16+
Лайт-версия сайта

Пламя. часть 3, глава 4. (фанфик)

Литература / Фантастика, фэнтези, киберпанк / Пламя. часть 3, глава 4. (фанфик)
Просмотр работы:
18 сентября ’2019   11:08
Просмотров: 8648

Фанфик по мультсериалу "Мыши-рокеры с Марса"

Часть 3. Старший мужчина

4. В далёкую страну…
Не думая ни о каких подвохах, парень смело заглянул за коричневатый каменный выступ, и в хаосе раскиданных взрывом осколков породы и клубах пыли, поднятой неосторожными тяжёлыми шагами, сперва ничего не смог различить. Поэтому остановился, вглядываясь и прислушиваясь. Тихий стон вновь прозвучал спустя несколько секунд, и стало понятно, что доносится он из-за чахлого кустика, за который Модо поспешил заглянуть…
… и застыл, не в силах даже вздохнуть, моргнуть или вздрогнуть.
В блёкло-ржавой пыли лежало разодранное взрывом тело пёсьей женщины, а рядом с жуткими останками, раскрыв маленький зубастый рот и высунув бледный язычок, сжался крохотный, непонятной теперь уже масти щенок. Он, весь в пыли и корках запёкшейся крови, поблёскивая карими глазками, поглядывал на оторопевшего серого великана и уже не поскуливал даже, просто тихонько хрипел, раздувая в уголках рта розоватые пузырьки из тягучей кровавой слюны.
Потрясённый мышиный боец почти что рухнул на колени, склонился над умирающим ребёнком и, забыв обо всём, тут же бережно взял его на руки. Прижав крохотное тельце к широкой груди, он заспешил к спасительным катакомбам. Там был врач по имени Линк. Он же гений! Он придумает что-нибудь…
***
Командир Рут, ничего толком не понимая в произошедшем, поспешил следом. Боец по фамилии Флейм немного тревожил его. Вернее, его душевное состояние. Он таил ото всех что-то. Нечто, снедавшее парня, как червь выедает изнутри спелую мякоть плода.
***
- Линк! Лииинк!
Дозорные у входа в боевую часть катакомб узнали более чем приметного бойца, и останавливать его не стали. Только проводили недоумёнными взглядами. Кого он там держал в руках, точно собственного мышонка?
Но Модо ни на что не обращал внимания. Его вновь запылавшие красные глаза и напрягшиеся антенны искали врача. И тот, неохотно откликнувшись, через несколько мгновений встал перед тем, кого около года назад в шутку назвал «фагоцитом».
Молодой военный врач выглядел не лучше всех прочих обитателей Лабиринта Ночи. А может быть, и хуже. Измотанный голодом, недосыпом и постоянной головной и душевной болью, молодой военный врач вяло и чуть раздражённо смотрел на бойца и его ношу покрасневшими, ввалившимися серыми глазами. Бледные антенны почти лежали в сильно поредевших, тусклых тёмно-русых волосах.
- Чего тебе? – неприветливо спросил он, в отчаянии подозревая, что воин подкинет ему ещё какую-нибудь проблему, от которой несчастная, уже плохо соображавшая голова просто лопнет, и останется эта треклятая «мышеловка» без единственного на все катакомбы медика.
- Док, спаси этого ребёнка, - каким-то странным, точно не своим голосом просипел серый здоровяк. Он умолял, он, казалось, вот-вот заплачет, - Ты же можешь? Можешь?!
Линк, моргнув несколько раз, велел Модо положить щенка на кушетку с давно не стираной простынёй, которую, увы, нечем было заменить или обработать.
- Давай гляну, - обречённо промолвил он и принялся осматривать раненого ребёнка.
Модо, прерывисто дыша и сдавив голову дрожащими пальцами, сидел и ждал, что же скажет врач, и никто: ни Линк, ни Рут, ни несколько любопытствующих бойцов – не знали, что могло так его растревожить. Ну, нашёл полуживого пёсьего мальца, и что? Чего за голову-то хвататься? Чего доктора тревожить, у которого ни один день без мышиного трупа не обходится: то в бою кто смертельное ранение получит, то в катакомбах от голода или болезни какой загнётся?
Линк, впрочем, увлёкшись делом своей жизни, ни о чём подобном не думал. Он, опустив печальный, до предела усталый взгляд, пробормотал:
- Не могу я его спасти, Модо. Медикаментов нет. Давно. Ты же знаешь. Ох!
Тяжёлый, полный искреннего сожаления вздох врача гулким эхом отразился от сводов каменного убежища и больно резанул по ушам столпившихся вокруг него мышей, а у серого великана задел ещё и сердце – точно на калёный шампур насадил, выдавив из могучей груди протяжный болезненный стон.
Линк, жалея и молодого бойца, и обречённого на смерть ребёнка (пусть и пёсьего), кликнул свою добровольную помощницу – девушку по имени Ривер – и попросил принести бинты и мази, которые сам недавно сделал из редких горных трав и особой глины. Всё это не могло помочь несчастному малышу, но это единственное, что измотанный врач мог теперь для него сделать. Может, хоть боль притупит немного…
