Александр Вертинский "Можно мне вас тихонько любить"

Александр Вертинский "Можно мне вас тихонько любить"
Посвящается Вере Холодной и Александру Вертинскому
***
Мне осталась лишь фраза: «Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?»
Белый голубь в окне. И накурено в спаленке.
Я не стану суфлеров кормить.
Все стихи заучу.
Сам спою свои песенки.
Приезжайте на день или два.
Мы к прибою сбежим по серебряной лесенке,
Там, где блики в воде и плотва.
Шляпка, бусы, жакет.
Вам к лицу неизбежное.
Будем чаек неспешно кормить.
Прошепчите еще, удивительно нежное:
«Можно вас мне тихонько любить?»
Я печальный поэт.
Желтый Ангел прощания.
Но пока на Земле буду жить.
Буду помнить вокзал.
И улыбку-рыдание:
«Можно мне Вас тихонько любить?»
Я не люблю войну. Когда служишь братом милосердия в передвижном госпитале, душа устает от бесконечных язв, гнойных ран, невыносимых страданий, ужасных надрывных стонов и смертей.
Помните, я привез Вам письмо с фронта от мужа?
Ваше прекрасное лицо с говорящими глазами…
Я влюбился сразу.
Помните, я приходил к Вам каждый вечер, вдыхал горько-сладкий аромат Ваших духов.
Кажется, «Роз Ханмино» и «Кеши» Аткинсона. Зачем Вы смешивали сразу два аромата прямо на коже? Я сходил с ума.
Помните, мы пили, длинными, синими вечерами, чай с лимоном? Чай обжигал губы, а я все слушал и слушал Ваш голос, который журчал, переливался, становился то тихим, и напевным как загадочная буддийская мантра, то звенел нежным колокольчиком у самого уха.
Смотрел,…смотрел, в огромные, с поволокой серые глаза.
Я посвящал Вам свои стихи и песни.
Китайская роза и груши в шампанском
Я слушал бы, слушал, в саду, соловья…
Зимними вечерами, когда я шел по заснеженным улицам, снег хрустел под моими ногами:
- Хватит, хватит….
И я каждый раз давал себе слово – больше не приходить в ваш дом.
И каждый раз нарушал свои обещания.
За этот взгляд, за эту сладостную муку быть рядом – я отдал бы всего себя.
Помните, как я вел Вас на кинофабрику к Ханжонкову?
Мы шли по талому снегу и смеялись.
- Красота и талант должны служить народу.
Пой, моя девочка, пой!
Великий немой охотно принял тебя в свои объятья.
Ты пела руками, глазами, жестами.
В агонии билась империя, царская армия терпела поражения в мировой войне. Уходило в прошлое, покрывалось серым пеплом Время Прекрасных дам Блока, романтики Гумилева…Время румяных гимназисток, пьяных от мороза, переписывающих в свои толстенькие тетради стихи серебряного века. Время Вишневых садов…
Цилиндры, манто, нежнейшая гамма тончайших чувств, голубой сон Летнего сада, мягкие поклоны менуэтов, исступленные рыдания шарманки – все испарялось, как Шипр в открытом пузырчатом, хрустальном флаконе.
Все уходило безвозвратно.
Барышни, капающие в глаза атропин для расширения зрачков, пестрые шали, кушетки, папиросы в длинном мундштуке…
Ах, эти ананасы в шампанском!
Вы стали знамениты, стали символом своего Времени.
Помните, во время столпотворения в кинотеатре "Ампир" были разбиты все окна, двери сорваны с петель, а для того, чтобы утихомирить толпу, штурмовавшую зал, был вызван отряд конных драгун.
Великая иллюзия уводила от голода, мировой язвы, чумы.
Хотя бы на несколько мгновений делая человека счастливей.
«А потом был концерт. Помню степь белоснежную
На вокзале Ваш мягкий поклон.
В этот вечер Вы были особенно нежною
Как лампадка у старых икон
А потом - города, степь, дороги, проталинки
Я забыл то, чего не хотел бы забыть
И осталась лишь фраза: Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?»
Так появился печальный Пьеро. За этой маской из белил и туши я прятал свое сердце, свои нерастраченные чувства.
Обещание романа и любви, несказанное, тихое, нежное.
Драма и ирония. Жест скупой и выразительный.
Мои палестины, мое путешествие в «никуда»
Ботфорты, плащи, кольца с агатами, фрегаты, бананово-лиловый Сингапур…
«Где Вы теперь? Кто Вам целует пальцы?Куда ушел Ваш китайчонок Ли?..
Вы, кажется, потом любили португальца,
А может быть, с малайцем Вы ушли.
В последний раз я видел Вас так близко.
В пролеты улиц Вас умчал авто.
Мне снилось, что теперь в притонах Сан-Франциско
Лиловый негр Вам подает манто»
Почему ты не уберегла себя?Северный ветер застудил твою душу, разгоряченную после концерта.
И ты сгорела, как свеча.
«Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.
И когда Весенней Вестницей
Вы пойдете в синий край,
Сам Господь по белой лестнице
Поведет Вас в светлый рай.
Тихо шепчет дьякон седенький,
За поклоном бьет поклон
И метет бородкой реденькой
Вековую пыль с икон.
Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.
Зачем мы жили? Для чего? Страдали, любили, боролись и искали призрачное счастье.
Нужна ли будет наша исповедь и наши песни?
Найдут ли нас в руинах прошлого? Среди черных карликов, маленьких балерин и лиловых негров. Среди сигаретного дыма, дурмана душных южных вечеров…
Послушайте, как бьется мое сердце полное любви и нежности.
Моя Королева, я просто Пьеро…
Негромким, выразительным, грассирующим голосом:
Я уже не прошу ни стихов, ни мелодий,
В остывающих бликах костра.
Кто-то шепчет украдкой и медленно бродит.
Вы сказали, что это зола
Ворошит наших прошлых набегов заклятья.
Будем слушать серебряных птиц…
Вы наденете синее, легкое платье
И уйдете в смятенье ресниц.
Я останусь, как прежде, певцом и поэтом
И в каких-нибудь теплых краях
Буду томно, печально…
…о жизни куплеты
Петь при белых бенгальских свечах.