ЭРОТИЧЕСКАЯ САГА - 23

ЭРОТИЧЕСКАЯ САГА – 23

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ


ЕЩЁ НЕМНОГО ЛЕГКОМЫСЛИЯ,
ЧТОБЫ ЗАВОЕВАТЬ ПРАВО БЫТЬ СЕРЬЁЗНЫМИ


Руди Лаурини прибыл, как и обещал, но не в своём авто и не поездом, а на такси, и Агнесс, вышедшая, по настоянию синьора Бульони, встречать гостя, была поражена, обнаружив за рулём Сильвано. А тот не сразу обратил на неё внимание, принимая и пересчитывая деньги, и потому, возникший, как привидение, облик первой своей любви, не просто удивлённой, а ошарашенной, и ему показался наваждением. Выпученные глаза, дрожь в руках и вспухший язык, перемалывающий несуразные мысли в несообразные звуки, — портрет молодого человека, захваченного врасплох. Ничего общего с тем, что оставалось в девичьей памяти Агнесс.


В другой, менее напряжённой ситуации, безразличие, естественное или разыгранное, было бы реакцией Агнесс на его появление. На неожиданность случившегося, женщина невольно отвечает или умышлением, кажущимся ей незамеченным, и, следовательно, удавшимся, или соответствующим душевным движением, не выглядевшим излишним. В отличие от ума мужского, если, конечно, тот не «шляпа» или «носовой платок», чьи всхлипывания воспринимаются, как чувствительность, преимущество женской интуиции очевидно даже для непосвящённых. Ибо заменяет ей оплошности ума, напоминающего рюкзак, набитый эротическим суеверием и прочей пагубой, но легковерного и даже легковесного, позволяя ей, с дорогой душой, скрадывать такого рода недоразумения, привычной переориентацией из добра во зло, или зла в добро. К тому же, поведение отставленного жениха, лестное тщеславию, всколыхнуло в Агнесс забытые чувства, не глубокие, но полезные, особенно в ожидании моральной порки, уготованной ей двумя несгибаемыми мужиками с одной целью, но разными намерениями.


Мысли, её посетившие, бездомные, а потому безумные, не только не останавливали, но подталкивали к воплощению. Пан или пропал? Вроде того. Ещё не зная, как поступить, но уверенная, что поступает правильно, решила, в который раз, довериться собственной ловкости, никогда прежде не подводившей в воплощении, но не всегда устраивающей в результативности. Впрочем, выводы постфактум, для натур экзальтических, никогда не служат предупреждением, зато навсегда остаются значимым эпизодом в закромах памяти.


Игра рисками, свойственная фаталистам, картежникам… и женщинам, уверенным, что потеряв всё, считающееся их святой принадлежностью, в случае удачи, могут только обрести, если не радость победы, то сладость поражения. Для них в этом не игра слов, а сущность бытия: скрытый, даже от них самих, процесс самозамещения очевидного, представляется, скорее привлекательным, чем невероятным. В этом объяснение той уверенности, с какой Агнесс придала опасной ситуации, привкус пикантности, в пределах которой для неё не было незнакомого уголка. Сказывалась благоприобретённая склонность к авантюрам, как бы в пику тем, кто осуждал её без обсуждения, и приговаривал без приговора.


И оттого, опасная, как ни погляди, встреча, к тому же на людях, могшая, если не привести ко многим неприятностям, то добавить немало забот и хлопот, вдруг представилась как спасительная. А то, что спасателем, сам того не подозревая, явился ни кто иной, как неудачливый жених, придавало некое раздражающее ощущение послевкусия, когда в оценке происходящего возможны любые отклонения от истины, в зависимости от предполагаемой или действительной, их полезности или необходимости. Женщина, в сущности, собирательница, пусть разрознённых по существу, но связанных в воображении, островков реального доказательства своего существования, в отведённом прихотью судьбы, пространстве, и тем, кто в результате той же прихоти, оказался рядом.