Ривер, отчаянная молода мышка, успевавшая и воевать, и ассистировать врачу, и скрашивать немудрящий досуг солдат и офицеров, часто моргая, принесла всё, что попросил Линк, и тоже, как и большинство из собравшихся, принялась удивлённо следить за происходящим.
Длилось всё это, впрочем, недолго. Наложив целебную, но всё же очень слабую по своему воздействия мазь на многочисленные гнойные раны щенка, доктор осторожно протянул его серому парню. И тот, убитый никому неведомым горем, снял с себя безрукавку, завернул в неё малыша и, сгорбившись, унёс куда-то в сторону «мастерской», где оставшиеся механики пытались из ничего смастерить детали для повреждённой боевой техники.
Ривер очень захотелось пойти следом, но что-то (возможно, строгий взгляд Линка) заставило девушку остаться на месте.
***
«Мастерская», которая, увы, больше напоминала автосвалку и сущий хламовник, была в тот момент пуста. Модо мог бы этому порадоваться, но больше всего хотелось удавиться.
Он подошёл к своему синему чопперу, оставшемуся без задней оси, и тот, «почувствовав» приближение хозяина издал радостный, переливчатый звуковой сигнал. У Модо не было сил ни улыбнуться ему, ни сказать что-либо ласковое – он просто опустился рядом с мотоциклом на пол, прижался спиной к бензобаку и грустно посмотрел в стекленеющие глаза ребёнка. Что они видели сейчас перед собой, две этих маленьких карих пуговки, о чём умоляли, не ведая смысла слов?
По серым щекам, оставляя на шерсти тёмные дорожки, покатились слёзы, но парень быстро вытер их и вымучил слабую кривую улыбку. Чего хорошего в том, чтобы провожать на тот свет такой кислой рожей? Нет, тут надо иначе…
Флейм, чуть изменив положение тела, аккуратно достал из кофра мотоцикла небольшую самодельную игрушку, которую в редкие часы отдыха потихоньку мастерил из всего подряд на протяжении месяца или двух. Собирался однажды подарить Огоньку, да другая эту игрушку, как оказалось, ждала судьба.
Вздохнув, боец показал крохотный байк умирающему щенку, и тот, на мгновенье ожив глазёнками, дёрнул ручкой, желая взять подарок.
- Дрррр, едет мотоцикл… - низкий, обычно грубоватый голос Модо был тих и нежен, - садись на него, малышонок, будешь крутым байкером…
На лице ребёнка, которое вот-вот должно было превратиться в неподвижную посмертную маску, засветилась слабенькая, но счастливая улыбка.
- Поедешь в далёкую страну, где тебя твоя мамка ждёт… Там всё хорошо, там никто ни с кем не воюет, наверное. Разыщи там, малыш, одного паренька-мышонка или девочку-мышку… Не знаю я… Передай привет от бати. Скажи, что скучает батька. Очень…
Пёсий ребёнок умер. С улыбкой на обезображенном личике и с игрушечным байком в ручонках.
Но Модо ещё долго сидел с ним на руках, глядя в пустоту и рассеянно слушая утешающее пиликанье двухколёсного друга.
***
Мёртвый ребёнок будто спал, пригревшись в объятиях сильных тёплых рук, и Модо всё не мог решиться нарушить эту странную иллюзию. Покусанное блохами тело продолжало зудеть, недавно раненное плечо ныло, а желудок издавал громкие, неприятные звуки, требуя хоть чего-то. Но больше всего хотелось спать. На пару со щенком…
Парень откинул голову так, что затылок коснулся мягкого кожаного седла мотоцикла. Глаза закрылись, а губы сами зашептали то, что никак нельзя было уже удержать в себе.
- Терри… Терри, где ты? Терри, мне плохо без тебя. А ты мне даже не снишься. Почему, Терри? Я просто хочу увидеть тебя, обнять. Разве о многом прошу? Приснись мне, Терри, приснись. Я не могу без тебя…
Слова всё лились и лились, как вода из переполненной чаши, почти бессвязные, точно мольбы и признания, сорванные с уст под самыми страшными пытками. И вот, наконец, темнота «мастерской» превратилась в солнечный день под чистым, открытым небом. В этом небе сияло солнце, сияла так же, как и Её улыбка… Она стояла, ждала. Ждала Его. Его рук, которые обнимут так крепко и так осторожно, Его губ, что будут нежить уголки Её рта, доводя до судорог, до бессильного исступления, Его антенн, Его взбесившегося сердца, вот-вот готового взорваться в груди.
И Он обнимал Её, целовал и кружил, а Она всё смеялась и тихонько повизгивала, как когда-то. Она была всё такая же: любимая, единственная, самая лучшая…
А неподалёку, смешно ковыляя на маленьких, чуть косолапых ножках, крутился вокруг мотоцикла мышонок: серый, волосики чёрные, а глазки – что вечернее фиолетовое небо, всё в звёздах и огоньках орбитальных станций.
