Димкины хроники. 1. Дискобол

Димкины хроники - сборник рассказов, охватывающих период в жизни главного героя с 1979 до 2010 года. Жанр этого сборника наиболее точно можно определить как "эгобеллетристика". Здесь нет никаких чрезвычайных событий, но это именно те вехи, которые запомнились Димке и, наверное, предопределили его характер и в чем-то - судьбу. Это не мемуары и не репортажи; повзрослевший Димка не смог отказать себе в удовольствии рассказать свои истории чуть интереснее и ярче, чем все было на самом деле. Однако при этом Димке, кажется, удалось избежать лжи.

ЧАСТЬ 1. СТАРЫЕ ВРЕМЕНА
История 1. Дискобол. История 2. Предел совершенства. История 3. Родник. История 4. Тапочки. История 5. Сквернословие. История 6. Игры разума. История 7. Морская душа (цикл): Пролог. История 8. Морская душа: Амфора. История 9. Морская душа: Спасание утопающих. История 10. Морская душа: На плоту. История 11. Морская душа: На море (Образ будущего). История 12. Морская душа: На протоке. История 13. Любовь. История 14. Сила искусства. История 15. Поединок. История 16. Оранжевое настроение.

ЧАСТЬ 2. НОВЫЕ ВРЕМЕНА
История 17. Репатриация ложки. История 18. Крылья Родины. История 19. Не навреди. История 20. Разделительная полоса. История 21. Бремя отцовства. История 22. Ботаника (Пять лепестков). История 23. Ловцы человеков. История 24. Каждому свое

История первая. ДИСКОБОЛ

Когда Димке было четыре года, окружающий мир состоял из частей, едва связанных между собой. Мир тогда напоминал выкройку - белое пространство, на котором разноцветными линиями нарисованы неузнаваемые детали какой-то одежды, а между этими деталями – пустота. Димкин дом, дом бабушки и дом другой бабушки, село, остров на реке, лес, папино пароходство, парк, кинотеатр – все эти места не были частями целого. Единственное, что связывало эти части воедино, - это он сам, Димка, когда посещал эти места. Димке даже иногда снилась эта выкройка, очень напоминавшая те, которые он видел в маминых журналах.

Двор – то есть та сторона Димкиного дома, куда выходили подъезды, - был огромным и квадратным, со всех сторон он был огражден 9-этажными панельными стенами. Во дворе помещался детский сад, спортивная площадка, сломанные качели, мрачная котельная, монументальные «грибки» из стали и бетона, навечно оккупированные доминошниками, гудящая, словно улей, трансформаторная подстанция и даже небольшой овраг, в котором всегда обнаруживались какие-то замечательные вещи. У подъездов стояли угловатые скамейки; на этих скамейках во всякое время можно было видеть оживленно беседующих пенсионерок.

…Димкин двор был совершенно не похож на бабушкин двор, располагавшийся в самом центре города. Но для Димки то было счастливое время, когда вещи воспринимаются такими, какими они есть, а размышления о различиях и о причинах различий не тревожат молодую душу. Бабушкин дом – бледно-желтый, с темным цоколем и крытой шифером крышей с аккуратными слуховыми окнами, - был очень высок, хотя и имел всего лишь 4 этажа. Дом стоял в стройном ряду своих респектабельных близнецов; от проезжей части дома отделял ряд фантастических, невероятных деревьев – платанов. Говорили, дома эти строили после войны немецкие военнопленные. В конструкции домов также ощущалась война, то ли недавняя, то ли скорая: в подвалах были оборудованы вместительные бомбоубежища, а стены достигали полутораметровой толщины, так что в проеме окна можно было свободно устроить еще одну комнатку. Строгие, неброские фасады украшены только парадными подъездами с небольшими портиками и широкими солидными ступенями. Однако все парадные подъезды заперты; жильцы попадали домой через двери черного хода, то есть через лишенные портиков и красивых ступеней узкие подъезды, выходящие во двор. Двор – тих, тенист, обильно засажен акациями, каштанами и шелковицей, украшен клумбами; у подъездов и вокруг клумб расставлены скамьи, изящные, как скрипичный ключ. От соседних пространств двор огражден высокими каменными заборами, крашеными в тон с домами в бледно-желтый цвет. Заборы эти такой ширины, что по их гребню можно свободно разгуливать, как по дорожке, если, конечно, хватит сноровки и храбрости туда вскарабкаться. От улицы дворы защищены массивными кованными воротами; но Димка этих ворот уже не застал. У него было только какое-то смутное, мимолетное воспоминание об этих воротах, оживавшее только тогда, когда он видел где-нибудь такие же ворота, преграждавшие вход во двор. Странное дело, - думал Димка, повзрослев, - парадные подъезды заперты, а ворота сняты с петель, - зачем, почему? От этих ворот к тому времени, которое Димка отчетливо помнил, остались только огромные, крепостного вида петли, намертво вделанные в торцовые стены домов…

