Неправильный вопрос

Неловкими пальчиками малыш перебирает кусочки мозаики. Тащит в рот. Глазки следят за приятными цветовыми переплетениями. Толкнул коробочку, и яркие пластинки рассыпались по полу. Малыш смеётся. Кусочки мозаики удивительные! С одной стороны гладкие, с другой шершавые. Сладко пахнут, но не вкусные. Одни яркие, другие не очень. Скоро он поймет, как составлять картинки, и тогда начнётся игра. Появятся лица, цветы, зверюшки и машинки.
Ловкие пальчики легко сцепляют кусочки мозаики. Простые картинки складываются одна за другой. Хочется узнать всё без исключения о мире, в котором предстоит жить! Больше и больше самых разных сюжетов окружают маленького человека. Быстрее и быстрее пальчики сцепляют звенья, прокладывают связи, объединяя отдельные изображения в сложную картину. Да, уже ясно, что всё собранное – лишь фрагменты одной огромной картины. Теперь юный ум целиком захвачен поиском связей. Это самая интересная часть игры, требующая особенного азарта и молодой энергии. Водоворот жизни кружит, вертит, бьёт, пьянит. И вот уже последние пробелы в мозаике закрыты. Картина готова! Гордость переполняет величественную душу, только что охватившую весь мир! Но скоро торжество сменяется новыми раздумьями. Почему осталось так много неиспользованных звеньев? Разве они лишние? Постепенно приходит осознание того, что собранная с таким трудом сложная картина никак не охватывает весь мир, а является, в свою очередь, фрагментом некоей колоссальной, многогранной структуры.
Опытные руки бережно сцепляют прежде казавшиеся лишними кусочки мозаики. Сосредоточенный ум не торопится. Ведь впереди вся оставшаяся жизнь. И если повезёт, и жизни хватит, то можно сотворить шедевр. Последние звенья чудесной мозаики находят свои места. Не осталось ничего лишнего. Всё, от монументальных построений до мельчайших деталей, складывается в несказанную гармонию. Седой творец отступает на шаг. Жадным взглядом влюбленного охватывает её. Задерживается на отдельных деталях. Вот самые первые составленные им картинки: лица, цветы, зверюшки и машинки. Вот волнующие миражи юности. И снова целостная картина. Какое совершенство!
Велико наслаждение созерцать воздвигнутое, понятое, прожитое, но ещё более велик страх, что скоро одним порывом ветра природа сметёт всё, что выстраивалось так тщательно и вдохновенно в течение жизни. Сложнейшая структура разлетится на мельчайшие бессмысленные кусочки. Яркая мозаика снова рассыплется по полу. Малыш опять засмеётся, а старик горько заплачет. Как передать новому человеку свои открытия и восторги, как уберечь от мук и ошибок, как сделать так, чтобы он не потратил зря времени и сил на ложные поиски – раскрыть перед ним свою мудрость, свой опыт? Научить его правилам игры, заставить сложить снова в точности такую же совершенную композицию и тем самым спасти её от полного разрушения? Но первые же простые картинки, составленные неловкими пальчиками, уже не похожи на все прочие существующие. Ясно, что новая структура будет столь же хрупкой и неповторимой, как и другие.
Так что же получается? Все собирают одну и ту же чудесную мозаику, но дважды никогда ещё не повторилась картина. Попытки оторваться от субъективного видения и постичь мир, как есть, привели лишь к тому, что мозаика собрана до последнего звена, картина выстроена, выстрадана, с размахом! И всё же мозаика, словно коварная женщина, обманула. Обещала положить к ногам Вселенную, открыть тайну бытия. Но в итоге что-то стройное сложилось и оказалось очередным миражом, искажённым отражением, увы, ускользнувшего совершенства – и вот-вот рассыплется в прах.
Усталые руки расщепляют по кусочкам свой хрупкий шедевр. Нет больше страха и жажды увековечить мимолётное. Освобождённые звенья мозаики падают на пол. Малыш смеётся, и душу переполняют лёгкость и неведомый восторг, но уже не перед собственной картиной, а перед величием творения, где самые наисложнейшие созданные человеком мировоззренческие структуры являются лишь крошечными звеньями. Быть может, как раз этот восторг открывает двери к высочайшему уровню существования – и возвращает к рассыпанным по полу кусочкам мозаики. Прямая, взвившаяся в бесконечность, описала круг и вернулась к исходной точке. Маленький и большой человек смеются вместе.

В чём смысл жизни? Люди задают этот вопрос себе или друг другу. И ожидают получить определённый ответ. На самом деле это один из вопросов, на которые нет ответа. И не может быть. Такие вопросы называют философскими, или проще – неправильными. Действительно, вопрос должен предполагать ответ. Иначе что это за вопрос? Ясное дело, неправильный! Правильно будет спросить, к примеру: «В чём смысл школьного образования?» Или: «В чём смысл праздника двенадцатого июня?» Но определённого смысла жизни не может быть, потому что все какие бы то ни было возможные смыслы относятся к жизни как частное к общему, они всего лишь её краски, порождения. Жизнь сама по себе шире, чем все конкретные смыслы, взятые вместе. Как куст сирени есть нечто большее, чем все его цветы по отдельности или в охапке. Вопрос «в чём смысл жизни?» неправильный, потому что в нём уже присутствует ложное допущение, что смысл жизни определим. Однако ж именно этот вопрос возбуждает фантазии и творческую мысль.
Поэт сравнивает жизнь с кустом сирени, а смыслы её называет цветами. Художник нарвал букет из этих цветов и набросал живописный этюд. Я открыла тетрадь и написала следующее…

I
«Хочу всё знать».
Советский киножурнал.

Ум испытывает жажду ещё более острую, чем тело. Она утоляется приобретением знаний. И радость познания у жаждущего ума более велика, чем радость утоления жажды водой. Для ума естественно стремление к познанию. Оно выражается в разных формах, от простейшего любопытства до запредельных усилий найти то, что сделает понятным всё остальное.
Помню, как страстно в раннем детстве я хотела узнать, где папа прячет шоколадные конфеты. Со школьной скамьи нам твердили, что ученье – свет, и я пользовалась знаниями, как фонариком, воодушевленно выхватывая из тьмы всё, что ни придётся: откуда берётся радуга? как устроено зрение у летучих мышей? сколько звёзд на небе? что случилось с Теночтитланом, столицей ацтеков? И все-таки, многие вопросы из тех, что задавались на уроках и обсуждались в среде сверстников, оставляли меня равнодушной. Мне не интересно было знать о двухтактных и четырёхтактных двигателях, о том, какие полезные ископаемые добываются в нашей стране, как печь блины и где достать модное платье. Зато я не спала ночами, осмысливая теорию относительности или пульсирующей Вселенной. Зачитывалась о затерянной во льдах земле Юкон и часами экспериментировала со «слепым пятном».
Школьные годы промчались, а жажда познания всё разгоралась. Мне хотелось разобраться во множестве противоречивых взглядах, философских течений, найти в трясине человеческих мыслей твёрдую почву для себя. Без знания философии, литературы, истории я не смогу определить свою позицию, точку зрения на мир. О, дайте мне точку зрения на мир, и я переверну его! Сгорая от страстного желания узнать о последних открытиях в области астрономии и археологии, я часами просиживала в интернете и рылась по книжным полкам. Как появилась жизнь на Земле? Что увидели астрономы в новейшие телескопы? Как складывалась мировая история и культура? Я набросилась на книги. Ах, как же мало книг! Мне не хватает книг, чтобы овладеть всеми сокровищами искусства и мысли! Хочу увидеть другие страны, поговорить со всеми людьми на Земле. Я заливала себя потоком дат, людей, идей, созданий и названий и молилась: «Господи, только не дай мне умереть, не познав всего!» Глядя в бескрайнюю синеву неба, содрогалась от осознания масштаба загадки, которую, я была в этом уверена, мне предстоит решить. Кто я? Что такое мир и почему он есть? Если мир сотворил Бог, то кто сотворил Бога? Я нащупывала границы своего ума и билась об них, как о стену. Разбить её или разбиться самой!
Но вот юность отбушевала, а мир так и не удалось перевернуть. Секрета бытия не разгадала. Многое из того, что успела осилить в науках, не удержала память-предательница. Ум оказался несовершенным инструментом, узким и во всём сомневающимся. Его «правая рука» память – просто дырявый мешок. Разве можно со столь жалким арсеналом идти на штурм Вселенной? Право же, надеясь постичь умом Всё, я была похожа на чудака, кинувшегося переплыть океан. Но, столкнувшись с невозможностью охватить все знания, накопленные человечеством, поняла, что в этом и нет необходимости. Точно так же когда-то, девочкой, я поставила себе задачу выучить названия всех городов мира и принялась штудировать атласы. Вызубрила немало сложных названий, блеснула пару раз на уроках географии и вызвала удивление сверстников. Позже пришлось признать, что, учитывая невероятное количество и разнообразие населённых пунктов планеты, несовершенство моей памяти и изменчивость политической карты мира, полностью осилить мою задачу нельзя. Но к тому времени стало понятно, что в этом и нет необходимости. То, что можно узнать, ограничено, что нельзя – бесконечно. Чем больше знаешь, тем больше появляется новых вопросов. Очевидно, на пути к глубинам познания с частностями когда-нибудь придётся расстаться.
Природа противопоставила человека себе. Сознание отдельности от остального мира лежит в основе всяких страданий, страхов и злых свершений. Оно же поднимает мощную силу, направленную на восстановление гармонии. Как река впадает в море, так и человек стремится к океану жизни, оторванным от которого он оказался. Ни эта ли сила движет познавательной жаждой? Заставляет ум работать? Возводит мышление до смысла жизни? Мышление словно взмах весла, которое природа дала нам в руки. Пусть весло – несовершенный инструмент, но каждый взмах его неизбежно производит действие, изменяющее положение ладьи. Работа ума движет душу. Куда? Если в направлении созидательного соединения с миром, то это спасение, гавань. Если же в сторону враждебного противопоставления себя, то это гибель. Тогда – горе от ума! – плавсредство разобьётся о скалы.

II
«Смысл жизни одного человека
заключён в другом человеке».
Истина.

Жажда ума острее плотской, но есть ещё и другая, высочайшая – жажда сердца любить. Я поднимаю глаза. Сегодня очень чистое небо. Оно как будто раскрывает объятия. Душа замирает. Я влюблена в него, я всегда была влюблена в него! Ясное или расписанное облаками, залитое багрянцем или помрачневшее грозовое – небо влечёт и рождает грёзы. Облака рассказывают фантастические истории, разыгрывают невероятные представления. В детстве я торопливо зарисовывала их на бумаге и мечтала, что когда-нибудь выучусь живописи и буду всю жизнь рисовать только небо, и ничего, кроме неба. Потому что в небе есть всё то, чем мне хотелось бы поделиться с людьми. Сейчас оно чистое, как следующий лист тетради, и я тихо теряюсь в нём. За мной и сегодняшние заботы мельчают и растворяются в бескрайней синеве. Шелестят листья. Какой восхитительный зелёный цвет! Век бы не сводила глаз с грациозно склонившейся ко мне ветви. Я слышу музыку. Это просто каркают вороны. Но мне кажется, как-то очень стройно, ритмично. За ними вступают голоса. Прохожие перекинулись фразами. Обрывки их речи ветер донёс до меня, как чудеснейшую песнь. Чувствую, что влюбляюсь в этих сладкоголосых прохожих. Шелест листьев аккомпанирует им, и я, как кусок сахара в чае, растворяюсь в любви ко всему, что слышится, видится и вдыхается. Мне нет больше нужды писать о смысле жизни. Следующий лист тетради такой же чистый, как раскинувшийся надо мной простор. Откладываю рукопись, чтобы мыслью не нарушить чистоты...