Модо подхватил малыша на руки, несколько раз подкинул и вместе с ним, хохочущим, уселся на свой синий чоппер – исправный каким-то чудом. Терри устроилась сзади, уткнувшись лицом в широкую спину, и гладила, гладила широкие плечи, а ребёнок всё тискал руль мотоцикла, смешно подражая звуку мотора…
***
Модо проснулся. Было темно, сыро и холодно. Свет, мгновение назад заливавший его, подобно морской волне, исчез, оставив после себя лишь ледяную, мёртвую пустоту, которая тут же заполнилась горечью разочарования, отчаяния и боли.
Глаза нестерпимо жгло, а на руках по-прежнему тихо и неподвижно «спал» маленький пёсий ребёнок.
***
Мальца, завёрнутого в жилетку Модо и с игрушечным мотоциклом в руках, похоронили на следующее утро рядом с останками матери. Модо не участвовал в этом – Рут и Линк сделали всё сами. Врач рассказал потом, что граната, скорее всего, выпущенная из базуки Модо, не убила пёсью женщину, а лишь разорвала на части её труп. То есть, кто-то убил её раньше. И у ребёнка раны были не осколочные, и не полученные при взрыве, а колото-режущие. Что случилось с ними, сказать было сложно. Ещё труднее оказалось найти объяснение тому, как они вообще оказались в эпицентре боевых действий. Но у Модо, безусловно, точно камень с души свалился, ведь по всему выходило, что его вины в смерти женщины и ребёнка не было. Виновата была война, в которой всегда гибнут ни в чём не повинные… И кто бы там что ни говорил, как бы ни упирал на то, что вражьи женщины рожают будущих врагов, Модо в это не верил. Не было сил даже злиться на эти выпады. Поэтому парень просто сидел над тарелкой мерзкой мясной похлёбки, с задумчивым отвращением изучая плававшие в бульоне куски чьей-то плоти. Даже при вопящем от голода желудке еда эта отказывалась лезть в глотку, так как мышам была более привычна пища из зерновых культур. Но в условиях войны выбирать, увы, не приходилось. Тяжелей всего, однако, было не бойцам, а женщинам и детям. Праймер из маленькой пухленькой туртушечки превратилась в крохотную худышку, так как впихнуть в неё мясо было практически невозможно, да и отторгалось оно организмом. Бедная девочка всё время мучилась животом. Так же, как и малыш Огонёк…
Голод и блохи – вот и всё их детство.
Хотелось выть, громить, крушить всё, но Модо сдерживал себя, и с каждым днём пламя ярости, ревущее внутри, всё ниже и ниже склонялось под натиском его воли.
От этого порой становилось тяжко и противно, но разум и немалый уже жизненный опыт подсказывал, что «зверь», живущий в сердце, должен быть усмирён и выпускаем лишь тогда, когда это потребуется.
***
- Мы нашли целый пёсий табор, - командир подсел к Модо за жалкое подобие обеденного стола и, положив руку на плечо приунывшего серого воина, сжал пальцы на переплетении мышечных узлов; в другой руке Рут держал нечто, чего невозможно было разглядеть в зажатой ладони, - их, видать, специально заслало сюда своё же правительство – обживать толком не отвоёванные земли, исподволь застолбить территорию, так сказать. А вырезали их, судя по всему, крысы. Такая вот круговерть…
Рут тяжело вздохнул и, ничего более не сказав, просто положил на стол перед Флеймом то, что до этого прятал в ладони.
Модо некоторое время тупо глядел на три небольших предмета, и лишь потом ощутил, что становится трудно дышать.
Перед ним, на занозистой поверхности стола, лежали две кольцевидных позолоченных серьги и пистолетик для прокалывания ушей.
Марсианские мыши любили украшать свои уши, но лишь у потомственных военных серьги имели строго определённое значение: одна серьга – единственный сын у родителей, две серьги – единственный сын у матери.
Означало всё это только одно – что по восстановленным вчера каналам связи на Рэя и Вика Флеймов в штаб Лабиринта Ночи пришли похоронки…






Голосование:

Суммарный балл: 0
Проголосовало пользователей: 0

Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0

Голосовать могут только зарегистрированные пользователи

Вас также могут заинтересовать работы:



Отзывы:


Оставлен: 25 сентября ’2019   19:17
Удивительно трогательная глава. Война показана, как она есть -не романтическое приключение, а голод, грязь. Самое тяжелое -страдания детей.


Оставлять отзывы могут только зарегистрированные пользователи
Логин
Пароль

Регистрация
Забыли пароль?


Трибуна сайта

Сказочный лес

Присоединяйтесь 




Наш рупор







© 2009 - 2024 www.neizvestniy-geniy.ru         Карта сайта

Яндекс.Метрика
Реклама на нашем сайте

Мы в соц. сетях —  ВКонтакте Одноклассники Livejournal

Разработка web-сайта — Веб-студия BondSoft