Последний архиепископ

Глава 35
Война изменила мир, к которому люди так привыкли. Вслед за загубленными жизнями и разрушенными домами, поверженными старыми устоями и искалеченными судьбами прошла волна смены власти: 2 марта 1917 года отрекся от престола русский император Николай II. Грустная история сего действия. Архиепископ до поры хранил пустое молчание, вглядываясь-всматриваясь в знакомые-незнакомые лица на Сейме. Там, среди избранных депутатов и народных деятелей разворачивались горячие споры, обсуждали-додумывали: что станется ныне с Россией, когда трон ее пуст, как поведут себя украинцы, скрепленные с русскими одной верой и чего ждать Польше - хорошего или худого?
- Украинцы бунтуют, восстают против унии и не желают более жить в благословении под священной дланью Папы, - восклицал пан Допрожнецкий - ярый патриот польской короны и старинных устоев, - необходимые решительные меры в обращении схизматиков в лоно истинной веры! У русских творится неладное, им сейчас не до украинцев, а нам следует этим воспользоваться, иначе маленький костерок разразится в смертоносный пожар.
- Вы предлагаете вновь зажечь костры инквизиции для покарания еретиков? Боюсь, в нынешних реалиях сие невозможно, ибо религия не играет столь существенной роли как прежде, - возразил молодой депутат из числа народа.
- Я всегда был противником радикальных мер, если можно действовать по-иному и не казнить, а увещевать нужно заблудших, тогда на востоке у нас будет крепкий тыл, да и не стоит забывать, что без казаков, отчаянных в драках, мы не сможем полностью обезопасить границы от набегов крымских татар, - весь вспотевший, раскрасневшийся, не унимался Допрожнецкий, в мыслях улетевший в стародавние времена.
- Татары нам не страшны более, ибо Турция не получает поддержки от Германии, а крымчане без турок и шагу ступить не смеют, - ответил спокойный, всегда рассудительный пан Курицкий из числа военных.
- Это-то и пугает, - проговорил Допрожнецкий, немного взяв себя в руки, - казаки без дела не сидят, у них руки чешутся - дай кому голову срубить. Против русских они не пойдут, ибо посчитают великим грехом убивать единоверцев, тогда остаемся мы, католики, коих они ненавидят в тайне. Вот и подумайте, панове, на кого эти варвары нацелят нож.
В зале наступила тишина - кратковременная, понятная; в воздухе - в свете дня золотистыми мотыльками кружились пылинки, не прерывая серьезных дум. Кто-то кашлянул в кулак, собираясь с мыслями, а вообще было тихо, и это неразборчивое молчаливое недопонимание раздражало, грозя перерасти в свару, после которой Сейм вновь соберется - но совсем не для того, чтобы обсудить важные политически-общественные дела.
Жозеф Теофил Теодорович сидел в конце, растворившись благодаря черной сутане в темном углу. Его присутствие как будто не замечали и если бы ни звук перебираемых четок, то никто не вспомнил бы о его существовании - здесь и сейчас, а не на кафедре в мирной обители. Архиепископ силился, долго вынашивая план противостояния в речах, но лишь теперь ему был предоставлен шанс сказать свое - возможно, последнее слово на Сейме. Он медленно поднялся во весь немалый рост, распрямил широкие плечи и властно-победительным взглядом окинул членов собрания, чьи взоры обратились к нему.
- Панове и святые отцы великого Сейма, - начал он свою речь, немного помедлил, продолжил, - где это видано, чтобы Польша помышляла о войне с украинцами теперь, когда весь мир разрушен мировой войной и ныне лежит в руинах? Опомнитесь: доколе проливать нашу и их кровь, коль земля вдоволь насытилась ею? Или мы часом перестали уповать на Господа Бога или же попрали нашу панскую честь?
- О чем вы, святой отец? - раздался чей-то молодой звучный голос. - У нас нет времени на философские рассуждения.
- Пока ваши уши будут закрыты от правды, нам не видать мира.
- Что вы этим хотите сказать, пан Теодорович? - поднялся с места Допрожнецкий.
- Послушайте меня, советники Сейма, наберитесь терпения, ибо каждая минута может изменить весь ход истории, - он сел на свое место, проговорил, - нашей стране необходим мир, это говорю вам я, истинный патриот польской стороны, каждодневно возносящий молитвы о ее благоденствии. С украинцами и русскими следует дружить, ибо только так наша страна избежит немецкого ига.
- Вы советуете нам, истинным христианам, подписать мир со схизматиками, которые ненавидят нас и не скрывают того? - воскликнул в недоумении иезуит, сидящий напротив архиепископа.
Тот слегка усмехнулся: не то устало, не то в непонимании; заиграли четки в его пальцах, сказал он такое, что не каждый пан решился бы молвить,не то что ксендз:
- В том ли их вина, если наши единоверцы веками резали-убивали этих... заблудших овец? Разве не мы захватывали земли православных и - не увещеванием, не кротостью христианского смирения обращали их в нашу веру - против воли? Много мы пролили их крови и не удивительно, что православные украинцы устремляют молитвы на восток, а не к Ватикану. Война отворила двери, пошла новая волна. Как еще сохранить мир на нашей земле, если до добротой?
- Не богохульствуйте, святой отец! - прокричал один из ксендзов, встав со стула. - Вам дана власть над душами мирян, но не забывайтесь в речах своих, ибо тем самым вы предаете всю суть нашего святого дела, благословенное Папой. Сказанное сегодня будет направлено против вас, и молитесь, чтобы сие речь не дошла до Ватикана, ведь тогда вы лишитесь сана и будете преданы анафеме. Подумайте, одумайтесь.
- Как горько слышать, что мои слова так извратились в ваших речах, отец Николай, в противном случае вы поддержали бы меня.