Мысль происходит от осознания отдельности себя от мира. А любовь рождается от глубинного убеждения в своей соединённости с миром. Если ум – это вёсла, то любовь – парус. Вёсла сопротивляются природным силам. Парус, напротив, отдаётся воле ветра. Под парусом ладья скользит проворнее, чем на вёслах. Я привыкла грести. Но бывает, что и мой парус наполняется ветром. Я позволяю себе ненадолго освободить руки и потерять голову от восторга и страдания. Но на высокой скорости и разбиться быстрее. Сила любви, развернувшись в обратную сторону, становится силой ненависти, причиной зла и разрушений. Люди идут убивать из любви к своей Родине, вере, правде. Жесточайшие преступления совершаются из-за обманутой и неразделённой любви. Какая любовь уничтожает? Направленная к собственной персоне, к благам, противопоставляющая родную землю, религию, кровь, и чужую. Какая любовь спасает? Направленная от себя. К людям, природе, Богу.
Человек способен любовью охватить всё на свете, но не иначе, как только через страсть к другому человеку. Так уж мы устроены. Можно сколько угодно благоговеть перед небом и Первой симфонией Чайковского, восхищаться красотой луны и картинами Параджанова, разговаривать с цветами и проникновенно заглядывать в глаза собаки – любовь не взойдет, пока во всём этом, в каждом звуке, цвете и колыхании человек не увидит другого человека.
Не знаю, бывает ли юность без влюблённости? «Лучше сожги, но не обойди меня», – молит о любви юное сердце. И она приходит. Долгожданная, а всегда застаёт врасплох. Пьянящая и отрезвляющая. И меня не обошла страсть, но и не сожгла. А вспыхнувшее пламя до сих пор согревает душу. Много лет прошло, а Он всё ещё на троне где-то в самой глубине сердца. Он в небе и в волне, его голос я слышу в любимых песнях, его взгляд ловлю в других, его слова стали моим вдохновением, его красота – моей красотой. Но какой бы страстной ни была влюблённость, она лишь распускает чудесный цветок, а плоды даёт любовь мужчины и женщины, переплывших рука об руку через море страстей и не разжавших рук в волнах разочарований и недовольств. Любовь, закалённая тяжёлым трудом долгой жизни, становится спокойной, глубокой, вечной.
У женщины есть ещё шанс обрести любовь безграничную, могущественную. И этот шанс даёт ей ребёнок. «Ребёнок научит тебя настоящей любви», – слышала я не раз. И поняла истинность этих слов, когда родился сын. Ни с кем прежде я не была так соединена, как с ним. Ни с матерью, ни с отцом, ни даже с любимым мужчиной. Никогда раньше не проникалась так глубоко другим человеком, не отдавала никому всё своё время, все эмоции. Впервые мой старый дневник сменил главного героя. Мы с сыном слились в одно, или же ещё не успели разъединиться. Чувство к сыну стало самой высокой любовью, на которую только способно моё существо.
Говорят, есть ещё высочайшая степень любви, когда во всей Вселенной видишь одного любимого, а в любимом – всю Вселенную. Тогда стираются различия между «я» и «ты», открываются границы между человеком и остальным миром. Не к этой ли цели стремится и разум, познавая и размышляя? Недаром говорят, что абсолютное знание и совершенная любовь – одно и то же.

III
«Научившись трудиться,
обезьяна превратилась в человека».
Гипотеза.

С работой у меня складывались разные отношения. Сначала всё было ясно. Каждый ребёнок знает, что его развитие и успешность прямо зависят от труда, который он вкладывает в учёбу. Нужно усердно работать, чтобы выйти на желаемый уровень, добиться высоких результатов в соревновательных условиях школы.
Был в «Ералаше» такой сюжет. К Вовочке в гости пришёл одноклассник. Вовочка хвастался, что завёл шимпанзе Дору и обучил её выполнять всякую работу по дому. Приятель, открыв рот, глядит, как обезьянка подаёт им обед, а после моет посуду, гладит Вовочкину школьную форму, убирает игрушки и даже делает за Вовочку уроки. А Вовочка только лежит на диване да прянички кушает. Красный от зависти мальчик спешит на улицу поделиться увиденным с друзьями. А спустя некоторое время снова звонит к Вовочке в дверь. Ему открывает девочка.
– Ты кто такая?
– Я Дора.
– А где Вовочка?
– Лежит на диване.
Дети проходят в комнату, а там на диване валяется крупная шимпанзе и жуёт пряники.
Лень и разгильдяйство всячески осуждалось, а трудолюбие поощрялось родителями и учителями.
Заканчивая образование по специальности, я, как и все сверстники, мечтала скорее устроиться на работу, «рвалась в бой». «Родительское гнездо» и опека, материальная зависимость от «предков» стали невыносимой тюрьмой, цепями, которые могла разбить только работа. Работа означала независимость, исполняла мечты. Какие мечты? Получать деньги, которых у студентов никогда нет, и реализовать свою уникальность. Каждый молодой человек видит в себе если не гения, то, по крайней мере, редкий талант. И стремится на деле доказать это.
В человеке заложена естественная жажда работать. Сама по себе работа, как и движение, даёт ощущение полноты жизни. Малыш увлекается работой с такой же непосредственной радостью, с какой носится и резвится. Не ради результата или благ – просто сам процесс наполняет его счастьем. На этом сыграл Том Сойер. Заставил ребят красить забор, да ещё и собрал с них плату за удовольствие. Взрослый человек настолько озабочен результатами, что забывает эту простую радость деятельности. И всё-таки есть счастливцы, кто дня не может прожить без любимой работы, чья жизнь сливается с нею. Таким счастливцем была я в юности. Смысл жизни тогда виделся в труде художника. Об иной работе, кроме творческой, я и не задумывалась.
Взрослая жизнь ставит жёсткие условия. Кто-то взлетает, а кому-то подрезают крылья. Юношеские мечты редко сбываются. Проработав несколько лет дизайнером, я поняла, что эта деятельность не приносит мне больше удовлетворения, а напротив, тяготит всё сильнее и сильнее. Творчество обернулось ремеслом, превратилось в источник дохода. Печальный факт, но большинство людей видят в профессиональном труде лишь единственный смысл – заработок. Кто не работает, тот не ест. А кто трудится, тот имеет средства к существованию. Вот и всё. Ходить на службу только для того, чтобы жить, а жизнь всю потратить на службе.
Работа! Страшное колесо, которое, вращаясь, давит людей. Я ненавижу работу и жалею несчастных, подставивших себя под его беспощадное вращение! Мне повезло. Я уволилась. Отошла в сторону от этого безумства и оказалась одна в пустоте. К счастью, ненадолго. Родился ребёнок.
Прежде с домашним хозяйством я сталкивалась вскользь. В детстве мама отсылала меня из кухни: «Сыграй ещё раз этюд», «Закончи композицию», «Подготовься к контрольной»… «А то так всю жизнь у плиты и проведёшь». И я бегала на кухню только перекусить. Хозяйственный труд полагала грязным пережитком прошлого и верила, что работа низшего порядка не должна касаться современного образованного человека, способного на высокий профессионализм и творчество. Таким образом, я разделяла работу на достойную и недостойную. И когда мне изредка приходилось вымыть тарелки, считала это время безвозвратно потерянным для жизни и развития. Но и меня, современную образованную женщину, не обошла «бабская доля». Безработная молодая мать по уши увязла в грязных пелёнках и тряпках, сосках, кастрюлях, пилюлях. Какое там творчество! Поспать бы часок! «Достойный» офисный труд променяла на «недостойный» домашний. Из огня да в полымя. Там хотя бы отработаешь свои десять часов, и спи-отдыхай. Выходные иногда случаются, отпуск. И всегда есть право уволиться. А здесь денно и нощно не сомкнуть глаз. И никаких прав, одни обязанности. Перспективный дизайнер превратился в сиделку и домохозяйку.
Сначала я приняла своё положение как временное «падение», пока сын не «встанет на ноги». Но почему-то это «падение» вместо ожидаемого отупения прояснило голову. Кто я сейчас и кем хочу быть? Точно не великим дизайнером. Реклама и рыночные отношения мне претят. К богатству не стремлюсь, потому что никогда не чувствовала себя бедной. Превратиться в скучающую домохозяйку, чтобы в голове лишь сериалы да скидки – не интересно. Тогда я поняла, что хочу быть просто самой собой. Но не такой, какая есть сейчас, а проявить нечто лучшее, что где-то в душе спрятано и не может открыться из-за моей слабости. У восточных мыслителей я читала, что удивительная сила и способности таятся в глубине души каждого человека. Подобно тому, как удары кремня высекают пламя, процесс работы проявляет в человеке его высокую сущность. Я подумала о самых достойных, самых добрых людях, которых мне посчастливилось знать. Все они любят работу. Но их объединяет не род деятельности, а подход к ней. Как они работают? С душой и полной самоотдачей, бескорыстно, не ожидая благ для себя от результатов и не беспокоясь о самих результатах. Сосредотачиваются на решении конкретных задач, а не берутся изменить мир к лучшему. Видно, любая работа, выполненная таким образом, становится подобна удару кремня, высекающего огонь внутренней силы. И та же работа, производимая с унынием, презрением и неприязнью, из корысти, связанная ожиданиями гордости, сжигает людей. Лучшие из женщин, которых я когда-либо знала, не считают домашнее хозяйство цепями и наказанием, а ведут его терпеливо, по совести, и даже с какой-то непонятной мне радостью. И чёрная работа не только не унижает их, а делает ещё светлее. Этот внутренний свет мудрости и доброты помогает им блестяще решать и самые сложные профессиональные, творческие и жизненные задачи.
Итак, я пришла к открытию прямой зависимости духовности и любви к работе. В самом деле, если правда, что пресловутая обезьяна, научившись трудиться, превратилась в человека, то можно предположить, что труд будет трансформировать нас и дальше вверх по эволюционной лестнице. Но какой именно труд? Любой. Давящее колесо бессмысленной службы и очищающие удары кремня… Видно, любая работа имеет силу страшную, губительную, и чистую, одухотворяющую. И дело не в том, какую работу выполнять, а КАК её выполнять.
Человек в мире, как капля в море. Почти ничто. Капля неотделима от водной стихии, а человек как будто изолирован в своём ничтожестве. Но в душе живет непреодолимая страсть сломать стены ограничений и охватить собою всё сущее. Капля мечтает стать морем, видит в себе море.
В работе, так же как в любви и познании, есть простой смысл, продиктованный практической необходимостью: выживание и улучшение условий существования. Большинство удовлетворяются им, не задумываясь о подлинном величии и красоте этих трёх таинственных сил. Но есть и те, кто верит, что, собранные и направленные на присоединение к миру, эти силы способны каплю сделать морем, а человека всемогущим.
Теперь я берусь за швабру с благоговением, и если вы меня спросите: «Зачем?» Я скажу: «Просто чтобы наша квартира стала чище».

IV
«Творчество убивает смерть».
Ромен Роллан.

