Владек Шейбал

Глава двадцать вторая
Никогда еще Брониславе полет из Лондона в Варшаву не казался таким быстрым и таким долгим одновременно. Время от времени она оборачивалась назад, ища в толпе знакомое лицо. Сердце ее разрывалось на части, все изнутри ныло и оплакивало что-то до боли неизвестное, но явно ощутимое. Там, за спиной, после быстрого расставания оборвалось нечто связывающее их, какая-то невидимая нить. Раньше такого не бывало, что произошло ныне?
В варшавском аэропорту Брониславу встретил радостный Казимеж. Старший сын горячо обнял мать, со степенным уважением усадил ее в машину - Владислав, думала она, совсем другой, более живой, эмоциональный, потому и ближе ее сердцу. А дома прихода жены уже дожидался Станислав. В последнее время он совсем осунулся, высох в теле и, будучи молодым невысокого роста, превратился с возрастом в маленького старичка с крохотными ручонками. Но взгляд больших глаз под широкими бровями оставался по-прежнему строгим, холодно-суровым, и, глядя в его лицо. Бронислава испытала к нему впервые в жизни чувство отвращения, схожее с ненавистью. И дом, в котором она большую часть жизни была хозяйской, стал для нее чужим, неприятным за место теплого, светлого дома Влада под каштановыми деревьями.
- Как долетела? - поинтересовался Станислав одной и той же фразой.
- Как видишь: цела и невредима, - ответила женщина, даже не обратив на него лицо.
- По твоему виду не скажешь, что все благополучно.
- Ты сам знаешь ответ на свой вопрос.
- Это из-за Владислава, не так ли? - он дернул ее за руку, развернул к себе, почти крикнул в лицо. - Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, женщина!
- Отпусти меня! - воскликнула Бронислава, вырываясь из его цепких рук.
- Отпусти, отпусти, - издевательским тоном передразнил ее муж, - уж больно ты дерзить стала в последнее время. Не стоило тебя отпускать к Владу, к этому предателю нашего рода.
- Кто предатель? Как смеешь говорить та такое о собственном сыне, который не сделал ничего, кроме хорошего для всех нас?! Влад, - Бронислава не выдержала, заплакала, - Владу было очень горько оттого, что ты не прилетел к нему в гости, он так сильно переживал за твой отказ. Вон, посмотри, какие подарки он всем купил.
- Пусть Владислав сначала приедет в Польшу, а потом я навещу его в Лондоне.
- Ты же знаешь, Станислав, что Влад не смеет более пересекать границу Польши, или, в противном случае, его здесь ждет арест, а, может статься, и расстрел. Неужели ты желаешь для него подобной участи?
- Я изначально был против его поступления в театральный университет, предчувствуя неладное. И, более того, я не хотел его поездки на Запад. Влад сам избрал свой путь, вот теперь пусть не жалуется.
- Но он твой сын, так нельзя.
- А я его отец, которого он обязан слушаться! Если он считает себя умнее родителей, то и от меня не смеет ничего требовать.
Вдруг зазвонил телефон: резко, громко. Бронислава вздрогнула от неожиданности, трубку поднял Станислав. По ту сторону донесся знакомый голос, радостный, ласковый:
- Алло, - отозвался Станислав.
- Папа? Папа, это ты? - воскликнул Владислав.
- Да, а что случилось?
- У меня все хорошо, звоню только для того, чтобы узнать как вы, как мама после полета?
- У нас тоже все хорошо, не волнуйся, - он взглянул на жену, усмехнулся.
- Папа, я хочу поделиться с тобой интересной новостью о прошлом нашей фамилии, столь необычной для Польши. Несколько недель назад - до приезда матери, я посетил Шотландию, Южный Уист, какая там красота! Местные жители с теплотой приняли меня как родного. Все они - эти добрые горцы, живущие по старым законам, знают о моем, о нашем предке Шивале Шейбхолле, жившего в те далекие времена у подножья горы Шиваль. Он и его братья были архитекторами мостов,но все они были являлись католиками, преследуемые местными баронами за свою веру, вот почему они решили покинуть навсегда остров Уист, дабы обрести новый дом в иных землях. Один остался в Италии, другой в Чехии, а третий - мой предок поселился на землях Восточной Польши. Жители Уиста сами поведали мне сию историю и сказали, что я шотландец. Ах, жаль, что тетя Ванда умерла прежде, чем я узнал историю нашего рода.
