Под черным крылом Горюна. Часть 4. Главы 1-2-3

Часть 4

Горделивые и смиренные

1

К лету 1906 года положение в стране, вопреки чаяниям масс и многочисленным заверениям властвующих особ, не изменилось к лучшему. Не оправдал ожиданий и созыв Государственной Думы. Большевики во главе с Лениным, хотя и бойкотировали выборы в первый парламент страны, тем не менее, не отказались полностью от использования думской трибуны в деле революционной агитации; также их активизация заметна была в крупных городах, где они нашли поддержку в среде профсоюзного движения.

В деревне влияние радикальных социалистов мало ощущалось, не помогло даже создание всевозможных аграрных групп и широкое распространение социал-демократической печати. Призывы большевиков к крестьянству выступить в союзе с рабочими в деле свержения царской власти не находили отклика в инертной крестьянской среде. Монархические настроения основной массы крестьян, державшихся за твердый порядок, за общину, не дал вновь разразиться революционной катастрофе. Тем не менее, напряжение в деревне нарастало. Крестьяне ждали от власти одного: справедливого земельного устройства. Передела земли не просто ожидали, идея эта, опасная по сути своей, витала в воздухе, и готовилась в сознании масс почва для будущих великих потрясений, уничтоживших не только несправедливое земельное устройство, но и саму великую державную Россию.

Аграрные преобразования стали заметной темой обсуждений не только в Таврическом, (1) но и в Александровском дворце; (2) и высшие сановники, и их лакеи – каждый желал высказаться по поводу будущего земельного устройства России. Аграрный вопрос нарывом назрел на самом чувствительном месте государства. Саднил и требовал незамедлительного решения. Дума мучительно искала выход. Но, как водится, собравшись вместе, несколько сотен болтунов, даже движимых благородными идеями, редко могут придти к согласию. Ибо каждый будет доказывать только свою правоту, только собственное видение проблемы, защищать только свой проект. И социалисты, и кадеты, и монархисты искренне желали стране порядка, хотя и забыли, что истина не только рождается в споре, но и стыдливо прячется между крайними точками зрения. Левые мечтали о полном уничтожении помещичьего землевладения, ведь земля по справедливости должна принадлежать тем, кто до пота трудится на ней, а не трутням, которых кормит рабочая пчела. Кадеты предлагали выкуп частновладельческой земли по справедливой оценке. Хотя кто скажет, какая оценка справедливая, какая нет? Помещики, значительная часть которых была мелкопоместными дворянами, забеспокоились. И правительство устами премьера Горемыкина озвучило мысль, что никакого передела помещичьей собственности не допустит. Помещики по всей России вздохнули с облегчением: с нами Бог! С амвонов священники предали анафеме тех, кто радикализмом подталкивает страну к катастрофе. Всем стало ясно: черного передела земли правительство не допустит. Очевидность того, что Дума не решает главные вопросы, стоявшие перед государством, а разжигает страсти, подвигла царя распустить первый парламент.

В N- ском уезде первым откликнулось на роспуск Государственной Думы дворянское собрание, в большинстве своем сочувствовавшее кадетам. Новицкий, как и другие поместные дворяне уезда, получил приглашение на его заседание. Не хотел ехать, но, поразмыслив, все же поехал, мало ли какие дела затеваются? Да и затосковал в последнее время, думы о Василине не давали спокойно спать, превратившись в неотвязный ночной кошмар. Следовало под благовидным предлогом уехать из дома и навестить бывшую кухарку. Решил было ранее никогда не видеться с ней – куда там! Их редкие встречи – мимолетные, украдкой – тревожили Новицкого; с одной стороны, его тянуло к Василине так, словно купчиха накрепко привязала любовника невидимой нитью, с другой стороны, Новицкий боялся разоблачения их тайной связи Варенькой. Что будет тогда, он даже боялся представить себе и гнал прочь навязчивые, тревожные мысли. Маячила за женой грозная тень тестя. Если Варенька по-бабьи и простит изменника, от Саввы Лукича пощады не жди. Не для того он выдал замуж свою дочь, чтобы ее муж по развратницам бегал в поисках ласки. А уж охотников донести до ушей купца о проделках зятя всегда хватит. Одного желал Новицкий: чтобы поскорее вернулся муж Василины, но тот не торопился домой из далеких комариных краев. В редких письмах к жене сообщал о своих делах, но между строк читалось: с глаз долой – из сердца вон. Завладела сердцем увальня на чужой стороне новая зазноба. Присушила близостью и лаской. Понимала это Василина, только усмехалась горько и еще больше привязывала к себе Новицкого приворотным зельем непритворной и жаркой любви. С греховными мыслями о свидании с купчихой, с потаенным страхом быть в любую минуту разоблаченным Варенькой Новицкий отправился в город.

Он вошел в просторный зал собрания, когда там уже собралось полно народа. В зале было сильно накурено, сизый папиросный дух разорванной в клочья газовой пеленой плавал в разогретом воздухе, душно было до дурноты, несмотря на распахнутые настежь большие окна.
— Гроза, верно, будет, духотища-то какая стоит, дышать нечем, — донесся до него сзади знакомый голос. — Вы как полагаете, милостивый государь, будет гроза?
Новицкий обернулся и увидел позади себя Кукушкина, обмахивающегося свернутой пополам газетой. Новицкий поклоном головы поприветствовал Кукушкина, ответил бегло:
— Наверное, будет.
И стал глазами искать знакомые лица.
— Наконец-то я вас разыскал!

