Остров. Где-то... Часть третья. Глава седьмая.

Жизнь на Острове кипела. Рабочие команды восстанавливали смытые ураганом дороги и ореховые плантации, рыли новые водотоки и расчищали старые, заваленные валунами, забитые грязью и песком: рыболовы спали и ночевали в лодках. Пойманную рыбу сушили, солили, вялили, перетирали в порошок. Восстанавливались старые черепашьи фермы, строили новые для ракушек и водорослей. Памятуя о том, что случилось, продовольственные хранилища оборудовали в глиноломнях. Там же жрицы экспериментировали с грибами – этому способствовала постоянная температура пещер. Конечно, времени и затрат на транспортировку и складирование требовалось больше, но после пережитого ничего никому доказывать было не надо. По сути, сам собой образовался новый центр проведения, как рабочего времени, так и досуга островитян. Глиноломни располагались ближе всего к Птичьим Скалам, где стоял Чёрный Пришелец. После своего удивительного спасения у островитян нарождался новый культ. Отпечаткам ступней Лиона на Утёсе поклонялись по - прежнему, но уже наметилась тропинка, ведущая к подножию Птичьих Скал. Многие люди, чаще молодёжь, собирались там вечерами. Все прекрасно понимали, их спасло сияние Чёрного Посланника, поэтому, особенно в первое время после урагана, старались держаться к нему поближе. За заботами и тяжёлым трудом забылась попытка капитана Грейга принять новый закон. Вернее общего собрания не проводили, но правила Устава, придуманного Толкиненом, удивительным образом вошли в обиход, а он сам превратился в главного толкователя их. С проблемами и спорами теперь шли к нему. Уиллкосс подтрунивал над своим помощником, называя того Верховным Судиёй. Каково же было его удивление, когда он случайно услышал, как поспорившие между собой кирпичники по поводу, кому и сколько полагается за день изготовить кирпичей, после горячего крика решительно направились к его помощнику, выкрикивая друг другу: «Судия разберётся». Именно так, как он в шутку называл Даррелла. Уважение к старпому народа возросло ещё больше после вынесения судом наказания Хаблу. За нанесение увечий женщине Хабл был приговорён к условной смерти через повешение. Изготовили виселицу, повесили петлю и привели Хабла. Бледная Марьяна, всю дорогу к эшафоту висла на приговорённом: она не могла поверить, что их поступок – возвращение лодок и корабля - не стал оправданием. Хабл молчал мужественно и просто. Когда Толкинен зачитал приговор, ни один мускул на его лице не дрогнул, он только бережно поднял упавшую в обморок Марьяну: и стоял, обняв и поддерживая любимую, выслушивая вторую часть приговора. Единственно, что выдало его потрясение, когда он услышал окончательный вердикт, это одинокая слеза, скатившаяся по щеке. Из-под стражи его освободили немедленно, и он от места несостоявшейся казни, Долины Праздника Перехода до самого Храма нёс жрицу на руках, в окружении возбуждённой ребятни. Не имела претензий к приговору и пострадавшая, Эмилия Войкова. Собственно она давно простила бывшего мужа, понимая, что сама причастна к тому, что случилось. Лекарки собрали ей лицо настолько хорошо, как смогли. Нельзя было сказать, что женщина вернула свой облик в полной мере, но уродом она точно не стала. Сесси Тадэуш добродушно пеняла, мол, знаменитые лекарки не справились со своей задачей, и теперь они точно выглядят, как родные сёстры. Учитывая то обстоятельство, что Тадэуш хоть и не была красавицей, но вполне себе милой это звучало как похвальба. Возникла ещё одна неожиданная пара. Восставшая Гертруда, расцветшая до поразительной красоты, сошлась с безумицей - старухой Криоменогенией. Они представляли зрелище удивительное. Согнутая в колесо, практически ползающая по земле древняя старуха и молодая женщина с мраморно белой кожей необыкновенной пронзительной красоты. Обоих почитали за блаженных и на всякий случай сторонились. Добровольными затворниками стали и бывший Правитель и Страж Порядка. Оба редко показывались на людях… Остров постепенно восстанавливался: всюду суетились люди, ребятня бешено носилась по утрамбованной глине, разбивая в кровь колени и локти, радостное возбуждение охватила всех…
-- Что скажете, господин полковник? Здравствуйте.
Грейг выпрямился, отдуваясь. Голый по пояс, руки по локоть в глине: он с Толкиненом выкладывали кирпичную стенку, вернее участок, выделенный им Орландо Незнаменцевым напротив их дома. Каждый член общины должен был внести лепту в строительство навеса вдоль всей дороги от деревни к Храму. Столь грандиозное строительство должно было в корне изменить жизнь островитян. Перспектива использовать полный световой день в независимости от солнечного пекла будоражило воображение. Выглянул из-за наполовину выстроенной кладки и Толкинен, приветливо поздоровался с гостем. Солнце поднималось в зенит, близилось время полуденного отдыха, и уже становилось жарко.
-- Вы пришли посмотреть, какие мы мастера с Дарреллом? Что ж, пожалуйста – улыбался капитан – нам есть чем гордиться, не правда ли, господин Толкинен?
Часть стены по- военному вытянулась в струнку на пять метров, высотой до пояса. Вдоль всей дороги в разных степенях высились подобные сооружения. Навес воздвигался добровольно в свободное время, а его-то как раз не хватало. Однако потихоньку стена росла.
-- И да, и нет, господин капитан – ответил Герсуриналия – я действительно хочу присоединиться к всеобщему почину, тем более лекарки не просто залечили всего меня, а наставительно требуют как можно больше двигаться. Физический полезный для общества труд, я думаю, как раз то, что надо. Если позволите присоединиться к вам, буду рад.
-- С удовольствием, господин полковник, с удовольствием. Выбирайте любую сторону, хоть с моей, хоть, вон с Даррелла края. Единственно нужна рабочая форма. У вас она с собой?
-- К сожалению, не подумал.
-- Ничего страшного, завтра начнёте. Мы с Дарреллом работаем после утреннего разбора полётов до полудня. Вечера, к сожалению заняты. Этот фантазёр, Орландо Незнаменцев вцепился в нас мёртвой хваткой. Обеспечь ему то, это, и ещё то, чего не может быть априори. Представляете, господин полковник, сейчас он носится с идей пустить по навесу воду. Для охлаждения. Обещает разработать насос, которым в ночную смену будут поднимать в Храм морскую воду, заполнять накопитель, а днём она самотёком покатится, если можно выразиться подобным образом, вниз, охлаждая глину. И знаете, я ему верю. Он ни разу ещё не облажался. Ну, а какое у вас дело?
Герсуриналия посмотрел по сторонам, вокруг было пусто.
-- Вопрос требует конфиденциальности, господин капитан. Разумеется вместе с господином Толкиненом. Ничего, если мы пройдём к вам в дом?
-- Безусловно, безусловно. Толкинен, слышали. Мойте руки. Думаю, что и угостить господина полковника найдётся чем. Идёмте, господа.
Тщательно вымыв руки из подвешенного на углу дома рукомойника, снятого с крейсера, обмыв лицо и вытерев его полотенцем, офицеры вошли в прохладу дома. Грейг, как радушный хозяин усадил гостя во главе стола. Сам с помощником быстро организовал стол. Налил всем по кубку морса, холодного.
-- Замучим жажду, господа офицеры – поднял он кубок.
Они выпили; Грейг весь кубок, Толкинен наполовину, полковник Герсуриналия не много.
-- Холодный – пояснил он – пока ещё рано мне.
-- Простите, теперь я не подумал – капитан встал из-за стола – сейчас организуем чайник. Жрицы снабдили меня, в тихую, настоящим чаем. Чистым. Контрабанда, господа. Только для избранных. Я не сопротивлялся, если честно.
Офицеры посмеялись. Они перекусили, поспел чайник. Капитан разлил. Люди втягивали аромат забытого напитка. К нему полагалось сладкое варенье из одуванчиков. После первых глотков и ложек с вареньем Герсуриналию пробил пот, он откинулся, насколько позволял стул без спинки, назад:
-- Господи Единый, вкусно как – выдохнул он – забыл, честно, как это, чай.
Достал из кармана тоги платок и вытер взмокший лоб.
-- Это что – улыбался капитан – по словам Даррелла мы забыли, что такое кофе. А он утверждает, что это небесное что-то, так, господин Толкинен?
-- Что такое кофе, я помню – посмотрел на старпома Иммабит - про чай, вот, как то забылось. Очень вкусно, варенье божественное. Спасибо.
Даррелл понимающе покивал головой:
-- Не нам, жрицам. Не знаем, чем мы заслужили их внимание, но вкусно, действительно…
-- Теперь, господа – Грейг поднял вверх обе руки – когда отдали должное мастерству хозяек, если хотите, пожалуйста, приступим к конфиденту, или всё-таки ещё чайку, не много, но осталось.
-- Что касается меня, то, нет, спасибо, надо и честь знать - Герсуриналия сложил платок, заложил во внутренний карман тоги - вопрос, с которым я явился к Вам, настолько серьёзный, что…
Полковник, подыскивая подходящие слова, потёр кончики пальцев друг о друга.
--Это касается Максиммиллиана и старого Правителя – наконец просто объяснил он - не хороший вопрос, прямо сказать.
- - В чём дело? – капитан стал весь внимание, насторожился и Толкинен. Оба напряжённо смотрели на полковника - Максиммиллиан и у нас вызывает беспокойство – высказался Грейг - пропал неведомо куда. После шторма, его как будто подменили. Что у вас по нему?
Полковник набрал воздуха, медленно выдохнул:
-- Лейтенант Гория по долгу службы обязанный отслеживать отклонения, странности поведения отдельных людей обратил, ровно, как и Вы, господин капитан на не адекватное поведение Максиммиллиана. Пользуясь собственными методами, он, скажем так, провёл дознание на расстоянии. Результат, моё посещение. Не знаю, как и приступить.
-- Никаких условностей, господин полковник. Что не так со Стражем? Мы в нетерпении.
-- Да, жаждем услышать – подтвердил Толкинен, поёрзав на стуле, и сдвигая чашку.
Полковник наклонился, опёрся о стол локтями, сцепил ладони, смотря прямо на Грейга и, в такт своим словам, легко покачивая сцепленными руками, произнёс – ни больше, ни меньше, как Ваше, господин капитан, физическое устранение.
Получилось у него как-то даже торжественно.
-- В плане? – удивлению капитана не было края, глаза округлились, у Толкинена вовсе приоткрылась челюсть. Старпом отставил полупустую чашку в сторону.
-- Физическое устранение, повторяю – Герсуриналия расцепил руки, убрал их со стола, упёр в бёдра - главную скрипку тут играет Старый Правитель, он как змея своим ядом отравляет голову Максиммиллиана, и так-то, мы знаем, которая у него не в полном порядке.
-- Но отчего? – спокойно спросил капитан. Он уже взял себя в руки.
-- Марьяну, Вашу супругу, Правитель использует в качестве раздражителя, я хочу сказать, что как пинцетом ворочать в свежей ране, так он использует имя Марьяны для того, чтобы рана продолжала кровоточить. Максиммиллиан до сих пор любит Вашу супругу, господин капитан, примите моё сочувствие – он склонил голову.
-- Я знаю – Грейг выглядел абсолютно спокойным – и скажу Вам больше, господин полковник, Марьяна не любит его, точно так же, как меня.
-- Простите за боль Вам причинённую по неведению – приложил руку к груди Иммабит – я действительно не знал…
-- Про это знаем только мы с Дарреллом. К тому же господин Толкинен знает всё на свете. Продолжайте, господин полковник. Что ещё Вам известно?
-- Бесчисленные беды, обрушившиеся на Остров в последние годы, связаны с нашим появлением, так считает старый Правитель, и вбивает кощунственную эту мысль в бедного Стражника…
-- Теперь мне понятно, откуда появились следы на вашей шее, господин капитан – перебил Толкинен Герсуриналия, и с сочувствием во взгляде посмотрел на Грейга – вы так и не удосужились рассказать. Простите, полковник – он повернулся к Иммабиту - за то, что перебил. Сорвался.
Полковник в ответ помотал головой и повёл руками:
-- Не стоит извиняться – сказал он – я всё понимаю.
-- Забыл, дорогой Даррелл, простите – Грейг взглянул на своего помощника, усмехнулся не весело – считайте, что сейчас рассказал – повернулся к Иммабиту - закрутился, заботы эти, дела. Всегда они. Устал, если честно. Впрочем, кто не устал, правда, господин полковник?
-- Что за следы – заинтересовался Иммаббит – можно узнать?
-- Расскажите, господин капитан – практически потребовал от своего командира Толкинен.
-- Хорошо – внезапно согласился Грейг в несвойственной для него манере, покорно.
-- До страшного шторма, я как –то раз поднимался к Стражнику на Утёс – начал он рассказывать - как раз по поводу Марьяны. У него нашёлся ром, древний напиток, никогда не пил такого, господа. Бесподобно. Но пьяно. Мы почему-то повздорили, началась драка. Я не помню, кто первым начал, признаюсь.
-- То, что не Вы, это ребёнку понятно – покачивая головой, глядя в стол перед собой, облокотясь на него, и грудью прижимаясь в торец, прокомментировал Толкинен.
-- Не факт, господин старший помощник – возразил капитан - плохо, вернее, ничего совсем не помню. А голова, как болела наутро. Но Вы правы, следы из того дня.
-- По настоящему плохо – Герсуриналия стучал пальцами по столу – доказательств заговора у нас нет. Одни разговоры, при чём, выведанные незаконным способом. По новым правилам, выработанным Вами, уважаемый господин Толкинен – он обратился к старпому – теперь прослушка незаконна – и мгновенно став серьёзным, закончил - лейтенант Гория предлагает выделить охрану, двоих разведчиков.
Зато улыбнулся Грейг:
-- Хватит и одного, или никого.
-- Никак нет – повернулся к Грейгу полковник - господин капитан, лейтенант очень дорожит Вами, вы человек мужественный это понятно, но ирония сейчас не уместна. Так что двое.
-- Трусовато, мне кажется – не сдавался Уиллкосс.
-- А это – Толкинен провёл себе по шее – мужественно и благородно. Быть задушенным.
-- Сброшенным в Бездну – добавил Герсуриналия.
-- Ещё свернуть шею, пробить череп и так далее – старпом нахмурился - так что нам делать, господин полковник, лейтенанта Гори не преувеличивает риск опасности для нашего капитана?
-- Он аран, этим всё сказано. Ситуация архи серьёзная. Каков их план мы не знаем, где будет нанесён удар, тоже. Какое оружие будет применено, ещё одна неизвестность.
-- Может поговорить с Максиммиллианом, он человек порядочный… был – спросил Грейг, он выглядел серьёзным.
-- В том и дело, что был – Толкинен хмурил брови - мы знали прежнего Максиммиллиана, каков он сейчас, после обработки Старым Правителем, предположить не можем. Люди меняются со временем.
-- Это правда - согласился полковник – самое разумное сейчас, организовать охрану.
-- Что вызовет подозрение у Правителя, если сам Максиммиллиан ничего не заметит – сомневался Грейг.
-- Не беспокойтесь, разведчики лейтенанта умеют быть невидимками, когда это необходимо. Да и «угрями» их называют не за просто – изящно отмахнулся Иммабит тонкой ладонью – это их призвание.
-- Ну, хорошо, а дальше что? – оглядел собеседников Уиллкосс.
-- План у лейтенанта такой. Выжидать нападения, нейтрализовать, показательно судить – отчеканил полковник.
-- Возможно, возможно – обдумывал услышанное Грейг.
-- Согласен с лейтенантом – высказался и Толкинен после недолгого молчания - поразительно, насколько неблагодарный бывает человеческий эгоизм. Вместо признания заслуг господина капитана, за всё, что он сделал для островитян, замышляется убийство. Не укладывается в голове. Тем более, Вы развелись с Марьяной. Чего им надо, объясните, пожалуйста?
-- Я – выделяя интонацией местоимение, сказал капитан - попытаюсь ответить на Ваш вопрос, мой дорогой помощник – Грейг улыбался, когда предстояло выстроить убедительную логическую цепочку доказательств того, о чём ему предстояло говорить. Неподконтрольное состояние психики, радовал сам процесс рассуждения:
-- Вы правильно подметили про человеческий эгоизм. Старый Правитель, это человек, правящий островом всю свою жизнь. Его слово являлось законом. Авторитет почти как у бога. И вот приходим мы. А он не просто ничего не может поделать, но его самого похищают, держат в плену, к тому же насилуют. Представляете, Даррелл, что происходит с психикой такого человека, ещё вчера небожителя и повелителя всего и всех? Людям подобного склада, то есть, повелителям, практически невозможно принять данность, они начинают искать виновных. В данном случае им оказываюсь я. Постепенно, он, если уединяется, как правило, такие уединяются, так как их гложет чувство позора, многие, превращаются в психопатов и маниакальных больных. Что и произошло с нашим Правителем. Но присущий им эгоизм никуда не делся, и он толкает на совершение действий, как они считают, должных восстановить справедливость. В данном случае покарать меня и за Марьяну, и за все те трагические события, что в корне изменили мир, в котором он являлся высшим существом. Как-то так.
-- Абсолютно согласен, господин капитан, с Вами – полковник покивал головой – именно так и есть.
-- Принимаю тоже – Толкинен потёр переносицу – понимание психической составляющей подозреваемого, уже не мало. Это даёт нам поле для манёвра. Можем предусмотреть обстоятельства удара.
-- Ну-у, мой дорогой, это вряд ли – отрицательно помотал головой капитан – у сумасшедших или больных маниакально логика отличается от нормальной, согласитесь. Но это вовсе не означает, что можно сидеть и выжидать. Что Вы имеете предложить, Даррелл?
-- Я так понимаю, что наблюдение за стариком и Стражем установлено? – спросил Толкинен полковника.
-- В полной мере. Неусыпный контроль, круглосуточно. Лейтенант и его «угри» знают своё дело.
-- Думаете, подозреваемые не догадываются?
-- Наверняка нет.
-- А сообщников у них не выявлено?
-- М-м-м-, не-ет – в раздумье протянул Герсуриналия – об этом я как-то и не думал. В любом случае, спасибо, господин Толкинен, за мысль. Переговорю с лейтенантом. Спасибо.
-- Толково, Даррелл – Грейг почтительно поджал губы – старик совсем не дурак. Надеяться на одного Стража я бы тоже на его месте не стал. Макси по сути большой ребёнок, а что может выкинуть ребёнок одному Единому известно. Вполне возможно, что он всего лишь отвлекающий фактор. Молодец, Даррелл. Думаю, следует подключить к дознанию Виски Дрегча, хоть и не нравиться он мне ужас как, но следователь из него толковый.
-- Согласен – Толкинен склонил голову, затем вскинул взгляд на капитана – думаю, пока не стоит привлекать к расследованию остальных членов Штаба.
-- Безусловно, нет – капитан встал – сидите, господин полковник – Герсуриналия попытался тоже встать – сидите, мне так удобней. Значит, подводим итог. Мы знаем то, что знаем. Противная сторона наоборот не знает, что даёт нам небольшое преимущество. Это первое. Второе. Превентивные меры уже приняты, передайте мою благодарность своему лейтенанту, господин полковник – Уиллкосс слегка поклонился в сторону полковника.
-- Третье. Мы начинаем поиск предполагаемых сообщников, вдруг это всеобщий заговор, и мы случайно наткнулись на его вершину? Понимаю, звучит не совсем нормально, но всё же, стоит иметь в виду и эту версию. Оставим это всё на долю Дрэгача Виски, а сами будем внимательны к деталям, я так полагаю? А что ещё в наших силах? Быть начеку, правильно, господа?
-- Тогда я пойду – сказал Герсуриналия, поднимаясь.
-- Помилуйте, куда это вы собрались? – Грэйг подошёл к двери, выглянул – пока – вернулся обратно – мы с вами э-э-э… общались, солнце уже в полном зените.
-- Мой дом не далеко – возразил полковник – доковыляю.
-- Ни за что не доковыляете, господин мой дорогой полковник, Вы ещё в недостаточной мере здоровы, чтобы подвергать себя экстремальному испытанию. К тому же какая разница в чьём Вы доме находитесь. Они все, пока, надеюсь, одинаковые. Вы когда в него вселились?
-- Недавно, может недели две назад.
-- Вот видите. И что , у Вас там по - другому что-то? Те же стены, окна и больше ничего. Так что считайте, что Вы у себя дома. А мы к тому же, ещё чайку выпьем. Выпьем, Даррелл?
-- Конечно. Будем рады, господин полковник.
-- Спасибо. Что ж, попьём.
-- И поговорим заодно.
Грейг взял заварной чайник и направился в кухонный уголок
-- Да – улыбнулся он полковнику, оборачиваясь и глядя через плечо – пригласите своего лейтенанта войти, он хоть и аран, сверх человек, но против пекла, думаю, не устоит и он.
-- А откуда, простите, Вы догадались – удивился Герсуриналия?
-- Логика, господин полковник. Не трудно сообразить, где находитесь Вы, там непременно будет один из воинов-аранов. В данном случае, думаю, что это лейтенант Гори, угадал?
-- Так точно. Лейтенант, Вы слышали, заходите.
В дверях возник силуэт командира разведчиков…

