Владек Шейбал

Глава тридцать третья
Самолет, перелетев через Европу, стал постепенно снижать высоту над серовато-желтыми горами и холмами восточной Турции. Вот показались далеко внизу - а видно еще как на ладони, города и селения, в которых не так давно стали проживать турки и курды, и память о прошлом жителей этой земли постепенно стиралась в памяти людей, как будто ничего и не было. Владислав лицом уткнулся в иллюминатор, глянул вниз на приближающуюся землю, он не шевелился, но сердце в груди стало волнительно биться, словно посаженная насильно в клетку птица. Отчего-то ему безмерно захотелось ринуться соколом на эти выжженные солнцем холмы, упасть, забиться с головой в высокую колючую траву и так остаться лежать - в гнетущей, но долгожданной тишине.
Самолет приземлился, Влад вместе с остальными артистами ступил на турецкую землю, шел до автобуса, ни на кого не глядя. Если бы он знал, какие чувства вызовет эта поездка, то отказался бы от съемок в новом фильме, но восточная Турция - не просто место его нынешней работы, эта некогда принадлежавшая территория Армянскому царству, развеянная, уничтоженная пришлыми врагами. Грусть накрыла его с головой уже в отеле. К обеду и ужину Влад не спустился, с другими актерами не встречался в вечернем вестибюле, как делал до этого всякий раз, чем несказанно удивил съемочную группу, ожидающую его появления с бокалом вина. Одна лишь актриса по имени Мэгги поднялась на третий этаж и, подойдя к номеру Владислава, робко, а затем более сердито постучала в дверь. По ту сторону раздались шаги, дверной замок щелкнул и одинокий постоялец открыл дверь. Молодая женщина, высокая, светловолосая, в элегантном вечернем платье средней длины, уверенно вошла в номер и, пройдя на середину комнаты, остановилась. Владислав ничего не спрашивал, он просто продолжал стоять на прежнем месте, любуясь ей статной осанкой и вдыхая легкий сладкий аромат духов.
- Ты не спустился к ужину, почему? - вопросила как на допросе Мэгги, пристально взглянув в его лицо холодными серыми глазами северного неба.
- У меня сильно болела голова, - попытался было соврать Владислав, запирая на ключ дверь.
- Не ври, - бросила ему в лицо красавица. с изумительной грацией усевшись на мягкую банкетку.
Он приблизился к ней, щеки его пылали при свете лампы, ему было легко и страшно одновременно, в голове пчелиным роем носились различные мысли. Мэгги притянула его к себе, поцеловала - сначала в губы, потом в длинную шею. Влад не имел сил отпрянуть назад, отстраниться, он привык уже ко всему и не желал отвечать отказом. Белокурая красавица нежно коснулась его левого виска, со сладостной негой провела пальчиком вниз до подбородка с по-детски игривой ямочкой, теперь сокрытой короткой черной бородкой. Он был все еще красив лицом - не той юношеской округлостью, и лицу его было уже тысячи лет: в этих самих чертах, тонких резких смешались древние народы Ирана, Кавказа и Балканского полуострова, дабы через века придать им такую вот форму. Владислав взглянул на Мэгги большими византийскими глазами, окаймленные длинными черными ресницами, и у женщины словно пробежал ток по коже - разве могла она видеть раньше такой взгляд: нежный и грустный, и в то же время далеко-непонятный? Руки их сплелись, они ощущали легкое тепло друг от друга, но ничего не желали с этим делать. Одним движением Влад погасил лампу, в ночной полутьме любовники устремились на мягкую широкую кровать. А где-то далеко у соседних холмов в развалинах старого храма гулко проухала сова и, расправив большие крылья, полетела за добычей.
Минула неделя. За то недолгое время у актеров не было ни малейшего отдыха. Съемки продолжались либо с утра до вечера, либо с ночи до зари. Уставшие, похудевшие, артисты просто валились с ног, едва переступив порог номера. О том, чтобы сходить куда-то, прогуляться по окрестностям не могло быть и речи: работа кипела во всю, режиссер то и дело торопил всех, словно опасался пропустить нечто важное.
