Антропомойка

Антропомойка
«…Есть люди, а есть облюдки,
но объединяет нас одно – все мы брызги
грешащего высшего существа».
Nobody Never (деперсонифицированный поэт)

Homo homini oves est.
Человек человеку агнец (искаж.)
Titus Maccius Plautus
В самый разгар лета, девяносто восьмого июля Вячислав Ильза Адольф Джугашвиллиевич ибн Пол Пот де Бокасса ван дер бен Ладен-и-Торквемада пробирался по собачьей тропе, змеящейся мимо высотного дома по улице Псевдоправды. Мама строго его отповедовала не ходить в таких местах, и даже не из-за копро-бомб, раскладенных приручёнными человечеством волками, а просто, мало ли чего, найдётся какой-нибудь дурило-бомж, который, посинев от Шато Марго 1718 года, выйдет на балкон раскурить кубинку, и, разглядев среди деревцев фигуру лысеющего мальчика, прицелится в него заплесневелой бутылкой.
Мама говорила не так, а что добрый философ заметит, спустится вниз и подарит глиняную игрушку в знак симпатии, но для Вячи (как его звали всегда), это было самым худшим сценарием развития событий, ибо таких игрушек у него было завались, и он перекавайивал материнскую рацею кислотно-пристальным распозном своего миропонимания.
Неприятностей не удалось-таки избежать, чёрт возьми. Из лесмассива вышли мужчины, и, завидев Вячи, сразу принялись извиняться, ещё не дойдя до него и пяти метров.
—Прости, братан, — сказал громила со щетиной, похожей на стальную тёрку,— не обессудь!
— Не обессудь, братка, в натуре! — заорали его спутники – сущие бандиты, пятясь обратно в тополя, откуда они появились.
—Ыч! — зычным голосом оборвал их жалкие потуги Вячи.
Бандиты замерли.
—Может, ещё на колени упадёте? — злобно съехидничал Вячислав, — суки горбатые!
Парни как один опустились на траву, а громила-предводитель наповедался лицом в грязь. Вчера был дождь.
—А-а-а! — разочарованно прокряхтел Вячи, — уроды! И механично принялся раздавать плевки в пьяные хмурные лица. Наградив одного величественного мужичонку особенно густой похмельной слюной, которую он намусолил за верхней губой, Вячислав наступил вожаку на шею и стал подниматься на остановку.
Толстая девушка в шарфе и кедах, разбившая камнем витрину ларька, гоняла на пинках старого продавца, а он благодарил её.
«Какая»! — подумал Вячи, — «но, что мечтать, не судьба мне». На вызов приехали мусорыги, и, извинившись перед толстухой, повели деда на батуты.
Вячи посмотрел на этот дерм, и, побренчав бутором в кармане, пошёл за французским коньяком «Генри Четвёртый».
— Пожалуйста, позвольте Вас обслужить в кредит! — запричитала продавщица, — пожалуйста, скажите, у Вас ведь нет денег, нам не нужно знать Ваше имя, и где Вы живёте, а потом, прошу Вас не отдать деньги!
— Меня зовут Вячислав Ильза Адольф Джугашвиллиевич ибн Пол Пот де Бокасса ван дер бен Ладен-и-Торквемада, я живу по улице Гитлера, 666, квартира 13, и деньги у меня есть, мразь, — мстительно сказал Вячи сбытчице и бросил горсть мелочи в её жирную миловидную рожу.
—Не сильно спасибо, но всё же, — пробормотала та, и принялась собирать с пола польские злотые из казны Лжесигизмунда IX, которыми Вячи выдавали зарплату.
Выходя из алкогольного отдела, наш антигерой заметил поспешающую к кассе большую женщину. Вячик догнал её, и, со всей мощью, которую ещё не отняла у него постылая система, вдарил кроссовком ей в толстый зад.
Женщина, перевернув тележку и сидящего на ней ребёнка, грохнулась об пол.
—Извините! — закричала она. И вокруг все заохали, заахали, извините, простите, простите. Лишь видимый в профиль ребёнок, выкатив свой налитый злобой глаз, будто он рыба, сказал:
—Козёл!
И, уже не веря своему счастью и не слыша материнский лепет вперемежку с причитанием очереди, увещевающей незадачливую мамашу, Вячик с сияющим лицом выходил из больших дверей супермага.
«Какой кайф»! – думал он, — «Козёл! Он так сказал! А может быть ККААззёллл! но нет, это я преувеличиваю, пожалуй, что просто козёл, а жаль».
Дома он раскрыл бутылку, залпом выпил коньяк, производители которого уверяли на этикетке, что это самая настоящая сивуха, наболтанная бомжами в грязном кабардино-балкарском подвале, и что тут совсем ни причём древние аквитанцы со своими тысячелетними бочками, однако звучащую салютом отрыжку Вячи им было куда там обмануть. Но даже это не было способно испортить насторение Вячи, выходящего на балкон.
