Под черным крылом Горюна. Часть 2. Главы 23-24

23

Когда Новицкий вошел, первым, кого он увидел, была стоявшая посреди комнаты Василина. По ее сумрачному лицу, по глубокой складке, разрезавшей тонкий разлет бровей, Новицкий понял, что ей уже известно о внезапном появлении названной сестры мужа. Ничего хорошего для себя от неожиданного визита Вареньки Василина не ожидала. Варвара – девица с буйной фантазией, к тому же патологически ревнива, придумает бог знает что. Сегодня же обо всем станет известно Савве Лукичу. И так купец косо смотрит на Василину, на сироту безродную, невесть как охмурившую его воспитанника. Поди, услужливые языки много чего намели-наговорили и про то, что было, и про то, чего не было. А тут такой конфуз! Одна в окружении четырех кавалеров. Кто она после этого? Баба разбитная, бесстыжая. Иного определения, сколько не ищи, и не сыщешь. Беспощадная молва таких женщин величает гулящими. Хоть глаз отныне на люди не кажи. Как пить дать, отпишет купец Григорию, не преминет охаять его молодую жену. И принес же черт всех этих ухажеров! Ведь ждала одного, любимого, а тут как снег на голову нагрянули друг за дружкой эти трое. Кобели. Выгнать бы надо было сразу, да как выгонишь? Прослывешь плохой хозяйкой. Да и скучно сидеть одной в четырех стенах, провожая молодость. Поговорить не с кем. В мыслях не было ничего дурного, а поди ж ты, кем стала в глазах мужниной родни. Ну да бог с ней, с родней, как-нибудь все образуется, утрясется. И скованная морозом земля рано ли, поздно ли оттаивает, услаждает взор первым цветом, то же и в жизни человеческой: сколь ни свирепствуй злодейка-судьба, просвет наступает.

—Уважаемая Василина Гавриловна, — чувствуя неловкость за происшедшее, произнес Поль. — Пожалуй, поздно уже. Пора нам и честь знать, расходиться по домам. Спасибо за гостеприимство.
—Как же чай? — устало, с хрипотцой во внезапно севшем голосе произнесла Василина. — Я его сегодня по-особенному заварила, с душистыми травами. Такого чая, поверьте, во всем городе не попробуете.
—Пожалуй, от чая я не откажусь, — весело произнес Пишкин. — А вы, господин артист, как пожелаете, вас здесь никто не держит.
—Право, Елизар Велимирович, — Волгин резко повернулся к Пишкину, — неловко злоупотреблять вниманием хозяйки. Василина Гавриловна устали. И время уже позднее.
—Господину Пишкину это трудно доказать, — зло сказал Новицкий. — Он привык сочинять бессмертные творения допоздна, для него и три часа ночи время вполне детское.
—Что вы сказали, господин Новицкий? — ударил себя кулаком в грудь Пишкин. — Вы уже дважды за короткое время нанесли оскорбление. Вначале хозяйке дома, теперь мне. Я требую сатисфакции. Как будем драться?
—С вами? Чего бы ради! — презрительно произнес Новицкий и демонстративно засунул руки в карманы пиджака.
—Успокойтесь, господа, — Волгин встал между Пишкиным и Новицким. — Дело не стоит и медного гроша. Тем более неуместно выяснение отношений на глазах у хозяйки дома. Хотите помериться силой – милости прошу на улицу.
—Драться с вами я не буду, — презрение в голосе Новицкого зазвучало с новой силой.
—А я буду! — взвизгнул Пишкин. — Вы трус, господин Новицкий, и боитесь меня. Да-да, вы трус!
—Неужели? — Новицкий криво усмехнулся. — Что ж, коли так, вы сами нарвались на кулак, покорнейше прошу меня извинить за грубость.

Не успели все ахнуть, как кулак Новицкого ловко опрокинул навзничь Пишкина, который не ожидал стремительного удара от соперника. Василина вскрикнула, закрыла лицо руками. Пишкин сделал попытку подняться, но тут же безвольно рухнул на пол. Из разбитого носа поэта сочилась тонкая струйка крови.
—Разве можно так, — выдохнул Волгин, — не по правилам, да еще в присутствии женщины!
— Поделом, — подытожил Поль.
Актер, судя по всему, искренне недолюбливал поэта.

