-- : --
Зарегистрировано — 120 584Зрителей: 63 922
Авторов: 56 662
On-line — 3566Зрителей: 670
Авторов: 2896
Загружено работ — 2 078 229
СОЦИАЛЬНАЯ СЕТЬ ДЛЯ ТВОРЧЕСКИХ ЛЮДЕЙ
«Неизвестный Гений»
Либералы у власти. Уроки истории
Пред. |
Просмотр работы: |
След. |
02 мая ’2016 
12:15
Либеральные мечты и реальность
"Воплощенной укоризною
Ты стоял перед Отчизною
Либерал-идеалист"
Ф.М. Достоевский "Бесы"
"Представление об индивидуализме является основой мировоззрения либерализма.
Либерализм утверждает в качестве основной реальности именно индивидуума, а не просто "человека" или "личность"; индивидуум –- главная и центральная ценность в рамках этого мировоззрения. Исходя из индивидуума как абсолюта –- из его интересов, прав, структуры и логики –- строятся остальные философские, политические, социальные, экономические модели.
Такого представления об индивидууме мы не встречали нигде в традиционном обществе...
Локк выдвинул политическую программу, суммировавшую базовые принципы либерального взгляда на политику...
Задача Локка – максимально освободить гражданина от самой Политики, предоставить его самому себе. Государство, по Локку, это большая торговая компания, создаваемая по договору и, теоретически, могущая быть распущенной таким же образом.
Это Государство-товарищество, своего рода акционерное общество, не выражающее ничего другого, кроме совокупности эгоистических интересов его учредителей. При этом Локк считает, что основная цель человека – это достижение максимального индивидуального комфорта и благополучия, и то, что это стремление ограничивает, должно быть постепенно упразднено".
"У абсолютного числа русских, исторически укоренилось иное понятие государства, чем у западноевропейцев и преклоняющейся перед ними нашего "малого народа" -- либеральной интеллигенцией. Русская идея государственности, как самодержавной монархии, была абсолютной противоположностью республиканской, в большей степени, идее европейских либералов.
Для последних государство – это «общественный договор» Дж. Локка, возникающий из взаимоотношений "сеньор -- вассал" и позволяющий предотвратить анархию или «войну всех против всех» при десакрализации, ограничении или свержении власти монарха, а выбранный глава государства лишь наёмный менеджер-управленец.
Не та природа возникновения и роли государства в истории России, когда благодаря этому общественному институту, Русь во времена Дмитрия Донского впервые одержала победу над Золотой Ордой, а через 100 лет после Куликовской битвы и вовсе освободилась от власти татарских ханов.
У русского народа исторически сложилось понимание государства, как крепости, где можно укрыться от невзгод, общественного неустройства и разного рода опасностей. Начальник крепости и гарнизона его составляющего – он же господин, то есть господствующий, главенствующий над всеми. И нет ничего унизительного в признании такого необходимого господства для общего блага всех.
Господин именовался Государем, если под крепостью подразумевалась вся страна, объединенная политической властью. Понятие «Царь-Государь» явилось высшим проявление всеобщей пользы господства одного над многими в государстве-крепости.
Подобное понятие главы государства в массе народа сохранилось и в советские времена. Чем и объясняется до сих пор феномен популярности деспота и тирана Сталина".
Давая характеристику интеллигенции, Иванов-Разумник писал: "Интеллигенция есть этически – антимещанская, социологически – внесословная, преемственная группа, характеризуемая творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь"…
По его мнению лишь "с екатерининской эпохи начинается в России рост общественного самосознания", которое неуклонно развивается «по направлению от абстрактного человека к реальной личности». Содержательным вектором общественной мысли Иванов-Разумник считал борьбу интеллигенции с духовным мещанством. Эта борьба подчеркивал автор и была борьбой за индивидуализм".
В.В. Шелохаев Общественная мысль России: теоретико-методологические проблемы её изучения Вопросы истории 6/2010 с.38-39
Вообще-то индивидуализм русскому человеку, в отличие от западноевропейца, изначально присущ не был и отступление молодежи от традиций соборности и коллективности, а также атеизм, воспринимались даже во второй половине XIX века как своеволие и нигилизм, повреждение нравов, возникшее от заблуждений ума...
«Процесс превращения истории из утопии в науку в новой России происходит медленно, трудно и противоречиво, поскольку её до сих пор не оставляют в покое не только сталинисты, но и либералы, которые заняты поисками новых фаворитов и изгоев прошлого.
С.В. Тютюкин в книге «Александр Керенский.
Страницы политической биографии (1905 – 1917)» М. 2012 сопоставляет судьбы двух земляков – юристов, родившихся в Симбирске и возглавивших в 1917 г. один за другим два российских правительства, – Керенского и Ленина.
Он пишет о существенных различиях в целях и последствиях их прихода к власти, масштабах осуществленных ими социальных экспериментов, завершившихся в конечном счете сходным образом, то есть крахом.
Если эксперимент Керенского бесславно закончился уже после победы большевиков уже в октябре 1917 г., то эксперимент Ленина и его наследников продолжался до конца XX века.
При этом результаты провала усилий того и другого оказались во многом схожими. Керенский, пережив весной и летом 1917 г. короткий период славы и поклонения многих своих сограждан, затем был надолго забыт и стал предметом издевок и презрения.
Шумная слава Ленина и особенно его наследника – Сталина в годы правления коммунистов казалось вечной, но дело завершилось опять чисто по-российски, а именно ниспровержением памятников прежним вождям, осуждением и осмеянием «коммунистической утопии» и особенно практики так называемого социалистического и коммунистического строительства.
Интересно, что в основе краха любого общественного эксперимента лежат изначально мировоззренческие заблуждения и некорректные действия политических деятелей, которые рано или поздно приводят страну сначала в политический тупик, а затем к коллапсу».
Я.Г. Рокитянский Вопросы истории 6/2013 с. 167-168
Про «мировоззренческие заблуждения и некорректные действия» Ульянова-Ленина написано достаточно для уяснения ошибочности его идей и утопичности построения «царства Божия на Земле».
А вот с либеральными иллюзиями Керенского, игравшего одну из ключевых ролей в подготовке и осуществлении свержения царя в феврале 1917 года и, главное, ликвидации монархии как таковой, следует разобраться поподробнее.
Из воспоминаний В.В. Шульгина «Дни. 1920» М. 1989:
"Я получил в Москве тревожную телеграмму от Шингарева: он просил меня немедленно вернуться в Петроград.
Кажется, я приехал 8 января. В этот же день, вечером, Шингарев пришел ко мне.
– В чём дело, Андрей Иванович?
– Да вот плохо. Положение ухудшается с каждым днем… Мы идём к пропасти… Революция – это гибель, а мы идем к революции… Да и без революции всё расклеивается с чрезвычайной быстротой… С железными дорогами опять катастрофически плохо… Они ещё кое-как держались, но с этими морозами…Морозы всегда понижают движение, – а тут как на грех – хватило!.. График падает. В Петрограде уже серьезные заминки с продовольствием…. Не сегодня-завтра не станет хлеба совсем. В войсках недовольство. Петроградский гарнизон ненадежен. Меж тем, как вы знаете, наше военное могущество, техническое, выросло, как никогда… Наше военное наступление будет поддержано невиданным количеством снарядов… Надо бы дотянуть до весны… Но я боюсь, что не дотянем…
– Надо дотянуть…
– Но как? Зашло так далеко, пропущены все сроки, я боюсь, что если наша безумная власть даже пойдет на уступки, если даже будет составлено правительство из этих самых людей доверия, то это не удовлетворит…Настроение уже перемахнуло через нашу голову, оно уже левей Прогрессивного блока…Придется считаться с этим… Мы уже не удовлетворим… Уже не сможем удержать… Страна уже слушает тех, кто левей, а не нас… Поздно…
– Чтобы додержаться придется взять разгон…Знаете, на яхте…когда идёшь, скажем левым галсом, перед поворотом на правый галс надо взять еще левей, чтобы забрать ход… Если наступление будет удачно, мы сделаем поворот и пойдем правым галсом…тобы иметь возможность сделать поворот, надо набрать ход. Для этого, если власть на нас свалится, придется искать поддержки расширением Прогрессивного блока налево…
– Как вы себе это представляете?
– Я бы позвал Керенского.
– Керенского? В качестве кого?
– В качестве министра юстиции, допустим… Сейчас пост этот не имеет никакого значения, но надо вырвать у революции её главарей… Из них Керенский – всё же единственный… Гораздо выгоднее иметь его с собой, чем против себя… Но это ведь только гадание на кофейной гуще…Реально ведь никаких нет признаков, что правительство собирается, говоря попросту позвать нас?
– Реально – никаких. Но напуганы все сильно… Там большое смятение… Надо быть ко всему готовым. (с.155 -156)
В это время в другом конце зала показался Керенский. Он, по обыкновению, куда-то мчался, наклонив голову и неистово размахивая руками. За ним, догоняя, старался Скобелев.
Керенский вдруг увидев нас и, круто изменив движение, пошел к нам, протянув вперед худую руку… для выразительности.
– Ну, как господа, блок? Надо что-то делать! Ведь положение-то…плохо. Вы собираетесь что-нибудь сделать?
Он говорил громко, подходя. Мы сошлись на середине зала.
Кажется, до этого дня я не был официально знаком с Керенским. По крайней мере, я никогда с ним не разговаривал. Мы всё же были в слишком далеких и враждебных лагерях. Поэтому для меня этот его «налет» был неожиданным. Но я решил им воспользоваться.
– Ну, если вы так спрашиваете, то позвольте, в свою очередь, спросить вас: по-вашему мнению, что нужно? Что вас удовлетворило бы?
На изборожденном лице Керенского промелькнуло вдруг веселое, почти мальчишеское выражение.
– Что?.. Да, в сущности немного… Важно одно: чтобы власть перешла в другие руки.
– Чьи? – спросил Маклаков.
– Это безразлично. Только не бюрократические.
– Почему не бюрократические? – возразил Маклаков – Я именно думаю, что бюрократические…только другие, толковые и чище… Словом, хороших бюрократов. А эти «облеченные доверием» – ничего не сделают.
– Почему?
– Потому, что мы ничего не понимаем в этом деле. Техники не знаем. А учиться теперь некогда…
– Пустяки. Вам дадут аппарат. Для чего же существуют все эти канцелярии и помощники секретарей….
– Ну, а ещё чего надо? – спросил я Керенского.
– Ну, ещё там – он мальчишески, легкомысленно и весело махнул рукой – свобод немножко. Ну, там печати, собраний и прочее такое…
– И это всё?
– Всё пока… Но спешите… спешите…
Он помчался, за ним – Скобелев… (с.170 – 171)
Если подавить бунт можно, то и славу богу. Это сделают не только без нас, но и против нас…
Николай I повесил пять декабристов, но если Николай II расстреляет 50000 «февралистов», то это будет за дешево купленное спасение России.
Это будет значить, что у нас есть государь, что у нас есть власть… Но если не удастся? Если для этого ни полков, ни полковников не найдется?..
Тогда…тогда – отречение. Царствовать будет малолетний царь… значит регент. Регент? Кто? Михаил Александрович? Да, кажется… Потом Верховный Главнокомандующий… Ну, великий князь Николай Николаевич, конечно…Затем… Затем – правительство… Но кто?
Кто? В сущности… В сущности – никого… Ломали, ломали копья, а для кого – неизвестно…Ну, Милюков, Шингарев, конечно… затем Керенский… да, Керенского необходимо… Он самый деятельный… сейчас…актёр? Да, кажется… всё равно…талантливый актёр. На первых порах – это главное… Его одного слушают…да и нужно для левых. (с.195 -196)
Поднялись…квартира Путятина… В передней ходынка платья. И несколько шепчущихся. Спрашиваю:
– Кто здесь?
– Здесь все члены правительства.
– Когда образовалось правительство?
