Под черным крылом Горюна. Часть 2. Главы 25-26

25

По приезде Новицкого из города домой Волгин, не мешкая, рассказал ему о визите Саввы Лукича. Чем неожиданно для себя привел Новицкого в состояние бешенства.
Новицкий размашистым шагом заходил по гостиной, натыкаясь на стулья и отбрасывая их в сторону. Остановился, потряс кулаками, затем снова продолжил мерить гостиную широким шагом.
—Вы только представьте, какой мерзавец, подлец, сучий сын! Воспользовался моим сложным финансовым положением, окрутил, словно желторотого юнца, и еще имеет наглость угрожать мне!
—Понимаю вас, — пытался утихомирить Новицкого Волгин. — Но не стоит так болезненно реагировать на слова уязвленного отца. Дочь его, невеста ваша, особа хотя и пылкая, с фантазиями, но отходчивая. Поверьте мне, поплачет, успокоится и все забудет. Женщины вообще сердцем податливы, склонны верить словам, особенно если те сказаны с выражением искренности. Скажите ей при встрече, что любите, лучше ее нет никого на белом свете, дайте понять, какая она умница, напомните, что красавица, поклянитесь в верности до гроба, и она вам все простит, даже поцелуй Иуды.

—Век бы с бабами не связывался! Счастливый вы человек, Иван Леонтьевич! — Новицкий поднял с пола стул и тотчас же порывисто сел на него. — Счастливый, потому что не женаты. Делаете, что хотите, и ни перед кем не оправдываетесь в мотивах своих поступков.
—Это с какой стороны посмотреть, Дмитрий Федорович…
Волгин поднял с пола разбросанные Новицким стулья, оперся на спинку одного из них. — Иногда мне кажется, что да, я счастливый человек, потому как свободен и лишен обязательств перед кем-либо. Только отчего-то, особенно по ночам, бездомной собакой выть хочется. Вот и думай, что лучше: уткнуться лицом в родное теплое плечо или иметь возможность делать, что заблагорассудится.
—Конечно, делать, что заблагорассудится! — пылко произнес Новицкий. — Человек должен быть свободен в своих поступках. А не стреножен условностями и выдуманными кем-то дурацкими правилами.
Волгин внимательно посмотрел в самые глаза собеседника. Увидел в них искренность и неподдельную веру в то, о чем говорит. Безрассуден, но то от молодых лет. О молодость! Даже заблуждения тебе к лицу!
—Вы, Дмитрий Федорович, по молодости лет максимально понимаете свободу как нечто близкое к вседозволенности. Увы, человек живет не в изоляции от общества, а….