К Новицкому сквозь тесный ряд стульев протиснулся Заваруйкин с тревожным выражением лица. Светлый льняной костюм Павла Игнатьевича сидел на нем сегодня как-то по-особенному мешковато, что сразу же бросилось в глаза Новицкому.
— Мое почтение, уважаемый Дмитрий Федорович, — Заваруйкин вытер потное лицо мятым носовым платком. — Подумать только, какие нынче дела творятся!
—Мое почтение, Павел Игнатьевич. А что собственно творится? — поинтересовался Новицкий, который уже был наслышан о роспуске царем Государственной Думы.
И хотя Новицкий был во взглядах далеко не монархист, действия государя в конкретном случае он находил правильными. Сколько можно терпеть пустую болтовню народных избранников! Достаточно было представить себе велеречивые речи, к счастью, не ставшего депутатом купца Полуянова. Но сколько таких полуяновых прошло в Думу!
— Разве вы не слышали ничего о Выборгском воззвании (3) членов распущенной государем Думы?

Заваруйкин вытер потную шею платком и с горечью продолжал:
— Увы, мой друг, свободы в нашем многострадальном отечестве как не было, так и нет, несмотря на все обещания. Власть лишний раз доказала, что с мнением широких слоев общества можно не считаться. Мы-то все надеялись, что с началом парламентаризма начнется новая эра в политической жизни страны. Увы-увы, пустые мечтания. Россия обречена на самодержавие, это ее крест. Это ее, если хотите, суть, увы! Бабья стать России желает быть подмятой сильной рукой! С этим, мой друг, ничего поделать нельзя.
— Уважаемый Павел Игнатьевич, давайте присядем.
Новицкий предложил Заваруйкину стул, сам сел рядом, продолжая кивать головой в знак приветствия малознакомым людям. Даже имен их не помнил, так, видел однажды. Заваруйкин же, казалось, никого не замечал, руки его непрерывно теребили скомканный платок.
— Я вовсе не считаю, — продолжал Новицкий, — что действия государя направлены против дарованных обществу свобод. Но посудите сами.

Он повернул голову в сторону большого портрета Николая Второго, на котором тот был изображен со всеми атрибутами царской власти. Заваруйкин также перевел взгляд на государя и безнадежно выдохнул. Николай Второй взирал с портрета отрешенно, поверх публики, во взгляде царя художник запечатлел не величие самодержца, а безразличие уставшего от тяжелого бремени человека.
Новицкий снова посмотрел на Заваруйкина и продолжал:
— Вряд ли государь, облаченный огромной ответственностью за дела государства, стал бы бесконечно терпеть сборище безответственных особ. Согласитесь, те прожекты, что они предлагали для решения аграрной проблемы, по меньшей мере, преступны. Прожекты эти, буде претворены в жизнь, поставят владельцев земли в крайне затруднительное положение. Я, например, с трудом представляю себе, что значит лишиться, пускай даже за выкуп, арендуемой у меня крестьянами земли. Арендные платежи сейчас дают стабильный доход в моем хозяйстве, к тому же у меня имеются виды на использование части земель под разведение лошадей, о чем мы с вами уже говорили. И потом: лошади хорошо, но где гарантия дохода от их разведения? Поэтому я намерен заняться выращиванием льна. А у меня возьмут и отберут землю за символическую плату. Или вовсе изымут, ничего не дав взамен.

— Это вы хватили, — Заваруйкин сунул платок в карман и кашлянул в кулак. — Никто нашу землю не отберет. Нет такого закона. А на выкуп я бы согласился. Все же необходимо как-то решать земельную проблему.
— Я категорически не согласен! — воскликнул Новицкий. — Кто мы без земли? К черту, решат у меня землю отнять – плюну на все и уеду в Питер. Не пропаду!
— Я так обескуражен всем происходящим, — только и успел произнести Заваруйкин.
В следующий момент зазвучал колокольчик, и слово попросил предводитель уездного дворянства Завьялов, вставший из-за стола в президиуме.
— Господа! — голос Завьялова дрожал, тараканьи усы подергивались. — Господа! Все мы уже наслышаны о происходящем в стране политическом кризисе. Да, надеюсь, я прав, подобным образом охарактеризовав последствия действий наших властей. Думается, со мной согласится большинство наших членов. Именно политический кризис.
— Хорошую пощечину получили наши либералы, — ружейным выстрелом прокатился одиночный выкрик из зала.
Зал оживился, гул голосов разрастался.

—Идет попрание не просто свобод, это очередное унижение России! Долой самодержавные замашки господина Обманова! – кричали в одном конце зала.
— На виселицу либеральную камарилью! — доносилось из другого конца.
— Тише! — возвысил голос Завьялов и позвонил в колокольчик. — Господа, я прошу вашего внимания!
Зал не сразу, постепенно угомонился. Хорошо, что дело обошлось без рукоприкладства.
— Господа, минуту внимания, — уже спокойно сказал Завьялов, — я понимаю, что политические предпочтения у всех разные. Но мы собрались здесь не для того, чтобы высказывать каждый свою точку зрения. Нам надо определиться с вопросом об отношении к воззванию, полученному от наших товарищей из Финляндии. Всем вам, надеюсь, известно, что после разгона народных представителей сознательная часть их, собравшись в Выборге, обратилась к народу с призывом отказаться от уплаты податей и исполнения воинской повинности впредь до созыва нового парламента.