– Вчера…
– Ещё кто?
– Все члены Комитета Государственной думы…Идите – ждали вас…
– Великий князь здесь?
– Да…
Посреди между ними в большом кресле сидел офицер – моложавый, с длинным худым лицом… Это был великий князь Михаил Александрович, которого я никогда раньше не видел. Вправо и влево от него на диванах и креслах – полукругом, как два крыла только что провозглашенного мною монарха, были все, кто должны были быть его окружением: вправо – Родзянко, Милюков и другие, влево – князь Львов, Керенский, Некрасов и другие. Эти другие были: Ефремов. Ржевский, бубликов, Шидловский, Владимир львов, Терещенко, кто ещё не помню. Гучков и я сидели напротив, потому что пришли последними.
Это было вроде как заседание…Великий князь как бы давал слово, обращаясь то к тому, то к другому:
– Вы, кажется, хотели сказать?
Тот, к кому он обращался, – говорил.
Говорили о том: следует ли великому князю принять престол или нет…
Я не помню всех речей. Но я помню, что только двое высказались за принятие престола. Эти двое были Милюков и Гучков…
Милюков встрепенулся и стал говорить. Это речь его, если можно назвать речью, была потрясающая…
Головой – белый как лунь, сизый лицом (от бессонницы), совершенно сиплый от речей в казармах и на митингах, он не говорил, а каркал хрипло…
– Если вы откажетесь… Ваше высочество…будет гибель…Потому что Россия… Россия теряет… свою ось… Монарх… это – ось…Единственная ось страны…
Масса русского народа, вокруг чего… вокруг чего она соберется?
Если вы откажетесь… будет анархия…хаос… кровавое месиво…Монарх – это единственный центр… Единственное, что все знают… Единственное общее… Единственное понятие о власти… пока… в России…Если вы откажетесь ... будет ужас…полная неизвестность…ужасная неизвестность…потому что… не будет…не будет присяги…а присяга – это ответ…единственный ответ, который может дать народ…нам всем… на то, что случилось…Это его – санкция…его одобрение…его согласие…без которого…нельзя…ничего…без которого не будет…государства…России…ничего не будет… (с. 271 – 272)
Терещенко мне делал какие-то знаки. Я понял, что он просит меня выскользнуть в соседнюю комнату на минутку: Я сделал это.
– Что такое?
– Василий Витальевич! Я больше не могу…Я застрелюсь…Что делать, что делать?.
– Да, что делать…С ума можно сойти.
– Бросьте…Успеете…Скажите, есть ли какие-нибудь части…на которые можно положиться?..
– Нет…ни одной…
– А вот внизу я видел часовых…
– Это несколько человек… Керенский дрожит… Он боится…каждую минуту могут сюда ворваться…Он боится, чтобы не убили великого князя…Какие-то банды бродят…боже мой!..
Мы вернулись…
Керенский говорил:
– Ваше высочество…Мои убеждения – республиканские. Я против монархии…Но я сейчас не хочу, не буду…Разрешите нам сказать иначе…Разрешите нам сказать…как русский …русскому…Павел Николаевич Милюков ошибается. Приняв престол, вы не спасете Россию…Наоборот…Я знаю настроение массы…рабочих и солдат…Сейчас резкое недовольство направлено против монархии…Именно этот вопрос будет причиной кровавого развала…И это в то время…когда России нужно полное единство…Пред лицом внешнего врага…начнется гражданская, внутренняя война…И поэтому я обращаюсь к вашему высочеству…как русский к русскому. Умоляю вас во имя России принести эту жертву!.. Если это жертва… Потому что с другой стороны…я не вправе скрыть здесь, каким опасностям вы лично подвергаетесь в случае решения принять престол…Во всяком случае…Во всяком случае…я не ручаюсь за жизнь вашего высочества…
Он сделал трагический жест и резко отодвинул свое кресло… (с.273 – 274)
Великий князь встал…Тут стало ещё виднее, какой он высокий, тонкий и хрупкий…Все поднялись.
– Я хочу подумать полчаса…
Подскочил Керенский.
– Ваше высочество, мы просим вас…чтобы вы приняли решение наедине с вашей совестью…не выслушивая кого-либо из нас…отдельно…
Великий князь кивнул нам головой и вышел в соседнюю комнату…
Образовались группы…Я был у окна. Подошел Милюков и что-то стал мне говорить.
Вдруг Керенский с трагическим жестом схватил меня за руку.
– Я не понимаю…мы условились…Никаких сепаратных разговоров. Все сообща.
Глаза у него сверкали. Лицо – повелительное.
Я немного рассердился:
– Александр Федорович! Нельзя ли другим тоном?..
Он вдруг деформировался совершенно…Лицо стало ласковое, умоляющее…
– Ну, дорогой мой, ну, золотой, ну, серебряный, ну, не расстраивайте!.. ну, не расстраивайте же!..
И побежал к другим…
Он был, должно быть, не в «себе»… Мы пожали плечами и продолжили разговор.
Великий князь позвал к себе Родзянко. Против этого почему-то Керенский не протестовал. Родзянко пошел.
Великий князь вышел…Это было около двенадцати часов дня… Мы поняли, что настала минута. Он дошел до середины комнаты. Мы столпились вокруг него. Он сказал:
– При этих условиях я не могу принять престола, потому что…
Он не договорил, потому что…потому что заплакал…
Керенский рванулся:
– Ваше императорское высочество…Я принадлежу к партии, которая запрещает мне…с соприкосновение с лицами императорской крови…Но я берусь… я буду это утверждать…перед всеми…да, перед всеми…что я…глубоко уважаю…великого князя Михаила Александровича…Он сорвался и, наскоро одевшись, умчался…" (с.275 – 276)
"Николай в дневнике удивлялся: «Мишин манифест кончается четырёххвосткой для выборов Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость.»
Как будто в собственном его отречении есть меньше, чему удивиться...
В отречении Михаила ещё меньше понимания сути дела: насколько он владел престолом, чтоб отрекаться от него? Образованные юридические советники, звёзды кадетской партии, Набоков и Нольде, выводили ему красивым почерком: «впредь до того, как Учредительное Собрание своим решением об образе правления...» – а он доверчиво, послушно подписал. (И какое такое Учредительное Собрание он мыслил во время войны?)
Василий Маклаков, чья отточенная юридическая проницательность ещё обострилась тем, что он с первого дня был отведен прочь от Временного правительства, увидел так: «Странный и преступный манифест, которого Михаил не имел права подписывать, даже если бы был монархом... Акт безумия и предательства.»
Совершенно игнорируя и действующую конституцию, и Государственный Совет, и Государственную Думу, без их согласия и даже ведома – Михаил объявил трон вакантным и своею призрачной властью самочинно объявил выборы в Учредительное Собрание, и даже предопределил форму выборов туда! – а до того передал Временному правительству такую абсолютную власть, какою не обладал и сам.
Тем самым он походя уничтожил и парламент и основные законы государства, всё отложив якобы на «волю великого народа», который к тому мигу ещё и не продремнулся, и не ведал ничего.
Ведомый своими думскими советчиками, Михаил не проявил понимания: где же граница личного отречения? Оно не может отменять форму правления в государстве. Отречение же Михаила оказалось: и за себя лично, и за всю династию, и за самый принцип монархии в России, за государственный строй её.
Отречение Николая формально ещё не было концом династии, оно удерживало парламентарную монархию. Концом монархии стало отречение Михаила. Он – хуже чем отрёкся: он загородил и всем другим возможным престолонаследникам, он передал власть аморфной олигархии. Его отречение и превратило смену монарха в революцию. (То-то так хвалил его Керенский.)
Именно этот Манифест, подписанный Михаилом (не бывшим никогда никем), и стал единственным актом, определившим формально степень власти Временного правительства, – не могли ж они серьёзно долго держаться за фразу Милюкова, что их избрала революция, то есть революционная толпа. Также и назначение премьером князя Львова Николаем Вторым они не хотели признать. Безответственный манифест Михаила и стал как бы полной конституцией Временного правительства...
В осточертелом головокружении Временное правительство поспешно уничтожало по всей России всякую администрацию. Одномоментно была разогнана вся наружная полиция, вся секретная полиция, перестала существовать вся система министерства внутренних дел – и уже по-настоящему никогда не восстановилась. (До большевиков.) И это всё сделали не большевики и не инспирировали немцы – это всё учинили светлоумые российские либералы".
Размышления над Февральской революцией. Александр Солженицын – о событиях, которые трагически изменили не только судьбу России, но и ход всемирной истории
Апология самодержавию
Что подвигло российских либералов в критический момент отечественной истории – масштабной войны на фронтах от Балтийского до Черного морей свергать своего главнокомандующего, императора Николая II?
Ведь дела на фронте «пошли в гору» в 1916 году после ошеломляющего Брусиловского прорыва. И было ясно даже дилетантам, что «менять коней на переправе» смерти подобно. Тем более такую ключевую фигуру для России, как монарх.
Идея монархии была краеугольным камнем государства Российского. И не только потому, что монарх воспринимался традиционным для Руси, а потом и России, патриархальным сознанием и массовой психологией как отец Большой Семьи – Государства, но и за ту объединяющей роль великокняжеской, а потом царской власти в освобождении от власти Золотой Орды и становлении независимости, успешном развитии страны.
Развилку истории с выбором между вечевой демократией Великого Новгорода и самодержавной властью московского великого князя Ивана III страна прошла ещё в 1478 году, когда вечевой колокол вместе с посадницей Марфой Борецкой и её сторонниками был привезен в Москву.
С тех пор развитие событий и рост могущества России лишь подтверждал правильность выбора в пользу единодержавной власти.
Избрание царя Земским Собором, как это было с Борисом Годуновым и Михаилом Романовым не прижилось в России, в отличие от Речи Посполитой, где польская шляхта и магнаты не только голосованием на сейме, но зачастую в междоусобице силой оружия утверждали короля на троне.
И даже, если на российском троне царствовали недоросли, вроде любителя поохотиться Петра II Алексеевича или игры в солдатики Петра III Федоровича, всё равно предпочитали терпеть инфантилизм или самодурство одного, чем беспредел коллективного правления страной.
Горький опыт боярского правления во времена младенчества Ивана IV, Семибоярщины в Смуту явился стойкой прививкой против неудавшейся попытки Верховного тайного совета навязать кондиции (условия) Анне Иоанновне, ограничивающие её самодержавную власть.
Стоило только России начать копировать западноевропейские образцы демократии после отмены крепостного права, в стране появился терроризм как абсолютизация свободы, выродившейся в своеволие с противопоставлением идеи народности идее самодержавия.
В понимании народников: не царь – всему голова, а народ-суверен («без царя в голове») сам себе хозяин и вершитель своей судьбы.
"Онижедети" XIX века, втемяшив себе в голову блажь осчастливить народ своими незрелыми представлениями о жизни, не хотели замечать очевидного, что даже в животном мире без вожака нет ни стада, ни стаи.
В советский период это стало почти аксиомой: 1/6 часть земной суши собрал и организовал в государство народ, а цари со дворянами лишь жестоко эксплуатировали трудовые массы. Долго подобный абсурд общественной мысли был маргинальным в дореволюционный период, поэтому самодержавие в России устояло даже 1 марта 1881 года, когда народовольцы убили Александра II Освободителя.
Но вот настал «момент истины», когда Николай II вынужденно, под напором революционных обстоятельств, в Манифесте 17 октября 1905 года даровал стране политические свободы и Государственную Думу – парламент с законодательными функциями. Таким образом было легализовано стремление оппозиционных сил и, прежде всего, буржуазии к власти.
Поначалу российская буржуазия в лице лидера кадетов П.Н. Милюкова заявляла, что она собирается «быть оппозицией Его Величества, а не оппозицией Его Величеству».