Выразить свою мысль до конца он не успел. Со стороны кухни послышался душераздирающий крик кухарки. Новицкий с Волгиным переглянулись и, не сговариваясь, одновременно поспешили на крик. Произошло же следующее. Пока Волгин с Новицким беседовали в гостиной, кухарка поставила на плиту чайник. Пока стояла, отвернувшись к столу, на кухню тихо зашла Лукерья. Обнаружив, что вотчина ее занята безраздельно, Лукерья не стерпела. Взяла с плиты закипающий чайник и что есть силы плеснула из него на ничего не подозревающую кухарку. На крик Галины сбежались все домочадцы. Суетился вокруг рыдающей кухарки Гордей, снять бы надо кофточку с обожженной спины, да как предложить подобное молодой бабе? Аленка, женская помощь которой была бы сейчас кстати, замерла с расширенными от ужаса глазами и вряд ли могла чем-то помочь.
—Что случилось? — истерично крикнул Новицкий. — Мать вашу, кто-нибудь внятно мне сможет объяснить?
— Митрий Федорович, беда приключилась. Лушка опять чудачит, — ответил хозяину Гордей, — плеснула кипятком прямо на спину несчастной бабе.
—Сильно обожгла? — спросил Новицкий кухарку, но та в ответ зарыдала еще громче.
—Снимите блузку, — решительно приказал Волгин.
—Что?
Галина перестала рыдать и испуганно схватилась за пуговицы.
— Снимай, не стесняйся, вот ведь дуреха! Ей дело барин говорит, а она жмется.
Гордей слегка подтолкнул кухарку. Женщина отвернулась, покорно расстегнула пуговицы и спустила блузку с плеч. Спина была красная, и Галина, прижимая руки к груди, снова принялась жалобно всхлипывать, вызывая неподдельное сочувствие у присутствующих.
—Митрий Федорович, я сейчас мазь принесу, без мази не обойтись, чулком слезть кожа может. А то еще хуже – волдырем пойдет.
Гордей вышел.
—Где Лукерья? — грозно спросил Новицкий у Аленки.
—Не знаю, — промямлила испуганная Аленка.
—Ты вообще хоть что-нибудь знаешь? — обрушился на девочку Новицкий. — Как вы мне надоели! Все, хватит. Завтра же отвезу Лукерью в больницу. Сумасшедшим не место среди нормальных людей.
— Вот и мазь, — появился с небольшой баночкой в руках Гордей. — Не реви, — обратился он к кухарке, — чай не дите малое, потерпи, намажу, печь не будет. Помнится, году этак в семьдесят седьмом, мы тогда под Плевной стояли, был у нас кашевар, Дёмкой звали. Неловкий был – страсть. Вечно в ожогах ходил. Так ему моя мазь вмиг помогала. Ею и спасался. Не реви, девонька, побереги слезы, сейчас полегчает.
И Гордей, натирая мазью обожженную спину кухарки, еще долго рассказывал о том, кому помогла его чудодейственная мазь.

—Кто такая Лукерья? — спросил Волгин Новицкого, когда они вышли из кухни.
—Бывшая кухарка моя. Держу в доме из жалости. В последнее время совсем дурная стала. Сходит потихоньку с ума. Временами вроде как ничего, а иногда вон что выкидывает!
—Дмитрий Федорович, понимаю, вопрос странный: что творится у вас в уезде? Откуда столько буйнопомешанных? За последние две недели я такого наслушался!
Новицкий не ответил сразу, направился прямиком в столовую. Волгин, желая получить ответ на свой вопрос, двинулся следом. Новицкий открыл буфет, достал штоф с водкой, рюмки. Предложил выпить своему гостю. Выпили молча. И только после этого, успокоившись, Новицкий почувствовал в себе силу для продолжения разговора. Он сел на стул, словно коня оседлал, оперся локтями о жесткую гнутую спинку. Волгин присел к столу, подпер рукой подбородок и внимательно, не отрываясь, стал смотреть в глаза своему собеседнику.

—Простите, Иван Леонтьевич, но мне хотелось бы знать, насколько вы в курсе наших событий. Здесь столько всего намешано, что человеку в здравом уме происходящее кажется абсурдом.
—Все, что мне известно, — неторопливо ответил Волгин, — происходит из разного рода слухов. Подчас темных. Подчас нелепых. Твердят о каком-то оборотне, нападающем на одиноких путников, пропажах трупов на кладбищах. О поимках странных людей, раскапывающих могилы. Говорят, по деревням увеличилось число бесноватых. Что в больнице уже не хватает мест для буйных больных. Но стоит ли верить слухам? Что в действительности происходит у вас в уезде?
—Вы слышали когда-нибудь о ликантропии?
—Увы, — Волгин покачал головой. — Не имею понятия о данном предмете. Судя по всему, слово греческого происхождения. Ликос, кажется, волк. Что-то связанное с природой волков?
—В общем, да.
Новицкий достал папиросы. Предложил закурить своему собеседнику, но тот отказался. Новицкий чиркнул спичкой, затянулся. Выпустил струйку сизого дыма.
—Увы, не всегда новые знания доставляют удовольствие. По крайней мере, нам с вами было бы лучше никогда не слышать о ликантропии. Это такая болезнь, вызывающая безумие. Человек превращается в хищника и ведет себя соответственно, как и положено зверю. Чаще всего люди, понимая того или нет, мнят себя волками. Почему именно волками, я не знаю. В чем сила именно этого зверя? Попробуй разберись во всем.