Завьялов намеренно произносил слово «парламент», а не «дума», сознательно отделив себя от грубой, самодержавно-лапотной России. Эту Россию он презирал, избрав для себя образцом политическое устройство Британии. И сейчас ему хотелось, чтобы его взгляды поддержали лучшие представители избранного сословия. Но сословие это плохо понимало, в чем, собственно, состоит разница между российской думой и английским парламентом. Раздираемое противоречиями, оно готово было взяться за пистолеты.
— Господа! — зазвенел колокольчик, призывая к порядку. Завьялов еще больше стал похож на таракана, усы его непрерывно шевелились. — Наша задача – выразить свою солидарность с данным воззванием. Поддержим же наших товарищей!
— Серый волк им товарищ! — раздалось справа.
— Вам бы помолчать! — взвизгнули слева.

— Господа, — поднялся со своего места в центре зала невысокий чернявый господин. — О чем мы тут спорим? Большинство из нас – активные участники земской жизни. Дума, как ни крути, ни ругай ее, смогла отчасти донести до высшей власти чаяния земств. И главное чаяние–вопрос о земле. Теперь их величеству уже не отмахнуться от означенной проблемы. Пока не будет решен главный вопрос, мы так и будем походить на скрипучую телегу, запряженную хромой лошадью, нравится это кому-то или нет. Только в стенах Думы можно продолжать дискутировать о главных проблемах государства. В этой связи роспуск Думы – удар по будущему России. Мы, земцы, должны донести до верховной власти мысль о своем несогласии с роспуском Думы и поддержать воззвание.
— Вам, уважаемый, верно хочется столкнуть земства лбом с правительством? — раздался вопрос из зала.
— Сто раз нет! — пылко ответствовал чернявый господин, как пояснил Новицкому Заваруйкин, один из земских гласных. — Но я отлично понимаю, что не реши мы земельный вопрос мирным путем, рано или поздно он все равно решится, пусть даже и с помощью оружия. И чего тогда будут стоить все старания улучшить общественную жизнь в нашем уезде? Кому будут нужны дороги, школы, больницы, если мы перебьем друг друга? Я – за воззвание.

Чернявый господин сел на свое место под одобрительный шум в зале. Но уже нарастал иной ропот.
— Последние портки с нас снять не предлагали ваши товарищи, драпанувшие в Финляндию? А то я слышал, предложения подобные поступали.
Вопрос был адресован явно к Завьялову.
— Господа, — пропустил оскорбительный выкрик мимо ушей Завьялов. — Кто за то, чтобы поддержать предложение о пассивном сопротивлении властям?
Вверх взметнулось десятка полтора рук.

— Не густо, — заметил недовольно Завьялов. — Понимаю ваше беспокойство. Я сам не сторонник тех решений, что предлагались в парламенте. Но, господа, мне известно, что готовится проект, способный радикально решить аграрную проблему. Министром внутренних дел Столыпиным высказываются довольно здравые мысли. Поверьте мне, решения, предлагаемые Столыпиным, ни в коей мере не поколеблют вековые устои нашего землевладения. Конечно, Горемыкин не смог направить действия парламента в нужное русло. Вина ли в этом парламента, только-только набирающего опыт ведения политических дискуссий? Или ответственность несет безвольный и немощный Горемыкин, который, как мне рассказывали, позволял себе храпеть на заседаниях? Зададимся также вопросом: нужен ли вообще парламент России? Да, скажем себе, нужен, ибо он выражает волю и чаяния масс. Мы все с вами некоторое время назад ратовали за то, чтобы голос земства был услышан на самом верху. И что? Когда этот голос прорезался, ему не дали говорить. Господа, своей поддержкой воззвания мы выражаем не только несогласие с произволом властей, лишивших земских представителей трибуны, мы выступаем за будущую монархию, ограниченную в своем произволе. Вы согласны со мной?
— Согласны, — раздалось в разных частях зала.
— Так кто за то, чтобы поддержать воззвание?

На этот раз лес рук был значительно гуще. Дискуссия продолжалась бы и далее, но в открытые окна долетел с улицы значительный шум. Некоторые, особенно те, кому надоели политические дискуссии, поспешили к окнам. Не сумев разглядеть, что происходит в толпе, присутствующие в зале, движимые любопытством, стали выходить на улицу. Новицкий с Заваруйкиным, изрядно утомленные духотой и спорами в стенах собрания, с удовольствием вышли на свежий воздух.
— Что случилось? — поинтересовался Заваруйкин у Кукушкина, отделившегося от толпы с брезгливым выражением лица.
— Баба какая-то под ломовую телегу попала. Говорят, местная бродяжка, не совсем трезвая была. Не ходите туда, зрелище не из приятных.
— Как ужасно! — всплеснул руками Заваруйкин. — За доктором послали?
— Не знаю и знать не хочу, — произнес Кукушкин и равнодушно отошел в сторону.
— Может, ее надо в больницу доставить? — не унимался Заваруйкин. — Я готов предоставить свой экипаж.

