03. Принявшие плоть. Мёртвые сны Города. Каролина Гейнор - Ночь с палачом

Каролина Гейнор. Ночь с палачом.

Ладимир пил. Я плакала. Не для всех, как делаем мы это обычно, не на публику, а незаметно, пряча слёзы за ослепительной улыбкой и бокалом «Вздёрнутой Мэри». Название было говорящим. Перехватывало дыхание, кровь ударяла в голову, глаза лезли из орбит, а особо чувствительные экспериментаторы с непривычки начинали задыхаться и кашлять, нелепо размахивая руками, тряся головой или сжимая кулаки. В общем, повторяли телодвижения несчастной девушки, кем бы она ни была. Я к особо чувствительным не относилась, но непрошеные слезинки никого бы не удивили. Ненавистный оборот — плачет душа, во всей своей банальной красе был применим ко мне. И к Ладимиру. Да, наверное, к любому, кто пил в «Золотой Сирене». И не только там. Банальность — лишь трепещущая стрелка, указывающая на истину. Мы не хотим этого признать. Беда в том, что каждый из нас мнит себя индивидуальностью и органически не переносит даже намёк на идею о схожести проблем. Все мы с тонкой душевной организацией. Тьфу…

Я заказала ещё один. Ладимир покосился на меня, но лишь качнул головой, чуть приподняв свой стакан, и усмехнулся. От его былой улыбки не осталось и следа. А прошло каких-то два года. Каких-то два… Я тоже криво усмехнулась. Важно — каких. Ладимир постарел, сильно. Длинные волосы и щетина, уже переходящая в бороду, добавляли не годы, десятилетия. Глубокая складка меж бровей и плотно сжатых губ, сеть морщинок у глаз, которые раньше напоминали солнечные лучики улыбок, превратились в серую паутину отчаяния, окутавшего сердце. Только мелькавшая изредка вальсирующая тень от тёмных ресниц напоминала о блиставшем на балах молодом двадцатидевятилетнем подполковнике, прекрасном танцоре и дуэлянте, изысканном франте, одним взглядом из-под опущенных, по-девичьи длинных ресниц, сражавшим любую даму Ажурного дворца, включая саму Императрицу. Да что там Императрицу. Даже меня! А сейчас рядом сидел сломленный, угрюмый старик, которому по виду я годилась в дочери. Мне хотелось пить и плакать. Что я и делала. Но ни то, ни другое не помогало. Что его исковеркало? Повышение в чине и отставка? Новая должность? Постель Императрицы? Или мой... уход?
Я опрокинула в себя ещё одну порцию спиртного. Вот я и пьяна.

Ладимир одобрительно кивнул и, осушив стакан, наполнил его снова, не подзывая бармена. Похоже, полковника тут знали хорошо и оставляли сразу бутылку. Он пил молча, даже не пытаясь заговорить со мной, нарушая тем самым не только нормы приличия и естественного хода вещей, но и мои планы. Беспроигрышная схема «спаситель и благодарная спасённая» дала сбой. Оставалось напиваться. Не бросит же он пьяную девушку в баре, зная, что ей тут грозит… или бросит? Соскользнуть со стула, не устоять на каблуках и повиснуть на мужчине… Фуу, как пошло и мерзко! Но тянуть нельзя, а то он напьётся до беспамятства.

— Сеньорита грустна, — Ладимир, похоже, сжалился надо мной, избавив от чудовищного унижения. Он плеснул выпивку мне в бокал, даже не спрашивая согласия. Впрочем, я по-любому была не против, и он это видел, — неужели встреча со склизкой медузой так испортила вам настроение?

— Скорее, общий неудачный заплыв, — хмыкнула я, не забывая о том, что пьяна. Не желая упустить представившийся шанс, я повернулась к Ладимиру, ткнувшись мыском туфельки в его ногу. Грязно, но эффективно. А в моём случае и эффектно. Итак, третья терция. Бык должен быть повержен. — Ой, извините, — смущённая улыбка и взгляд, скользнувший по ноге к тонкой щиколотке, стянутой ремешком. Два взгляда — его и мой. Собеседник посмотрит туда же, куда и вы. И как добивающий удар — изящный наклон и лёгкое прикосновение пальцев к мыску туфельки, словно контакт с его брюками мог оставить след на лакированной коже. Al Encuentro. Я подалась навстречу Ладимиру. Наклон давал возможность приблизиться, позволял полковнику уловить аромат духов, полевых цветов, мокрых камней, кедра. Букет далёк от популярности. Наверное, во всём Арк-Кайлесте им пользовалась только я.

