История моих ошибок. Часть 3. Глава 30

Глава 30. Сказки Перро и Андерсена

В феврале я уже стала ночевать дома: на зимние каникулы приехала мама и привезла моего любимого котика, который и стал моей семьей на долгие тринадцать лет. Набегавшись за целый день по столичным магазинам, она засыпала рано, но само ее присутствие в доме успокаивало меня. Затем, когда она уехала, меня стал лечить кот, он спал на моем одеяле, и я всегда могла приласкать и погладить его, стоило только протянуть руку. Когда я возвращалась с работы, он всячески демонстрировал мне свою радость: валялся на полу, переворачиваясь с боку на бок, при этом не сводил с меня глаз, наблюдая за моей реакцией и ожидая похвалы. Когда я плакала, сидя на диване, он прыгал ко мне на колени, заглядывал своими желтыми марсианскими глазами в лицо и что-то бесконечно говорил на ласковом кошачьем наречии, пытаясь утешить меня. Если бы он был человеком, то, наверняка, стал бы академиком, потому что он был не просто умным, а прямо-таки гениальным существом, тонко чувствующим мое настроение, умеющим размышлять и делать выводы и, главное, это был говорящий кот, причем, он не мяукал, а как-то мурмуркал, выдавая целые тирады. За без малого 18 лет совместной жизни, я научилась почти безошибочно понимать его - так, не зная иностранной лексики, можно догадаться о смысле произнесенной фразы, основываясь только на интонации. Порой она оказывается важнее слов, ведь по ней можно судить о чувствах и настроении говорящего, а также о его намерениях и искренности. Поскольку мы с котиком постоянно разговаривали, то и мелодику речи он перенял от меня. Как мы любили и понимали друг друга! В сказке «Кот в сапогах» верное животное спасает своего хозяина от нищеты. Мой котик протянул мне свою лапку помощи, когда я была готова погрузиться с головой в болото небытия, вытянул меня из мрака, осушил мои слезы и согрел душу. За свою долгую жизнь он успел так много для меня сделать: выдал замуж, дождался рождения детей и умер, будучи старым и немощным. Я рыдала целую неделю и вспоминаю его с нежностью и благодарностью даже спустя двадцать три года после его смерти.
В конце зимы со мной произошел удивительный случай: меня посетил ангел. Я с детства не люблю темноту, а в то трагическое время она прямо-таки нагоняла на меня ужас, поэтому, ложась спать, я не выключала лампочку в прихожей и оставляла дверь приоткрытой — так, чтобы свет не бил в глаза, но при этом разгонял мрак в комнате. Как-то ночью я проснулась и увидела, что рядом с моим диваном стоит человеческая фигура со сжатыми у груди руками, облаченная с головы до ног в белый наряд. Лица видно не было, потому что свет располагался сзади, к тому же наброшенный на голову покров опускался на лоб мягкими складками. Судя по очертаниям, фигура принадлежала женщине, от нее веяло таким теплом и покоем, что я даже не испугалась. Мне захотелось показать ей, что я ее вижу, я попыталась сесть в постели, но почему-то не смогла пошевелиться — тело, казалось, онемело. Ощущение было такое, как будто я туго спеленута, как новорожденный младенец. Неимоверным усилием ,скорее, воли, чем физических сил мне удалось приподнять негнущиеся ноги — так спортсмен, выполняет упражнение на гимнастическом снаряде. Мое движение не осталось незамеченным: фигура пошевелилась и стала медленно удаляться от меня, причем перемещалась очень плавно, как будто висела в воздухе, а не опиралась ногами на пол. Она как бы вытекла из комнаты через приоткрытую дверь, причем, как и положено физическому телу, на мгновение заслонив свет, льющийся из коридора. Оцепенение сразу же прошло, я поднялась, подошла к окну, открыла настежь форточку, в которую ворвался бодрящий морозный воздух, осыпавший меня целой пригоршней холодных снежинок, затем направилась на кухню. Я бы нисколько не удивилась, если бы застала там только что виденную женщину, но никого не было. Попив воды, я отправилась спать. До сих пор не знаю, кто навестил меня в ту ночь, молился обо мне, сложив руки на груди, но могу только предположить, что это был мой Ангел-хранитель, который вырвал меня из под колес автобуса через несколько лет и спас от неминуемой смерти.