— Отошла, — пронеслось по толпе и зычно повисло в воздухе. — Отмучилась, сердечная.
— Царствие небесное новопреставленной рабе божьей, — перекрестился Заваруйкин. — Вот ведь жизнь человеческая, Дмитрий Федорович. Бесчувственная колымага проехала по мостовой – и все. Превратились в прах мысли, чаяния, сомнения, может, даже любовь. Мы тут спорим, в сущности, о пустяках, кипятимся, кулаки готовы в ход пустить. А жизнь – вот она: фук, и нет ее. Вы не находите, что в мире все странным образом устроено?
Новицкий вспомнил случай с факельщиком, сжал побелевшие губы и ничего не ответил на вопрос Заваруйкина.

Примечания

1. Таврический дворец – дворец в Санкт- Петербурге, где проходили заседания Государственной Думы.
2. Александровский дворец – дворец в Царском Селе (ныне г. Пушкин), резиденция Николая Второго.
3. Выборгское воззвание – после роспуска Первой Государственной Думы часть депутатов собралась в Выборге и оттуда обратилась с воззванием к « Народу от народных представителей» (09/22 июля 1906 г.). Воззвание призывало к пассивному сопротивлению властям (не платить налоги, не ходить на военную службу и т.п.) в ответ на разгон Думы. Воззвание вызвало неоднозначную реакцию в российском обществе.

2

Василина встретила Новицкого с капризно собранными в трубочку губами. Даже принесенное в подарок золотое колечко не доставило ей радости. Что золото! Ей нужен был Новицкий весь, без остатка, а не пустая побрякушка.
— Что-то не так, радость моя? — спросил любовницу Новицкий, пытаясь ее поцеловать.
— Не так, — тряхнула плечами Василина и подошла к шифоньеру, в большом зеркале которого отразилась ее женственная фигура с соблазнительными округлостями форм.
— Я тебе нравлюсь? — она порывисто расстегнула пуговицы легкой батистовой блузки и спустила ее с плеч. — Правда, я красивая? А моя грудь? Ты видел такую грудь у кого-нибудь? А плечи? Они красивые?
— Красивые, — утвердительно произнес Новицкий, любуясь отражением Василины в зеркале.
— Жену свою считаешь красивой?
— Пожалуй.

Новицкий понял, что не то сказал, но было уже поздно. Василина нахмурила тонкие брови.
— Кто красивее, я или она?
— Ты, конечно, — Новицкий подошел к ней сзади и сильно сжал руками обнаженные плечи купчихи. — Разве в этом можно сомневаться?
Он поцеловал ее в шею.
— Я схожу с ума, — Василина повернулась к Новицкому и жарко задышала ему в лицо. — Как представлю тебя рядом с Варькой, все внутри переворачивается. Огнем горит. Брось ее! Никогда не пожалеешь о том. Рабой твоей стану, что захочешь, сделаю! Ведь Варька не способна любить тебя так, как я умею!
— Василина! — Новицкий отстранился от любовницы, которая прижималась к нему все сильнее. — Мы же говорили с тобой на эту тему. Варвару я бросить не могу, к тому же у нее будет ребенок, мой ребенок! Ты можешь это понять?
— Отрави ее! — глаза Василины широко раскрылись. — Я тебе такую травку дам – никто ни о чем не догадается. Сгорит, скрутится от болезни – и все. А ребенок – пустое, я тебе, если захочешь, такого богатыря рожу – только пожелай!
— Василина, очнись! — тряхнул бывшую кухарку Новицкий. — Ты что мне предлагаешь? Варвару я не люблю, но жизни ее лишить?!
— Не любишь ты меня, — Василина обиженно надула губы. — Любил бы – на все пошел.
— Я, конечно, люблю тебя, — Новицкий взял Василину за руку. — Но на душегубство меня не толкай.

— Хочешь, я сама ее отравлю? — Василина вопросительно посмотрела в глаза Новицкому. — Под надуманным предлогом вызову к себе и подсыплю травку в чай. Травка действует медленно, разогревает кровь, подумают все, что от лихоманки померла.
— Скажи мне, — Новицкий взял Василину за лицо обеими руками. — Тебе не страшно человека жизни лишить? Вдруг и впрямь есть суд божий? И ад есть?
— Мой суд – ты, иного над собой не приемлю! — Василина губами дотронулась до руки Новицкого. — Люблю тебя, иной жизни себе не мыслю.
— Ты и впрямь ведьма! — с трудом произнес Новицкий. — Наверное, нам все же лучше не встречаться.
— Связаны мы с тобой крепко-накрепко, — Василина запахнула блузку и отошла от Новицкого к окну, отодвинула занавесь. — Мы – как день и ночь. Как холод и тепло, как вода и огонь.
Она закуталась в кисею. В этот миг на потемневшем от набежавших туч небе полыхнул зигзаг молнии. Так полыхнул, что осветил заревом согнувшиеся от порывистого ветра тонкие рябины за окном. Новицкому стало не по себе, передернуло, разлился неприятный холодок в груди. Он начал подозревать, что Василина потихоньку сходит с ума.
— Василина, перестань, — попросил купчиху Новицкий.
Василина громко рассмеялась и отбросила занавес.
— Дай сюда свою руку!
Она взяла руку Новицкого и на раскрытой ладони его прочертила пальцем черту.
— Видишь линию? Это я. – Она сжала его руку в кулак. — Понял, как глубоко на твоей руке моя линия? Никуда нам друг от друга не деться.
— Твоя линия такая короткая, — Новицкий разжал кулак и посмотрел на свою ладонь.
— А вот это твоя линия, — Василина пальцем показала Новицкому на другую черту.
— Она тоже небольшая. Неужели я рано умру?
— Лучше не знать своей судьбы.

