БОГОРОДИЦА

Поженились они совсем юными: маме было 16 лет, отцу – 18. Дети. Но отца на деревне звали уважительно Иваном Тарасовичем. А как же! Грамотный человек, сам писать да читать научился, позже маму учил химическим карандашом по газетным обрывкам
водить.
Что селянам прошения всякие сочинял, за это
«спасибо», конечно, получал. А вот, что Фенька эта босоногая за ним хвостиком ходит, а живет у местного попа в наймах – это срам. Позже мама рассказывала, как ей жилось у него.
Попадья бросала в разные укромные места то деньги, то украшения. Тем самым две цели ставила перед собой: узнать, как тщательно Фенька уборку делает, а заодно проверить ее на честность.
– Сельчан было жаль, – говорила мне мама. – Постятся, приходят в церковь голодные и лупят лбами об пол. А батюшка, перед тем, как к ним выйти да кадилом помахать, набьет свое брюхо свининой, выпьет бутыль красного вина, остатки в чашу разрисованную сольет (этим он прихожан причащать будет), похлопает себя по пузу и скажет: – Ну вот, Фенька, теперь и Аллилуя кричать можно.
Хозяйство у попа было большое, одних собак держал до десятка. Приход имел хороший. Но отпевать или крестить, а также и венчать за «спасибо» не ходил. Бедняку приходилось в долги влезать и надолго, чтобы с батюшкой расплатиться.
Свиней кормил сдобой, яйцами и другими продуктами, что богомольцы ему сносили, а вот голодным детям раздать – даже в голову не приходило.
Вспоминала мама, как заставляла ее попадья яйца, крашенные на Пасху, очищать, чтобы свиньи от краски не отравились.
– Да смотри, не поешь, – наставляла ее попадья. – Божья матерь все видит. Хоть одно яйцо съешь, она мне сразу про то поведает.
Чистит девочка Феня яички для поросят, а у самой рефлекс собаки Павлова – слюновыделение – с голодухи образуется. Посмотрит на Божью мать в углу просторной комнаты – строго следит за ней с иконы Богородица.
И вдруг простая мысль приходит к девочке: «А что если глаза ей выколоть гвоздем? Как она увидит: съела яичко или нет?»
На следующий день икону с выколотыми глазами унесли в чулан и, замотав в тряпку, поставили в темный угол, а девочку Феню посадили в тот же темный чулан на целую неделю, на хлеб и воду, которые ей приносили один раз в день. Но хлеб она не съедала… Ну, разве, что самую малость, а остальное оставляла мышкам, которые шуршали в чулане всю ночь. Феня их страшно боялась, думала, что если она уснет, а им будет нечего есть, то они обязательно станут ее кушать. Поэтому, как только ей невмоготу было бороться со сном, она клала неподалеку кусочек хлеба и, пробормотав, «кушайте, мышки, хлебушек, а девочку Феню не трогайте», – засыпала.

Иногда мама мне снится маленькой и беззащитной. Сидит она в темном чулане, гладит грязными пальчиками пустые, пробитые гвоздем глазницы Богородицы и приговаривает:
«Тебе, Боженька, больно, должно быть. Не сердись на меня. Я так больше никогда не буду».