Василина подбежала к поверженному гостю, стала помогать подняться ему на ноги. Но большее, что сумела сделать, это затащить того на диван. Пишкин в этот момент превзошел в лицедействе самого Поля, имевшего амплуа трагика и переигравшего в театре множество ролей с печальным для своих героев концом. Пишкин держался за голову, стонал. И в то же время сквозь щели прикрытых глаз наблюдал за всем, что творится в комнате. Никто из присутствующих мужчин не верил в его беспомощное состояние, всем было ясно: притворяется. Чего не скажешь про Василину. Женщина не на шутку была встревожена. Она уложила голову Пишкина себе на колени, утирала с его лица кровь платком и сердито косилась на Новицкого.
—Браво! — Новицкий похлопал в ладоши. — Потрясающий фарс! Может, хватит ломать комедию, господин поэт? Не столь уж велика была сила моего кулака, чтобы вызвать у вас полуобморочное состояние.
—Вы мне еще ответите за все, обещаю.
Пишкин, прикладывая носовой платок к разбитому носу, сел на диване.
—Вы не боитесь, господин Новицкий, что сила печатного слова победит силу вашего кулака, и отныне в лице господина поэта вы приобретете зло обличающего вас памфлетиста? Дурная молва будет похуже цепкого чертополоха. С платья не стряхнешь.
В голосе Волгина чувствовалась усмешка.
—Отнюдь, — Новицкий потер кулак, которым разбил лицо поэта, — менее всего на свете я боюсь обличителей. Но если господин Пишкин все еще желает сатисфакции – что ж, я к его услугам.
—Я оставляю за собой право назначить день и час, когда смогу рассчитаться с вами. Не сейчас. Берегитесь, господин Новицкий, вы плохо знаете меня.
Пишкин отбросил окровавленный платок в сторону и с ненавистью посмотрел на Новицкого. Встал с дивана.
—Берегитесь! — глухо произнес он. Затем повернулся к Василине: — Спасибо за все, уважаемая Василина Гавриловна. Пожалуй, я пойду. Чай как-нибудь в следующий раз.

—Елизар Велимирович, вы в состоянии самостоятельно добраться до дома? — скорее для приличия, чем из желания помочь, поинтересовался Поль. — Может, вам нужна помощь? Я к вашим услугам.
—Будьте покойны, — зло прошипел Пишкин. — Я как-нибудь сам, без вашей помощи. Прошу меня не провожать, — остудил поэт порыв хозяйки дома, желающей проводить гостя до порога. — Дорогу знаю. Счастливо оставаться.
Когда он вышел, Волгин, громко кашлянув в кулак, произнес:
—Скверно, право, скверно. Поэт, безусловно, еще тот тип. Сплошной моветон. (1) Но и распускать кулаки человеку вашего положения, — он повернулся к Новицкому, — вовсе не пристало.
—Я думаю, поделом ему. – Поль, в отличие от остальных присутствующих, пребывал в хорошем расположении духа. Эпизод с дракой только позабавил его. — Пишкин – известный драчун и задира. И только в знак глубокого уважения к его дарованию никто до сих пор не надрал ему уши. Так-то- с.
—Какое дарование! — воскликнул Волгин, при этом лицо его скривилось в гримасу. — Неужели вы впрямь считаете его напыщенные виньетки поэзией? Это же размазня на блюде. К тому же, явно переслащенная. Господа, я не поэт, так что заранее прошу извинить меня за слог, но у меня родился экспромт (2), отражающий сущность подобных Пишкиных:

Ведь зародилось же явленье нам на горе.
Теперь не Пушкины, а Пишкины в фаворе.
Им все: и деньги, и прижизненная слава.
Но, если честно, их творения – отрава.

—Браво, господин Волгин! — Новицкий пару раз ударил в ладоши. — Сказано метко и верно. Подобных молодцов надо не на руках носить, выводить на чистую воду. А то барышни залили слезами альбомы с его виршами. Как вам подобное:

Цветущие ветки душистой сирени
В весеннем дурмане, в весенней кипени…

Что-то там еще дальше банальное про цветы, и все заканчивается так:

И глаз ваших влажный и строгий агат
Напомнил зимою мне их аромат.
Знаете, откуда это? Из альбома моей невесты. Он пестрит подобными творениями. Недавно лично был ознакомлен.
—Господа, — подала голос молчавшая до этого Василина, о которой, казалось, все забыли, поглощенные обсуждением личности поэта. — Вы чай пить будете? Самовар остывает.
—Спасибо, Василина Гавриловна. Как-нибудь в следующий раз. Пора нам расходиться по домам. Замучили сегодня хозяюшку. Просим покорно извинить.

