Владек Шейбал

Глава тридцать первая
Ночная съемка. Это последний день. Огромный корабль на морских волнах, освещенный со всех сторон прожекторами. Джерри через громкоговоритель приказал Владиславу сойти с катера на маленький плот, который должен доставить капитана к Черному кораблю. Влад, облаченный в тяжелые средневековые одеяния, в широкополой шляпе и высоких сапогах - ночь стояла жаркая, душная, с замиранием сердца стоял на дне лодки - прямой, важный, чувствовал всем телом бегущую под дном очередную волну, боясь черную пропасть волн. И вот плот остановился рядом с кораблем - но расстояние между ними оказалось слишком большим, чтобы просто переступить. Владислав замер, не в силах сделать резкий прыжок, который при неудачи может стоит ему жизни.
- Влад, почему ты стоишь? - крикнул Джерри в рупор. - Немедленно прыгай на корабль.
- О чем ты говоришь? - воскликнул тот в ответ, начиная злиться. - Расстояние слишком велико, а мой костюм слишком тяжелый. Если я упаду в воду, кто спасет меня?
- Ты умеешь плавать?
Этот вопрос, на первый взгляд простой, заставил Влада усмехнуться, вслух он проговорил:
- Джерри, посмотри, во что я одет. В это костюме невозможно плыть, при намокании я сразу пойду ко дну, а мне не хочется пока что умирать.
Лодка качнулась над набежавшей волной. Владислав еле устоял на ногах, чудом избежав морской пучины. Режиссер пропустил замечание артиста, словно то было совершенно не важно: главное - закончить скорее долгий, долгожданный фильм.
- Ты должен гордо стоять на плоту, устремив взор поверх камеры, а потом единым прыжком оказаться на корабле.
Влад не стал спорить: ни желания, ни сил на то не было, все равно завтра-послезавтра он улетит обратно домой. Он устремил взгляд в угольно-черные небеса, в которых белела полная луна, отражаясь в волнующем опасном море серовато-серебристой дорожкой. "Не думай о неизбежном, капитан Черного корабля, - сказал он внутри себя своему герою, - не бойся ничего, опасности нет, смерти тоже... покажи им, соверши прыжок: чему суждено, то станется".
Лодка приблизилась еще к кораблю. Несколько секунд, казавшиеся вечностью. Джерри что-то крикнул в громкоговоритель. Влад напрягся, чувствуя дрожь в каждой мышце тела. Отсчет назад. Он готов. Костюм тяжким грузом давит на плечи, ноги ноют в сапогах. Вот веревочная лестница - единственная надежда и спасение. Влад измерил расстояние - не так страшно, как казалось на первый взгляд. Он напрягся, глубоко вздохнул. Японский гребец, маленький, тонкий, с отчаянием взглянул на него, словно говоря: удачи тебе. Владислав на миг похолодел, легкая испарина коснулась его лба, две секунды и - вот, руки его в каком-то страшном отчаянии сжимают веревочную лестницу. Он сделал это, у него получилось! Еще несколько усилий и он уже на палубе Черного корабля: уставший, липкий от пота, но нестерпимо счастливый.
Джерри, отсмеявшись, воскликнул:
- Браво, Влад! Ты смог, у тебя получилось.
Владислав улыбнулся в ответ вымученной, уставшей улыбкой. Горизонт порозовел, черное южное небо начало сереть. Ночь сменялась утром, и как этот свет осветил землю, так душа его озарялась легким, ставшим далеким счастьем.
Через два дня он вернулся в Токио, с нетерпением ожидая обратный билет. Единственное, что щемило сердце - так это последующее расставание с Аланом - не навсегда, но даже тех дней хватило, чтобы соскучиться по другу, мысленно представляя его образ в лабиринте длинного коридора - с тарелкой персиков в руках. Владислав знал, что так происходит всегда при потери - временной или безнадежной, когда что-то или кто-то, до боли привычно-знакомый, не находится рядом, то начинаешь мысленно искать, представлять его, с раскаянием мечтая, что он рядом, все еще теплый, родной, но уже далекий. Нет, сколько терял он безвозвратно любимых, так чего же переживать теперь, если Алан вскоре вернется в Лондон, они встретятся и тогда он со всей своей армянской гостеприимностью пригласит друга к себе в гости или сам навестит его, а заодно еще раз встретится с прекрасными очами его дочери Сары. Так успокаивал себя Влад, складывая в чемоданы те немногие вещи, что взял с собой. Единственное, чего он желал ныне - это свежих розовых персиков.
Перед отлетом в аэропорту Владислав обменял билет первого класса на туристический - разница была колоссальная, а купоны, полученные при обмене, позволяли летать в течении трех лет в разные уголки мира. С легким сердцем покинул он остров японского архипелага, лишь находясь на высоте, позволил себе окинуть взглядом зеленую землю под благословенным теплым солнцем, мягкая грусть накрыла его на миг пеленой, когда вспомнились дни, проведенные в общении с другом и незабвенно-волшебные ночи в маленьком домике гейши под сенью персиковых деревьев.