Но «аппетит (как известно) приходит во время еды». И вот настал тот год и час, когда в 1915-м, после тяжелых поражений на фронте, лидеры буржуазной оппозиции в Думе заявили о создании Прогрессивного блока, главным требованием которого было предоставления им права формировать правительство.
Более того, развернув в либеральной печати кампанию по дискредитации царской власти, в связи с деятельностью старца Григория Распутина, они стали плести нити заговора по свержению монархии и переходу власти в стране к ним.
Последовавшие затем события после Февраля 1917 года показали полную недееспособность либеральных болтунов управлять огромной страной да ещё находящуюся в состоянии войны с ведущими державами Европы: кайзеровской Германии и Австро-Венгрии.
Вместо объединения усилий для «войны до победного конца» получился раздрай мнений политических партий по этому вопросу, а также по поводу государственного устройства России, вынесенное на будущее Учредительное собрание. Закономерным был и крах либерального правительства Керенского, пытавшегося балансировать между монархизмом Корнилова и левым радикализмом Ленина.
Как закономерным был крах в 1991 году либерального проекта Горбачева по превращению федеративного по форме, но партократического по своей сути СССР в конфедеративный Союз Суверенных Республик.
"Александр Гучков Петроград 17.05.17:
"Я ушел от власти, потому что ее просто не было; болезнь заключается в странном разделении между властью и ответственностью: на одних полнота власти, но без тени ответственности, а на видимых носителях власти полнота ответственности, но без тени власти… На началах непрекращающегося митинга управлять гос-вом нельзя, а еще менее можно командовать армией на началах митингов и коллегиальных совещаний. А мы ведь не только свергли носителей власти, мы свергли и упразднили самую идею власти, разрушили те необходимые устои, на к-рых строится всякая власть".
Жорж Морис Палеолог: "Военный министр Гучков подал в отставку, объявив себя бессильным изменить условия, в которых осуществляется власть, — «условия, угрожающие роковыми последствиями для свободы, безопасности, самого существования России». Генерал Гурко и генерал Брусилов просят освободить их от командования. Отставка Гучкова знаменует ни больше ни меньше как банкротство Временного правительства и русского либерализма. В скором времени Керенский будет неограниченным властелином России… в ожидании Ленина".
«Диктатура пролетариата» как ширма диктатуры радикалов-интернационалистов.
Установившаяся с Октября 1917-го ленинская диктатура пролетариата была лишь словесным прикрытием власти кучки политических авантюристов.
«Система власти в России изначально не имела ничего общего с диктатурой пролетариата, о которой твердила коммунистическая пропаганда. С 1917 г. властвовала верхушка партии, которая несмотря на свою марксистскую подготовку и годы, проведенные в эмиграции, оставалась интеллигентски российской по своей политической ментальности.
Поэтому и строить новое государство, как бы оно не называлось, она могла только по традиционному для России рецепту. По мере дальнейшего развития, особенно после проведения в 1922 – 1923 гг. целенаправленной политики «диктатуры партии», возникла на редкость простая и архаичная система власти, не связанная ни законами, ни контролем общества.
Это была простота, характерная для архаично выстроенных структур – тип «пирамиды». Тот, кто находился на вершине, распоряжался всем и властвовал над всеми. Каркас этой пирамиды, становой хребет советской государственности составляла иерархия партийных комитетов во главе с назначенными «сверху» секретарями…
Проведение политики «диктатуры партии» и складывание нового механизма власти шло одновременно с образованием СССР. Это было две стороны одного процесса. В результате создания унитарного государства под названием «СССР» все республики попали под прямое управление центральных союзных органов власти. Распоряжения партийной верхушки теперь в полной мере касались и ЦК компартий национальных республик.
Все назначения утверждались вышестоящими партийными органами. В 20-е годы оргбюро, а в 30-е политбюро ЦК утверждало всех местных партийных работников, вплоть до секретарей райкомов.
В 30-е годы назначались все начальники политотделов МТС, их заместители по работе ОГПУ и даже «кадры мельничных предприятий и элеваторов». На эти должности попадали, как правило, недоучившиеся студенты или проштрафившиеся работники, которые рассматривали такое назначение как вынужденную ссылку и, естественно, делали всё, чтобы реабилитироваться в глазах вышестоящей власти».
И.В. Павлова Механизм политической власти в СССР в 20 – 30-е годы Вопросы истории 11-12/98 с. 52 – 53
"С начала 30-х годов правилом стало неукоснительное исполнение постановлений ЦК и Совнаркома (в таком виде за подписями Сталина и Молотова поступали на места практически все указания Центра) а также срочных шифрованных телеграмм серии «Г». Получив из Центра партийную директиву, секретарь ЦК компартии национальной республики, крайкома, обкома ВКП(б) аналогичным образом действовал по отношению к нижестоящим партийным комитетам…
Был установлен также незыблемый порядок исполнения партийных директив государственными органами.
Партийная директива – решение вышестоящего партийного комитета – поступала в секретную часть государственного органа, занимавшего место, соответствующее по уровню и иерархии месту партийного комитета, передавшего директиву. Заведующий секретной частью знакомил с ней руководителя своего ведомства, который исходя из полученной директивы, принимал соответствующее постановление уже от своего имени.
Ни в одном официальном протоколе или приказе государственных органов не должно было быть ссылки на постановление партийного органа. Партаппарат стремился сохранить анонимность своей власти и поддерживать имидж партии как общественно-политической организации". (там же с.60-61)
"Такая конспиративная власть является сущностной чертой сталинизма. СССР дал классический пример её организации и действия. Ни о какой законности при этом не могло быть и речи. Каганович без обиняков выразил кредо сталинизма в своем
выступлении в Институте советского строительства и права 4 ноября 1929 г.:
«Мы отвергаем понятие правового государства. Если человек претендующий на звание марксизма, говорит в серьез о правовом государстве и тем более применяет понятие «правового государства» к советскому государству, то это значит, что он идет на поводу буржуазных юристов, это значит, что он отходит от марксистско-ленинского учения о государстве».
И.В. Павлова Механизм политической власти в СССР в 20 – 30-е годы Вопросы истории 11/12 98 с. 64
О двух парадигмах российской власти
Республика Советов во время гражданской войны и после неё управлялась ленинской "директорией" - ЦК РКП(б).
Сталин в борьбе за единоличную власть в партии сумел победить и создать "красную империю", где "нойонами" вождя "всех времен и народов" ("Чингисхана", по меткому выражению монархиста и публициста В.В. Шульгина) были партийные секретари различных уровней, а "нукерами" - рядовые коммунисты.
В отличие от царской империи, где управленцы набирались сначала из боярской знати, а с Петра 1 по способностям согласно "Табелю о рангах", в советской империи к власти допускались по пролетарскому происхождению и при наличии собачьей преданности вождю и партии. Карикатурой "гегемона общества" стал образ Шарикова из "Собачьего сердца" М. Булгакова.
И вот последний из "красных императоров", Горбачев, как юрист по образованию, решил добавить в (социалистическую) "бочку с мёдом - ложку дёгтя" от капитализма в виде правового государства для построения "социализма с человеческим лицом", "плюрализмом мнений" с консенсусом по их согласованию и "приоритет общечеловеческих ценностей над классовыми". То бишь над краеугольным для советской системы и "лагеря социализма" понятием пролетарского интернационализма.
Охранители устоев "генеральной линии" партии на социализм, узрели в этом идеологическую диверсию, попробовали было "не поступиться принципами", но было уже поздно - "процесс пошел". "Новое мышление" последнего Генсека СССР породило новую жизнь: "Спасибо Миша, Рая,
Что жизнь пошла
Другая!"
И в силу того, что Советский Союз скреплялся диктатурой ВКП(б)-КПСС прикрытой ширмой власти Советов,он, как тот «Титаник» после столкновения с айсбергом, был обречен на распад после проведения альтернативных выборов и отмены 6-й статьи Конституции 1977 года о «направляющей и руководящей роли Коммунистической партии».
Горбачевское стремление "развивать советскую демократию" для авторитарной системы управления страной через партию оказалась тем же самым, что Приказ № 1 Петроградского Совета для воюющей русской армии.
Вопрос был лишь в том: примет ли дело упорядоченный и контролируемый характер, как несколько позднее Горбачев пытался трансформировать распадавшийся под воздействием его либеральных реформ Союз ССР в Союз Суверенных Республик, или же Союз не удастся уже сохранить как субъект политики, что и констатировали в 1991-м Беловежскими соглашениями его политические оппоненты.
Знаменательными событиями периода перестройки явилось избрание Съездом народных депутатов СССР в 1990-м М. С. Горбачева президентом СССР, а в 1991-м всенародным голосованием Б. Ельцина – президентом РСФСР.
Несмотря на всю обструкцию со стороны КПСС и нежелание Горбачева видеть во главе крупнейшей союзной республики своего оппонента, «царь Борис» одержал убедительную победу на выборах тогда ещё не «управляемой демократии».
И Горбачев и Ельцин представляли на тот момент две парадигмы развития страны: либерально-демократическую (фактически парламентскую республику с "разрешено всё, что не запрещено законом") и авторитарную (президентскую), нашедшую позднее свое оформление в Конституции РФ 1993 года, где, по-мнению исследователей, полномочий у президента больше, чем было раньше у царя.
Неудачная попытка ГКЧП вернуть всё вспять обернулась захватом всей полноты государственной власти Ельциным (переподчинение Союзного Банка президенту РСФСР, назначение министра обороны СССР только с его согласия, запрет КПСС и т.п.), приведшего страну к Беловежскому сговору 8 декабря 1991 года, который явился формальным признанием фактического распада Советского Союза, произошедшего после краха путча.
Народ не вышел защищать горбачевский СССР, предпочтя прекраснодушному краснобаю Горбачеву - "простого, как лом" Ельцина. Но хлебнув сполна прелестей реформ ельцинских младореформаторов ("мальчишей-плохишей", которым, по выражению А. Руцкого: "и колхозную бригаду нельзя доверить, не то что экономику"), уповавших на то, что "рынок всё отрегулирует" и, поняв какую страну он теряет, стихийно поддержал противостояние Верховного Совета против "всенародно избранного президента" РФ.
Но демократ Ельцин, в отличие от либерала Горбачева, оказался «крепким орешком» со "звериным инстинктом власти", не склонным ни к каким "консенсусам" и сжегшим к советскому прошлому «все мосты», потому не имевший права на поражение.
Последовавшие за этим драматические события 3-4 октября 1993 года с расстрелом и роспуском Верхового Совета явились продолжением борьбы двух парадигм в российской власти: либеральной – парламентской и авторитарной – президентской.
Ельцинская Конституция РФ 1993 года установила власть президентской республики с ограниченными законодательными полномочиями Государственной Думы, лишила возможности правительство, формируемое назначенцем президента, доминировать в исполнительной власти и дала право президенту через отставку премьер-министра всегда корректировать социально-экономический и политический курс страны по складывающейся ситуации, а не слепому следованию какой-либо идеологической или экономической догме.
Что и продемонстрировал Ельцин серией отставок правительств в свое правление страной, меняя Гайдара на Черномырдина, Черномырдина на Кириенко, Кириенко на Примакова, Примакова на Степашина и, наконец, Степашина на Путина. Сохраняя при этом устойчивость президентской власти.
Одна из подводных камней нашего прошлого – переформатирование бывшей царской России в угоду идее всемирного коммунистического государства в союз федераций и автономий, являющееся антиисторическим и не соответствовавшего реальным возможностям содержать государство абсолютному большинству народов оказавшихся по окончанию гражданской войны под властью большевиков.
Псевдогосударственность автономий и союзных республик, как троянский конь дремлет до поры до времени, пока сильная центральная власть не испытывает проблем.
Но стоило только Хрущеву развенчать в 1956 году на XX съезде КПСС культ личности Сталина, руководство Карело-Финской ССР тут же заявило о возможности выхода из Союза и присоединения к Финляндии.
Ответ был молниеносным: главу 16-й союзной республики расстреляли, а её саму преобразовали Карельскую автономию в составе РСФСР.