Поль подошел к Василине, галантно поцеловал ей руку. Василина растерялась. Стояла, опустив плечи, и беспомощно наблюдала за тем, как гости ее, откланявшись, покидают враз опустевший дом. Сиротливыми показались оклеенные дорогими обоями стены. Выть захотелось. Завыла. Наверное, так воют только вдовы, потерявшие надежду на будущее счастье. Повыла, утерла слезы ладонью. Взяла канву в руки, замелькала в руках иголка, рождая на ткани будущий узор. За этим занятием остаток вечера провела в несуетном бабьем одиночестве.
Между тем Новицкий признался Волгину, что ему некуда идти: соврал, конечно, насчет того, что сам Якова отпустил. Волгин все понял, но виду не подал. Молодой помещик забавлял его. Ведь и у него, если бы сложилась жизнь иначе, мог быть сын, почти ровесник Новицкому. Правда, чуть помладше, но разве это меняет дело? Ни сына, ни дочери, ни жены у Волгина не было. Была сестра в Пскове да пара племянников в Москве. Только что жалеть о несбывшемся! Зато появился молодой человек, которому так не хватает мудрого отцовского совета. И что-то доселе незнакомое, но такое теплое шевельнулось в душе столичного гостя. Пригласил к себе Новицкого на съемную квартиру, проговорили до утра.
Утром Яков увозил в имение двух седоков. Волгин принял приглашение Новицкого погостить у него пару недель. Впервые за последние дни Новицкий чувствовал себя спокойно и уверенно.

Примечания
1. Моветон – букв. дурной тон.
2. Экспромт – небольшое литературное произведение, сочиненное без подготовки в момент исполнения.


24

Гордей встретил гостя настороженно. Но уже на следующий день понял, что ни мыслями, ни поступками плохо повлиять на Новицкого тот не сможет. Хозяин в присутствии гостя повеселел, стал мягче, не то что раньше – хоть не подходи. Дождавшись момента, когда Новицкий уехал в город (решил-таки заказать портрет Лизаньки у художника), Гордей после мучительных раздумий отважился на откровенный разговор с Волгиным. Застал он его в хозяйском кабинете за работой. Волгин, обложившись бумагами, быстро писал и сразу не заметил вошедшего слугу. Когда поднял голову, Гордей нерешительно, виновато улыбаясь, приблизился к нему.

—Господин хороший, — начал Гордей, переминаясь с ноги на ногу. — Все забываю, как вас звать-величать. Не уделите мне несколько минут из своего драгоценного времени? Поговорить надобно о хозяине, чьим гостеприимством вы пользуетесь.
—Меня зовут Иваном Леонтьевичем, право, не беда, что забыли мое имя. Наше знакомство длится всего пару дней. Не будет зазорным, если в силу возраста вы будете называть меня просто по имени – Иваном.
—Иван так Иван, — Гордей набрал в легкие воздуха, приготовившись к разговору.
—Присаживайтесь, — Волгин встал из-за стола и подал Гордею стул.
Гордей сел, сложил натруженные за долгую жизнь руки на коленях.

—Я вот о чем хотел поговорить. Не знаю, как и начать. Значится так, хозяин мой, Митрий Федорович, совсем недавно стал проживать в имении, до этого жил в Петербурге. Конечно, проживал он там не один, у своей тетки – ныне покойной сестры недавно усопшей матери своей. Тетка его никогда замужем не была и всю себя отдала воспитанию племянника, избаловав его до крайности. Батюшка же Митрия Федоровича был человеком суровым и не жаловал отчего-то сына своего. По всему видно было – не любит, даже бывал малец в имении не каждый год. В хозяйские дрязги я не лез, только вот что скажу: мальчик вырос, но так и не познал отцовской любви. В этом, конечно, великая вина Федора Романовича, только теперича его за это Бог судит.
— Интересно, — произнес Волгин, воспользовавшись заминкой в рассказе Гордея. — Только ведь не об этом вы хотели со мной говорить?
—Да-да, то… предыстория, — Гордей долго подбирал слово, прежде чем его произнести, а когда произнес, заметил про себя: как же приятно беседовать с образованным человеком, всегда есть возможность показать свою осведомленность. Чай мы, деревенские, не лаптем щи, как думают в столице, хлебаем. — Главное, — продолжал Гордей, — Митрий Федорович, выросший без нужного воспитания, чрезвычайно склонен к необдуманным поступкам. Он порывист по нраву, ко всему прочему представления о правилах, принятых в его окружении, у него отсутствуют.

