Под черным крылом Горюна. Часть 2. Главы 31-32

31
Отец Геннадий был прав. Заваруйкин действительно потерял интерес к жизни и в последнее время пребывал в состоянии, близком к помешательству. Марго отчаялась. Все попытки вызвать у мужа интерес к чему-либо не увенчались успехом. Не помог и доктор. Прописал успокоительные микстуры, которые Павел Игнатьевич категорически отказался принимать. Все одно помирать.
Павел Игнатьевич ни на что не реагировал, ни с кем не разговаривал, не ел, не спал. Лежал молча и неподвижно смотрел в потолок. Горничная Марго, видя, как страдает хозяйка, предложила ей обратиться к знакомой знахарке – вдруг та поможет? Марго готова была на все, лишь бы вернуть мужа к жизни. Хотя не верила ни в какую силу знахарок, решила испробовать и этот шанс.
Знахарка жила в городе, ближе к окраине. Марго быстро нашла ее небольшой домик за высоким, но непрочным, местами завалившимся забором. Минут пятнадцать ходила вдоль забора, стараясь пересилить себя и постучаться в дом. Пересилила, постучалась. Открыла ей дверь немолодая, бедно одетая женщина с кривым глазом.

—Кого барыне надо? — спросила она Марго, с интересом рассматривая богатую лисью шубу пришедшей.
—Я к Валентине, знахарке. Мне сказали, она здесь живет.
—Правильно сказали, — кивнула хозяйка. — Я Валентиной буду. Ты в дом проходи. Осторожней, порог высокий.
Марго, озираясь по сторонам, вошла в жарко натопленную горницу с большой русской печью. Вдоль печи располагались лавки, крытые потертой овчиной. Посредине горницы стоял деревянный стол с грудой пустых жестяных мисок, картонных коробок и обрывков тканей. Тусклое окошко с пестрой ситцевой занавеской, под потолком керосиновая закопченная лампа. И только огромных размеров икона в серебряном старинном окладе являлась украшением более чем скромной, даже убогой обстановки знахаркиного жилища.
—Садись, — властно приказала хозяйка, — рассказывай, какое дело ко мне привело.
Марго осторожно села на лавку. Расстегнула ворот шубы. Стало нестерпимо жарко. К горлу подступила дурнота от спертого воздуха. Но она быстро справилась со своим состоянием, тем более что Валентина не спускала с нее вопрошающего взгляда единственного глаза.
—Я, собственно, насчет мужа пришла. В последнее время он совсем потерял интерес к жизни.
И Марго рассказала все, что произошло с Заваруйкиным с того момента, когда ему стало известно о том, что «Дом исправления» передается управой под нужды больницы.
—Дело поправимое. Врач в таком деле тебе подмогой не будет. Напрасно звала. Не умеют доктора подобные недуги лечить. Душа – не их дело. Сглаза на твоем муже также нет. Ни целебный корень, ни молитва ему не помогут. А коль так, тут другое надобно.
Знахарка подошла близко к Марго, заглянула ей в глаза. Увидела: страдает та от тревоги за мужа своего. Притворную мысль за искренностью не спрячешь. Надо помочь.

—Есть у меня один человек. Вот он-то и вылечит твоего мужика от душевной тоски.
—Я готова отдать любые деньги, только помогите! — воскликнула Марго, лихорадочно открывая сумочку.
—Денег возьму столько, сколько сама дашь, но человека моего, что придет к тебе, приветь. Может, что и дивно будет, перетерпи, усмирив гордыню. Только так избавитесь от несчастья.
—Спасибо вам.
Марго поднялась. Положила деньги на стол.
—Иди, милая, с богом. И жди человека от меня.
Знахарка проводила ее до двери.
«Господи, до чего я дошла», — подумала Марго, прощаясь с хозяйкой.

Спустя пару дней в дверь дома Заваруйкиных постучался странного вида человек. Открывшая ему горничная хотела было прогнать странника с порога, но тот уверенно заявил, что прибыл по просьбе самой хозяйки. Вскоре перед Марго предстал не человек, нет, человеческое существо. Босоногий, в драном тонком пальто, с всклокоченными волосами непонятного цвета, в которых застряли остатки соломенной трухи. Почесав покрасневшее ухо, человек представился хозяйке дома:
—Парфен, стало быть, я. Еще меня называют Парфеном Босоножкой. Личность, смею доложить, весьма известная в некоторых кругах, да-с.
—Это уже слишком!
Марго была в отчаянье. Не такого посетителя она ждала. Пришлый человек вызывал в ней отвращение, смешанное со страхом.
— Надеюсь, Парфен, вы не ограбите мой дом? — уныло поинтересовалась Марго. — Если пожелаете чего, сама все вам отдам. Только не убивайте Христа ради.
—Мадам, — почесал босую грязную пятку Парфен. — Я с полицией дел общих не имею. Привлекался дважды за бродяжничество, но то по неосторожности. В остальном же – будьте покойны. Человек я смирный. Да-с.
— Коли так, — с глубоким вздохом смирения произнесла Марго, — милости прошу.

Парфен с первых минут нахождения в доме повел себя так, словно всю жизнь обретался в барских покоях. Собственно, отчасти так оно и было. Сын прачки и кучера богатого пензенского помещика, он с малых лет воспитывался в условиях, о которых его деревенские сверстники могли только мечтать. Но не для того был рожден Парфен, чтобы, как его родители, тянуть трудовую лямку. Первый побег из дома мальчишка совершил лет в семь, далеко не ушел, был выловлен полицией, доставлен домой и выпорот отцом. Дальше сладу с ним становилось все меньше. И по прошествии десяти лет, став юношей, Парфен навсегда покинул родительский кров, чтобы начать бродяжничать. Он исколесил полстраны с бродячим цирком, научился некоторым фокусам. Какое-то время, пока сам болел, помогал доктору в уходе за более тяжелыми больными. Поднаторел в медицине. Там же впервые столкнулся с фактами наличия у людей не только физических, но и душевных страданий. Подолгу Парфен нигде не останавливался. Многое быстро осваивал, но вскоре терял интерес к обретенным знаниям. К сорока годам нашел новый, весьма легкий способ безбедного существования: он стал побираться. Для этого пришлось сменить человеческий облик на обличье убогого. Чтобы вызвать жалость у людей, следовало придумать нечто такое, от чего бы сжималось сострадательное сердце. Парфен научился ходить босиком по снегу, за что и получил прозвище Босоножка. В общем, приобрел законченный вид юродивого. А на юродивых всегда был устойчивый спрос на Святой Руси. Может, кто и юродствовал Христа ради, но только не Парфен. Не верил мужик ни в чих, ни в вороний грай. Просто жил себе в удовольствие, не утруждаясь. Тут знакомая знахарка, знавшая толк в человеческих слабостях, попросила его помочь в деле излечения душевного недуга богатого помещика. Вспомнив все, чему научился за свою полную приключениями жизнь, Парфен с готовностью согласился. Терять ему было нечего. Так Парфен и появился в доме Заваруйкиных, испугав до смерти хозяйку своим видом.

Марго приказала слугам глаз с него не спускать. Гость заметил пристальное внимание к своей персоне, но не обиделся. Усмехнулся в давно не чесаную бороду и пошел гулять по комнатам дома. Рассматривал убранство. Марго следовала за ним тенью.
—Мадам, — обратился к Марго Парфен. — Где хозяин? Ведь к нему, как я понял, меня послали.
—Сейчас вас к нему провожу, — Марго поправила тонкую вязаную косынку на плечах. — Следуйте за мной.
— А кто это?
Гость ткнул грязным пальцем в фотографию Лизаньки, висевшую на стене.
—Моя дочь, — еле сдерживая раздражение, ответила Марго.
Парфен внимательно посмотрел на Марго. Заметил грусть в ее глазах.
—Жаль, да-с.
Потер ухо.
—Почему жаль? — сквозь зубы процедила Марго.
—Жаль, красивая, а не жилец.
—С чего вы это взяли? — удивилась Марго.
—Печать на лице. Видите тень. Смерть над ней склонилась. Жизни свет загородила.
Парфен снова взялся пальцами за ухо. С мороза оно огнем горело.
—Моя дочь умерла несколько месяцев назад.
Марго с некоторым интересом посмотрела на своего гостя. Перевела взгляд на фотографию. Но никакой тени на лице Лизаньки не увидела.
—Я так и подумал, — уверенно произнес Парфен. — Хозяин в курсе, что я пришел?
—Нет. Собственно, поэтому вас и вызвали. У хозяина, как бы это сказать, пропал интерес к жизни. Пока была жива наша дочь, он жил для нее. Затем жил ради идеи создания дома для исправления алкоголиков. Дом открыть не разрешили. Теперь ему совсем не хочется жить. Его рассудок близок к помешательству. Пойдемте, я вас провожу к хозяину, только просьба: ради бога, не навредите ему.
—Обижаете, мадам.

Марго привела Парфена в спальню к Заваруйкину и по просьбе гостя оставила его наедине с хозяином. Закрыла дверь за собой и тотчас же послала за кучером. Мужик крепкий, если что – справится с тщедушным гостем. Пока же пусть подежурит у дверей спальни, мало ли чего?
Парфен, оставшись один на один с Заваруйкиным, подошел к нему и низко наклонился, тяжело дыша. Стоял так до тех пор, пока Заваруйкин не перевел взгляд на назойливого посетителя. Парфен глупо улыбнулся, продолжая склоняться над лежащим хозяином. Заваруйкин пошевелился.
—Уф, — произнес Парфен и взялся за свою бороду.
Заваруйкин, привыкший к тому, что все на цыпочках ходят вокруг него, захлопал глазами. Парфен показался ему ярким пятном на белой стене. И это пятно вскоре приняло вполне характерные очертания, каких Павел Игнатьевич никогда не видел в своем доме.
—Уф, — снова произнес Парфен и громко заплакал.

Павел Игнатьевич медленно повернул к нему голову. Рыдания незнакомого ему человека словно вынули шип из его груди. Оказывается, горя в мире так много! Парфен, как ни в чем не бывало, продолжал обливаться слезами. Заваруйкин пошевелил рукой. Рыдания стали громче. Эти всхлипы погнали волну раздражения в душе помещика. Кто смеет вторгаться в его безутешное горе? Нарушает созданный с таким трудом защитный панцирь? Заваруйкин приподнялся, опершись на руку.
—Ты кто такой? Чего тебе надо в моей спальне? Пошел вон, болван! Оставьте все меня в покое!
—Простите, ваша милость, но я один из тех бедняг, кому нужна ваша помощь.
—Помощь? — удивился Заваруйкин, пытаясь осмыслить сказанное. — Какая помощь? Чем я могу тебе помочь? Деньгами? Так сходи к моей жене, пусть даст тебе денег. И убирайся вон.
—Деньги – ничто, — всхлипывал Парфен. — Я взываю к вашему милосердию.
—Какому еще милосердию? Кто ты такой?
—Парфен я, Босоножка Парфен. Наречен так несправедливой молвой за то, что хожу босыми ногами. Последние башмаки оставил в трактире еще по осени. Беда, ваше высокородие, без башмаков-то. Ноги болят, ступни покрылись глубокими трещинами и кровоточат.
Парфен задрал ногу, показывая хозяину почерневшую стопу с глубокими язвами.
—Да ты, голубчик, болен. Ноги вон как обморожены. Тебе доктор нужен.
—Нужен, ваша милость. Только как я к доктору пойду? За один мой вид меня на порог больницы не пустят.
—Вот беда, — Заваруйкин сел на постели, осматривая лохмотья Парфена. — Вид у тебя, как есть, малоприглядный. И вонь такая, что хоть святых выноси. Ты давно мылся?
—Давно, ваша милость. Еще тепло было. В реке купался.
—Вот беда. Скажи, голубчик, откуда ты здесь взялся такой?
—Узнал, что ваша милость собирается открыть дом для исправления таких как я, вот и пришел. Страстишка у меня имеется, к алкоголю неравнодушен, да-с. Ничего поделать с собой не могу, вот и взываю к вашему милосердию.
Заваруйкин протяжно застонал и откинулся на подушках.
—Нет и не будет «Дома исправления». Все, закрыли его.
—Вот жалость! — всхлипнул Парфен и тихо заскулил побитой собакой.
—Не скули, — прикрикнул на него Заваруйкин и сам заплакал.
Со слезами ушла боль. Ритмичным пульсом заработала живая мысль.
—Черт с ними! — утер слезы ладонью Заваруйкин. — Не хотят – не надо. Справимся сами. Марго! — крикнул он, — пойди сюда!

Марго стремительной птицей влетела в спальню к мужу. Думала, ее помощь нужна. Увидела поднявшегося с постели Павла Игнатьевича, остолбенела. На нее сзади налетел подоспевший кучер. Чуть оба не упали, изумленно наблюдая за тем, как Парфен укладывается с ногами на постель, только что освобожденную хозяином дома.
—Павлуша, что случилось? Этот человек обидел тебя?
—Марго! Флигель свободен?
Павел Игнатьевич говорил торопливо, при этом глаза его лихорадочно блестели.
—Павлуша, там няня живет Лизанькина. Ты разве забыл?
—К черту няню, к черту! Сели ее в доме, в сарае, где хочешь. Но флигель должен быть освобожден. Я знаю, что надо делать!
—Павлуша, хорошо-хорошо, а как быть с этим господином?
Марго осторожно кивнула на Парфена.
—Отмыть, накормить, приютить. Этот господин, Марго, первый мой пациент.
И Павел Игнатьевич поднял палец кверху, чтобы присутствующие сумели оценить значимость происходящего.

32


Новицкий томился от одной мысли о Василине. Не мог понять, что тянет его к ней. После последней встречи, казалось бы, должна охота немного поулечься, но нет! Как магнитом притягивало. Чертова баба! Даже о предстоящей женитьбе на Вареньке забыл, поглотили мысли о соблазнительной купчихе. Волгин все время был занят работой, много писал. Даже на беседы времени у него почти не оставалось. Все твердил Новицкому о каком-то издателе, о сроках. Дел у Новицкого не было, слоняться по дому надоело. Хоть бы что придумать, чем-то занять себя. Но ничего не придумывалось. Читать он не любил. Писать тоже. Единственным развлечением было играть в карты с Лодыгиным. Но и это занятие вскоре ему наскучило. В отношениях с соседями не все ладилось. Марианна никого, кроме отца Геннадия, не принимала. Вела жизнь деревенской отшельницы. О Заваруйкине ходили странные слухи – дескать, тронулся бедняга умом. Узнавать близких перестал. Дружбы с Назаровым не получилось. Да и не до дружбы было доктору. Груша тяжело переносила беременность, и доктор разрывался между женой и многочисленными пациентами. Образ же Василины, соблазнительный, притягательный, неотступно стоял перед глазами Новицкого, волновал непристойными мыслями. Плюнул Новицкий на все приличия, приказал Якову везти себя в город.

—Хозяин дома? — спросил он вышедшую на звонок горничную.
— Никак нет, к батюшке своему в контору с самого утра отбыли, — ответила горничная, пытаясь вспомнить, где она уже видела этого господина.
—А хозяйка?
—Василина Гавриловна еще почивать изволят.
—Как почивать? — удивился Новицкий, — полдень уже.
—Василина Гавриловна раньше никогда не встают.
—Мне непременно надо увидеться с твоей хозяйкой. Дело есть.
—Пойду спрошу, — горничная равнодушно зевнула. — Может, и примут.
Дверь купеческого дома со скрипом захлопнулась перед Новицким, оскорбив помещика до глубины души тем непочтением, которое ему оказали. Через пять минут горничная появилась вновь и важно сообщила:
—Вас примут. Милости прошу в дом.
Василина встретила Новицкого в халате поверх ночной рубашки, с распущенными волосами.
—Никак не ожидала тебя увидеть, — сказала она Новицкому, вскидывая вверх руки и соблазнительно потягиваясь.
—Я все время только и думал, что о нашем свидании.
Новицкий сглотнул слюну. Василина напоминала ему вставшую с постели и потягивающуюся грациозно кошку.
—Надеюсь, твой муж сейчас не придет?
—Он раньше семи часов не является. Как приехал с Югры, дома почти не бывает. Все дела да дела, гори они ясным пламенем! Так что тебе нечего опасаться.
—Василина, что со мной, почему меня к тебе так тянет? Околдовала меня? Скажи честно!
Новицкий подошел к ней вплотную, обнял страстно за талию. Она не отстранилась, прижалась к нему, положила руки на плечи.
—Теперь мой, — сказала тихо. — Навечно.
—Как же горничная? — поинтересовался Новицкий, прижимая Василину к себе еще крепче.
—Катька на моей стороне, иначе бы держать ее не стала. Но ежели проболтается мужу, отравлю. Она это знает.
Их губы слились в длительном страстном поцелуе, когда забываешь обо всем, и мир со всей его несуразностью, с неустроенностью перестает для тебя существовать.
— Пойдем в спальню, — прошептала на ухо Новицкому Василина, когда он на минуту оторвался от ее губ. — Постель еще не заправлена.
—Василина, — простонал Новицкий, чувствуя жар, смешанный с истомой, во всем теле, — что ты делаешь со мной, чертова колдовка?
—Что хочу, — рассмеялась женщина и увлекла его за собой в спальню.

Они даже дверь за собой плотно не прикрыли. Горничная на цыпочках подошла ближе, замерла, затаив дыхание. Стояла, слушала. Вспомнила наконец, когда и при каких обстоятельствах видела этого господина. Неприятная тогда вышла история. Жалко стало Катерине Григория. Тихоня, слова грубого не скажет. Хозяйку золотом осыпает. Совсем недавно красивое кольцо подарил, с большим камнем. Только не носит хозяйка мужнин подарок. Положила в шкатулку и не вспоминает. Не любит она Григория, плохо поступает, изменяя ему в собственном доме. Рассказать бы обо всем Григорию, только страшно. Работа неплохая, платят хорошо. Жизнь – не то что в деревне, где на одну мать-вдову семеро малых ребят. Помогать семье надо. Поэтому будешь молчать.
Вздохнула Катерина. Ушла на кухню. Села чай пить, но что-то не пилось, отставила стакан в сторону. Все время стояли в ушах то ли всхлипы, то ли стоны Василины. Будут ли ее, Катерину, когда-нибудь так любить? На этот вопрос ответа у нее не было. Но оставались мечты. Вот этим мечтаниям она и предалась, шинкуя на щи капусту.

—Как с мужем живешь?
Новицкий лежал на спине и обнимал за обнаженные плечи Василину.
—Ничего, — равнодушно произнесла женщина.
Говорить о муже в такой момент ей совсем не хотелось.
—Не обижает?
—Нет.
Василина взяла Новицкого за руку, поднесла ее к губам.
—Люблю тебя.
—Я тоже тебя люблю, — произнес Новицкий и почувствовал ноту фальши в своем голосе.
Василина не заметила этой фальши. Она была счастлива.

Спустя пару часов, оставив Василину, Новицкий поехал к Вареньке. Вспомнил наконец, что у него есть невеста. Угрызения совести его не мучили. Василина – это одно, так, любовница. Варенька же должна принести в его дом долгожданный достаток. Как можно их сравнивать? Только Яков недовольно сопел – знать, сердился на хозяина за неблаговидный поступок. Коль собрался жениться, не ходи по замужним бабам! Откровенно сказал Новицкому, что думает по данному поводу. Но в ответ услышал грубость, дескать, не холопское это дело указывать господину, что и как тому делать. Обиделся Яков на незаслуженно оскорбительные слова. Замолчал. Так молча и подъехали к полуяновскому дому.
—Почему вы не навестили нас в рождество? — поинтересовалась Варенька у своего жениха. — Было весело.
—Поди, и Пишкин был? — с иронией спросил Новицкий.
Варенька села боком в кресло, взяла в руки пяльцы с вышивкой. Новицкий, после того как его невеста присела, опустился на стоявший рядом стул.
—Да, был, вы что, ревнуете меня к нему?
Вареньке было приятно, что упоминание о Пишкине задело ее жениха.
—Конечно, ревную, — утвердительно мотнул головой Новицкий. — Вы же скоро станете моей женой.
—Да, совсем скоро. Приготовления к свадьбе идут полным ходом. Если бы вы знали, какой красивый фасон подвенечного платья я придумала! Подсказала мне его знакомая модистка, все остальное – моя фантазия. Много кружев, в общем, очень красиво!
—Варвара Саввична, — перебил ее Новицкий. — Как бы вы отнеслись к тому, если я предложил вам переспать со мной?
У Вареньки от вопроса Новицкого дрогнули губы. Она растерялась.
—До свадьбы?
—Ну да, до свадьбы. Что в этом такого? Все равно скоро вы станете моей женой.
—Нет, — губы Вареньки побелели. — До свадьбы подобное исключено. Почему вы спросили? Хотели оскорбить меня?
Новицкий рассмеялся.
—Нет, конечно. Я просто проверял вас. Простите меня, дурака.
—Неуместная проверка, — обиженно произнесла Варенька. — Вы мне не доверяете?
—Теперь полностью доверяю и вижу, что беру в жены достойную девушку.
Варенька фыркнула, отложила пяльцы в сторону.
—Никогда, вы слышите, никогда не заговаривайте со мной о подобных вещах. Это гадко.
—Больше не буду тревожить вашей нравственности, — пообещал Новицкий и понял: с Варенькой он еще намучается.

Новицкий хотел быстро закончить свой визит, было несказанно скучно слушать о новых платьях, мебели, которой она обустроит будущий дом, обозах рыбы, застрявших под Архангельском. Но Варенька, услышав о том, что ее жениха ждут дела, воспротивилась.
—И не думайте уйти. Дела подождут. Сегодня вечером у нас соберутся гости. Будем гадать на блюдце. Устроим фейерверк. Катание на лошадях. Кучера своего можете отпустить. Ночью вам спать не придется. Считайте это моим капризом.
«Принесла же меня сюда сегодня нелегкая», — подумал Новицкий и нехотя согласился. Пусть ее папаша не думает, что дочерью пренебрегают.
К тому времени, когда на потемневшем вечернем небе зажглась первая звезда третьего дня святок, в доме купца Полуянова собралось множество народа. Среди приглашенных оказались и Пишкин, и актеры Поль с Жаном, и бестолково гомонящие Варенькины подруги. Но Василины и Григория среди приглашенных не оказалось.

—Кухарка моя бывшая сегодня не придет? — поинтересовался у Вареньки Новицкий.
—Не знаю, — мимолетом бросила Варенька, принимая прибывающих гостей.
Новицкий зевнул, оглядел себя в большое зеркало и от неожиданности застыл на месте. В зеркальном отражении рядом с Пишкиным он заметил Цивиньского. Обернулся, поймал на себе его острый взгляд, стало не по себе. Всплыло перед глазами грустное лицо графини. Интересно, сумеет ли Марианна вычеркнуть его из своей жизни после того, как Новицкий предупредил ее насчет поляка?
—Вы знакомы с господином Цивиньским?

К Новицкому сзади подошел Полуянов. Хозяин дома был немного навеселе, поигрывал золотой цепочкой от часов, выглядывающей из кармана жилета.
—Имел такую честь, — сквозь зубы процедил Новицкий и закашлялся.
—Хороший человек, незаносчивый, хотя дворянин и католик.
Полуянов постучал будущего зятя по спине.
—При чем тут католик он или нет? — выдавил из себя Новицкий, продолжая кашлять.
—Не скажите, — вздохнул Полуянов. — Не любят нас, православных, латиняне. Вроде как мы дикие какие, варвары. Орда, одним словом. Веру нашу считают неистинной, поскольку не освящена она авторитетом папы.
—Не любят – и не надо. У нас от их любви ни прибавится, ни убавится.
—Вы человек образованный, в отличие от меня, — посматривая в сторону Цивиньского, продолжал Савва Лукич. — В столице обучались. Скажите мне, откуда разногласия в христианской вере пошли? Ежели от людей, а не от Бога, то не истинные, получаются, разногласия-то. Гордыня в людях говорила, коль, истины не ведая, на собственных заблуждениях настаивали. Христос же не делил людей на католиков и православных. Наоборот. Говорил, что нет ни иудея, ни эллина. Перед Богом все равны.
—Папа, не мучайте Дмитрия Федоровича, смотрите, какое у него страдальческое лицо.
Варенька подоспела вовремя. Что ответить Савве Лукичу, Новицкий не знал, так как был абсолютно далек от вопросов истинности любой из вер.
—Дмитрий Федорович, — торжественно произнесла Варенька. — Поступило предложение пойти кататься на тройках. Чтобы было веселее, нарядиться в образины и пугать прохожих. Пить шампанское и делать все, что взбредет в голову.
—В подобных глупых забавах мне участвовать еще не приходилось. Но ваше предложение я принимаю.

Новицкий был рад, что появилась возможность уйти от Саввы Лукича. Он взял Вареньку под руку, изобразив на лице полную готовность подчиниться решению хозяйки дома.
—Скажите, в Петербурге ряженые ходят? — поинтересовалась Варенька, уводя Новицкого к гостям.
—Не видел ни разу. В сочельник ходят со звездой, колядуют. На тройках катаются. Ледяные горы строят. Но пугал нет, не видел.
—Я придумала, во что вас нарядить! — воскликнула Варенька и засмеялась. — В старый овчинный тулуп наизнанку. И личину медвежью на лицо. Будет занятно.
—Если в таком виде меня никто не узнает, я согласен. Только пускай господин Пишкин также нарядится смешно. А то не пристало мне быть смешнее остальных ваших гостей.
— За это можете не беспокоиться. Скажу Татьяне, чтобы приготовила костюмы.
И Варенька быстро упорхнула, оставив Новицкого одного. Он огляделся в поисках знакомых лиц. Но все они словно исчезли, уступив место колышущейся в танце причудливой толпе масок. Новицкий поежился. Личины были одна страшнее другой. И казалось, то вовсе не ряженые были, нечистая сила, разгулявшаяся на оставленной Богом земле.