Владек Шейбал

Эпилог
Владислав-Рудольф Шейбал умер 16 октября 1992 года в своем лондонском доме от разрыва брюшной аорты. Друзья и знакомые, горько скорбя об утрате столь замечательного человека, с приличествующей достойной памяти похоронили его на кладбище Патни-Вейл, где и по сей день можно найти могилу Влада под мемориальной плитой.
Казимеж на похороны не приехал, однако весть о смерти единственного брата повергла его в глубокую скорбь. С запоздалым раскаянием понял-осознал он, чем являлся для него Владислав, увидел вдруг, каким на самом деле тот был человеком: все отдал младший брат старшему - даже родительскую любовь, ничего не жалел ради спокойствия родной души.
Впервые за долгое время Казимеж встал с кресла, вышел из дома ради того, чтобы посетить старый родительский дом, пустующий много лет. Все там было покрыто густым слоем серой пыли - как снег, в комнатах стоял неживой спертый запах, наполненный безмолвием и смиренным одиночеством. Казимеж, опираясь на трость, медленно прошелся по дому, с горьким тяжелым чувством вспоминая былые дни счастливой молодости, когда вся семья была вместе, вечером собираясь впятером за стол перед камином: отец, мать, Янка, он и Влад. Теперь лишь бестелесные тени прошлого следовали за ним. Стопы его невольно последовали в одну из спален - там он бывал редко, а после женитьбы никогда: эта комната с пожелтевшей за много лет дверью с осыпавшейся краской принадлежала Владиславу; после отъезда младшего сына в Англию Бронислава оставила все как есть, как святыню берегла эту спальню, эти вещи, не позволяя никому дотрагиваться до них. Казимеж с непонятной тревогой прошел в комнату брата, еле различая в полутьме старые родные предметы. Занавешенные тяжелые шторы, ставшие блеклыми за столько времени, не пропускали солнечный свет, и Казимеж раздвинул их, открыл окно, дабы свежий воздух наполнил ветром мрачную обитель.
Теперь здесь вновь был свет, ощущалось дыхание жизни - как пятьдесят лет назад, слышалось биение человеческого сердца. Казимеж медленно опустился на край кровати, глубоко вздохнул: он находился здесь совсем один, а так хотелось, чтобы и брат был рядом. Он взял в руки черно-белую фотографию в деревянной рамке, легким касанием провел по ней, оставляя длинный след от пыли: на него смотрели знакомые лица - красивая мать, юный Влад, еще мальчик лет пятнадцати, и он сам, уже взрослый. С замиранием сердца вглядывался Казимеж в лицо брата и невольно заплакал, роняя слезы на серое изображение. Он плакал впервые, до этого дня ни одна слезинка не скатилась из его глаз: он пережил плен и войну, он не плакал, когда хоронили отца, не плакал после смерти любимой матери, стойко перенеся тяжелые утраты, но ныне, вспоминая брата, которого всю жизнь в тайне презирал, не смог сдержать вырвавшейся наружу скорби. Из памяти, как из старого сундука, находил Казимеж обрывки детства и юности, когда он, будучи неразумным мальчишкой, с ироничной улыбкой насмехался над Владом, пользуясь его безграничной добротой и легкостью; тогда он не осознавал, как сильно, больно ранил душу родного близкого человека, в сердцах завидуя его талантам, которыми младший брат обладал сполна. Сейчас он сидел в комнате Влада, каялся в далеком содеянии, да только брата не вернуть уж.
Бродя по аллеи варшавского парка, Казимеж устало присел на скамейку - годы не те, здоровье не то, прищурившись, взглянул ввысь туда, где с позолоченных закатом кронов деревьев сорвалась стая птиц, взмылась, улетела ввысь. Услышал он в памяти голос Владислава, сказавший слова в день их последней встречи в Лондоне, когда вот также сидели в патио и оба любовались окутанным тенями садом: "Знаешь, Казимеж, когда я наблюдаю за полетом птиц, мне так хочется оторваться от земли и улететь вслед за ними в далекие края".