Кирилл стал регулярно заходить к нам, причем не по делу, а просто так, чтобы поговорить минут десять-пятнадцать, иногда пил чай. Они с Верой все время обсуждали какие-то нашумевшие спектакли или премьеры в наиболее интересных московских театрах, потому что моя подруга через свою сестру могла доставать билеты на самые модные постановки, часто пользовалась этой возможностью, и ей всегда было, что сказать на эту тему. Я редко прислушивалась к их разговорам, занимаясь своими прямыми обязанностями, да и не желая мешать Вере очаровывать приглянувшегося ей кавалера. Иногда выходила в холл с сигареткой, стараясь оставить их наедине, но после того, как Кирилл стал составлять мне компанию, Вера, не выносившая табачного дыма, разрешила нам курить в кабинете.
Незаметно и как-то очень быстро он стал одним из наших самых близких знакомых, с ним было интересно: он любил литературу, много читал, сыпал цитатами, причем всегда по делу и к месту, знал наизусть множество стихов — в общем, производил впечатление блестящего, разностороннего, уверенного в себе москвича (именно его, так как мужчины, обитающие в моем родном городе с миллионным населением, не имели налета вальяжной светскости, которая присуща столичным жителям). Еще он был знаток анекдотов и мастер их преподносить: у него была богатая мимика, он умело жестикулировал, не просто рассказывая очередную смешную байку, а перевоплощаясь в персонаж, от имени которого велось повествование. А когда он делал «страшные глаза», то удержаться от смеха не могла даже я. Никто не мог заставить меня улыбнуться, как бы ни старался, а Кириллу это удавалось без труда. Он обладал какой-то магической способностью разрушать сковывающую меня броню бесчувствия к окружающему миру, пробуждая целую гамму положительных эмоций, как сказочный принц, прикасаясь своим волшебным мечом к принцессе, превращенной в кусок льда злой ведьмой, возвращает ее к жизни. Или нет: она оживает от его поцелуя! Видимо, и Кирилл решил воспользоваться этим испытанным средством, чтобы убыстрить ход событий
. Весна в том году началась рано и очень дружно: довольно скудные сугробы моментально растаяли, асфальт сразу же высох и, под ярким солнцем, быстро нагревался. Поднимавшийся от него теплый воздух заставил горожан расстегнуть свои пальто и куртки, а в начале апреля уже и расстаться с ними до следующей осени. Такой неожиданный подарок природы вызвал прилив необъяснимой радости и ожидания чего-то замечательного и необыкновенного. Все люди, без исключения, казались милыми и добрыми, не способными ни на какие плохие поступки. Как-то к нам заглянул Кирилл, минут пять они с Верой поболтали, а потом он сказал, что ему нужен только что вышедший номер одного научного журнала. Выставка новых поступлений находилась в читальном зале, я его и отправила туда. Однако, вскоре он вернулся и попросил меня помочь ему найти этот журнал. Конечно, я тут же поспешила в соседнюю комнату. Не успела за мной закрыться дверь, как Кирилл сгреб меня в охапку и попытался поцеловать — видно, гормоны разбушевались от весеннего солнышка. Я изо всех сил оттолкнула его, возмущенная до глубины души его вероломством, ведь так доверяла ему, считала порядочным человеком, уважавшим меня саму и мое горе, а он оказался обыкновенным похотливым мужиком! Да еще фактически женатым! То есть вся дружба и понимание — это был обман, усыпление бдительности: Вере он пудрил мозги театральными байками, мне, романтической дуре, - трогательными лирическими стихами, в общем, парниша оказался не промах.