Выпад достиг цели. Ладимир вздрогнул, даже дёрнулся, словно почувствовав настоящий укол лезвия, тряхнул головой, видимо, прогоняя непрошеное воспоминание. Залпом осушил стакан и, отодвинув бутылку, взглянул прямо мне в глаза.

— Простите, мадемуазель, мою наглость. Обычно я не поступаю подобным образом, но не согласитесь ли вы составить мне компанию на этот вечер?

— А как вы обычно поступаете? — я не смогла удержаться.

— Пью. До утра.

Ответ поразил своей искренностью и горечью.

— Не самое неприятное занятие. Не уверена, что со мной будет лучше. Я вряд ли смогу составить конкуренцию «Вздёрнутой Мэри».

— Поверьте, это последнее, чего я хочу. Вздёрнутых мне хватает. Во всех отношениях.

Настал мой черёд вздрогнуть. Я мягко соскользнула со стула, не забыв чуть покачнуться. С благодарностью приняла протянутую руку.

— За меня и даму. Остаток – девчонкам за столиками.

По барной стойке, сверкая пузатенькими боками, закружил окроли. Золотая монета десятикратно покрывала стоимость того, что мы выпили. Ладимир оказался либо неимоверно щедр, либо показушничал. Или ему просто было плевать. На деньги, на бар, на мир… На меня?

Я качнула головой.

— Простите, но я всегда плачу сама. Так повелось.

Я выцарапала из клатча пару серебряных монет. По поларгента за стакан, по прейскуранту. Ну да, не до выпендрёжа. Больше у меня попросту не было. Не думала, что заказывала самое лучшее. Знала бы — сэкономила. Мне-то всё равно, я не ценитель.

Ладимир спорить не стал. Кивнул:

— Вы правы… повелось. Все мы автоматы, живущие согласно заложенной перфокарте.

Обожаю пьяных мужиков. Особенно умных. Надо быть мастером, чтоб возвести занудство в искусство.
Я засмеялась не к месту, но красиво:

— Неужели наша жизнь лишь дыры на картонке бытия?

Ладимир тоже улыбнулся, на миг став похож на себя прежнего.

— Чёрные.

— Вопрос один, кто же их пробивает?

Он посмотрел на меня очень внимательно, словно пытался разглядеть что-то неуловимое. Не думаю, что ему удалось.

— Уверен, что мы сами, — наконец произнёс он. — Конечно, безумно хочется взвалить вину на кого-то. Это не мы такие, это мир такой. Ложь и трусость, — полковник скривился, точно сам был этим лжецом и трусом. — Любой наш поступок, взгляд, слово — это вмешательство в чью-то жизнь. Пробитая дырка информации, и уже ничего не исправить.

Это точно. Мне даже стало стыдно. Совсем чуть-чуть, но тему я постаралась сменить.

— Угу, закон, мораль, нормы поведения — столько дыр, что и не сосчитать.

Ох, поосторожней на поворотах, куда тебя несёт, верноподданная Императрицы.

Провокация не удалась. Ладимир проплыл мимо, даже не покосившись в сторону блесны, что уж говорить о крючке…

— Нет — принципы. Перфокарта не снаружи, она всегда внутри.

— Совесть?

— Что-то вроде. Сожаления о содеянном. Воспоминания, которые чертовски хорошо держатся на плаву, даже в спиртовых растворах. Идёмте? — он предложил мне руку.

Я кивнула, соглашаясь то ли со второй фразой, то ли с двумя сразу.

За пару чаевых аргентов Ладимир выкупил у портье свой плащ, перчатки и цилиндр, и мы шагнули в услужливо распахнутые двери. Ну вот и всё, ночь прохладным поцелуем благословила меня на безумство. Я бы хотела сказать, что моё сердце забилось чаще, но это неправда. Я только улыбнулась. Но прежде чем мы вышли, я успела перехватить несколько ненавистно-завистливых взглядов, брошенных в сторону Ладимира. Ну и в мою, конечно. И я не удержалась. Обернулась и показала язык всему залу. Миру. Тому, кто где-то во тьме пробивает дырки на моей перфокарте. На душе стало чуточку легче. Я засмеялась.