—В этом у меня была возможность убедиться, — Волгин присел на край стола. — Господин Новицкий в силу молодости и горячности иногда преступает дозволенное, пренебрегает этикетом, но у меня сложилось о нем впечатление как об умном человеке.
—Господин хороший, — Гордей сложил руки на груди, — не знаю, как вас об этом и просить-то, только окажите милость, станьте добрым наставником Митрию Федоровичу. Вас он, думаю, будет слушаться. Я пробовал с ним говорить, наставлять в истине, только кто я ему? Слуга, приживалец в доме, не более того! Не слушает он никого, вас, может, послушает. Страшно мне за молодого хозяина. Иногда такие вещи говорит – волос на голове дыбом становится. А уж глупости творит…. Боюсь, не наделал бы чего непоправимого. Сердцем за него изболелся, вот на разговор с вами и сподобился.
—Похвально, что так радеете за хозяина своего. Редкое в слугах качество. Особенно нынче, когда все друг на друга волком смотрят.
Волгин с интересом посмотрел на Гордея. Старик от слов гостя вспыхнул, с благодарностью в глазах принял похвалу. Пожевал беззубым ртом.

—В городах люди волками стали, все норовят друг дружке горло перегрызть. А мы веру свою отеческую здесь, в деревнях, храним. Вера наша к милосердию призывает, незлобивости. Оттого и забота о ближнем. Иначе как жить? Негодное, как ни крути, получится иначе житье.
—Эка вы хватили! Если бы в деревнях все так рассуждали о вере, доброте душевной, разве возможными стали бы те злодеяния, что принесла с собой революция? Разве от незлобивости крестьяне жгут по стране имения? Читаете газеты? Сплошные страсти. Вилами колют, вспарывают животы – от избыточной любви и милосердия?
—Газет я не читаю, — возразил Гордей. — Кто поручится, что в них правду пишут? Вот вы, грамотный человек, а ведь не поручитесь. Потому как знаете, что придумать разное можно. Истинной правды никто и никогда не напишет. Неудобная она – истинная правда-то. Вот и клевещут все кому не лень на деревню. Дескать, изверги там живут. О вере святоотеческой забывшие, речения мудрых наставников презревшие. Я на свете долго живу. За свою жизнь многое повидал. И плохого, и хорошего. Только вот что скажу: крестьянин наш, рассейский, ни за что веру отеческую не предаст. Живой дух плоти его – вера православная. А ежели случится, что предаст, прямой путь ему в преисподнюю. И всему роду его до полного покаяния. Нет и не может быть народа нашего без веры. А в истинной вере места злодеяниям нет! Тот же, кто творит непотребство – засохшая ветвь на живом древе народа. Отруби ее и брось в огонь. Не к этому ли нас Господь призывал?
—Коли так, много придется народу в огонь бросить. А как же милосердие?
—Милосердие, мил человек, к тем, кто покаяние принес, — сердито сказал Гордей и встал. — Упорствующих грешников пусть Господь судит. Но одно знаю твердо. Каждый из нас должен пуще смерти бояться греха и не преумножать зло непотребными деяниями. Тогда и справедливости на земле несравненно больше станет.

—С этим трудно не согласиться, — примирительно сказал Волгин. — Но жизнь полна несовершенства, и человеческая природа слаба. Все под себя в ущерб другим подрыть стремится. Ничего с этим не поделаешь. Даже Бог за тысячелетия существования человека не сумел исправить его природу. Знать, силен божий противник в борьбе за души человеческие.
—Умный вы человек, сразу видно, — сказал Гордей и направился к выходу. Но остановился, повернулся к Волгину. — Надеюсь на вас. Помогите спасти Митрия Федоровича от необдуманных поступков. Ему добрый наставник ох, как нужен. Боюсь, иначе пропадет, продаст душу дьяволу. Ибо нет в его душе веры, пустая она.