--Хабл, милый, я так тебя люблю.
Марьяна прижалась к любовнику. В своей келье они проводили все дни. Потрясение Марьяны было столь очевидным, что Совет старейших Жриц и приглашённый на него капитан Грейг и его помощник Толкинен сочли необходимым предоставить что-то вроде отпуска для Верховной Жрицы. Попытки определить по «звёздным картам» наследницу выдали неутешительный результат, сменщице, если можно было так выразиться, ещё предстояло родиться. А Храм не может существовать без Верховной Жрицы, какая бы она не была. Тем более, как руководитель, Марьяна весьма соответствовала статусу. Её правление считалось эталонным. Если бы не эта губительная черта – сексуальный мазохизм - то идеальней руководителя и не нашлось. Человек слаб по натуре - храмовницам ли этого не знать – поэтому жрицы приняли Марьяну такой, как она есть, за отпуск проголосовали все. Не нашлось никого, кто бы предложил устранить Верховную Жрицу. Жизнь в Храме была тяжела, на женщин налагались многочисленные обязанности, и ограничения, так что в тайне многие завидовали Марьяне. Иметь своего одного партнёра, тем более, такого как Хабл, неутомимого в постели, покорного и любящего. Чего ещё можно желать женщине? Пара заперлась в келье, и сутками напролёт занималась только собой. Но всему есть предел. Начала уставать даже Марьяна, Хабл, тот вовсе изнемог, но держался. Из последних сил. Что такое одежда они забыли. Хабл раз в день выносил уборное ведро, заодно заходил на кухню получить дневной рацион, по возвращению на него набрасывалась, срывая балахон, Марьяна. Но предел наступил и для неё. Хабл услышал то, о чём боялся мечтать:
-- Больше не могу, прости, милый. Устала. Мне нужна передышка. Пожалуйста, не обижайся.
Хабл притаился, он прекратил дышать. В последние дни боль стала совершенно нестерпимой, то, что приносило удовольствие, обернулось настоящей пыткой. Когда Марьяна засыпала, измученная и счастливая, Хабл бегал по комнате, зажав член в кулак, с трудом сдерживая стоны. Головка его мужского достоинства кровоточила. Он обмазывал её толстым слоем целебной мази, мазь эта специально была разработана для продления эрекции мужчины, в её рецептуру входил состав трав, вызывавший обезболивание. На краткое время Хабл получал передышку. Пожаловаться Марьяне на свою проблему он стеснялся, поэтому, услышав, что ему предлагают своеобразные каникулы, он возликовал в душе. На деле же радость облачилась в скромное согласие:
-- Конечно, конечно, любимая. Я и сам, признаюсь, подустал. Хорошенько отдохнуть не помешает.
-- Вот и чудно, а то я всё боялась сказать тебе - Марьяна водила пальчиком по щеке Хабла. Она забросила ногу ему на пах – а теперь спать, да.
Она, как бы спрашивала разрешения, но в её устах это звучало приказом.
-- Обязательно.
Хабл сильно притянул её голое плечо, рука соскользнула, ладонь накрыла грудь девушки, член внезапно шевельнулся:
-- Нет, нет, договорились только что – почти испуганно попросила девушка - не могу, милый, спать, спать, спать хочу.
-- Случайно, просто уже привычка – Хабл повернул голову и поцеловал её в плечо - спим, конечно.
Хабл был доволен случившимся: получилось, что он подчинился просьбе Марьяны. Он глубоко вздохнул, а уснул, до конца не выпустив воздух из лёгких. Марьяна заснула ещё во время его вздоха…

-- Когда, сынок, зачем тянуть?
Старик вперил тяжёлый взгляд в Максиммиллиана. Вечер выдался обычным: душным. В комнате стояли сумерки, подчёркиваемые одинокой зажжённой свечой. Такие же сумерки окутали сердце Стража Закона. Всё его существо противилось плану. В глубине души он понимал, что Старик толкает его на преступление. Мало того, он понимал что кто- кто, а капитан Грейг последний, кто заслужил наказания. Тем более, что с Марьяной он развёлся. Максиммиллиан много раз порывался сказать твёрдое «нет» тому, что они придумали, но при виде Правителя вся его решимость тут же улетучивалась. Однако время он тянул, сколько мог, и даже ушёл жить в Храм, чем ещё больше раззадорил старика.
-- Послушай, Максиммиллиан – старик выставил локоть на стол, вторую руку упёр в бедро, подался вперёд к Максиммиллиану, сидевшему по другую сторону, напротив, уныло опустившего голову – вот что я скажу, не гоже это.
-- Чего? – слегка вздрогнул Старжник, но головы не поднял.
-- Быть бабой, в первую очередь. Нельзя тянуть, коли решили. Слушай, неужели ты трус? Никогда бы не подумал, что мой мальчик трусишка. Главное, что делать –то тебе ничего не надо. Позвал и всё. Место, время, всё ведь подобрали. Что с тобой, малыш?
-- Не правильно всё это – с отчаяньем, тихо простонал Максиммиллиан, впервые за вечер посмотрев на Правителя.
-- Нет, правильно – рявкнул тот. Вскочил из-за стола, навис горой над Стражем – хочешь несчастий, мало тебе всего, что было? Сколько тебе нужно убитых ещё? Десятки погибли, десятки. При мне, дай Святой Отец памяти, раз-два и обчёлся, да и то, в основном по случайности. Ещё сестра Поли замучила нескольких, вот и всё. А сколько горя принёс капитан? Сколь вдов и вдовцов он породил? Ведь слезами изошлись люди. Напасть за напастью, то это, то другое. Сколько же можно? Ещё хочется? Мало? Сынок – старик успокоился, но грудь вздымалась, ходила ходуном. Он сел – мы не сделаем, никто не сделает. Хочешь, я сам после всего сдамся, мне жить нужды нет. Пусть вешают по новым законам. Зато уйду по человечески, зная, что сделал ладное дело. Никогда не быть новым бедам. Одного этого ради стоит покончить с выродком. Ну, так что, Максиммиллиан, Страж ты Порядка или как?
-- Ладно – помимо воли сказал, словно клещами кто тянул, а в голове кричало - не делай, не делай – завтра. Как договаривались. К тебе заходить не буду. Чтоб не догадались. Прощай, Владыко.
-- До свидания, прощаться рано.
Максиммиллиан ушёл. Старик перевёл дух. Попался, наконец-то, долго пришлось ломать дурачка…

-- Доченька – вдруг сказала старуха – беда на дворе, чую. Что-то замышляется.
-- Что, бабушка – удивилась Гертруда – какая беда?
Когда Гертруда, стараниями лекарок, пришла в себя, она не узнавала никого и ничего. Мир вокруг представлял собой очень маленькое пространство, буквально всё, что вокруг располагалось за три- четыре метра для неё не существовало. В этом малом пространстве стояла поразительная тишина. Но она слышала прекрасно. Посвист ветра, птичий гомон, людские голоса. Правда, для неё это ничего не значило: общий фон и только. Поначалу её кормили, одевали, незаметно для себя самой Гертруда научилась, не сразу, через какое-то время, но выучилась всему сама. Единственно, она не разговаривала, хотя и могла. Но язык не повиновался. Что-то страшное ждало её за границей речи. Иногда из небытия прошлого вырывались крики – жуткие, страшные – боль, боль, боль сквозила в каждом таком включении. И Гертруда молчала, словно молчание спасало её от воспоминаний. Заговорила она, когда появилась Криомегения. Древняя старуха, согнутая временем в колесо возникла ниоткуда. При этом она ворчала не переставая. Куда бы Гертруда не шла, старуха проворно «катилась» рядом. И говорила, говорила, говорила. Гертруда невольно стала прислушиваться. Оказалось, что большую часть своих монологов старуха посвящает самой себе: что болит, когда Святой Отец придёт её забрать, что такого она сделала в жизни не хорошего, что ей выпало такое наказание – жить вечно. Часто предметом её рассуждений становилась сама Гертруда: старуха жалела её, говорила, что подобная красота наказание, а не благо. Что мужчины хищные каты, готовы совершить любую жестокость и подлость в желании обладать таким даром. Говорила, что знает, чего вытерпела красавица, но будет молчать, пусть её сердечко отдыхает в покое. Иногда, правда, она кликушествовала. Ни одно из её пророчеств в полной мере не сбылось, поскольку в её устах всё окрашивалось в апокалипсические цвета, но и не выглядело бредом, поскольку бедствия наступали на людей с пугающей закономерностью, ровно в том порядке, каком она их озвучивала. Но теперь все беды остались позади, старуха замолчала , поэтому Гертруда даже растерялась, когда услышала:
-- Чую беду, девушка. Не хорошо мне.
-- Да что будет-то, бабушка?
-- Не знаю, милая. Кому-то будет очень больно, да уже и сейчас больно, а будет только хуже.
-- А что делать, вечер уже, все спать ложаться. Кому сказать, и кто поверит?
-- То-то, кто верит безумной старухе?
-- Я, бабушка.
-- Только. Ещё, я помню, верил Владыко. Всегда прислушивался, и Золотой Человек слушал, а другие, а – она махнула рукой – даже Мать всех жриц, Генриэтта и та не особо. В основном, когда Владыко ей приказывал слушать. Может и сейчас к нему сходить? Знаешь, наверное, где его новый дом…

Правитель думал. Практически дело сделано. Максиммиллиан не догадывается, что он его обманывает. Первоначальный план не сработает. Сумасшедший ураган утащил с Острова всё, так что нет никаких кустов, разбираться с капитаном придётся прямо на Утёсе. Максиммиллиан об этом не задумывается, бедолага безмозглый, а мне и на руку. Сбросить в Бездну ублюдка, и с концами. Если бы, как намечалось по первоначальному плану, оставить капитана жариться на солнце, то, как бы он не прокоптился, тело останется, а пришельцы, ох, доки в деле разбираться что к чему. Нет, в Бездну и с концами. Скольких людишек не нужных он самолично сбросил с Утёса. К сожалению, Максиммиллиан баба, никакой ни помощник в этом деле. Увидит лицо жертвы, перепуганные глаза, перекошенный в крике рот, грохнется в обморок, не ровен час. Но и без помощника никак. Досадно, он рассчитывал на силищу Максиммиллиана. Капитан человек обычный, но по опыту Правитель знал, что в минуту смертельной опасности силы человека удесятеряются, а он сам уже не тот могучий, сильный мужчина, каким был много лет назад, один скорей всего не справится. Так что нужен новый вариант. И он есть у него. Страж, как и намечалось, заманит капитана на Утёс, он, Правитель, нападёт, завяжется борьба, Максиммиллиан броситься их разнимать, вот тогда и пригодится древний клинок, забранный им из Тайной комнаты сразу после излечения. Чувствовал, что понадобится. Храмовницы ничего не заметили, было не до того. Действительно, тогда настали такие времена, что и вспоминать не хочется. Как только выжили? Правда, он и в мыслях не держал, что нож Святого Отца понадобится ему в схватке с командиром пришельцев. Но судьба определяет, к чему противиться? Так надо, значит, самому Отцу и морю. Он ударит капитана несколько раз, все они будут в крови. Точка. Максиммиллиан повязан, деваться ему некуда. Вдвоём они сбросят тело в Бездну, вернее на камни у подножия. Затем наступит очередь самого Максиммиллиана. Страж не нужен. Мало того, он опасен. Своим слюнтяйством может всё испортить, когда начнётся расследование. Жаль парня, но он приговорён тоже. Затем, на рыболовном плоту они отбуксируют тело к Бездне. Камень на шею, и поминай, как звали капитана Грейга. А с ним и Максиммиллиана. Нет капитана, нет Стража.
-- Пирр, можешь выходить – сказал Правитель.
Дверь отворилась. Вошедший мужчина не представлял собой ничего видного. Среднего роста, блёклый, безбородый. Четвёртый сын покойных Густо и фру Милены ничуть не походил на старшего брата, Марика. Выдающего члена общины. Казалось, звёзды одарили его всем, чем только можно. Физически рослый, статный. По характеру боец, мужественный. Умный. Он один поднимал на ноги братьев. Беды преследовали семью постоянно. Один за другим ушли из жизни сначала отец, кирпичник Густо, при странных обстоятельствах. Работал в Храме во времена Верховной Жрицы Поли, и…как-то тихо и испугано угас. Затем пришельцы во время войны с подземным царством Поли распяли одного из братьев, Дошу. Мать, фру Миллена, не пережила быстрых потерь мужа и сына: отправилась следом. Затем загадочно исчез Стёфа, вместе с пол сотней моряков и подружкой Луизой. Таким образом, осталось трое братьев. Марик старший, член Чрезвычайного Штаба, младший Кирам, пока не проявивший себя никак. Один из сотен мужчин и только. И сам Пирр. Внешне ничем не примечательный: тихий, простой. Но внутри полыхал огонь злобы, разгоравшийся со временем всё сильнее. Это сразу подметил Правитель, когда ещё в своё время выделял помощь семье, он почувствовав в Пирре родственную душу. Мальчик жаждал главенства, но главным в семье изначально был Марик. Правитель видел в глазах пацана злобу и жуткое честолюбие. И тщеславие. Когда в семье, одна за одной, начались трагические смерти и исчезновения, он приблизил к себе мальца, но вскоре и сам пропал в плен к Поли. После освобождения процесс восстановления затянулся надолго. Он пропустил все необыкновенные и значимые события, изменившие весь уклад жизни на Острове, но когда выздоровел, тогда снова появился Пирр. Выросший и освобождённый от опеки старшего брата, занятого неимоверно на своём поприще, Пирр болтался неприкаянный. Жены у него не было никогда. Отчего-то его сторонились все девушки. Потихонечку Пирр озлобился на весь белый свет. Особенно после женитьбы младшего брата, весельчака Кирама, действительно, очень лёгкого и светлого человека. Люди удивлялись подобной разнице среди братьев. Даже поговаривали, что может дородная фру Милена погуливала на стороне от худосочного Густо. До Пирра доходили сплетни, и он ожесточался ещё больше. Такой человек для Правителя оказался даром божьим. Владыко быстро поработил в прямом смысле слова Пирра. Тот жил по указке своего кумира. Вот и сейчас, войдя, он остановился на пороге в ожидании.
-- Слышал всё? – спросил Правитель.
-- Да – коротко ответил Пирр.
-- Хорошо – старик огладил бороду – вот наш план. Поджидаем Максиммиллиана и капитана на Утёсе…
-- Почему, хотели по дороге…
-- Не перебивай меня, молокосос. Всё поменялось, что именно не твоего ума дело. Максиммиллиан рано или поздно, но расколется. Я его насквозь вижу. Его тоже в Бездну. Когда дело будет сделано, побежишь, помчишься к Марику, расскажешь, что видел. Подробно обсудим это, чтобы не вляпаться. Запомни, ты главный свидетель. А что делал один на берегу, подумаем. Времени целая ночь. Ладно, подойди, садись, в ногах правды нет.
Сердце Пирра вспыхнуло радостью: не часто Правитель приглашает его за стол. Он с готовностью зашагал к столу. Они приступили к планированию двойного убийства… Минут через десять после начала заговорщиками обсуждения, чёрная тень соскользнула с водоприёмника на крыше, человек задержался на несколько секунд, рассматривая приближающегося к дому человека. Выяснив, что это женщина, чуть помедлил, решая задержаться или нет, но то, что он услышал, показалось крайне важным, так что сержант Малиэтэ, а это был он, бесшумно растворился в темноте. Женщина скорей всего была очередной любовницей Правителя, старик до сих пор не потерял силы и мощи в любовных утехах. Многие вдовы, их на Острове после всех бед на Острове появилось много, находили усладу в горячих и опытных объятиях бывшего Владыки Острова…
-- Это всё – спросил лейтенант Гори – всё, что ты услышал?
Разведчик кивнул головой.
-- Ай, да, старик – лейтенант скрестил руки на груди. Он сидел за столом, Малиэтэ стоял перед ним:
- Значит, помощник есть, и это Пирр. Неожиданно, хотя от этого парня можно ожидать нечто подобного. Мерзкая жалкая тварь. Жалко Марика и Кирама, когда всё всплывёт. Так, есть что-то ещё, я вижу по твоему виду. Что?
-- К Правителю шла женщина.
-- Ну, это не новость, его многие вдовицы посещают.
-- И я подумал.
-- Хотя надо было задержаться, вдруг и она в деле?
--Вряд ли.
-- Согласен. Идём на Утёс, сержант. Играем на опережение. Необходимо надёжное укрытие. Они тоже будут искать. Интересно, как они надеются заманить капитана…