Тем не менее "либеральная мина" заложенная Лениным в виде федеративного устройства не исключает проблем для будущего России. Две войны с ичкерийским сепаратизмом в постсовестское время тому пример.
Опыт нашей истории свидетельствует, что, как правило, россияне в подавляющем большинстве своем, независимо от эпохи отдают предпочтение менее демократической власти, "твердой руке".
Это обусловлено всем ходом нашей истории полной войн, нашествий, бедствий и прочее для борьбы с которыми возникает острая нужда в безотлагательных действиях, а не словопрений и дискуссий среди многих начальников и предводителей.
К тому же теперь на смену зазывалам от дискредитировавшегося себя социализма-коммунизма явились их либеральные двойники, считающие нужным, если и не опередить, как большевики, «загнивающий Запад», то по крайней мере, зеркально его скопировать, став частью «цивилизованного мира», где первую скрипку играют англосаксы.
И эти «страдальцы за народ» талдычат нам, что Россия вновь отстала от прогресса, но стоит ей лишь колено-преклониться, как «манна небесная» в виде западных инвестиций и технологий посыплется обильным дождем на наши неразумные головы.
Трансформация либеральной демократии Ельцина в «суверенную демократию» Путина
В приснопамятные 1990-е губошлепы-либералы под руководством советников из ЦРУ в безумной попытке внедрить под видом рыночной экономики социал-дарвинизм в стране дотоле сплошного патернализма, преуспели лишь в одном: в угроблении половины советской промышленности и стремительно набиравшем обороты гражданской войне на Кавказе и распаде России.
Поэтому либерализм в российской власти может быть полезен лишь в ограниченной форме и в конкретных исторических обстоятельств. Что на практике и доказывает "либеральный консерватор" В.В. Путин после своего прихода во власть в начале 2000-х гг. Во внешней политике он стал утверждать принципы "суверенной демократии" и "многополярного мира".
Стоило только президенту Путину в Мюнхенской речи 2007 г. озвучить новый курс на суверенную внешнею политику России, как это вызвало неприятие и недовольствоне не только в заокеанском оплоте либерализма, но и у их российских креатур. И вот почему.
"Новый язык антиглобализма
Программа нового языка антиглобализма представляет собой отрицательную симметрию основным элементам философии глобализма.
1) Вместо мондиализма, планетарной унификации государств, народов и культур, предлагается модель многополярного мира, баланса цивилизаций, сохраняющих свои границы и дифференцированно открытых друг другу.
2) Вместо атлантизма, стратегической доминации Запада – евразийство, баланс между Западом и Востоком.
3) Вместо перехода к "финансовой экономике" – развитие реальной экономики, с привязкой финансовой системы к реальному сектору (это может сопровождаться экономической интеграцией "больших пространств")
4) Вместо реальной доминации капитала – подстраивание структуры хозяйства под культурно-религиозные традиции (пример: исламская экономика, отвергающая процентный рост денег) и социально-ориентированная система перераспределения.
5) Вместо концепции "богатого Севера" – идея справедливого и равномерного распределения труда в планетарном масштабе с учетом специфики каждой из цивилизаций.
6) Вместо концепции "золотого миллиарда" – поиск решения острых вопросов выживания всем человечеством.
7) Вместо тотальной атомизации человечества – развитие и сохранение цивилизационной идентичности.
8) Вместо стирания грани между полами – сохранение традиционных форм брачного уклада.
9) Вместо генной инженерии – защита человеческого достоинства как уникальной и неприкосновенной ценности, не подлежащей искусственному воспроизводству и клонированию.
10) Вместо тотальной информатизации и виртуализации производства – естественное развитие традиционных профессий и ремесел с учетом новых технических достижений.
11) Вместо "нового кочевничества" – сохранение связи человека со средой происхождения с полным правом свободы перемещений, при одновременном контроле над миграционными потоками.
12) Вместо индивидуального цифрового кода – традиционная идентификация человека по личному имени и иным данным.
13) Вместо тотального пацифизма – ограничение возможных конфликтов "войной форм" и создание эффективных международных органов для предупреждения и контроля за военными действиями".
Во внутренней политике, вместо диктатуры личности, Путин существенно укрепил начатую горбачевской перестройкой новую парадигму развития для России - "диктатуру закона", способствовавшего росту правосознания граждан и правовой культуры общества.
(Паради́гма от греч. παράδειγμα, «пример, модель, образец»)
Постепенно в общественном сознании складываются и утверждаются привычки и традиции решать гражданские споры и конфликты в рамках правового поля, определяемого Конституцией страны.
Сложившаяся матрица истории России говорит о том, что «к прошлому возврата больше нет».
Политическая история страны прошла путь от становления самодержавной монархии, затем перед её падением - в трансформацию в думскую; при Ленине-Сталине в тоталитарный режим красных императоров-принцепсов, авторитарный - при Хрущеве-Брежневе-Андропове; перестроечно-демократический власти власти при Горбачеве и авторитарную президентскую республику при Ельцине и его преемниках.
Но если при Ельцине режим был социал-дарвинстским и либеральным, компрадорским по большому счёту; то при Путине, "либеральном консерваторе", он постепенно трансформировался в социально ориентированную рыночную экономику.
"Социал-дервинизм и либерализм
Либеральная идеология оценивает стремление к войне, агрессию в строго отрицательном смысле. Отличительной чертой этой философии является минимализация насилия. Но вместе с тем, либералы не могут отрицать конфликтной природы социального устройства, психологической тяги к агрессии, свойственной людям.
Эти идеи развиты уже у Гоббса. Следовательно, отказывая принципу насилия, вражды и войны в онтологической и правовой легитимности, либералы имеют на этот счет и более реалистичную позицию. Она оформлена в теории "социал-дарвинизма"*.
Натуралист Чарльз Дарвин разработал учение об эволюции животного мира, где большую роль играл принцип внутривидовой и межвидовой борьбы, как стимул к биологическому развитию. Социал-дарвинизм – это проекция такого подхода на социальную сферу.
В либеральном контексте "борьба за выживание" в обществе ставилась в конкретные исторические рамки. Если некогда Гоббс предлагал регламентировать потенциальную "войну всех против всех" через усиление государственного аппарат (теория "Левиафана"), то социал-дарвинисты перевели тему в иное русло, предложив канализировать энергию борьбы в поле свободной экономической конкуренции.
Свободная конкуренция становится в либеральной философии политики единственной зоной, где агрессивность признается легитимным качеством и война (коммерческая, конкурентная) считается допустимым явлением. Наиболее последовательные либералы настаивают на том, чтобы простор этой борьбы было максимально широким и ограничивался бы минимальным набором общих правил при почти полном невмешательстве государственных или социальных инстанций. Идеальным пространством для такой борьбы является полностью "свободный рынок".
Экономическая конкуренция при этом должна представлять собой "джунгли", т.е. совершенно неупорядоченное пространство, где позиции игроков могут постоянно меняться и их приемы совершенствоваться; более того, субъекты рынка могут постоянно мутировать, укрупняться или дробиться, подстраиваясь под конъюнктуру.
В такой конкурентной рыночной борьбе за выживание осуществляется не физическое, не духовное, не социальное, но "экономическое насилие" – выигравшие (английское "gainers") обогащаются, поглощают слабых и наслаждаются поражением конкурентов, проигравшие (английское "loosers") – остаются ни с чем.
В этом процессе идет непрерывное становление экономических элит и их ротация. Кто-то разоряется, кто-то обогащается. Сильные становятся сильнее, слабые должны сами справляться со своей слабостью. Здесь как в классической войне торжествует принцип "Vae victis!" – (на латыни "Горе побежденным!")...
Либеральный консерватизм представляет собой направление в философии политики, которое стремится укрепить и сохранить модель десакрализации, возникающую в результате внедрения парадигмы современности. Причем здесь акцент падает на противодействие любым попыткам изменить положение вещей – как через радикальный возврат к прошлому, так и через революционный рывок в будущее (революция, по мнению философов этой школы, чревата – как это ни парадоксально – ресакрализацией политики). Либеральный консерватизм симметрично противоположен во всем консервативно-революционной идеологии".
Если при первом президенте РФ наблюдалась тенденция суверенизации индивидума с доминацией во внутренней и внешней политике прав человека в ущерб интересам общества и государства, то при его преемнике курс на суверенную внешнюю политику страны стал определяющим для всех остальных сторон жизни общества и государства.
То есть общее стало определять частное, а не наоборот. Что, естественно, противоречит принципам либерализма, но не демократии, как выборной власти на альтернативных принципах и разделении властей на исполнительную, законодательную и судебные ветви.
"Либерал демократия видит общество как "открытую систему", как "открытое общество" (Карл Поппер). Оно может быть сведено к небольшой группе индивидуумов, а может теоретически распространиться на все человечество.
Либеральная демократия оперирует с атомарными индивидуумами, которые могут в зависимости от обстоятельств перегруппировываться в различные коллективы. "Демос" здесь – простая условность, не имеющая органических границ и строго закрепленных качеств. Как только контракт исчерпывает свое значение, он может быть расторгнут и заключен новый. (Поэтому "новая метла метёт по-новому").
Демократия в ее традиционном понимании относится только к конкретному обществу или общине, ограниченным этническими, государственными, религиозными признаками. Показательно, что и революционная демократия по-своему также привносит качественный критерий в понимание "общества". У анабаптистов – это община верующих, у более поздних социалистов – это класс ("класс обездоленных").
У российских либералов-прозападников маркером для определения "свой - чужой" выступает огульная критика по любому поводу государственной власти.
Ибо: "Ёмкая уваровская формула «Самодержавие, православие, народность», вызывающая у них отвращение, осталась прежней. Просто в XXI веке она всего лишь звучит иначе: «Суверенитет, традиции, демократия».
Но модерн... опять предлагает отказаться от старого мира, а на его обломках воспитать нового человека. Для которого Россия как государство, то есть, ее суверенитет, ее традиции, и даже, представьте себе, демократия не представляют никакой ценности.
Все это мы уже проходили, и ничего интересного из этой затеи не вышло. И не выйдет — слишком силен в нас общинный стержень, в котором человек воспринимает себя как часть единого целого. Как гражданина большой страны, жить без которой он просто не может.
Но либералы вновь и вновь будут пытаться, ибо в них тоже силен стержень построения рая на земле — всеобщего счастья для каждого в отдельности, а не для всех вместе. Борьба западников и славянофилов никогда не кончится.
Свидетельство о публикации №341767 от 2 мая 2016 года"Воплощенной укоризною
Ты стоял перед Отчизною
Либерал-идеалист"
Ф.М. Достоевский "Бесы"
"Представление об индивидуализме является основой мировоззрения либерализма.
Либерализм утверждает в качестве основной реальности именно индивидуума, а не просто "человека" или "личность"; индивидуум –- главная и центральная ценность в рамках этого мировоззрения. Исходя из индивидуума как абсолюта –- из его интересов, прав, структуры и логики –- строятся остальные философские, политические, социальные, экономические модели.
Такого представления об индивидууме мы не встречали нигде в традиционном обществе...
Локк выдвинул политическую программу, суммировавшую базовые принципы либерального взгляда на политику...
Задача Локка – максимально освободить гражданина от самой Политики, предоставить его самому себе. Государство, по Локку, это большая торговая компания, создаваемая по договору и, теоретически, могущая быть распущенной таким же образом.
Это Государство-товарищество, своего рода акционерное общество, не выражающее ничего другого, кроме совокупности эгоистических интересов его учредителей. При этом Локк считает, что основная цель человека – это достижение максимального индивидуального комфорта и благополучия, и то, что это стремление ограничивает, должно быть постепенно упразднено".
"У абсолютного числа русских, исторически укоренилось иное понятие государства, чем у западноевропейцев и преклоняющейся перед ними нашего "малого народа" -- либеральной интеллигенцией. Русская идея государственности, как самодержавной монархии, была абсолютной противоположностью республиканской, в большей степени, идее европейских либералов.