Гордей вышел. Несколько минут Волгин неотрывно смотрел на дверь, за которой скрылся старик. Вывел его из оцепенения тихий стук.
—Войдите, — громко произнес Волгин.
В кабинет боком протиснулась Аленка.
—Тебе чего? — спросил ее Волгин, все еще продолжая пребывать под впечатлением от разговора с Гордеем.
—Дядечка писатель, вы не знаете, когда приедет хозяин?
—Нет, не знаю, а что случилось?
— Там дядька страшный пришел, злой, требует хозяина, а где я его возьму? Дядька тот обещал меня за косу оттаскать, ежели не позову господина. Что делать-то?
—Не бойся, я сейчас во всем разберусь.
Волгин погладил по голове трясущуюся от страха Аленку, заглянул в ее серые глаза, обрамленные длинными ресницами.
—Красавицей станешь, когда вырастишь, как Василина. Или лучше. Хотел бы я иметь такую дочку.
—Они в гостиной, — крикнула ему вслед пораженная упоминанием о Василине девочка.

Волгин тотчас же узнал в посетителе Савву Лукича. Догадался о причине его визита, вероятно, связанного с Варенькой.
—Господин писатель? — в свою очередь удивился купец. — Менее всего ожидал встретить вас здесь. Могу я видеть хозяина?
—Увы, господин Новицкий с утра отбыл в город и когда вернется – не сообщил.
—Вот как? — не спрашивая согласия, Савва Лукич опустился на диван. — Что ж, временем я располагаю. Подожду.
—Позвольте спросить, как драгоценное здоровье вашей супруги? Помнится, она была больна.
—Что с ней станется, — недовольно поморщился купец. — Почихала и поправилась.
—Как здоровье Варвары Саввичны? — осторожно поинтересовался Волгин.
—Слава богу, здорова. Варька – девка крепкая. Хозяин не говорил, для чего его нелегкая в город понесла?
—Не имею понятия, — равнодушно произнес Волгин, наблюдая за тем, как купец еле сдерживает дурное расположение духа.
—Наверное, к очередной пассии. Их, распутниц, нынче развелось, что тараканов. Дай только мужика заполучить, б…, — купец грязно выругался, дав крепкое определение слабым на природное естество женщинам. — Скажите мне, господин, как вас там, вы были у Васки вместе с Новицким?
—Был, — честно признался Волгин, уверенный, что Варенька рассказала отцу обо всем в подробностях.

—Тогда скажите прямо, какого черта вы прилипли к замужней бабе? Вам что, блудниц мало?
—Вы введены в заблуждение вашей дочерью, — Волгин говорил ровно. — Она мало что поняла. Уверяю вас, Василина вовсе не такая, какой представила ее вам Варвара Саввична. Во-первых, гостей Василина не звала. Каждый из нас пришел без приглашения. В чем, безусловно, я, со своей стороны, искренне каюсь. Уже само наличие в доме нескольких мужчин не позволяло нам проявить к хозяйке дома неуважительное отношение. Господин Новицкий приехал позже всех. Объяснил свой визит тем, что возвращался с похорон знакомого князя и заехал справиться о здоровье бывшей кухарки. Вот и все, что было. Поверьте мне.
—Готов принять ваши объяснения. Сам не без греха. Всякое бывало. И в окна к мужним бабам лазил. Но Варьке как объяснить? Она девка такая – втемяшит что в голову, попробуй выбей!
—Вы отец, вам и искать к ней подходы. Только поверьте, господин Новицкий ни в чем не виноват. Могу за него поручиться.

—Виноват – не виноват! — Савва Лукич стукнул себя кулаком по колену. — Голову бы открутить ему, вашему господину, или чикнуть ножнами по тому самому месту в штанах, что покоя ему не дает. Девка места себе от ревности не находит, белухой ревет, ткань на подвенечное платье раскромсала. Что я как отец в сложившейся ситуации делать должон?
—Думаю, что успокоиться и ехать домой. По приезде господина Новицкого я сообщу ему о вашем визите. Надеюсь, что он сумеет убедить вашу дочь в своей невиновности. Если она любит – поймет.
—Ладно, — купец громко охнул и поднялся с дивана. — С Варькой я поговорю еще раз. Вы в свою очередь предупредите Новицкого, что если будет продолжать в том же духе, я его собственными руками по стенке размажу. Он знает, какой должок за ним. Всего хорошего.
—Ну и дела! — опустился на оставленное Саввой Лукичом место Волгин. — Не завидую я тебе, Новицкий. Попасть в такую семейку – упаси бог! Хороший, черт возьми, сюжетец для романа. Надо подумать над композицией…