Человек смертен, а мир вечен. Открыться миру – значит обрести бессмертие. Все пути к бессмертию, будь то полёт любви, проникновение мыслью или «рабочая виза», ведут всегда от себя. Обратное направление, к себе, смертельно опасно. Хотя многие испуганные люди разворачивают паруса именно в эту сторону и изо всех сил загребают под себя. Но никому не удалось ещё сохранить своё существо, а погоня за блуждающим огоньком надежды это сделать поднимает зло и уводит в темноту смерти.
Я здесь размышляла о некоторых силах, двигающих людей в разных направлениях. Есть в нашем распоряжении ещё одна могучая сила – творческая, созидающая. Там, где простое взаимодействие с миром переходит в преображение его, работа становится творчеством. Что же я, капля в море? Ну, так я создам новое море и заполню его собою.
В широком смысле творческая сила – одна из основных, что движут всей природой. Человеку творчество дарит величайшее наслаждение. Но не каждому открывается своенравная муза. Кого коснётся слегка, тот всю жизнь потом ходит, будто пьяный. А удостоившийся поцелуя влюбляется в неё без памяти и обо всём остальном забывает. Меня неотразимая коснулась краем одежд. Благодаря ей я никогда не знала зависти. Ни красота, ни ловкость подружек, ни удачливость в любви и карьере не вызывали во мне этого гнетущего чувства. Всю жизнь я завидую лишь одному человеку на свете: себе самой, потому что обладаю этим чудесным даром творить миры, хотя бы лишь в мечтах, в воображении. Ещё с одним томительным ощущением я незнакома: со скукой. Мне никогда не было и не бывает скучно, потому что любое внешнее бездействие пробуждает грёзы. Грёзы заполняют пустоту, и тьма становится ярче дневного света.
В детстве у меня была одна любимая игра. Я придумала государство. Граждане его были нарисованные и вырезанные из бумаги мужчины и женщины. Я заполнила пространство комнат дикими лесами и сказочными рощами, полями, дорогами и городами, развернула море с дивными островами, подняла горы, создала подземный мир, луну и солнце. Установила ход времени, кратный игровым дням. Построила дома из картонок и заселила их бумажными человечками. Придумала законы, деньги. Человечки рождались и умирали, учились, работали, влюблялись и совершали подвиги. Не имея возможности преобразовывать реальный мир, я создала свой, наполнила его множеством жизней и страстей. В придуманном мире всё было мною, а я – всем, Богом. Мне молились бумажные человечки.
Я любила играть, но самым огромным наслаждением было путешествовать в мире грёз. Вот почему я никому не завидовала, а напротив, испытывала жалость ко всем на свете: потому что они не знали той ослепительной Вселенной, которую я создавала. Мир фантазий для меня всегда был ярче и реальнее действительности.
Но профессиональное художественное образование на время придержало творческий пыл. Идеи и грёзы прекрасны. Они, словно сказочные цветы, распускаются в душе и жаждут обрести форму. Но вот тут-то встречают серьёзное сопротивление материи. «Что ты сделаешь в час, когда мир потребует от тебя воспроизвести в нем то, что ты от него взял?» – грозно вопрошали китайские мудрецы. Этот час постоянно стучится в душу и уходит без достойного ответа. Потому что слишком много сил и мастерства требуется, чтобы идеи превратить в художественное произведение, и при этом не исказить их до безобразия.
Для меня творческий процесс представляет собой следующее. Идея приходит в голову в одно мгновение, когда её совсем не ждёшь. Во время отдыха или исполнения рутинных дел вдруг она совершенно внезапно осеняет сознание. Бывает, придёт без приглашения и уйдёт, не простившись. Тогда на другой день не остаётся ничего, кроме некоторого волнения. Но иной раз идея прочно укрепляется в голове. Зреет, пока не займёт почти все мысли. До сих пор художник как будто лишь посторонний наблюдатель происходящего. Пока не наступает момент, когда идея разрастается настолько, что её становится мучительно носить. Это похоже на муки ожидающей родов отяжелевшей донельзя женщины. Дальше идея не может оставаться внутри. Надо её выплеснуть. Но как? Языком ли звуков, движений? Цветом ли, формой? Стихами или прозой? Придуманное изливается символами. Это и есть творческий процесс, требующий времени и огромной энергии, физической и духовной. Наконец, в муках и в радости рождается композиция. Идея освобождает голову, и художник отступает в недоумении перед своим созданием. Как же мало сходства между тем, что вышло на свет, и тем, что крылось в душе! Иногда и вовсе нет никакого сходства. И бездонная душа смеётся над собственным отражением в кривом зеркале реальности.
Чтобы пройти это кривое зеркало на границе из внутреннего во внешний мир с наименьшим искажением, художник годами оттачивает мастерство и ищет источник энергии, которой ему придётся истратить немало. Для этого подходят любые средства. Внутреннее спокойствие и гармония не дают достаточной энергии для реализации творческих идей. Нужны борьба с болью, состояния душевного неравновесия. И художник «ищет бури», потому что жажда творчества такова, что ради утоления её человек, не задумываясь, готов распять себя на любом кресте.
Если долго мучиться, что-нибудь получится. Это знает каждый. Но что представляет из себя загадочное «что-нибудь»? Обязательно ли прекрасное? Великое множество плодов человеческого творчества отвратительны и ядовиты. Создатели их не побеждают страдание, а облекают собственные безобразия и боль в форму. Другие вкушают «отравленные яблочки». Таким образом, зло через форму музыкальную, художественную, литературную, через предметы и действия распространяется и проникает в потребителей его. И это тоже творческий процесс.
Мне рассказывали иконописцы, что прежде чем приступить к выполнению церковного заказа, они обязаны соблюдать длительный пост, во время которого поддерживать тело в строгости, а душу в состоянии молитвы. Строители храмов тоже традиционно должны были работать с чистыми душой и телом, забыв об утехах и горестях, а думая лишь о Всевышнем. Всё это делалось для того, чтобы человек, создавая, находил форму не собственным страстям и слабостям, а Слову Божьему. Чтобы художник не грязь выплёскивал на других, а, поборов её в себе самом, пришёл к озарению, мудрости, получил Слово Божие, то есть идею, исходящую не от личной безысходности, а от бессмертия и совершенства, от огромного мира, частью которого мы являемся. Озарение художник заключает в форму, посредством которой оно проникает в других людей, наполняет души силой.
Великие творцы не нуждаются в постах. Они и без молитв могут победить сильнейшие страдания, выносить идею и передать её так, что другие, соприкоснувшись с нею, испытывают удивительные переживания, плачут, смеются, находят ответы на все свои вопросы или осознают ненужность этих вопросов, и становятся чуть-чуть мудрее, добрее и сильнее.
Таким образом, феномен творчества видится мне таковым: из противоречия добра и зла появляется идея, зреет, вынашивается в душе творца и выходит на свет, так или иначе оформленная. Затем в более-менее изменённом виде, освобождённая от формы, оседает в сознаниях воспринимающих её людей и движет их либо в направлении безысходности, либо возносит к бессмертию.

V
«Есть для того, чтобы жить,
или жить для того, чтобы есть?»
Сложный вопрос.

Любители удовольствий вызывают снисходительную улыбку у тех, кто точно знает, в чём истинный смысл жизни. И хорошо ещё, если улыбку, а то чаще встречают открытую враждебность, как виновники всякого зла. Тяга к наслаждениям – недостойная и опасная слабость. Не могу с этим не согласиться. Но, вспоминая сегодняшний день, вижу кусочек шоколадного торта, который я позволила себе впервые после продолжительной строгой диеты. Ах, какой восхитительный запах он источал! Кофейно-ореховый. А вкус! Стоит лишь представить сочную вишенку, украшавшую тот кусочек, как счастье теплой волной омывает душу, и всё вокруг как будто преображается: небо над головой становится синее, листва ярче и люди милее. Сегодняшний день был наполнен какими-то событиями, но всё забылось, кроме того кусочка шоколадного торта и радостной волны, которую он поднял. Завтра опять попробую тортик, и не просто, а с чашечкой кофе. И впредь ежедневно буду баловать себя сладостями. Какое счастье! Я как-то спросила малыша, что он любит больше всего на свете. «Сахарную вату», – охотно признался ребёнок. Дети аморальны, потому что они не прикрывают стыдливо тягу к удовольствиям рассуждениями о духовности, как это принято у взрослых.
Как ни стыдно жажду удовольствий ставить наряду с высокой жаждой любви или творчества, но справедливости ради приходится, потому что скрытая или явная, она одна из мощнейших сил, движущих нами. Кто не рвётся добавить сахара в горький напиток жизни? На какие только трюки мы ни пускаемся, чтобы уклониться от боли и получить вожделенную долю удовольствий! Кнут и пряник не столько зверей преображает, сколько нас самих.
Для чего ещё жить, как ни для радости? Радость можно найти в чём угодно. В еде, например. Человек готов на всё ради удовольствия вкусно и изысканно поесть. На что, как правило, уходит б;льшая часть зарплаты? На еду. А б;льшая часть гастрономических трат совершается затем, чтобы не только утолить голод, а кушать вкусно и изысканно. Чревоугодие, несомненно, грех, но сколько же работы совершается в мире благодаря человеческому чревоугодию, желанию не просто насытиться, а насладиться пищей! Еда придаёт вкус жизни, окрашивает в приятные оттенки воспоминания, привносит гармонию семейным отношениям и даже романтику любовным историям. Застолья способствуют заключению сделок. Еда, еда… я тоже любительница вкусно поесть. К сожалению, мне всю жизнь приходится соблюдать диету, и редкие моменты, когда можно позволить себе «запретные плоды», имеют особое значение. В одном из счастливейших эпизодов раннего детства я в детском саду нахожу за батареей покрытую пылью, выброшенную кем-то вафлю и съедаю её. Мне не давали, как другим детям, сладкого на полдники, и эта грязная вафля явилась величайшим наслаждением. Вот другой сладостный эпизод, уже из студенческой жизни. Кто-то в честь Дня Рождения устроил застолье. Я «собрала волю в кулак» и не притронулась к торту. А на следующий день, не помня себя, купила в кондитерской кулёк шоколадных конфет и тут же на улице умыла их. В обоих случаях за полученное наслаждение я готова была поплатиться хоть жизнью.
Страшно подумать, на какие страдания человек идёт в погоне за удовольствиями! Некоторые из древних описаний рая обрисовывали картину вечных наслаждений: богатые пиры, прекрасные и нежные женщины. И люди всю жизнь терпели, чтобы вкусить райского блаженства, хотя бы после смерти.
Каких только ни бывает наслаждений! От изысканных до грубых. Их хватит, чтобы заполнить мечты и разукрасить жизнь во все цвета радуги. Но все-таки есть одно самое яркое, самое острое, не сравнимое ни с чем – сексуальное наслаждение. Оно кого угодно сведёт с ума. Сексуальное влечение – чуть ли ни главная сила, ведущая людские массы. Кто рискнёт заявить, что свободен от её власти? Чьи мечты не рисуют картины сладостного соединения влюблённых? Прикосновения, поцелуи, ночи разделённой любви благоговейно хранятся в памяти всю жизнь, как драгоценности в сундуке. Я не пылкий человек, но и у меня есть тайные воспоминания, которые я, словно скупец свои сокровища, бывает, тёмными ночами перебираю, и жизнь исполняется блаженством.
Женщинам доступно ещё одно великолепное наслаждение: любование своей красотой. Не забуду момента, когда я, лет в двадцать, глянула на себя в зеркало, как всегда, вскользь, и вдруг замерла. Распустила волосы, и они свободно рассыпались по плечам. Я прекрасна! Не может быть! Долго я тогда вглядывалась в собственное отражение, упиваясь новым, неизведанным ещё восторгом. Несчастны цветы, потому что им не дано любоваться своею красотой! Женщина же захвачена очарованием собственного цветения иногда настолько, что забота выглядеть неотразимой становится главной в жизни. Красавица упивается совершенством своего тела. «Я ль на свете всех милее?» – жадно ищет ответа в зеркале и в мужских взглядах. И больше смерти боится увядания.
Я упомянула лишь основные удовольствия. А сколько прочих, сладостных! Кто-то без ума от бани. А разве не удовольствие понежиться в дрёме? А посмотреть кино? Отвлечься чужими переживаниями? Не меньше хлеба нам нужны зрелища. Движенья, приятные запахи и ощущения доставляют радость. У меня в ванной лежит дегтярное мыло. Я нюхаю его каждый день. Мне это доставляет удовольствие, как и запах дыма от спички или свежей краски. Люблю греться на солнышке или дышать прохладой, купаться в теплом море, гладить кошек, качаться на качелях. Упиваюсь яркими цветовыми сочетаниями. Обожаю нарядные новогодние ёлки. Удовольствия всюду и во всём. Какими силами они наполняют тело и душу! Может ли в жизни быть иной смысл, кроме блага, радости? Одни утверждают, что жить надо ради собственных удовольствий, не обращая внимания на других, а «после меня хоть потоп». Другие считают, что все имеют равные права на радость, и грех наслаждаться в ущерб кому-то. Есть и такие, кто любит раздавать подарки, не оставляя ни единого для себя.
Принято разделять физические и духовные радости. Смысл жизни видеть в последних, а чрезмерные плотские утехи осуждать. Они кратковременны. Возникают вновь и вновь. Их невозможно ни остановить, ни удовлетворить надолго. Они затягивают, словно трясина. Чем больше их достаётся, тем больше хочется. Жадность, вырвавшаяся из-под контроля, убивает. Борьба с удовольствиями – страдание, но и отдаться им значит обречь себя на мучительную расплату. За физическими удовольствиями тянется боль, словно за яркой кометой пыльный хвост. Спастись из этой горько-сладкой ловушки можно лишь познав истинную духовную радость, которая не тождественна наслаждению, а значит, не влечёт за собою страданье. Не укладывается во временные ограничения, значит – вечная. Вижу в этом правду. И все-таки, никак не могу найти границу между плотским и духовным счастьем. Существует ли она? Можно ли вообще разделить душу и тело, как гречку от пшёнки, или это нераздельное одно, рассматриваемое с разных точек зрения, так сказать? Это каждый понимает по-своему. Но кто возьмётся определить, к примеру, где плотское влечение переходит в великую вечную любовь? По-моему, они существуют одно в другом, и нет одного без другого. Просто кому-то понятнее физическая сторона любви, а кому-то духовная. Всем известно состояние радости после вкусной еды, когда хочется обнять весь мир. А творчество разве не начинается с упоения простыми звуками, цветовыми сочетаниями или телесными ощущениями? На пламенеющий закат или парящую в синеве птицу мы смотрим глазами, а взлетает душа. Как физические, так и духовные радости доступны человеку ровно настолько, насколько он силён или слаб, а не насколько он богат и образован. Второе лицо телесного наслаждения – страдание. Но разве не правда, что чем шире духовное блаженство, тем глубже скорбь? Я не знаю ни одной чисто физической или чисто духовной радости. Мы разделяем их условно, описываем, характеризуем, сравниваем для того, чтобы понять. Потому что сложно охватить их в реальном противоречивом единстве. Если всё-таки попытаться это сделать, станут понятны некоторые удивительные вещи. К примеру, древняя культура индусов изобрела жёсткие практики аскетизма для достижения просветления. Как возможно такое, что в рамках индуизма свободно уживаются просветлённые аскеты с просветлёнными гедонистами? Философия аскетов более-менее ясна. Нельзя достичь высочайшего духовного блаженства, не отрешившись от плотских радостей. В цель попадает только тот, кто направляет к ней все желания, а не отвлекается по сторонам. Философия индийских гедонистов совсем иная. Они утверждают, что кто стыдится плотских радостей и никак не может достичь духовных, не стоит никаких. Величайшее возможное физическое наслаждение, бесспорно, даёт соединение мужчины и женщины. Не осязаемая ли это, так сказать, проекция абсолютной духовной радости соединения с Богом, миром, от которого мы оторваны? Если так понимать соитие, то оно перестаёт быть грехом и превращается в ещё один путь к совершенству. Так может быть, нужно не разделять радости на физические и духовные, а видеть в них одну мощную силу, которая, если направить её на соединение себя со всеобщей гармонией, принесёт благо. Если же к себе, на обособление своего существа – поднимет зло.