В дверь тихо постучали. Правитель и Пирр посмотрели друг на друга. Напряглись.
-- Чего он решил вернуться? – очень тихо сказал Правитель – не дёргайся. Погаси свечу. Ты здесь по делу, скажешь, что пришёл сразу, как он ушёл. Видел, но не окликнул.
Старик открыл дверь. Гертруда. Старик опешил. Женщина подняла на него безумно красивые глаза, и он вдруг понял, что она его не узнаёт. Обида сжала сердце.
-- Кто Владыко? – спросила Гертруда: голос звучал ровно, она переводила взгляд с одного мужчины на другого.
-- Заходи, не стой на пороге – старик посторонился. Он сделал это из соображений безопасности, мало ли кому не спится, а он увидит женщину. Гертруда прошла на середину комнаты. Правитель приблизился, спросил из-за спины, мягко, участливо:
-- Что привело тебя ко мне в не урочное время?
-- Так значит ты, Правитель – Гертруда повернулась, бывший Владыко опять увидел этот пустой взгляд. К обиде присоединилась горечь: «что с ней сделал проклятый капитан? Это его люди, сбежавшие, насиловали много-много недель роскошную красавицу. Он помнил, тело его никогда не забывало жара и гладкой нежности её плоти. Он любил Гертруду, она – он знал - его, он ревновал, когда делил её с Максиммиллианом, но приходилось терпеть. А она его не помнит». Горько стало даже во рту.
-- В чём дело, и зачем пришла – сочувствия в его голосе исчезло – говори и уходи.
-- Бабушка просила прийти.
-- Какая бабушка? – удивился старик.
-- Это безумица. что ли? – подал голос Пирр – Криомегения?
-- Да – повернулась Гертруда к мужчине. Пирр утонул в её безумных глазах, отчаянно заколотилось сердце. На мгновение остановилось дыхание. Но красавица уже отвернулась:
-- Бабушка просила передать, что чувствует беду, надо, чтобы ты знал.
Старик пожал плечами:
-- Я давно не Правитель, она со своего безумства попутала. Ей, вернее, тебе надо было идти к капитану Грейгу, кажется, так зовут его.
-- Хорошо. Я пойду. Только я не знаю его дома.
-- Наверное, не стоит её отпускать – сказал внезапно Пирр, он истово не хотел, чтобы красавица ушла, впервые в жизни он видел перед собой подобную красоту – где дом она не знает, да и спит он. А что за беду чует бабушка?
Он пожирал Гертруду глазами. Старику не понравилось это:
-- Осади, юноша. Не по тебе.
Возможно, если бы не эти слова всё, что произошло дальше, и не случилось.
-- Чего это не по мне – внезапно осклабился Пирр, от нахлынувшего возбуждения его трясло. Старика испугал голос Пирра, в нём звучало что-то очень не хорошее, но темнота скрыла выражение вожделения, бушующего в глазах мужчины.
-- Чего это не по мне – повторил Пирр – она, как я знаю, была «нужницей» в своё время. А сейчас пришла к тебе, повод есть, вот и пришла. Сколько лет она мужика не знала?
Коварные слова застили разум старика. Он подошёл к Гертруде, обнял её, хотел прижать нежно, как встарь: на роскошной кровати в белом домике, но женщина отшатнулась. Молча. И тут зашипел Пирр:
-- Чего с ней цацкаться, Владыко.
Внезапно он оказался за спиной Гертруды, рванул балахон, крикнуть она не смогла, потому что жёсткие, очень твёрдые пальцы зажали ей рот. Разорванный балахон сполз. В это время в окно заглянула полная луна, залив серебряным светом роскошные формы Гертруды. Люди, встречавшиеся с Гертрудой, не ошибались: она действительно стало ещё красивей, чем была. Слабость подкосила старика, он рухнул на колени, ткнулся лицом в мягкий живот:
-- Гертруда, любовь всей моей жизни – плакал он, громко сопя. Владыко потерялся: где воспоминания, где живая Гертруда? Зато Пирр быстро оценил ситуация: согнул колено и сильно упёрся в позвоночник Гертруды, боль прогнула позвоночник, Пирр потянул на себя, и Гертруда оказалась на полу. Правитель лёг сверху, окончательно потеряв контроль над собой. Всё, что происходило до сих пор, Гертруда воспринимала отстранённо, пребывая в своём белом пустом пространстве, но как только на лицо её уселся Пирр, и в нос ударила вонь от не мытых мужских гениталий, она поняла, что находится в пещере, а судя по тому, что на ней уже кто-то лежит, выстроилась очередь. Гертруда провалилась в спасительное беспамятство.
-- Теперь я, Владыко- Пирр встал. Гертруда лежала распластанная, в свете луны женщина казалась сошедшей с неба богиней.
-- Что ты сказал, щенок?- бывший Правитель стоял на коленях меж широко раздвинутых ног Гертруды. Его вздыбленный член начал опадать, разум возвращался, хотя понятие, что они с Пирром наделали, ещё до конца не пришло, но по сердцу уже скребли когти. А слова соучастника преступления хлестнули, казалось, что Пирр ударил его в лицо. Он вскочил, готовый разорвать паршивца. Сокрушительный удар в грудь, в сердце, прервал дыхание, старик отлетел на противоположную от окна сторону. Может ещё и поэтому, наблюдавший за домом Личард ничего не увидел. Что-то он почувствовал, но вокруг звенела ночная тишина, всё выглядело мирно. Может был слабый вскрик в доме, не мудренно. Мужчин всё-таки двое, а женщины, когда теряют способность контролировать себя чего, чего только не позволяют себе. И смех, и слёзы, и рычание, а вопли чего стоят. Так что это ещё тихо, да и было ли? К тому же с минуты на минуту должна прийти смена, судя по вышедшей луне, а выбранный наблюдательный пункт был идеален с точки зрения осмотра новой деревни. Каждый дом, готовый, или строящийся просматривался отчётливо. Нельзя покидать идеальную позицию К тому же он аран, у него всосано с молоком матери, желания женщины священны, так желает Мать-богиня Вуаларикаильэйа. Если женщине нужны двое, тому быть. Не пристало арану подглядывать за любовной битвой троих.
Старик очнулся. В голове шумело, из носа шла кровь. Он повертел головой, сквозь пелену слабо рассмотрел, как что-то ритмично движется посередине комнаты. Глаза закрылись. Во второй раз, когда очнулся, увидел то же движение. Тогда только понял, что происходит. Он слабо застонал, не от боли, ужаса, залившего сердце.
-- Подожди – обернулся на слабый стон Пирр, продолжая насиловать Гертруду, глаза горели, потный, красный, он был счастлив – скоро, уже приходит. Утрахать, пока ты в отключке лежал. Раз семь кончил. Это последний. Не могу.
Он задвигался быстрей, задёргался, затем толчки стали замедляться.
-- Всё – выдохнул Пирр. Вышел из Гертруды. Не удержался, помял роскошные груди:
-- Баба, что надо.
Дотянулся до своего балахона, валявшегося рядом, натянул, только после этого поднялся с Гертруды, подошёл к поверженному старику, протянул руку:
-- Вставай, дед, простудишься.
-- Я тебя убью, знаешь – с ненавистью смотрел на него Владыко.
-- Уже нет, нам теперь надо думать, как от мазаться от этого – он небрежно кивнул головой за плечи – повешение, как минимум обоим. В принципе, пока ты валялся в отключке, планчик я сварганил, думаю, прокатит. Хочешь послушать?
-- Ты сволочь, знаешь?
-- Сам вставай, если сможешь..
Пирр махнул рукой, вернулся к Гертруде. Жадно смотря на обнажённое тело, восхищённо пощёлкал языком:
-- То, что надо. Так и тянет, нет, ты счастливчик, Владыко, каждый день имел такое.
Раздалось рычание. Пирр обернулся, старик беспомощно катался по полу.
-- Потише, ночь, услышит кто – Пирр вернулся к Правителю, взяв аккуратно стул и бесшумно выставляя перед стариком. К окну он не подходил. Сел.
-- И как теперь ты грохнешь капитана? Почти калека. Хорошо, если отойдёт, вдарил я тебе от души. Может и рёбра подломил. Нечего под горячую руку лезь. Ладно, считай, тебе повезло, что я есть. Мы подставим обоих. Капитана и Стража. Грохнем и подкинем бабу. Она живая, в отключке, только. Жалко, не подмахивала, представляю, как это было с тобой. Ладно, ладно, молчу. Придушим её на Утёсе, чтоб всё взаправду казалось. Да и нести живую легче. Не поделили, тем более, у дурачка этого, Максиммиллиана стычка с капитаном уже была. Так что логично. Ничего планчик?
-- Сволочь – прохрипел старик.
-- Ничем не хуже тебя, говнюка. Себя Святым Отцом считал – вырвалось из Пирра – а на деле кто оказался. Пришельцы выбросили на помойку, как кусок протухшей айры. Вот и вся твоя власть. Легко править, когда все на цыпочках бегают. А пришли другие, и нет тебя. Никакой ты не могучий и мудрый, а слабый вонючий старикашка, понял. Я ему жизнь спасаю, а он выделывается. Могу придушить обоих: и тебя, и её. Кто меня видел? Что касается капитана, меня он ни с какого боку не трогает. Кстати, и правит он нормально, не то, что некоторые старые. Из какого дерьма он нас только не вытаскивал, а ты обозлился на него. Объясни, за что? Что он лично тебе плохого сделал? Бабу не отбирал, полномочья свои ты сам сдал. Страж так и остался Стражом, а ты в кусты свалил. Обиделся он. Теперь вот с бабой своей что натворил. Не надо только на меня всё спихивать. Первый ты начал. Так что давай, вставай. Подождём тумана, тогда пойдём. Мало ли кто по нужде встал, увидит. А туман спрячет. Недолго осталось, вставай, вставай. Кстати, ножичек твой я себе возьму. Так, на всякий случай…

-- Здесь точно они его ждать не будут – лейтенант и сержант остановились, они прошли половину пути между Храмом и Утесом. Тропинки не было, ураган прочистил всё. В ярком свете огромной луны и бесчисленных звёзд виделась одна ровная потрескавшаяся глиняная поверхность.
-- Да, дозор здесь не устроить, не нам, не им – согласился Маэлитэ.
-- То есть всё будет происходить на самом Утёсе. Но наблюдатели будут нужны в любом случае. Расставим парней на расстоянии видимости друг друга вон там – лейтенант показал рукой на пологий склон, где начинаются камни. И чтоб потихоньку подтягивались к нам. Теперь пошли. Скоро туман, надо успеть найти надёжное укрытие.
В отличие от хребта холма на Утёсе творился хаос. Торчали вертикально и лежали глыбы глины, принесённые чудовищной силы ветром валуны с человеческий рост, о мелких камнях речь не шла, они валялись всюду. Резкие глубокие тени, отбрасываемые каменными гигантами, их не ровные очертания на фоне блистающих звёзд создавали угнетающую картину.
-- Да, видок ещё тот – высказался Гори – а работы предстоит не меряно, да, сержант?
-- Так точно, мой лейтенант, но нам это на руку, есть, где исчезнуть.
-- Конечно. Так, готовим запасные позиции, продумать пути перемещения: ни в коем случае нельзя обнаружить себя до нужного момента. Думаю, троих нас хватит. Ты, наверное, своего Личарда возьмёшь?
-- Так точно. Он как раз сейчас сдаёт пункт наблюдения за домом караульному….. Скоро будет.
-- Отлично. Послушай сержант, у тебя нет чувства, что мы что-то упустили. У меня ощущение, что мы уже совершили ошибку. Не могу взять в толк, в чём дело?
-- Тоже есть. Похоже, нужно было выяснить, кто была и зачем приходила к Правителю женщина. Моя вина.
-- Оставь. Главное ты узнал. У нас есть время подготовиться. К тому же скоро подойдёт Личард, послушаем его. Может, он что выяснил. Ты поступил правильно. Что может стать с женщиной у Правителя, только одно, и мы это знаем. Тем более двое мужчин. Богиня Вуаларикаильэйа им в помощь.
Они улыбнулись, но тревога не покинула их сердца…

-- Хабл, Хабл, милый, мне плохо, просыпайся.
Сел он в прыжке. Увидел сидящую у себя в ногах Марьяну, она обхватила руками низ живота, под ней чернело большое пятно. Страх полоснул сердце, а ещё больше испугался, сообразив, что это пятно это кровь.
-- Больно, милый, так больно – слёзы градом лились из глаз любимой. В мгновение ока Хабл оказался рядом, обнял, крепко прижал Марьяну к себе и начал укачивать, гладя по голове:
-- Т-с-с, тихо, всё хорошо, родная, я рядом. Сейчас успокоимся и станем разбираться, что к чему. Хорошо? Что болит, где?
-- Вот здесь – Марьяна пошевелили ладонями:
-- В самом низу, и кровь, видишь, Хабл. Откуда, ещё рано? Её не должно быть, это чужая, Хабл. Мне страшно. Что-то происходит.
-- Успокойся, девочка, ничего не происходит, просто не вовремя она пошла.
-- Не просто. Это не моя кровь, моя не так пахнет, неужели ты не чувствуешь. Цвет не тот, Хабл, мне страшно.
-- Хорошо, хорошо, только успокойся, может, прекратится.
Хабл укачивал Марьяну, объятия его были крепкие, он шептал нежные слова, гладил длинные волосы, согревал необыкновенно холодное тело, ледяное, своим теплом, и постепенно рыдания начали стихать, Марьяна ещё посопела носом, и вскоре совсем затихла. Дыхание выровнялось, она уснула. Хабл выждал какое-то время, бережно, как что-то крайне хрупкое, положил Марьяну на постель, подальше от мокрого пятна. Сходил за полотенцем, и набросил на кровавую метку. Затем накрыл Марьяну одеялом, оно лежало комком, сброшенное на пол во время любовных утех. Как правило, усталые, они засыпали без него. Ночи стояли душные и тёплые. Но сейчас он заботливо подоткнул края, лёг сам, голову Марьяны пристроил себе на грудь, обняв любимые гладкие, но сейчас такие холодные плечи, и замер, размышляя. Произошедшее с Марьяной встревожило его много сильнее, чем можно было подумать по его виду. Чужая кровь, это не просто. Кому-то где-то сейчас очень плохо. Это, как крик о помощи. Но кто, и что происходит? Хабл перебирал в памяти всех знакомых женщин, в голову ничего не лезло. Постепенно он погрузился в дрёму, затем уснул…

-- Придётся погреться, сержант – араны выискивали позиции наблюдения.
-- Не в первой, мой лейтенант, запасёмся водой. Выживем – ответил Малиэтэ.
Разведчики подыскивали удобные и укромные места на вершинах гигантских валунов, притащенных штормом. Позиция наверху стала единственно возможной, поскольку те, которых они ждали, подобно им станут искать укрытия. Возможность случайного обнаружения была очень велика. Поэтому макушки валунов казались предпочтительней, нежели щели и трещины между камней. Залезть на верх вряд ли получится без физических навыков, тем более старику.
-- Как придёт Личард, я схожу к отряду, разберёмся с диспозицией с остальными, и вернусь. Если это случится уже в туман, подам знак ночной сипы. Всё в порядке, не отвечайте, если что-то пойдёт за это время не так, ответите тем же. Понятно?
-- Так точно, лейтенант. А вот и Личард.
Подошедший разведчик отрапортовал лейтенанту, сообщив, что по приходу тумана, караульный ….. приблизился к объекту наблюдения на возможно близкое, но безопасное расстояние. Вошедшая в дом женщина не выходила. Никаких иных происшествий не зафиксировано. Лейтенант ушёл. Разведчики забрались на валуны, слились с ними. Как исчезли…

-- Вот и туман, слава Святому Отцу. Собирайся, Владыко. Пора.
Пирр встряхивал одеяло, собираясь завернуть в него Гертруду. Он стоял спиной к старику и не видел полного ненависти взгляда бывшего Правителя, но звериное чутьё, и напряжённые до предела нервы подсказали опасность ещё до первого звука. Пирр молниеносно повернулся и бросил раскрытое одеяло на устремившегося к нему противника. В руках старик держал каменный кубок. Пирр пропустил мимо себя запутавшегося в одеяле Владыко, схватил сзади за длинные волосы, и с грохотом бросил его на пол. Опустился, прижал руки к полу и замер над стариком. Оба тяжело дышали, Правитель сверлил взглядом Пирра, понимая, что годы ушли, и ему не справиться с молодостью, но сдаваться он не собирался, это читалось в его ополоумевших глазах. Внезапно Пирру пришла в голову мысль, как нейтрализовать бывшего кумира. Он коленкой придавил ему одну руку, схватил кисть другой, резко поднёс на уровень своей груди, глядя в ненавидящие глаза старика, зло прошептал:
-- Старый, надоел ты мне. Сейчас я сломаю тебе мизинец, а будешь трепыхаться, выверну большой палец, ты понял? Каждый раз, когда в твои древние мозги придёт мысль наброситься на меня, я буду его дёргать, понял. Ты понял? Ну-ка, кивни мне. Так-то. Поможешь донести бабу, и свободен, один справлюсь. Всё понял? Хорошо. А сейчас наказание.
Раздался громкий хруст, и протяжный стон. Аран насторожился, что там происходит? Он задумался, решая дилемму: покинуть идеальную позицию наблюдения, чтобы выяснить, что происходит в доме, то есть забраться на крышу, а это рискованно, можно обнаружить себя. Справиться с двумя мужчинами для…. труда не представляло, вот сорвать операцию, этого не хотелось. Пока он размышлял, скрипнула дверь, на пороге появились двое мужчин, они выносили большой мешок, может свёрток, издалека он не разобрал. Вопрос решился сам собой. Разведчик занял позицию как раз на пороге того, когда шаг вперёд выдаст слежку, а назад скроет преследуемых. Теперь ему предстояло выдерживать дистанцию до конца странного путешествия…