На середину выступил учредитель Сейма, вскинул руку, приказав всем помолчать, и в давящей тишине сказал, нарочито выкрикивая слова:
- Господа, Сейм подходит к концу, мы выслушали каждое мнение и признательны вам в том. Теперь стоит подумать, как правильно поступить, - обернулся к Теофилу Теодорофичу, молвил, - святой отец, пожалуйста, покиньте собрание.
Вопреки ожиданиям архиепископ не стал спорить или возражать. Молча покинув место, он попрощался со всеми и удалился в сопровождении верного секретаря Франциска Комусевича, сохранив тем самым благородное достоинство. Ехал по улицам Львова, полный раскаяния. За окном автомобиля мелькали длинные улицы, спешащие куда-то пешеходы, а Жозеф боялся - тогда, на Сейме, страха не было, а ныне душу его переполняли отчаяние и злость - на самого себя, что так опрометчиво дал глупую надежду отцу Игнатию заступиться за его церковь, встать на сторону православных. Кто же знал, что своей пламенной речью обратил против себя не только Сейм, но весь католический мир? Глупостью своею поставил под удар себя и тех из числа приверженцев Византии,что оставались в Польше.
Автомобиль свернул с проспекта и понесся по узкой улочке, вдоль которой расположились низенькие деревянные дома. Отец Жозеф Теодорович глянул в окно, отвлекшись от тяжких дум, сказал водителю:
- Остановитесь здесь.
Колеса заскользили по дороге, машина остановилась. Пан Комусевич в недоумении взглянул на архиепископа, пожал плечами.
- Сидите и ждите меня, - молвил Жозеф и вышел из машины.
Он стоял напротив небольшой православной церквушки с отпавшей во многих местах штукатуркой и ветхой, требующей ремонта крышей. Да, православная вера и тогда и сейчас терпела нужду в Польше, и ее могли бы предать забвению, если бы не заступничество русских царей. Ныне монархия пала, помощи ждать неоткуда. На паперти в полном облачении вышел отец Игнатий, он благословил прихожан, раздал милостыни нищим. Завидев у ворот отца Жозефа, заторопился к нему, с улыбкой пригласив в свою обитель. Теодорович отрицательно покачал головой, ответил:
- Мне не стоит здесь появляться, отче, но я хочу сообщить, что сегодня на Сейме я говорил о ваших единоверцах...
- И что? - отец Игнатий обнадеживающе посмотрел в его глаза и тут вся надежда рухнула в единый миг как карточный домик.
Архиепископ быстро поведал об исходе собрания, в конце дав совет бежать, если начнутся притеснения.
- Бежать нам некуда, все наше с нами. Сдается, уповать следует лишь на Господа и Его силу, если даже на земле среди своих нам нет места.
- Еще не все потеряно, отче. Мое слово тоже имеет вес, иначе разве я бы обещал вам помощь?
- Пути Господа неисповедимы, - проговорил тихо отец Игнатий, осенив себя крестным знаменем по-византийски, добавил, - может статься, что и выйдет хорошее.

Не прошло недели, как слова, сказанные Жозефом Теофилом Теодоровичем на собрании мудрейших Сейма во Львове, цепочкой переходившие из уст в уста, дошли до Кракова - в обитель кардинала Адама Сапеги. Те, что донесли ему, горячо, во всех красках описали речь Жозефа, что своими богохульными словесами чуть ли ни возводил хулу на святую католическую церковь и самого Папу Римского. Опасаясь, как бы сия новость, приправленная ядом тайных завистников и врагов архиепископа, не добралась дуновением ветра до Ватикана, Адам решил самолично - из первых уст, убедиться в ложном обвинении. Он пригласил друга к себе и тот незамедлительно явился в Краков, не тая в сердце никаких опасений. Он увидел Адама в глубокой задумчивости - после ранений кардинал медленно поправлялся, о чем свидетельствовала бледность его лица.
- Ты желал меня видеть и вот я здесь. - начал было Жозеф Теодорович, но осекся, замолчал.
- До меня дошли жуткие слухи, будто ты возводил хулу на нашу церковь, призывая всю восточную Польшу обратиться в схизму, как то сделали когда-то русские. Это правда?
- Господи, дай людям разум! - воскликнул архиепископ, обратя взор к распятию. - Неужто кто-то так ненавидит меня, что придумывает разные небылицы? Поверь, друг: ни в помыслах,ни на словах, ни тайно, ни явно не обращаюсь я против нашей святой церкви, ибо всей душой служу ей верой и правдой; ты, как никто другой, ведаешь о том.
- Скажи правду, Жозеф - что именно ты говорил на Сейме, ибо пока я могу спасти тебя от гнева Папы.
Архиепископ стоял спиной к окну, лучи яркого весеннего солнца озаряли его своим светом, текли-ниспадали по краям черной мантии. Немного помолчав, он поведал слово в слово случившееся на Сейме, не утаил даже о встречи с отцом Игнатем после своего изгнания с Сейма. Адам Сапега слушал, внимая каждой фразе, мысленно искал какой подвох и не находил его, в конце проговорил:
- В глазах церкви ты не виновен, ибо Господь Наш Иисус Христос пришел к нам с миром. Твои слова правдивы, чего не скажешь о тех завистливых клеветниках, порочащих твое великое имя.
- Все суета сует. Богу богово, кесарю кесарево. Я никого не боюсь, лишь Господа.
- Я ведаю о твоей воли, но все же будь осторожен... Скорее всего, тебе придется расстаться с местом депутата Великого Сейма, - добавил кардинал, постукивая пальцами по лакированному столу.
- Мне все равно, с удовольствием отдам его другому, - молвил Жозеф и улыбнулся немного уставшей, грустной улыбкой.