Ковры, скользнувшие по жизни

Хочется отдать дань коврам, так как они в советское время были одним из символов благосостояния. Сразу оговорюсь, что я немногое помню из раннего детства, и не знаю, имелись ли у нас дома ковры в то время. Поэтому пишу о периодическом появлении ковров, начиная с шестого года моей жизни.
В 1966 году мы получили трёхкомнатную квартиру на 4-м этаже пятиэтажного дома, почти в центре города Холмска на Сахалине, рядом с Дворцом культуры моряков. Она была предоставлена моему отцу Алексею Ивановичу по работе, он был старшим помощником капитана и капитаном на судах рыболовного флота. Кроме отца с матерью, меня с младшей сестрой, в нашей семье жила бабушка по материнской линии (она через три года уехала). Переехали мы в новую квартиру из двухкомнатной квартиры в пригороде, выделенной нам ранее, и мебели для трёх комнат у нас было маловато. Спустя пару лет, когда я училась во втором классе, родители купили в зал большой узбекский ковер размером 3х4 метра, который стоил больших денег. Отец после возвращения с морей получил за несколько месяцев зарплату и мог нас порадовать. Однако ковёр продержался у нас совсем недолго. Когда отец опять ушёл в рейс, я простудилась и слегла с воспалением лёгких. Маме пришлось продать ковёр, чтобы на эти деньги покупать лекарства и восстановливать мне здоровье. Пока я болела, была очень слаба, ничего не ела, кроме винограда, и мама ездила в областной центр, в Южно-Сахалинск, привозила виноград. Помню, что на табурете в кухне стоял алюминиевый таз, полный винограда. Так что благодаря ковру я выздоровела и теперь благоговейно отношусь к винограду.
Следующий ковёр в моей сознательной жизни появился во время моей молодости. За пятнадцать лет до этого мама развелась с отцом, от безденежья постепенно распродала нашу мебель, и в нашей большой квартире долгое время было пусто. По работе у мамы, на предприятии рыбодобывающей промышленности (где раньше также работал папа), была жеребьёвка, люди получали талоны для покупок в специальном магазине с импортными товарами. Этот магазин в народе называли «хитрый», так как в него можно было попасть только в обход через проходную рыбного порта, либо отодвинув доски в заборе и проникнув на территорию порта непосредственно у магазина. Без талонов заграничные вещи не продавались. «Хитрый магазин» отдалённо напоминал магазин «Альбатрос» для моряков загранплавания, где торговля импортными товарами производилась по чекам внешторгбанка. И мама вытянула талон на покупку японского ковра размером 2х3 метра. Этот ковёр даже отдалённо не был похож на узбекский. Он напоминал фотографию синего неба с розовыми цветками на ветке сакуры. Мама работала секретарём, и у неё не было денег на ковёр (к середине 80-х годов его стоимость в магазине была 1000 рублей), она сначала хотела поменять этот талон на что-то другое. Но одна добрая женщина убедила маму купить ковёр, и заняла ей для этого недостающую сумму. С долгом мы благополучно рассчитались, но года через три, когда мы разменяли нашу трёхкомнатную квартиру на две двухкомнатные, ковёр пришлось отдать при переезде моей сестре, так как у неё уже была годовалая дочка. Всю остальную мебель и бытовую технику я и мама также решили отдать сестре, для себя мы оставили только две кровати, а чуть позже купили себе новую мебель.
В двухкомнатной квартире, в которой поселились мы с мамой, у нас появился новый узбекский ковер размером 1,60х2,30 метра. Он украшал стену над моей кроватью. Но лет через восемь, когда я с семилетним сыном уезжала на постоянное жительство в Новороссийск, а мама собиралась переезжать к сестре и планировала с ней ехать следом за мной, находившийся в хорошем состоянии узбекский ковёр мама подарила знакомой бабушке из соседнего дома. Если бы я отправила в Новороссийск контейнер с мебелью из двухкомнатной квартиры (на тот период его стоимость была бы в сумме 30 миллионов рублей, до дефолта 1998 года по сахалинским ценам), то деньги за него позднее мне бы предприятие вернуло. Но жилья у нас в Новороссийске не было, и некуда было бы везти мебель. Кроме того, все имеющиеся у меня деньги ушли бы на оплату контейнера, а без денег уехать бы не получилось. Поэтому мы некоторые вещи недорого распродали (например, цветной телевизор в деревянном корпусе), многое раздали, а кое-что вообще повыбрасывали. Мама подарила соседке с третьего этажа из нашего подъезда люстру с хрустальными подвесками стоимостью с половину зарплаты, и большой раздвижной стол из мебельного гарнитура «Румынская жилая комната». Только полированное коричневое пианино «Элегия» досталось новым жильцам.
С тех пор у меня больше не было ни одного ковра. А ещё я вспоминаю, как моя подружка по старшим классам Ира Сурко (мы с ней вместе были в школьной редколлегии) в своей полупустой двухкомнатной квартире нарисовала красками на стене зала ковёр (её мама тоже пережила развод и мебели было мало, помню только чёрное пианино). После школы она вышла замуж, уехала в Приморский край, у неё появились дети. Надеюсь, ей не пришлось больше рисовать ковры на стенах.
К сожалению, моя мама после моего отъезда заболела, у неё обнаружили рак, и вскоре её не стало. А сестра к моменту переезда в Новороссийск тоже утратила имущество, в том числе и отданный ей ранее японский ковёр с изображением цветков сакуры, и полное собрание Большой советской энциклопедии, и новую швейную машинку с электроприводом…
Таким образом, наличием ковров я могу определить уровень достатка моей семьи в определённые промежутки времени, а по отсутствию ковров, которые в советское время были типичным элементом интерьера, степень материальной несостоятельности или же, если деньги появлялись, неумением ими распоряжаться с пользой (умолчу о том, что иметь ковры желают не все). А сейчас, на юге, вообще нет необходимости утеплять стены или полы. К тому же в приоритете другие стандарты в обстановке квартиры.
___

(Фото из интернета).