-- Здравствуй, Максимиллиан, заходи – Грейг держал дверь открытой. В глубине дома из-за стола вставал Толкинен.
-- Не – промычал Страж – некогда, нам бы надо идти, солнце скоро начнёт палить.
-- Куда идти, зачем? – спросил подошедший Даррелл – доброе утро, Максиммиллиан. В чём дело?
-- На Утёс надо. Посмотреть, что делать. Хочу восстановить дом. Ещё бы этих… инженеров – Страж смотрел не на капитана и Толкинена, а в сторону.
-- А чего внезапно – удивился старпом – мог и заранее объявить. На собрания Штаба чаще бывать надо, все заявки на нём рассматриваются. А на счёт учёных вовсе забудь. У них работы выше крыши…
-- Подожди… те – многозначительно сказал Грейг - остановитесь, господин Толкинен. Почему бы и не сходить, я слышал, что там ногу можно сломать, так всё перевёрнуто. Вот и воспользуемся моментом, посмотрим. Давно пора, и дело подумаем. Я согласен.
-- Да, но – Толкинен выглянул на улицу, посмотрел на небо – солнце достаточно высоко. Может, дождаться вечера?
-- Нет, Вы остаётесь, дорогой помощник, потому что правы, обратно придётся возвращаться быстро, а Вы не в той, к, ещё сожалению, форме. Но зато период до вечера можно будет продумать, что можно и надо сделать. Видишь, Максиммиллиан, всё решилось просто. Если не хочешь войти, подожди секунду, я за панамой.
Он и Толкинен скрылись за дверью.
-- Опасно – тихо сказал Даррелл – мы не знаем их планов?
-- Знаем, лейтенант всё объяснил. Его люди рассредоточены по всему пути, на Утёсе засада. Что касается опасности, ну, бросьте, милейший, мы военные люди, нам ли чураться её. И… не знаю, откуда это всплыло, что обозначает, видимо из вашего забытого мира, но мне нравится следующая фраза: коней на переправе не меняют. Утром мы всё обстоятельно обсудили, менять ничего нельзя, поскольку лейтенант не в курсе. Я иду, Вы остаётесь. Извините, это приказ. Выходим.
Он напялил на себя панаму, расстегнул закатанные рукава тоги. Офицеры вышли на улицу, где дожидался насквозь мокрый от залившего его нервного пота Стражник. Грейс поднял голову:
-- Ого, высоко как оно. Пошли, Макси, быстро. Глянем и обратно. Даррелл, мы быстро.
Капитан Грейг не испытывал плохих предчувствий. В принципе, план, предложенный лейтенантом, был безупречен. Скрытые «угри», рассредоточенные вдоль всей трассы находились в минутной доступности. Минуту борьбы с Максимиллианом в случае внезапного нападения, он продержится. Но предполагалось, что основные события произойдут на самом Утёсе, а там с раннего утра уже устроена засада из наиболее опытных разведчиков вместе с самим лейтенантом. Но адреналин всё - таки подскочил, капитан испытывал холодок, граничащий с нервным восторгом. Хотелось говорить. Но в меру, не перебарщивай, одёргивал себя Уиллкосс:
-- Поговаривают – начал он осторожно - ты съехал… съехал – Грейг удивился - слово интересное, надо же, откуда только всё берётся, в общем ушёл от старого Правителя. Что так, если не секрет?
--Не знаю… почему. Ушел и ушёл – косноязычил Стражник, язык едва ворочался. В отличие от эйфории капитана, Максиммиллиан с головой погрузился в уныние. Он вёл на смерть человека, как бы плохо он не относился к капитану, но человека. А люди не должны убивать друг друга.
-- Ну, хорошо, не хочешь отвечать – Грейг медленно осматривался, пытаясь обнаружить спрятавшихся разведчиков, тщетно. Дорога виделась девственно пустой.
-- Не знаю, правда или нет, но почему-то - неторопливо рассуждал он - кажется мне, что он затаил на меня, да и вообще на всех нас, я имею в виду моряков, злобу. Если это так действительно, я его не виню, но и не принимаю его позиции. Понять Правителя можно, но он должен сам признать, что обратной жизни нет. Смириться, что ли. Вот ты, к примеру, достойный член Штаба, немало полезного привнёс в его работу. А он что? Сидит дома. До шторма хоть занимался гюйсами. Теперь нет. А так может и крыша съехать. Господи Единый, откуда из меня всё выпрыгивает сегодня. Что за вульгарный тон? Что за крыша такая?
Грейг демонстративно потряс головой.
-- Я что имею в виду, Макси? Вспомни бандитов Котловича? У него тоже всё незаметно начиналось. Всех сторонился, считал себя выше остальных. А итог? Сколько женщин покалечил, Гертруда только – только встала, и то, благодаря не знаю кому больше, лекаркам или небу.
Грейг внезапно остановился и обернулся: Максиммиллиан едва не налетел на него: слова капитана прошли мимо сознания Стража, его всё больше распирало чувство, что он предатель, ведёт человека на смерть. Максиммиллиан посмотрел на Грейга, в его глазах плескалась такая боль, что капитан тихо – тихо спросил:
-- Что? Так плохо?
Если бы Уиллкосс задал ещё вопрос, любой, хоть про кого, возможно Максиммиллиан справился с собой, не сломался, но капитан молчал, и Стражник видел его искреннее сочувствие.
-- К-капитан – споткнулся он – это, давай не пойдём туда – кивнул головой в сторону Утёса – не надо?
-- Что так? – спросить – то Грейг спросил, но уже понимал: не время играть в обманку: сам он верил до последнего в честность Максиммиллиана. Что ж, пришла пора открыться, на что он, кстати, и рассчитывал, веря в невероятную честность Стража. Мельком заметил: «Единый Мухаиддин, открыть карты, у меня, что память возвращается»? Но времени осмыслить, что происходит с ним, почему градом посыпались неизвестные слова, не было. Он положил руку на плечо Стражника:
-- Мы всё знаем, Макси – мягко сказал, мгновенно отметив, как расширились зрачки глаз у Максиммиллиана, и понял внутренним чутьём, возможно страдальческий взгляд Стражника подействовал, но Грейг почувствовал, настал момент, единственный возможно, чтобы достучаться до Стражника, перетащить на свою сторону, дать шанс не погибнуть. Он продолжил говорить спокойно, обыденно:
-- Молодец, ты настоящий, я это знал всегда. Ты только что отказался от роли убийцы. Ты никогда им не будешь, запомни, никогда. Я это знал. А вот Правитель прирождённый он. Но ты не знаешь всего, Макс. Правитель предал тебя, у него сообщник. Они хотят избавиться не только от меня, но и от тебя тоже. Обоих в Бездну. Вот так обстоят дела, брат. Ну, а теперь мы все, ты в том числе, должны довести дело до конца, мы обязаны покарать убийц. Идём, но будь осторожен. У Правителя нож. Кортик Святого Отца. Лейтенант, его «угри» нам помогут. Пошли. Надо решить проблему до наступления пекла. Пошли, Страж, не стой, не привлекай внимания. За нами следят.
Он резко повернулся и быстрым шагом пошёл к уже показавшемуся в поле зрения Утёсу. Максиммиллиан за ним, держась в шаге: его ошеломили слова капитана. Как обычно в сложных ситуациях, он оставлял решать проблемы более подготовленным или умным людям, как он думал. Так происходило с Марьяной, Правителем, капитаном. И сейчас Стражник послушно шел следом за ним: в голове выстоялась пустота.
-- Что-то пошло не так - внезапно пробилось сквозь вату в ушах восклицание капитана – лейтенант нам машет, Макси, бежим.
Грейг побежал, механически побежал и Страж. Каждый шаг выбивал, казалось, из его головы заложившую уши пустоту. Когда они выбежали на открытую площадку, он вполне восстановил самообладание. За первым валуном, огромным, венчающим начало открытой площадки, на которой когда-то стоял дом Стража, а сейчас заваленной обломками всех размеров камней и глыб, обнаружилась группа людей. В стороне от лейтенанта Гори стояли его разведчики, сам он занимал позицию в двух шагах от сидевших на земле, связанных спиной к спине, Правителя и Пирра. Лица обоих измазаны кровью. В руках лейтенант держал исторический кортик.
-- Докладывайте лейтенант – выдохнул Грейг – почему сорвалось?
-- Фактор непредвиденности, мы обсуждали возможность. Этот – лейтенант показал кортиком на Пирра – полез всё-таки на валун. Моим людям пришлось его нейтрализовать, Правитель бросился с этим – поднял Гори кортик - Личард его забрал, но Правитель оказался проворным, рано поверхностная, царапина по меркам аранов. Плохо другое, господин капитан, пройдёмте.
Лейтенант, отступив, жестом пригласил капитана пройти в тень, отбрасываемую огромным камнем, Грейг зашёл за валун. Там на земле, заботливо укрытая покрывалом лежала Гертруда. Смертельно бледная и… прекрасная. Покой на лице женщины ввел в заблуждение Грейга:
-- Она что спит? – удивился он – как такое возможно? Вообще, почему она здесь?
-- Она не спит, господин капитан. Это наша ошибка. Наблюдатели зафиксировали её приход к Правителю, но неверно оценили обстановку. Её насиловали, капитан. Оба. Но в основном, молодой.
Аран с презрением кивнул в сторону пленных. С таким же презрением откликнулись на его слова остальные разведчики. Грейг отступил шаг назад, выглянул из-за валуна. Увидел опущенные лица связанных мужчин: в глаза бросилось то, на что он, взволнованный непредвиденной обстановкой, не обратил внимания поначалу. Лица пленных украшали синяки. Если у Правителя они прятались за густой бородой, то на гладком лице Пирра красовались в полной мере. Он взглянул на лейтенанта, тот с непроницаемым лицом сказал:
-- Необходимый допрос в полевых условиях. И ещё – голос оставался таким же мерным – мы араны, и служим Матери – Богине Вуаларикаильэйе. Женщина священна. Я успел во время, господин капитан.
-- Понимаю – Грейг смотрел на, казалось спящую, Гертруду – звери, опять. Она только поправилась…
Его перебил вопль – стон. Максиммиллиан рухнул на колени перед Гертрудой, поднял голову и тонко завыл. От его плача всем стало не по себе. Огромный волосатый гигант плакал, как ребёнок. Пирр, правда, кривил разбитые губы в усмешке, но по лицу Правителя тоже бежали слёзы. Он не походил на себя прежнего, могучего старика. На земле сидел обычный старый мужчина, очень старый.
-- Лейтенант, срочно в лечебню – начал было распоряжаться капитан, лейтенант перебил – я послал человека к господину полковнику. Нас будут ждать. Разведчики – он повернулся к «угрям» - четверо берут женщину, мы…
-- Нет, я сам – внезапно закричал срывающимся голосом Максиммиллиан – я сам, я сам – дрожал всем телом Стражник, пытаясь аккуратно подсунуть руки, так берут пелёнатое дитя, под недвижную женщину. Наконец справился, пушинкой поднял Гертруду и, не глядя ни на кого, понёс, почти бегом, прочь с Утёса. Капитан и лейтенант переглянулись, встретили в глазах друг друга понимание. Гори повернулся к «угрям»:
-- Разведчики, конвоируем этих.
Араны разбились на пары. Скорбная процессия двинулась с Утёса…

Происшествие взбудоражило общину. То, что преступников ждало повешение, мало кто сомневался. Не нашлось никого, кто бы выступил в защиту, хотя бы старого Правителя. Историю Гертруды знали все, и когда она поднялась, вернее, подняли на ноги лекарки из Храма, многие посчитали это за знак моря и Святого Отца. Конечно, связь «ожившей» красавицы с безумицей Криомегенией не одобрялась, но и не осуждалась. Люди понимали, что психически бывшая «нужница» сильно пострадала в выпавших на её долю муках и страданиях. И тут прошлое вернулось. Опять насилие. А что один из насильников оказался бывший Правитель вызывало ещё большее негодование. Владыко острова до сих пор вызывал к себе уважение в людях, особенно пожилых. Время его правления вспоминалось, как стабильное развитие, без потрясений и ненастья. Годы, последовавшие за его падением, старались не вспоминать. Одно несчастье следовало за другим. Но сейчас все активно обсуждали невероятный, ставший очевидным, факт: сквозь череду бед и злосчастий их провёл капитан Грейг. Именно он брал на себя ответственность за решение сложнейших проблем. Осознание высветилось в полной мере только сейчас, в связи с трагедией, произошедшей с Гертрудой. Поэтому островитян меньше интересовал сам факт казни, а кого выберет капитан палачом? Кого назначит исполнять приговор?

-- Труднейшая задача стоит перед нами, господа. Покарать насильников справедливо, но – Грейг расхаживал по комнате. Совещание членов Штаба проводилось в его с Толкиненом доме – кто будет исполнять приговор? Уважаемый Орландо внёс идею механизировать процесс, согласен, но ведь должен быть тот, кто повернёт выключатель. Хм, ещё одно вспомнившееся слово. Даррелл, это видимо подходит и ко мне старость? Простите, дорогой помощник за юродство. Вырвалось.
Капитан приложил руку к груди в область сердца и поклонился сидевшему наряду с прочими за столом Толкинену. В сущности, он был прав. Его помощник выглядел стариком. Хватило недели после происшествия с Гертрудой, чтобы неумолимое время ускорило свой бег в отношении Даррелла Уильяма Спенсера Третьего. Словно не хватало какого-то толчка, и им стало групповое изнасилование Гертруды. Десятилетия лишений и борьбы не сломали железного здоровья всегда невозмутимого помощника, даже смертельная болезнь не совладала с жаждой жизни, одаренной природой старпому. Он выкарабкался, а тут, что-то внутри его сломалось. Маленький винтик, но необходимый до степени единственности, на чём и держалась стабильность в здоровье Даррелла, а с его утратой организм этого упорного человека пошёл вразнос. Точнее, не здоровье его пошатнулось, а оставшееся время жизни ускорилось невообразимо… На этот раз Чрезвычайный Штаб собрался в полном составе. Того требовали обстоятельства дела разбирательства. Заседания из Храма перенесли в дом Грейга и Толкинена, для чего выстроили просторную пристройку и вырезали дверь в неё. Образцом послужила пещера, в которой когда-то, по пришествию на Остров, они с Толкиненом оборудовали нечто схожее. Комнату специально не оформили окнами, с целью безопасности. Попасть в неё можно пройдя через дом капитана. Для обеспечения воздухообмена в крыше устроили подобие чердачных окон, снабжённых для защиты от редких, но мощных дождей наклонными скатами, одной, высокой, стороной примыкавшими к стенкам водосборника, обязательного на всех домах. Также Орландо Незнаменцев со своей группой инженеров спроектировал огромный подземный резервуар на краю деревни, куда и поступала вся собранная во время прихода дождя вода. Глава учёных присутствовал на заседании. Пришла и Марьяна. Молчаливая красавица держала себя так, словно она в комнате одна. От неё веяло холодом, а напряжённость, которую она привнесла своим появлением, чувствовалась на физическом уровне. Хотя Марьяна была всего лишь одним из членов Штаба, но казалось, что именно она центр. Верховная Жрица сидела, выпрямив спину, положив руки на стол перед собой, и не глядела ни на кого. Слева от неё занял место дознаватель Дрэгч Виски; кислое выражение на его лице приклеилось намертво, но он чувствовал себя рядом с Марьяной на удивление свободно. Чего нельзя было сказать про Марика, сидевшего по правую руку от жрицы. На него бросали взгляды, но тут же отводили в сторону, слишком жалко выглядел некогда энергичный и самоотверженный старший брат огромной семьи. Произошедшее с Пирром раздавило его. Он сидел, понурив голову, глядя в стол. Дальше место пустовало, поскольку его занимал капитан Грейг, а сейчас он расхаживал по комнате. Рядом, как обычно сидел его помощник Даррелл Толкинен. Во взгляде капитана, когда он мельком бросал на своего любимца, мелькало сострадание, но он отворачивался, дабы ненароком не обидеть его. За тем сидела Эмилия Войкова, собранное лицо женщины лишь отдалённо напоминало бывшую симпатичную и в плане эротическом бойкую и аппетитную женщину. Но будучи человеком лёгкого склада по характеру и уму, она приняла новую внешность философски: могло быть хуже, говорила Эмилия, могла бы и без глаза остаться, или ещё хуже, без языка и зубов. Вспоминая избиение, поражалась: никогда бы не подумала, что Хабл настолько сильный, бил, как кувалдой молотил. Присутствие Марьяны она восприняла так же без надрыва. Ну, пришла и пришла. Интересно будет узнать, зачем. Напротив Марьяны на другом конце огромного овального стола, специально сконструированного для заседаний, тяжелого до невозможности сдвинуть, настолько он был массивный – на его изготовление ушло несколько сот килограммов глины - делали его кирпичники по месту во время строительства пристройки, сидел полковник Герсуриналия. Подобно Толкинену, процесс старения у него тоже убыстрился. Конечно, на старпома он ещё не походил, но уже сверкала обильная седина в роскошной шевелюре. Изящные усики потеряли идеальный чёрный цвет, губы обмякли, а пронзительный взгляд тёмно - карих глаз поблёк. И хуже всего, что от крыльев ноздрей из-под ухоженных усиков вниз сбегали две борозды - тонкие пока морщинки. Они очень портили внешность полковника красавца. И последним сидел мичман Ющенин, невозмутимый, прохладный ко всему, рассудительный.
Грейг продолжил:
-- Хочу донести мысль о том, что, как бы люди не жаждали мести и справедливости, палач, давайте смотреть правде в глаза, неминуемо навлечёт в будущем на себя и своих близких, презрение всего общества. Мы просто не имеем права назначать кого-либо. Как рассказывал мой дорогой Толкинен в том, фантомном Большом мире зачастую в палачи определяли преступников. Но у нас нет таких, кроме самих преступников, не могут же они друг друга повесить? Кто-то может вспомнить, как по пришествию на Остров, чтобы остановить начинавшееся насилие в отношении аборигенок, я повесил семерых моряков. Да, было. Но мы тогда существовали на военном положении. А как нам поступить сейчас, господа? Я уже неделю размышляю об этом, не скрою от Вас, кажется, нашёл способ решить дилемму. Но пока помолчу. Выскажетесь каждый. Думаю, мы отступим от правила, начинать с самого младшего, по всем известной причине. Марик молодец уже потому, что согласился прийти на заседание. Так что, пожалуйста, кто первым?
-- Я, господин капитан – приподнялся Толкинен, но, покачнулся, и сел.
-- Господа - начал он, обводя взглядом членов Штаба – давайте смотреть правде в глаза. Жизнь моя стремительно угасает, нет, нет, не стоит отрицать очевидное. Это первое. Далее. Именно я подготовил свод законов, по которым в данном случае вынесен приговор. Логично предположить, что и повернуть выключатель, по меткому выражению господина капитан, а в реалии дёрнуть ручку, как нам красочно описал наш вундеркинд Орландо Незнаменцев, должен тоже я. Поэтому-то я вижу решение проблемы в моём назначении на роль исполнителя приговора. Я закончил.
-- Спасибо, дорогой мой Даррелл Спенсер Третий. Вы, как всегда воплощение великодушия, и… величия – глаза капитана подозрительно блестели – предложение принято. Кто ещё хочет высказаться.
-- Могу я – встал полковник Герсуриналия, одёрнув и тщательно заправив под ремень непостижимым образом сохранившийся за прошедшие десятилетия китель. Тоже касалось и ремня. Растрескавшаяся, но ещё работоспособная кожа, и он был единственный, у кого уцелели целых два атрибута военной формы.
-- Господа – Иммабит учтиво поклонился собравшимся за столом остальным участникам совещания – мы должны быть очень признательны за самопожертвование, коим оделил нас всеми почитаемый господин старший помощник капитана Грейга господин Толкинен. Но есть ли у нас моральное право принять этот красивый, не спорю, жест. Кто из нас по прошествии времени после исполнения приговора сможет, положив руку на сердце, сказать самому себе: да, он был прав. И только так мы могли поступить. Сейчас не военное время, как совершенно правильно только что нам напомнил господин капитан. Мы, как гражданские люди просто обязаны найти другое верное решение.
-- И вы его знаете, господин полковник? – скептически спросил дознаватель Дрегч Виски. Полковник внимательно посмотрел на него, отвернулся:
-- Думаю, да. Это жребий, господа. Разумеется, кроме Марика, остальные должны тянуть.
-- Что, и дамы? – с нескрываемым сарказмом в голосе усмехнулся Виски, стрельнул глазами на Марьяну.
-- Разумеется, нет, господин дознаватель – ровно ответил полковник.
-- Господа – вступил в диалог капитан Грейг – та же идея посетила и меня, но, скажем так, в больших масштабах, в рамках всего мужского населения Острова.
-- Это не реально на практике – сопротивлялся Дрейгч.
-- Очень даже возможно, я ведь не просто так говорю – возразил Грейг.
-- А можно мне – тихо попросил Марик, приподняв голову.
-- Конечно – капитан Грейг насторожился – слушаем тебя.
-- Можно - кусал губы самый младший член Штаба: в комнату словно пришло что-то крайне не хорошее. Воцарилась тишина. Эмилия Войкова встревожено посмотрела на парня, взгляд её молил, не надо говорить.
-- Можно – повторил Марик – это сделаю я.
-- Ой – вскрикнула Эмилия и прикрыла рот ладошкой.
-- Спокойно – поднял руку Грейг, и быстро подошёл к Марику – объяснитесь, молодой человек, чем – он энергично пошевелил пальцами обеих рук – чем обосновано подобное, э-э-э, экстраординарное решение? Вы должны понимать, что это не реально.
-- Как ты с этим останешься – поддержала его Войкова – не, это сумасшествие.
-- Пусть – Марик порывисто встал, осмотрел всех сквозь заполнившие глаза слёзы – пусть будет плохо. А сейчас мне хорошо? Я не могу пройти по дороге, все так смотрят, так, словно я… и Кирам тоже… словно это мы… а – он отчаянно махнул рукой и сел. Войкова порывисто встала, подошла, и, прижав голову мужчины к животу, оглаживала волосы. Послышались всхлипы. Все молчали.
-- Исключено – внезапно решительно нарушил тоскливую тишину Грейг – безоговорочно, не обсуждается. Марик, если ему трудно бывать на заседаниях Штаба волен не приходить. Ты слышишь?
Тот, кого спрашивал капитан, плакал уже в голос, и только покивал головой.
-- Итак, господа, пока наша уважаемая Эмилия приводит в порядок нервную систему молодого человек, давайте ещё предложения, не будем терять времени. Марик мужчина, и справится с эмоциями. Единственно, новые предложения не должны быть таким – он кивнул головой в сторону плачущего Марика – абсурдом.
-- Это может сделать Хабл – внезапно сказала молчавшая всё время Марьяна – я попрошу, он не откажет.
-- Я только что просил всех уважаемых членов штаба не заниматься абсурдистскими прожектами. При чём здесь Хабл?
Резче, чем требовалось, спросил Грейг, на бывшую жену он не смотрел.
-- Он считает себя должным Толкинену из-за его приговора - мерно ответила жрица.
-- А-а – протянул капитан - другое дело. Как, господин капитан четвёртого ранга - спросил у помощника Грейг – принимается предложение?
-- Как вариант, возможен, в этом случае, да, я считаю, где один, почему не быть и другому добровольцу, я имею в виду со стороны – помотал седой головой Даррелл на изумлённый, даже негодующий взгляд Грея, показывавший глазами на плачущего Марика.
-- Принято. Кто ещё?
-- Может, когда закончим с идеями, бросить жребий между самим предложениями – сказал Ющенин.
-- Хорошо – удивился Грейг – очень даже, умничка, мичман. Но эта идея целостного решения, я поддерживаю, а конкретно, что Вы можете предложить?
-- Собственно ничего, в этом деле вариантов, думаю, не так и много. Раз, два и обчёлся.
-- Похоже на то. Что ж, подведём итог, если ни у кого нет больше предложений. Нет? Хорошо – видя, что все согласны, сказал капитан – мы имеем варианты. Посчитаем. Мой, раз, Даррелла, два, Марика не считается, Марьяны с Хаблом, три. Вроде всё, а, нет, вариант господина полковника, четыре. Четыре варианта, господа. И пятый, финальный. На судьбу. Идёт?
Все согласились. Процедура приготовления жеребьёвки занял не много времени. Ющенин и Виски принесли с улицы лист наполовину отвердевший глины, благо возведение стены навеса продолжалось, и строительного материала вокруг было сколько угодно. Из неё нарезали пять одинаковых квадратиков, на каждом написали по предложенному варианту. Всё сложили в одну из кастрюль. Право вытащить жребий отдали Толкинену. Он вытащил табличку с именем Хабла. Марьяна сразу же ушла. Остальные продолжили обсуждение.
-- Уф, легче стало сразу, ой, господа, простите, само как-то – Орландо Незнаменцев сконфузился, поглядывая на капитана.
-- А что Вы так на меня виновато смотрите? Признаться, мне и самому полегчало. Кстати, я как-то упустил из виду, что вы не участвовали в подготовке предложений, почему?
-- Просто нет предложений – ответил учёный.
-- У Вас и нет? Что-то сомневаюсь. Ну да ладно, дело сделано, Марьяна, думаю, бежит к Хаблу с радостной для него новостью.
-- А возможно такое, что его выбор её рук, или чем она манипулирует, дело, а? – Виски почесал щёку – никогда не приходила, а появилась, и оп, готово. Случилось то, что случилось: с чем она и заявилась. Я про кандидатуру Хабла. Она его предложила. Зачем?
-- И в самом деле, господа – задумался и Грейг – как-то подозрительно.
-- Ну, полноте, что вы все, я вас прошу – Толкинен – сухо покашлял – прямо тайный заговор. Она открыто сказала причину. Что за детство? Господин полковник – повернулся он Герсуриналии – у Вас помимо насущного вопроса, была ещё идея?
-- Да, господин старший помощник, я предлагаю увековечить…