- Довольно всех этих историй! - прокричал в гневе Станислав, прервав рассказ сына. - Почему ты усложняешь себе жизнь поисками минувших лет и столетий? Что дадут тебе эти знания, какую пользу принесут теперь?
- Разве... разве тебе неинтересно знать прошлое наших предков? - с обидой в голосе молвил Влад, не найдя поддержку в лице отца.
- Меня интересуют лишь настоящее и будущее, о прошлом я никогда не задумывался. А если для тебя так важна история, то иди переучись на историка, археолога, но мне о том не говори.
- Я хотел, как лучше, чтобы мы все гордились нашей семьей, какие в ней замечательные люди. Но теперь вижу, что старания мои никому не нужны.
- Лучше бы ты женился и детей имел, а иначе кому ты собираешься передавать свои знания?
- Зачем ты бьешь по больному, папа? Не повезло мне в семейной жизни, что поделать? Но ведь у Казимежа есть две дочери - мои племянницы. пусть им все достанется.
- Вот что: оставь брата и его семью в покое, да и мне нужно помочь матери разобрать вещи. Позже созвонимся.
Но следующего раза не случилось. В немощи слег Станислав, мучаясь болезненной старостью и приближающейся смерти. К нему ежедневно приходил доктор мерить давление и делать уколы; Бронислава ежечасно подходила к мужу, спрашивала о его самочувствии. Иногда к ним приезжали Казимеж с семьей либо Янка с супругом. Они любили отца, всячески старались угодить ему, избавить хоть немного от страданий, но старик равнодушно взирал на их хлопоты, с отрешенным видом глядел куда-то в пустоту, будто силясь узреть сквозь кирпичную стену нечто неподвластное времени и чужому глазу. В полузабытье он сжимал край одеяла, шептал:
- Сын мой, где ты сейчас?
- Отец, - молвил Казимеж, взяв старческую руку в свою, - я здесь, рядом.
Станислав резко одернул руку и, скосив взор на сына, проговорил ясно, четко, словно к нему вновь вернулись силы:
- Не ты мне нужен, уйти. Я хочу знать, где мой младший сын, где мой любимый Влад? - две капли слез скатились по сухим темным щекам и впервые в жизни он заплакал, прикрыв лицо руками.
Казимеж опешил, какое-то странное чувство, похожее на ревность, зародилось в его душе. Он взглянул на мать, та положила ладонь на его плечо, будто успокаивая, прошептала на ухо:
- Выйди из комнаты, сынок, я поговорю с отцом.
Мужчина ушел, затаив обиду на отца и мать. Всю жизнь он провел подле них, в гордом послушании боясь нарушить наставления родителя, а ныне осознал, что его преданность долгу ничего не значит. Отец на смертном одре вспомнил только о Владиславе, в ночи сквозь слезы призывая того к себе, только лишь его.
В один из тяжких дней Станислав взял руку Брониславы в свою, с мольбой в голосе проговорил:
- Любимая моя, прости за все. Я всегда любил вас всех и до сих пор люблю. Вижу тени вокруг кровати - это за мной пришли, я знаю.
- Ты просто устал, отдохни. - ответила женщина, стараясь сохранять спокойствие, хотя голос ее дрожал.
- Скоро я погружусь в вечный сон, еще успею отдохнуть, а пока дай мне часы, сейчас же.
- Какие часы? Эти? - она показала старые часы с кожаным ремнем.
- Нет, другие... ты лучше знаешь, где они... Это был подарок моего сына... Владимира, а я разбил их... тогда. Дай их мне, они еще сохранили тепло его ладоней.
Тело Брониславы тряслось в рыданиях, на одеревенелых ногах она достала из шкатулки те самые заветные часы, что много лет назад починила в тайне от мужа - как память о Владиславе. Теперь эти часы - рабочие, с тикающей стрелкой, перешли в руки Станислава. Он прижал их к губам. потом к сердцу и сквозь туманную пелену увидел далекий образ сына, которого избегал всю жизнь.
- Прости меня, Влад, прости, - шептал он, прикрыв глаза, времени оставалось мало, нужно было успеть сказать последнее наставление, - Бронислава, - обратился умирающий к плачущей жене, - когда умру, положите эти часы со мной в могилу, это моя просьба... исполните...
Он погрузился в полузабытье, и казалось ему, будто он качается на волнах, уплывая все дальше и дальше. Станислав был мертв. На землю тихо опускалась ночь, и также тихо сталось в доме Брониславы, Казимежа, Янки и Владислава.