Для последних государство – это «общественный договор» Дж. Локка, возникающий из взаимоотношений "сеньор -- вассал" и позволяющий предотвратить анархию или «войну всех против всех» при десакрализации, ограничении или свержении власти монарха, а выбранный глава государства лишь наёмный менеджер-управленец.
Не та природа возникновения и роли государства в истории России, когда благодаря этому общественному институту, Русь во времена Дмитрия Донского впервые одержала победу над Золотой Ордой, а через 100 лет после Куликовской битвы и вовсе освободилась от власти татарских ханов.
У русского народа исторически сложилось понимание государства, как крепости, где можно укрыться от невзгод, общественного неустройства и разного рода опасностей. Начальник крепости и гарнизона его составляющего – он же господин, то есть господствующий, главенствующий над всеми. И нет ничего унизительного в признании такого необходимого господства для общего блага всех.
Господин именовался Государем, если под крепостью подразумевалась вся страна, объединенная политической властью. Понятие «Царь-Государь» явилось высшим проявление всеобщей пользы господства одного над многими в государстве-крепости.
Подобное понятие главы государства в массе народа сохранилось и в советские времена. Чем и объясняется до сих пор феномен популярности деспота и тирана Сталина".
Давая характеристику интеллигенции, Иванов-Разумник писал: "Интеллигенция есть этически – антимещанская, социологически – внесословная, преемственная группа, характеризуемая творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь"…
По его мнению лишь "с екатерининской эпохи начинается в России рост общественного самосознания", которое неуклонно развивается «по направлению от абстрактного человека к реальной личности». Содержательным вектором общественной мысли Иванов-Разумник считал борьбу интеллигенции с духовным мещанством. Эта борьба подчеркивал автор и была борьбой за индивидуализм".
В.В. Шелохаев Общественная мысль России: теоретико-методологические проблемы её изучения Вопросы истории 6/2010 с.38-39
Вообще-то индивидуализм русскому человеку, в отличие от западноевропейца, изначально присущ не был и отступление молодежи от традиций соборности и коллективности, а также атеизм, воспринимались даже во второй половине XIX века как своеволие и нигилизм, повреждение нравов, возникшее от заблуждений ума...
«Процесс превращения истории из утопии в науку в новой России происходит медленно, трудно и противоречиво, поскольку её до сих пор не оставляют в покое не только сталинисты, но и либералы, которые заняты поисками новых фаворитов и изгоев прошлого.
С.В. Тютюкин в книге «Александр Керенский.
Страницы политической биографии (1905 – 1917)» М. 2012 сопоставляет судьбы двух земляков – юристов, родившихся в Симбирске и возглавивших в 1917 г. один за другим два российских правительства, – Керенского и Ленина.
Он пишет о существенных различиях в целях и последствиях их прихода к власти, масштабах осуществленных ими социальных экспериментов, завершившихся в конечном счете сходным образом, то есть крахом.
Если эксперимент Керенского бесславно закончился уже после победы большевиков уже в октябре 1917 г., то эксперимент Ленина и его наследников продолжался до конца XX века.
При этом результаты провала усилий того и другого оказались во многом схожими. Керенский, пережив весной и летом 1917 г. короткий период славы и поклонения многих своих сограждан, затем был надолго забыт и стал предметом издевок и презрения.
Шумная слава Ленина и особенно его наследника – Сталина в годы правления коммунистов казалось вечной, но дело завершилось опять чисто по-российски, а именно ниспровержением памятников прежним вождям, осуждением и осмеянием «коммунистической утопии» и особенно практики так называемого социалистического и коммунистического строительства.
Интересно, что в основе краха любого общественного эксперимента лежат изначально мировоззренческие заблуждения и некорректные действия политических деятелей, которые рано или поздно приводят страну сначала в политический тупик, а затем к коллапсу».
Я.Г. Рокитянский Вопросы истории 6/2013 с. 167-168
Про «мировоззренческие заблуждения и некорректные действия» Ульянова-Ленина написано достаточно для уяснения ошибочности его идей и утопичности построения «царства Божия на Земле».
А вот с либеральными иллюзиями Керенского, игравшего одну из ключевых ролей в подготовке и осуществлении свержения царя в феврале 1917 года и, главное, ликвидации монархии как таковой, следует разобраться поподробнее.
Из воспоминаний В.В. Шульгина «Дни. 1920» М. 1989:
"Я получил в Москве тревожную телеграмму от Шингарева: он просил меня немедленно вернуться в Петроград.
Кажется, я приехал 8 января. В этот же день, вечером, Шингарев пришел ко мне.
– В чём дело, Андрей Иванович?
– Да вот плохо. Положение ухудшается с каждым днем… Мы идём к пропасти… Революция – это гибель, а мы идем к революции… Да и без революции всё расклеивается с чрезвычайной быстротой… С железными дорогами опять катастрофически плохо… Они ещё кое-как держались, но с этими морозами…Морозы всегда понижают движение, – а тут как на грех – хватило!.. График падает. В Петрограде уже серьезные заминки с продовольствием…. Не сегодня-завтра не станет хлеба совсем. В войсках недовольство. Петроградский гарнизон ненадежен. Меж тем, как вы знаете, наше военное могущество, техническое, выросло, как никогда… Наше военное наступление будет поддержано невиданным количеством снарядов… Надо бы дотянуть до весны… Но я боюсь, что не дотянем…
– Надо дотянуть…
– Но как? Зашло так далеко, пропущены все сроки, я боюсь, что если наша безумная власть даже пойдет на уступки, если даже будет составлено правительство из этих самых людей доверия, то это не удовлетворит…Настроение уже перемахнуло через нашу голову, оно уже левей Прогрессивного блока…Придется считаться с этим… Мы уже не удовлетворим… Уже не сможем удержать… Страна уже слушает тех, кто левей, а не нас… Поздно…
– Чтобы додержаться придется взять разгон…Знаете, на яхте…когда идёшь, скажем левым галсом, перед поворотом на правый галс надо взять еще левей, чтобы забрать ход… Если наступление будет удачно, мы сделаем поворот и пойдем правым галсом…тобы иметь возможность сделать поворот, надо набрать ход. Для этого, если власть на нас свалится, придется искать поддержки расширением Прогрессивного блока налево…
– Как вы себе это представляете?
– Я бы позвал Керенского.
– Керенского? В качестве кого?
– В качестве министра юстиции, допустим… Сейчас пост этот не имеет никакого значения, но надо вырвать у революции её главарей… Из них Керенский – всё же единственный… Гораздо выгоднее иметь его с собой, чем против себя… Но это ведь только гадание на кофейной гуще…Реально ведь никаких нет признаков, что правительство собирается, говоря попросту позвать нас?
– Реально – никаких. Но напуганы все сильно… Там большое смятение… Надо быть ко всему готовым. (с.155 -156)
В это время в другом конце зала показался Керенский. Он, по обыкновению, куда-то мчался, наклонив голову и неистово размахивая руками. За ним, догоняя, старался Скобелев.
Керенский вдруг увидев нас и, круто изменив движение, пошел к нам, протянув вперед худую руку… для выразительности.
– Ну, как господа, блок? Надо что-то делать! Ведь положение-то…плохо. Вы собираетесь что-нибудь сделать?
Он говорил громко, подходя. Мы сошлись на середине зала.
Кажется, до этого дня я не был официально знаком с Керенским. По крайней мере, я никогда с ним не разговаривал. Мы всё же были в слишком далеких и враждебных лагерях. Поэтому для меня этот его «налет» был неожиданным. Но я решил им воспользоваться.
– Ну, если вы так спрашиваете, то позвольте, в свою очередь, спросить вас: по-вашему мнению, что нужно? Что вас удовлетворило бы?
На изборожденном лице Керенского промелькнуло вдруг веселое, почти мальчишеское выражение.
– Что?.. Да, в сущности немного… Важно одно: чтобы власть перешла в другие руки.
– Чьи? – спросил Маклаков.
– Это безразлично. Только не бюрократические.
– Почему не бюрократические? – возразил Маклаков – Я именно думаю, что бюрократические…только другие, толковые и чище… Словом, хороших бюрократов. А эти «облеченные доверием» – ничего не сделают.
– Почему?
– Потому, что мы ничего не понимаем в этом деле. Техники не знаем. А учиться теперь некогда…
– Пустяки. Вам дадут аппарат. Для чего же существуют все эти канцелярии и помощники секретарей….
– Ну, а ещё чего надо? – спросил я Керенского.
– Ну, ещё там – он мальчишески, легкомысленно и весело махнул рукой – свобод немножко. Ну, там печати, собраний и прочее такое…
– И это всё?
– Всё пока… Но спешите… спешите…
Он помчался, за ним – Скобелев… (с.170 – 171)
Если подавить бунт можно, то и славу богу. Это сделают не только без нас, но и против нас…
Николай I повесил пять декабристов, но если Николай II расстреляет 50000 «февралистов», то это будет за дешево купленное спасение России.
Это будет значить, что у нас есть государь, что у нас есть власть… Но если не удастся? Если для этого ни полков, ни полковников не найдется?..
Тогда…тогда – отречение. Царствовать будет малолетний царь… значит регент. Регент? Кто? Михаил Александрович? Да, кажется… Потом Верховный Главнокомандующий… Ну, великий князь Николай Николаевич, конечно…Затем… Затем – правительство… Но кто?
Кто? В сущности… В сущности – никого… Ломали, ломали копья, а для кого – неизвестно…Ну, Милюков, Шингарев, конечно… затем Керенский… да, Керенского необходимо… Он самый деятельный… сейчас…актёр? Да, кажется… всё равно…талантливый актёр. На первых порах – это главное… Его одного слушают…да и нужно для левых. (с.195 -196)
Поднялись…квартира Путятина… В передней ходынка платья. И несколько шепчущихся. Спрашиваю:
– Кто здесь?
– Здесь все члены правительства.
– Когда образовалось правительство?
– Вчера…
– Ещё кто?
– Все члены Комитета Государственной думы…Идите – ждали вас…
– Великий князь здесь?
– Да…
Посреди между ними в большом кресле сидел офицер – моложавый, с длинным худым лицом… Это был великий князь Михаил Александрович, которого я никогда раньше не видел. Вправо и влево от него на диванах и креслах – полукругом, как два крыла только что провозглашенного мною монарха, были все, кто должны были быть его окружением: вправо – Родзянко, Милюков и другие, влево – князь Львов, Керенский, Некрасов и другие. Эти другие были: Ефремов. Ржевский, бубликов, Шидловский, Владимир львов, Терещенко, кто ещё не помню. Гучков и я сидели напротив, потому что пришли последними.
Это было вроде как заседание…Великий князь как бы давал слово, обращаясь то к тому, то к другому:
– Вы, кажется, хотели сказать?
Тот, к кому он обращался, – говорил.
Говорили о том: следует ли великому князю принять престол или нет…
Я не помню всех речей. Но я помню, что только двое высказались за принятие престола. Эти двое были Милюков и Гучков…
Милюков встрепенулся и стал говорить. Это речь его, если можно назвать речью, была потрясающая…
Головой – белый как лунь, сизый лицом (от бессонницы), совершенно сиплый от речей в казармах и на митингах, он не говорил, а каркал хрипло…
– Если вы откажетесь… Ваше высочество…будет гибель…Потому что Россия… Россия теряет… свою ось… Монарх… это – ось…Единственная ось страны…
Масса русского народа, вокруг чего… вокруг чего она соберется?