Василина зябко поежилась и посмотрела в окно. По стеклам бил дождь.
— Мудрости в том нет, одни печали. Обними меня крепко-крепко, дай почувствовать силу твоих рук.
— Мне пора, Василина, бедный Яков, верно, клянет меня. — Новицкий обнял купчиху, поцеловал в губы. — Как только смогу, выберусь к тебе.
— Иди к своей Варьке! — руки Василины безнадежно повисли. — Иди, а то не отпущу я тебя от себя.
— Нет, так невозможно! — воскликнул Новицкий и подхватил Василину на руки. — Гори все ясным пламенем! Василина, никуда я от тебя не уйду!
Только полтора часа спустя он, удовлетворенный свиданием с купчихой, вышел из ее дома. Дождь уже закончился, превратив дорогу в грязное месиво. Лорд нетерпеливо переминался с ноги на ногу, потряхивал головой с мокрыми сосульками вместо шелковистой гривы.
— Яков, — сказал Новицкий кучеру, заметив недовольство у того на лице. — Никому, никогда, ни при каких обстоятельствах не говори о том, где я бываю. Понял?

— Чего уж тут не понять, — кучер взялся за мокрые вожжи. — Только от моего слова мало что зависит. Доброхотов донести и без меня хватит.
— Ты вроде как осуждаешь меня? — садясь в коляску с поднятым верхом, спросил кучера Новицкий.
— Кто я такой, чтобы судить ваше благородие? — произнес Яков. — Но ежели хотите услышать мое мнение, скажу. Негодно вы поступаете. Безответственно.
— Ты не изменял своей супруге, когда она жива была?
— Изменял – не изменял, теперича дело прошлое. — Яков сплюнул на дорогу. — Как мужик мужика я вас понимаю, Васка – баба видная, сочная. Ради такой раскрасавицы можно голову потерять. Только стоит ли? Мало ли красивых баб на свете, а жена венчанная одна.
— Что если я люблю Василину? — не унимался Новицкий, досадуя на правоту кучера.
— Люблю, люблю, — Яков снова сплюнул. — Не любовь это, сплошное похабство.
— Твоя правота в одном, — Новицкий закурил, но, сделав пару затяжек, сердито бросил папиросу на дорогу. — Кто ты такой, чтобы судить меня?

Некоторое время ехали молча. Новицкий сердился на себя, неспособного справиться со страстью к распущенной бабенке. Он даже стал думать, что именно распущенность и дозволенность запретного более всего привлекает его в Василине. Преданные и верные женщины наподобие Вареньки напоминали ему пресное тесто, не для услаждения богом созданное, для насыщения. Впрочем, подобная характеристика не относилась к Лизаньке. Вспомнив о ней, Новицкий погрустнел. Если бы она была жива, никакие чары Василины не смогли бы им овладеть.
Новицкий протяжно вздохнул и стал бесцельно смотреть по сторонам. Вскоре город остался позади, знакомая дорога, извиваясь и петляя между мокрыми деревьями, показалась Новицкому скучной от однообразия. Хоть бы Мирошку, что ли, увидеть. Говорят, что иногда мерещится одинокий призрак на дороге. Кучер словно прочитал его мысли.
— Ваше благородие, — Яков повернулся к Новицкому вполоборота. — Кучера говорят, на наших дорогах вновь неспокойно стало.

— Что так? — Новицкий достал из кармана пачку папирос и, убедившись, что она пуста, с досадой швырнул ее на дорогу.
— Вытики появились.
— Кто? — удивленно переспросил Новицкий.
— Вытики, — Яков подстегнул Лорда. — Так в народе прозвали тех, кто вроде по всему нормальные люди, а вдруг ни с того ни с сего встанут на коленки и воют по-звериному. Бес, значится, в них вселяется и мучит. Тот бес человеку всякое нашептать может, прикажет убить кого – непременно убьет. Вот какую власть бесы над душами заимели. Эти вытики орудуют на дорогах хуже самых злобных татей. Ибо помышления у них самые что ни на есть сатанинские.
— Чего бы ради этим самым вытикам на нашей дороге ошиваться? — спросил Новицкий, чувствуя напряжение в спине кучера.

— Кто их знает? — Яков внезапно остановил Лорда. — Ваше благородие, человек какой-то впереди. Машет рукой, чтобы остановились.
— Где человек? — высунулся из коляски Новицкий, которому из-за спины кучера плохо видна была дорога.
— Да вон он! — махнул рукой Яков, — к нам направляется. Вдруг это вытик?
—Какой к черту вытик! — выпалил Новицкий, недовольный тем, что кучер остановил лошадь.
— Господин хороший, — к коляске подошел человек в форме почтового служащего. — Вы случаем не в усадьбу Новицких направляетесь?
— Да, перед вами хозяин усадьбы. В чем собственно дело?
Новицкий насторожился.
— У моего велосипеда шину спустило, а у меня срочная телеграмма для госпожи Новицкой. Из самого Петербурга.
— Я ее муж, можете отдать телеграмму мне.
Новицкий протянул руку.
— Раз муж, то получите и распишитесь, — отчеканил почтовый служащий, подавая Новицкому телеграмму.
Новицкий поставил размашистую закорючку на казенной бумаге, взял телеграмму и приказал Якову:
— Трогай!
— Что-то важное? — обернувшись, спросил Яков, услышав за спиной громкое сопение хозяина.
— Да, — Новицкий сложил телеграмму, ознакомившись раньше Вареньки с ее содержанием. — Брат моей жены с супругой погибли, утонули, катаясь на лодке по заливу. Остался ребенок, мальчик шести лет. По воле брата, высказываемой им еще при жизни, ребенка должна взять на воспитание моя жена.

