Агенты " Яломиште" (часть 96.1 "раздел "Демоны бедно-розовой сакуры")

Эльф вспомнил рассказ отшельника. С тяжелым сердцем Су Джон оставил больного друга на попечение доктора. Прослезился, когда за Воль Реном, который был готов умереть, лишь бы не чувствовать боль и пустоту, закрылись тяжелые двери скорбного дома. В голове звучала его печальная песня, о, так и не перегоревшей до конца, несчастной любви:
- Перебиты, поломаны крылья
–дикой болью всю душу свело.
Кокаина серебряной пылью
все дороги мои замело.
Ты девчушка была молодая,
за тебя передрались воры:
чтобы на ночь им песенки пела
беззаботной девчачьей поры.
Начинаются дни золотые
беззаботной красивой любви:
Эх, вы кони мои вороные,
черны вороны кони мои.
Устелю все тропинки коврами,
В косы алые ленты вплету.
Прилечу с неизведанной дали
и тебя на лету подхвачу…..
Мы ушли от проклятой погони,
перестань, моя крошка, рыдать.
Нас не выдадут тихие горы,
людям эльфа в лесу не поймать…
Тихо струны гитары рыдают
Моей горькой обиде в ответ.
Ты девчонка была молодая –
Я искал тебя тысячу лет.
Чем унять эту горькую муку,
погасить пламя боли в груди?
Чем развею смертельную скуку,
если нет ничего впереди…
Перебиты, поломаны крылья –
дикой болью всю душу свело,
Кокаина серебряной пылью
все дороги мои занесло.
Правда, из источников, претендующих на достоверность, было известно, как минимум, об одной встрече лиса Воль Рена (отца Кан чи) и ведьмака Ильи Ярмилова. В той самой клинике. Ярмилов, как обычно, бродил по крышам, мотался по саду в поисках уединения и душевного спокойствия. И вдруг увидел странное создание. На вид не больше тридцатипяти, сорока лет. Ладно скроенный, крепко сбитый, жилистый. На Ивана Бездомного был решительно не похож, что-то странное чувствовалось в нем. В то время как Ваня был прост и понятен, как пять копеек. Диагноз юного поэта был для Мастера загадкой – таких обычно привозят сюда с белой горячкой. Существо сидело на крыше и сосредоточено смотрело на заходящее светило. Среди страдальцев ходили слухи про чудовище, которое, непонятно зачем поместили в лечебницу (для устрашения непослушных, не иначе). Писатель, как ни напрягал память, не мог припомнить это создание: ни за трапезой в столовой, ни на прогулке, ни в коридорах скорбного заведения. А память на лица у него была фотографическая. Только в существе не было ничего чудовищного. Только нечеловеческая тоска и боль в глазах.
Писатель, тихонько тронул парня за плечо:
- Сударь, Вы не будете возражать, если я присяду?
- Отнюдь! Крыша мною не куплена. А солнце и луна светят для всех без исключения.
- Кто Вы, мой таинственный собеседник? Вы посланник темных сил, как шепчутся местные обитатели?
- Увы, я не в состоянии ответить на этот вопрос. В Вашем мире еще до того не дошли. Меня называют кумихо, демон-лис. Отшельник зовет меня другом. Сын отцом. Правда, чаще всего, меня не зовут, я сам прихожу.
- До чего не дошли?
- До биотехнологий…
- Каких, друг мой таинственный, технологий?
- Самых жестоких. Как сказать попроще. Берётся ребенок, желательно эльф. Как правило, это ненужный, лишний ребенок из многодетной семьи. Посредством определенных манипуляций в него внедряют…. Короче смешивают со зверем. Чаще всего, лисом или волком. Получают на выходе идеального бойца для выполнения специальных заданий. Бойца, по которому никто не плачет. А потом, когда из-за полученной травмы, кормить его далее не выгодно. Выбрасывают на полудикой планете с военной пенсией на охрану какого-нибудь забытого богами и людьми объекта. И благополучно про него забывают. Жив он еще или уже лег виском на дуло. Кого это беспокоит? Причем любовь для него «непростительный грех, и искупит его лишь могилой». Добро бы своей. Причем, как оказалось, это не пустые слова. Я любил женщину, но своей любовью только испоганил ее жизнь, и без того, на тот момент, задрипанную. А потом она и вовсе ушла. Не от старости или болезни. Просто покончила с собой, чтобы спасти меня от проклятья, что я по своей дурости на себя навлек. А я ее не смог уберечь. Моя кровь один раз может спасти человеческую жизнь. Но в этот раз не сработало. До сих пор не понимаю почему. Она была для меня всем. Как у вас говорят: «Свет в окошке!». И теперь придется с этим как-то жить. Да кому это интересно?