Пространство с другой стороны Димкиного дома – «за домом» - совсем не походило на двор. Оно будто бы вплотную примыкало к современному микрорайону, но имело с ним мало общего. Тут по-прежнему - окраина, предместье, ранее находившееся на значительном удалении от старого города. Город теперь уже тесно прижался своими промышленными и жилыми зонами к этой местности, с ее одноэтажными домиками, огромными акациями, запущенными и заросшими садами, с кружевом тропинок, прихотливо соединявшим домики, колодцы, огороды, сараи и погреба. Однако границу и различие «между городом и деревней» пока стереть не удалось. Символом этого мог служить овраг, тянувшийся от улицы вдоль всего Димкиного дома и впадавший в заболоченную речку. После сильных дождей по оврагу мчалась бурная мутная вода; если бы грунт «за домом» не был таким плотным и глинистым, эти потоки уже бы давно размыли овраг до размеров Гранд-каньона. В периоды засухи овраг стоял мрачный, раскаленный, безжизненный, а причудливой формы комья глины на его склонах и дне становились тверже камня. Прочитав где-то о Долине смерти, Димка долгое время представлял себе ее именно такой.

То, что двор и «за домом» были самостоятельными, не связанными, не сшитыми воедино пространствами не только в Димкином воображении, но и в реальности, подтверждалось и явными различиями в населении этих пространств. Обитателями двора были малыши, а также дети постарше, но робкого десятка. За домом совсем не встречалось малышей, а дети постарше были известны в сопредельных пространствах как сорванцы, сорвиголовы и даже хулиганы.

Димка уже тогда был стихийным нонконформистом. Если его причисляли к примерным детям, он начинал хулиганить, если к хулиганам, он вел себя как лорд-хранитель печати на приеме у английской королевы. Поэтому Димка прогуливался и во дворе, и «за домом», а также поддерживал с обитателями обоих пространств дипломатические отношения. Иначе было нельзя; если такие отношения не устанавливались «за домом», считалось, что стороны находятся в состоянии войны. Во дворе же это грозило изоляцией и неприемом в коллективные игры.

Одним из обитателей пространства «за домом», с которым Димка установил и поддерживал дружественные отношения, был Вовка. По правде сказать, Вовка был соседом Димки, жил в том же подъезде, но был на год старше, на голову выше и однозначно принадлежал к клану хулиганов и даже, кажется, гордился этим.

Однажды летним вечером, почти таким же жарким и душным, как и долгий летний день, когда солнце уже скрылось за верхушками самых высоких деревьев, Димка отправился погулять «за дом». Несколько дней назад прошел сильный дождь, но теперь овраг уже высох, и Димка надеялся найти в нем что-то интересное, полезное или занимательное, принесенное дождевой водой.

Димка шел по краю оврага и внимательно осматривал его склоны и дно в поисках новых сокровищ. Ему не попалось ничего примечательного; через несколько шагов он понял, почему. На дне оврага стоял Вовка и разглядывал что-то большое и ржавое; он довольно улыбался, а карманы его шортов что-то туго обтягивали, выступая двумя бугристыми полусферами. Значит, он уже собрал все, что могло представлять интерес. Димка махнул Вовке рукой и ускорил шаги, надеясь, что Вовка еще не ходил по оврагу дальше. Однако Вовка решил подразнить Димку и продемонстрировать ему свои находки. Он крикнул Димке подождать и стал выбираться из оврага. Димка покорно остановился. Этикет есть этикет.

- Смотри, что я нашел! – сказал Вовка, делая большие глаза и пытаясь что-то вытащить из кармана. Но карманы были так плотно набиты, что Вовке никак не удавалось извлечь оттуда желаемое. От нетерпения он притопывал ногой по краю оврага, неровному и зазубренному, точно старая пила. Когда таинственная находка, наконец, стала подаваться и уже показалась из кармана, случилась катастрофа.