Как же я на него разозлилась: мои глаза, должно быть, метали молнии, а сама я была похожа на приготовившуюся обороняться дикую кошку. Кирилл, едва устоявший на ногах от моего толчка, больно ударился о стеллаж и, потирая ушибленное плечо, взирал на меня квадратными от удивления глазами, потом промолвил каким-то одновременно виноватым и обиженным тоном: «Ты чего дерешься — я ведь просто хотел тебя поцеловать!» Но разжалобить меня ему не удалось, и я отрезала: «Я целуюсь только с тем, кого люблю!» Тут глаза его округлились и он произнес фразу, которую неоднократно повторял все время, пока мы дружили: «Странная ты какая-то, Наташа!». В общем, я сразу в нем разочаровалась, а когда рассказала об инциденте Вере, та аж руками всплеснула: «Это надо же: оказывается, он сюда ходит из-за тебя, а я-то собралась с ним спать!» Они были почти ровесниками — ему под тридцать, ей немного за, оба москвичи, так что понимали друг друга без труда, не то что я, прилетевшая невесть откуда птица, выросшая в совершенно другом мире, да еще намного моложе их, не имеющая жизненного опыта, поэтому и казавшаяся странной и непонятной. Из этого происшествия Вера сделала два вывода: первый — не очень-то он любит свою Марину, и второй — он обыкновенный беспринципный бабник, готовый волочиться за любой юбкой.
В апреле отмечался День науки, и во всех институтах проходили вечера, не миновал он и нашу лабораторию. Мы с Верой впервые присутствовали на таком мероприятии. Я, было, посомневалась, идти мне или нет - ведь, обязательно, нашлись бы люди, осудившие меня за то, что сняла черное платье и присутствую на вечеринке. Однако мудрая подруга разрешила мои сомнения, объяснив, что такие кумушки найдут, к чему придраться, даже если я надену чадру и запрусь дома в полном одиночестве, а, поскольку «на каждый роток не накинешь платок», надо поступать так, как ты сам считаешь нужным, а не пытаться всем угодить. Кирилл тоже поддержал Веру, пообещав, что вечер будет интересным и нескучным. Как ни странно, он , без зазрения совести, продолжал свои визиты, видимо, не ощущая никакого неудобства от того, что получил такой решительный отпор. Наверное, избалованный женским вниманием, он и мысли не допускал, что не добьется своего. Он стал еще более остроумным и находчивым, виртуозно демонстрируя свои многочисленные таланты, просто излучал какое-то магнетическое обаяние, присущее,наверное, только профессиональным аферистам.
Часа за три до начала вечера Кирилл зашел к нам с незнакомым молодым человеком, которого тут же представил: «Мой друг и коллега Вадим». Юноша был довольно симпатичным, высоким, только ужасно худым — как будто его только что освободили из концлагеря. Он чем-то напоминал поручика Ржевского из фильма «Гусарская баллада»: такой же типаж, не хватало только ментика и усов. Поскольку мы с Верой уже были в полной боевой готовности к предстоящему мероприятию: празднично одетые, с красивыми прическами и соответствующим случаю макияжем, то сразили ребят наповал. Вадим, как открыл широко глаза и рот, так и провел именно в этом состоянии все время, пока Вера, решив не упустить такую легкую добычу, мурлыкала с Кириллом. Она планировала продолжить обольщение на вечере, особенно, во время танцев, однако ее ждало глубокое разочарование: Кирилл пригласил ее только раз, а в мою сторону даже не взглянул: всячески обхаживая Марину, он танцевал только с ней, демонстрируя свою лояльность. Но мы тоже без внимания не остались, ведь, в отличие от города Иваново, у нас в лаборатории на десять ребят приходилась только одна женщина (включая пенсионерок-уборщиц). Танцевать пришлось - неудобно было отказывать, ведь, как только начинала звучать музыка, ребята бросались наперегонки, стараясь оказаться первыми, так что медленные танцы пересидеть не удалось. Новоиспеченный знакомый оказался очень прытким и смог опередить других конкурентов несколько раз. После общей части вечера, когда народ разбежался по своим комнатам, чтобы продолжить гулянье в более интимной обстановке, мы с Верой отправились к ней домой, хотя нас очень настойчиво, и даже несколько назойливо, пытались пригласить на свой междусобойчик сразу несколько компаний. Но Веру дома ждал сын-школьник, а мне, вообще, никуда идти не хотелось.