VI
«Money? No problem!» –
cказал джентльмен русской красавице,
за что она в него влюбилась.

«Деньги? Не проблема!» – фраза, которую жаждут услышать женщины от мужчин, служащие от начальства, продавцы от покупателей. Фраза, которую мечтает когда-нибудь произнести бедняк. Деньги гипнотизируют, изменяют сознание, заставляют угрюмых петь, скакать и играть на дудке, а весельчаков умолкнуть навсегда.
Что такое деньги? Жалкие бумажки? Бог общества? Человек не может жить вне социальных объединений. И именно деньги «склеивают» людей в группы, институты, общества, направляют усилия групп к заданной цели. Можно предположить, что когда-нибудь их перестанут печатать. Бумажные знаки сделаются виртуальными. Деньги полностью утратят осязаемый образ, превратятся в некую всевластвующую абстракцию. Будут, подобно Господу, невидимые, повсюду и нигде. Деньги – страшная сила. Каждый ощущает её на себе. Никто не скроется от их власти. Одних они спасают, других губят. Кто-то считает их злом, дьявольским изобретением и решительно отрицает их могущество. Мне очень нравится высказывание Бернарда Шоу, которое цитирует и Поль Брэгг в своих книгах: «За деньги можно купить кровать, но не сон. Книги, но не мудрость. Пищу, но не аппетит. Наряды, но не красоту. Лекарства, но не здоровье. Развлечения, но не счастье. Религию, но не Спасение». Религии противопоставляют служение Богу и деньгам. Однако это не мешает духовным организациям богатеть. Я читала, что у некоторых святых после прикосновения к деньгам оставались ожоги на пальцах. Но не все лучшие люди человечества однозначно относились к богатству. Были святые и с большими счетами, и совершали много добрых дел на свои сбережения. «Бабло побеждает зло», – говорят в народе, и не попросту. Деньги – двигатель цивилизации. Они дают жизнь научным открытиям и изобретениям, произведениям искусства и самым масштабным проектам. Деньги стимулируют активность людей, поднимают на ноги, заставляют работать. Дают власть сильным, уверенность слабым, надежду больным, возможности алчущим, и наконец, блага, блага всем, кто им служит. Не для всякого иметь много денег – смысл жизни. Но каждый в той или иной степени зависит от них.
Я с деньгами в наилучших отношениях: мне их хватает. И всегда хватало, хотя мы и жили бедно. В этом отчасти заслуга советской системы, уравнявшей народ в нищете, объявившей достаток чуть ли ни преступлением. Когда бедность – общепринятая норма, она как бы исчезает. Я выросла с убеждением, что главная забота человека – получить хорошее образование, стать классным специалистом, а о хлебе насущном позаботится государство. Мы занимались в одинаковой школьной форме. В портфелях, на столах и в гардеробах у всех было всё примерно одно и то же. Моя лучшая подружка Юлька делилась со мной самыми сокровенными секретами, но много лет скрывала, из страха ли, со стыда ли, что у её отца есть машина «копейка».
Перестройка пришлась на студенческие годы в Мухе. Молодые художники не гнались за заработками. Своеобразным шиком было выполнить заказ и не взять денег, или на получку накупить воздушных шаров и отпустить их в небо. Таким образом продемонстрировать торжество духа над материей. Правда, торжество духа продлилось не так уж долго: сейчас измученные труженики, матери и отцы ничем уже не напоминают бывших бесшабашных студентов. В борьбе за выживание многие лишились крыльев, зато отрастили крепкие лапы. И я с тех пор, как появились некоторые деньги, обнаружила, что боюсь расстаться хотя бы с частью их. Хотя бы потому, что бесплатная медицина осталась в прошлом. И пусть мудрецы сколько угодно говорят о том, что на деньги здоровье не купишь, но поддерживать уже пошатнувшееся в городской суете здоровье очень даже можно. Деньги – основа, на которой строится жизнь в большом городе капиталистической страны. Может быть, воздух всё ещё остаётся бесплатным, зато за остальное, уже даже за воду, надо платить. И за то, чтобы выезжать иногда из этого города, тоже надо платить.
Господин Поль Брэгг! Если бы Вы знали, как сладко спится на новой широкой кровати и грезится во сне новая просторная квартира! Как помогают хорошие лекарства, когда нет здоровья! Как бедный художник на последние, сэкономленные на хлебе монеты покупает книги, как неброские дорогие платья гениально подчёркивают нашу женскую красоту, как достойные оправы заставляют играть бриллианты, которые, кстати, тоже очень идут нам. Господа аскеты! Кажется вам смешным или грустным, что простой городской служащий не отрывается от монитора год для того, чтобы ему хватило денег развлечься с шиком где-нибудь недельку, и в этом тоже его счастье. Нельзя купить любовь, а только секс? Но я уже искала грань между тем и другим и не нашла. В жизни каких только чудес ни бывает! Иногда секс не купишь, а любовь – пожалуйста, и не дорого. Вдохновение не покупается? Тоже спорное утверждение. Зависит от ситуации. Как знать, написал бы Мастер свой роман, встретил бы Маргариту, если б ни выиграл в лотерею? Пусть за деньги не купишь небесное спасение, но они помогают избежать адской земной нищеты. На них можно жить, а это уже значит – получить шанс на спасение.
Почему мы так любим деньги и так их боимся? Потому что деньги – сила. Одна из тех, что задают движение жизни. Сила настолько значительная, что может развить цивилизацию или сгубить её. Уже в двадцатом веке стало ясно, что современный мир больше не во власти людей, а во власти денег. Какую свободу они дают и в какую неволю загоняют! Какие блага демонстрируют и сколько развязывают кровопролитных войн! Так хорошо или дурно служить Мамоне? Вопрос не в этом. Мы все ей в той или иной степени служим или прислуживаем. Вопрос в другом. Как направить силу денег на благо, а не во зло? Деньги, как и наслаждения, стоит лишь попробовать на вкус, как вместо удовлетворения возникает жажда получить их ещё и ещё. Чем больше денег, тем больше в них потребности, и тем труднее остановить собственную жадность. А жадность требует жертв. Она беспредельна. Она – чистое зло. Второе лицо её – страх. Можно ли распоряжаться деньгами без жадности и страха? В индийской культуре долг богача считался ничем не легче долга отказавшегося от земных благ святого. Имелось в виду, что царь и отшельник должны видеть одну и ту же цель, но достигать её разными способами. Отшельник отрекается от своих слабостей, чтобы постичь саму сущность жизни в движении, с невообразимыми возможностями, которые обязательно откроют те, кто сосредоточенно смотрит из всех окон, а не по углам своей убогой комнаты: что бы ещё прикупить туда да сюда. Теперь про долг богача. Как он может с помощью денег прийти к тому же пониманию, а не сгинуть во зле? Вот как разъясняют индийские мудрецы: сперва главе семьи надо позаботиться о нуждах родителей, потом обеспечить жену и детей (ни слова о себе самом). Наконец, удовлетворив скромные потребности родни, человек со средствами может приступать к выполнению основной задачи: распределению денег окружающим нуждающимся, а также особенно нуждающемуся обществу. Понимая свой долг таким образом, богатый человек направляет силу денег не во зло, а на благо. Правда, тратить не на себя богачу так же сложно, как отшельнику достичь просветления. Может быть, поэтому я лично не знакома ни с кем из подобного рода достойных людей, а только слышала. Зато загребающих под себя встречаю сколько угодно. Но, несмотря на это, я верю, что деньги, как и другие силы, сталкивающие добро и зло, задают движение жизни, а не останавливают её. Поэтому важно, чтобы снова и снова находились люди, способные тратить деньги не на себя, а на созидательное объединение людей. Тогда жизнь будет наполнена смыслом.

VII
«Слава – дым!» –
сказал Герострат и поджёг храм Артемиды.