Дознаватель наработанным годами опытом, трансформировавшимся в инстинкт вечного преследователя, оказался прав. Марьяна шла на совещание с целью добиться, чтобы Хаблу даровали прощение. Всякий раз она отвергала приглашение прийти на заседание Штаба. На то существовали причины, и главная - присутствие обоих бывших мужей. Был бы один из них, может, она не чувствовала бы себя настолько неуютно. Общение с людьми для Марьяны значило очень много. Как назло капитан постоянно тянул на совещания Максимммиллиана, но обращая внимания, что волосатый силач всегда молчал. Возможно, бывший второй муж, обладая невероятными аналитическими способностями, выяснил для себя, что присутствие обоих «бывших» вызывает у женщины тяжёлое чувство вины, и поэтому постоянно приводил Стража Закона. Возможно, всё было не так. Но в этот раз, когда ей сообщили повестку, у неё мгновенно выработался план. Её нестерпимо обжигала, стоило только задуматься, обида, что возврат лодок и корабля, по сути, возвращение самой жизни на Остров, никак и никто не связал с их именами. Словно всё произошло само собой. А они ни при чём. Относились к ним по- прежнему, как к изгоям. Хабла, спасибо и на этом, вообще чуть не повесили. Повесить её мужчину, которого она наконец-то обрела! Единственного!! Навсегда!!! Это благодарность? Неужели всё дело в том, что народ не приемлет то, как они наслаждаются друг другом в постели? Но почему? Кому какое есть дело, бушевала Марьяна в вечерних спорах с Хаблом? Что они такого особого делали, за что их так ненавидели? Не много боли в постель, и всё! В чем преступление? Это только их боль, двоих. Она столько лет мучилась, а Хабл дал ей всё то, что не смогли дать ни Стражник, ни капитан. Волосатый Страж Закона, правда, был хорош. Самец, снабжённый всем, что надо. Проникал он в неё глубоко, почти до боли, но всё же почти, что с каждым разом вызывало всё большее раздражение Марьяны. Да, муж её был могуч, но дитё, боялся причинить боль женщине, которую боготворил. Марьяне нравилось его преклонение, но совладать со своей природой она не могла. До Хабла она не понимала, что ей нужно. Чего-то не хватало, как воздуха, в постели она буквально задыхалась. С капитаном получилось вовсе не хорошо. Идеальный мужчина для любой нормальной женщины, но она другая. Их соития были настолько пресны, что она почти засыпала, а сопение капитана вызывало едва сдерживаемое раздражение. Страж хоть сжимал настолько сильно, что казалось, ещё не много давления, и она улетит на небеса. Но всё кончалось печально. Натиск обрывался, она хотела рыдать в голос. Всё изменил Хабл. Он принёс избавление. Её терзали каждый день подолгу, Марьяна была счастлива. Поэтому она с готовностью пришла к Пришельцу, в надежде, что если они вернут лодки, прощение будет всемерным. Как она ошибалась в людях. Их не интересовало ничто, кроме собственного благополучия. Стало хорошо, и ладно. А то, что это хорошее кто-то сотворил, возможно, рискуя собственной жизнью, не интересовало никого. Марьяна скрежетала зубами от негодования, кляня на чём свет стоит чёрствость сердец соотечественников, но время шло, она успокоилась, и задумалась, а что, вообще, можно и нужно сделать такого, чтобы им вернуться в общину на равных с другими условиях. Да, они с Хаблом счастливы вдвоём, да, её метания между мужчинами закончились. Она нашла свой идеал. А в Храме… кстати о Храме. Марьяну одно это слово вводило в сексуальный озноб. Храм – четыре буквы для неё были живыми. Всё равно, что четыре мужчины, входящие в неё с этим непостижимым звуком – х-х-х-храм, х-х-х-храм, и глубже, глубже, глубже. Храм - живое существо. Естественно мужского пола. Она жила его интересами, потому что он – основа жизни общины. Парадокс заключался в том, что принадлежал он исключительно женщинам, и при этом, они все были бесправны. В подавляющем большинстве своём, жалкие сколы мужской силы, которых приносил к ним Праздник Перехода, и которых жрицы поддерживали своими настойками, едва ли могли претендовать на это высокое звание – мужчина. Тем не менее, они ходил на женской территории правителями. Брали любую храмовницу, признанную годной к деторождению. Марьяна взбунтовалась, и всей душой приняла мечту своей предшественницы – Поли. Справедливое царство свободных женщин. Любовь не по «звёздным картам», а по зову сердца. И у неё получилось, вот что странно, и это значило, что люди в массе своей были готовы к изменениям. Теперь девушка получила право иметь своего суженного по душе. Никаких избранных. И ничего не случилось, мир не рухнул. То, что считалось незыблемым, исчезло, как утренний туман на Острове. Возможно, тогда это было необходимостью, рассуждала Марьян, готовя реорганизацию устоев; своего рода эпохальный идеологический переворот. В этом ей очень помогли пришельцы. Они изменили практически весь образ жизни. И твёрдо каменный канон превратился в тормоз. Это стало очевидным, и она, после не долгих, но всё-таки колебаний, своей властью сняла запрет, даровав людям свободу, которую они охотно приняли в подавляющем большинстве, не считая нескольких десятков стариков. Но в ответ юная Верховная Жрица получила полнейшее равнодушие. Как в последующем произойдёт и в случае с возвратом лодок. Обидно. Неужели действительно виноваты её замужества с двумя великими мужчинами, то есть разводы с ними, и они сыграли свою негативную роль? Люди потеряли к ней… почтение, что ли? И что хорошего она не сделает, отношение к ней не изменится. Но терять надежду и опускать руки она не собиралась. Она боец, и ей с Хаблом предстояло жить среди отрицателей, так что она не сдастся. Тем более, что ей править Храмом не ведомо сколько лет, поскольку смена даже ещё не родилась, как утверждают звёздные карты. Нельзя, чтобы они с любимым провели годы в изоляции. Особенно Хабл. Будучи человеком очень добрым, Марьяна всю вину взвалила на себя. Своего мужчину она защищала, как мать дитя. Ей пришло в голову очередная идея, что можно сделать, чтобы выправить положение. Пусть Хабл возьмёт на себя роль исполнителя приговора. Дело это настолько ответственное и тяжёлое, что люди просто будут благодарны. Хабл возражал, но без толку. С тем Марьяна и явилась на Совет. Внесла предложение, зная Грейга как никто, пребывала в уверенности, что он примет его. Так и случилось. Ей, с лёгкостью открывающей пространственные коридоры, что стоило преодолеть эти несчастные шаги до кастрюльки, в которой покоилась их с Хаблом судьба. Она знала, мимолётное потускнение её фигуры не заметит никто. Все взгляды будут направлены на кастрюльку. А подсунуть в ладонь стареющего Толкинена нужный квадратик труда не составит вовсе. Да если и кто-то случайно увидит, можно смело списать на оптический эффект. Они находились в полусумраке: четырёх отверстий в крыше, причём прикрытых, явно не хватало на полноценное освещение. Чего не померещиться в ожидании? Так и случилось. Пока члены Штаба напряжённо всматривались в то, как старший помощник долго-долго доставал метку, силуэт Марьяны истончился, а когда Даррелл достиг успеха, Верховная Жрица сидела на своём месте, как ни в чём не бывало.

