Под черным крылом Горюна. Часть 1. Глава 6

6
Не хотелось Новицкому принимать приглашение Тропова. Втайне он опасался, что помимо ужина там будут и карты, и другие не столь уж невинные развлечения.
В Петербурге он неоднократно слышал о том, как проводят время провинциальные помещики. Что было правдой, а что вымыслом оставалось только гадать. К тому же жалко было отказываться от когда-то любимых овощных голубцов. Он почти забыл их вкус. Как забыл все то, что связывало его с детством. И все же он решил ехать. Отказываться от пусть даже и сомнительной дружбы с Троповым было в высшей степени неразумно. К тому же перспектива завязать нужные знакомства вселила в него некоторую надежду. Даже старый неприветливый дом, столь сильно разочаровавший его с момента возвращения, теперь не казался таким уж отталкивающе мрачным. Новицкий бегло набросал на листе бумаги смету предполагаемого ремонта. Правда, выходило, что поправка дел стоила гораздо больше тех средств, которыми он располагал. Но Новицкий благоразумно решил не торопиться. Глядишь, дело как-нибудь, да и сладится.
Он позвонил в колокольчик. Гордей, по-военному сложив руки по швам, предстал перед хозяином.
— Звали, Митрий Федорович?
— Знаю, что кучера у нас нет, но, надеюсь, лошадь и экипаж найдутся?
— Митрий Федорович, ежели вас устроит старая кляча и разбитая коляска, то найдутся.
—Ничего нет, дожили! Ладно, запрягай клячу, сам за кучера сядешь, не резон мне самому лошадью править, стыд один. Сколько верст до имения Тропова?
— Да не более десяти, — Гордей закатил глаза, что-то высчитывая в уме, и уже более уверенно сказал: — Точно, десять, прямиком вдоль реки. А вот ежели лесом – и шести не наберется. Только не предпочтительно ездить по этой дороге.
— Это почему же? — удивился Новицкий.
— Мимо Мирошкиной могилы придется проезжать.
Гордей повернулся к образам и перекрестился.
—И чем вас так пугает эта могила? — усмехнулся Новицкий. — Возница страстей наговорил, теперь ты. Расскажи хоть, что за могила такая, что на всех страху нагнала.
Гордей снова перекрестился, прочитал « Отче наш » и только после всех, как ему казалось, важных условностей приступил к рассказу.
— Дело, значит, было позапрошлым летом. Жил у нас в Рехново мужик по имени Мирон, его еще в деревне прозвали Мирошка - разиня, коня у него на ярмарке прямо из-под носа цыган увел. Обижался Мирон, говорил: «Кто ж за ним, за цыганом, уследит, ежели коней воровать – их призвание такое». А более всего, говорят, любил Мирон свою молодую женку. А та, стерва, возьми да и слюбись с приказчиком купца Твердова. Закручинился мужик, ну и, как водится в таких случаях, стал самогонкой душевный пожар заливать. А она, зараза, ведь горючая, от нее жар еще пуще разгорается. И однажды пропал мужик. Оно понятно, давай его искать. Нашли. Недалеко от вашей усадьбы рядом с дорогой на сосне повесился. Крючковатая такая сосна, ее в народе с тех пор Мирошкиной удавкой прозвали. Надо хоронить мужика, а поп – ни в какую, не соглашается покойника отпевать. На кладбище самоубивца кто ж похоронит? Где это видано, чтобы добропорядочный христианин себя жизни лишил? Ведь не басурманин какой, не магомет. Думали, гадали всем миром и порешили: где помер, там и земле придать.
— И что в этом такого страшного?
Новицкий достал папиросы, закурил. Гордей, не выносящий папиросного дыма, отошел к окну и распахнул его в сад. До слуха Новицкого донеслось веселое чириканье воробьев.