Рад ребёнок оставить на песке свои следы. Счастлив мальчик прийти в школу с перевязанной рукой, вызвать зависть парней, интерес девчонок, сочувствие учителей и внимание всех, кто его до этого и знать не знал. Счастлив юноша засветиться на телеэкране. Ликует отец, обнаруживая себя в сыне. Взволнован приобретающий известность художник.
Природа есть движение без остановки. Изменения нескончаемы и неповторимы. Человек как часть природы вовлечен в эту карусель. Но лишь он один противопоставил себя ей и захотел кручение остановить. Придержать разогнавшуюся природу и есть желание продлить, увековечить всё, представляющее интерес. А самое интересное человеку – он сам. Жажда славы происходит из двух основных побуждений: продлить себя и вернуться из состояния отделённости от остальной жизни, распространив себя в сознаниях других людей.
Кто-то гонится за мировой известностью, а кого-то радует самый узкий круг уважающих его единомышленников. Так или иначе, всякому знакома волнующая притягательность славы, пусть даже самой незначительной. Помню несколько моментов, когда аж дух захватывало. Однажды я в планетарии рассматривала в телескоп поверхность Юпитера и обнаружила небольшую туманность, не описанную ранее. Составила отчет по ней и назвала своим именем, под которым она и была зафиксирована по всем правилам. Я ликовала, как Галилей. Прославилась! Другой раз пробежалась по горячему асфальту и с удовольствием обнаружила запечатлённые следы собственных туфель. Анонимный след, разумеется, не туманность Екатерины, но всё равно приятно. Теперь он десятки лет, может, будет красоваться здесь. А спустя сотни лет, если повезёт, археологи будущего раскопают его и поставят в музей на всеобщее обозрение.
Любая, даже самая жалкая слава привлекательна. Каких только способов прославиться ни существует! Наиболее популярны, разумеется, лёгкие способы обрести известность. Например, увековечить своё имя где-нибудь на заборе или лучше на скале, или на плохо охраняемом архитектурном памятнике. Одно время через весь каменный лоб одного из островов Вуоксы было белилами начертано: «Здесь был Юра», дата и подпись.
Сравнительно просто обрести славу, выделившись как-то внешне. Так, в книгу рекордов Гиннесса попала женщина, отрастившая невероятно длинные ногти (с небольшие сабли, только они скручивались спиралями). В моей юности прославлялись девушки, обрившиеся наголо или раздевшиеся донага на пляже. Теперь такие номера не считаются оригинальными.
Гораздо сложнее прославиться каким-нибудь эпатажным поступком. Плюнуть в директора или застрелить президента. Переплыть Волгу или Атлантику, связаться с инопланетянами, простоять на одной ноге десять лет, съесть автомобиль. Совершить подвиг или преступление, что-то невероятное, и первым. У богачей есть лишний шанс прославиться, потратив деньги как-нибудь неординарно: стать первым космическим туристом или владельцем самого большого участка на Луне, построить город, храм, дом, основать фонд, накормить голодающих Поволжья (что-то никто ещё не пробовал). Если не деньгами, так талантом. Какой художник тайно ли, явно ли ни мечтает о славе, хотя бы посмертной (но лучше прижизненной). Признаться, я тоже мечтала о славе художника и втайне с удовольствием примеряла воображаемый лавровый венок. В детстве видела себя будущей знаменитостью. Не потому, что прекрасно рисовала, а потому, что таким удивительным внутренним миром, как мой, я считала, никто больше не обладает. За ровесниками наблюдала как сквозь дымку, без особенного интереса. Зато была целиком захвачена путешествиями в глубину души. О! Моя душа бесподобна! Она достойна славы! Правда, в более старшем возрасте, оглядевшись внимательней, пришлось признать, что не только моя, но и вообще любая душа бесподобна, что люди кажутся поверхностными лишь когда не интересуешься ими глубоко. И что в самом простом человеке скрывается непостижимая, может быть даже им самим, глубина. Мой единственный внутренний мир оказался звездочкой в космосе, и далеко не самой яркой. Тогда что ж его прославлять? Хотя до сих пор собственные картины, записи, дневники и фотографии представляют для меня величайшую ценность. Хочется, чтобы когда-нибудь они заинтересовали хотя бы только сына. А это тоже своего рода желанье славы: продлить себя, запечатлеть, распространить, пусть только среди близких.
Всё бы хорошо, но слава не вечна, и если уходит, то оставляет за собой отчаяние, невыносимое одиночество. Чем выше взлетел, тем больнее падать. Следы на песке смывает волной, и это вряд ли кого-то сильно опечалит. Памятные надписи стирают непогода и энтузиасты, сломанные руки заживают, бритые волосы отрастают, а слишком длинные ногти ломаются. Телепрограммы и сообщения о новостях мелькают так стремительно, что завтра никто уже и не вспомнит, что там было вчера. Самые невероятные трюки рано или поздно теряют интерес публики. Одному только Герострату повезло: слава его поступка, кажется, и впрямь обрела вечность, хотя и потеряла давно актуальность. Мировые рекорды побиваются. Мисс красоты и фавориты сменяют друг друга. Популярность приходит и уходит. Ничто не вечно под луной. «Сегодня я, а завтра ты». Тяжело терять славу, но и попытки удержать её бессмысленны и обречены на неудачу. Человек не изобрел ещё поводья, способные удержать мчащуюся природу. Моя туманность давно исчезла с лица Юпитера, след на асфальте скололся, не прожив и нескольких лет.
С помощью славы мы хотим сохранить своё внутреннее пламя, безмерное и бесценное, и влить его в зарево общей жизни. Великое заблуждение! Ничей ещё внутренний огонь сам по себе никогда не был воспринят вторым человеком, тем более прославлен. Предметом славы может быть лишь от него дым. Нет, не мы, а наши образы, внешние либо душевные, поступки и творения способны составить славу. А это всё – дым. Слава – дым от внутреннего огня, который никак не может быть ни продлён, ни распространён, ни прославлен.
Упоение славой и отчаяние оттого, что она прошла или не состоялась, происходит от эгоистического заблуждения, что предметом славы является собственная душа. Славой не увековечить себя, но это способ оставить послание людям. Тогда ложное представление о славе рассеется, и станет ясна сама суть славы. А она в содержании послания. Это могут быть длинные ногти или откровения Будды, счет в банке или произведение искусства. Славу составляет идея, переданная людям. И стойкость славы зависит от содержания идеи. Лучше всех это понимают художники. Их послания самые содержательные и слава самая великая, свободная от эгоизма. Такой славой дорожат сильнее всего, потому что относят её не к собственной персоне, а к идее, стоящей того, чтобы быть увековеченной и распространённой, чтобы отдать за неё душу.
«…Предпочел бы я скорей бессмертию души моей бессмертие моих творений». Кто так относится к славе, тот её и достоин.

VIII
«В здоровом теле здоровый дух».
Римляне соглашались в этом с греками,
а мы – с римлянами.

Принялась было писать эту главу, да разболелась голова. Мысли спутались и не ложатся на бумагу. Отложу до завтра.


Всегда ли и только ли в здоровом теле здоровый дух? Вот вопрос! Дух плетётся за телом или тащит его за собой? В этом интересно разобраться.
Кто одарён крепким здоровьем от природы, если и задумывается о нём, то лишь на что бы его ещё потратить. Когда тело при полном комплекте и в порядке – это не счастье. Счастье, когда слепой прозревает, лежачий встаёт, когда жизнь висит на волоске – и вдруг возвращается. Здоровье имеет особенный смысл лишь для того, кто знает, что такое нездоровье.
Я росла болезненным ребёнком, поэтому всегда знала цену здоровью. Юность принесла столько энергии и душевных волнений! Как будто даже появилось, что тратить, и я совершенно перестала контролировать физическое состояние. Слишком много работы и заботы. Надо было доказать профессиональную состоятельность, а тут ещё неудачные влюблённости. К счастью иль к несчастью, но мой организм, если о нём забываю, всегда мстит за это. Так случилось и на первом курсе Мухи. Болезнь пришлась на сессию, на момент самой бурной и ответственной деятельности, когда мне совсем нельзя было болеть. Кое-как дотянула до каникул и свалилась. Никогда раньше я серьёзно не относилась к аллергии. Намного страшнее было отказать себе в сладком. Я и не думала, что аллергия может, словно ожог, покрыть всё тело, причинять невыносимые страдания днём и ночью, лишить сна на месяцы. Какой там сон, когда любое движение, даже прикосновение простыни к телу, причиняло боль. Всякая еда, будь то даже кусочек хлеба, вызывала реакцию. Одевание на прогулку стало истязанием. Жизнь превратилась в кошмар. У меня было два варианта: первый – лечь в больницу, но тогда пришлось бы взять академический отпуск. Да и инстинкт самосохранения восставал против лекарств, потому что именно больницы в раннем детстве подарили хроническую аллергию и все связанные с ней несчастья. Ничего не оставалось, как решиться на второй вариант – спасаться самой. Но как? Хождения к экстрасенсам и в церковь оказались бесполезны. Я не была ни верующей, ни суеверной. Схватилась, как утопающий за соломинку, и с тем же успехом. Помогла мне не слабая вера, а сильный здравый смысл. Я разработала собственную систему, состоящую из голоданий и диеты, водных процедур, включающих бани и купания в проруби, дыхательных и физических упражнений и строгого режима. Потребовалось несколько месяцев, чтобы медленно, но верно здоровье вернулось. Удалось обойтись без академического отпуска, но год, разумеется, закончила не особенно успешно. Зато неимоверно гордилась собой: я победила болезнь, казавшуюся непобедимой, а заодно и решила проблему с весом, ранее непреодолимую – похудела на десять килограмм и стала, наконец, нравиться себе в зеркале.
Забота о здоровье увлекла настолько, что все творческие и другие задачи отошли на задний план. Я никогда ещё не была в такой прекрасной форме, как весь следующий год. Какое счастье – здоровье! Как легко его сломать и как трудно, а то и вовсе невозможно восстановить! Нам дано одно тело, одна жизнь. И разве не важнейшая задача – продлить её как можно дольше, одолев в себе немощь? Ведь человеческая слабость – ужасная сила, уничтожающая сила, и победить её может только воля. У меня хорошая воля, и я направлю её на то, чтобы быть здоровой и прожить столько, сколько захочу.
«Я буду жить 3000 лет», – написала на бумажке и повесила у себя над кроватью.
«Почему не две тысячи девятьсот девяносто?» – поинтересовалась подруга на следующий день, прочитав надпись. Объясняю всем. Я тогда с трепетом читала о долгожителях, как о самых высоких мудрецах. Несомненно, сложнее всего прожить первые сто лет. Не многим это удаётся. Однако имеются достоверные сведения о людях, благополучно отметивших столетний юбилей. Теоретики-оптимисты не сомневаются, что организм может функционировать двести и более лет, однако практически это не доказано. Живут где-то на Земле несколько не помнящих своего возраста старичков. Сколько им лет? Может быть, не меньше пятисот? Я читала, что максимальное долголетие достигается с помощью таинственной йоги. По непроверенным слухам, некоторые йоги живут по тысячу лет. Йоги покорили моё воображение. Если это правда, то они, несомненно, обладают величайшим возможным знанием. Интересно, может ли женщина стать йогом? Если мужчины достигали тысячелетнего возраста, то я превзойду их не менее чем в три раза! Вот откуда взялась цифра 3000.
Что ж, решено. Стану йогом. С чего начать? У папы в библиотеке нашлось несколько книг о йоге. Вивекананда, Шри Ауробиндо. Но, прежде чем читать, я поинтересовалась продолжительностью жизни авторов. Первый покинул мир в тридцать девять, второй в семьдесят восемь. Нет, они не настоящие йоги. Я отложила книги.
Странно, почему все люди не согласны, что здоровье и долголетие – их первостепенный интерес? Я не нашла понимания среди друзей художников. Они поклонялись только искусству. А искусство требует жертв. Отдать плоть и кровь, сгореть в огне собственного таланта – вот доля настоящего художника. Но я не такая. Значит, не стану настоящим художником, зато проживу если не три тысячи лет, то, во всяком случае, долго и счастливо без аллергии и других позорящих человека страданий.
Шли месяцы, а может быть, и годы. Жизнь так изменчива, особенно в юности. Всё непостоянно, даже убежденья. И вот я вижу себя уже другой. Культура здорового образа жизни осталась, но не культ. Табличка про три тысячи лет больше не висит над кроватью. Амбиции сокращены до ста. Здоровый образ жизни, которого намеревалась придерживаться всегда, свёлся к обязательной ежедневной пробежке. На большее не хватало – семья, работа. Важнее всего мне стало осмыслить, а не продлить жизнь. Здоровье прекрасно. Но тело лишь орудие души, а как самоцель оно – ничто. Сказать: «Я в прекрасной форме, потому что забочусь о себе», – всё равно, что хвастаться отличным роялем: как он блестит и как настроен. А зачем тебе такой хороший инструмент нужен? Какие звуки извлекаешь из клавиш, и можно ли это назвать музыкой? В том ли смысл рояля, чтобы бесполезно простоять сто лет в доме? Или чтобы изливать гармонии? Воспроизвести свою музыку – вот и всё, что я хочу от инструмента. Не пустую музыку, а чтобы радостно было от неё, не стыдно. Сколько она продлится – не самое важное. Ведь время относительно. Есть ли разница между тридцатью годами, например, и сотней лет в сравнении с вечностью небытия, которая нас окружает? Ровно никакой разницы. Время – это просто поле деятельности. Сколько нужно его, столько и будет. Пять лет для страстной души длятся дольше, чем пять тысяч для баобаба. Постепенно я совершенно охладела к идее здоровья и долголетия. Ежедневные пробежки стали еженедельными, ежемесячными. Наконец, и вовсе прекратились. Я продолжала отчаянно спорить с друзьями-художниками. Но стороны поменялись местами. Многие уже успели расплатиться за юношескую невоздержанность и пристрастия. И теперь доказывали мне, что здоровье превыше всех видов искусств. А я возмущалась, что они потеряли крылья и отрастили лапы. Но скоро сама начала болеть. Жизнь снова напомнила, что на расстроенном инструменте толково не сыграешь. Ежедневные пробежки возобновились. Я опять задумалась о значении здоровья.
Представить себе противно человека, который думает только о здоровье. Тренируется, упражняется без конца, словно машина, и такой же, как машина, бездушный. Но… много ли подобных людей мы знаем? Да, качки безмозглые встречаются в природе. Но чаще те, кто способен достичь и поддерживать отличную спортивную форму, также обладают и незаурядными душевными качествами и способностями. В здоровом теле здоровый дух – справедливо, как правило. Сильное тело вполне способно «подтягивать» за собой и всё остальное. А вот бывает ли крепкий дух в хилом теле? Единичные примеры я знаю. Но, честное слово, надо быть Паганини, чтобы сыграть на одной струне. И какая воля нужна, чтобы заставить худой инструмент не развалиться вконец на половине песни! Самые яркие таланты вырождаются от недугов.
Очевидно, между здоровьем и духовностью нет прямой пропорциональности, но есть теснейшая связь. Более тесная, чем нам порой кажется. Что это за связь? Я понимаю тело и душу как одно. В этой системе нет двух отдельных самостоятельных составляющих, нет музыканта с инструментом. Есть только одна жизнь. Она тело, она же и душа.
Душа и тело неразделимы, но и не равнозначны. В душе образы внешнего мира соединяются с её внутренней сутью, и из их соединения создаются новые образы, которые мы называем духовными. Они имеют для нас первостепенное значение. Мы их осмысливаем и передаём друг другу многими способами. Тело принадлежит к внешнему миру. Через него душа наполняется пищей, материалом для осмысления и творчества. Если тело не здорово, то и образы, которые мы получаем посредством него, искажаются. Какой мощный внутренний огонь требуется, какая энергия, чтобы эти искажённые образы переработать и создать гармонию, которая будет спасать, а не разрушать! Вот зачем, по-моему, нужно здоровье – чтобы впитывать и наполнять смыслом как можно более чистые образы, такие, как они есть, не изуродованные собственной болью. Кроме того, здоровье само по себе – один из чистейших образов внешнего мира, достойный осмысления. Если человек в результате осмысления здоровья приходит к эгоизму, развивает культ собственной личности, тогда он становится распространителем зла и сам рано или поздно будет обречён. Потому что смерть таится в самом крепком здоровье. Если же здоровье рождает идею о гармонии жизни, стремление воспринять совершенство мироздания и слиться с ним – тогда здоровье наполняется смыслом и несёт спасение.