Писателя вдруг прошило страшной болью. На фоне которой померкла его собственная трагедия. Как-то стало стыдно за свой снобизм, за то, что из своего уютного мирка не видел людей. Снисходительно поглядывал на них с высоты своего таланта. Приравнял себя к божеству, которым отнюдь не являлся. Да, он, Илья Ярмилов, лучше образован, чем паренек с рабочей окраины Иван Бездомный. Но вот умнее ли? Достойнее ли? Его ли одного в том заслуга? Да, в образовании Ивана сияют чудовищные прорехи. Но паренек-то сам по себе одаренный. Он, великий Мастер Слова, что-то сделал, чтобы огранить этот талант? Такого благодарного слушателя он еще не встречал никогда. А что сделал он, великий филолог, знающий с десяток языков, историк, писатель, и прочая, и прочая, и прочая. Что сделал он для Вани? Занимался с ним дни и ночи напролет, уча его отличать ямб от хорея, а японскую поэзию от китайской или корейской? Только разнес его стихи, Даже не потрудившись объяснить, чем они не хороши.
Новый знакомый продолжал смотреть в закат. Илья, чтобы развеять тоскливую тишину спросил:
- Вы тоже сумели достать ключи?
- Для чего? Они мне не нужны. Или Вы полагаете, что эта хлипкая дверка, которую я выбью с полпинка, с «хитроумным» замком, который я на раз вскрою ногтем, способна меня задержать. Да, к тому же мне не запрещено ходить в сад.
-А в город?
- Меня там никто не ждет.
- Чо-то Вас здесь держит? Местечко довольно унылое.
- То же, что и Вас. Я серьезно болен и моя болезнь опасна для окружающих. Особенно для тех, кто мне не безразличен. Мой одинокий друг-отшельник. Мой сын, его женщина и его дети. Ради них я еще жив. И потому глотаю эти снадобья. Хотя они на вкус дрянь редкостная. И печень от них ноет. И выполняю то, что говорят. Стишата эти. Я не понимаю в чем смысл, но я не медик, и уж тем более не психиатр. Да и поэт из меня так – для домашнего употребления. Но легчает….
Писатель заметил, в руках собеседника тетрадку:
-Разрешите.
-Ну, если это Вас развлечет. Ничего интересного. Обычные излияния боли на бумагу….
Эльф также отстраненно смотрел в небо. Огненный закат сменила яркая полная луна. Отчего ночь казалось вовсе не темной. А свет от фонаря позволял читать. Много чего было. А в свое время ворчал на отца, на кой ляд ему корейский язык. А вот ведь пригодилось. Сказать где и для чего, не поверят. Особенно запомнилось чувство одинокой обреченности. Настолько, что Ярмилов даже не поленился, естественно с разрешения автора, перевести это на русский язык
- Есть пещера в лесу –
тихо в ней прозябаю,
суп варю по ночам и
стихи сочиняю…
Я живу там один
–в доме много простора,
я ни с кем не веду
опостылевших споров.
Разве только с собой,
на заре засыпая.
Но с собой, как с судьбой,
спорить глупость какая.
Запомнились стихи, посвящённые сыну:
- Я слишком долго плыл во тьме.
Ты рос, мужал.
Не мои руки держали тебя,
не у меня ты искал утешенья.
Я виноват перед тобой.
Ты, мой мальчик, моя гордость и моя боль.
Достоин ли я звать тебя сыном?
Попадались и вирши, посвященные бурному прошлому где-то в иных мирах:
Считает враг, морально мы слабы.
За ним и лес и города сожжены.
Вы лучше лес рубите на гробы –
В прорыв идут штрафные батальоны.
О «чужом городе», « Где бегала она девчонкой, страдала от страстей, где встретила любовь».