—Все началось потом, — голос Гордея дрогнул. — Стали люди видеть Мирошку – мертвеца, значит. Стоит на дороге, трясется, просит по- христиански себя похоронить, знать, душа его мается, места себе найти не может. И к попу обращались, и к колдуну – все напрасно. А чтобы обезопасить себя от призрака, поп посоветовал молитву читать. Помогает. Впрочем, Мирошка – он ведь безобидный, только до смерти испужать может. Страшнее Мирошки появившийся в наших лесах зверь – то ли волк, то ли собака. В народе говорят, то не зверь вовсе, а оборотень, волкодлак.
Новицкий слушал рассказ Гордея и не находил в нем ничего, кроме нелепых выдумок, на которые так богата фантазия простого русского мужика. Весь быт его окрашен различными придумками: за печкой у него живет проказница кикимора, на печке греет бока хранитель домашнего очага домовой, в лес пойдет – лешего встретит, а уж мшистые болота – те и вовсе рассадники всякой нечисти. Мир таинственный и непонятный рождает в душе человека инобытие, и оно становится частью жизни русского крестьянства. В каком доме не поставят на поминках рюмку водки для умершего человека, уверовав, что он непременно придет в дом и попробует угощение? Куда же без козней колдунов и красавиц русалок, готовых заманить в темные холодные пучины заблудившегося путника? А еще черный глаз и способность человека принимать образы животных. И вся эта наивная вера мирно уживается с молитвой, постом и отбиванием поклонов перед образами.
—Выдумки все это, — Новицкий потушил папиросу и подошел к открытому окну. Ветер ворвался в гостиную, наполнив ее запахом летнего сада. — Наш народ горазд сказки сочинять. Ты мне еще поведай, что в лесу живет Баба-Яга.
—Напрасно вы так, Митрий Федорович, — обиделся Гордей. — Никакой Яги у нас нет, а Мирошка есть, и его многие видели.
—Через лес, говоришь, дорога будет короче? — Новицкий с усмешкой посмотрел на Гордея. — Значит, решено: поедем лесом.
—Дело ваше, — произнес свою коронную фразу Гордей и, словно спохватившись, добавил: — Подождите минутку, я сейчас.
Он, ковыляя сильнее прежнего, вышел, но вскоре появился с небольшой иконкой в руках.
—Береженого бог бережет, — сказал и троекратно перекрестился.
Как и предполагал Новицкий, дорогой с ними ничего не случилось. Было легкое волнение, смешанное с любопытством после рассказа слуги, но не более того. Гордей, сидя на козлах, без конца крестился и читал молитвы. Мирошкина могила при дневном свете вовсе не казалась чем-то ужасным. В лесу весело щебетали птицы, одна из птах испуганно взметнулась ввысь, когда скрипучая старая коляска поравнялась с деревянным крестом. Невысокий, заросший густой травой холмик могилы почти сравнялся с землей. Обычная одинокая могила отторгнутого крестьянским миром самоубийцы. Пройдет несколько лет, и сохранится память о несчастном Мироне только в народном незамысловатом фольклоре. Кривая сосна, прозванная в народе Мирошкиной удавкой, также была обычной сосной, только более невзрачной по сравнению со своими стройными соседками.
Запряженный в скрипучую коляску старый мерин по кличке Воронок медленно плелся по ухабистой лесной дороге, часто останавливался щипнуть травки, но Гордей встряхивал поводьями, и он покорно тащился дальше. По обочинам дороги густо поднимались маленькие кустики земляники. Новицкий вдруг с горечью подумал, что забыл, как пахнут ее плоды, а ведь в детстве, убегая от назойливых нянек, неоднократно лакомился ароматными красными ягодами. Неужели все это осталось только в воспоминаниях – далеких, полузабытых, похожих на стертые временем надписи на могильных валунах.