IX
«Всё, что ты ищешь в мире, найдёшь в себе».
Омар Хайям.

Взгляд летит в космос, покрывает океан до самого горизонта, проникает всюду: как в мельчайшие трещинки и впадинки ствола, к которому прислонилась, так и в туманности новых галактик, отделённых от меня миллионами световых лет. Мысли не спокойны. Что мне звёзды? Что волны и ветры? Разве не столь же масштабны глубины и высоты моей души, разве не столь же непостижимы? Что мне мир, когда я обладаю им внутри себя!
Раньше я считала, что нет души, а только материя. Теперь, скорее, поверю в обратное. Потому что ничего на свете не вижу объективно, а только через себя. Да и существует ли это «всё на свете» – не знаю. Зато знаю точно: я есть. И, когда я исчезну, ничего из известного мне не продержится ни секунды. Знакомлюсь с людьми, а думаю: кто я? Смотрю о животных, обитающих где-то во льдах Антарктиды, а думаю об образах, населяющих просторы моей души. Слышу о космических аппаратах, запущенных к дальним планетам, а думаю, в какой точке внутреннего мира приземлиться, чтобы начать покорение его далей.
Внутренний и внешний миры – это противоположности, борющиеся и объединённые в человеке, который есть связь между ними. И если человек хочет познать реальность, перед ним открываются, по крайней мере, два пути: вдаль или вглубь. Кому как, а для меня внутренний мир был и остаётся важнее внешнего. Так что пойдём вглубь.
Процесс самопознания имеет удивительное сходство с процессом познания окружающего мира, о котором я уже размышляла. Он начинается с частного. Ещё детьми мы складываем собственный психологический портрет. Сначала простой, основанный на родительских похвалах и упрёках и на деятельном общении со сверстниками. Школа даёт богатые возможности для самопознания. Но юношеский максимализм ослепляет очарованный взор, а пылкое сердце увлекает в сторону пробуждающийся ум. Молодой человек представляет свой внутренний образ искажённым порой до неузнаваемости страстями, бушующими в его душе. Какое отражение увидишь, склонившись над взволнованной поверхностью реки? Ломаное, рассыпанное. Иногда в душе, как в бурной стремнине, так и не появляется ни одной заводи, чтобы как следует разглядеть себя. Моя душа – неторопливая река. Вначале немного побурлила – и разлилась по равнине. Мне интересно разглядывать себя сквозь спокойную гладь. Порой хочется видеть как можно больше. Тогда хватаешься за психологию и физиологию и узнаёшь, узнаёшь, узнаёшь. Но чем дальше продвигаешься, тем шире перед тобой открывается горизонт новых вопросов. И снова, как в случае с посягательствами познать мир, бьёшься о несовершенство ума и дырявого мешка – памяти. Понимаешь, что невозможно объять все частности: они беспредельны и не приведут к пониманию сути. Коллекционирование конкретных знаний о себе не поможет. Это как бег по поверхности, которую всё равно никогда не обежишь. Путь в глубину себя прокладывается через обобщения. Что за сокровище таится там? Почему человек, познавший себя, подобен рабу, который вдруг узнаёт, что он царь? Величайшие мудрецы человечества повторяли, что они творцы Вселенной, бессмертны и вездесущи. Что это? Мания величия или намёк на скрытую от других истину?
Религии и философии предлагают разные способы самопознания. Но я не знаю другой системы, кроме йоги, которая представила бы любопытствующим столь тщательно и детально разработанный путь вглубь себя. Йоги называют его научным, то есть экспериментально доказанным. Утверждают, что всякий желающий повторить этот путь на всех этапах будет получать одинаковые, подробнейшим образом описанные результаты и в конечном итоге доберётся до собственной сути, которая есть абсолютное совершенство, истина, Бог. И достигнет высшего состояния существования, когда Бог открывает и созерцает самого себя. Но почему-то решившихся провести подобный научный опыт было и остаётся столь мало, что достоверность результатов всё ещё скрыта от основной массы человечества и никак не может считаться доказанной. Пока больше находится смельчаков спуститься на дно океана или взлететь в космос. А глубины души остаются неисследованными, потому что ничего нет сложнее, чем поставить объектом исследования себя самого. Тем не менее, душевные бездны манят, влекут, обещают. Что это за сила, которая тянет углубиться в себя, делает самопознание смыслом жизни? Да всё та же сила, возникающая от болезненного ощущения человеком своей отдельности от мира и стремления открыть его и открыться ему. От сознания отдельности происходит всякое зло. В частности, чувство обречённости и страх смерти. Для каждого своя душа вроде любимой женщины – бесценна. И факт, что ты не владеешь ею, потому что не знаешь, и скоро потеряешь безвозвратно, невыносим. Вот мы и бросаемся «раскапывать» себя. Вдруг и правда найдем где-то на дне сокровище, которое раба превратит в царя. И новоиспеченный царь первым же указом увековечит себя самого. Страх смерти и жажда обрести могущество могут быть у истоков стремления к самопознанию, но только у истоков, потому что их природа – зло. Есть такая восточная притча, повествующая о двух друзьях. Однажды они отправились к мудрецу с вопросом, что такое Бог. Мудрец посоветовал каждому искать Бога в себе. Озадаченные молодые люди долго обдумывали услышанное. Один пришёл к заключению, что он и есть Бог. Зажил на широкую ногу, ни в чём себе не отказывая, подчинил многих людей и превратился в демона, сеятеля зла на земле. Другой засомневался и вернулся к мудрецу:
– Может ли моё нечистое тело быть Богом? – спросил и получил отрицательный ответ. Много дней думал юноша. Наконец, опять вернулся к мудрецу:
– Может ли мой несовершенный ум быть Богом? – спросил и получил отрицательный ответ. Спустя много дней размышлений ещё раз наведался к старцу с вопросом:
– Могут ли мои противоречивые чувства быть Богом? – Опять нет. Так и ходил он к учителю много раз, пока не перебрал всего, что сумел обнаружить в себе и своём внутреннем мире. И не нашёл ничего абсолютного.
«Я ничто!» – в отчаянии вскричал бедный искатель истины, и тут она открылась ему. Он стал мудрецом и принёс много добра и пользы людям.
Вот так погружение в себя может увлечь человека в бездну, откуда нет спасенья, сделать демоном, если руководствоваться эгоистическими страхами и желаниями. Только когда любовь к жизни превзойдёт любовь к себе, а жажда познать её такой, как есть, пересилит страх смерти, путь самопознания приведёт к мудрости и жизнь откроется в бесконечном совершенстве.

X
«И лишь тогда мне наслажденье жизнь,
когда в борьбе проходит каждый день».
И.Ф. Шиллер.