Если вы откажетесь… будет анархия…хаос… кровавое месиво…Монарх – это единственный центр… Единственное, что все знают… Единственное общее… Единственное понятие о власти… пока… в России…Если вы откажетесь ... будет ужас…полная неизвестность…ужасная неизвестность…потому что… не будет…не будет присяги…а присяга – это ответ…единственный ответ, который может дать народ…нам всем… на то, что случилось…Это его – санкция…его одобрение…его согласие…без которого…нельзя…ничего…без которого не будет…государства…России…ничего не будет… (с. 271 – 272)
Терещенко мне делал какие-то знаки. Я понял, что он просит меня выскользнуть в соседнюю комнату на минутку: Я сделал это.
– Что такое?
– Василий Витальевич! Я больше не могу…Я застрелюсь…Что делать, что делать?.
– Да, что делать…С ума можно сойти.
– Бросьте…Успеете…Скажите, есть ли какие-нибудь части…на которые можно положиться?..
– Нет…ни одной…
– А вот внизу я видел часовых…
– Это несколько человек… Керенский дрожит… Он боится…каждую минуту могут сюда ворваться…Он боится, чтобы не убили великого князя…Какие-то банды бродят…боже мой!..
Мы вернулись…
Керенский говорил:
– Ваше высочество…Мои убеждения – республиканские. Я против монархии…Но я сейчас не хочу, не буду…Разрешите нам сказать иначе…Разрешите нам сказать…как русский …русскому…Павел Николаевич Милюков ошибается. Приняв престол, вы не спасете Россию…Наоборот…Я знаю настроение массы…рабочих и солдат…Сейчас резкое недовольство направлено против монархии…Именно этот вопрос будет причиной кровавого развала…И это в то время…когда России нужно полное единство…Пред лицом внешнего врага…начнется гражданская, внутренняя война…И поэтому я обращаюсь к вашему высочеству…как русский к русскому. Умоляю вас во имя России принести эту жертву!.. Если это жертва… Потому что с другой стороны…я не вправе скрыть здесь, каким опасностям вы лично подвергаетесь в случае решения принять престол…Во всяком случае…Во всяком случае…я не ручаюсь за жизнь вашего высочества…
Он сделал трагический жест и резко отодвинул свое кресло… (с.273 – 274)
Великий князь встал…Тут стало ещё виднее, какой он высокий, тонкий и хрупкий…Все поднялись.
– Я хочу подумать полчаса…
Подскочил Керенский.
– Ваше высочество, мы просим вас…чтобы вы приняли решение наедине с вашей совестью…не выслушивая кого-либо из нас…отдельно…
Великий князь кивнул нам головой и вышел в соседнюю комнату…
Образовались группы…Я был у окна. Подошел Милюков и что-то стал мне говорить.
Вдруг Керенский с трагическим жестом схватил меня за руку.
– Я не понимаю…мы условились…Никаких сепаратных разговоров. Все сообща.
Глаза у него сверкали. Лицо – повелительное.
Я немного рассердился:
– Александр Федорович! Нельзя ли другим тоном?..
Он вдруг деформировался совершенно…Лицо стало ласковое, умоляющее…
– Ну, дорогой мой, ну, золотой, ну, серебряный, ну, не расстраивайте!.. ну, не расстраивайте же!..
И побежал к другим…
Он был, должно быть, не в «себе»… Мы пожали плечами и продолжили разговор.
Великий князь позвал к себе Родзянко. Против этого почему-то Керенский не протестовал. Родзянко пошел.
Великий князь вышел…Это было около двенадцати часов дня… Мы поняли, что настала минута. Он дошел до середины комнаты. Мы столпились вокруг него. Он сказал:
– При этих условиях я не могу принять престола, потому что…
Он не договорил, потому что…потому что заплакал…
Керенский рванулся:
– Ваше императорское высочество…Я принадлежу к партии, которая запрещает мне…с соприкосновение с лицами императорской крови…Но я берусь… я буду это утверждать…перед всеми…да, перед всеми…что я…глубоко уважаю…великого князя Михаила Александровича…Он сорвался и, наскоро одевшись, умчался…" (с.275 – 276)
"Николай в дневнике удивлялся: «Мишин манифест кончается четырёххвосткой для выборов Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость.»
Как будто в собственном его отречении есть меньше, чему удивиться...
В отречении Михаила ещё меньше понимания сути дела: насколько он владел престолом, чтоб отрекаться от него? Образованные юридические советники, звёзды кадетской партии, Набоков и Нольде, выводили ему красивым почерком: «впредь до того, как Учредительное Собрание своим решением об образе правления...» – а он доверчиво, послушно подписал. (И какое такое Учредительное Собрание он мыслил во время войны?)
Василий Маклаков, чья отточенная юридическая проницательность ещё обострилась тем, что он с первого дня был отведен прочь от Временного правительства, увидел так: «Странный и преступный манифест, которого Михаил не имел права подписывать, даже если бы был монархом... Акт безумия и предательства.»
Совершенно игнорируя и действующую конституцию, и Государственный Совет, и Государственную Думу, без их согласия и даже ведома – Михаил объявил трон вакантным и своею призрачной властью самочинно объявил выборы в Учредительное Собрание, и даже предопределил форму выборов туда! – а до того передал Временному правительству такую абсолютную власть, какою не обладал и сам.
Тем самым он походя уничтожил и парламент и основные законы государства, всё отложив якобы на «волю великого народа», который к тому мигу ещё и не продремнулся, и не ведал ничего.
Ведомый своими думскими советчиками, Михаил не проявил понимания: где же граница личного отречения? Оно не может отменять форму правления в государстве. Отречение же Михаила оказалось: и за себя лично, и за всю династию, и за самый принцип монархии в России, за государственный строй её.
Отречение Николая формально ещё не было концом династии, оно удерживало парламентарную монархию. Концом монархии стало отречение Михаила. Он – хуже чем отрёкся: он загородил и всем другим возможным престолонаследникам, он передал власть аморфной олигархии. Его отречение и превратило смену монарха в революцию. (То-то так хвалил его Керенский.)
Именно этот Манифест, подписанный Михаилом (не бывшим никогда никем), и стал единственным актом, определившим формально степень власти Временного правительства, – не могли ж они серьёзно долго держаться за фразу Милюкова, что их избрала революция, то есть революционная толпа. Также и назначение премьером князя Львова Николаем Вторым они не хотели признать. Безответственный манифест Михаила и стал как бы полной конституцией Временного правительства...
В осточертелом головокружении Временное правительство поспешно уничтожало по всей России всякую администрацию. Одномоментно была разогнана вся наружная полиция, вся секретная полиция, перестала существовать вся система министерства внутренних дел – и уже по-настоящему никогда не восстановилась. (До большевиков.) И это всё сделали не большевики и не инспирировали немцы – это всё учинили светлоумые российские либералы".
Размышления над Февральской революцией. Александр Солженицын – о событиях, которые трагически изменили не только судьбу России, но и ход всемирной истории
Апология самодержавию
Что подвигло российских либералов в критический момент отечественной истории – масштабной войны на фронтах от Балтийского до Черного морей свергать своего главнокомандующего, императора Николая II?
Ведь дела на фронте «пошли в гору» в 1916 году после ошеломляющего Брусиловского прорыва. И было ясно даже дилетантам, что «менять коней на переправе» смерти подобно. Тем более такую ключевую фигуру для России, как монарх.
Идея монархии была краеугольным камнем государства Российского. И не только потому, что монарх воспринимался традиционным для Руси, а потом и России, патриархальным сознанием и массовой психологией как отец Большой Семьи – Государства, но и за ту объединяющей роль великокняжеской, а потом царской власти в освобождении от власти Золотой Орды и становлении независимости, успешном развитии страны.
Развилку истории с выбором между вечевой демократией Великого Новгорода и самодержавной властью московского великого князя Ивана III страна прошла ещё в 1478 году, когда вечевой колокол вместе с посадницей Марфой Борецкой и её сторонниками был привезен в Москву.
С тех пор развитие событий и рост могущества России лишь подтверждал правильность выбора в пользу единодержавной власти.
Избрание царя Земским Собором, как это было с Борисом Годуновым и Михаилом Романовым не прижилось в России, в отличие от Речи Посполитой, где польская шляхта и магнаты не только голосованием на сейме, но зачастую в междоусобице силой оружия утверждали короля на троне.
И даже, если на российском троне царствовали недоросли, вроде любителя поохотиться Петра II Алексеевича или игры в солдатики Петра III Федоровича, всё равно предпочитали терпеть инфантилизм или самодурство одного, чем беспредел коллективного правления страной.
Горький опыт боярского правления во времена младенчества Ивана IV, Семибоярщины в Смуту явился стойкой прививкой против неудавшейся попытки Верховного тайного совета навязать кондиции (условия) Анне Иоанновне, ограничивающие её самодержавную власть.
Стоило только России начать копировать западноевропейские образцы демократии после отмены крепостного права, в стране появился терроризм как абсолютизация свободы, выродившейся в своеволие с противопоставлением идеи народности идее самодержавия.
В понимании народников: не царь – всему голова, а народ-суверен («без царя в голове») сам себе хозяин и вершитель своей судьбы.
"Онижедети" XIX века, втемяшив себе в голову блажь осчастливить народ своими незрелыми представлениями о жизни, не хотели замечать очевидного, что даже в животном мире без вожака нет ни стада, ни стаи.
В советский период это стало почти аксиомой: 1/6 часть земной суши собрал и организовал в государство народ, а цари со дворянами лишь жестоко эксплуатировали трудовые массы. Долго подобный абсурд общественной мысли был маргинальным в дореволюционный период, поэтому самодержавие в России устояло даже 1 марта 1881 года, когда народовольцы убили Александра II Освободителя.
Но вот настал «момент истины», когда Николай II вынужденно, под напором революционных обстоятельств, в Манифесте 17 октября 1905 года даровал стране политические свободы и Государственную Думу – парламент с законодательными функциями. Таким образом было легализовано стремление оппозиционных сил и, прежде всего, буржуазии к власти.
Поначалу российская буржуазия в лице лидера кадетов П.Н. Милюкова заявляла, что она собирается «быть оппозицией Его Величества, а не оппозицией Его Величеству».
Но «аппетит (как известно) приходит во время еды». И вот настал тот год и час, когда в 1915-м, после тяжелых поражений на фронте, лидеры буржуазной оппозиции в Думе заявили о создании Прогрессивного блока, главным требованием которого было предоставления им права формировать правительство.
Более того, развернув в либеральной печати кампанию по дискредитации царской власти, в связи с деятельностью старца Григория Распутина, они стали плести нити заговора по свержению монархии и переходу власти в стране к ним.
Последовавшие затем события после Февраля 1917 года показали полную недееспособность либеральных болтунов управлять огромной страной да ещё находящуюся в состоянии войны с ведущими державами Европы: кайзеровской Германии и Австро-Венгрии.
Вместо объединения усилий для «войны до победного конца» получился раздрай мнений политических партий по этому вопросу, а также по поводу государственного устройства России, вынесенное на будущее Учредительное собрание. Закономерным был и крах либерального правительства Керенского, пытавшегося балансировать между монархизмом Корнилова и левым радикализмом Ленина.
Как закономерным был крах в 1991 году либерального проекта Горбачева по превращению федеративного по форме, но партократического по своей сути СССР в конфедеративный Союз Суверенных Республик.
"Александр Гучков Петроград 17.05.17:
"Я ушел от власти, потому что ее просто не было; болезнь заключается в странном разделении между властью и ответственностью: на одних полнота власти, но без тени ответственности, а на видимых носителях власти полнота ответственности, но без тени власти… На началах непрекращающегося митинга управлять гос-вом нельзя, а еще менее можно командовать армией на началах митингов и коллегиальных совещаний. А мы ведь не только свергли носителей власти, мы свергли и упразднили самую идею власти, разрушили те необходимые устои, на к-рых строится всякая власть".
Жорж Морис Палеолог: "Военный министр Гучков подал в отставку, объявив себя бессильным изменить условия, в которых осуществляется власть, — «условия, угрожающие роковыми последствиями для свободы, безопасности, самого существования России». Генерал Гурко и генерал Брусилов просят освободить их от командования. Отставка Гучкова знаменует ни больше ни меньше как банкротство Временного правительства и русского либерализма. В скором времени Керенский будет неограниченным властелином России… в ожидании Ленина".