Уже перед рассветом, Илья, который уже засомневался в своем звании Мастера, спросил:
-« Она» – это, надо полагать Зинаида Павловна Броменталь?
- Не вижу смысла скрывать очевидное. Не напрягайтесь Вы так. Мои чувства к ней скорее братские, нежели романтичные. Во-первых, после смертри жены любовник во мне умер. Во-вторых, Зинаида замужем и счастлива. Даже если что-то во мне еще шевелиться (а это нормально – восхищаться красивой и умной женщиной), то ее-то это ни к чему не обязывает. Она красива – ей бы глаза чуть поуже, она была бы вообще неотразима. Но и так. Не думаю, что я единственный, кому Зина симпатична. И что с того? Ей что, закутаться в паранджу, замазать лицо грязью. Или сидеть взаперти, пока годы не унесут юность и свежеть? Ведет она себя достойно, за что я ее уважаю. И потому моя симпатия не дает мне права вторгаться в ее жизнь.
- Вы согласны страдать издали?
- Почему страдать? Я наслаждаюсь этим чувством. Да, оно безответно. Никто не запретит мне думать о ней, желать ей счастья и удачи, отводить от ее семьи беды и огорчения. Для того чтобы улыбнуться, мне достаточно вспомнить. Есть на свете хороший человек Зинаида. Не надо от нее ничего – просто знать, что она жива и здорова. То, что я еще способен восхищаться красотой женщины, ценить ее честность и порядочность. Это определенно вселяет оптимизм. Значит, еще не все для меня потеряно…
- Да Вы, батенька, мазохист?
-Отнюдь…. Быть отвергнутым и обманутым больно. Но, гораздо больнее пустота в сердце. Боль от того, что уже ничего не чувствуешь и ничего не хочешь. Каждый миг заново проживать свою вину. Если бы не я, она могла бы жить. Прожить, может быть, еще лет двадцать, тридцать, сорок. Своих лет. Может быть, встреть свою пару. Или просто жить рядом с сыном, стать частью его семьи. Но из-за меня она ничего этого не может. Знаете, Зинаида все-таки целитель милостью богов. Знаете, она просто подсказал куда смотреть.
- В смысле?
- В смысле, просто помогла посмотреть на ситуацию и разных сторон и с позиции разных персонажей: покойной жены, моего друга, сына. Конечно, сказать «Отпусти!» просто. Сделать трудно. Но у нее получилось. Вина перед моей несчастной возлюбленной нисколько не уменьшилось. Только силы появились жить дальше.
-Причем тут эта совсем молоденькая бабеночка? К тому же, даже не ведьма. Девчонка Марго на пять лет моложе. Ей еще и тридцати нет. Это, Вы, мой таинственный друг, сами исцелились.
- Ну, во-первых, до исцеления мне еще как отсюда до Пекина на ишаке задним ходом. А потом. Без нее так бы и крутились в голове тоскливые мысли. У каких только мозгоправов не был. У каждого такие тараканы. Им самим психиатр нужен. Я сам на их фоне, как мой друг отшельник среди пьяных штурманов – самый адекватный. Один все сводит к похабщине. Причем так круто замешанной! Самое безобидное – влечение к матери, ревность к отцу и прочие извращения. Да я их не то, что не помню – вообще не знал никогда. Тогда тот выдал такое. По его мнению, мы с Су Джоном – любовники. Человек настолько запутался, что не может предположить, что люди могут любить друг друга, как братья. Без мечты о непотребном. Второй заблудился в моих архетипах – самого вытаскивать пришлось. Эти двое считаются мэтрами, отцами-основателями. А большинство – псевдоним жилетки, в лучшем случае. В которую можно поплакать. А то и вовсе - мошенники или форменные полудурки.
-Могу себе представить…
- Представить сложно – это надо видеть. Одна высоко учёная дамочка (явно прочитала три книжицы и вынеслась в недосягаемую высь просветления) выдает: «Вам надо выйти из «зоны комфорта»». И будет мне и Су Джону счастье по самое «не балуйся!». Когда же я спросил (сил нет, как охота быть счастливым – надоело все время проливать скупую мужскую слезу в количестве нескольких тысяч), что это за зона и как туда попасть. Понимаете, прежде чем откуда-то выйти, надо сначала туда зайти. Мадам просто зависла. Видимо, на этой сакраментальной фразе ее познания завершились. Деньги отбирать не стал: эта кисен играет, как умеет. Хоть коряво, но все-таки позабавила – честно отработала гонорар.
