В виденье я Игумена узрела.
Вставала над землёй моей заря
Сквозь свет его космического тела.
Взлетела радость радугой двойной,
Как Божие цветное коромысло –
Пришёл сам Сергий говорить со мной!
Я об эгрегоре его спросила мыслью:
– Эгрегор русский в золотом краю?
Откройте створ мне на седьмое небо!
– Нет, доченька, эгрегор не в Раю.
На Эвересте мысли мой эгрегор!
…О Радонежском сведений немного,
Но был всегда Хозяин Земли Русской
В большой чести у Братства и у Бога.
Гражданственным он сделал путь свой узкий,
Жизнь посвятив Руси и христианству.
И в день рождения Подвижника Святого
Звучаньем труб златых полно пространство,
Бог говорит торжественное слово,
И восхищённо пение хоров…
Реченье Сергия доселе в Братстве живо:
«Потребует враг злато, серебро –
Дадим ему, живущему наживой.
Потребует честь, славу – воздадим.
За силу можно уважать врага.
Но его слава обратится в дым,
Когда меч вздымет русская рука.
А меч подымется, коль посягнёт на веру,
На Русь Святую посягнуть решится.
Русь меч разящий не вздымает первой,
Но за святое, не щадя, сразится!»

3
Он был похоронен в земле.
(Святые, как все люди, жили).
С успенья прошло тридцать лет,
И прах потревожить решили.
Открыли гроб, бывший в воде.
Одежда и тело – нетленны!
А дух, виссон божий надев,
Уж начал в Руси исцеленья.
К мощам шёл народ и князья,
И, помощь свою подавая,
Святой Сергий понял: нельзя
Желать духу русскому Рая,
Когда столько горя и бед
В его горемычной России.
Он лечит шестьсот с лишним лет,
И дух его не обессилел.
Христу уступает чуть-чуть он.
Духовно силён и Саровский.
По силам обоим им чудо.
Да их не одно у них, россыпь
Чудес у святых на Руси.
С любовью к ним помощь проси!


Осиянный старец

Угодник Божий Серафим Саровский,
Бывало, словно солнце, облистал.
Зимой тепло шло от него. То розой,
То нежным миром он благоухал.
Пусть окружал его медвежий лес,
Но ни один медведь его не трогал.
В Господнем старце был огонь небес,
Он дух вздымал до Божьего чертога.


Огненное причастие Радонежского

Свившись, огонь с неба в чашу вошёл.
Сергий от чаши с огнём причастился,
И оттого, что был чист и постился,
Уст и нутра своего не обжёг.
Мистика? Быль! Уж при жизни был огненн,
И потому его мощи нетленны.
Этот красивый момент из былого
Вечно хранить будет память Вселенной!


Отход души

Гроздья града упали на землю,
Холодны и белы, как награда.
Умираю. Я гроздьям не внемлю.
Умираю. Я этому рада.

Холодеют предсмертные руки.
Раскрываются белые крылья.
Приближаются трубные звуки.
Приближаются светлые силы.

Холодеют и лоб мой, и губы.
Закрывают крыла мои очи.
Михаила Архангела трубы
Возвещают рассвет после ночи.

В белом платье невесты христовой,
В белом платье с каймой золотой
Я пою изначальное слово:
– Товоро́ ме́то шо́ру э’Той!

Гроздья букв наплывают – откуда
Входят в сердце мне снова и снова?
Я пою изначальное чудо,
Я пою богоданное слово!