«Диктатура пролетариата» как ширма диктатуры радикалов-интернационалистов.
Установившаяся с Октября 1917-го ленинская диктатура пролетариата была лишь словесным прикрытием власти кучки политических авантюристов.
«Система власти в России изначально не имела ничего общего с диктатурой пролетариата, о которой твердила коммунистическая пропаганда. С 1917 г. властвовала верхушка партии, которая несмотря на свою марксистскую подготовку и годы, проведенные в эмиграции, оставалась интеллигентски российской по своей политической ментальности.
Поэтому и строить новое государство, как бы оно не называлось, она могла только по традиционному для России рецепту. По мере дальнейшего развития, особенно после проведения в 1922 – 1923 гг. целенаправленной политики «диктатуры партии», возникла на редкость простая и архаичная система власти, не связанная ни законами, ни контролем общества.
Это была простота, характерная для архаично выстроенных структур – тип «пирамиды». Тот, кто находился на вершине, распоряжался всем и властвовал над всеми. Каркас этой пирамиды, становой хребет советской государственности составляла иерархия партийных комитетов во главе с назначенными «сверху» секретарями…
Проведение политики «диктатуры партии» и складывание нового механизма власти шло одновременно с образованием СССР. Это было две стороны одного процесса. В результате создания унитарного государства под названием «СССР» все республики попали под прямое управление центральных союзных органов власти. Распоряжения партийной верхушки теперь в полной мере касались и ЦК компартий национальных республик.
Все назначения утверждались вышестоящими партийными органами. В 20-е годы оргбюро, а в 30-е политбюро ЦК утверждало всех местных партийных работников, вплоть до секретарей райкомов.
В 30-е годы назначались все начальники политотделов МТС, их заместители по работе ОГПУ и даже «кадры мельничных предприятий и элеваторов». На эти должности попадали, как правило, недоучившиеся студенты или проштрафившиеся работники, которые рассматривали такое назначение как вынужденную ссылку и, естественно, делали всё, чтобы реабилитироваться в глазах вышестоящей власти».
И.В. Павлова Механизм политической власти в СССР в 20 – 30-е годы Вопросы истории 11-12/98 с. 52 – 53
"С начала 30-х годов правилом стало неукоснительное исполнение постановлений ЦК и Совнаркома (в таком виде за подписями Сталина и Молотова поступали на места практически все указания Центра) а также срочных шифрованных телеграмм серии «Г». Получив из Центра партийную директиву, секретарь ЦК компартии национальной республики, крайкома, обкома ВКП(б) аналогичным образом действовал по отношению к нижестоящим партийным комитетам…
Был установлен также незыблемый порядок исполнения партийных директив государственными органами.
Партийная директива – решение вышестоящего партийного комитета – поступала в секретную часть государственного органа, занимавшего место, соответствующее по уровню и иерархии месту партийного комитета, передавшего директиву. Заведующий секретной частью знакомил с ней руководителя своего ведомства, который исходя из полученной директивы, принимал соответствующее постановление уже от своего имени.
Ни в одном официальном протоколе или приказе государственных органов не должно было быть ссылки на постановление партийного органа. Партаппарат стремился сохранить анонимность своей власти и поддерживать имидж партии как общественно-политической организации". (там же с.60-61)
"Такая конспиративная власть является сущностной чертой сталинизма. СССР дал классический пример её организации и действия. Ни о какой законности при этом не могло быть и речи. Каганович без обиняков выразил кредо сталинизма в своем
выступлении в Институте советского строительства и права 4 ноября 1929 г.:
«Мы отвергаем понятие правового государства. Если человек претендующий на звание марксизма, говорит в серьез о правовом государстве и тем более применяет понятие «правового государства» к советскому государству, то это значит, что он идет на поводу буржуазных юристов, это значит, что он отходит от марксистско-ленинского учения о государстве».
И.В. Павлова Механизм политической власти в СССР в 20 – 30-е годы Вопросы истории 11/12 98 с. 64
О двух парадигмах российской власти
Республика Советов во время гражданской войны и после неё управлялась ленинской "директорией" - ЦК РКП(б).
Сталин в борьбе за единоличную власть в партии сумел победить и создать "красную империю", где "нойонами" вождя "всех времен и народов" ("Чингисхана", по меткому выражению монархиста и публициста В.В. Шульгина) были партийные секретари различных уровней, а "нукерами" - рядовые коммунисты.
В отличие от царской империи, где управленцы набирались сначала из боярской знати, а с Петра 1 по способностям согласно "Табелю о рангах", в советской империи к власти допускались по пролетарскому происхождению и при наличии собачьей преданности вождю и партии. Карикатурой "гегемона общества" стал образ Шарикова из "Собачьего сердца" М. Булгакова.
И вот последний из "красных императоров", Горбачев, как юрист по образованию, решил добавить в (социалистическую) "бочку с мёдом - ложку дёгтя" от капитализма в виде правового государства для построения "социализма с человеческим лицом", "плюрализмом мнений" с консенсусом по их согласованию и "приоритет общечеловеческих ценностей над классовыми". То бишь над краеугольным для советской системы и "лагеря социализма" понятием пролетарского интернационализма.
Охранители устоев "генеральной линии" партии на социализм, узрели в этом идеологическую диверсию, попробовали было "не поступиться принципами", но было уже поздно - "процесс пошел". "Новое мышление" последнего Генсека СССР породило новую жизнь: "Спасибо Миша, Рая,
Что жизнь пошла
Другая!"
И в силу того, что Советский Союз скреплялся диктатурой ВКП(б)-КПСС прикрытой ширмой власти Советов,он, как тот «Титаник» после столкновения с айсбергом, был обречен на распад после проведения альтернативных выборов и отмены 6-й статьи Конституции 1977 года о «направляющей и руководящей роли Коммунистической партии».
Горбачевское стремление "развивать советскую демократию" для авторитарной системы управления страной через партию оказалась тем же самым, что Приказ № 1 Петроградского Совета для воюющей русской армии.
Вопрос был лишь в том: примет ли дело упорядоченный и контролируемый характер, как несколько позднее Горбачев пытался трансформировать распадавшийся под воздействием его либеральных реформ Союз ССР в Союз Суверенных Республик, или же Союз не удастся уже сохранить как субъект политики, что и констатировали в 1991-м Беловежскими соглашениями его политические оппоненты.
Знаменательными событиями периода перестройки явилось избрание Съездом народных депутатов СССР в 1990-м М. С. Горбачева президентом СССР, а в 1991-м всенародным голосованием Б. Ельцина – президентом РСФСР.
Несмотря на всю обструкцию со стороны КПСС и нежелание Горбачева видеть во главе крупнейшей союзной республики своего оппонента, «царь Борис» одержал убедительную победу на выборах тогда ещё не «управляемой демократии».
И Горбачев и Ельцин представляли на тот момент две парадигмы развития страны: либерально-демократическую (фактически парламентскую республику с "разрешено всё, что не запрещено законом") и авторитарную (президентскую), нашедшую позднее свое оформление в Конституции РФ 1993 года, где, по-мнению исследователей, полномочий у президента больше, чем было раньше у царя.
Неудачная попытка ГКЧП вернуть всё вспять обернулась захватом всей полноты государственной власти Ельциным (переподчинение Союзного Банка президенту РСФСР, назначение министра обороны СССР только с его согласия, запрет КПСС и т.п.), приведшего страну к Беловежскому сговору 8 декабря 1991 года, который явился формальным признанием фактического распада Советского Союза, произошедшего после краха путча.
Народ не вышел защищать горбачевский СССР, предпочтя прекраснодушному краснобаю Горбачеву - "простого, как лом" Ельцина. Но хлебнув сполна прелестей реформ ельцинских младореформаторов ("мальчишей-плохишей", которым, по выражению А. Руцкого: "и колхозную бригаду нельзя доверить, не то что экономику"), уповавших на то, что "рынок всё отрегулирует" и, поняв какую страну он теряет, стихийно поддержал противостояние Верховного Совета против "всенародно избранного президента" РФ.
Но демократ Ельцин, в отличие от либерала Горбачева, оказался «крепким орешком» со "звериным инстинктом власти", не склонным ни к каким "консенсусам" и сжегшим к советскому прошлому «все мосты», потому не имевший права на поражение.
Последовавшие за этим драматические события 3-4 октября 1993 года с расстрелом и роспуском Верхового Совета явились продолжением борьбы двух парадигм в российской власти: либеральной – парламентской и авторитарной – президентской.
Ельцинская Конституция РФ 1993 года установила власть президентской республики с ограниченными законодательными полномочиями Государственной Думы, лишила возможности правительство, формируемое назначенцем президента, доминировать в исполнительной власти и дала право президенту через отставку премьер-министра всегда корректировать социально-экономический и политический курс страны по складывающейся ситуации, а не слепому следованию какой-либо идеологической или экономической догме.
Что и продемонстрировал Ельцин серией отставок правительств в свое правление страной, меняя Гайдара на Черномырдина, Черномырдина на Кириенко, Кириенко на Примакова, Примакова на Степашина и, наконец, Степашина на Путина. Сохраняя при этом устойчивость президентской власти.
Одна из подводных камней нашего прошлого – переформатирование бывшей царской России в угоду идее всемирного коммунистического государства в союз федераций и автономий, являющееся антиисторическим и не соответствовавшего реальным возможностям содержать государство абсолютному большинству народов оказавшихся по окончанию гражданской войны под властью большевиков.
Псевдогосударственность автономий и союзных республик, как троянский конь дремлет до поры до времени, пока сильная центральная власть не испытывает проблем.
Но стоило только Хрущеву развенчать в 1956 году на XX съезде КПСС культ личности Сталина, руководство Карело-Финской ССР тут же заявило о возможности выхода из Союза и присоединения к Финляндии.
Ответ был молниеносным: главу 16-й союзной республики расстреляли, а её саму преобразовали Карельскую автономию в составе РСФСР.
Тем не менее "либеральная мина" заложенная Лениным в виде федеративного устройства не исключает проблем для будущего России. Две войны с ичкерийским сепаратизмом в постсовестское время тому пример.
Опыт нашей истории свидетельствует, что, как правило, россияне в подавляющем большинстве своем, независимо от эпохи отдают предпочтение менее демократической власти, "твердой руке".
Это обусловлено всем ходом нашей истории полной войн, нашествий, бедствий и прочее для борьбы с которыми возникает острая нужда в безотлагательных действиях, а не словопрений и дискуссий среди многих начальников и предводителей.
К тому же теперь на смену зазывалам от дискредитировавшегося себя социализма-коммунизма явились их либеральные двойники, считающие нужным, если и не опередить, как большевики, «загнивающий Запад», то по крайней мере, зеркально его скопировать, став частью «цивилизованного мира», где первую скрипку играют англосаксы.
И эти «страдальцы за народ» талдычат нам, что Россия вновь отстала от прогресса, но стоит ей лишь колено-преклониться, как «манна небесная» в виде западных инвестиций и технологий посыплется обильным дождем на наши неразумные головы.
Трансформация либеральной демократии Ельцина в «суверенную демократию» Путина
В приснопамятные 1990-е губошлепы-либералы под руководством советников из ЦРУ в безумной попытке внедрить под видом рыночной экономики социал-дарвинизм в стране дотоле сплошного патернализма, преуспели лишь в одном: в угроблении половины советской промышленности и стремительно набиравшем обороты гражданской войне на Кавказе и распаде России.
Поэтому либерализм в российской власти может быть полезен лишь в ограниченной форме и в конкретных исторических обстоятельств. Что на практике и доказывает "либеральный консерватор" В.В. Путин после своего прихода во власть в начале 2000-х гг. Во внешней политике он стал утверждать принципы "суверенной демократии" и "многополярного мира".
