Владек Шейбал

Глава двадцать первая
Уже давно ожидал Владислав приезда родных: отца и мать. Сколько прошло лет со дня их последней встречи, все оказалось таким быстротечным и в тоже время долгим от навалившихся трудностей. Станислав никогда не искал встречи с младшим сыном после его ухода из родительского дома в никуда. И хотя порой тоска, смешанная с жалостью, находила долгими холодными вечерами на стареющего профессора, однако гордость не позволяла ему взять телефон и просто позвонить Владу - только бы услышать родной знакомый голос. Первым, как всегда, сделал шаг к примирению Владислав. Не желая переживать то расстояние, что долгие года разделяло их, он отправил в Польшу два авиабилета - для Брониславы и Станислава. Накануне их прилета он целый день бегал по магазинам в поисках подарков для близких его сердцу людей. Он много наготовил, дабы накрыть на стол - главное, для одобрения отца, которого уважал и боялся. В назначенный час Влад приехал на машине в аэропорт Хитроу - место его надежд. радостей и печали. Он волновался, то и дело поглядывал то на часы, то в толпу людей. Самолет из Варшавы приземлился на землю Лондона, вот идут люди навстречу прибывшим. Владислав устремился вместе с остальными к месту встречи, потонув в толпе. Его не узнавали, иной раз отталкивали, но ему было недосуг обращать на сие внимание: все мысли поглотились в мечте о встречи с родителями, сердце учащенно забилось, когда он разглядел в толпе знакомую маленькую фигурку матери. Устремившись к ней, Влад не мог разглядеть отца: где он, почему не рядом с матерью? Бронислава увидела сына, крепко обняла его, прижав к своей груди. Осунувшаяся, постаревшая, женщина все еще сохраняла ясный взор своих прекрасных очей и ту безграничную материнскую ласку во имя младшего сына.
- Мама, - проговорил Владислав, сдерживая растроганные слезы.
- Влад, сын мой. Ты так изменился, похудел. Все ли в порядке с тобой?
- Теперь все хорошо, но где же папа? Разве он не получил свой билет?
- Станислав остался в Польше, - ответила Бронислава, в тревоге и со стыдом пряча взор от сына.
- Но... почему? Ему отказали на границе? - в недоумении воскликнул он, чувствуя, как туго сжимается его сердце.
Всю дорогу ехали молча, тяжелая тишина нависла между ними. Женщина не имела сил признаться, а сын боялся что-либо спрашивать. Дома, разложив вещи в отведенной для нее комнаты, Бронислава подошла к Владу, вся так и сжалась, словно ожидая удара, молвила:
- Сынок, мне тяжело сказать тебе, ибо понимаю, как ты ожидал приезда отца. Но Станислав и слышать не желал о поездке в Англию, даже как гость.
- Но почему? - его глаза широко расширились и он почувствовал, как вся земля уходит из-под ног.
- Твой отец, Влад, ненавидит даже саму мысль о твоей жизни за пределами Польши. Он изначально был против твоего переезда на Запад, расценивая твой шаг как предательство. Мы, армяне, обязаны слушаться старшего в роду, а Станислав так хотел, чтобы мы все жили рядом. - она протянула сыну конверт, прибавила, - возьми, сынок, это тот билет, что отец вернул назад.
Медленно, словно в бреду, Владислав взял билет, с силой скомкал его в ладони и бросил на пол.
- Что же это делается, - проговорил он, обращаясь не то к матери, не то к самому себе, его глаза смотрели куда-то в пустоту, - получается, все мои деяния зря и никому из родных ненужны мои признания, награды. Зачем я тогда планировал побег из концлагеря, позже - из коммунистического заточения? Неужто я не заслужил самой малой части уважения или хотя бы благодарности?
Бронислава плакала. Сказанные сыном слова обращались к Станиславу, но в глубине души они касались и ее.
- Матушка, - отозвался Влад, глянув ей в лицо, - сегодня ты хозяйка этого дома, а я хочу побыть один - наедине со своими думами.
Оставив растерянную женщину, он в туманной задумчивости поднялся в спальню, закрыл за собой дверь. Молчание, тишина сопутствовали его пути. Влад не знал, что лучше теперь открыть перед матерью всю душу или закрыться ото всех разом. Подойдя к шкафу, он достал оттуда большой семейный фотоальбом, откуда на него смотрели любимые близкие люди: молодые еще родители, дедушка с бабушкой, дяди и тети, брат и сестра; вот он сам, еще ребенок, на коленях у Брониславы, а тут они с братом у ворот школы, а здесь отец в своей художественной мастерской на фоне собственных картин. Две слезы скатились по щекам, упали на ровную поверхность. Проведя рукой по изображению отца - тогда еще красивого, молодого, Владислав прошептал, глотая слезы:
- Зачем ты так поступил со мной? За что так ненавидишь меня и тот жизненный путь, что избрал я себе? Если бы ты только приехал ко мне, возможно, тогда твое мнение изменилось бы.