«Жизнь есть борьба, и всё живое – результат борьбы». Я прочитала этот афоризм в интернете и задумалась. Можно, конечно, и так понимать действительность. Но, справедливости ради, замечу, что, если в вышесказанном афоризме заменить слово «борьба» на «любовь», например, или «творчество», или «работа», убедительность не пострадает. Тем не менее, борьба значит многое в жизни. Ни один день не проходит без борьбы, скрытой или явной, тяжкой или едва ощутимой. Вот, например, сегодня, купаясь в море, я боролась со страхом перед прибойной волной. Потом противостояла, как могла, капризу ребёнка, настаивающего на конфете перед завтраком. Толкалась в набитом автобусе, чтобы выйти на своей остановке. Отчаянно торговалась с продавцом кокосов. Сражалась с тараканом на кухне, грязью в прихожей, прыщиком на лице. Отстаивала перед мужем свои права, а заодно и вообще всех женщин. Победила искушение наесться и завалиться спать – вместо этого надела кроссовки и отправилась на пробежку. А прямо сейчас пишу эти строчки и борюсь со сном, так как время уже за полночь.
Слава богу, я не знала ни голода, ни войны. Не искала бурь, и они не искали меня. Но всё же стоит вспомнить моменты в жизни, когда я была полна боевого духа. Вот мне четырнадцать. Рассекаю волны Азовского моря, чтобы побить рекорд брата, который проплыл три километра вдоль береговой полосы. Пять километров! Победа! А вот я, семнадцатилетняя, в красной юбке и такой же рубахе бегу на вступительные экзамены в Мухинскую академию. И знаю, что шансов у меня почти нет, потому что на семь бюджетных мест претендуют сто человек. Но сто человек не знают, что шесть мест из семи уже давно расписаны. Возьмут лишь одного из ста, и этим одним обязательно должна оказаться я. Иначе… иначе просто не может быть. И меня взяли. Через несколько месяцев я уже совсем другая, в постели, с изуродованным сильнейшей аллергией лицом и телом решаю, лечь в больницу или бороться за здоровье самой. Выбираю борьбу, как единственный шанс. Голодаю, лезу в прорубь, бегаю по шишкам – и побеждаю болезнь. Спустя ещё несколько лет борюсь с предубеждениями и скептицизмом близких, отстаивая право назвать мужем любимого человека. Дальше воюю уже главным образом с любимым мужем по всякому поводу: от пустячного, чтобы он купил себе хотя бы к весне зимние ботинки, до серьёзного, чтобы он сделал меня счастливой матерью. Похвастаюсь, сына добилась, но с ботинками пришлось временно отступить, до следующей зимы.
До сих пор я перечисляла внешние проявления борьбы. Но любой конфликт выраженный, будь то перебранка в автобусе или мировая война, есть результат болезненного осознания внутреннего неравновесия, дисгармонии. Это душа на взводе, выстреливающая действием.
Жизнь – это состояние дисбаланса, но не покоя. Это поток, стремящийся от неудовлетворённости к равновесию. И это стремление внешне проявляется в самых разных формах борьбы. Против кого бы я ни возмущалась, что бы ни определила как врага, двойник этого врага всегда будет заключён во мне. Если я вижу зло и реагирую на него, значит, это зло есть и во мне. Иначе я не способна была бы осознать его. И вот же, как связаны внешний мир с душою! Не победить врага в себе, не вступив в борьбу в действительной реальности. Можно ли одолеть, к примеру, страх исключительно внутренней борьбой? Никак нет. Чтобы победить страх, надо объявить войну комфорту, к которому слишком уж привык. Может быть, создать походные условия, столкнуться с природной стихией. В общем, осуществить своеобразный революционный переворот в образе жизни. И вместе с побеждённой стихией или попранным комфортом окажется, что и внутренний враг, страх, отступил. Так, любое негативное качество или образ мысли не могут быть побеждены сами по себе, а только через конкретное преодоление внешних препятствий.
Разрушающие и созидающие силы сцепляются в человеке в яростной схватке. Ни один день жизни не проходит без борьбы, едва заметной или отчаянной, не на жизнь, а на смерть. Борьба уничтожает и совершенствует. Никто не выходит из борьбы прежним. Надо ли избегать столкновений? От них не спрячешься. Борьба – движение жизни. Надо ли искать бурь? Они сами догонят любой парус или целый флот.
Мятежные ветры наполняют не только одинокие паруса, но и, набрав страшную силу, поднимают массы, народы. Что за идеи собирают бури, сметающие всё на своем пути? Борьба может быть за или против. За выживание, за олимпийское золото. Или против других людей, народов, принципов. В сущности, любая борьба направлена против врага за Правую идею. Вот только что за враг и что за идея? Что разрушать и что спасать? В решении этого вопроса я вижу первостепенную важность. Расстановка за и против делает борьбу безобразной или благородной.
Большинство людей видят в борьбе лишь единственный смысл: выживание и улучшение условий существования. И не задумываются над важнейшей, на мой взгляд, ролью борьбы – осуществлять духовное развитие человека не посредством отречения, ухода от мира, а через соединение, теснейшее взаимодействие с ним. Борьба ведёт мятежные паруса по вздыбленным волнам к ясной гавани. И чтобы не кануть в водоворот страстей, важно, как бы ни закрутила волна, в пылу борьбы иметь в сердце компас, указывающий не на собственный эгоизм, а в сторону той гармонии с миром, к которой все, в конце концов, стремятся. Тогда борьба укрепит не только тело, но и душу, и выведет на более высокий уровень существования, что значит больше, чем просто улучшение внешних условий жизни.

XI
«Найти свою стезю и быть кому-то нужным –
вот и весь смысл жизни человека».
Ю.С. Зверев.

«Найти свою стезю» разве не значит «быть кому-то нужным?» Может ли пониматься одно без другого? Ведь реализовать себя – это ни что иное как понять, кому ты больше всего нужен, в какой области наиболее полезен, и приложить усилия в этом направлении. Найти свою стезю, при этом оставшись бесполезным, невозможно. Это противоречие. Человек, не нужный никому на свете – в высшей степени жалкий образ. В каждом присутствует функциональный смысл. Все мы, хотим или нет, но кому-нибудь да служим. Одни противятся идее служения, другие возводят её в культ. Женщины природой приставлены к детям. Поэтому самоотдача более присуща женщине, чем мужчине. Однако и для мужчины самоотдача – реальность. Это и служба в армии, и любая работа в команде. Как мужчины, так и женщины способны служить Родине, правому делу, музе, науке, любимому человеку, Богу.
В юности я скорее видела задачу человека в том, чтобы обрести свободу, отказавшись от всякого рода служения, которое я понимала как форму рабства, куда слабые люди бывают загнанны по воле сильных. Из них выжимают соки для полезного потребления, пока ни останется бесполезный мякиш. К деградации и обезличиванию ведёт судьба несчастных, отдавшихся служению. Я считала важным, чтобы хватило сил противостоять опутывающим тебя людям, идеям и обстоятельствам. Потому что только свободным от тяжести привязанностей, навязчивости шаблонов, власти привычек и потребностей можно раскрыться как личности. Таким образом, служение я противопоставляла свободе, как ложь правде.
Ушла с работы. Из штатного стала свободным художником, чтобы носиться по полям, а не скакать осёдланной лошадью, куда хозяину надобно. Хорошо! И вдруг – неужто, и я туда же? – семья, дом. Приставлена во служение к мужу, ребёнку, кастрюлям. Дни больше не мои, ночи не мои. Что же это, как ни рабство? Безнадёжное, на много лет. Пропал художник, пропала молодость. И всё как будто бы по своей воле… или слабости?
Пошёл счет годам семейного счастья, и что же? Вместо деградации – самоопределение. Свободный художник не сгинул, а нашёл свои образы. Личность не потерялась, а проявилась. Свобода оказалась совсем не тем, что я ловила в чистом поле, будучи предоставлена себе. Служение дало более глубокое понимание свободы, а значит, и приблизило меня к ней.
Как же может служение не противоречить свободе, а вести к ней? Стоит глубже осмыслить идею служения. Моё юношеское суждение о ней как о противоположной свободе оказалось поверхностным. Нет, не ложным. Разве не жестокая правда в том, что жизнь, чаще всего в лице родных и близких, или экстремальные обстоятельства могут заставить человека согнуться под тяжестью долга, выжать все соки, сломать судьбу? Служение может обезличить и убить. Самоотречение бросить в пустоту. Но только в том случае, если они воспринимаются как жертва. Если женщина, вынужденная быть послушной женой, нянькой и сиделкой, днями и ночами тоскует об иной доле, жалуется, что сгубила молодость и карьеру, видит себя жертвой обстоятельств, то такое служение будет противоположностью свободе. Если ей не хватит сил изменить положение, самоотречение рано или поздно погубит её. Если мужчина оказывается скован обстоятельствами, как железными путами, если судьба бросила его против воли в армию, или нужда заставила взяться не за свой труд, если разорвать оковы не удалось, и он осознал, что безвозвратно теряет себя, – он погиб. Такое самоотречение, противоположное свободе, убийственно.
Но есть и другое самоотречение. Обстоятельства могут быть сходны и даже жёстче тех, что губят иных людей. Но в результате – не гибель, а расцвет и свобода. Чем отличается это удивительное самоотречение? Ничем, кроме того, что оно не воспринимается как жертва. Когда женщина отказывается от карьеры ради семьи и видит свою первостепенную полезность дома, у постели больного или у детской колыбели, осознаёт степень своей нужности для кого-то, больше сосредотачивается на том, чего можно достичь здесь, чем сожалеет об упущенном там, – тогда её самоотречение приведёт к удивительным результатам. Вместо того, чтобы сломаться, потерять индивидуальность, она получит те силы, которых ей недоставало, чтобы душа расцвела. Когда мужчина оставляет привычную жизнь и идёт на военную службу или трудовую, когда он не просто знает, что нужен, а страдает так за Родину, справедливость, близких, что не может даже думать о себе, – тогда он обретает истинную силу духа. Сосредоточенность на борьбе за кого-то, затмевающая печаль об упущенном для себя, творит чудеса: возрождает и открывает настоящий смысл свободы. Самоотречение, в котором нет жертвы, не противоположно свободе, а, наоборот, ведёт к ней. Потому что свобода всё в том же соединении человека с миром, от которого он чувствует себя изолированным. Капля хочет объять море, стать морем, потому что море – это всё, а она – ничто. Идеал свободы – это именно стать всем – морем, каплей которого ты являешься. И путь к свободе один – от своего эгоизма, а не навстречу ему, как ошибочно думают многие искатели свободы. Тот, кто видит свободу в жизни для себя, во вседозволенности, власти, лелеянии и выставлении себя, тот видит мираж. Погоня за этим миражом свободы рано или поздно приведёт к одиночеству, разочарованию, безнадежности и гибели. Чтобы открыть истинную свободу, нужно отказаться от своих слабостей, а не путать их с могуществом. Тогда мираж рассеется, и действительные сила и могущество откроются. Присоединение к ним, насколько возможно, и есть свобода.
Раскрыть себя миру можно многими способами. Один из них – служение. Жертва, которую мы приносим служением – отказ от амбиций, гордыни, удовольствий, власти, – не что иное, как освобождение от эгоизма, от слабостей и заблуждений, с ними связанных. Несчастные, кто считают, что служением приносят великую жертву и не получают ничего взамен. До тех пор, пока кажется, что я – это всё, не может быть надежды. Блага, от которых служение вынуждает отказаться, на стоят тех новых возможностей, которые обретаешь, волей и сердцем присоединяясь к жизни, не являющейся тобою. К той огромной жизни, что была закрыта от тебя. Кто понимает это, того служение не погубит, а спасёт.

XII
«Бог – душа моей души».
Человек.