К концу месяца съемки пришлось прервать на несколько дней: надвигающаяся сухая жара южной пустыни отрицательно сказывалась на людях, большинство из которых были англичане, не привыкшие к восточному зною. Пока палило солнце, актеры оставались в номерах и у бассейна, спасаясь тенью и прохладительными напитками. И лишь Владислав оставался единственным, кто не боялся полуденного пекла и спокойно переносил горячий воздух. Одетый в светлую хлопковую тунику и летние брюки, он выходил за ворота отеля и чуть ли ни бегом устремлялся к выжженным холмам, покрытых редкой травой - там вот уже сколько лет или веков, забываясь людской памятью, стояли первые армянские монастыри и церкви с осыпавшимися стенами и во многих местах обвалившимся куполом. В безлюдной тишине среди старинных развалин - единственный след, повествующий о прошлых здесь царствах армянского народа, он находил отдых не столько телу, сколь душе. Вот он и дома, здесь земля его предков, насильно отнятая, покоренная воинственными кочевниками. Когда-то в незапамятные времена на этом самом месте расходились торговые пути, здесь когда-то жили люди, кипела привычно-мирная жизнь, а ныне от всего того остались эти полуразрушенные монастыри да где-то еще истуканы древних царей. Некогда на этом месте священники справляли службы, здесь бил колокол и доносились церковные песнопения, а сейчас лишь совы да змеи обитают под ветхой крышей.
Опёршись спиной к камням, Владислав прикрыл глаза, постепенно входя в некий транс, которого сам же и боялся. Руки его коснулись земли, а до ушей донесся душераздирающий крик - сначала женский, затем детский. Он резко одернул руку и поглядел на ладони - они были в крови, а перед глазами открылась страшная картина жестокой резни армянских жителей младотурками. Влад широко раскрытыми от ужаса глазами видел всадников на черных конях, у каждого в руках был меч и этими мечами они поражали убегающих женщин, стариков и детей, у матерей, не смотря на их мольбы, вырывали младенцев и разбивали их головы о камни, девушек брали силой, а, натешившись, вспарывали им животы. Подожженные дома с диким ревом обрушивались на земь, погребая под обломками еще живых и мертвых. Реки крови растекались по земле, а Владислав так и сидел, глядя на видение. Тугой комок сдавил горло и он не мог сдержать слез. Опустив лицо к земле, он зарыдал, не понимая, за что такая гибель ни в чем неповинных людей. Тело его сотрясали рыдания, а призраки прошлого постепенно растворялись в мареве и вновь наступила тишина. Влад встрепенулся, мутным взором осмотрел руки - ладони оказались чистыми, если не считать остатков земной пыли. По едва видимому пути, петляющему между холмов, брели две фигуры - старик и мальчик, рядом с ними то отбегая, то подбегая, следовала небольшая лохматая собака, лаем сбивая в единое стадо овец. Пастух шел прямо по направлению к руинам храма, не ведая, что в стенах спрятался человек. Владислав наблюдал за ними из-за укрытия, он хотел уйти, но решил остаться, иначе верный пес при виде чужака обозлится и может наброситься.
Старик и мальчик поднялись на холм, расстелили покрывало и устало опустились на него. Это были турки. Пастух что-то сказал мальчику, тот подал седельную суму, из которой старик достал несколько тонких лепешек да немного сухого творога. Стали есть, иногда переговариваясь, а Влад продолжал наблюдать на тихую мирную жизнь. Он хотел, он мог ненавидеть и этого старика, и этого мальчика лет пяти-шести, но не получалось - что они сделали ему или его родным? Ничего. Владислав и продолжил бы сидеть в темном углу под кирпичной аркой, да верный пес, лучше человека учуяв присутствие чужака, залаял в его сторону: не злобно, а удивленно. И вот его присутствие раскрыто. Он медленно встал и посмотрел в сторону пастухов. Старик что-то крикнул ему, призывая разделить с ними скромную трапезу. Повинуясь восточному обычаю. Влад сел напротив них, поджав под себя ноги, не произнося ни слова. Он старался не глядеть на этих так мирно сидящих людей, но чувствовал, как две пары глаз с нескрываемым любопытством разглядывают его с ног до головы. Его взор невольно остановился на тонком ноже, что лежал подле лепешек. Если в поведении пастуха он приметить нечто подозрительное, то в два прыжка можно схватить нож - хотя бы припугнуть, но все обошлось. Мальчик протянул Владу половину лепешки и несколько ломтиков хурута.