Прошлое, для разлюбившей женщины, не существует, в принципе. Она слишком эмоциональна, а потому подсознательно избегает тратить силы и время на то, чего нельзя использовать с пользой для себя. Но, в нашем конкретном случае, просматривается тонкий нюанс, не всегда принимаемый в расчёт даже самой женщиной. В памяти её преимущество освободителя от цепей девственности, предпочтительней достижений продолжателей, настоящих и будущих. Его можно разлюбить, даже возненавидеть, но забыть — никогда. Пример чему Агнесс. В сумбуре впечатлений на неё свалившихся, в какой-то момент ей даже померещилось, что, втайне, мечтала о такой встрече. Очевидная иллюзия, быстро превратившаяся в аллюзию:


– Через час у входа в парк, – произнесла Агнесс, пугаясь собственной задумки, но не настолько, чтобы пренебречь случаем, подаренным случайностью.


В каком? — глаза Сильвано были пусты, как опорожнённые вёдра.


– А ты не поумнел, — усмехнулась она.


– Прости.



Не совсем оправившись от шока, Сильвано, не поспевал за изворотами её намерений, хотя послушно кивал, воспринимая услышанное, как бред, но не её, а собственного воображения. Но Агнесс не оставляла времени на размышления. И он, оказавшись в прибыли, не только не сумел оценить, выпавшую на его долю, удачу, но даже в полной мере воспользоваться ею.


Женщины такого не прощают. Приятное рабство в мужских объятиях, требует компенсацию, ублажающую гордость. Агнесс не была, и не могла быть, исключением, и потому не прощала мужчинам неумение брать слёту то, чего с земли не подымешь, а с неба не достанешь. Печальный опыт Сильвано, всё ещё препятствовал обретению столь необходимого чувства освобождения, вынудив Агнесс, не получившей желаемого, взнуздать похоть, выдаваемую за гордость, или гордость, похожую на похоть. Коль скоро приходилось жертвовать эмоциями, главную тяжесть этих жертв, Агнесс возложила на Сильвано.


Между тем, Сильвано, по частям, возвращал себя в рабочее состояние, но опыт, почти забытой страсти, подспудно воспринимаемый, как бы помимо его воли, подсказал, что любое промедление обречёт его на многолетнее сожаление об упущенном навсегда шансе. Женщина, некогда утраченная в качестве невесты, и возвратившаяся в качестве дорожного приключения, а проще говоря, лакомого кусочка, идущего в руки, не должна быть упущена. К стыду своему и автора, поневоле к этому причастного, он даже побаловал себя мыслью, что таким образом Агнесс пытается восстановить утраченное, и лихорадочно искал слова упрёка, которым её покарает, и утешения, означающими прощение. К сожалению, автор ничего обнадёживающего придумать для него не смог. Для автора, как и для его персонажей, существуют пределы возможного или дозволенного.


Между тем, Агнесс, лихорадочно объединяя несовместное с несовместимым, принуждённая к волевому и физическому напряжению, что случается, когда не цель оправдывает средства, а средства брошены на оправдание цели, не обошлась без переоценки, не всегда лестной к тому, ради кого затеяла эту кутерьму, и весьма лестной к собственной персоне, сумевшей, даже в безнадёжном положении, отыскать возможность для временного забытья, причём под самым носом у бдительных стражей, опасных во зле и обескураживающих в мщении.


Замысел, решиться на который для любой другой было бы невозможно, для неё, заплутавшей в переулках подсознания, как ни странно это покажется, не отпугивал, а обострял чувственность. В мыслях, её занимавших, не было покаяния. Зато крепла, неизвестно откуда взявшаяся уверенность, что, применительно к настоящим женщинам, к каковым относила и себя, любая прихоть, напоминающая похоть, и любая похоть, напоминающая прихоть, пусть даже на грани абсурда, не обернётся для неё катастрофой.


А сейчас, размечтавшаяся и гордая, что сумела примирить следствие с неизбежными последствиями, какими бы ни были, и к чему бы ни привели, к своему удовлетворению отметила: прибывший и встречающие, так увлеклись обоюдными любезностями, особенно хозяйка с дочерью, что тет-а-тет с Сильвано, остался вне зоны их внимания, предвестие, по мнению Агнесс, столь необходимой удачи.