Всю ночь Влад метался по постели. Он не мог никак заснуть: различные мрачные мысли, рожденные внутри, отогнали сон. Тело покрыл холодный пот, в области сердца ощущалась тупая тянущаяся боль, тошнота то и дело подступала к горлу, стягивая неприятными спазмами. Обращая лицо к распятию, висевшее на противоположной стене, он трясущимися пальцами совершал крестное знамя, шептал:
- Господи, если настал мой час, то прошу отпустить все мои грехи - вольные и невольные, и позволь войти мне в Царство Твое небесное.
Но никто не приходил за его душой. За окном качал ветви деревьев ночной свежий ветерок, а в самом доме стояла абсолютная тишина - страшная, непонятно зловещая. Слезы каплями стекали по щекам, падали бесшумно на подушку, оставляя на ней мокрый след. Под утро - перед самим рассветом, уставший от несчастий и терзаний, Владислав сморился сном, и в сновидении он брел и брел по песчаной пустыне в полном одиночестве, ноги то и дело проваливались в песок и ему стоило немало усилий сделать следующий шаг. Чем дальше он шел, тем сильнее уставал, а пустыне не было ни конца ни края. Пробудился Влад от звука воды на первом этаже - то готовила завтрак Бронислава. Он какое-то время лежал, тупо уставившись в потолок; усталость во всем теле, боль в висках исказили мукой его лицо.
На лестнице раздались шаги, потом в комнату робко вошла мать. Женщина подошла к кровати, ласково провела рукой по пылающему лицу Влада. Ее взор был полон горечи и сострадания.
- Как ты, сынок?
- Лучше, много лучше, мама, - соврал он.
- А я всю ночь не спала, плакала, переживала за тебя. Зря отец так поступил, ох и зря.
- Он волен делать, что пожелает, и мы не в силах что-либо изменить.
- Могли бы, если имели бы достаточно сил бороться с его претензиями ко всему и вся. Но уж такой он человек, что поделать; главное, ты не становись как он.
- Уж кто не похож на отца, так это я- если не судить по внешности. Всеь нрав я перенял от тебя и для меня то великая награда.
Бронислава взяла его руки в свои, покрыла горячими материнскими поцелуями. С той любовью, на которую могла всем своим мягким сердцем, проговорила:
- Спускайся к завтраку, мой родной, пока там все горячее.
После завтрака - самого вкусного, родного, с глубоким чувством привязанности к матери. Владислав припал щекой к ее мягким теплым коленям, молвил:
- Знаешь, матушка, после покупки этого дома я почувствовал себя таким счастливым, словно долгое время брел по темной тропе и вот, наконец, пришел к свету. Англия тепло приняла меня и ныне она моя родина, хотя даже так я ни на миг не забываю о Польше, где родился, где прошло мое детство и где живете вы. Я изучил доподлинно свое ремесло, поняв истинное мое призвание. Я стал популярным актером поначалу в польском театре, потом успешным преподавателем в Оксфорде, и отныне знаменитым актером на Западе. Я душе я помощник, я люблю помогать людям. Я честен со всеми и даже с самим собой. Если я обещаю что-то для кого-то сделать, то всегда держу данное слово. Я знаю, что в моей жизни и карьере всегда присутствует некая загадочная цепь событий и совпадений, которые управляют моей судьбой. Впервые очутившись в Англии, не зная ни языка, ни имея каких-либо знакомых, я просто доверился своему внутреннему голосу, что говорил "иди" и я пошел на его зов. Теперь я здесь и я английский актер, а также режиссер, музыкант, сценарист и художник. И странно, что отец против моего выбора.
- Ты знаешь, я всегда на твоей стороне. - ответила Бронислава, пропуская его темные волосы через свои пальцы.
- Я так рад видеть тебя подле меня: это придает мне силу и уверенность. Взгляни, - он встал и за руку провел мать в гостиную, украшенную богемными зеркалами и потолочными деревянными балками, а везде висели или стояли картины: портреты, пейзажи, города и изображения в футуристическом стиле.
Гордо указав на произведения искусств, Владислав сказал:
- Видишь, мама. это все моя работа. Жаль, что отец не видит мои картины, он бы порадовался за меня, я знаю. Недавно я организовал выставки в Париже, французы по достоинству оценили мои труды, вот я и подумал провести выставку в Лондоне. Ты желаешь присутствовать на ней?
- Как ты можешь спрашивать меня о том, сынок? Куда ты, туда и я.
Влад горячо обнял Брониславу, с улыбкой на лице без тени былой грусти проговорил:
- Спасибо тебе за поддержку, если бы не ты, я, возможно, не стал бы тем, кем являюсь отныне.