После этого вечера у нас появилось еще больше знакомых, дверь не успевала закрываться, посыпались приглашения присоединиться к компании, отмечавшей чей-то день рождения, или новоселье или просто без всякого повода. Пару раз мы сходили, но как-то чувствовали себя не в своей тарелке, даже Вера стеснялась, а уж обо мне и говорить нечего. Особую симпатию у меня вызвал Саша, мальчик, закончивший Сережин институт, и даже одну с ним кафедру, только на год или два позднее. Очень, скромный, стеснительный, даже какой-то неуверенный в себе, хотя обычно выпускники этого вуза отличались раскрепощенностью, бесшабашностью и даже некоторым нахальством. Его группа тоже приглашала нас с Верой в свою компанию, и он так трогательно ухаживал за мной. Как-то, уже через год после нашего знакомства, он пригласил меня в кафе-мороженое, а там мы из-за чего-то поспорили и заключили пари: если выиграю я — то получу коробку конфет, а если он — то пронесет меня на руках целый квартал (за год общения он немного осмелел). Я была абсолютно уверена в своей правоте, но выиграл-то он! Еле-еле уговорила его выпустить меня из рук пораньше, а то весь встречный народ пялился: кто с одобрительной улыбкой, а кто-то бросая вслед оскорбления. А ему все было нипочем — вот такие они были, Сережины однокашники!
Помню, как однажды зашла по делу к очень милой женщине из отдела кадров, которая занималась молодыми специалистами, она угостила меня чаем, мы спокойно беседовали, когда вдруг в кабинет буквально ввалился какой-то молодой человек и стал требовать у нее справку. Она попросила его выйти и подождать пять минут, пока закончит дело со мной, но он, увидев на столе две чашки, стал бесцеремонно отчитывать эту даму, которая годилась ему в матери. Тогда она потребовала: «Немедленно покиньте мой кабинет, вы мне мешаете работать! Ждите своей очереди!». Он стал ей не только грубить, а и угрожать, и эта всегда спокойная и выдержанная интеллигентная женщина уже заорала: «Вон из моей комнаты! Иначе вызову охрану!» Только тут распоясавшийся хам вышел, хлопнув дверью, а моя знакомая призналась: «Как я ненавижу выпускников такого-то вуза: все мнят себя непризнанными гениями, столько апломба и неуважения к окружающим!» У меня еще на родине был такой знакомый, с высоко задранным носом, и он, действительно, учился в этом институте, который почему-то считался противником и конкурентом Сережиного вуза, и на тему их вражды было придумано множество анекдотов, восхвалявших смекалку и живость мышления однокашников моего мужа и высмеивающих идиотскую напыщенность и откровенное зазнайство и снобизм недругов. Но сначала я решила спросить мнение профессионала, имевшего дело с выпускниками разных институтов, о ребятах, закончивших еще одно известное на весь мир учебное заведение. Она ответила: «Хорошие ребята: толковые, интеллигентные, трудолюбивые, целеустремленные.» Вот тут дошла очередь до Сережиного института. Ответ меня не удивил: «Замечательные ребята, очень талантливые, только бесшабашные, не карьеристы, общительные — в общем, свои в доску!» Так оно и было на самом деле.