Вероятно, глина еще не успела высохнуть после дождя и не достигла своей обычной каменной твердости. Вовка последний раз топнул ногой, и край оврага обвалился, с шорохом и шуршанием увлекая за собою и Вовку. Через мгновения Вовка оказался на дне оврага, покрытый рыжей пылью, присыпанный комьями глины и воющий от боли. Он держался руками за правую лодыжку. Димка стоял сверху, раскрыв рот от удивления и неожиданности.

Покричав немного, Вовка поднял на Димку злые, полные слез глаза. Наверное, он решил, что это Димка от зависти столкнул его в овраг. «Дурак!», - крикнул Вовка. Он схватил с земли ту большую ржавую штуку, которую он рассматривал, когда его повстречал Димка. Это был металлический круг диаметром сантиметров около 30. Вовка вскочил на ноги, что-то шепча, каким-то замысловатым образом размахнулся, взмахнул этим диском и швырнул его в Димку. Много позже, когда Димка бросил бокс и увлекся толканием ядра и метанием диска, тренер именно так учил его метать диск. То есть Вовка метнул свое оружие возмездия самым правильным способом, гарантирующим дальность и точность броска. Должно быть, у него был природный дар, талант к этому спорту.

Солнце, которое уже скрылось за деревьями, вдруг снова засияло у Димки прямо перед глазами в полную силу. Его внезапный свет был так ярок, что у Димки тупо заломил лоб, заболели виски и глаза. Иногда от боли люди кричат и прыгают на месте, трясут руками и шипят. А от этой боли Димка, напротив, как-то ослаб, ноги его подкосились, и он опустился на горячий край оврага. Солнце снова скрылось за деревьями и даже, казалось, опустилось за горизонт. В полном гула и стука полумраке Димка увидел, как Вовка со всех ног убегает по дну оврага в сторону речки.

Димке стало очень тоскливо и пронзительно захотелось домой, к маме. Он хотел бы оказаться у мамы на руках прямо сейчас, немедленно, но он не мог даже встать и побежать к ней. Руки и ноги стали какими-то ватными, чужими, они просто торчали в разные стороны из туловища и совсем не слушались.

Постепенно солнце снова выглянуло из-за горизонта, и Димка смог подняться. С этого момента его воспоминания становились отрывочными и неполными. Он помнил, как поднялся и пошел домой. Помнил дружно, словно по команде, вскакивающих с лавок пенсионерок, с беззвучно раскрытыми ртами и выпученными глазами, похожих в своем порыве на болельщиков команды, забившей гол. Гул в голове. Дерматиновую обивку своей двери. Потом, после долгого неясного промежутка, кафельные стены, человека в белом халате, закрашенные до половины окна…

Через какое-то время воспоминания Димки снова обретали непрерывность и насыщенность, но вот Вовка в них появлялся эпизодически, пунктиром. Всякие дипломатические и прочие отношения между ними прекратились, хотя Димка по-прежнему гулял и во дворе, и «за домом». Теперь его лоб украшал длинный белый шрам, перечеркнутый вертикальными дефисами швов, что придавало шраму сходство с колючей проволокой.

Мир в представлении Димки постепенно соединялся в более-менее цельную картину. Пустоты между отдельными, давно и прочно знакомыми пространствами заполнялись новыми пространствами, предположениями или знаниями о них, а мир все ширился, рос, все новые и новые удивительные, невероятные пространства открывались Димкиным глазам и воображению. Димка узнавал новое, взрослел, но детство не отпускало его, оставалось с ним всегда, а Димка и не хотел его отпускать. Уж такие это были славные времена!

Вовка был таким же эпизодом его детства, так же неотделимым от Димки, как и его шрам на лбу, оставленный ржавым диском. Вовка тоже рос, он превратился в подростка, потом в юношу, высокого и плечистого, потом исчез на два года – служил в армии. В армии Вовка как будто вырос еще больше, он входил в подъезд, низко склоняя голову и чуть боком, чтобы в двери поместились его широченные плечи.

А потом Вовка словно начал расти в другую сторону. Димка видел его очень редко, не чаще раза-двух в год, поэтому этот злокачественный рост был Димке очень заметен. Вовка худел, бледнел, становился ниже ростом, уже в плечах, ссыхался, ссутуливался, занимая все меньше пространства. Он стал наркоманом; эта дрянь не знала различий, в равной степени влекла и тех, кто когда-то принадлежал двору, и тех, кто господствовал «за домом». А потом Вовка исчез. Умер от передозировки в подвале своего же дома.

А у Димки остался шрам на всю жизнь. Вот и все, что оставил по себе Вовка.

2012