— Поди ж, и наследство какое за мальцом осталось, — цокнул языком Яков.
— Наверное, братец коммерцией занимался. Впрочем, я о его делах ничего не знаю.
Новицкий поймал себя на мысли, что совсем не знает шурина. Видел его только раз – на своей свадьбе с Варенькой. Молодой человек мало ел, не улыбался, с сестрой не разговаривал, об отце и говорить нечего. Сидели за столом словно чужие. Вот и все впечатление о родственнике. Снова головная боль. Одна отрада: благовидный повод из деревни в Петербург выбраться.
Яков ничего не сказал, подстегнул Лорда, и только. Новицкий весь остаток пути думал о том, как показать Вареньке телеграмму.

3

На удивление Варенька восприняла известие о гибели брата со стоическим спокойствием. Утерла платочком выкатившуюся из глаза слезу и произнесла:
— Я всегда знала, что он плохо кончит. Неоправданно любил рисковать. Ах, Семен-Семен, бесшабашная твоя голова! Дмитрий, ты сопроводишь меня в Петербург?
— Конечно! — с готовностью воскликнул Новицкий, предвкушая предстоящую поездку.

По Петербургу он соскучился. Как ему в деревенской тоскливой глуши не хватало гари закопченных труб и похожей на гигантский муравейник суеты большого города, где все грохочет, движется, дышит. Площадной брани извозчиков у вокзалов не хватало, позванивающей конки! Проехать бы в ней по Невскому, заплатив заветный пятачок. А женщины…. Столичные богини! Где вы теперь, девочки из борделей, с жаром ласкающие небогатого студента? Верно, тех уж нет, но есть другие, отдающие себя всецело во власть порока. Еще бы, забыв о текущих делах, выйти на остановке у Адмиралтейской площади и неспешно идти, любуясь броской красотой величественного города, его набережных. Желательно, чтобы было много народу, пускай тебя заденет локтем в толпе невежливый прохожий, ты простишь его как брата, главное, не то, что тебя толкают, главное – ты здесь и сопричастен жизни большого города. И город, окружающий тебя, не что иное, как славная столица огромной империи.

— Тогда я иду собирать вещи. Господи, — Варенька осенила себя крестом, — прими души рабов твоих Симеона и Анны. Семен-Семен, братец, зачем ты так рано из жизни ушел, что с отцом будет, когда узнает?! Вот горе-то горькое. Бедного Петрушу оставили сиротой. Как жаль Петрушу! Такой славный мальчик!
— Кстати, — Новицкий перебил Вареньку, — я никогда не спрашивал тебя, в какой части города живет твой брат? Вернее, жил.
— В какой части? — Варенька задумалась. — Вроде как на Большеохтинском проспекте.
— Не лучший район города! — воскликнул Новицкий, в представлениях своих видевший хорошую квартиру где-нибудь на Гороховой или в районе Садовой.
— Тебе какая разница? — удивилась Варенька. — Нам там не жить.
— Важно знать, жил ли он в съемной квартире, или у него был собственный дом.
Новицкий быстро подсчитал в уме прибыль, которую можно получить, сдавая квартиру внаем.
— Я этими вопросами не интересовалась, — всхлипнула Варенька и вышла из комнаты, прикладывая платочек к глазам.
— Дура, раз не интересовалась, — оставшись один, произнес вслух Новицкий.
Однако сколько предстоит всего сделать… Квартирку в пролетарском районе задорого не сдашь. Хотя, если постараться…

Перенесла дорогу Варенька плохо. В ее положении долго трястись по ухабистым дорогам в коляске, ждать несколько часов на вокзале, потом ехать в душном вагоне, пускай и первого класса, было тяжело. К самому Петербургу она уже была измучена и мечтала только об одном: поскорее выбраться из железного чрева пыхтящей и коптящей небо машины и отдышаться на свежем воздухе. Наконец, когда она уже готова была заплакать от жалости к самой себе, пошли пригороды Петербурга, вереницей потянулись глухостенные дома, кирпичные постройки с дружными рядами фабричных труб. Огромный город казался ненасытным чудовищем с черной пастью, готовым поглотить любого, вторгнувшегося в его пределы. Очутившись в вокзальной суете, Варенька совсем погрустнела, с ней чуть не случился припадок.