—Если подумать, данному факту можно найти вполне научное объяснение. — Волгин почесал мизинцем висок. — С волками вообще связано много чего интересного. Вы читали творение исландца Стурлузона? (1) Нет? Жаль. Рекомендую. Стурлузон в своем труде пересказывает древнюю легенду северных германцев о конце света. Интересно вот что: тот самый конец древние германцы связывали с богом, имеющим волчий облик. Волки в их представлении рано или поздно пожрут мир. У славян мы не знаем схожих представлений, но вспомните народные сказки о сером волчке. Представления о волках-оборотнях до сих пор широко распространены как на Западе, так и у нас. Волкам приписывается магическая сила, способность завораживать взглядом. Зададимся вопросом: почему племена, населяющие северные леса, такую роль отводили именно этому хищнику? Я полагаю, дело в следующем. Человеческое сознание, как известно, не было изначально человеческим, а сформировалось из сознания зверя. Поверьте, наши далекие предки мыслили категориями вовсе не такими, к каким мы все привыкли. Не была известна мораль, религия, были только табу, запреты, позволяющие сохранять род. И еще было мистическое преклонение перед тотемом, животным, от которого, как считалось, произошел данный род. Понятно, что роль тотема отводилась наиболее хитрому, жестокому, сильному. На него хотели быть похожими. Кто в наших лесах более всего отвечал данным требованиям? Конечно же, волк! Вполне вероятно, что желание походить повадками именно на этого зверя сохранилось в глубинах человеческой памяти. Позже сознание претерпело значительные изменения. Человек превратился в человека. И нужна значительная причина, чтобы выудить из памяти древние представления, заставить человека стать тем, на кого хотели походить его далекие зверообразные предки.

—Есть такая причина. Местный врач, господин Назаров, на сей счет имеет интересную теорию. Состоит она в следующем. Добро и зло есть субстанции реальные. Он даже придумал им названия: инфесты и бонумы. Чем больше зла в мире, тем сильнее сгущение инфестов. Они способны оказывать влияние на наше сознание, вызывая к жизни чувства самые низменные.
—Доктор, вероятно, близок к истине! Смотрите, что получается. Эти самые, как их там, инфесты влияют не прямо на сознание, что контролируется человеком, а на те его уровни, которые не подконтрольны разуму. Те, что хранят в себе представления наших далеких предков. А эти представления, безусловно, сохранились в глубинах нашего сознания. И человек оказывается во власти безумия. Вернее, нам кажется, что безумия. В реальности же мы имеем дело с бессознательным поведением. Со сном разума. С перевоплощением человека в далекого предка. На лицо, если хотите, бессознательное оборотничество. Но не исключено, что эти самые инфесты могут начать разрушать и подконтрольный человеку уровень, и тогда человек уже сознательно начнет творить вокруг себя зло, уподобляясь в привычках зверю. Вы не находите, что подобное пострашнее, чем обычное безумие?

Новицкий при этих словах Волгина вздрогнул. Вспенился, поднялся, разлился по жилам обжигающий ужас. Заходило, затрепетало внутри, участилось сердцебиение. Продолжать разговор расхотелось. Вспомнил в этот момент об убитом Тропове, о Булыге и последнем разговоре с бывшим приятелем. Неужели то, что он сделал, – первый шаг к осознанному безумию? Нет! Он только освободил мир от жирного паука, своими сетями опутавшего, возможно, не одного Новицкого. Да, принес горе его дочери. Но скольких избавил от возможной кабалы. Ведь не один Новицкий, поди, ходил в должниках у князя-ростовщика. В конце концов, чтобы дать возможность расти полезным травам, надо периодически избавляться от сорняков. Негодный человек – тот же сорняк. Но почему вопрос Волгина так задел его? Выплеснул наружу раскаленную лаву страха?

—Иван Леонтьевич, — Новицкий побледнел, что не ускользнуло от внимательного взгляда писателя, привыкшего чувствовать малейшие нюансы человеческой души. — Да, я нахожу, что сознательное безумие будет пострашнее неосознанного. Ибо будет лишено его прямоты, начнет мимикрировать, (2) рядясь в добродетель. Давайте на этом закончим разговор.
Новицкий несколько минут сидел, сосредоточенно думая. Затем поднял глаза на Волгина.
—Иван Леонтьевич. Дайте мне слово, что не покинете меня. Я постоянно напряжен, чего-то боюсь, хотя вы первый, кому я признаюсь в этом. Мне до боли одиноко, холодно. Понимаю разницу в возрасте, общественном положении. Но прошу, не покидайте меня.
—Не смею спрашивать, что переменило ваше настроение, но спасибо за откровенность. Не стыдитесь иногда быть слабым. И вот вам моя рука.
Волгин протянул руку Новицкому. Тот пожал ее с благодарностью.

—Господи, да прибудет во всем воля твоя! — прошептал подглядывающий за этой сценой в приоткрытую дверь Гордей. — Кажись, дело слажено.
«Чего же так боится Митрий Федорович? Что-то нечисто в его помыслах. Уж не натворил ли чего? Как узнаешь? Одна надежда: образумит Волгин хозяина, не даст ему впасть в грех тяжкий. Что если уже впал? Ведь тогда гореть ему в гиене огненной». Гордей поморщился, представив весь ужас посмертного воздаяния за неправедно прожитую жизнь. И не понял, то ли за грехи хозяина испугался, то ли за свои собственные, давно утопленные в глубинах зыбкой памяти. Грешит человек, пока жив. Поступками грешит, мыслями.
Гордей скорбно опустил плечи и побрел в свою маленькую, увешанную образами комнату, чтобы, уединившись, еще раз помолиться за хозяина.

Примечания

1. Стурлузон – Стурлусон Снорри, 13в. Исландский скальд, историограф, политик.
2. Мимикрия – в животном и растительном мире - сходство окраски и окружающей среды. Один из способов борьбы за существование. Способность сливаться с окружающей средой, вводить противника в заблуждение.


26

Заваруйкин в последние два дня не выходил из дома. Гуляющая по уезду эпидемия инфлюэнцы уложила его в постель. Заболела и Марго. Посетивший одиноко доживающих свой век стариков доктор Назаров посетовал в беседе на то, что помимо привычной в это время года простуды уезд охвачен, и весьма серьезно, другой напастью, перед которой меркнет даже революция. Озабоченность Назарова вызывал тот факт, что мест в отделении больницы для содержания душевнобольных катастрофически не хватает.
—Вы только представьте, — взволнованно сказал Назаров Заваруйкину, — окрестные деревни полны тревоги. Один за другим в больницу привозят буйных больных. Причем с ярко выраженными симптомами одной редкой болезни. Все как один потеряли человеческий облик, воют, скалят зубы, нападают на персонал больницы. Многих приходится привязывать к кроватям, потому что они представляют серьезную угрозу для окружающих. Если так пойдет дело дальше, я не знаю, что делать.

Заваруйкин, кутаясь в шерстяной плед после осмотра доктора, покачал головой.
—Неужели медицина бессильна?
—Увы, — ответил Назаров и стал складывать в свой чемоданчик медицинские инструменты, которыми только что обследовал больного. — Бессильна. Массовые безумия, к счастью, крайне редки. Но в этом также заключается корень проблемы. Ввиду их редкости они совсем не изучены. Многие даже отрицают саму возможность передачи безумия от человека к человеку.
—Как инфлюэнцы при чихании, например? — спросил озабоченно Заваруйкин.
—Именно. Не изучены механизмы передачи безумия. Отчего вдруг, например, возникает массовая паника? Или нелепые идеи, по сути отрицающие здравый смысл, вдруг овладевают массами? Возьмем революцию. В идее борьбы за справедливость нет ничего порочного. Наоборот, данная идея весьма полезна, так как не дает сильным мира пребывать в уверенности, что они могут и дальше творить беззакония и обиды подвластным им людям. Но вот что интересно. Сама идея облачается в такую форму, что хоть святых выноси. Ведь ясно, что на правильной мысли спекулируют разного рода прохиндеи, а, поди ж ты, их личные представления о должном и возможном вскоре оказываются востребованы немалым количеством людей. Ясно же, чистая спекуляция, но какие кровавые формы может принимать! Каким образом чужие идеи овладевают человеком? Ведь многие даже не задумываются над истинным содержанием чужого посыла, а готовы его поддержать. Ату его! И начинается охота, несутся безудержно, словно гончие псы, туда, куда указал чей-то перст. И ряды неофитов (1) идеи множатся день ото дня. Вот ведь в чем штука. На этом стоят все войны и революции. На сплаве шкурного интереса отдельных лиц и безумия некритически мыслящих личностей, спаявшихся в массу.
—Никогда не думал над подобными вопросами.

Заваруйкин откинул плед, ему стало жарко, хотя температура в комнате не была высокой. Круглая печь в углу, натопленная с раннего утра, уже успела остыть.
—В отличие от вас, Викентий Харламович, я человек приземленный. Это вы все думаете о высоких материях. А я все больше о видах на будущий урожай, цене на зерно, еще скачки люблю, красивых лошадей, быструю лихую езду. Хотя любовь моя, по-видимому, теперь в прошлом. Силы не те. Еще люблю новое детище свое «Дом исправления и трудолюбия». Знаете, Викентий Харламович, осталось добрать кое-какой персонал и можно открывать заведение. Если бы вы знали, как я счастлив, что труды мои не пропали даром, а идеи воплотились в жизнь!
—Что ж, успехов вам, Павел Игнатьевич. — Назаров одобрительно кивнул головой. — Знаете, если честно, я даже завидую немного вашему жизнелюбию. Если задумываться над проблемами, стоящими перед человечеством, вскоре займешь казенное место в одной из больничных палат. Так что больше думайте об обыденном, радуйтесь каждой житейской мелочи. Вам нужен покой и здоровый сон. На ночь обязательно пейте настойку, что я вам дал. Десять капель на стакан воды. Мяту заваривайте. Больше пейте. Жар будет – натритесь уксусом. Вскоре от хвори не останется и следа. Теперь разрешите откланяться. Через пару дней снова вас навещу.

Назаров ушел. Заваруйкин лег на диван и долго лежал, опустошенный, перебирая в памяти прошедшие годы. Вздохнул горестно, вспомнив о последних днях жизни Лизаньки. Закрыл глаза, смахнув так некстати выкатившуюся слезу. Силой заставил себя уснуть. Долго спать не пришлось. Лакей объявил, что навестить больного пришли визитеры. Через пару минут перед Заваруйкиным предстали Завьялов с Кукушкиным, который после банкета, данного помещиком, стал частым гостем в его доме. Кукушкин достал из потертого портфеля бутылку армянского коньяка.
—За здоровье болящего не грех и выпить. Вижу-вижу, держитесь молодцом!
Он тряхнул бутылкой.
—Кузька! — сипло крикнул в открытую дверь Заваруйкин, откашлялся и нехотя поднялся с дивана.
Лакей не замедлил показаться.
—Звали, барин, али послышалось?
—Неси стопки, — приказал Заваруйкин лакею.
«Принесла же вас нелегкая, – подумал с досадой, – поболеть в одиночестве не дадут!»
—Как поживаете, Павел Игнатьевич? — участливо спросил Завьялов, принимая от лакея серебряные стопки.
Заваруйкин пожал плечами. При этом лицо его скривилось в страдальческую гримасу.
—Как можно поживать, когда дышать свободно невмочь? Сами видите: нос распух, под глазами мешки, давеча так лихорадило, думал – конец. Хорошего мало болеть.
—Газет не читаете? — деловито спросил Кукушкин, заметив на столе пачку нераспечатанной корреспонденции.
—Какое там, — Заваруйкин чихнул. — Не до газет. Вот ведь какая зараза болезнь. Ты ее гонишь, а она, подлюка, тебя больнее прихватить норовит. Казалось бы, какая связь между хлюпающим носом и глазами? Ан нет. Оказывается, есть связь. Из носа течет, и глаза ничего не видят. Слезятся. Так что с чтением полный завал. Даже нужные бумаги в сторону отложил.
—Так вы не знаете, какие события происходят в стране? — Кукушкин откупорил бутылку коньяка и стал разливать его по стопкам.
—Что происходит?

Заваруйкин понюхал коньяк, но заложенный нос ничего не чувствовал, и это сильно огорчило помещика. Коньяк, судя по бутылке, был дорогой.
— О! — воскликнул Кукушкин. — Обе столицы наши вновь сошли с ума. Только представьте, в стране назревают события, способные нанести решающий удар по самодержавию! То, к чему мы так стремились, может произойти буквально на днях!

—Да-да, — в знак согласия со своим приятелем кивнул головой Завьялов. — Самые мощные за последнее время стачки потрясли страну. Говорят, Петербург полностью парализован. Не работает транспорт, стоят железные дороги. Бастуют! Прекращен подвоз продовольствия, и хотя его еще полно на складах, есть опасение, что если забастовки транспортников продлятся, столичные жители напрямую столкнутся с голодом. А это, сами понимаете, насколько взрывоопасно. Правительство напугано размахом стачечного движения, мечется, готовит репрессивные меры. В полицейскую управу пришла депеша из столицы о немедленном аресте всех зачинщиков беспорядков. Многие смутьяны в уезде давно арестованы по делу об убийстве князя Тропова, но сей факт только раззадоривает господ бомбистов. Как считает исправник, ими готовится покушение на земского начальника. Деревни засыпаны листовками антиправительственного содержания. К тому же в крестьянской среде неспокойно. Вновь появилась странная химера – волкодлак. Зреет ропот. Крестьяне одной из деревень на днях чуть ли не до смерти избили волостного старосту только за то, что тот на чем свет стоит ругал зачинщиков беспорядков. Призывал не поддаваться на провокации революционеров. Такие вот дела, — подвел итог Завьялов и отпил коньяк из рюмки.

—Но это еще не все, — вставил Кукушкин.
—Что, есть новости хуже тех, о коих вы мне сообщили?
Заваруйкин громко высморкался. Засунул платок в карман халата.
—Доняло, мочи больше нет, не дай бог болеть. Вы садитесь, я же с вашего позволения прилягу, слаб. Так какие новости есть еще?
—Весьма неутешительные, уважаемый Павел Игнатьевич.
Кукушкин отпил, смакуя, из своей рюмки. Затем порывисто сел на подвинутый Завьяловым стул.
—На днях из Петербурга получена бумага. Путилов (2) с подачи Шипова (3) просит предводителей дворянства и земств повлиять на помещиков, чтобы те к началу весеннего сева продали Крестьянскому банку некоторое количество земли, не используемой для личных нужд. Путилов всерьез полагает, что, создав земельный фонд для продажи земли крестьянам, можно избежать захватов и насильственной запашки. И так думает наверху не один Путилов, чей интерес в этом деле вполне понятен. Наивные! Они плохо себе представляют реальное положение вещей. На какие шиши наши крестьяне станут покупать землю, когда у них одна пара сапог на шесть ног? Создадут некий фонд, продадут землю тем, кто в состоянии купить, а таких четверть от всей крестьянской массы. Остальные все равно останутся недовольными и потребуют черного передела.

—Бог с ними, с крестьянами, — Завьялов сел напротив Кукушкина. — С ними все ясно, мнится им земля в виде рождественского пирога на золоченом блюде, оттого и постоянные требования: дайте землю! В Сибирь не пожелаете ли, господа землепашцы, гнус кормить? Там земли много, паши – не хочу! Кстати, подобные проекты рассматриваются наверху. Я третьего дня поговорил с некоторыми землевладельцами уезда, все в один голос возмущены предложением Путилова. Много ли даст за землю Крестьянский банк? Не думаю, что мы озолотимся от его щедрот. Землю же потеряем навсегда. Притом что арендные платежи дают стабильный доход. У нас эти земли хотят отнять, то есть лишить того, на чем из века в век держалась сила русского поместного дворянства.
—Я так понял, это пока только просьба лично господина Путилова? — промямлил обескураженный Заваруйкин.
—Увы, — цокнул языком Кукушкин. — Мои друзья из Петербурга сообщают, что Кутлером (4) вынашивается идея о принудительном отчуждении земель, в настоящее время сдаваемых в аренду. Самое прискорбное, что безумные идеи своего министра поддерживает Витте.
—Неужели они отважатся на столь непопулярный шаг? Сомневаюсь.

Заваруйкин почувствовал легкое головокружение, потер виски. В затылке появилась ноющая боль.
—Впрочем, — тихо сказал он, — если надо, я готов продать Крестьянскому банку часть своих земель. Это все же лучше, чем если их у меня отнимут. Кто – без разницы: хоть правительство, размахивающее бумагами с наскоро придуманными законами, хоть крестьяне с вилами.
—Пожалуй, вы единственный, Павел Игнатьевич, кто без ропота готов продать свою землю.
В голосе Завьялова чувствовалось недовольство.
—Впрочем, может, вы и правы, лучше продать часть земли, оставив гарантированно за собой другую, большую часть, чем в одночасье лишиться всего. Увы, таковы реалии нашего смутного времени.
—Увы, — грустно подытожил Заваруйкин и всем видом своим дал понять визитерам, что сильно устал.
Завьялов заметил состояние Заваруйкина.
—Не будем далее досаждать вам своим присутствием, уважаемый Павел Игнатьевич. Выздоравливайте. Впрочем, — он помедлил, прежде чем подняться со стула. — Нас к вам привело еще одно дело. Право, не знаю, как и сказать. В общем, вы верно в курсе того, что творится в нашем уезде. Массовые безумства охватывают целые деревни. Ввиду сложности положения управой принято решение об изъятии ранее выданного вам помещения под нужды больницы. «Дом трудолюбия» подождет, есть дела более важные. Надеемся на ваше понимание. Теперь разрешите откланяться.

Гости, оставив обескураженного хозяина осмысливать сказанное, ушли. Заваруйкин несколько минут растерянно моргал. Затем медленно поднялся и шаркающим шагом направился в комнату Марго.
—Маргалия.
Он сел на постель больной жены, бессильно опустил руки. Казалось, силы совсем покинули этого энергичного человека.
—Маргалия, я не хочу больше жить.
— Павлуша, что случилось? — встревожилась Марго.
—Они отняли у меня будущее, — выдохнул Заваруйкин и заплакал жалобно, точно обиженный ребенок.
Примечания

1. Неофит – новый сторонник какой-либо религии, учения, движения.

2.Путилов – Алексей Иванович (1866-1940), русский промышленник и финансист. После назначения С. Ю. Витте Председателем Совета министров, был утвержден товарищем министра финансов И. П. Шипова и управляющим Дворянским и Крестьянским банками.

3.Шипов – Иван Павлович (1865-1919), русский государственный деятель, финансист. Министр финансов в 1905-1906 гг.

4. Кутлер – Николай Николаевич (1859-1924), государственный деятель российской империи, позже СССР. В октябре 1905 г. был назначен главноуправляющим землеустройством и земледелием в Совете министров. С. Ю. Витте поручил ему подготовку проекта земельной реформы. Кутлером с подачи Витте был предложен проект об отчуждении части помещичьих земель, сдаваемых в аренду, в пользу малоземельного крестьянства.