Как игрок в гольф или картёжник, искала не только выгоды, но и остроты ощущений. Зачем, не понимала и не старалась понять, но, в женском представлении о своей значительности, неизбежно проскальзывает желание, порой даже не замечаемое, убедить других в том, в чём до конца не убеждена сама. А именно, что женская сексуальность не должна быть основана на ожидании мужских подачек, подчас выглядевших унизительно, а в праве самой придавать суть и смысл отношениям, как в сказках-подсказках, «по своему хотению, по моему велению». Столь сложный комплекс ощущений не каждому мужчине под силу, а женщины, прибегают к нему в угаре самолюбования, дабы не обкрадывать собственную чувственность на холодных простынях одинокого ложа.


Подобного рода опасные перебежки по вкусу импульсивным женским натурам, в зависимости от обстоятельств, разбалованным или развращённым. Для них не существует разницы между сексом в постели или на пути к ней. Главное в перемене обстоятельств и тел. В таких случаях оправдывалась, однажды услышанная, и, ставшая её девизом, поговорка: только изнасилованным известно переходит ли количество в качество. Осознанное в считанные мгновения, оно в такое же короткое время было осуществлено.


Для Агнесс, с преодолением, возникшей на первых порах, растерянности, остальное выполнялось легко и просто. Намерения, заплывающие жирком сентиментальности, снимающей напряжение, облегчали и оправдывали даже самые сомнительные действия и поступки. В таком состоянии женское сердце сглаживает любые противоречия, придающие им соль и смысл, примиряющие с очевидным и не отвергающим невероятное. Прошлое многих её предшественниц, доставшееся в качестве наследства, оживало в сознании в новых волнующих красках, возвращая, крупным, как на экране, планом, если не похороненное, то забытое.


– Я ненадолго, – шепнула Агнесс, не успевшему возразить отцу, и, устраиваясь на сиденье, рядом с Сильвано, показала рукой куда-то вдаль. А когда выезжали за городскую черту и когда возвращались, вела себя так же невозмутимо, как если бы ничего не случилось, сбивая с толку Сильвано, уставшего от её ненасытности, и пытавшегося осознать, своё место и роль в происшедшем, а, по возможности, в будущем. Но его ждало горькое разочарование.


– Когда ещё? – поинтересовался он.


– Никогда! – последовал ответ.


Сильвано притормозил, с удивлением уставившись на неё, целый час поражавшей его, прежде невиданной сексуальной эквилибристикой. На лице Агнесс не отразилось ничего, разве что поразительное спокойствие, ещё не ушедшей, но уже не бывшей с ним, женщины. Остановив Сильвано у входа в парк, небрежным кивком распрощалась с ним, как с посторонним, а он тупо и долго, словно ожидая, что вернётся, глядел вслед, удалявшейся сытой походкой неудовлетворённой самки, его несостоявшееся счастье.


Уверившись, что её отсутствие осталось незамеченным, Агнесс радостно окунулась в царившую вокруг весёлую суматоху. И хотя никуда не делось ощущение рук Сильвано на теле, а на губах его запах и вкус, был от неё так далеко, как если бы не был совсем. И только адвокат Бульони, как бы подсознательно, продолжая игру, им же затеянную, поинтересовался, но не тем, где была, а готова ли к предстоящим испытаниям?


Ответ оказался больше, чем неожиданным:


– А ведь он затмил тебя.


-– В чем? – послышался недоумённый вопрос, хотя, о ком шла речь, не вызывало сомнений.


– Как по мне, во всём.


– Не удивляюсь, – сказал, выдержав паузу, – Руди всегда нравился женщинам.


Видимо, авантюра с Сильвано окончательно укрепила в ней чувство самонадеянности, избавив от настороженности и даже осторожности. А тут ещё, видение настоящей мужской красоты сыщика Руди Лаурини, ощущение его уверенности и силы. Но не такой, о которой судят по мускулам и бицепсам, а от всего облика: взгляда, почти незаметной улыбки, точности движений, создающих вокруг него ограниченное пространство, доступ в которое открыт не каждой, но той, кому повезёт, не будет в его объятиях, ни тесно, ни неуютно. Довериться такому не только ни с чем несравнимое удовольствие, но и честь, выпадающая лишь на долю счастливиц. Это был беззвучный голос женского «Я», истомившегося по мужскому касанию, и почём-то ещё, молча понятому, но вслух необъяснимому.


Борис Иоселевич

/ продолжение следует /