Он был несказанно счастлив за оказанную ему поддержку и за то, что мать, вопреки всем слухам, всем родным оставалась рядом, любила его как прежде в далеком полузабытом детстве. Ради нее одной, ради радости ее большого сердца Владислав в тот же день отправился с Брониславой по магазинам, купил ей прекрасный английский костюм, который не найти в Восточной Европе, и со спокойной душой принялся за работу. Первое, необходимо было подготовить место, развесить картины, пригласить критиков, гостей. Вместе с личным агентом Влад дал в газеты и по радио рекламу о предстоящей выставке, однако не мог предположить такого ажиотажа вокруг собственной персоны. Казалось, весь Лондон собрался в одном зале, дабы лицезреть картины талантливого артиста, который, не смотря на годы жизни в Англии, все равно оставался для них иноземцем.
Обычный люд из числа горожан среднего класса по достоинству оценили искусство Владислава Шейбала - как недавно в Париже, но критики в жюри - большинство из среды маститых художников и профессоров-искусствоведов выразили несогласие: видно, чопорные англичане, придерживающиеся консервативных взглядом, не поняли необычный стиль подачи нового художника.
- Что вы хотели показать зрителям, о чем поведать на своих полотнах? - спросил пожилой джентльмен с густыми бакенбардами: такой тип людей всегда с негодованием относятся к новшествам.
- Мои картины - не книги о событиях прошлого, я просто изобразил свое внутреннее состояние, то, что чувствую и вижу внутри себя! - возбужденно ответил Владислав, подавляя необъяснимое волнение.
- Мистер Шейбал, картины, произведения искусств - не философия жизни, это зеркало. И люди, глядя на полотна художника, должны видеть и понимать изображенное на них, а не вдаваться в сложные рассуждения, - сказал другой критик, профессор университета архитектуры и художеств.
- Но ведь люди разные, не все предпочитают классику, - продолжал защищать свои работы Влад.
- Мистер Шейбал, вы давно рисуете? -спросила маленькая сухая пожилая леди из коллегии художников.
- С самого детства. Мой отец - художник и профессор искусств.
- Тогда тем более к вам больше требований как к профессионалу. Если вы рисуете с детства и, судя по картинам, у вас наработанная рука, то и критиковать вас следует как художника, а не просто любителя. Плюсы ваших работ: это яркость, удачное сочетание света и тени, но сами изображения остаются непонятными: что это и какой смысл несет.
В зале пронесся гул недовольства, большинство не согласились с оценками жюри, но поделать ничего нельзя. На сей раз Владислава ждал провал. он отыскал в толпе Брониславу и заметил, что на глаза матери навернулись слезы: критика жюри ранила ее больше, чем самого художника.
Вечером они в полном молчании пили чай. Что можно было еще сказать? Владу стыдно стало глядеть в лицо матери: эх, хотел показать себя с лучшей стороны, да видать, гордыня овладела его душой, потому и наказал его Господь за спесь.
Бронислава поставила на стол булочки с маком в плетеной корзинке, проговорила:
- Попробуй, сынок, эти булочки я сама испекла сегодня - специально для тебя.
- Мои любимые с маком! - воскликнул Владислав и взял одну, с нескрываемым блаженством съел. - Ты вспомнила, как я любил их с детства.
- А я никогда об этом не забывала. Только вижу, грустно тебе сейчас и потому дам совет: не принимай все так близко к сердцу, для меня ты всегда победитель и самый лучший, самый красивый. Я горжусь тобой, мой любимый мальчик.
- Мама, я уже давно не мальчик. Пройдет пять лет и я стану стариком.
- Эх, Влад, что же ты так со мной? Для меня ты всю жизнь останешься младшим сыном, маленьким моим, - женщина не выдержала, заплакала.
- Мама! - воскликнул он и упал перед ней на колени, неистово принялся целовать ее руки, успокаивать.
Бронислава притянула его голову к своей груди, прижала и сквозь одежды Владислав услышал стук материнского сердца, как когда-то давным-давно будучи мальчиком. Он знал, что скоро мать улетит обратно в Польшу - так было всегда на протяжении многих лет и, провожая ее в аэропорту. он с радостью ожидал их следующей встречи. Но что ныне? Почему непреодолимая тоска сжала его сердце? В аэропорту они стояли у табло в ожидании посадки, у обоих в глазах стояли слезы, словно прощались они навеки. В какой-то миг Влад попытался шутить, но шутка не удалась, а лишь усугубила не начавшееся еще расставание.
- Когда прилетишь... домой, передай подарки от меня всем родным и друзьям. И отцу скажи, как сильно по нему скучаю.
- Я все сделаю, как ты просишь. - отозвалась Бронислава каким-то странным чужим голосом, и от этого голоса Владислав вздрогнул, борясь со страхом, охватившего его.
Объявили посадку, женщина с тяжелым чемоданом пошла к таможенному контролю, затерявшись в толпе, а Влад так и остался стоять позади волнующего людского моря, уставившись невидящим взглядом куда-то поверх голов.