— Потерпи немного, — Новицкий взял ее под дрожавшую руку, — сейчас позову извозчика.
— Ничего, потерплю, — произнесла Варенька и чуть было не упала. Лоб покрылся испариной. — Как я ненавижу тесные платья, кто только их придумал? Дышать нечем. Пора позаботиться о более свободном покрое. Боже, мне дурно!
— Идти сможешь? — спросил жену Новицкий и протянул ей носовой платок.
— Идем, только постарайся поскорее нанять извозчика, иначе я упаду. — Варенька взяла из рук мужа платок и вытерла им лицо. — Ну вот, вся пудра осталась на платке. Я, наверное, выгляжу сейчас как кикимора. Где зеркальце? Я не сдвинусь с места, пока не поправлю шляпку. Ты разве не видишь, что она съехала набок?
— Пойдем, — сквозь зубы процедил Новицкий. — Кому ты нужна в вокзальной давке? Чем скорее доберемся до места, тем лучше.
— Как мне плохо! — тяжело дыша, процедила Варенька. — Неужели, чтобы родить, надо сильно помучиться? Дмитрий, дай мне слово, что у нас больше не будет детей. Я уже и этого не хочу, так он меня измучил.
— Вот и свободная пролетка, — указал Новицкий рукой на освободившийся экипаж. — Потерпи немного, скоро будем на месте.

На темной, удушливо пахнущей кошачьими испражнениями лестнице двухэтажного серого дома их встретила пожилая, неряшливо одетая особа с папиросой в редких желтых зубах, представившаяся квартирной хозяйкой почившей в бозе супружеской пары. Неприятным открытием для Новицкого явилось то, что квартира была съемной. Квартирная хозяйка, пыхтя папиросой, подтвердила тот факт, что дела у господина коммерсанта в последнее время шли не лучшим образом, часто захаживали субъекты самого сомнительного свойства. Еще за ним остался квартирный долг за три месяца. Варенька спросила, сколько задолжал брат, молча достала из сумочки названную сумму. Старуха быстро пересчитала деньги и сунула их за лиф широкого платья. Новицкий недовольно повел бровью, квартирная хозяйка показалась ему хитрой бестией, и правду ли говорит она, было под большим вопросом.

— Сынок их, Петрушенька, пока у меня живет, — старуха отперла дверь в квартиру своим ключом. — Все как при жизни господ, вещица к вещице. Вы проходите, проходите, что с вещами делать будете? Ежели что, так я у вас прикуплю ненужное-то.
— Не знаю, как и быть, — Варенька растерянно огляделась по сторонам, сняла шляпку.
Богатой обстановку квартиры назвать было трудно. Брат не жаловался в письмах на материальные затруднения, но по всему было видно, что дела шли не особенно хорошо. Несколько картин на оклеенной пестрыми обоями стене привлекли внимание Новицкого.
— Неплохо, неплохо, — произнес он, рассматривая полотна. — Интересно, как фамилия художника? Пожалуй, картины надо взять. Наверное, в квартире есть еще ценные вещи.
—Не знаю. Надо посмотреть, — равнодушно ответила Варенька мужу и обернулась к квартирной хозяйке. — Не будете ли вы столь любезны привести сюда Петрушу? Бедный мальчик, он, наверное, сильно страдает!
— Погоди ты с ним, — одернул Новицкий жену. — Надо решить вопрос с вещами. Что будем с ними делать?
— Какие вещи, Дмитрий, когда еще тела не погребены? Все вопросы – после похорон.

— Да, — покачала головой квартирная хозяйка и вынула изо рта папиросу. — Кто бы мог подумать, что столь молодые господа отдадут богу душу? Так вы подумайте над моим предложением. Вещицы ненужные у вас куплю. О цене договоримся.
— Мне, собственно, ничего не нужно, — Варенька достала из сумочки носовой платок, приложила его к глазам. По комнате поплыл запах дорогих духов. — Можете забирать все. Возьму разве что несколько безделушек на память о брате.
— И картины, — добавил Новицкий.
— Все же, приведите Петрушу. Мы благодарны вам за беспокойство, за опеку над мальчиком. Больше он вам обузой не будет.
— Какая обуза, — старуха снова засунула папиросу в рот. — Только должна предупредить, — сказала многозначительно, пуская кольца дыма вверх, отчего голова у Вареньки закружилась. — Мальчик дикий, зашуганный, сами все вскоре поймете.

Она удалилась, громко шаркая ногами в истоптанных туфлях.
— Какая неприятная особа, — обратился Новицкий к жене. — Наверняка все ценное вынесено из квартиры. Ты поверишь, что у твоего брата не было скатерти на столе?
— Действительно, — Варенька более внимательно осмотрела комнату, в которой они находились. — Насколько я помню обстановку, отсутствует настольная лампа в виде пастушка. И большая ваза богемского хрусталя. Впрочем, все равно. Чужие вещи мне ни к чему. Поскорее бы все закончилось. Дмитрий, почему отец не приехал? Неужели ему не телеграфировали?
Варенька подошла к окну. Распахнула его, так как в комнате было нечем дышать. Дурнота не проходила.
— У отца с Семеном всегда были натянутые отношения. Он даже деньгами ему не помогал, больше любил Гришу. Но на похороны должен же приехать?
— Успокойся, приедет.