- Так она же ничем не облегчила страдания.
- Почему не облегчила? Лекарь из нее, конечно, никакой. Но она развлекла приятной беседой с легким флером эротизма. Читала проникновенным голосом стихи. То, что ее авторские стихотворения примерно моего уровня – она в этом не виновата: как умеет, так и рифмует. То, что вино было кислое – что сумела купить, что и налила. Вот только заплесневелый сыр могда бы и не подавать. Обошлись бы хлебом. Да и моллюсков сьедобных можно было бы хотя бы отварить и из раковины вынуть. В охотку да под винцо, конечно, сгодилось и сырьем. Я – эльф лис, потому и съесть могу все, что шевелится и выпить, все, что горит без последствий для организма. А вот обычным людям так шалить я не рекомендовал бы…
- Что же за напиток, если Вас не затруднит? В памяти отложилось?
- Специально запомнил, чтобы на рынке не всучили: «Вдова Клико», урожай тысяча восемьсот девяностого четвертого года!». Буду в Париже – обязательно навещу. Только Су Джон посоветовал ей разжиться коньяком: не так дорого и не столь экзотично.
- Вы, сударь, однако, оригинальны. Вы уж очень понравились мадам: она просто не знала Ваших гастрономических предпочтений, потому приняла Вас по высшему разряду
- Мало того, она искренне и от души потратила на меня целых три часа своей жизни. Дамочка честно старалась. Мне было весело, и эти три часа боль душу не терзала.
- Сударь, Вы не правы. Скорее всего, она думала, что это настолько общеизвестное понятие, что в комментариях не нуждается. Ее учитель не думал, что придется иметь дело с выходцем из Азии.
- Возможно! Один, особо одаренные «специалист», пытался изгонять дьявола. В моем случае отделался легко – дал по шее, заставил вернуть деньги.
- И что же « специалист»?
- Верещал, как потерпевшая! То, что я демон, знаю и без него. Меня интересовал чисто технический вопрос: каким образом и кого он пытается из меня изгонять. Да еще путем чтения нуднейших текстов (которые сам, похоже, не понимает). Несет какую-то откровенную бредятину. Пытается меня развести на эмоции.
-Вас это настораживает?
- Знаете, сударь! Не знаю, насколько это применимо к Вам. Но всякий раз, как меня разводят на эмоции, то следом хотя бы попытаются надурить. Ну, хоть в чем-то, хоть в мелочи. Несет какую-то хрень про «подселенца» и прочую бесовщину. Не понимаешь в этом ничего – так промолчи, за умного сойдешь. Су Джон ему что-то объяснить пытается. Было бы забавно, если бы не вопрос жизни и смерти.
- Попытаюсь представить, что же Вас, мой друг, так развеселило?
- Вы представляете себе глухаря на току! Перья распушит, самозабвенно квохчет - самочек приманивает, все более и более возбуждаясь от осознания собственного великолепия. Так и этот «психолух»!. Одной святой воды извел ведра полтора. Благо жара – освежает. Мне реально смешно – такой большой мальчик и в сказки верит. А как он ко мне сзади с мокрым шарфом стал подкрадываться. Вернее, о так думал. Что подкрадывается. Я решил, что хвати с меня идиотизма. Лечение душевно больных в обязанности кумихо не прописаны. Дал по шее, деньги отобрал. Это еще не самый выдающийся «недолекарь». Один так вообще мне предлагал, так сказать, руку и сердце. Ну, как предлагал! Я еще плащ снять не успел. А он уже меня в койку тащит.
- Он был женского полу?
- Если бы женского! Мужеского! Этот «лекарь» мне предлагал исполнить роль женщины в любовных утехах.
- Может быть, он просто решил выбить клин клином? Раз причина болезни – любовь к женщине, то вдруг любовь запретная станет ключом к исцелению.