Поначалу Владислав планировал в тот же день вернуться в Лондон, но какая-то тяга к еще незавершенным приключениям заставила его на время отказаться от столь заурядной идеи, дав хотя бы на некоторое время отдых своим телу и душе. Первый пункт начала отпуска стал Гонконг, покоривший Владислава своей удивительной каменной красотой. Через две недели он уже летел в Манилу, дабы воочию насладиться ее золотыми пляжами и колыхающимися на легком ветру пальмами. До черноты загоревший, отдохнувший в тихой азиатской безмятежности - такой интересной и чуждо-непонятной, Влад взял курс на Каир. Когда-то он бывал там и не раз, но никогда туристом, и потому сейчас хотел заполнить ту пустоту от давнего сознания, что ему не удавалось увидеть Пирамиды, прикоснуться рукой в вечности, построенной древними мастерами, уже обратившихся во прах.
Знойное тропическое солнце Азии сменилось жаркими лучами северной Африки. Каир радостно распахнул свои объятия, дыхнул в гостей сухим пустынным ветром, пылью и шумной толпой. Смуглый, невысокий, с большим тонким носом, Владислав не сильно выделялся среди местных египтян, которые воспринимали его если не как своего, то, по крайней мере, как двоюродного брата. Он немного разочаровался, очутившись возле Пирамид и Сфинкса, когда пальцы его коснулись шероховатой поверхности гладких камней. Влад мечтал ощутить в этом древнем сакральном месте нечто интересно-необычное - то, что заставляло захватывать дух и возвышать помыслы по ту сторону реальности, но увы: кругом метались сотни туристов из разных стран, наводнявших воздух разноязычным гомоном, да египтяне, без церемоний предлагающих сувениры и катание на верблюдах.
Вечером в отеле от администратора Влад узнал, что куда интереснее поездка в Луксор, Карнак, где иностранец воочию узрит величественный храм Хатшепсут - этой узурпировавшей власть женщины-фараона, а также древние обелиски и гробницы правителей. При первом порыве ему захотелось тут же приобрести путевку на юг Египта, но, склонив голову к подушке, вдохнув легкую прохладу, отказался от этой идеи - слишком много он путешествует и слишком сильно устает от этого.
Через несколько дней Владислав был уже в Риме - вечном городе. Но больше, чем памятники архитектуры, его тянуло на итальянскую землю потому что здесь он нашел своих родственников - вернее, одного из потомков шотландца Шейбала. Он знал, как двести лет назад три брата, спасая свои жизни, покинули британские острова и устремились по Европе. Дороги братьев разошлись: один отправился в Польшу, другой остановился в Чехии, а третий ушел на юг к теплому Средиземноморью. И вот так много лет назад Владислав отыскал родственника - хозяина небольшой лавочки. Тогда он увидел его и весь замер, на глаза навернулись слезы: итальянец был как две капли воды похож на дядю Адама, таким, каким помнил его Влад в последний раз. Бедный дядя, он так радовался за племянника, а он даже не смог проститься с ним перед смертью. А итальянец, узнав, кем приходится ему странный посетитель, невероятно обрадовался. Позвав жену и детей познакомиться с дальним родственником, хозяин лавки угостил Владислава всевозможными кушаньями, а потом часто звал его в гости, дабы послушать о другой ветви семьи Шейбалов, что родом из Польши. За столь короткое время Антонио Шейбал стал для Влада вторым отцом, перед первым отъездом он одарил племянника подарками и просил передавать привет отцу и матери, и благословение на дальний путь.
Ныне минуло почти двадцать лет. Дяди Антонио и в живых уж нет, а его сыновья и дочери разъехались, разлетелись птицами по Европе - попробуй найди кого-нибудь из них. Прогуливаясь по каменным улицам древнего города, Владислав чувствовал давно таившуюся, все приближающуюся пустоту одиночества, и пустота эта с каждым разом расширялась, обволакивала со всех сторон, затягивала в гнетущий, прискорбный водоворот. Сердце защемило от боли, на глаза выступили слезы. Оглядываясь назад, Влад понимал, но лишь сейчас осознал, как многое потерял в вечной погоне.
Закат он встретил на набережной Тибра, всматриваясь по-новому на знакомый каменный мост, на темную воду реки, в которой красными бликами отражалось заходящее солнце. Сколько раз гулял он по этим местам, сколько вечеров проводил здесь в обществе веселых золотоволосых красоток, но никогда прежде не был в одиночестве, а теперь вечный город смотрелся по-другому - лучше ли, хуже ли - но по-иному. С нарастающей тоской, ощущая себя слишком далеким, слишком непонятным для остальных людей, погруженных в их обычные заботы и нехитрые радости, Владислав с каменным сердцем признался самому себе - впервые в жизни, что потерял гораздо больше, нежели приобрел - так понятнее ощущалось что-то новое, которое могло быть, но ускользало, от этого становясь острее, роднее, желаннее.
Недели беспечного отдыха пролетели незаметно. Снова предстояло возвращаться домой в Лондон, погружаться в знакомый мир театра и кино, вдыхать привычные запахи гримерок, студийных кафешек и ароматы духов прехорошеньких актрис. Вот Хитроу - любимое, роковое место долгожданных встреч и горестных расставаний. Вот знакомая дорога, а там за поворотом - несколько минут езды, родной дом. Как же хорошо на душе, когда после стольких месяцев поездок окунуться в привычную домашнюю обстановку, сесть в гостиной в любимое кресло с чашечкой кофе, а через час отправиться в магазин на углу, купить картошку и, сварив ее в воде, съесть просто с маслом - какое блаженство простая еда после изысков ресторанов и экзотических блюд Азии!