Новицкий взял с этажерки первую попавшуюся книгу, открыл ее.
— Твой братец марксистом случайно не был? «Революция и контрреволюция в Германии» господина Энгельса, — прочитал он. Захлопнул с досадой книгу. — Своей пугачевщины мало, с неметчины, оказывается, теперь модно революционные идеи завозить. У французов вольтерьянству учиться. Свобода, равенство, братство! Обезьянничаем, перенимая чужие ужимки без оглядки. Как у Крылова: кто обезьян видал, те знают, как жадно все они перенимают.
— Ты о чем? — не поняла Варенька, рассматривая прохожих за окном. — Дмитрий, там дама прошла, мне фасон ее платья приглянулся. Надо по приезде домой сделать себе выкройку. Удачно сочетаются цвет кокетки на блузке и юбка. Юбки здесь уже, чем у нас.
— Дура! — прошептал Новицкий в надежде, что Варенька его не услышит.
Она и не услышала, переключила внимание на скрип открывающейся двери.
— Вот и Петруша, — старуха появилась на пороге, толкая впереди себя мальчика шести лет в коротких шортах и грубых ботинках на босу ногу.

— Какой же он грязненький! — воскликнула Варенька, протягивая руки к племяннику. — Иди ко мне, маленький. Я твоя тетя Варя. Помнишь меня?
Мальчик испуганно переводил взгляд с Вареньки на Новицкого, затем уткнулся в живот квартирной хозяйки.
— Боится он вас, — вздохнула старуха и погладила мальчика по голове.
— Отчего боится? — недоуменно произнесла Варенька.
— Я же предупреждала – зашуганный, — старуха развернула Петрушу лицом к Вареньке. — Иди к своей тете, она за тобой приехала. Будешь теперь у нее жить.
— Я не хочу к ней, — произнес мальчик. — Можно, я у вас останусь?

— Чужой хлеб горький, милок. А у тебя вона какие родичи сыскались, денег куры не клюют. Что я тебе, бедная старуха, дам? Ладно, не блажи, иди к своей тете.
— Петенька, иди ко мне, — Варенька подошла к мальчику, который цеплялся за юбку старухи, присела перед ним на корточки. — Тебе надо переодеться. Давай снимем твою грязненькую рубашку и оденемся прилично. Дмитрий, — обернулась Варенька к мужу, — поищи Петины вещи. Наверняка они в детской.
Она стянула с мальчика рубашку.
— Что это за синяки? — Варенька провела пальцем по обнаженной спине мальчика с явными следами старых кровоподтеков.
— Не хотела говорить, — старуха шмыгнула носом. — Братец ваш, царствие ему небесное, неоднократно жестоко бивал мальца. За любой проступок бедному доставалось.
— Как так – бивал? — Варенька погладила мальчика по спине. — Разве моя невестка не вмешивалась?
— Ей также доставалось, — старуха потрепала Петю по голове. — Оттого и зашуганный. Не раз у меня Анна от супружника с дитем пряталась. Он ко мне и привык. И я, если честно, к мальцу привязалась, хотя у самой семеро внуков.
— Господи, — Варенька крепко прижала к себе мальчика, — Как такое возможно?!

— В нашем мире все возможно, милая, — старуха вздохнула и провела рукой по своему горлу. — Меня мой покойничек Никифор не только бивал, но и зарезать хотел, шрам до сих пор о семейном счастье напоминает.
Варенька с ужасом переводила взгляд с безобразного шрама на спину племянника.
— Я бы никогда не позволила так с собой обращаться, — сказала она, заметив подошедшего мужа. — Тем более не позволила бить ребенка.
— Вот, что просила, — Новицкий протянул жене детскую рубашку, новые чулки и ботинки.
Варенька переодела Петю.

— Послушайте, как вас там, — Новицкий отвел старуху в сторону.
— Марьей Степановной меня величать, — ответила старуха, внимательно наблюдая за общением Вареньки и Пети.
— Уважаемая Марья Степановна, у меня к вам просьба. Наверняка вы знаете, что нужно делать в таких случаях, как наш. Мы с женой абсолютные профаны по части вопросов погребения. Не соблаговолите помочь нам?
Старуха сделала многозначительный жест пальцами.
— Сколько скажете, мы все оплатим. Понимаете, моя жена в положении, и мне бы не хотелось ее лишний раз травмировать.
— Понимаю, — кивнула старуха. — Не извольте беспокоиться. Все сделаем, как надо. У меня по энтой части опыту хоть отбавляй. Народ мрет – ужасть. На днях сифиличку хоронили – под конку бросилась, не стерпя стыдной болезни. И то ведь дело, зараза – она, как язва, человека съедает, эту…

— Вот и договорились, — прервал старуху Новицкий, предвидя, что ее рассказ о злоключениях незнакомой ему дамы еще долго не закончится.
Новицкий достал из кармана бумажник, отсчитал деньги.
— Если не хватит, я добавлю. Мы с женой надеемся на вашу помощь.
—Насчет вещичек все же подумайте, — многозначительно произнесла старуха, пересчитывая деньги.
— Не обидим.
Новицкий подтолкнул старуху к выходу и, когда она удалилась, обратился к Вареньке:
— Думаю, нам всем нелишним будет прогуляться. У меня предложение: едем на набережную.
— Мне все равно, куда, — Варенька надела шляпку. — Только подальше отсюда. Еще, Дмитрий, необходимо снять номер в гостинице. Ни за что не останусь ночевать в квартире. Это выше моих сил.
— Моих – тоже, — ответил ей Новицкий и пошел к выходу, намереваясь на деньги жены снять номер в одной из шикарных гостиниц в центре.