Души тянутся к Богу, как листва к солнцу. Но что такое Бог? Величайшее достижение или заблуждение человечества? Всё иллюзия, лишь только Бог реальность, или наоборот? Да и кто кого создал? Бог человека или человек Бога? О Боге рано или поздно задумывается каждый. Кто-то со школьной скамьи, кто-то перед смертью. Для одних Бог – всё, для других – ничто.
Я получила воспитание в стране атеистов. Как и большинство ровесников, мало задумывалась о Боге. В детстве меня вполне удовлетворяла позиция, что Бог – это из истории, пройденный этап в развитии человеческого мышления, сверхъестественный властелин мира, которому поклонялись люди, пока научно-технический прогресс ни рассеял мифы. Раньше под религиозной эгидой внедрялись в массы любые нужные идеи. Людей заставляли не думать, а верить. Все были грешники и рабы, кроме тех, разумеется, кто эти идеи насаждал. Но сейчас, слава Богу, везде господствует атеизм. И всё-таки странно…
Мне пятнадцать лет. Разве ни странно то, что творится вокруг? Страна атеистов вернулась в православие. Церкви переполнены. Причастия, крестины, бракосочетания. Священники работают, как у конвейеров. Ещё пару лет назад верующий школьник был бы воспринят как не вполне нормальный. Помню, тогда мы съездили с классом в Новгород. Мне давно нравился умный мальчик Лёша. Мы не общались, но его присутствие в группе привносило романтику в экскурсионную программу. До тех пор, пока под сводами Кремля я не заметила, что он крестится и шепчет молитву. Демонстрация религиозных чувств выглядела нелепо на фоне всеобщего скептицизма. Мне показалось, что у него не всё в порядке с рассудком. Романтические чувства рассеялись в один момент. Теперь же все мои знакомые оказались верующими. Бог с ними, но подруги! Самые близкие и задушевные отыскали где-то платки и отправились в церковь. Что же происходит? Вчерашние пионеры сегодня, как один, молятся. Учителя, которые раньше никогда не упоминали о Боге, теперь задают читать Евангелие. Кого ни спроси, все клянутся, что всегда были верующими. Но я-то знаю, какими верующими мы были! Эта всеобщая ложь возмущала до глубины души. И теперь они спрашивают меня, осуждающе качая головой, почему я не верю в Бога и не ношу крест? Да потому что я осталась честной перед самой собой и не пошла за стадом, куда хозяин погнал. Потому что я одна ещё не потеряла разум, когда все кругом свихнулись!
Годы в Мухинской академии пролетели в беспокойной атмосфере ищущих, творческих людей. Талант, самобытность, независимость присущи всякому настоящему художнику. Внутренняя свобода и яркость самовыражения характеризовали студентов и учителей. Уж их-то никак было не обвинить в стадности, поверхностности и страхе не вписаться в русло общественных течений. Критике подвергалось всё и вся, кроме Господа Бога. О Боге как-то даже не принято было дискутировать. Из чувства уважения к художникам, с которыми свела судьба, я бросила демонстрировать свой атеизм. Мне захотелось глубже разобраться, что такое вера в Бога, откуда она берётся?
Я принялась расспрашивать о Боге старушек, что простаивали в храмах, и узнала много подробностей о судьбе души после смерти и о важности точного исполнения обрядов и чтения молитв. Все эти знания излагались в книжках из церковных ларьков. Двадцатилетняя девушка, пред которой жизнь, словно чудесный ковёр, только разворачивается, ещё не видно конца, ещё не видно горя, ещё все близкие рядом, и кажется, так будет всегда. Имею ли я право судить их, для кого этот расписной ковер остался позади, что было действительного – позади, кто был любим – покинули. Впереди – ничто, бездна. Всё рушится на глазах, и глаза перестают видеть. Они не хотят, не могут принять, что любимые исчезли насовсем, что и сами вот-вот, захватив с собой целый мир, исчезнут навек. Когда действительность становится иллюзией, за что ещё ухватиться, как не за неё, иллюзию? Нет, я с почтением выслушиваю описания рая в пересказах бабулек. Ведь мои близкие со мной, а их – уже там. Передо мною жизнь, а перед ними – ничто, кроме этого рая. Так дай Бог им там соединиться с любимыми!
Со стариками понятно, но откуда берётся вера у сильных, независимых, стремящихся к познавательному осмыслению жизни? У таких, кто восхищал меня своим творчеством, глубиной чувств и остротой ума? Для этого надо сперва разобраться, что такое Бог. Только не конкретный символ, наделённый качествами, описываемыми в религиозных брошюрах! Тогда высшая абстракция? Истина, гармония, совершенство? А может, смысл не в том, что понимается или не понимается под словом Бог, а в силе, которую даёт человеку вера? Иногда вера творит чудеса, исцеляет, преображает душу. Тогда и Бог, какой бы то ни был, – истинен. Я открыла дневник и записала следующее:
«Бога нет?
…Их ничто не могло спасти, кроме стакана воды. Они были больны. Один верил, что пьёт эликсир. И стал здоров, и сделал много добра людям. Второй был учёным и знал, что пьёт воду. Проверил: да, вода. Чистая, без примеси эликсира. «Простая вода не спасёт», – сказал умный человек. И был прав. И умер. А первый был мудр – он ошибался».
Когда я серьёзно заболела, меня убедили сходить в церковь на причастие. Я пошла. Отстояла службу, но после подошла к священнику с вопросом: «Как может мыслящий человек поверить в то, что не имеет разумного объяснения?» И получила ответ: «А ты “перепрыгни” через свою мысль, как через забор, и увидишь, какая за ним даль откроется!» Слова священника взволновали. Я чувствовала в них непонятный смысл, но ни в коем случае не могла согласиться, что мой разум, за который я только и привыкла держаться, – забор. Оставить критическую мысль – это не для меня! Лучше быть атеистом, следуя разуму, чем верить в сколько угодно богов и святых, следуя за другими. Больше я не пошла в церковь. Но о Боге думать не переставала. Что ж это такое? Абсолютная истина или совершенный обман? Абсолютная истина… Абстракция такая же непостижимая, как и сам Бог. Нет, не могу я перепрыгнуть через разум. Жалкие попытки стать верующей, основанные на жалких логических построениях, не привели ни к чему. Студенческие годы отбушевали, рабочие будни заструились, как сквозь пальцы песок. Из сомневающейся верующей я снова стала сомневающейся атеисткой, которой мысль о Боге не даёт покоя.
Открываю Большую Советскую Энциклопедию: «Бог – это фантастический образ могущественного сверхъестественного существа, выступающий как предмет религиозного поклонения…» Понятно. Словарь Даля: «Бог – это Творец, Создатель, Вседержитель, Всевышний, Сущий, Господь…» Дальше читать не стала. Философская энциклопедия: «Бог – это сакральная персонификация Абсолюта в религиях теистского типа: верховная личность, атрибутированная тождеством сущности и существования…» Ясно. Разумного определения, то есть такого, которое удовлетворяло бы разум, не нашла. Выходит, не я одна – никто не знает, что такое Бог! Тогда о чем так горячо спорят люди? Одни божатся: «То, не знаю что, есть!» Другие клянутся: «Того, не знаю чего, нет!» Как можно определить, есть ли Бог, если Ему нет определенья?! Зато разумных доказательств существования Бога сколько угодно. Прежде всего, классические, Фомы Аквинского, о том, что не может не быть перводвигателя, первопричины, совершенного источника, организующего начала, к которому всё стремится. Это и есть Бог. С тринадцатого века до нашего времени каких только ещё доказательств ни изобреталось! Нравственные, мистические, онтологические, экзистенциальные, интеллектуальные. Рассуждали философы, рассуждали общественные деятели, рассуждали художники, рабочие и домохозяйки. Опровержений выдвигалось ровно столько же, сколько доказательств, и не менее спорных. Истинно, Бог не постижим разумом! Мысль, увы, ограничена. Не способна объединять противоречия в целое. Например, утверждать и отрицать одно и то же. Не может выйти за пространственно-временные рамки. Не может соединить себя с объектом познания. Разум ограничен, а Бог всеобъемлющ. Неравенство сторон очевидно. Все определения, доказательства и опровержения Бога остаются и останутся словоблудием. И это тоже очевидно. Не на ловца дичь. Большее, к чему разум может прийти, это к осознанию своих границ, к отрицанию Бога либо к отрицанию своей способности познать Его. Но я, подобно многим другим алчущим атеистам, не сдавалась. Не спешила сложить оружие, которое сам Бог вручил мне (пусть хоть в насмешку), чтобы я покорила Его! Остановить мысль – значит остановить жизнь. А мысль, как и всё мое существо, стремится к Богу. Откуда это неудержимое стремление берётся? Потому что в душе есть боль.
Я всё или ничто? С одной стороны, вижу себя крошечной частицей огромного мира. С другой стороны, чувствую, что сама целый мир. Это противоречие болезненно и требует разъяснения. Ещё боль исходит из понимания, что всё во Вселенной ограничено в пространстве и времени, всё без исключения противоречиво и непостоянно. Вселенная – призрак. Иначе не скажешь. А реальна она для меня только потому, что и я (о, ужас!) тоже призрак. Всё, из чего состоит мой внутренний мир (мысли, чувства, образы), непостоянно. Душа – такой же мираж и обман, как и материя. Её никогда не было и не будет. И этот изменчивый, несущийся куда-то мир вовсе не хаотичен, а в высшей степени упорядочен. Всё подчинено законам. Причём основные законы, принципы одни и те же как для материи, так и для души. Следовать им – значит жить. Сопротивление смертельно. Но как же тогда ничего нет, а всё есть? И почему хаос так строен? Опять конфликт. Болезненный, требующий объяснения.
Итак, я всё или ничто? Всё есть или ничего нет? И наконец, самое главное, о чем болит душа, к чему тянется, что чует повсюду: в звезде, что скрылась за облаком, в дереве, о которое прислонилась, в случайно поднятом камне, в крике вороны, во взгляде, во вздохе, в промелькнувшей мысли – смысл. Глубокий, объединяющий всё и вся. Суть необъяснимая, непостижимая. Её не понять разумом, но не понимать её неразумно. Её не увидеть глазами, но не видеть её – значит, быть слепцом. Она во всех формах и идеях, скрепляет и притягивает их, словно ядро. К ней сводятся мировые законы и принципы. Исключить суть, исключить смысл – и мир, как внутренний, так и внешний, превратится в хаос, разрознится, разъединится. Тогда останется лишь сказать, что нет справедливости на свете, не было и не может быть. Тогда незачем будет делать добро кому-то без пользы для себя, созидать что-то, не имеющее к тебе очевидного отношения. Многие живут с такой философией. Как говорится, без Бога в душе. Но духовность определяется именно способностью чуять эту внутреннюю суть вещей и через неё понимать своё родство с другими, самыми разными проявлениями жизни. Следствие этого понимания – желание привносить добро в мир, очевидно отдельный, но интуитивно сродный с собственной душою. Смысл, делающий человека человечным – реальность или такая же иллюзия, как и всё остальное? Опять конфликт, боль. И чем сильнее боль, тем яснее понимаешь, что без Бога тут не обойтись. Вот откуда вера истекает – из боли! Глубочайшей душевной боли. Вера начинается там, где смолкают, исчерпав себя, все определения, доказательства и опровержения. Остаётся одна великая тоска. Ребёнок, вдоволь наигравшись в игрушки, отшвыривает их и заливается криком, призывая мать. Бог есть, потому что его не может не быть, потому что иначе я умру! Это больше, чем знание. Это вера.
Знанием можно поделиться. Верой поделиться практически невозможно. Но вера сильнее знания хотя бы потому, что имеет б;льшую власть над душою. Захватывает и преображает активнее. Недаром говорят, что жарче всего мы убеждены в том, чего не знаем. Парадокс. Но знание разумное строится исключительно на символах. А знание реальное получается только когда все эти символы отбрасываются и стирается различие между наблюдателем и объектом наблюдения. Можно сколько угодно изучать боль. Спорить, больше в ней объективного или субъективного, но по-настоящему узнаёшь её, лишь когда она охватит целиком. Слова и всё прочее исчезают. Остаются лишь боль и ты, слитые воедино. Так получается реальное знание. Его невозможно передать, как есть, другому. Запихнуть в символы – уже будет не то. Правда, переведённая в слова – ложь. В полученном реальном знании мы никогда не сомневаемся, в отличие от знания разумного, для которого сомнение неотъемлемо. Строит личности, убеждения, толкает к действию отнюдь не разумное, а глубокое иррациональное знание. Более того, ему служит разум. Им мы руководствуемся по жизни, только оно имеет власть преображать нас изнутри.
Разумную убеждённость я понимаю как стояние на твёрдой опоре из символов и логических построений до тех пор, пока боль, жуткая неудовлетворённость собственной ограниченностью, осознание того, что надёжность, которую дарит логика – ложь, что символы – ложь, не выбьет одним махом эту твёрдую опору из-под ног. Истинная вера в Бога – это внутренняя революция, когда Всё становится Ничем. Это порыв, прыжок, полет от иллюзии к реальности. Если реальность Ничто – тогда грош цена жизни и целой Вселенной. Если Всё, Бог – тогда спасение. Говорят, есть люди, совершившие этот головокружительный прыжок веры к спасению. Засвидетельствовавшие, что Бог есть, что призрачный мир – не ничто, не ложь, потому что суть его Правда. Всё осмысленно и объединено через Бога. Один мудрый старец говорил ученикам: «Я не верю в Бога. Я вижу его так же, как всех вас. Даже яснее, чем вас. Право, я только Его и вижу».
Но разве можно верить свидетельствам пророков? Ведь слова – ложь. К Богу мы тянемся, но Бог – не закон притяжения. Его не открыть. Не засвидетельствовать, не обнародовать. Каждый перед входом к Нему, перед самим собой, стоит без свидетелей и советников. Если суть, душа моей души – пустота, тогда она ляжет непреодолимой бездной между мною и всем, что не есть я. Обречёт меня медленно исчезать в одиночестве и безнадёжности. Если же суть, душа моей души то же, что и суть остального мира, если она – Бог, тогда весь мир и моё существование в нём наполнены смыслом. Тогда я не отдельна от окружающей большой жизни, а соединена с нею через эту суть. Тогда я всё, даже если я ничто. Тогда всё есть, даже если ничего нет. Тогда есть смысл верить, надеяться и любить.