***


Как я уже упоминала, с наступлением сумерек бульвар Грёз преображался, наверное, вечер тянул за собой пёстрое, расшитое золотой нитью газовых фонарей, мягкое одеяло, в порыве заботы, стремясь укутать весь Арк-Кайлест. Действительно, шум стихал, кружевные платья на встречных девушках сменяли пёстрые подобия укороченных ночных рубашек. Порой даже распашонок. Словно пожарная сирена выдернула несчастных прямо из постели. С каждым фонарём я в своём плаще институтки всё сильнее напоминала монашку. То, что днём выглядело вызывающе, ночью стало образцом скромности. Не в этом ли крылось его истинное предназначение?

Менялись и звуки. Радостные вопли играющих детей доросли до не менее громких и таких же радостных выкриков их возможных отцов и старших братьев. Переливчатые искренние девичьи смешки уступили место профессиональному, порой поставленному специалистами из имперских театров, бархатному женскому смеху, от которого у мужчин твердели одни части и размягчались другие. И то, и то, в любом случае, вело к опустошению кошелька. Честно, не велика наука. Несколько минут назад я смеялась так же.

Только вот как в детстве под одеялом от монстров не спрятаться. Они нашли туда дорогу и теперь сами таились там, скрываясь от неоновых огней, музыки, смеха, весёлых компаний. Сливались с тенями в подворотнях и подъездах, охотились, научились скрываться за масками. Кто это? Уважаемый джентльмен, хирург или чудовище, чей скальпель ночью погружался в тело несчастной жертвы? А это? Милая хохотушка или ламия, запихнувшая задушенного ребёнка в мусорный бак? Лёгкий всплеск. Рыба? А может, чьё-то тело приняли тёмные воды Лейты? Двухголовая тень в проулке. Целующаяся парочка? Два головореза поджидают припозднившегося путника? А может, невиданный мутант вырвался из лап учёных Химербриса и прокрался в квартал веселья, привлечённый смехом и огнями. Теперь не узнать. В Ирис–Найруме под покровом ночи равны все. Не потому ли маньяк по кличке Эстет выбрал этот район для своих чудовищных перформансов. Хлеба, спирта и зрелищ — этим жил квартал. Более благосклонной публики не сыскать. И мы с Ладимиром вписывались в атмосферу как никто. Так уж повелось, что смерть всегда шла под руку с любовью, какую бы форму последняя не принимала.

Как две тени, вампиры из сказок, мрачные и красивые, мы медленно скользили по бульвару Грёз. Молча. И, как мне хотелось верить, наслаждаясь друг другом, отвечая на улыбки встречных пар и парируя или отражая восхищённо-завистливые взгляды.
Прошлое вернулось. В сумерках Ладимир выглядел безупречно. Высокий, статный и стройный. Мягкая упругая походка следопыта и непревзойдённого танцора. Военная выправка давала о себе знать, и сводящая с ума барышень осанка сохранилась. Все достоинства фигуры подчёркивал шикарный двубортный сюртук из дорого камлота, шерсти с примесью шёлка, который могли позволить себе лишь единицы. Не из-за цены, которая, впрочем, тоже кусалась, нет. Несколько слоёв ткани в области живота, двойной ряд пуговиц сразу же выдавали секрет любого мужчины, готового тайком пропустить кружечку пива, а появляющиеся нелепые складки даже при намёке на неровность осанки делали эту модель воистину эксклюзивной. В общем, его сюртук мог дать фору моему плащику. Не удивительно, что на нас оглядывались. Два сапога пара… да оба на левую ногу. Эх… Как нелепо от того, что оболочка ничего не значит и предназначена только прятать то, что внутри… В моём случае — в прямом смысле. Без пошлых метафор.

— Странно, не находите, — начал Ладимир, безжалостно разрывая связывающие нас нити молчания. — Мы только познакомились, нет, даже не успели познакомиться, я ведь так и не знаю вашего имени, но мне кажется, что я уже…

— Так стоит ли нарушать идиллию знакомством? — прервала я, слишком поздно сообразив, что закончила мысль за него, тем самым выплеснув свои чувства. Самоуверенная дурёха! Может, он говорил о другом. А я ещё и ответила циничным, хоть и смягчённым вариантом старой шутки про секс и знакомство.

