Под черным крылом Горюна. Часть 4. Главы 22-23-24

22

Он все рассчитал правильно. Когда позвонил в колокольчик двери дома Василины, долго никто не открывал. Наконец, сама хозяйка дома, накинув пуховый платок на плечи, открыла ему дверь.
—Примешь гостя? — спросил Василину Новицкий и быстро втолкнул ее в сени, плотно прикрыв за собой дверь.
—Барин, — Василина бросилась на шею любовнику. — Почему так долго не приходил? Я все глаза проглядела в окошко. Все ждала своего сокола.
—Где горничная? — снимая руки Василины со своей шеи, прямо спросил Новицкий.
—Выходной у нее в субботу, разве ты не помнишь? Зачем она тебе?
—Так просто спросил. Дверь долго не открывали. У тебя еще гости есть?
Василина замялась, зябко поглаживая плечи.
—Понятно, Вирсавий. Мне уйти?

Ревность, смешанная с яростью, душила Новицкого. Хотя внешне он оставался спокоен. Только правая бровь нервно подергивалась. Словно вышедший на охоту зверь физически ощущал чаемую добычу. Вот она – легкая, доступная, обескураженная неловкостью. Дыхание стало прерывистым. Если он сейчас не растерзает ее, она рано ли поздно пожрет его всего, без остатка. В душе боролись разные чувства, но над всеми ними, расправив черные крылья, поднималась ненависть к бывшей кухарке – простой девке, волею игруньи-судьбы ставшей купчихой. Не встреть он ее тогда на берегу реки, не было бы всех тех несчастий, что выпали на его долю. Он пришел вершить суд над любовницей, оправданием для себя выбрал то, что Василина сеет вокруг себя зло и страшную болезнь. Не один Новицкий пал жертвой ее ненасытного разврата. Но ему выпала доля отомстить распутнице за весь мужской род. За все те несчастья, что принесла она в семьи своих многочисленных любовников. Да, он – судья! Он – палач! Однажды он освободил мир он паука-кровососа – князя Тропова, кому стало хуже? Сейчас настала очередь Василины. Он искренне считал, что имеет на это право. Ибо это право было освящено местью за страдания, за боль, за разрушенную жизнь. О последствиях не думал, не хотел. Ему в нынешнем положении было безразлично, как сложатся дальнейшие обстоятельства.
—Зачем уходить! — воскликнула Василина, прижимаясь к Новицкому. — Какой холодный. Сильный мороз на улице?
—Сильный, дома и деревья в сизой дымке стоят. Яков, верно, проклинает меня, что мерзнуть его заставляю.
—Померзнет, ничего с ним не случится, главное – ты здесь, со своей Василиной. Бывает, за окошком мороз трещит, мне же твои шаги чудятся. А тебя все нет и нет. Выгляну в окошко – там мрак. Страшно.
Василина вопросительно посмотрела в глаза Новицкому.
—Одной так одиноко!
—Так уж и одиноко тебе? Вот что, — Новицкий обнял Василину за шею, но сделал это так грубо, что она вскрикнула от боли. — Пьяницу, дружка своего, напои сегодня до беспамятства. Потом я тебя любить буду, да так, как никогда еще не любил.

Василина отстранилась и поежилась, почувствовала в голосе Новицкого ледяную нотку.
—Проходи, что ли, в дом, — сказала тихо, — чего в холодных сенях стоять.
Вирсавий был не рад приходу Новицкого. Вернее, он даже рассвирепел. Но сдержался, вняв просьбе хозяйки дома держать себя в руках. Принесенная Василиной бутылка самогона с подмешанным в него сонным зельем вскоре заставила его подняться из-за стола, и, еле дойдя до дивана, ничком повалиться лицом в атласные подушки.
—Кажись, уснул, — произнесла Василина и стала спешно собирать грязные тарелки со стола. — Я ему сонной травки подмешала, чтобы спал крепче.
—Зачем же ты привечаешь его? — спросил Новицкий, с прищуром посмотрев на любовницу.
—Посуду отнесу на кухню и приду, — сказала Василина.
Из ее дрожащих рук нечаянно выскользнул нож, упал на пол.
Новицкий поднял нож.
—Оставь посуду в покое, давай поговорим. Так зачем ты его привечаешь? Говоришь, меня любишь, или нет правды в твоих словах?
—Чует мое сердце, не с добром ты сегодня пришел.
Василина опустилась на стул, схватилась за грудь.
—Не с добром пришел ты, с умыслом. Чует сердце беду. Тронешь Вирсавия хоть пальцем – не прощу!
—Скажи мне, только честно, без утайки, много у тебя мужиков за последнее время перебывало? Кроме этого, — он кивнул на спящего расстригу-музыканта, распластавшегося на диване, — много?