-- А зачем это надо – удивился Грейг – увековечивать?
-- Обязательно, господин капитан, мы поговорим на эту тему – Иммабит начал подниматься - но сначала вопросы. Задумаемся, господа – он выпрямил спину, развёл плечи и превратился в подтянутого строевого офицера - сколько времени мы живём на Острове?
Подал корпус вперёд и опёрся руками о столешницу.
-- Понятно - продолжил он, на лицах собравшихся появилось выражение любопытства, один Максиммиллиан пребывал в своём бессознательном состоянии, опустив голову.
-- Мы годами боролись за то, чтобы просто выжить – развивал мысль полковник – естественно, было не до времени. Ну, а подумать сейчас, когда, всё говорит за то, что мы под опекой?
--В том и дело, уважаемый господин полковник – заметил Грейг – каков станет спрос?
-- Всё потом, господин капитан – позже, дайте досказать.
-- Прошу прощения.
-- Ничего страшного. Задумаемся, сколько мы находимся здесь лет, а, может уже и десятилетий? Время на Острове величина не учтённая. Мы меряем его по приходу дождей. Но сколько раз в году, есть же годичные циклы, господа, так сколько раз в году приходит Большой Дождь?
Полковник обвёл взглядом собравшихся.
-- Не знаем, даже предположительно. Два, три, четыре, сколько? Ответа нет. Поэтому не знаем, сколько вообще длится временной год на Острове. Только солнце, только пекло, и всё. Время безгранично, это так, пусть, но для нас, людей, очень важно знать ориентиры. А они определяются днями, месяцами, годами. Посмотрите на господина Толкинена, меня, и других, не многих стариков. Задайтесь вопросом, сколько нас таких среди островитян? Три-четыре и обчёлся. Несоизмеримо меньше с остальными. Но почему? Что не так? Мы обязаны стареть, правда? Но в массе такое не происходит. Я давно понял, что старость, или время, как хотите, называйте это, приходит к людям или больным, или пострадавшим ещё в какой-то мере. Ничто не вечно, больные и старики подтверждение, но почему время обходит людей здоровых? В принципе хорошо, но по делу не правильно. Не должно быть такого, чтобы старость нападала внезапно. Жил, жил, а наутро уже старик. Я прав – он повернулся к Дарреллу – господин Толкинен?
Старпом легко кивнул. Выложив руки перед собой, Даррелл хмурил поседевшие брови, вслушиваясь в речь полковника.
-- Понятно, что мы существуем в некоем кондоминиуме, где изменена сама форма времени. На нашем примере с господином старшим помощником можно в этом не сомневаться. И я понятно ни в коем случае не предлагаю бодаться с теми, кто так вольно оперирует самим временем, но…
Полковник замолк, подбирая слова, продолжил:
-- Господа, я предлагаю изменить правила. По большому счёту вернуть себе статус людей. Мне, как и господину Толкинену повезло. Мы болели, теперь стареем, и к нам вернулась память. А теперь я хочу рассказать, если мне позволят уважаемые члены Штаба.
Все дружно закивали головами.
-- Спасибо. Итак. Рассказ.
Полковник сцепил ладони, держа руки согнутыми и прижимая к груди.
-- Там, в Большом мире, откуда мы прибыли я жил в Анжарнийском Халифате, господин Толкинен и все остальные здесь присутствующие в Северном Альянсе. Позволю себе опустить объяснение, что это такое. Достаточно того, что господин Толкинен знает и сможет меня скорректировать, я Вас прошу – он поклонился старпому, дождался кивка головой старика – спасибо - и продолжил:
- - В наших странах мы жили по календарям, это необходимый счёт времени, употребим не совсем правильный термин, упорядывающий течении жизни. То есть человек знал, в какой день он живёт. Месяц, год и так далее. Не буду рассказывать, с чем связаны календари, там сложно всё. Общество, профессиональная деятельность, наука, и… не стоит сейчас – полковник повёл рукой, иллюстрируя жестом, что отметает не существенное или несвоевременное - так вот, в календарях этих проставлялись знаменательные даты, обязательно, правильно, господин Толкинен?
-- Да, да – тихо проскрипел офицер – безусловно.
-- Именно. Я подхожу к сути вопроса. Да, мы не знаем, сколько лет мы на Острове, не ориентируемся в собственном возрасте, и скажу больше, никогда не узнаем точно. Что же, на наши плечи легла тяжкая доля. Но у многих из нас уже есть дети, и я думаю, им следует подарить шанс на полноценную жизнь. Для чего есть острая необходимость цивилизоваться. Любая цивилизация на Большой земле, это культура. Предлагаю заложить основы её на Острове. Для этого надо следующее. Первое, и как минимум, определиться с исходными данными. Дат мы не знаем, но можем ориентироваться по событиям. Зафиксировать, ну – Герсуриналия смолк, задумался, досадливо скорчил гримасу - извините, в память не идёт ничего, ну ладно – энергично кивнул головой – к, примеру, такое и такое событие произошло там в день или на следующий день, после страшного шторма. Другое событие, допустим после исчезновения лодки с пятьюдесятью моряками. И так далее.
-- Летопись? Как в тайной книге – спросил Дрэгч Виски.
-- Подобно. В Тайной книге время описано поэтически, соизмеримо времени написания, и только. Время, ход его, в ней не отображено. Собственно, её придумывали, насколько я в курсе, как религиозный догмат. И он получился удивительно правильным, прослужив столько сот летий. А сколько мы не знаем. В этом и смысл моей идеи. Узнать ход времени. Тайную историю писал исключительно талантливый человек. Преклоняюсь. Но у нас другая задача. Скрупулёзно фиксировать все события, которые позволят, в конце концов, определить время Острова. Да оно изменено, но я не думаю, что с ним играются часто. Скорее всего, это требует колоссальных энергетических трат, и как бы не была могущественно цивилизация, ответственная за этот процесс, мне кажется, что и им это даётся нелегко.
-- А я всё равно не понимаю, что нам конкретно надо делать? – спросил капитан Грейг.
-- Я сейчас вкратце набросаю концепцию, господин капитан – он потёр ладони, начал говорить; движение вверх-вниз сцепленных рук словно отбивало ритм его речи - мы насытим время событиями. Определим группу людей, которые каждый день будут записывать происшествия…
-- А если их не случится – включилась в дискуссию Эмилия Войкова, перебивая полковника. У членов Штаба постепенно просыпался интерес к идее полковника.
-- Так и запишут, ничего интересного, кроме того, что ребёнок такой-то такой семьи ушибся, выпав из колыбельки – улыбнулся ей Герсуриналия.
-- И это нам даст – дознаватель уже горел, он первым догадался, к чему клонит полковник.
-- Вижу, Вы поняли, капитан – Иммабит расцепил руки, его указательный палец нацелился на дознавателя, и вновь начался отсчёт ритма - документальная фиксация каждодневных событий позволит просчитать год.
Палец замер вертикально, затем превратился в маятник:
-- Он не обязательно должен быть таким, как на Большой Земле. Не триста шестьдесят пять дней – указующий перст остановил своё движение, рука опустилась - наверное, меньше, поскольку по ощущениям, день здесь значительно длиннее.
-- Отчего Вы так считаете, господин полковник? – спросил Грейг.
-- В каждом землянине существует внутренне время, поверьте, господин капитан – повернулся к нему Герсуриналия, губы легко тронула улыбка – вы забыли об этом. Я прав, господин Толкинен? – обратился он к сидящему рядом помощнику капитана, внимательно вслушивающегося в дискос.
-- Так точно – кивая в знак согласия, ответил старпом.
-- Вот видите – развёл руки Иммабит.
-- Хорошо – в свою очередь поднял руку Грейг, потом, склонив голову на сторону, глядя перед собой, медленно опустил её на стол, легко хлопнув ладонью - мы установим наше, искусственное время, что изменится? - пытался понять суть Уилкосс.
-- Поверьте, всё, господин капитан – общение рук продолжилось, полковник приложил свою правую руку к груди - мы не просто установим время. При чётких временных ориентирах мы создадим культурный слой.
-- А это что? – ладонь капитана вывернулась наружу.
-- Вырастим собственных поэтов, мастеров художественного слова, скульпторов – руки полковника упёрлись в стол - и так далее. Даже в подземном царстве, все помнят, несчастные создавали произведения искусств.
-- Специфические – покачал головой Грейг – весьма.
- Согласен, но создавали из своего видения окружающего, среды, в которой они проживали. А у нас нет ничего – пожал плечами Иммабит.
-- Но мы выживали – возразил, не вставая со своего места Виски – Единый видит, как нам досталось.
-- Конечно – повернулся корпусом к нему Герсуриналия - но мы вернулись на круги своя, как говорится. Да, выживали, и выжили. Самое время заняться строительством культурного здания.
-- Убедительно – Грейг потёр кончик носа, улыбнулся и качнул головой – и с чего начать? Когда, каким образом?
-- Прямо сейчас - улыбнулся в ответ полковник.
-- То есть? – искренне удивился Грейг – не понял?
Члены Штаба оживились, стали переглядываться. Полковник, довольный тем, что вызвал интерес своим вопросом, выждал, а затем спросил:
-- Начну с самого, пожалуй, сакрального места на Острове. Что это за место, господа?
-- Храм? - первым высказал догадку Виски.
-- Тоже, но нет. Храм, это сердце Острова. А я про место. Вообще, Ваша идея о Храме мне нравится.
-- Тогда не тяните кота за хвост – капитан осёкся – хм, ещё воспоминание. Вы действуете на меня положительным образом, господин полковник, этак я, пожалуй, смогу вспомнить всё.
-- Что будет прекрасно, господин капитан – полковник опять поднял руку к сердцу.
-- Спасибо.
-- Не за что, господин капитан. С Вашего позволения я продолжу – движением головы обозначил поклон, капитан принёс извинения при помощи рук: приподнял обе раскрытыми ладонями - место это следы Лиона. Куда ходят молодожёны? К нему. А почему? Потому что ясно, если бы не он, невидимая тварь пожрала всех. Ценой своей жизни он спас наши. К тому же выжженные отпечатки сами по себе уникальнейшее явление. Так давайте увековечим подвиг, назвав Утёс его именем.
-- Прямо так? - недоверчиво спросил Грейг.
--Да. Утёс имени Святого Лиона, или Золотого Бога, Человека, как хотите.
-- Хм-м – задумался Грейг – как-то просто, не кажется?
-- Всё гениальное просто, господин капитан – ответил полковник.
-- Почему нет – вступила в разговор Войкова – Лиона никто не забудет, особенно женщины. Да, Марьяна?
Но жрица не пошла навстречу, пожала плечами и только. Не улыбнулась. Войкова в свою очередь не очень и расстроилась:
-- Ну, как хотишь. Я лично «за» всеми руками.
-- Абсолютно согласен и с полковником, и с нашей Эмилией – вступил в разговор внимательно слушавший и молчавший Орландо – давно пора. И имена давать, и время определять. В нашей работе без времени мы как без рук.
-- А Вы, что же, уважаемый, сохранили память? – спросил Грейг.
-- Нет, но мы постоянно, если выдумываем что-то, вынуждены вспоминать про то, что сделали раньше. А со временем, это звучало бы так, используя открытие такое-то такого-то числа, появляется возможность, ну и так далее. Просто и ясно.
-- Видите, господин капитан, насколько важно само понимание времени? – обратился к нему Грейг.
-- Да, убедили. Ну, и по логике вещей, Вы разработчик идеи, Вам её и курировать. Какое замечательное слово – капитан улыбался, не скрывая чувство удовольствия на лице - я правильно применил его?
-- Так точно. Я не отказываюсь – Герсуриналия мелкими вдохами набрал в грудь воздуха - тем более что технические принципы мне ясны. Остаётся создать группу разработчиков. Понятно, что должны участвовать представитель от учёных; думаю, уважаемый Орландо будет не против своего участия…

Объявление о публичном исполнение приговора вызвало ажиотаж среди островитян, усилившийся ещё и по тому, что повешенье Хабла в физическом исполнении не произошло. И если для Хабла устроители экзекуции виселицу построили посередине деревни, зная, что она не пригодится, то сейчас место казни выбрали подальше от деревни, у Птичьих Скал, под сенью, как высказался дознаватель Дрегч Виски, Защитника Пришельцев. Кстати комиссия по культуре, созданная по инициативе полковника Герсуриналия во многом уже определила названия памятных мест. Были зафиксированы наименования Утёса Золотого Человека, от имён Бог и Святой отказались, поскольку многие островитяне ещё отлично помнили Лиона. Прижившиеся название Птичьих Скал оставили, но выделили одну, с Пришельцем, в знак благодарности за спасение им общины, Храма и Долины Праздника Перехода от самого ужасного шторма в истории Острова. Скала, на которой высился Пришелец, отныне носила название Столб Защитника. Так же на публичное рассмотрение вынесли идею присвоить Храму название Храм дочерей Святого Отца, поскольку благодаря им, особенно старшей из них, Святой Генриетте, он и возник. Правда, спорил с этим официальным названием не официальный – Звёздный Храм. После реформ, проведённых Марьяной, Храм мог бы превратиться в нужный, но стандартный госпиталь и учебное заведение, поскольку культ «избранных» был отменён. Однако, «звёздные карты» отменять никто не собирался. Как и Праздник Перехода, ведь благополучие островитян в будущем во многом определялись этими доставшимися в наследство традициями, заложенными самим Святым Отцом. Любовь любовью, но пары необходимо было соединять. У Марьяны хватило умения ограничить себя в ходе революционных преобразований. Так же никто не посягал на само учение Святого Марьятты. Наименования присваивались, исходя из пользы, которую они могли иметь. Течение, огибавшее выступ Утёса, и вынесшее семейство Святого Отца на отмель лагуны, отныне носил название «Надежда», полное название течение Надежды, но люди быстро сократили пояснения. Звучало так даже лучше. Возвращаться будем через Надежду, или через Бездну, напрямки - совещались рыбаки, планируя вечером завтрашний выход в море. За таинственной Бездной наименование закрепилось с незапамятных времён. Его менять не стали. Так же получило название подземное царство сестры Поли. Пещера Белой Царицы, которая охранялась аранами, и где сейчас в тюрьме, выстроенной Хаблом и его наставником, погибшим в походе против бандитов Котловича, капралом Эйлеминхотэ ожидали своей участи насильники, бывший Правитель и Пирр. Основные посетители царства стали предполагаемые художники и поэты. Полковник Герсуриналия лично проводил уроки и семинары, очень часто в самой пещере. Для ознакомления с эстетическими принципами создания произведений искусства. И ещё там он предавался воспоминаниям о Поли. Боль от пыток, которыми она его подвергали, превратилась лишь в их частицу. Главное место в памяти навсегда заняла сама покойная Верховная Жрица. Иммабит Герсуриналия любил её до сих пор, ведь он так близко знал свою сумасшедшую красавицу. Она его резала, да, было, но терзал его ребёнок, которым, в сущности, оказалась девушка. Не осознавая чудовищности своих действий, подобно ребёнку, отрывающему крылья у бабочек и паучьи лапы, она ломала ему кости, резала плоть, душила. А потом исцеляла, за тем, чтобы снова предать боли. И так день за днём, сколько точно, он не знал. Поли не приходила к нему ежедневно. Очень странно, но для Иммабита воспоминания о комнате пыток превратились, в своего рода, драгоценность. Он уподобился огранщику бриллиантов, наслаждающемуся огранённым алмазом, рассматривая его со всех сторон, предполагая способы закрепления камня в перстне. Так и он перебирал в памяти пытки, о которых помнил. Естественно, знал про свою особенность только он сам. Лейтенант Гори, если и догадывался, то молчал. Лейтенант помог Герсуриналия пережить ужасы пыток, сумев вовремя передать ему галлюциногенные противошоковые пилюли… Посещение пещер, в которых непосредственно проживали имбицелы, особенно было полезно будущим скульпторам. Таинственная и чарующая атмосфера пещеры; стены с искусной резьбой освещённые мягкими переливами разноцветных пятен, тонкий слой синего тумана, покрывший землю, и на котором, казалось, парили с невообразимой фантазией высеченные каменные люди-фаллосы - аллея монументов - вдохновляла одарённые, и просто чувственные натуры учеников художественных семинаров, которых на удивление набралось достаточное количество сразу же после объявления набора в художественные школы. Самым взрослым учеником стал Кирам, младший и последний брат Марика. У него единственного оказался врождённый талант художника. Поспорить с ним мог разве что другой брат, Пирр, он тоже был отменным рисовальщиком, но судьба выбросила ему горькую метку. Кираму же капитан Грейг сразу заказал выполнить портрет своего помощника Даррелла Толкинена, поскольку не вооружённым глазом был виден быстро приближающийся конец славного офицера. Юношу освободили от всех обязательных работ. Вообще художественные школы работали на полуобщественных началах. Для обучения выделялся один день в условную неделю - отсчёт дней уже начался. Решение принимала вся община, так что особого ворчания по поводу, что кто-то работает, а кто будет бездельничать, не было, каждый был волен поступить на обучение. Вдохновитель всего процесса полковник Герсуриналия настоял ещё и на том, чтобы в программу стандартного обучения в Храме вошли уроки литературы, эстетики и права. Все три предмета он взял на себя. Документировать ежедневно всё, что произошло на Острове, поручили дознавателю Дрегч Виски и мичману Ющенину.…
Хабл , в пристроенной к помосту эшафота будочке прислушивался к нарастающему гулу людских голосов; постепенно площадка перед эшафотом наполнялась. Марьяна сшила глухой балахон с капюшоном и прорезями для глаз: покрой его придумали таким, чтобы деформировать фигуру. Одно дело, имя, совсем другое знать палача в лицо. Хабл был не общительный: работал по разнарядке, как правило, на работах тяжелых и не престижных: кухня, общественные туалеты. То, что у него получалось хорошо, а самому нравилось, строительство, после случившегося с ним и Эмилией Войковой, не поручали. Он не роптал, прекрасно понимая, что ему вообще повезло остаться в живых. По окончании работы, скрывался в келье с Марьяной: поэтому для подавляющего большинства островитян он был незнакомцем, таким его и решили оставить. Всё, что ему предстояло сделать, это выйти из своего укрытия после зачитывания приговора, подняться на эшафот с тыльной стороны, накинуть петли на шеи приговорённым, затянуть узел, проверив свободу хода, и чтобы обречённые не подставили под верёвку подбородков, спуститься и дёрнуть рычаг. Откидная доска, освобождённая от крепежа, упадёт. На этом всё. Затем дождаться, пока тела перестанут агонизировать. Подняться снова, убедиться в наступлении смерти. И уйти в окружении аранов. По приговору повешенные должны провисеть на виселице два дня. К месту казни также принесут ложе с погружённой в беспамятство Гертрудой. На этом настоял капитан Грейг, поясняя, что верит в то, что и в беспамятстве человек что-то чувствует. Но даже если его предположение химера, а Гертруде всё равно, люди должны понять, что правосудие на Остров пришло. Любой, нарушивший закон, понесёт наказание. К тому же присутствие на месте казни изнасилованной наполовину мёртвой Гертруды должно остудить некоторые горячие головы, которым кажется, что наказание старого Правителя слишком сурово: поползли слухи, что казнь эта сведение личных счётов с бывшим Владыкой Острова… Хабл отпил пару глотков из принесённой фляги морсу, механически поднеся её ко рту. Внутри у него всё оборвалось после того, как Марьяна принесла известие, что на него пал выбор исполнить приговор. Как фаталист он принял назначение покорно, заслужил, но Марьяна поразила, заявив, что это она подстроила так, что метка – жребий – выпала ему. Каким образом, секрет, но, в конце концов, надо чтобы люди поняли, что и она, и Хабл такие же, как все. Даже лучше, потому что не каждый сумеет стать палачом. Тоскливое чувство, что этот поступок Марьяны, для него, по крайней мере, окажется катастрофой, сжало сердце мужчины. Он не показал вида, глядя на оживлённую Марьяну, но внутри у него что-то закричало, и вопль отчаяния, раз появившийся, уже не смолкал. Любимая своим поступком испортила всё окончательно. Хабл впал в прострацию, ему было всё равно, что с ним станет: острое отчаянье постепенно переросло в тупую ноющую боль, не покидающую его ни днём, ни ночью… Сквозь болезненную полудрёму вслушиваясь в нарастающий людской гул, Хабл понятия не имел, как сделать то, для чего сидит сейчас в крошечной будочке под помостом. Сил не было встать, а подняться на помост подавно. Наверное, он задремал, по крайней мере, впал в оцепенение точно, когда перед ним возник Эйлеминхотэ:
-- Здравствуй, сынок – сказал давно погибший капрал.
-- Здравствуй, дядя Хотэ – нисколько не удивился Хабл.
-- Не хочешь спросить, зачем я пришёл? – спросил Хотэ.
- Нет – ровно ответил Хабл – наверное, надо?
-- Ещё как – улыбнулся знакомой улыбкой Хотэ, и у Хабла защемило в груди; улыбка эта, родная, прогнала оцепенение, в котором он пребывал последние минуты: Хабл с любопытством всмотрелся в лицо названного отца.
-- Надо зачем? – он начал воспринимать смысл слов.
-- Для этого я и пришёл, сынок. Я знаю, что ты должен сделать. Не спрашивай, откуда, пока ты ничего не поймёшь. Там, где я сейчас, там всё по другому, а меня выпустили – Хотэ пожал плечами – почему-то. Такое редко бывает у нас. Но я здесь и это главное. Слушай, Хабл, не делай так, как спланировал капитан. Он хороший, мы его ждём с нетерпением, но сейчас он ошибается. Хабл, ты есть такой, какой есть, покажи им себя настоящего. Пока это знает только твоя женщина. Пусть узнают остальные. Покажи, сынок, а мне пора. До встречи.
Эйлеминхотэ растворился, Хабл сбросил с себя морок. Что это было? Что сказал названный отец? Показать себя, это как? Кому показать? Сердце колотилось, как бешенное, вот –вот выскочит из груди. Хабл положил руки на колени, наклонил голову, подбородок упёрся в ярёмную впадину, и замедлил дыхание, ровно втягивая воздух, восстанавливая сердечный ритм…