Чаще других заходил Вадик, он прямо прописался у нас. Каждое утро по дороге на работу он останавливался перед нашим окном и приветственно махал рукой, мы, естественно, тоже. Если он меня не видел, тут же звонил с проходной и спрашивал, не случилось ли чего. Ухаживал он так настойчиво, что даже порой начинал раздражать. Летом, буквально через три месяца после знакомства, он сделал мне предложение. Я не хотела его обижать, объяснила, что пока даже думать о новом браке не могу, потому что люблю мужа. Помню, как он меня убеждал, что и другой человек, совсем не похожий на Сережу, сможет сделать меня счастливой. Я покивала, покивала головой, но сказала, что это случится очень нескоро, если вообще когда-нибудь произойдет. Он взял с меня обещание не отказывать ему сейчас, а вернуться к этому вопросу через какое-то время. Кириллу же он сообщил, что получил от меня согласие, и тот, будучи настоящим другом, враз перестал к нам заходить, хотя, до этого, как ни странно, после апрельского вечера с демонстративными ухаживаниями за Мариной он еще больше к нам зачастил. Вера даже высказала предположение, что два закадычных друга поспорили, кто первый меня охмурит. Если это, действительно, было так, то подобный поступок не делает чести ни тому, ни другому.
На работе, среди людей, мне было намного легче, а если накатывала тоска, то я уже научилась ее скрывать, как мне казалось, довольно умело. Но когда я возвращалась домой, отчаяние душило меня с такой силой, что я ложилась на пол и выла, как раненый, попавший в капкан, зверь воет от боли и безнадежности, предчувствуя скорый конец. Каждую субботу или воскресенье я ездила на кладбище и рыдала там. Весной грунт подтаял,могила провалилась, это было страшное зрелище. Пришлось подсыпать лежавшие неподалеку комья глины, чтобы выровнять поверхность, в несколько приемов привезла хорошей земли, насыпала холмик, который на День Победы засадила цветами. Рассада выглядела красивой и сильной, но уже через месяц стебельки вытянулись и истончились из-за того, что на старом кладбище росло много раскидистых черемух, заглушавших своей тенью любые цветы.
К Первомаю поставила ограду, видимо, сделанную из отходов производства Сережиным институтом. Прутья были какие-то витые, как будто обмотанные железной веревкой, проржавевшие почти на половину своего диаметра, высота этого чудовища составляла более двух метров — видимо, убивший мужа институт посчитал, что большего он не заслужил. В то время все было дефицитом, поэтому они были уверены, что облагодетельствовали меня. Стала искать масляную краску — оказалось, что купить ее весной практически невозможно: все делают ремонт, поэтому стройматериалы расхватывают моментально. Наконец, удалось добыть зеленую страшную краску, но еще предстояло очистить ограду от ржавчины. Мама близнецов принесла мне с работы специальные металлические щетки, и я два дня, с утра до позднего вечера, отдраивала ограду, умываясь потом, слезами и соплями. Никому даже в голову не пришло предложить свою помощь. Наконец, к исходу воскресного дня, я закончила работу и без сил ввалилась в автобус, забрызганная зеленой краской, чумазая и лохматая. Кондукторша меня пожалела и усадила на свое место, а когда услышала, что я благоустраивала могилу мужа, так даже прослезилась и погладила меня по голове.
Удивительно, насколько разные люди встречаются человеку на жизненном пути. С некоторыми общаешься много лет, а вспомнить нечего, а бывает мимолетная встреча с совершенно посторонним человеком, которая согревает душу и помнится всю жизнь. Однажды, уже поздней осенью, я возвращалась от Сережи, стояла на остановке в ожидании автобуса. Настроение было ужасное, лицо зареванное, нос покраснел. Рядом оказался какой-то молодой человек, наверное, от скуки решил познакомиться с девчонкой, стал приставать с глупыми вопросами типа: «Девушка, а девушка, как вас зовут, где живете, давайте познакомимся» и т.д. Я отошла от него — он последовал за мной, опять пристает, я не выдержала и заплакала. Он так перепугался, стал извиняться, расспрашивать, что случилось. Я ему ответила, что возвращаюсь с кладбища. Он поинтересовался уже очень участливым тоном: «Мама умерла?» Я: «Нет, муж» Он: «Давно?» Я: «Скоро будет год», и заплакала еще горше. Он помолчал и вдруг сказал: «Хотел бы я, чтобы обо мне так плакала моя жена спустя год после моей смерти», а потом стал предлагать мне свою помощь, если вдруг понадобится, дал свой адрес и телефон - в общем, проявил полное сочувствие. Я, конечно, никогда к нему не обращалась, но доброту его помню.