- Икрамлар, - добавил ребенок, что означало "угощайтесь".
Владислав не знал ни слова по-турецки, но понял все без перевода. Крепкими белоснежными зубами он откусил лепешку и немного творога, найдя в этой еде какое-то свое непередаваемое очарование, что не встретишь ни в ресторанах, ни в дорогих отелях. Белый маленький ягненок с забавной детской мордочкой подбежал к людям, стал носом тыкаться в колени. Влад с улыбкой пригладил малыша, ощутив меж пальцев его мягкую шерстку. Мальчик веточкой отогнал ягненка, тот, недовольно заблеяв, что его прогнали, ушел к своим.
Так пролетел день. С заходом солнца, едва последние лучи осветили далекие холмы, которые вспыхнули словно при пожаре, пастух и мальчик попрощались с Владом, счастливые неожиданному знакомству, а он так и продолжал стоять на холме, глядя им вслед до тех пор, пока отдаляющиеся фигуры не скрылись за поворотом, а тучи пыли, поднятой отарой овец, еще какое-то время кружились над землей.
Съемки шли мирным ходом, хотя зной палящего солнца давал о себе знать. По вечерам Владислав искал успокоения в объятиях белокурой Мэгги и лишь ей одной рассказывал о жестоких видениях и знакомстве с турецкими пастухами.
- Наш народ столетиями терпел гонения со стороны врагов: сначала язычники, после мусульмане, и все из-за того, что мы первые уверовали во Христа и то, что земля наша лежит на стыке караванных путей с севера на юг и с запада на восток. Сколько нас изгоняли, вырезали. Эти места, - он махнул в сторону окна, - некогда принадлежали армянам, о чем свидетельствуют полуразрушенные, пришедшие в упадок церкви и монастыри, которых время старательно стирает с лица земли благодаря ветрам и смене погоды. Когда-то давным-давно наш народ правил здесь, создав Анийское царство. Но ныне тут господствуют турки, творя благодарственные молитвы своему Аллаху, не ведая того, что мы - один из древнейших народов на земле наряду с халдеями, египтянами, греками и римлянами. Но где теперь те шумеры-халдеи, где те египтяне, что правили великой страной, где византийцы, скифы, сарматы, хетты? Этих народов уже нет, в веках затерялись их корни, смешались-перемешались с арабскими завоевателями, растворились в полчищах азиатских кочевников. И лишь мы, сохраняя наши традиции, наши семьи, с Господом Иисусом Христом до конца отстаивали право на наш собственный путь, нашу правду.
Мэгги с замиранием сердца слушала его речи, в которых читались гордость за свой народ и его глубокие познания истории. Тогда она льнула к нему, покрывала его лицо поцелуями.
- Ах, ты, горе мое, - шептала она, с любовью и упоением вглядываясь в эти необыкновенно-прекрасные глаза. вдыхала аромат его смуглой кожи, а Влад прижимал ее к груди и Мэгги слышала, как сильно бьется его сердце.
Оставаясь в одиночестве, красавица орошала подушку слезами, рыдая в бессильной злобе и принятии того, что у нее с Владиславом ничего не получится, как бы нежно он ни ласкал ее по ночам. Еще давно, задолго до сего года, он поведал друзьям и просто коллегам о том, что его сердце занято любовью к Ирене Эйхлерувне и лишь одну ее он боготворил в тайных мечтах своих и продолжал любить до сих пор, не смотря на прошедшие годы их расставания.
Как только съемки в Турции пришли к своему завершению, Владислав вернулся в Лондон, а Мэгги взяла билет до Лос-Анджелеса - они жили не только в разных городах, но и в разных частях света, и разделял их полноводный океан. Пути их разошлись, хотя надежда встретиться вновь была осуществима и реальна - в среде артистов это возможно.