Меньше всего я хотела, чтобы Ладимир принял меня за честную налогоплательщицу Ирис-Найрума, профессиональную фею квартала наслаждений. В общем-то мог, судя по тому, куда он меня вёл.

Впереди и чуть левее за Гривастым мостом, подмигивая окнами русалкам и утопленникам на дне Лэйты (вторых, кстати, в каналах Арклеста обитало гораздо больше, чем первых), маячило огнями роскошное здание гостиницы «Мари Поса», в народе именуемое энтомологическим музеем, и не обязательно становиться насекомоведом, чтобы понять почему. Да и членские билеты звенели в кошельке у каждого. Бабочки и мотыльки слетались со всей округи. Изучай — не хочу. Все пары и компании, которые нас обгоняли направлялись именно туда.

Ладно, с ними всё ясно, а вот я оказалась на распутье. Как теперь себя вести? Хоть с одной стороны гостиница была настолько известна, что расхожий неологизм «марипоситься» не нуждался в пояснениях ни в одном из кварталов Арк–Кайлеста, с другой, приличной девушке вроде меня таких подробностей знать не полагалось. И уж тем более определять в темноте гостиницу по силуэту и дорогу к ней.

Терзаемая сомнениями, я пока не стала заикаться о своих подозрениях насчёт конечной точки нашего маршрута и просто наслаждалась прогулкой и сильным предплечьем Ладимира под своей ладонью. Но бульвар Грёз таил опасность, серебристой заколкой набережной соединяя формально-строгий Химербрис и пёстро-шумный Ирис-Найрум. Вроде бы квартал развлечений не лучшее соседство для университетского городка, но никто не жаловался. И в силу этого даже моё бездействие и безмолвие могло толковаться двояко. Я либо наивная институтка, начитавшаяся романов и доверившаяся красавцу из бара, либо… та, кто прекрасно понимает, куда и зачем её ведут, и моё молчание лишь красноречивое согласие на невысказанное пока ещё предложение. Как ни крути, в выгодном свете мне не предстать.

Что ж, блудливой чушке — полено на шею. Утешало одно — предложенная рука Ладимира. В мире могло измениться многое: появиться и исчезнуть народы и империи, уйти под воду материки и высохнуть океаны. В пансионе наверняка рассказывали о подобном. Я могла в это поверить, но вот представить графа Невицкого под руку с проституткой… Ха! Обманывали писатели, человеческая фантазия далеко не безгранична.

Сама-то я правду знала, но не хотелось, чтобы знал Ладимир. Пока. Поэтому я смягчила ответ, добавив слезливо-девчоночье из дневничков:

— Имя — это то что мы произносим, когда слёзы бегут по щекам, а сердце сжимается от боли. То, что остаётся после нас. Всё остальное — надписи на бирках. Так вам имя или бирку?

Ладимир улыбнулся — наивность юной максималистки пришлась ему по вкусу. Хорошо, значит, не придётся притворяться. Актриса из меня никудышная.

— Поверьте моему опыту, сеньорита, есть места, где они совпадают.

— И где, например?

— В морге.

Я невольно вздрогнула и сбилась с шага. В памяти всплыла болтающаяся на щиколотке бирка: «Джейн Доу». Я отбросила воспоминания так же, как вчера сорвала привязанный к ноге ярлычок.

— Фи! Вот уж куда я не рвусь предоставить свои данные. Лучше уж вам.

— Не будьте так уверены, мадемуазель. В большинстве случаев это одно и то же, — фраза была произнесена так спокойно и отстранёно, что мороз пробежал по коже, а Ладимир даже не повернул головы, чтобы посмотреть на произведённое впечатление, — но раз вы сделали выбор, я слушаю…

— Какой выбор?

— Пошли со мной. Так как ваше имя, мадемуазель?

— Кар… — я прикусила язык, только когда дёрнулся локоть Ладимира.
Так проколоться! Идиотка!

— ...Кар…ина, — закончила я, проглотив слог, — Карина Легран.

Ляпнула первое, что пришло в голову. Это какой же надо было быть дурой, чтоб не выучить имя. Ведь собиралась же назваться Кристой Альваро. Почему-то вспомнила именно эту девочку, когда смотрелась в зеркало.

Я убила её лет пять назад. За что, вспомнить не смогла. Да и важно ли? Я говорила правду: оставались только имена, не бирки, не бумажки досье. Да и самих людей, впрочем, тоже уже давно не было.