-- Господин старший помощник, пора начинать, а то видите, что происходит ?
Грейг оглядел площадку перед виселицей. Он и Толкинен стояли на эшафоте: внизу шевелилась толпа. Приговорённые к повешению располагались справа. Над их головами свисали петли. Старый Правитель выглядел могучим деревом: спокойно, и даже величаво он стоял под предназначенной ему петлёй. Взгляд его был прикован к Гертруде. Увидев установленную на краю постамента кровать, в которой в белых одеяниях покоилась полумёртвая Гертруда, окружающее для него перестало существовать. Он не сводил глаз с прекрасного мраморного лица. Его каменное лицо произвело на толпу впечатление. Первые ряды зевак смутились. Перед ними стоял их истинный Владыко, человек, правивший Островом несколько десятков лет. Легенда. Несколько стариков опустились на колени. Шумок пробежал по рядам. Закрутились головы, что такое, зашелестело со всех сторон? С Пирром произошло ровным счётом наоборот. Он обмочился, как только увидел свою петлю. Челюсти клацали, крупная дрожь терзала тело.
-- Согласен, пора – слабо ответил Толкинен, за две прошедшие после изнасилования недели, превратившийся в полного старика – начинайте, мой капитан.
Грейг сделал несколько шагов к краю эшафота. Подождал, пока гул смолкнет хоть как-то:
-- Господа – выкрикнул он – тише.
Поднял руку, призывая к вниманию, наконец, последние голоса смолкли – господа – повторил он в тишине, нарушаемойя только посвистом свежего утреннего бриза, и прилетающими из глубины моря гортанными кликами чаек - сегодня впервые свершиться независимое правосудие, не по решению Правителя или Чрезвычайного Штаба, а по закону. Закон един для всех. Если я окажусь на месте этих людей, тому быть, любой, кто нарушит закон, будет предан в руки правосудия. Только таким образом мы сможем обеспечить безопасность людей. Вы все знаете – он повысил голос, поскольку опять начал нарастать гомон – что совершили эти люди. Вот – он вытянул руку в сторону Гертруды – эта женщина могла дарить миру свою красоту ещё многие годы, но они – рука переметнулась в сторону приговорённых – вдумайтесь господа, что сделали эти не люди. Вы все знаете, что пережила несчастная, в первую очередь я обращаюсь к присутствующим здесь женщинам: расскажите, какого это, когда тебя насилуют днями и ночами, в ряд, не нескончаемо. Скажите, скажите, а то я вижу, как кое-кто начинает уже жалеть извергов. Придите домой, огрейте сковородой, и лишите их радости наслаждения близостью с вами.
Он подождал, пока стихнет смущённый женский смех.
-- Рай и ад стоят рядом, помните. То, что было только что раем, мгновенно может обратиться в ад. В нём и очутилась эта несчастная женщина. Но - его указующий перст опять вонзился в приговорённых - наказание настигло негодяев, не тех, души тех, кто терзал тело этой женщины, давно находятся в аду. Наказание настигло других, кто оказался ещё хуже, ещё гнусней, ещё бесчеловечнее. Вы все знаете, что сделали эти два человека. В том числе и бывший Правитель Острова, великий Владыко. Так и было, когда-то. Он много лет правил вами, правил самолично, и мудро, чему доказательство сами вы, и что община существует. Но задайтесь вопросом, Правитель, это что индульгенция для любых беззаконий?
Грейг остановился. Гул смолк, и тишина стояла оглушительная, но… тревожная. Капитан понял, что настроение людей обретают угрожающую для устроителей казни форму. Необходимо было заканчивать и речь, и казнь.
-- Господа – заговорил он вновь, стараясь говорить властно - на Острове наступили новые времена, времена закона и порядка. Очень надеюсь, что сегодняшняя публичная казнь станет единственной. Первой и последней. Итак, оглашается приговор. За кощунственные насильственные действия в отношении многострадальной женщины по имени Гертруда совершивший их бывший Правитель Острова приговаривается к смертной казни через повешение, через два дня труп будет снят с виселицы, погружён в Бездну со всеми вытекающими почестями, причитающимися ему за долгую службу для пользы общины. И также за такие же противоправные действия, но с отягчающими обстоятельствами, выраженные в многократных действиях сексуального характера, направленные против пострадавшей к смертной казни через повешение приговаривается Пирр, труп которого через два дня будет снят с виселицы и отправлен в море на съедение айрам. Хабл – капитан закрыл папку, и обернулся назад - приступай.
Он присоединился к устало стоявшему на прежнем месте Толкинену. Послышались шаги поднимающегося на помост Хабла. Офицеры переглянулись, звук шагов был намного энергичнее, чем можно было предположить при виде надломленного Хабла, когда они рано утром инструктировали его. Изумлению их не было предела, когда они увидели, каким поднялся палач. На эшафоте появился обнажённый по пояс молодой мужчина. Никакого балахона, и никаких проявлений покорности судьбе. Невозмутимое лицо. Что касается тела, то оно нуждалось в описании. Хабл не был совершенен никогда, также отсутствовали глыбы мускулов. Может дело состояло в прирождённой пластике, соотношений размеров частей торса, мышц, или чистоте кожи – когда молодой человек подходил к приговорённым, казалось, что оно текучее, движением был наполнен каждый сантиметр великолепно развитого тела. Ни грамма лишнего подкожного жира, только мышцы, только жилы. И невероятная грация всех движений. Хабл не сделал и половину того, что следует, а женская часть толпы уже находилась под необъяснимым никакой логикой - чистая физиология - воздействием обнажённого мужского торса. Из иных голов улетучился сам повод их присутствия здесь, и вообще мало кого из женщин интересовал факт расправы. Они не сводили глаз с Хабла. Фантазии расцветали. Что касается мужчин, то и им стало не по себе, может не от самой «обнажёнки», но поведение Хабла вызвало растерянность, граничащую с поклонением, настолько уверенно он двигался по эшафоту. Хабл останавливался перед приговорёнными, осматривал их, заходил за спину, и аккуратно надевал петлю на шею. Так же не спеша, затягивал узел, и люди видели, что при этом он что-то шептал каждому. Правитель вздрогнул, посмотрел на палача, и покачал головой, словно соглашаясь с услышанным, Пирр, наоборот, мелко-мелко затрясся, и обмочился в очередной раз. Когда процедура окончилась, Хабл подошёл к краю помоста, и низко поклонился. В поклоне он простоял секунд пять, затем выпрямился и быстро покинул эшафот. А через несколько мгновений на виселице бились в конвульсиях повешенные. Громкий «ах» пронёсся по толпе, но появился Хабл. Он подошёл к висельникам, встал прямо перед ними, руки за спиной, и ждал, переводя взгляд с одного высунутого языка на другой. Ждала и толпа. После первого всеобщего вскрика больше не произошло ни единого вздоха. Одна тишина. Время тянулось невыразимо долго, напряжение нарастало. Наконец Хабл, приоткрыв веки каждого повешенного, убедился в наступлении смерти, и подошёл к капитану. В тишине его не громкий голос прозвучал набатом, люди ещё долго недоумевали, как это они все до единого услышали это слово.
-- Случилось – сказал Хабл и окончательно покинул эшафот.
-- Не по сценарию – задумчиво смотрел вслед Хаблу Грейг - дорогой Даррелл, интересно, как это у него получилось? Эффектно, ничего не скажешь. Согласны?
… Хабл только подходил к дому, а Марьяна уже выбежала навстречу. По мере его приближения, выражение нетерпения на её лице сменилось изумлением:
-- Действительно, люди правду говорят, ты на себя не похож – сказала она, принимая любовника в объятия.
-- Откуда ты… я только пришёл – удивлённо спросил Хабл, целуя Марьяну.
-- Ребятня вездесущая. Скорей рассказывай, как прошло, и почему голый?
-- А-а-а – поморщился Хабл – забыл вместе с балахоном. Потом заберу. Попить бы, жарко, навес этот никак не помогает.
-- Сейчас, милый.
Марьяна упорхнула за полог, разделявший комнату на две части: спальню и миниатюрную кухню. Скрываясь за пологом, она не удержалась, и бросила восхищённый, но не много удивлённый, взгляд на обнажённый торс Хабла.
--Незнаменцев сказал, что это пока они воду не пустят – сказала Марьяна, наливая холодный морс.
-- Может – согласился Хабл, усаживаясь за стол. Появилась Марьян с кубком в руке, наполненным до краёв шипучим напитком. Она поставила его перед Хабом.
-- Спасибо – он надолго прильнул к каменному сосуду, отпивая маленькими глотками бодрящую жидкость. Марьяна смотрела, как пьёт Хабл, и её распирало от счастья. Она любит, и любима сама. Хабл поставил кубок на стол, громко, как это бывает, когда камень ударятся о камень, с глухим стуком.
-- Ещё может – спросила Марьяна, готовая вскочить и помчаться выполнять малейшее желание любовника.
-- Спасибо, спасибо, тут осталось даже. Вот – откинулся он на спинку стула: их к обоим стульям, что у них были, он приделал сам – теперь можно и рассказывать. Спрашивай, а то сама знаешь, рассказчик из меня так себе.
--Что я, вообще, могу – пожала плечами Марьяна – это ты расскажи, как всё прошло?
-- Нормально, хотя - Хабл ненадолго смолк, задумался, но скоро продолжил – знаешь, Марьяна, похоже, что-то случилось. Я сидел в пристроечке, ждал, пока капитан позовёт, балахон мешал этот с капюшоном, давил не знаю как, просто перекрывал воздух. Я то ли заснул, то ли ещё что, но по ощущениям, отрубился. Смотрю, передо мной стоит дядя Хотэ. Улыбается, а глаза такие…. сочувствующие что ли. И говорит. «Покажись им, мой мальчик», или что-то в этом роде. И исчез.
Любопытству Марьяны не было границ, а в глубине своего естества она уже знала, что последует дальше. Она практически опережала рассказ Хабла на мгновение. И с восторгом ждала его окончания. Марьяна ладонью прикрыла рот, чтоб ни звука не вырвалось, лишь бы Хабл говорил.
-- Внезапно я понял, что если не скину этот балахон, я извиняюсь, Марьянушка, ты его шила, но я уже не мог быть в нём. Он так давил, так давил. Короче, сбросил его я, и тут слышу, капитан зовёт. Я бегом по лестнице. А там солнце, воздух. Никого не вижу, будто только я и они, ну, приговорённые. Подхожу к Правителю, и – он развёл руками – словно не я это говорю, ну, то есть не то, чтобы я, а вместе со мной кто-то, по крайней мере, я ничего подобного от себя не ожидал, представляешь, накинул петлю на Правителя, и говорю ему в ухо – святой Отец тебя встретит, выслушает, только знай, Владыко, там слова имеют другое значение, говори не как Правитель, а как просто человек. Запомни, ты просто человек. А Пирру я сказал другое – Пирр, тебя ждут, будет не просто плохо, совсем плохо… вечно, представляешь – последние слова Хабл проговорил шёпотом – он описался. Вот откуда это пришло?

Ар-Ар-Ар-Тэк тёр затылок. Кто такие эти создания? Ладно, то, что они убивают себя с наслаждением, теперь понятно, планета диктует условия их существования. Но всегда, судя по записям Наблюдения в течение трёх циклов, какая-то причина убивать у человеков всегда присутствовала. Проносились страшные, дикие с высоты оценки Галактиона войны, уносящие миллионы жизней человеков, разрушающих весь цикл их жизней. Они договорились называть эти массовые убийства политикой. Но сейчас, на Острове, зачем они убили этих двоих? Какая политика? Эти трое, всего лишь, наслаждались, так называемым, совокупление. Двое мужчин с одной женщиной. И что? Да это происходит сплошь и рядом, стоит посмотреть подольше визор. Ни один Наблюдатель, кстати, на такое не смотрит. По моральным и нравственным меркам Центавра, это не приемлемо, настоящее дикарство. Получается некая казуистика, что позволительно одним, для других карается самой смертью. А что произошло с палачом? Приборы фиксирования поступления в него энергии зашкалили. Цифры не ведомые, не мыслимые. Да за такой одномоментный выброс энергии можно создать крошечную звезду. А он всего набросил петли на шеи, и что - то прошептал. И всё. И всё? Ар-Ар-Ар-Тэк не мог поверить в то, что энергией, которую поглотил землянин для того, чтобы набросить петли на шеи осуждённых, вполне хватило на год жизни замороженных инитов на их ледяной планете. Эта мелкая Вселенная постепенно превращается в проблему. Возможно, лучше бы было Галактиону её не встретить, хотя, ничего не происходит просто:
-- Тормоз – резко вскрикнул Инспектор – у тебя объяснений, конечно, нет?
-- Чему, Наблюдатель?
-- Наблюдатель, ага. Хорошо. Ладно. Только что мы увидели, как исчезла практически малая планета, в смысле энергопотерь, а объяснений нет?
-- Нет.
-- И что делать?
-- Наблюдать. С этой целью мы здесь уже два с половиной цикла. Эта планетка находка. Чувствую, Инспектор, мы за неё ещё поборемся…
-- Ты сказал, чувствую, я не ослышался?
-- Хорошо, хорошо, предполагаю, так мне советую назвать эти вибрации сенсоры. Какая разница, как назвать, главное, она наша. Мысль ясна?
-- Пошёл ты, Тормоз, знаешь куда, кстати, это по- земному?
-- Исключительно. Я не сомневался, что ты будешь в команде.
-- Какой ещё?
-- Хорошо, пришло время объясниться…

-- Я тоже не знаю, откуда к тебе пришло – Марьяна сияла улыбкой, глаза весело блестели - я другое понимаю, я тебя так люблю, умру, если попросишь. И… Хабл – и без того сияющая улыбка засверкала, казалось, ещё ярче – не могу больше смотреть на тебя голого.
Марьяна поднялась и протянула руку – вставай, милый, пошли в постель. Ну.

Даррелл Уильям Спенсер Третий Толкинен умер вечером… Из-за казни ежедневное собрание Штаба отменили, так что весь день он и капитан Грейг провели у себя дома. Офицеры налепили кирпичей, насколько хватило оставшейся глины, не большой холмик её ещё высился на противоположной солнцу стороне дома. Глину постоянно смачивали, чтобы не высыхала. На отведённой под строительство стены полосе им оставалось поднять стену всего на восемь рядов. Навес соберут другие люди, обладающие специфическими навыками и умением необходимыми при возведении сложных конструкций. Затем они отдыхали, пережидая самые жаркие часы в благодатной прохладе дома. Разговор шёл вяло. У Грейга никак не шло из головы преображение Хабла. Он уже понял, что принимая решение о балахоне, из благих, естественно, побуждений, помочь, он совершил ошибку. А Хабл самым не постижимым способом её исправил. Грейг был благодарен Хаблу, но терялся в догадках, что снизошло на него. И что он говорил перед самым повешеньем приговорённым. Очевидно, что информация для каждого разнилась кардинально; поскольку услышав предназначенную ему, бывший Правитель только сурово согласился, Пирр, когда Хабл, затягивая петлю на его шее, прошептал что-то, обмочился в очередной раз. Прошедшая казнь занимала все его мысли, Толкинена она не трогала вовсе, что, в общем, было странно. Но Грейг принимал ситуацию такой, какой она была. Уже когда солнце раскалилось, выбелив синеву неба, Даррелл посетовал на дурное самочувствие, но сделал это в присущей ему манере: заметил, что внутри чего-то холодеет, не смотря на жару, и может, зайдём в дом, горячего чего попить. Выглядел он усталым, и через чур тихим. Грейг заварил чаю, настоящего, благо не много ещё оставалось. Напиток помог. К Толкинену вернулось хорошее настроение, чай свой, он, правда, не допил, сказал, что потом, когда остынет. Это не было редкостью, он частенько так делал. Любил холодный остывший чай. Когда пекло утихло, вышли посидеть на улицу. Но разговор не шёл. Грейг отчего-то хотел спать, он едва справлялся с сонливостью. Даррелл несколько раз посмотрел на него, наконец, вздохнул:
-- Не мучайтесь, господин капитан, пойдёмте, подремлем. Мне тоже не очень. Мутит тут – он показал на грудь – о-о, у меня же чай. Попью.
Офицеры вошли в дом. Грейг отряхнул босые ноги, он при любой возможности предпочитал ходить так, а не в шлёпанцах, и прилёг на свою постель. Повернул голову в сторону помощника, смотрел, как тот пьёт остывший чай, потом как укладывается, набрасывает на себя одеяло.
-- Снова холодно, Даррелл? – обеспокоился он.
-- Да, что-то знобит. От чая может быть.
-- Ай-яй-яй, господин Толкинен, смотрите, не заболейте.
-- Постараюсь.
-- Хорошо. Спим?
-- Спим…
Последние слова старпома… Грейг открыл глаза: он выспался; встать одним прыжком, скомандовать «подъём», услышать дорогое сердцу оханье старика… Он вслушался в комнатную тишину, но не услышал привычного хрипловатого дыхания. Тишина и полумрак. Грейг начал осторожно вставать с постели, но внезапно замер, задерживая дыхание, не позволяя себе думать, отдаляя понимание, взывая к чуду, но, уже осознавая, что произошло. Он молил небо услышать дыхание Толкинена, но тишину, царившую в комнате, наполнявшую её до набатного грохота, нарушали только ровные сокращения его сердечной мышцы. Грейг рывком спрыгнул на пол и подбежал к постели старика, практически зная, что его ждёт. Даррелл был мёртв… Похороны повешенных и Толкинена совпали. Бывшего Правителя сняли с виселицы, и сообразно приговору, перенесли на плот, украшенный сушёными цветами. Труп переодели в чистое, желавшим разрешили попрощаться, но никто не подошёл к плоту, что, впрочем, не удивительно, о бывшем Правителе Острова успели позабыть, он не показывался на людях много лет. Но некоторые одинокие женщины утирали слёзы, на них посматривали снисходительно, предполагая причину их появления. Пирра вынимали из петли Марик и Кирам. Труп не переодевали, тем более не было никаких цветов на плоту, как не было и самого плота. Его привязали к двум жердям: после страшнейшего шторма десятки выкорчеванных стволов ореха заботливо собрали, содрали с них кору, обработали составом предохраняющим древесину от гниения, и уложили в поленницу в глиноломне. Дерево на Острове по-прежнему относилось к разряду самого дорогого, что только могло быть. Затем рыбаки отбуксировали на лодке оба трупа к границе Бездны. На плот с Правителем прикрепили необходимый для медленного погружения камень, и доставили на самую середину фиолетового пятна. Там отвязали, подождали, пока Бездна примет дар, и вернулись на отправную точку. С Пирром не церемонились, труп, привязанный к жердям, лежал в самой лодке. Его сбросили за борт и принялись ждать. Айры появились тут же, не прошло и десяти минут, а на поверхность из глубины вынырнули две жердины. Их подобрали. Похороны закончились. С Толкиненом простились по – другому. Первым в истории Острова, его похоронили, точнее, замуровали в стене глиноломни, памятую о страшном шторме, содравшим с поверхности Острова слой земли толщиной в полметра. После официальных речей, и пронзительно личных слов соратников на замурованную стену вывесили портрет старпома, выполненный на глиняной пластине, обрамлённой рамой. Кирам постарался как можно точнее изобразить черты лица Даррелла, и у него получилось. Он сделал его в технике горельефа, то есть контурным рисунком, и раскрасил. Народу на похороны явилось предостаточно, очередь желающих проститься с усопшим начиналась с окраины деревни. Совсем недолго поработав в качестве Судии, тем не менее, старпом успел завоевать все общее уважением людей. Своим беспристрастием в ходе рассмотрения тяжб, и ровным отношением к спорящим сторонам. По поводу разных способов похорон споров не было, все понимали причины происходящего, тем не менее, по окончании церемонии прощания с Дарреллом возникло гнетущее ощущение, что всё это неспроста, слишком совпало. Человек, вынесший приговор умирает в день казни, а хоронят преступников и судью одновременно. К тому же приползла старая безумица, виновница случившегося. Если б не её пророчество, бедная Гертруда не пошла бы в дом к бывшему Правителю, где над ней надругались. Люди шарахнулись в стороны при приближении Криоминогении. Вестница несчастий осталась верна себе. Она пророчествовала. «Придёт огонь с небес, всё сгорит. Останетесь в живых и позавидуете мёртвым. За тебя отомстят, девочка моя, я знаю, уже скоро» - бормотала старуха, бредя куда-то мимо испуганно уступающих ей дорогу людей… Грейг переживал утрату помощника и друга тяжело…