Тем временем, круто свернув вбок, дорога вынырнула из леса. Впереди зеркалом заблестело небольшое озеро, скорее даже пруд, на берегу которого теснились деревянные хозяйственные постройки, полоскалось на ветру выстиранное белье. Чуть дальше сказочным теремом возвышался особняк князя Тропова. Крышу большого двухэтажного каменного дома венчало несколько остроконечных башенок в готическом стиле. Нечто подобное, только в значительно меньших размерах, Новицкий встречал в постройках дачных домов под Петербургом. Дом окружал большой парк. Любитель цветов Новицкий не мог не отметить обилие оранжерей, цветущих клумб и альпийских горок. Уже ближе к дому он увидел несколько подъехавших экипажей. И коляски, и лошади указывали на то, что гости князя люди весьма состоятельные. Новицкому стало не по себе. Появилось единственное желание: повернуть обратно, уехать отсюда. Но он пересилил возникшее чувство, к которому примешивалась едкая горечь зависти, и не показал, что смущен и подавлен одновременно. Вынужденная бедность унижала его. На что он мог рассчитывать? Только на древность и знатность своего рода. На военные заслуги отца – георгиевского кавалера. Судьба дала ему проходной билет в высшее общество. И не воспользоваться им сейчас было бы глупо.
У парадного крыльца Новицкого встретил вышколенный слуга в красной ливрее с бесстрастным бледным лицом, которого, как позже стало известно Новицкому, хозяин дома называл на западный манер мажордомом. Мажордом справился об имени гостя и жестом пригласил следовать за собой в дом. Они миновали анфиладу богато убранных комнат. Вызвала к себе интерес большая коллекция картин в массивных позолоченных рамах. Около одной из них, изображающей итальянский пейзаж с развалинами, Новицкий остановился. Что-то похожее он уже видел на одной из художественных выставок, но имени автора, сколько ни старался, вспомнить не мог.
До его слуха донесся громкий разговор. Голоса были возбужденными и принадлежали мужчине и женщине. Они явно о чем-то спорили и не могли договориться. При этом речь мужчины имела сильно выраженный акцент, хотя по-русски он говорил более чем сносно. Обрывки речи позволили судить о не совсем пристойном предмете их спора. Новицкий стушевался, но слуга, как ни в чем не бывало, продолжал следовать дальше, прямо в сторону доносившихся фривольных фраз. В небольшой проходной комнате стоял белого атласа диван. На нем в красноречивой позе примостились двое: тощий, как палка, белобрысый офицер в чине капитана и миловидная дама лет двадцати пяти. Увидев Новицкого, дама смутилась, слегка ударила своего кавалера по блуждающим рукам веером и поднялась навстречу гостю.
— Вы, вероятно, Новицкий Дмитрий Федорович, папа говорил о вас.
Слово «папа» она произнесла певуче, на франзузский манер, делая ударение на последнем слоге.
— Вы угадали, — игриво произнес Новицкий и тронул губами протянутую для поцелуя руку, обтянутую белой перчаткой.
Развалившийся на диване офицер хмыкнул.
—Мишель, — дама обернулась к нему, — это наш сосед, Дмитрий Федорович, я тебе рассказывала о дружбе его маман с папа.
Офицер нехотя поднялся с дивана и небрежно протянул руку Новицкому.
— Мишель, точнее Михаил Илларионович, но не Кутузов. Не враг, а лучший друг французов.
—Прекрати дурачиться, причем здесь французы? — с укоризной произнесла дама. — Настоящее имя Мишеля – Михась. Михась Цивиньский. Прошу любить и жаловать. А Михаилом Илларионовичем прозвала его я. Мишель у нас герой, добровольцем пошел на фронт, был ранен под Порт-Артуром, лежал в госпитале. Сейчас долечивается в имении своей тетушки. И попутно занимается переводами с французского.
—Очень приятно, — натянуто произнес Новицкий.
Его удивила та неприязнь, с которой Цивиньский посмотрел на него.
—Надеюсь, вы подружитесь, — сказала дама и, всплеснув руками, наигранно воскликнула:
—Ах, вот и папа!
Новицкий обернулся. В комнату, тяжело отдуваясь, вошел Тропов.