Внизу прогуливались пары с колясками.
Вяч с ненавистью вспомнил любимую мать, размахнулся и швырнул пустую бутылку вниз. Попал, судя по-видимому, в коляску, потому что она перевернулась, и ребёнок, вывалившийся из её нутра, засмеялся.
—Просим прощения!— крикнул какой-то мужчина снизу,— спасибо, извините, просим Вас не выходить к нам для подарка!
— Идите в жопу, с-суки, — прошипел Вячик, и, переступая через навяленное кусками и пересыпанное чесноком и перцем сало Льва Толстого (главная отрава, которую мама накопила загодя, ещё когда её грациозная туша бессменно радела над нравственностью её последнего пещеропроходца), Вяч прошёл в квартиру. Настроение его безнадёжно испортилось, и пришлось идти за второй бутылкой коньяка «Генри Четвёртый».
В кустах его подстерегали девочки. Как только Вяч вышел из подъезда, они закричали:
—Пожалуйста, пожалуйста, трахни нас! На нас носочки, и мы голые! Набоков! Эдгар По! Данте! Дальше не знаем!
—Пошли вон, мегеры! — заорал Вячи на них, но они не послушались, а упали ниц и ползали, обхватив его колени, так что пришлось отпинываться. По возвращении Вяч увидел пачку долларов, валяющуюся у крыльца. Он с остервенением принялся давить её подошвой и раструщивать на купюры, которые потом затирал в асфальт.
Дома ждал ещё один удар: на табло ПДА висело сообщение:
«Поздравляем! Вы выиграли литературную премию! Три миллиона фунтов ждут вас»!
Вячи в припадке ненависти разбил молотком ПДА, вырвал оптоволокно и выкинул моток с балкона.
В окончательной депрессии он лёг спать.
Утром, на работе, к нему подошёл директор и сообщил:
—Я прошу Вас Простить, за то, Что Вышли на работу так рано, у Вас ведь ещё целый год оплачиваемого отпуска, к тому же, среда — у нас выходной, как понедельник, четверг, пятница и вторник, но делать нечего, открывайте доту, и мы увеличили траффик на порно контент. С этими словами он повернулся спиной, и Вяч плюнул на неё.
—Спасибо за доверие, — произнёс директор.
Зазвонил стационарный телефон, и тёплый вражеский голос сказал:
—До свиданья! Это Вячислав Ильза Адольф Джугашвиллиевич ибн Пол Пот де Бокасса ван дер бен Ладен-и-Торквемада?
—Он, сволочь! — подтвердил Вячи, — чё надо?
—Это ЛПМ беспокоит, Лавочка Поганых Ментов, вам одобрили визу в ГУЛАГ, но нужно пройти ещё множество формальностей, так что сразу начинайте, не откладывая, может, ещё успеете на горячие путёвки.
—Чё, правда? — спросил Вячи.
—Целомудрием буду.
—Ну и мразь же ты! — обрадованно сказал Вяч.
—Здравствуйте, — произнесли в трубке, и голос оборвался.
Следующий месяц Вяч был занят тем, что проходил различные проверки и сдавал анализы. В ГУЛАГ не так-то просто попасть, это вам не какая-нибудь Ницца. Наконец, после четырнадцатой комиссии, жюри одобрило ему выезд.
По этому поводу в областной Халупе Уродства закатили пати. Все подходили и лайкали Вячи по плечу, а он сжимал в руке свой эворд – ржавую кирку на длинной рукояти, и не верил привалившему счастью.
Ему торжественно вынесли валенки и дырявый ватник, в дорогу дали сухарей и бутылку разведённого спирта из коллекции самого презервативатора Расистской Федерастии, затем посадили на чартер.
Выгружаясь на благословенной Оймяконской земле, Вячи счастливо улыбался. В сопровождении конвоиров он шёл по северной долине, обтянутой колючей проволокой и вдыхал воздух свободы; на улице было минус сорок, и он радостно мёрз. Бонусом его ещё ударил мент дубинкой по спине на обыске. Чего ещё, кажется желать нормальному человеку? Но щедрая судьба на этом не остановилась. Она дала ему отличную камеру с парашей, клопами и тремя кавказцами. Войдя внутрь, Вячи, как полагается, поднял полотенце, лежащее у порога, и потёр им себе рот.
—Ну ты, чушкарь, прикурить дай, — сказал ему Главный.
Но Вячи, одурев от счастья, не двигался. Тогда какой-то маленький и чёрный разбежался и лягнул его кирзачом в бок. Вячи упал.
—Спасибо! — заорал он с пола, — простите, извините!
—Сюк, он ещё и зивиняется, сющий, — пробормотал чёрный и принялся плющить об голову Вячи большую алюминиевую кружку.
Так началась прекрасная жизнь.