Стоило только президенту Путину в Мюнхенской речи 2007 г. озвучить новый курс на суверенную внешнею политику России, как это вызвало неприятие и недовольствоне не только в заокеанском оплоте либерализма, но и у их российских креатур. И вот почему.
"Новый язык антиглобализма
Программа нового языка антиглобализма представляет собой отрицательную симметрию основным элементам философии глобализма.
1) Вместо мондиализма, планетарной унификации государств, народов и культур, предлагается модель многополярного мира, баланса цивилизаций, сохраняющих свои границы и дифференцированно открытых друг другу.
2) Вместо атлантизма, стратегической доминации Запада – евразийство, баланс между Западом и Востоком.
3) Вместо перехода к "финансовой экономике" – развитие реальной экономики, с привязкой финансовой системы к реальному сектору (это может сопровождаться экономической интеграцией "больших пространств")
4) Вместо реальной доминации капитала – подстраивание структуры хозяйства под культурно-религиозные традиции (пример: исламская экономика, отвергающая процентный рост денег) и социально-ориентированная система перераспределения.
5) Вместо концепции "богатого Севера" – идея справедливого и равномерного распределения труда в планетарном масштабе с учетом специфики каждой из цивилизаций.
6) Вместо концепции "золотого миллиарда" – поиск решения острых вопросов выживания всем человечеством.
7) Вместо тотальной атомизации человечества – развитие и сохранение цивилизационной идентичности.
8) Вместо стирания грани между полами – сохранение традиционных форм брачного уклада.
9) Вместо генной инженерии – защита человеческого достоинства как уникальной и неприкосновенной ценности, не подлежащей искусственному воспроизводству и клонированию.
10) Вместо тотальной информатизации и виртуализации производства – естественное развитие традиционных профессий и ремесел с учетом новых технических достижений.
11) Вместо "нового кочевничества" – сохранение связи человека со средой происхождения с полным правом свободы перемещений, при одновременном контроле над миграционными потоками.
12) Вместо индивидуального цифрового кода – традиционная идентификация человека по личному имени и иным данным.
13) Вместо тотального пацифизма – ограничение возможных конфликтов "войной форм" и создание эффективных международных органов для предупреждения и контроля за военными действиями".
Во внутренней политике, вместо диктатуры личности, Путин существенно укрепил начатую горбачевской перестройкой новую парадигму развития для России - "диктатуру закона", способствовавшего росту правосознания граждан и правовой культуры общества.
(Паради́гма от греч. παράδειγμα, «пример, модель, образец»)
Постепенно в общественном сознании складываются и утверждаются привычки и традиции решать гражданские споры и конфликты в рамках правового поля, определяемого Конституцией страны.
Сложившаяся матрица истории России говорит о том, что «к прошлому возврата больше нет».
Политическая история страны прошла путь от становления самодержавной монархии, затем перед её падением - в трансформацию в думскую; при Ленине-Сталине в тоталитарный режим красных императоров-принцепсов, авторитарный - при Хрущеве-Брежневе-Андропове; перестроечно-демократический власти власти при Горбачеве и авторитарную президентскую республику при Ельцине и его преемниках.
Но если при Ельцине режим был социал-дарвинстским и либеральным, компрадорским по большому счёту; то при Путине, "либеральном консерваторе", он постепенно трансформировался в социально ориентированную рыночную экономику.
"Социал-дервинизм и либерализм
Либеральная идеология оценивает стремление к войне, агрессию в строго отрицательном смысле. Отличительной чертой этой философии является минимализация насилия. Но вместе с тем, либералы не могут отрицать конфликтной природы социального устройства, психологической тяги к агрессии, свойственной людям.
Эти идеи развиты уже у Гоббса. Следовательно, отказывая принципу насилия, вражды и войны в онтологической и правовой легитимности, либералы имеют на этот счет и более реалистичную позицию. Она оформлена в теории "социал-дарвинизма"*.
Натуралист Чарльз Дарвин разработал учение об эволюции животного мира, где большую роль играл принцип внутривидовой и межвидовой борьбы, как стимул к биологическому развитию. Социал-дарвинизм – это проекция такого подхода на социальную сферу.
В либеральном контексте "борьба за выживание" в обществе ставилась в конкретные исторические рамки. Если некогда Гоббс предлагал регламентировать потенциальную "войну всех против всех" через усиление государственного аппарат (теория "Левиафана"), то социал-дарвинисты перевели тему в иное русло, предложив канализировать энергию борьбы в поле свободной экономической конкуренции.
Свободная конкуренция становится в либеральной философии политики единственной зоной, где агрессивность признается легитимным качеством и война (коммерческая, конкурентная) считается допустимым явлением. Наиболее последовательные либералы настаивают на том, чтобы простор этой борьбы было максимально широким и ограничивался бы минимальным набором общих правил при почти полном невмешательстве государственных или социальных инстанций. Идеальным пространством для такой борьбы является полностью "свободный рынок".
Экономическая конкуренция при этом должна представлять собой "джунгли", т.е. совершенно неупорядоченное пространство, где позиции игроков могут постоянно меняться и их приемы совершенствоваться; более того, субъекты рынка могут постоянно мутировать, укрупняться или дробиться, подстраиваясь под конъюнктуру.
В такой конкурентной рыночной борьбе за выживание осуществляется не физическое, не духовное, не социальное, но "экономическое насилие" – выигравшие (английское "gainers") обогащаются, поглощают слабых и наслаждаются поражением конкурентов, проигравшие (английское "loosers") – остаются ни с чем.
В этом процессе идет непрерывное становление экономических элит и их ротация. Кто-то разоряется, кто-то обогащается. Сильные становятся сильнее, слабые должны сами справляться со своей слабостью. Здесь как в классической войне торжествует принцип "Vae victis!" – (на латыни "Горе побежденным!")...
Либеральный консерватизм представляет собой направление в философии политики, которое стремится укрепить и сохранить модель десакрализации, возникающую в результате внедрения парадигмы современности. Причем здесь акцент падает на противодействие любым попыткам изменить положение вещей – как через радикальный возврат к прошлому, так и через революционный рывок в будущее (революция, по мнению философов этой школы, чревата – как это ни парадоксально – ресакрализацией политики). Либеральный консерватизм симметрично противоположен во всем консервативно-революционной идеологии".
Если при первом президенте РФ наблюдалась тенденция суверенизации индивидума с доминацией во внутренней и внешней политике прав человека в ущерб интересам общества и государства, то при его преемнике курс на суверенную внешнюю политику страны стал определяющим для всех остальных сторон жизни общества и государства.
То есть общее стало определять частное, а не наоборот. Что, естественно, противоречит принципам либерализма, но не демократии, как выборной власти на альтернативных принципах и разделении властей на исполнительную, законодательную и судебные ветви.
"Либерал демократия видит общество как "открытую систему", как "открытое общество" (Карл Поппер). Оно может быть сведено к небольшой группе индивидуумов, а может теоретически распространиться на все человечество.
Либеральная демократия оперирует с атомарными индивидуумами, которые могут в зависимости от обстоятельств перегруппировываться в различные коллективы. "Демос" здесь – простая условность, не имеющая органических границ и строго закрепленных качеств. Как только контракт исчерпывает свое значение, он может быть расторгнут и заключен новый. (Поэтому "новая метла метёт по-новому").
Демократия в ее традиционном понимании относится только к конкретному обществу или общине, ограниченным этническими, государственными, религиозными признаками. Показательно, что и революционная демократия по-своему также привносит качественный критерий в понимание "общества". У анабаптистов – это община верующих, у более поздних социалистов – это класс ("класс обездоленных").
У российских либералов-прозападников маркером для определения "свой - чужой" выступает огульная критика по любому поводу государственной власти.
Ибо: "Ёмкая уваровская формула «Самодержавие, православие, народность», вызывающая у них отвращение, осталась прежней. Просто в XXI веке она всего лишь звучит иначе: «Суверенитет, традиции, демократия».
Но модерн... опять предлагает отказаться от старого мира, а на его обломках воспитать нового человека. Для которого Россия как государство, то есть, ее суверенитет, ее традиции, и даже, представьте себе, демократия не представляют никакой ценности.
Все это мы уже проходили, и ничего интересного из этой затеи не вышло. И не выйдет — слишком силен в нас общинный стержень, в котором человек воспринимает себя как часть единого целого. Как гражданина большой страны, жить без которой он просто не может.
Но либералы вновь и вновь будут пытаться, ибо в них тоже силен стержень построения рая на земле — всеобщего счастья для каждого в отдельности, а не для всех вместе. Борьба западников и славянофилов никогда не кончится.
Голосование:
Суммарный балл: 70
Проголосовало пользователей: 7
Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0
Проголосовало пользователей: 7
Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0
Голосовать могут только зарегистрированные пользователи
Вас также могут заинтересовать работы:
Отзывы:
|
Оставлен:
02 мая ’2016 15:52Интересная статья.
|
ASZ401
|
|
Оставлен:
02 мая ’2016 18:18Спасибо, Мефодий за интерес к моим мыслям вслух по поводу отечественной истории.
|
|
|
Оставлен:
03 мая ’2016 14:00Очередная интересная статья.
Заметим только, что, например, во Франции королей тоже никто не избирал. Да и жажда по "сильной руке", тоска по Императору и исчезнувшей империи французам не чужда и сегодня... Т.е. страдания по "твердой руке" присущи не только русскому народу. Вывод статьи совершенно верный. И опять-таки относится не только к России... Браво! |
|
|
Оставлен:
02 мая ’2016 21:45Интересное и, на мой взгляд, объективное исследование. В таких раздумьях рождаются истины.
|
|
|
Оставлен:
03 мая ’2016 14:06Очередная интересная статья.
Добавлю только, что и во Франции королей тоже никто не избирал. Ностальгия по императору, несостоявшейся империи, по "твердой руке", - все это присуще и французам. Об этом очень хорошо написал Эрик Земмур в своей книге "Французская меланхолия". Вывод статьи совершенно верный. И опять-таки он подходит не только к России. Либерализм везде должен быть ограничен. Браво автору!  |
|
|
Оставлен:
03 мая ’2016 14:51По большому счёту, во всех человеческих обществах наиболее эффективно единоличное управление. Даже у Змея Горыныча одна из голов была главной. Директор, вождь, председатель, президент, канцлер, капитан, офицер и генерал, премьер, и т.д и т.п. Даже в либерально-демократических странах рулят выборные лидеры. На определённый срок - но лидеры.
А Россия настолько огромная страна, что в ней должно быть много иерархически соподчинённых до одного ВОЖДЯ во главе страны начальников. Причём сильных начальников, во многом свободных в своей епархии, и в то же самое время недостаточно сильных, чтобы оторвать свой кусок от общего. Простые исполнители-чинуши - это для страны беда. Или неудача, если помягче. Как например сейчас. |
|
|
Оставлен:
04 мая ’2016 13:29Очень интересная работа! Спасибо,Володя!Прочла с удовольствием!
  |
SVETAROM117
|
|
Оставлен:
20 августа ’2016 10:32Александр Ливен. — Итак, произошла смена власти, начались новые мероприятия. Что касается печати — каковы были мероприятия Временного правительства?
Александр Керенский. — Полная свобода. Полная свобода высказывания для всех партий без исключения. В наше время «Правда», до июльского восстания, и все остальные левые органы так же были свободны, как и органы либеральные и какие угодно другие. Свобода печати, свобода слова, свобода совести — все это было сразу введено в России и было принято восторженно всем населением. В этом была сила Временного правительства, которое физической силы вообще не имело. Как похожа "свобода" чирикать Керенского на горбачевскую гласность... И в первом и во втором случае "не фильтрованный базар" до добра страну не довёл...Дочирикались, что оказались у разбитого корыта государства... |
|
Оставлять отзывы могут только зарегистрированные пользователи
Трибуна сайта
Наш рупор