— Марианна, девочка моя, ну где же вы? Гости уже собрались и ждут начала ужина.
И тут его взгляд упал на Новицкого.
—Пришли, Дмитрий Федорович, милости просим. Вы, я вижу, уже успели познакомиться с моей дочерью?
—В некотором роде – да.
Новицкий заметил, как Марианна смутилась.
—Сколько раз, папа, я просила вас не называть меня Марианной. Мари, просто Мари, — она бросила кокетливый взгляд на Новицкого. — Наши скучные гости действительно заждались.
Тропов с Новицким пошли вперед, Марианна и Цивиньский следом. Новицкий спиной чувствовал, как сзади кавалер продолжает осаждать готовую вот-вот сдаться крепость.
— Мишель, вы нахал, — твердила Марианна, при этом голос ее бархатно дрожал.
Богато убранная цветами столовая с огромными зеркалами в простенках широких окон поразила Новицкого. На крытом нежно-розовой скатертью столе батареями стояли бутылки дорогих вин, горками возвышались золоченые пирамиды для подачи раков. В серебряных ведерках для шампанского Новицкий заметил изысканное «Абрау-Дюрсо». Он сглотнул голодную слюну. Впереди была еще нудная процедура знакомства с гостями Тропова, поэтому Новицкий старался меньше смотреть в сторону стола.
— Господа, — громко возвестил хозяин дома, — разрешите вам представить моего соседа, Новицкого Дмитрия Федоровича – сына небезызвестного вам Федора Романовича.
—Очень приятно, рекомендуюсь: Завьялов Георгий Васильевич, предводитель уездного дворянства.
Новицкий увидел перед собой уже немолодого человека с желтушной кожей и впалыми щеками. Коротко стриженые усы его забавно топорщились, при этом лицо имело выражение бесконечного страдания. Следующим был местный священник отец Геннадий – круглый, похожий на шар, с красным лицом и мешками под глубоко посаженными маленькими серыми глазами. Он то и дело любовно поглаживал большой серебряный крест, почти стоящий на выпуклом животе. Понравился своим веселым нравом фабрикант Ремизов – тот, что владел спичечной фабрикой в городе. Это был еще совсем молодой господин, может, чуть постарше самого Новицкого. Он имел столь заливистый смех, что заражал им окружающих. Фабрикант был с супругой – миловидной изящной дамой с копною высоко убранных золотистых волос. Блеклым и малоинтересным показался с первого взгляда глава уездной полиции, исправник с забавной малороссийской фамилией Кнут. Исправник с таким вожделением смотрел на уставленный яствами стол, что Новицкий стал опасаться за его содержимое. Кроме вышеназванных лиц, Марианны и Цивиньского, в зале был еще один человек. Высокого роста, оттого немного сутулившийся. Новицкого поразила худоба его лица. Впрочем, впалость щек удачно скрывала коротко постриженная бородка. Еще подкупали откровенностью близорукие, спрятанные под круглые стекла очков глаза. Смуглостью кожных покровов, черными завитками густых волос человек этот походил на цыгана. К Новицкому он, немного смущаясь, подошел последним.
—Разрешите представиться: Назаров Викентий Харламович – земский врач. Председатель уездного комитета общественного здравия.
—Рекомендуюсь: Новицкий Дмитрий Федорович – местный помещик.
—Господа,— торжественно возвысила голос Марианна, — милости просим всех к столу.
Гости наперегонки бросились занимать места. Первым, как и следовало ожидать, за столом оказался исправник Кнут. Новицкому досталось место рядом с Назаровым. Слуги в красных ливреях восемнадцатого века, в ослепительно белоснежных перчатках бесшумно ходили вдоль стола. Но гостей интересовало только содержимое их подносов. Загрохотали взлетающие вверх пробки шампанского. Марианна притворно вскрикивала и затыкала пальцами уши. В общем, все было так, как и представлял себе Новицкий.