- И Вы туда же. Как говорит названый брат Су Джон, лечить разбитое сердце извращённой похотью, то же самое, что лечить алкоголизм героином. Вообще мышление сего «целителя», мало того, что весьма своеобразное (мягко говоря). Так еще и плоско-примитивное. Как у озабоченного подростка! А ведь лет-то ему далеко не шестнадцать! Очень далеко. Вообще, мы ровесники – плюс-минус пятьдесят лет. Он даже не понял, почему я страдаю по Со Хве. В чем мы виноваты друг перед другом, и почему так больно: « Свет чтоли на этой бабенке клином сошелся!» А если сошелся?! Как будто любимая женщина – вещь, которую легко заменить.
- И что же Вы?
- Послал прямым текстом. Объяснил, что я как-то больше по женщинам. А любовные утехи с мужчиной меня, мягко говоря, не привлекают. Так что заслуга Зинаиды в том, что боль отпустила, в моем случае, неоспорима.
- Так Вы, друг мой, романтик.
- Какой романтик. Так баловался периодически.
Писатель Илья Ярмилов был готов провалиться сквозь землю. Не от страха. От стыда. Тот, кого называли чудовищем, относился к понравившейся женщине по-человечески. Он, как историк, в свое время изучал легенды Дальнего Востока о кинунэ, кумихо и прочих представителях «иного мира». Это существа огромной физической силы, наделённые сверхъестественными для человека способностями. Да захоти этот кумихо чего сделать с Зинаидой – съесть ее печень или обесчестить на глазах у сотрудников и пациентов. Присутствие мужа и санитаров рядом ничего бы не решило. Но эльф-лис, мифическое чудовище, этого не делает. Потому, что от этого будет больно Зинаиде. А он, считая себя человеком. Более того, человеком интеллигентным, верующим, относился к женщинам, да и вообще к окружающим людям, потребительски. Милостиво принимал любовь и заботу, как должное, не давая ничего взамен. В своих мемуарах Мастер писал: « Встреча с этим существом стала первым шагом на пути к исцелению от инфантильного снобизма! Я стал размышлять, над тем, над чем раньше даже не задумывался. Кто я, собственно, такой? Каково мое место в этой жизни? Чего я достиг? Я сравнивал себя и этого кумихо. Сравнивал рафинированного интеллигента, и несчастного солдата из другого, неведомого мне мира: искалеченного в раннем детстве, всю жизнь отдавшего служению родине, преданного и забытого своими же. Парень встретил и потерял любовь. При этом отчаянно борется с болезнью ради тех, кто ему дорог и тех, кому не безразличен он сам. Он живет ради своего друга и своего сына. Он отчаянно борется с недугом ради них. За них же – за друга, за сына и его семью готов умереть. А ради чего живу я, такой красивый? Готов ли отдать жизнь за Марго? Готов ли жить ради нее? Нет, в своих романтичных метаниях я герой. А если посмотреть правде в глаза? Что я сделал для нее и ради нее? Если не считать, что был идеальным объектом для любви и заботы? Этаким нежным мальчиком в теле взрослого мужчины? Выводы были очень не утешительными!».
- Не завидую Борменталю. С таким пациентом и маньяков не надо. Эльф-кумихо с запущенными последствиями психической травмы, двадцать лет провалявшийся в коме, с провалами памяти, да еще и кокаин до кучи… Денег не захочешь…
-Знаешь, этот профессор, возможно, в себе не волен. Но он взялся. Хотя и ничего не обещал. Папа через месяц хотя бы глаза открыл. И улыбаться начал. Жить захотел. Знаешь, как то больно - видеть, как мучается твой единственный родной человек и знать, что ничем ему помочь не можешь. Страшно и больно. И боль эта, не сразу, конечно. Не вдруг, после первой таблетки, но отпустила.… Нашел ведь за что удержать на плаву, не дать скатиться в черную бездну отчаянья. Может быть потому, что видел в нем человека. Не монстра, не машину для убийств. Человека, которому очень больно. И видел свой долг в том, чтобы вернуть его к жизни. Только за одно это я русским буду по гроб жизни благодарен..
- А если завра война? Ты, где будешь ты?
- Буду там, где прикажут. Умру, если придется – за все надо платить, дорогая. За счастье в том числе.
- Кто будет приказывать?
- Уверяю тебя, не купцы клана Гунбон ! Прощай сестра!