—Вирсавий мне как брат. А судить меня, барин, тебе первому не пристало. Чем ты лучше меня? Да, я развратная, грязная тварь, но разве моя вина в том, что жизни с мужем не знала, не пришлось быть женой и прилежной хозяйкой в этом постылом доме? Я ли не хотела прижаться к одному плечу? Зачем выдал меня замуж за тюху, подчиняющегося злой воле отца? Избавиться от меня хотел? Эх ты! Думал, я ничего не понимаю! Попользовался – и сбыл с рук тому, кто порченую возьмет. Ты знаешь, как муженек мой меня назвал утром после свадьбы? Нет, руки не поднял, слишком слабым оказался, но лучше бы избил и забыл о позоре. А так… Да что я душу свою тебе открываю, разве ты поймешь бабью горечь?
Василина горько усмехнулась
. —Есть письмо у меня от Пишкина. Он, как и я, ненавидит всю полуяновскую змеиную породу. Насквозь их видит. И Варьку-гадюку, и покойного ее батюшку-аспида. Что про меня соседкам наговорила купчиха, так то и ушам стыдно слушать. Их стараниями оказалась я той, кем стала.
Она поднялась со стула и, подойдя к комоду, стала рыться в нем. Затем извлекла из припрятанной шкатулки тонкий лист вчетверо сложенной бумаги.
—Знаешь, что в письме? Купец, да будет прахом ему мерзлая земля, попросил дружка своего подобрать муженьку моему зазнобу пожарче в дальнем краю. Тюха и кинулся на сладкое, не помышляет о возвращении. Кабы счастья сынку своему нагулянному хотел, разве заслал бы его в комариное болото? Да, я развратная, я вытоптанная тропа, но вы, мужики, что от баб своих к развратнице- то бегаете?

Василина рванула на себе блузку.
—Одной вам бабы мало, разных подавай! Лучше с червоточиной! Рядом с ее гнилой сердцевиной собственной испорченности чтобы не замечать! Так чем ты, барин, лучше меня?
—О болезни своей знаешь? — прямо спросил Василину Новицкий.
—О чем ты говоришь? — не поняла его Василина.
—Я спрашиваю: ты знаешь, что больна сифилисом?
Молчание было ответом на его вопрос. Слышно было только похрапывание Вирсавия да тиканье ходиков на стене.
—Знаешь? — еще более жестко спросил Новицкий.
—Ничего не знаю, — еле выдавила из себя Василина и, пошатнувшись, присела на стул, опустив глаза.
—Ты заразила меня срамной болезнью, как мне теперь жить? — Новицкий нечаянно смахнул локтем со стола чашку, которая разбилась о деревянный пол, заставив Василину вздрогнуть.
—А Варька? — обернулась к Новицкому Василина.
—Что – Варька? С ней все в порядке, я давно не спал с ней. Только что будет, когда она узнает обо всем?
—Может, оно и к лучшему, — Василина бросилась в ноги Новицкому. — Оставь ее, приходи ко мне, заживем, сколько отмерено. Все равно жизни с ней у тебя не будет. А я верной тебе стану, как собачонка. Давай уедем из этого проклятого города. Хочешь – в Петербург, не желаешь туда – в Москву. Там нас никто не знает, вылечимся у лучших докторов.
—Совсем сдурела? — