Под черным крылом Горюна. Часть 3. Главы 27-28

27

В заботах о новом хозяйстве под руководством отца Лавра Павел Игнатьевич Заваруйкин совсем потерял счет времени. Рождение общины христиан-трезвенников, как ее стали назвать в уезде, вызвало неподдельный интерес не только в окрестных деревнях, но и в столице, откуда вскоре к Павлу Игнатьевичу стали наведываться за опытом. Даже статья появилась в прессе, мол-де существует такая община, где бывшие бродяги, отщепенцы, оборванцы самого низкого пошиба обретают новую жизнь. Что поразительно, прежним порочным привычкам в общине был поставлен надежный заслон. И никто не роптал. Павел Игнатьевич был счастлив: мечта его осуществилась, община разрасталась.

В один из теплых весенних дней сидел Павел Игнатьевич у распахнутого настежь окна и пил чай из самовара. Марго гуляла в саду с ребенком, и их шумная игра в догонялки напомнила Заваруйкину Лизанькины игры. Взгрустнулось Павлу Игнатьевичу. Так и стоял перед глазами образ Лизаньки в розовом платьице и кружевной панамке. А вокруг цветущие лилии. И сама Лизанька с растрепанными кудряшками волос напоминала рыженькую лилию. Как быстротечно было его отцовское счастье! К Машеньке он пока не смог прикипеть душой. Не его кровиночка. Все-таки тяжелый душевный труд любить чужих детей. Сама по себе любовь не приходит. Женщине легче, у нее в природе заложено заботиться о потомстве. Вон как Марго радуется! Словно это ее ребенок. Мужчине тяжелее, дитя для него не более, чем обуза. Жена его не понимает. Упрекает в черствости и болезненном себялюбии. А ведь это не так. Просто природа у мужчин другая. Павел Игнатьевич вздохнул и отхлебнул чай из блюдца. В последнее время он полюбил пить чай по-купечески, из блюдца, подув на него основательно. В подобном чаепитии был особый шарм, который никак не могла понять Марго. Мужицкие привычки мужа, перенятые им у оборванцев, шокировали ее.

—Барин!
Задумавшийся над превратностями жизни Заваруйкин вздрогнул, когда вошедший в столовую лакей окликнул его.
—Чего тебе? — спросил Кузьку Заваруйкин и поставил блюдце на стол.
—Там к вашей милости пришли.
—Кто пришел?
Заваруйкин оживился.
—Сосед ваш, господин Новицкий, собственной персоной пожаловали.
—Зови его немедля, — Заваруйкин суетливо поднялся из-за стола навстречу гостю.
Приходу Новицкого он был рад. Давненько сосед не навещал его. К Новицкому Заваруйкин испытывал особые чувства – как никак чуть было зятем не стал. Любила его Лизанька. А что любила его дочь, то и Павлу Игнатьевичу не претило. После дружеского приветствия Павел Игнатьевич пригласил гостя к столу.
—Садитесь, Дмитрий Федорович, почаевничайте со мной, составьте старику компанию.
—Спасибо, Павел Игнатьевич, — Новицкий присел к столу. — Я, собственно, к вам за советом приехал.
—Хорошо, за чайком все и обсудим. Кузька! — крикнул он лакею, — неси прибор. Может, вы, Дмитрий Федорович, чего откушать хотите?
—Нет, спасибо, я сыт, — отказался Новицкий.

—Тогда чайку, — прищелкнул пальцами Заваруйкин. — Для русского человека чай есть непременное условие общения. Встреть я вас на улице: здравствуйте-с, как живете-с, все хорошо-с и распрощались. Чай помогает беседе развиться, за ним душа раскрывается. Без чая мы разучимся общаться. А общение – составляющая нашего бытия. Без общения русскому человеку погибель. Ему непременно следует выговориться. Да-с.
—Вы забыли, уважаемый Павел Игнатьевич, еще об одном способе общения русского человека, — усмехнулся Новицкий и взял из вазочки конфету.
—Э, нет! — погрозил гостю пальцем Заваруйкин. — Не забыл. И жизнь свою положу на то, чтобы изжить данный способ. Если мы будем общаться только за бутылкой, кончимся как нация, в стадо скота превратимся. У меня, знаете ли, множество примеров перед глазами. Печальных примеров. Так что мечтой моей отныне является сделать чай достойной заменой винопитию.
—Тогда будем пить чай, — Новицкий подвинул к самовару стакан, принесенный лакеем. — Чай у вас замечательный. Какие травы кладете?

—Кузька, ты не помнишь, какую траву Марго в чай кладет? — спросил Заваруйкин лакея.
—Как не помнить? Чабрец и мята. Их, барыни, фирменный рецепт.
—Вы берите еще, не стесняйтесь, — Заваруйкин подвинул к Новицкому вазочку с конфетами. — Кстати, Кузька, у нас же еще баранки маковые есть, тащи, тащи непременно, а то одними конфектами гостя потчевать неудобно.
—Спасибо, Павел Игнатьевич, не стоит моя персона вашего беспокойства.
Новицкий отхлебнул чаю. Чай действительно был хорош. Заваруйкин приказал лакею, чтобы тот тащил на стол все вкусности, какие только имеются в доме.
—Я к вам, Павел Игнатьевич, за советом приехал. — Новицкий немного помолчал, дожидаясь, пока Заваруйкин перестанет суетиться с угощением, затем продолжил: — Мне известно, что вы хорошо разбираетесь в лошадях.
—Не так чтобы хорошо, но кое-что в них понимаю, — гордо ответил своему гостю Заваруйкин.
— Как вы считаете, брабансон – хорошая лошадь?

—Брабансон? — удивился Заваруйкин. — Вообще-то я больше разбираюсь в скаковых лошадях. Поскольку с ними имел дело. Тяжеловозы – не мое пристрастие. Разрешите узнать, что вас подвигло на данный вопрос ко мне?
—Дело в том, что отец моего управляющего решил организовать конезавод по разведению данной породы лошадей. И предлагает мне стать компаньоном. Я решил больше узнать о достоинствах лошади, чтобы не ошибиться с выбором.
—Разумно, — Павел Игнатьевич вытер платком вспотевший лоб. — Брабансон, насколько мне известно, хорошо развитая и выносливая лошадь. К тому же настолько древняя, что известна еще со времен рыцарских баллад. Пора, Дмитрий Федорович, давно пора заменять худосочные клячи наших крестьян более значимыми породами. Брабансон и в поле хорош, и в тягле. Думаю, выбор ваш в его пользу будет правильным. И то, что вы займетесь настоящим делом, очень хорошо. Я, Дмитрий Федорович, в последнее время пришел к убеждению, что без дела нет человека. Так, одна тень.

—Я плохо понимаю в лошадях и их разведении. Могу ли я в случае нужды обратиться к вам за советом? Все же не хотелось бы все вопросы отдавать на откуп компаньону.
—Безусловно, Дмитрий Федорович! — воскликнул с жаром Заваруйкин. — Как говорится, чем смогу – помогу.
—Спасибо, Павел Игнатьевич, я всегда знал, что вы любезный человек.
Их разговор прервал лакей, доложивший, что прибыл из общины гонец со срочным донесением.
—Зови сюда, — порывисто произнес Заваруйкин и с тревогой посмотрел на Новицкого.
В столовую нерешительно вошел коренастый мужик, немного потоптался на месте и направился к Заваруйкину. Достал из-за пазухи поношенной поддевки запечатанный пакет, поклонившись в пояс, протянул его помещику.
—От отца Лавра вашему благородию лично в руки.
Заваруйкин разорвал конверт.
—Кузька, неси очки, — приказал он лакею. — Они на столике в моей спальне.
Новицкий наблюдал, как меняется лицо Заваруйкина при чтении бумаги. К окончанию чтения оно приняло землистый оттенок и вытянулось.
—Что-то случилось? — осторожно поинтересовался Новицкий.
—Да, — Заваруйкин тряхнул бумагой, — случилось. Дмитрий Федорович, я должен срочно ехать в общину. Не желаете составить мне компанию?

—С превеликим удовольствием, — с готовностью согласился Новицкий. — Все же, что случилось?
—Сам пока не знаю, — Павел Игнатьевич еще раз прочитал бумагу. — Отец Лавр пишет, что ими пойман оборотень. Я должен во всем сам разобраться, пока не случилась беда. Что за оборотень? Бред какой-то.
Заваруйкин протянул Новицкому бумагу.
—Прочтите, если желаете, я пойду переоденусь. Кузька, распорядись насчет экипажа.
Когда они прибыли в общину, уже был вечер. Ясное с утра небо постепенно заволокли тучи, подул ветер, стало холодно. Легко одетый в один костюм Новицкий пожалел, что, отправляясь в гости, не захватил с собой пальто. Ежился, поглядывал с завистью на толстый свитер Заваруйкина.
Экипаж обступили встревоженные насельники. Гул голосов стоял такой, что трудно было разобрать, о чем идет речь. Говорили одновременно, на разные голоса, перебивая друг друга.
—Молчать! — крикнул низким басом отец Лавр и пригласил Заваруйкина с Новицким следовать за собой.

Новицкий по пути с интересом рассматривал хозяйство общины. Два барака, скотный двор, несколько бревенчатых построек неизвестного назначения, похожих на мастерские. Чуть поодаль, у реки, – баня, довольно просторная, из свежего теса. Никаких заборов. Все чисто выметено, убрано к месту. На пригорке стояла маленькая часовня, рядом с которой, понурив голову, переминалась с ноги на ногу лошадь, запряженная в телегу. Откуда-то с ветерком долетел запах свежей стружки, перемешанный с пряным духом коровьего навоза. Защипало в ноздрях. Новицкий чихнул.
—Салфет вашей милости, — обернулся к Новицкому отец Лавр. — Извиняйте, у нас тут не только муравой, но и навозом пахнет.
—Ничего, хлебный дух еще ни кому не навредил.
Заваруйкин со смешком посмотрел на Новицкого.
—Вот здесь мы его и заперли, — подошел к часовне отец Лавр.
Лошадь фыркнула и мотнула головой, словно согласилась со словами инока.
— Прежде чем мы войдем туда, мне бы хотелось услышать внятное объяснение случившемуся. То, признаться, из письма я мало что понял.
Заваруйкин подергал большой замок, висевший на крепких дверях.
—Не сбежит! — с гордостью произнес отец Лавр. — Запоры надежные. Случилось вот что. Помер вчерась у нас один мужик. Полиция понаехала, давай допросы чинить. Спасибо лекарю, подтвердил, что мужик тот помер своей смертью, от дурной болезни, приобретенной некогда в борделе. Положили страдальца в гроб, ямину мужики выкопали. А тут уже и ночь уже на дворе. Отнесли покойника в часовню. Без присмотра оставили. И то ведь дело, какой присмотр мертвяку нужен? Не сбежит, лежит тихонечко. Только напрасно так думали. Утром пошли всем гуртом в святое место. Открыли дверь и ахнули. Лежит наш покойник не в гробу, на полу. С него мясо клочьями свисает. Славно кто-то в отместку над ним поглумился. В углу, под «Владмирской», смотрим – темная тень притаилась. Рычит. По образу вроде как человек, не животное. Испугались, дверь заперли и к вашей милости гонца послали. А неясно писано оттого, что впопыхах все происходило.
—Рычит, говорите? — задумался Заваруйкин. — Голыми руками его не возьмешь. Хлыст нужен или палка.
—Ружье бы не помешало.

Новицкий посмотрел на Заваруйкина. Вид у помещика был растерянный.
—Оружия не держим, — строго произнес отец Лавр. — Что касаемо хлыста или палки увесистой – это пожалуйста.
—Несите и то и другое, — приказал Заваруйкин. — Не боитесь, Дмитрий Федорович?
—Я вроде не из пугливых, — криво усмехнулся Новицкий.
Не признаваться же Заваруйкину, что колени от страха дрожат. Поди, знай, кто в часовне прячется? Заваруйкин тоже боится, медлит. Один отец Лавр спокоен, твердит тихо молитву, только губы шевелятся.
—Отворяйте, — кивнул Заваруйкин отцу Лавру после того, как один из мужиков поднес помещику хлыст.
С хлыстом Заваруйкин чувствовал себя защищенным. Отец Лавр отпер замок, и массивная дверь тревожно заскрипела.
—Несите огонь, не видно ничего! — обернулся Новицкий к столпившимся у часовни общинникам.
—Огонь давай, живо. Где огонь? Паклю в деготь макай! — пронеслось шелестом по притихшей толпе.
—Смотрите, ваше благородие, как бы он внезапно не выпрыгнул из двери, — подал голос один из насельников.
—Не выпрыгнет, — обернулся к мужикам Заваруйкин. — Не боись! Но в случае чего хватать и держать крепко.

Новицкому сзади подали в руки факел, который нещадно коптил и потрескивал.
—Отойдите, Павел Игнатьевич, — Новицкий слегка отодвинул Заваруйкина в сторону и первым шагнул в часовню, водя факелом перед собой.
В ноздри ему ударил запах восковых свечей. В часовне царил полумрак. Новицкий не сразу разглядел опрокинутый гроб, рядом с которым лежало нечто темное, по форме напоминающее груду окровавленного тряпья. В углу часовни зашевелилась притаившаяся тень.
—Он здесь, — произнес Новицкий и направил факел в сторону тени.
—Батюшка, свят! — воскликнул Заваруйкин, заглядывая через плечо Новицкого. — Никак Парфен! Парфен Босоножка. Какими судьбами ты здесь оказался?
Заваруйкин смело вошел в часовню.
—Парфен, ты помнишь меня? Это я, Павел Игнатьевич Заваруйкин.
—Осторожно, Павел Игнатьевич, он безумен, — предупредил Новицкий.
—Парфен, это же я. Помнишь меня? — не унимался Заваруйкин.
Тень медленно поднялась с пола. Теперь Заваруйкин ясно видел перед собой Парфена Босоножку.

—Хватать его надо, — услышал Новицкий тревожный голос отца Лавра позади себя.
—Павел Игнатьевич, это ликантропия. Осторожно, он агрессивен, — прошептал Новицкий, заметив, что Парфен двинулся в сторону Заваруйкина. — И вы, отец Лавр, отойдите.
Не успел Заваруйкин сделать шаг навстречу Парфену, как тот стремительно метнулся в сторону помещика. В руке безумца сверкнул длинный нож. Новицкий, сам себя не помня, горящим факелом ткнул в лицо Парфена. Тот выронил нож и с воем закружился на месте, обхватив лицо руками. Новицкий поднял нож с пола.
—Хватаем его, пока не опомнился, — сказал он растерявшемуся Заваруйкину.
Оба они навалились на Парфена и повалили его на пол. Но безумец оказался сильней. Он сумел вывернуться и ударить Новицкого в лицо кулаком, после чего вскочил на ноги.
—Черт! — выругался Новицкий, потирая горящую от удара челюсть.

Парфен с силой ударил ногой Заваруйкина, отбросив того в сторону, и кинулся на Новицкого, пытаясь дотянуться зубами до его шеи. Положение было отчаянным. Новицкий извернулся и что было силы всадил нож в живот Парфена. При этом удивился, с какой легкостью сталь вошла в человеческое тело. Парфен дернулся и обмяк, мешком повалился на пол.
Отец Лавр подбежал к Парфену, перевернул его на спину.
—Еле дышит, — с сожалением произнес он, рассматривая рану на теле убитого. — В жизненное сплетение удар пришелся. С такими ранами не живут.
—Дмитрий Федорович, — донесся до Новицкого дрожащий голос Заваруйкина, — вы же убили его!
Новицкий посмотрел на окровавленные рукава светлого пиджака, запачканные руки, отбросил нож в сторону.
—Не я его, так он бы меня. Впрочем, стоит ли жалеть о смерти безумца? Кто знает, было бы ему лучше в больничной палате для умалишенных?
—Я многим обязан этому человеку, — с отчаяньем произнес Заваруйкин. — Теперь он мертв. И вы, вы, Дмитрий Федорович, убили его!
—А вам бы хотелось, чтобы он подобным образом поступил со мной или с вами? Вы посмотрите, как он искромсал мертвое тело?

Новицкий, пошатываясь, вышел из часовни.
—Мужики, — обратился он к замершей толпе, — оборотня больше нет, зовите полицию.
История с оборотнем вскоре стала достоянием гласности. Многие тогда решили, что Парфен Босоножка и был тем самым волкодлаком, что держал в страхе весь уезд. Доктор Назаров написал письмо в медицинский департамент с описанием случаев открытой формы ликантропии. Спустя некоторое время пришел из Петербурга ответ, что не существует такой болезни, а случаи, описанные земским врачом, не более, как весеннее обострение шизофрении. Поскольку проявления шизофрении многолики, ни о какой новой болезни говорить не приходится.

28

Судебный следователь Хохлов, тот, кто ранее вел дело об убийстве князя Тропова, был обескуражен новым делом, в котором все было настолько очевидно, что и расследовать-то было нечего. По делу же князя следствие зашло в тупик. Свидетелей преступления не было, химеру к делу не подошьешь. Причастность эсеров доказать оказалось сложно, опять- таки в силу отсутствия прямых улик. В общем, дело легло, что называется, «под сукно». Тут даже сам исправник Кнут был не в силах ничего поделать, хотя лично разговаривал с прокурором и просил того от имени графини постараться вывести злодеев на чистую воду. Не было у судебного следователя подозреваемых. Но в результате расследования вскрылось много интересного. Спасибо за помощь земскому доктору. В одной из приватных бесед он поведал следователю об охватившей уезд таинственной болезни, вызывающей немотивированную агрессию и меняющей поведение человека. Именно подобных больных использовали в своих целях революционеры, прикрываясь проделками волкодлака. В одной из деревень был обнаружен дом, где вместо собак содержали волков. Но даже это не продвинуло ни на йоту дело в расследовании убийства князя Тропова. Все взятые по подозрению в причастности к террористической деятельности имели на момент совершения убийства твердое алиби. Как ни старался Хохлов проявить рвение в расследовании столь запутанного дела, ничего у него не выходило; даже прокурор разводил руками и сетовал на то, что вряд ли оно будет когда-либо раскрыто. И тут новое дело, связанное с убийством некоего оборванца, известного в народе как юродивый Парфен Босоножка. Дело не вызывало никаких вопросов. Безумный юродивый чуть не убил двух достопочтенных особ, местных помещиков, один из которых был основателем общины христиан-трезвенников, а другой сыном Георгиевского кавалера, человека при жизни уважаемого и известного. Защищаясь от агрессии, один из подвергшихся нападению господ был вынужден убить безумца. Свидетели происшествия в один голос подтвердили тот факт, что убийство произошло вследствие необходимой обороны. Хохлов, опросив участников и свидетелей, поставил в деле жирную точку. Умысла не было, имелось роковое стечение обстоятельств, приведших к случайной гибели юродивого. Но нюх следователя не давал Хохлову покоя. Что-то подсказывало: не так прост господин Новицкий, убивший безумца. Хохлов вспомнил случайную встречу с ним на поминках князя Тропова, его навязчивое желание всучить следователю бумагу, мало что давшую в деле расследования убийства сиятельной особы, стремление доказать причастность к этому делу революционеров. Какие цели преследовал тогда данный господин? Привыкший в малых фактах искать истоки больших замыслов, Хохлов, тем не менее, сознался сам себе, что не имеет против Новицкого абсолютно ничего, что навело бы на подозрение в причастности помещика к каким-либо преступлениям. Хотя следует внимательней присмотреться к данному господину, его связям. В конкретном же деле Новицкий выступал как жертва обстоятельств. Неожиданно Хохлов получил от купца Полуянова два фунта (1) отборной икры каспийского осетра. И успокоился, сдав дело об убийстве Парфена Босоножки в архив.

Менее всего Новицкий переживал по поводу убийства им человека. В самом деле, одним безумцем на белом свете стало меньше. Он же был вынужден защищаться от ярости ликантропика. И этот аргумент примирял его с самим собой. Единственное, что его тревожило, так это возможный разлад с Заваруйкиным. Ссориться с Павлом Игнатьевичем не входило в его планы. Но Заваруйкин так сильно жалел Парфена Босоножку, что все хлопоты по его погребению взял на себя. И не принял извинений от Новицкого, хотя и понимал, что тот убил юродивого, защищая и его, Павла Игнатьевича Заваруйкина, жизнь. Варенька также жалела несчастного юродивого. Не плакала лишь потому, что боялась навредить тем самым будущему ребенку.
—Дмитрий, — Варенька разливала по чашкам утренний чай. — Не кажется тебе, что следует сходить в церковь, исповедоваться, замолить грех убийства.
—Тебе надо, ты и замаливай, — не отрываясь от газеты (в последнее время он периодически просматривал политические новости), сквозь зубы процедил Новицкий. — Ты только подумай, а ведь я был прав, они там все с ума посходили!

—Что-то случилось? — поинтересовалась Варенька, наливая в чашку с чаем миндальное молоко.
—Вот, — Новицкий хлопнул газетой по столу, — пишут: «В Думе кадеты и кавказские социал-демократы потребовали у правительства амнистии террористам». Как тебе это нравится? Следующим их шагом будет потребовать себе министерские посты. Разрази меня гром, если они их уже не делят. Далее, дорвавшись до власти, разорят глупостями страну. Ибо пустослов, даже облаченный властью, все одно пустословом останется, сколь важно щеки он не раздувай.
—Дмитрий, мне это вовсе не нравится. Но я говорила тебе совсем об ином.
—О чем? О том, чтобы сходить в церковь и исповедаться попу? Варвара, неужели ты и впрямь полагаешь, что тем самым у меня грехов поубавиться? Потом, я вовсе не чувствую за собой никакой вины. Несчастный сам на нож напоролся.
—Дмитрий, мне страшно за тебя, — вздохнула Варенька. — Убиенный как-никак живой душой был. Кто же за него помолится? Родных у него, поди, нет. Надо бы сорокоуст заказать. Иначе не по-человечески получается.

—Какое тебе до юродивого дело? — спросил Новицкий жену и громко зевнул. — Выбрось все эти благоглупости из головы, Варя.
—Не могу, — решительно произнесла Варенька. — Даже если ты будешь против, я все равно поеду в церковь. Надо панихиду заказать.
—Делай ты что хочешь, — равнодушно произнес Новицкий и отодвинул чашку в сторону.
—Дмитрий, кухарка сегодня просила выходной. Сказала, в город срочно надо. Как думаешь, отпустить?
—Отпускай, я тут при чем? То ваши бабьи дела.
Новицкий встал из-за стола.
—Если понадоблюсь, я в кабинете.
—Нужен ты мне, — с досадой произнесла Варенька, провожая мужа взглядом.
Затем налила себе еще чаю.
—Аленка, — обратилась она к девочке, когда та подошла к столу с подносом, чтобы убрать посуду. — Придется тебе сегодня приготовить обед хозяину. Меня дома не будет. Ирина также просила выходной.

—Хорошо, как прикажите. — Аленка шмыгнула носом. — Барыня, разве можно юродца убивать? Ведь он святой человек. Даже цари юродцев не трогали.
—Аленка, — Варенька погладила девочку по плечу. — Юродцев нельзя убивать сознательно. И не только юродцев, убивать вообще нельзя. Но бывают случаи, когда такое становится возможным. Например, данный человек хочет убить тебя или дорогого тебе человека, и ты вынужден защищаться. Или государство, которое обязано защищать множество людей, отправляет опасного преступника на смерть. Понимаешь, что я хочу тебе сказать?

Аленка кивнула головой, подхватив поднос, почти бегом покинула столовую. Варенька немного подумала и решила немедленно поехать в церковь, чтобы заказать службу по мученику Парфену. Как-никак, она жена Новицкого и несет ответственность за все, что происходит у них в семье. За поступки мужа – тоже. В этом Варенька была убеждена. Так ее воспитали. И здесь находилось главное противоречие. В меру строптивый, независимый характер молодой женщины был в подчинении у предрассудков, навеянных патриархальным складом купеческого домостроя. Жена да убоится мужа своего. Муж и жена – одна сатана. С одной стороны, Варенька понимала, что ее вины в случившемся нет, но с другой стороны, сжималось сердце от тяжелого чувства. Ее муж, человек, с которым она была связана клятвой быть вместе и в радости, и в печали, пускай и невольно, убил человека. И не раскаивается в содеянном. Ест, спит, гуляет по саду, решает с управляющим текущие дела, словно ничего не случилось. Тяжело было Вареньке от подобных мыслей. Значит, ей следует отмолить его грех. Ведь грехи, отсутствие раскаяния прямиком ведут в ад. Об этом и Гордей неоднократно говорил, да и в книгах про то писано. За ближнего молиться надо, причем искренне. Тогда простит Господь ему прегрешения, облегчит посмертную участь.

По приезде своем из церкви изумлена была Варенька обилием полицейских в усадьбе.
—Дмитрий, что случилась? — бросилась она к мужу с порога. — Что эти люди здесь делают?
Новицкий сидел на диване в гостиной и нервно курил. Рядом с ним, покачиваясь с пятки на носок и заложив руки за спину, стоял исправник Кнут. Он резко повернулся к Вареньке. Черные буравчики глаз недобро засверкали.
—Госпожа Новицкая, если не ошибаюсь?
—С кем имею честь разговаривать? — спросила Варенька и гордо вскинула голову.
—Варвара, — поднял глаза на жену Новицкий. — Это сам господин полицейский исправник.
—Что вы делаете у нас в усадьбе, господин исправник? — твердо спросила Варенька, хотя и почувствовала неприятную тяжесть в ногах, в горле запершило.
—Вам известно, госпожа Новицкая, что в вашем флигеле, который вы отвели для прислуги, скрывался государственный преступник?

—Какой преступник? — Варенька от неожиданности поперхнулась и закашляла.
—Мадам, вам лучше все прямо рассказать. Поверьте, это в ваших интересах.
—О чем я должна рассказывать, если не понимаю, что вы желаете от меня услышать? — с гневом произнесла Варенька и, взяв стул, стоявший у стены, демонстративно опустилась на него рядом с мужем.
Хам исправник даже не предложил даме сесть! Данный факт возмутил ее гораздо больше, чем учиненный допрос.
—Вам ведь известно, кто такой Половников? — спросил Кнут, переводя взгляд глаз- буравчиков с Новицкого на Вареньку и обратно.
—Да, данный господин знаком нам, но почему вы спрашиваете о нем?
—Этот самый Половников спокойно проживал у вас под носом со своей старой знакомой, некоей социалисткой Ириной Верниковой. Неужели вы не о чем не догадывались? А девчонка, его дочь? Сомневаюсь, чтобы она не знала, где ее отец. Неужели вы ничего не видели и не слышали? Позвольте не поверить.

—Клянусь богом, ни о чем я не догадывалась. Все, о чем вы сказали, для меня полная неожиданность, — выдавила из себя Варенька.
—А для вас, господин Новицкий?
—Клянусь, и для меня тоже. Не станете же вы подозревать меня за связь с революционерами? Какие у вас на то есть основания? Позвольте заметить, господин исправник, есть и ваша вина в том, что Половников спокойно разгуливает на свободе вместо того, чтобы гнить на каторге.
—Не вам, господин Новицкий, меня учить, — резко повернулся Кнут к Новицкому. Буравчики глаз недобро сверкнули.— Хотелось бы мне поверить вам. Да-с. Тем более зная, какая хитрая бестия Половников. Скажите, каким образом Ирина Верникова оказалась в вашем доме?
—Я наняла ее кухаркой по протекции хорошего знакомого.
Варенька сглотнула слюну, вспомнив, что с самого начала не очень-то доверяла новой кухарке. Но жалела ее, наслушавшись рассказов несчастной о трудной женской доле.
—Его имя? — спросил Кнут и дал знак одному из жандармов.
Тот, развернувшись на каблуках, быстро скрылся в дверях.
—Чье имя? — спросила Варенька.
—Того самого знакомого, — Кнут вынул портсигар, но подумал, что в комнате находится женщина, и убрал его обратно в карман.

—Пишкин, Елизар Велимирович Пишкин, поэт, человек вполне достойный. Его рекомендации я не могла не доверять.
—Пишкин? — переспросил Кнут и почесал гладко выбритый подбородок. — Что ж, особа вполне заметная. Любитель светских вечеринок и темных сборищ. Известно ли вам, достопочтенная мадам, что этот самый Пишкин, будучи человеком беспринципным, водит дружбу с личностями самого сомнительного толка? Среди его знакомых немало людей, за которыми мы давно наблюдаем. Должен заметить, если не прямых бомбистов, то особ весьма им сочувствующих. Да-с.
—Мне ничего не известно о связях господина Пишкина, — произнесла нервно Варенька.
—А вам, господин Новицкий? — обернулся к Новицкому Кнут.
—Понятия не имею о связях человека, которого презираю.
—Допустим. Сложим вместе все имеющиеся факты. С ваших слов, по протекции господина Пишкина вы нанимаете кухарку. Вместе с ней в вашей усадьбе поселяется государственный преступник. И вы живете беспечно ни о чем не догадываясь? Святая простота! Так бы все и продолжалось, не получи мы сигнал о том, что человек, которого мы ищем, находится у вас в имении. Когда же мы прибываем на место, кроме косвенных улик, ничего не находим. Ни кухарки вашей, ни ее приятеля. Нашли для него более безопасное место, зная, что рано или поздно мы выследим преступника? Не хотели рисковать? Вы из дома сегодня отлучались случайно не для устройства их дел, уважаемая мадам?

— Все это смахивает на бред, — процедил Новицкий сквозь зубы.
—Давай сюда девчонку, — увидев вошедшего с Аленкой полицейского, оживился Кнут.
—Скажи мне, красавица, — обратился к Аленке исправник, — ты давно не видела своего отца?
Аленка молчала, стояла, опустив голову, и только губы кусала. В любом случае она решила ничего не говорить полицейским, пускай хоть убьют.
—Если я прикажу тебя высечь, заговоришь? — теряя терпение, закричал на девочку Кнут.
—Не кричите на нее! Надели полковничьи погоны, думаете, все в вашей власти! — вступилась за Аленку Варенька. — Ищите преступников, а детей мучить не смейте!
—Когда ты видела отца в последний раз? — выдавил из себя исправник.
—Отпусти дочку, она ничего не знает.

Все обернулись на голос. В окружении двух полицейских стоял Половников – небритый, истощенный. На нем был надет мешковатый, мышиного цвета костюм, сильно поношенный и явно с чужого плеча. Тонкая шея обмотана черным шерстяным шарфом. Он тяжело и часто дышал.
—О том, что Ирина помогает мне скрываться в имении, дочь не знала. Я не такой болван, чтобы ставить под удар свою кровинку. Да и господа тут ни при чем. Во флигель они никогда не заглядывали. Вы узнали меня, мадам? Уж простите за тот случай на дороге. Хотелось бы отплатить вам за причиненное зло добром, только теперь поздно.
Половников закашлялся, затем выплюнул в грязный носовой платок мокроту с кровью.
—Сами видите, чахотка. Дни мои сочтены. До каторги вряд ли доживу. Да и чего мне ее теперь бояться? Все одно помирать. Так зачем, думаю, спасая свою угасающую жизнь, ставить под удар чужую судьбу. Сдаюсь добровольно.
—Связать его! — приказал Кнут.
—Папка! — бросилась к Половникову Аленка, — даже если бы они меня высекли, я никогда не выдала тебя!
—Я знаю, — потянулся к дочери Половников, но полицейские крепко держали его.
—Ваше счастье, господин Новицкий, что Половников сам сдался. Не привык я верить в совпадения, — бросил на прощание Кнут и посмотрел внимательно на Вареньку. — Вы, госпожа Новицкая, кажетесь мне искренней. Только из уважения к вашему батюшке данная история не получит огласки. Честь имею.

После того, как полицейские покинули усадьбу, Новицкий долго и бесцельно бродил из комнаты в комнату, сопоставлял факты. Было даже, захотел напиться, но передумал; что толку, только голова будет болеть с похмелья. Наконец, остановился напротив жены. Варенька, чтобы хоть как-то унять нервное расстройство, вызванное визитом полицейских, взяла вязание в руки. Но спицы в ее руках дрожали, цветные нитки узора путались между собой.
—Варя, я, кажется, понял, что случилось, — Новицкий присел на диван рядом с женой. — Кухарку тебе рекомендовал Пишкин? Как я раньше не догадался, что вся история была им продумана заранее, чтобы подставить меня под удар. И ударил ведь, отомстил.
—За что? — спросила Варенька, нервно дергая за упрямо путающуюся нитку.
—Повздорили мы с ним однажды, впрочем, дело прошлое. Долго он выжидал, подлец, наконец решился действовать. К тому же, как нельзя кстати, нашумевшая история с юродивым, все эти дознания, нервотрепка. В общем, нанес еще один удар под самое дыхало. Не сомневаюсь, что именно он известил полицию. Не сам, так через иных лиц. Кухарку мы больше не увидим. Поди, ее и в городе-то уже нет. Не зря она сегодня у тебя отпросилась. Была кем-то предупреждена. То ли самим Пишкиным, то ли тем, кому стало известно о его замыслах, теперь мы вряд ли узнаем. Темная история, как и все дела бомбистов.
—Ты знаешь, Дмитрий, мне Половникова жалко, — произнесла Варенька, разглаживая на коленях полотно вязания.
—Если бы он не появился, нам трудно было бы оправдаться. Как ни крути, а получается, что мы скрывали у себя бомбиста. И у Кнута есть все основания подозревать меня. Все же, какой наглец Половников – поселиться в усадьбе с риском для всех ее обитателей! Мы тоже хороши, знали ведь, что он бежал, и были так беспечны.
—Аленку жалко. Она скоро останется полной сиротой.– Варенька смахнула слезу с ресниц.— Я подумала о нашем ребенке. Народится он, а вдруг мы умрем? Кому он будет нужен?
—Мы не умрем, — обнял за плечи жену Новицкий. — Мы будем вечно жить, Варя, назло всем врагам. Ты согласна со мной?
Варенька сквозь слезы улыбнулась мужу и согласно кивнула головой.

Примечания

1. Фунт – мера веса, равная 409,5 гр.