В институте жизнь шла своим чередом. Наша уборщица Таня работала по совместительству во Дворце пионеров на Ленинских горах, там в это время шла замена каменной облицовки, и она помогла мне заказать у мастеров красивую памятную плиту из натурального черного гранита, они выгравировали и позолотили все надписи, и я привезла ее домой. Ставить ее было еще рано: могила продолжала оседать. Достала и черную отделочную плитку для фасадов зданий, чтобы обложить ею постамент вокруг плиты и кирпичный бортик по краю могилы. Кирпичи собирала повсюду, даже ребят организовала: ко мне в гости приходили с кирпичами. Жуткие были времена: все приходилось добывать с неимоверным трудом, не то, что сейчас: бери — не хочу.
С косметикой тоже была проблема, правда, красивый маникюр нам с Верой теперь был обеспечен: дефицитным ацетоном нас стал снабжать Кирилл. Помню, как в начале лета он пригласил меня зайти к себе, во-первых, чтобы поделиться ацетоном, а во-вторых, чтобы показать свои установки для выращивания кристаллов. Сбежалась вся их группа, все хотели что-то рассказать и показать, видимо, любили свою работу. Ребята мне очень понравились своей открытостью и доброжелательностью, мы стали захаживать друг к другу. Единственный контраст представляла собой невесть откуда появившаяся Марина. Кирилл усадил меня рядом со своим столом, а сам, чертыхаясь, пытался налить ацетон в принесенный мной флакончик с узким горлышком. Она подошла к нему сзади и по-хозяйски положила руку на плечо. Я заметила, что ему это было неприятно, он сразу же встал и отошел куда-то. У меня одновременно возникло три чувства: неловкость от столь явной демонстрации «это принадлежит мне», жалость к ней, что она вынуждена, как овчарка, охранять своего мужчину, даже если на него никто не покушается, и какое-то немного брезгливое недоумение по отношению к этому высокому, крепкому, талантливому человеку, который добровольно отдался в рабство и позволяет хозяйке так унижать себя в присутствии посторонних.
Я увидела на рабочем столе Кирилла книжку «Сказки Ганса Христиана Андерсена», старую и довольно потрепанную. Поймав мой недоуменный взгляд, он пояснил: «Это моя настольная книга, кладезь мудрости. В ней можно найти ответ на любой жизненный вопрос.» Тогда я удивилась его словам, но, пытаясь разгадать загадку этого человека уже более тридцати лет, и постоянно вспоминая наши разговоры, я пришла к выводу, что он был абсолютно прав. Как в сказке «Снежная королева» преданная подруга спасает своего погибающего от ледяного бесчувствия названного братца, так и Кирилл сыграл роль Герды, а вернее, Герда (на мужской лад), когда зажег в моей душе огонек, растопивший лед и вернувший меня к жизни. Через тридцать лет мы поменяемся местами: Кай положит жизнь на решение, казалось бы, непосильной задачи, но сумеет одержать победу: выложит-таки слово «счастье» из сверкающих холодных кристаллов, только глаза его потеряют свой блеск, а улыбка соскользнет с его губ, ну, а я уже не смогу ему помочь: он меня не узнает и не поверит мне. А жаль! Не получилось из меня Герды: не хватило настойчивости и сил идти против ледяного ветра, посылаемого Снежной Королевой. Да и олень где-то задержался.