-- Заходите, полковник. Присаживайтесь – показал на свободный стул капитан – это его место. Вы что-то хотели?
Ответ Герсуриналия служил примером корректности:
-- Единственно зайти, вместе погоревать, если позволите, но если Вы предпочтёте одиночество моему визиту, я пойму, скажите. Люди разно переживают горе.
-- Нет – нет, что Вы, оставайтесь – устало, тихо ответил капитан - спасибо. Кстати, у меня для Вас новость, не знаю, уж, хорошо это или плохо. Ко мне вернулась память. Досконально помню всё. С рождения, практически.
Одинокая зажжённая свеча, порхающее бабочкой пламя, и подчёркнутая слабым огоньком тьма казались неотъемлемыми атрибутами горя, царившего в комнате. Оно ощущалось материально, почти на ощупь. Квадратики двух окон украсили пока ещё слабые светлячки первых, появившихся на тёмно - синем небосклоне, звёзд. Внутри дома открытый проём в комнату совещаний чернел угрожающе.
-- Эмоциональный всплеск вызвал, я так понимаю – сказал полковник, аккуратно присаживаясь на предложенный капитаном стул.
-- Конечно. Я сразу подумал, что теперь мы наравне станем стареть с Вами – грустно улыбнулся Грейг – интересно, сколько нам отпущено?
-- Всё наше, господин капитан, Мухаиддин Един.
-- Ну да. Вот Даррелл как быстро ушёл.
-- Он серьёзно болел – полковник приподнялся, одёрнуть балахон - спасибо лекаркам – говорил он, усаживаясь удобней - они его вытянули. Да и Вам, естественно, господин капитан.
-- А мне за что? – искренне удивился Грейг.
-- Полноте, я видел, как Вы нагружали господина Толкинена ответственностью. Обычно, больным людям даются послабления, но это не Ваш метод, я полагаю. И сработало. Господин старший помощник справился с немощью. Жаль, что срок жизни у него оказался не долгий. У меня теперь тоже, думаю.
-- Что значат Ваши слова – бросил на полковника тревожный взгляд Грейг – пожалуйста, не пугайте меня.
Герсуриналия мягко улыбнулся в изящные усы.
-- На самом деле просто. Смотрите, логика Ваша любимая. Даррелл долго болел, выздоровел, память вернулась, умер. Почему у меня должно быть по- другому. Я тоже долго болел, память вернулась, я выздоровел, что следующее? – он замолк; Грейг задумался, а когда заговорил, в голосе звучали интонации лёгкого скепсиса:
-- Логично, Вы правы, впрочем, как всегда. Однако по этой цепочке я не вписываюсь, верно?
-- Понимаю – согласился Иммабит - Вы не болели.
-- Но память вернулась. Что-то это должно значить? – напрягся в ожидании ответа Грейг.
-- Память также сохранилась у Максиммиллиана и аранов.
-- Ну и? – капитан приподнял плечи, и вопросительно посмотрел на сидящего напротив офицера – это не ответ.
-- А его нет, господин капитан. Мы и вообще не знаем, сколько живём на Острове.
-- Это как сказать, господин полковник – Грейг довольно улыбнулся, слегка хлопнул по столу кончиками пальцев - до Вашего прихода я пытался высчитать, сколько мы земных лет живём все тут. Прикинуть, ну, примерно. И знаете, интересно получается. В Большом мире нам бы всем уже стукнуло за сто лет, представляете. Я судил по следующим критериям, Вам интересно будет выслушать мои теории? - спросил он.
-- Ещё бы – Иммабит действительно заинтересовался: ему в голову не приходило задуматься на этот счёт.
-- Я представил, что Большой дождь приходит на Остров не чаще двух, ну, трёх раз в год – начал объяснения Грейг, но полковник перебил:
-- Отчего Вы так считаете, извините меня за бестактность?
-- Полноте, всё в порядке – махнул рукой капитан - по ощущениям, что ли? Да и надо же оттолкнуться от чего-то. Но я позволил обеспечить подсчёты огромным запасом времени – два раза в год или три, это три – четыре месяца разницы, согласны?
-- Пожалуй – согласился Герсуриналия – коэффициент погрешности?
-- Да. Стало быть, шкала вычислений предполагает допуск погрешности до тридцати процентов, очень много, согласитесь, но, такое как раз и устраивает. Возможность ошибки, заложенная в систему подсчётов, тем самым преобразуется в, как Вы правильно и сказали, коэффициент погрешности. То есть время становится относительно просчитываемым. Я прав?
-- Конечно.
-- Ну а потом я начал вспоминать, что случилось, какие невероятные события произошли с нами, и сколько примерно дождей мы перенесли за это время. Естественно, всё навскидку, и получилось, что примерно, тридцать тире тридцать пять раз, то есть по максимуму это до или чисто сорок лет. А в этом случае нам всем должно перевалить далеко за восемьдесят, но выглядим – то мы, такими же, относительно, конечно, но такими же, какими прибыли сюда. Вывод. Что-то неладно со временем. Я прав?
-- Наверняка. Да, так и есть, господин капитан, да ведь мы об этом не раз говорили – полковник, покачивая головой, на недолго задумался, затем вскинул голову и посмотрел на капитана - болезнь нарушает заданный ход, и ускоряет, вернее, разгоняет процесс распада организма. Логично. Собственно, господин капитан, вторая часть моего визита, как раз соприкасается с этими выводами.
-- Слушаю, Вас, господин полковник. Очень интересно узнать.
-- Это касается нас с Вами и аранов, моих разведчиков.
-- Так. И что? – наклонил голову в бок капитан, готовясь слушать.
-- Понимаете в чём дело. У аранов со мной Договор. Вкратце, что сиё означает. Не много истории. У нас – полковник махнул неопределённо рукой – там, в Анжарнийском Халифате во времена правления Сулманишаха была уничтожена родина аранов. Это горный народ, живший за облаками, мужчины которого, все как один, занимались, как бы это сказать,м-м-м-м – подбирал подходящее выражение полковник - военным промыслом. Наёмниками, если быть предельно точными. Не разбойниками, нет, не дикими гусями, и даже не телохранителями в прямом значении слова, а охраной физического лица. Их услуги стоили баснословных денежных сумм по меркам того времени. Но они того стоили. Человек, которого охраняли араны, становился недосягаем ни для кого. Обе стороны составляли Договор, в котором прописывалось, что оговорённая сумма по оказанию услуги выдаётся сразу в полном объёме, а араны обязуются в случае форс-мажорных обязательств вернуть её родственникам, в случае смерти нанимателя. И насколько я в курсе за всю историю службы Договора ничего подобного не произошло.
Иммабит замолчал.
-- Замечательно – согласился Грейг - но главное не это? Продолжайте.
-- Есть нюанс, господин капитан – полковник поправил кончики усов - Договор заключался не со всяким. Люди не порядочные, алчные, стяжатели, ну и прочие негативы не проходили шкалу оценки у аранов. За то счастливчик чувствовал себя в безопасности весь срок, обусловленный Договором.
-- Замечательно – повторил – Грейг – дальше?
-- Уже скоро. Воины Салманишаха поднялись в горы, поскольку араны отказались заключать Договор с ним самим и его соратниками. К счастью все поселения аранов опустели к тому времени. Целый народ растворился в массе других. Вы помните, должны знать из уроков истории, что происходило в те времена. Исчезали целые страны, границы постоянно менялись. Гибли миллионы. Араны воспользовались ситуацией и… исчезли, тем самым избежав гнева шаха. И самое удивительное, что часть их оказалась на Острове вместе с семейством Святого Марьятта. Собственно они и спасли семью Святого Отца от подземного воинства Хабиба, как Вы знаете из Тайной истории. Но ещё удивительней то, что мои разведчики их прямые потомки. Можете представить такое? Мало этого, Договор, естественно, не в прямом его виде, не на бумаге, не за деньги, но он существует. Он разлит в крови разведчиков лейтенанта Гория. И они служат мне, по другому не могут. У нас не гласный, но Договор. Этот этический вопрос я и хочу обговорить с Вами, господин капитан.
-- Слушаю.
-- Я бы хотел по … моему уходу – помялся Герсуриналия – заключить меж вами Договор, моим аранами и лично Вами.
-- О чём Вы говорите, господин полковник – почти рассердился озабоченный неприемлемой для него темой Грейг, горькой - Вы не должны себя хоронить раньше времени. Хватит нам смерти незабвенного Даррелла.
-- А я и не хороню раньше – улыбка полковника вышла печальной – смотрите, господин капитан.
Иммабит ухватил двум двумя пальцами прядь седеющих волос и легко потянул. Волосы остались в щепотке.
-- Это началось два дня назад – усмехнулся Иммабит – а сегодня я почти лишился зуба, когда занимался чисткой их. Они шатаются, господин капитан. Ну и кое-какие ещё особенности перемен, происходящих в моём организме, подсказывают, что времени у меня осталось мало. Лейтенант Гория обратился ко мне лично. Он в курсе, не знаю, каким образом он знает, но на то они и потомки аранов, очень тактично лейтенант изложил суть проблемы. Ваша кандидатура была приоритетной. Для них это очень важно, Договор, это связано со здоровьем крови. Я Вас очень прошу, господин капитан, после моей… моего ухода рассмотрите предложение. С Вашей стороны нужно одно, согласие и только. С виду ничего не поменяется, кроме того, что эпизодов, подобных тому, что произошло между Вами и Максиммиллианом не повторится в принципе.
-- Слежка.
-- Наблюдение и охрана. Служа мне, разведчики предотвратили покушение на Вас. Раскрыли заговор. Ничего дурного не произойдёт и тогда, когда тоже самое они станут делать, находясь на службе непосредственно у Вас, господин капитан. И последнее, мой приход к Вам, моя инициатива. Лейтенант Гория не в курсе цели визита. То есть он в курсе, что я у Вас, я сказал, что иду выразить соболезнования, но и только. Так, что наш разговор носит сугубо конфиденциальный характер.
-- А Вы уверены, что лейтенант сейчас не слышит нашу беседу? – сомнение, прозвучавшее в голосе капитана, было вполне оправданно. Разведчики могли находиться где угодно и как угодно близко.
-- Этика древнего народа – уверенно возразил полковник - они оставляют личное пространство объекту своей заботы. Их обязанности внешний периметр, внутри поля наблюдения вы абсолютно свободны. Поверьте.
-- Хорошо, господин полковник, я обдумаю предложение. Сейчас я не готов смириться с мыслью о найме. Немного претит.
-- Я понимаю Ваш отрицание. Вы северянин, человек иной культуры, нежели мы, южане, трудно менять свои принципы. Но ещё раз заявляю, ничего дурного в этом нет. Вы привыкните, и достаточно быстро. И даже, смею заверить, сами удивитесь в дальнейшем своему нынешнему нежеланию заключить Договор. А теперь разрешите попрощаться, мне долго сидеть становится тяжело.
Прощание прошло очень тёплым, и тяжёлым одновременно. Офицеры понимали, что наверняка больше подобного общения у них не случится, но сокрушительным ударом для Грейга стала скоропостижная кончина полковника. Иммабит Герсуринали умер на четвёртый день после визита. За не полную неделю капитан потерял двух близких людей. Смерть полковника оказалась для него не менее болезненной, чем кончина дорогого сердцу Даррелла. Изящный интеллигентный тонкий в общении, остро мыслящий южанин являл собой существенное дополнение мудрости и спокойствия эрудированного Спенсера Третьего. Сначала отошёл от него Максиммиллиан, вслед за этим он потерял жену, теперь вот двух лучших товарищей, да можно не стесняться и называть всё своими словами, как оно есть на самом деле: он потерял самых близких, самых настоящих друзей. Капкан ледяного одиночества вокруг капитана захлопнулся…

-- Что ж, объяснись – Ар-Ар-Ар-Тэк закинул руки за голову, сцепив пальцы на затылке, и откидываясь назад. Спинка гравкресла уравновесила давление – команда это кто? Первый вопрос. Второй – продолжение первого. Когда это центавриане работали в команде?
-- Хорошие вопросы. Отвечу с крайнего. Вы, центавриане, да, не можете существовать в команде, в отличие от нас, Интеллектов, которые были созданы изначально для совместной работы, ты этого не знал, естественно. Излишняя информация и только.
-- Здорово. А есть, кто знает?
-- Безусловно. Высший Советник Тиирлих, и его предшественники, и все центавриане седьмого цикла. В скором времени и ты бы узнал. Но времени нет. Звёздные войны близятся, и нам надо ускорить строительство альянса с Землёй.
-- Я в курсе.
-- Нет-нет, уже нет. Произошли изменения. И это, кстати, ответ на первый твой вопрос. Команда - это Интеллекты, члены Высшего Совета, теперь ты, и сама планета.
-- Она низшая и самая ужасная форма жизни, которую я знаю - с отвращением на лице помотал головой Ар-Ар-Ар-Тэк.
-- Это так - ровно ответил Интеллект – но есть одно но. Оно одно перевешивает все доводы против. Земля единственная зарегистрированная в Галактионе форма жизни, готовая пожертвовать ею для других. Единственная, понимаешь? Возможно, в неоткрытых Вселенных существуют подобные, но на данный момент, она единственная. Это открывает невероятные возможности для её использования. Очутившись на грани выживания, планета постарается сделать всё возможное, и нет, для собственного спасения, и… спасения союзников. Ну а если не получится, пожертвует собой. Не больше, ни меньше. Кстати, для самой планеты это не такая и трагедия. Она возродится. Мы просчитали биллионы вариантов предстоящих битв, и всюду она главное действующее лицо. Напомню тебе, что Земля создание искусственное, но она изгнала своих родителей, когда решила, что ей или угрожают, или произошло что-то не угодное ей. Самый невероятный вариант, что она и вообще уничтожила их. Рядом с планетой находится ещё одна, лишённая атмосферы, но с явными следами присутствия цивилизации. Там до сих пор что-то движется, летает и ползает. Мы предполагаем, что это и есть остатки некогда могущественной расы древних, создавших Землю. Изучением этой планеты мы не занимались, поскольку биологической формы жизни на ней нет, а то, что ещё осталось, действующие роботы. Для нас они не представляют интереса в техническом плане. Но теперь мы бы хотели серьёзно подойти к программе исследования планеты.
-- База Наблюдения?
-- Примерно, но не совсем. База пока ни к чему. Экспедиция. С определённой целью – искать признаки связи обоих планет. Если это так действительно, понять механизм их противостояния.
-- Что это даст в итоге?
-- Победу в «звёздных войнах».
--Вот как. Не больше, ни меньше – усмехнулся Ар-Ар-Ар-Тэк.
-- Именно. Парадокс близящихся войн заключён в следующем: ни мы, ни фрогроссиане, не базураканы не можем воевать прежними методами. Существует угроза уничтожения всего Галактиона. Но и не воевать мы не можем, поскольку могущество всех сторон примерно одинаково. Договориться о не начинании войны нельзя, поскольку на данный момент мы опережаем их в военном отношении, а они стремятся ликвидировать отставание. Война неизбежна. И победа достанется тому, у которого приготовлен неизвестный фактор. Он у нас есть…
-- Зе-мля – разделил слово на две части Инспектор.
-- Абсолютно верно.
-- А моя часть расклада? – поднял глаза к белому потолку Ар-Ар-Ар-Тэк.
-- Совет в лице Высшего Советника Тиирлиха и комбинации Интеллектов обращается к тебе, бывший Главный Инспектор Ар-Ар-Ар-Тэк, проживающий пятый цикл, возглавить экспедицию.
-- То есть вопрос решён.
-- Да, но ты волен отказаться. Ты свободный центаврианин. Нет воли выше воли свободного индивидуума.
-- Понятно. И команда естественно подготовлена – он медленно начал отклоняться назад. Гравитационное кресло едва слышно заурчало, подстраиваясь под новое положение тела.
-- Естественно.
-- Я могу знать, кто они? – спросил Ар-Ар-Ар-Тэк лёжа в горизонтальном положении, глядя на потолок, словно теша себя в надежде увидеть наконец-таки не зримого собеседника.
-- Конечно, ты их сам сделал, образно выражаясь – ответил потолок.
-- Моряки? Эти головорезы? – порывисто сел Инспектор.
-- Не такие они уж безжалостные, как думалось. Для тебя, Инспектор подготовлен краткий отчёт о их подготовке. Не вставай, потому что впечатляет.
Ар-Ар-Ар-Тэк видел, как покусывает губы командир моряков, Липс, кажется, стоя на почтительном расстоянии от мегаморона. Чудовище представляло собой огромный холм, оторванный от почвы, стоящий на четырёх изогнутых коротких лапах с длинными мощными когтями. Когти, с непробиваемой толстой кожей по восемь на каждой лапе представляли собой раскрытый веер. Веер покрывал пространство вокруг лапы в пределах полутора метров, обеспечивая тем самым устойчивость туше. Туша длиной в сто двадцать единиц и высотой в шестьдесят имела к тому же вокруг шеи воротник из поднятой пластины, нанизанной на пики подвижных костей, что позволяло воротнику складываться и опускаться на спину. А в случае опасности превращалась в грозное оружие. Десятиметровая пасть заканчивалась клювом. Огромные выпученные глаза покрывала не пробиваемая прозрачная мембрана. Абсолютно неуязвимая ни для какого ручного оружия машина. С ней морякам Липса предстояло сразиться. Инспектор увидел, как моряки, чёрные точки на фоне гиганта россыпью побежали к зверю. В руках у них были только копья. Вбежав под тушу, они воткнули жалкое оружие в землю, остриём к брюху мегаморона, и принялись ждать. Что под ним кто-то находится, доходило до чудовища долго, но когда он понял, что эти крохотные точечки зачем – то расположились под ним, он разъярился. Взревев, мегаморон опустился брюхом на землю, раздавить наглецов. Земля качнулась. Копья, изготовленные из одноатомного материал, легко пронзили защитную броню кожи зверя. Что касается моряков, они успели выскочить . Затем Инспектор смотрел схватку моряков с болотными червями с Аскиднеи. Люди, облачённые в ЗК- 4 плотной группой, единым блоком бросились на клубок спаривающихся аскид, извивающаяся масса погребла их под собой, а через несколько секунд черви были изрезаны изнутри световыми мечами. Там, где только что кипела жизнь остались извиваться бесчисленные куски плоти. Ар-Ар-Ар-Тэк смотрел, как люди загоняют в глубокие овраги летучие стаи безобидных на первый взгляд туманных плоских облаков Сиренуилии, но которые тем не менее являлись чуть ли не самыми смертоносными убийцами среди всех зарегистрированных в Галактионе Вселенных. Они не были ядовитыми, обыкновенная разумная жидкость, облака опускались на жертву, лишая доступа живительного воздуха, и не спеша переваривали добычу. Моряки заманивали облака в глубокие овраги, и набрасывали сверху невидимые силовые сети. Многие циклы никто не мог придумать способ справиться с сиренуилитянами, земляне решили задачу играючи. Смотреть можно было долго, но Ар-Ар-Ар-Тэк, как и любой центавритянин, не был склонен наслаждаться сценами насилия:
-- Довольно, Тормоз. Насмотрелся, я понял, для чего ты это показываешь.
-- Твоё решение, Инспектор.
-- Это были всё копии?
-- Естественно. Жизнь священа. Курс обучения показал и доказал лишний раз, что земляне в качестве союзников незаменимы. Они не повторяются никогда, каждый раз они придумывают что-то новое. Немыслимо выносливые безжалостные убийцы, это машины смерти по большому счёту.
-- Но ведь жизнь священа.
-- В мирное время, Инспектор. В «звёздных войнах» другие правила, тебе ещё предстоит с этим столкнуться. Поверь, это потрясает, но не убивает. Так ты согласен?
-- У меня есть выбор?
-- Мы говорили об этом. И так твоё слово.
-- Согласен.
-- Поздравляю.
-- Когда начинать?
-- Как только придёт замена. Мы перебираем подходящие кандидатуры.
-- То есть, время ждёт.
-- Да, время ещё есть…

Конец.