Пламя. часть 3, глава 3. (фанфик)

Фанфик по мультсериалу "Мыши-рокеры с Марса"

Часть 3. Старший мужчина

3. Блохи

Закат всегда прекрасен: «ложатся спать» утомившиеся за день ветры, в наступившей тишине как-то особенно сладко благоухает прохладный воздух и пронзительно-прекрасно заливаются в кронах мелкие крылатые создания. А небо… Небо – а вместе с ним и всё необозримое пространство мира – озаряется разноцветным, неповторимым, щедро расточающим все мыслимые и немыслимые краски, божественным пламенем…
Так было бы, если б не отравленная, разбитая вдребезги реальность, если б не война, страшная даже для самых храбрых, стойких и ко всему готовых бойцов. Даже для таких, как серый великан, устало шагавший меж пыльных, дымящихся рытвин и взорванных каменных глыб.
Песочно-коричневый камуфляж скрывал мохнатое богатырское тело от посторонних глаз. Ещё скрывал бы от блох, чтоб им обожраться и сдохнуть!
Но нет, эти мелкие твари плевать хотели на цвет одежды и прочую ерунду, что имеет значение для двуногих – у них, проклятых, у блох, то бишь, совсем иные ориентиры. Они чуют кровь, даже если та струится в неповреждённых жилах, они чуют пот, который нечем смыть, они чуют голод, который нечем до конца утолить вот уже долгие шесть месяцев. Они жрут, жрут, жрут… И никак не разорвёт их!
Модо Флейм зажмурился и невольно скрипнул зубами: так всё зудело, что хоть плачь, презрев всякую мужскую гордость.
Но он терпел, ничем не выдавая своих мучений. Что он, когда мерзкие кровопийцы кусают не только его и других бойцов, но и женщин, и даже детей! Праймер и Огонька кусают! Малыши не могут нормально спать, потому что в их шёрстке, не смотря на все старания взрослых, копошатся, терзая нежную плоть, ненасытные мелкие твари…
Совсем недавно командиры регулярных войск и партизанских отрядов держали совет, как быть: закрепить прорыв вражеских позиций рядом новых наступлений или же попытаться пройти ненадёжными «коридорами», оголив при этом все тылы с изнывающим в катакомбах населением? Решено было выждать, продолжая осторожно «покусывать» врага (в основном псов и крыс) без особого риска для мирного населения.
Модо тогда взбесился:
- Ждать? Сколько можно ждать, командир? Моих племянников блохи жрут, как псов шелудивых!
- А ты хочешь, чтобы их жрали черви?!
Слова Рута были страшны и жестоки, но в них жила истина, и потому Флейм, уже готовый забыть субординацию и кинуться на старшего по званию, лишь проткнул резцом нижнюю губу и опустил потухший красноглазый взгляд.
Оооо, как ненавидел он Плутарк вместе со всей его тухлой рыбой! За всё: за лишения, за позор, за смерть миллионов мышей и за то, что Модо Флейм не способен был прекратить всё это!
За то, как было больно и тревожно на душе…
Теперь он шёл пешком, так как байк его сильно пострадал в одном из предыдущих боёв, и неизвестно было, скоро ли его починят. А без своего двухколёсного друга он, как без рук, без ног, без всего!
«Ну, ладно-ладно, Флейм, будет тебе! Хорош ныть, сопля ты серая!»
Всё у него, у Флейма, было: глаза, уши, чуткий нос и антенны, чтобы видеть, слышать, чуять и ощущать врага, хвост, чтобы хлестать им, выплёскивая излишки накопившегося гнева и раздражения, сила, чтобы таскать тяжёлый ствол гранатомёта, который с комфортом для себя расположился на широченном мощном плече. Этого не достаточно ли?
Гранатомёт, конечно, устаревшее оружие, но в тех условиях, в которых оказались мыши, обосновавшись год назад в горах Лабиринта Ночи, выбирать особо не приходилось. Горная система со временем оказалась полностью окружённой и зажатой в плотное многослойное кольцо из плутаркийских, пёсьих и крысиных войск, сюда уже много месяцев не проникала почти никакая информация о положении дел на фронтах, к этой своеобразной мышеловке не могли поступать караваны с продуктами питания, медикаментами, оружием, боеприпасами и подкреплением. Единственное, чем богат был Лабиринт Ночи – так это многочисленными военными схронами разных времён. А имея толковую голову, выкрутиться можно было и с дубинкой в руках. Вот и гранатомёт не подводил – много чего тут успел разнести уже, прорубая коридор за коридором, помогая отвоёвывать позицию за позицией.
Модо, пытаясь отвлечься от блошиных укусов, покосился на верного боевого товарища, в основном молчаливого, но когда надо способного выплюнуть своё веское крепкое «словцо» во вражескую бронетехнику или живую силу. Даже отдачи нет – славный парень!
Боец, точно гранатомёт был живым существом и способен был что-то почувствовать, похлопал стальной ствол и устало ему улыбнулся.
Ох, если б ещё не чесотка эта! Уууу, как же унизительно! Точь-в-точь пёс блохастый…
Кстати, о птичках.
Плутаркийцы, с тех пор, как ещё зимой получили от мышей самый решительный отпор, не так часто стали показываться вблизи Лабиринта. То ли раны зализывали, то ли работали над сменой тактики, но, как бы то ни было, их боевая техника и живая сила теперь хоть и появлялись, но реже. Зато показали свои длинные носы мерзавцы-крысы, да и псы продолжали попытки своей наглой и неудержимой экспансии.
Что те, что эти одинаково люто ненавидели мышей: за то, что территория их была самой обширной и плодородной, за то, что хозяева этих земель обладали самыми продвинутыми на всей Красной планете технологиями, за природную ущербность двух других марсианских рас, не имевших антенн. Словом, за всё и сразу.
Модо никак не мог взять в толк, какие у псов и крыс теперь могли быть к мышам претензии, если в своё время предкам и тех и других не хватило ума, храбрости и упорства, чтобы отвоевать у прежних мышей самые лучшие земли? Надо было раньше зубами активнее клацать и щёлкать хвостами. Чего теперь-то? Разве стоят какие-то давние межрасовые счёты того, чтобы ради них предавать, подставлять под тотальное разграбление общий для всех мир, родную планету, собственный дом?!
Не укладывалось это в голове у Модо, никак не укладывалось. «Фагоциту» никогда не понять такого. Тем более что противоречило это не только морали, чести и совести, но и всякому здравому смыслу.
На что надеялись эти продажные твари? Ну, ладно, недалёкие псы могли и не сопоставить меж собой очевидные факты: свои действия с их последствиями. Но крысы! Они ведь хитры, чертовски хитры. Что у них на уме? Как они намереваются жить потом на испепелённой, загубленной войною и выпотрошенной плутариками планете?
Впрочем, кое-какие предположения на этот счёт у мышей имелись.
Дело в том, что крысиный народ зародился и после множества неудачных экспансий на мышиные и пёсьи территории обитал на малом северном материке – Раттерре, расселиться за пределы которой ему не позволяла мышиная боевая мощь. И теперь материк этот был укрыт каким-то особым плутаркийским энергокуполом: непробиваемым и позволяющим сохранить локальное природное равновесие, которого на остальной территории Марса не стало из-за химико-биологических атак и уничтожения орбитальных рассеивателей света.
Крысиный эгоизм зашкаливал. Чего же они хотели достичь при поддержке коварных ихтионоидов? Крысы – они и есть крысы! Они, живя в своём отдельном мирке, в своём «крысином гнезде», всегда стояли ото всех прочих марсиан особняком, варились в особом, только их котелке общественного развития, были до чрезвычайности скрытны и практически непроницаемы даже для самых чувствительных мышиных антенн. Они могли задумать что угодно – даже покинуть Марс и при посредничестве плутаркийцев начать собственные космические завоевания…
«Черт, надо было следить за ползучими гадами лучше! Установить у них свою военную диктатуру, или ещё чего… Ахррр!»
Невыносимо зачесалось спина. Модо, чтобы не класть на землю гранатомёт, попытался дотянуться до укушенного места кончиком хвоста, но тот всё же не был достаточно твёрдым, чтобы полноценно почесать зудящую кожу.
Какой позор!
Всё ещё горячий после боя гранатомёт сильно давил на уставшее, недавно раненное и всё ещё болевшее натруженное плечо, и серый великан на ходу раздумывал: то ли остановиться передохнуть, то ли уж, наоборот, прибавить шагу, чтобы поскорее оказаться в катакомбах, где сможет более или менее расслабиться физически.
Нда… Что наполовину поредевший байк-отряд (хоть и без мотоциклов, часть из которых были повреждены, а остальные, считай, нечем уже было заправлять), что другие бойцы (жалкие остатки приграничного гарнизона в соединении с ещё несколькими частями и партизанами) славно сегодня повоевали. Крысиные лазутчики и диверсанты, которые пытались испортить фильтры для воды, пойманы, плутаркийские энергозаслоны частично деактивированы, освободив узкий проход к другим, уже несколько недель назад заблокированным мышиным отрядам.
Да, здорово повеселились…
Серый воин нахмурился. Из-за этой проклятой войны ему приходилось разносить в хлам собственный мир, закидывать гранатами то, что от него ещё осталось… Ох, как же ненавидел он тех, кто развязал эту войну!
Он, «фагоцит», уже не хотел стрелять, не хотел!
Он жаждал только одного: чтобы восстановилось хоть какое-то сообщение Лабиринта с окружающим миром и нынешние обитатели этих неприветливых гор смогли бы вздохнуть свободнее.
Но для этого нужно было стрелять… Вот засада!
Модо остановился. Внутри него постоянно вскипало пламя неукротимой боевой ярости, и так тяжело было с ним совладать! Особенно, когда блохи кусают, когда всё так гадко порой и сложно, когда больше всего на свете хочется навсегда исчезнуть, а приходится жить дальше…
Парень, не в силах больше терпеть душевные муки, ноющую боль в мышцах и блошиную чесотку, всё же опустил оружие на землю и, чертыхаясь, принялся тереться спиной и плечами об острые скальные выступы, окружавшие его, подобно лабиринту, со всех сторон. Благо, хоть остальные бойцы возвращались со своих позиций другими путями, только командир Рут должен был шагать где-то поблизости.
Едва не разодрав о камни теперь уже едва ли не единственный свой комплект одежды, Флейм опустился на пыльную землю. Его, точно тяжелобольного, бросало то в жар, то в холод: рьяные порывы, которые он упорно пытался обуздать, сменялись периодами тягучей, точно дёготь, тоски, когда ничего, ничегошеньки не хотелось, а в голову только и лезли самые жуткие, невыносимо тяжкие мысли. Он скучал…
Модо, отчаянно борясь с очередным приступом хандры, встал и уже собрался снова взвалить на плечо свой древний гранатомёт, как вдруг услыхал за одним из уступов ближайшей скалы нечто, очень похожее на слабый, жалобный скулёж.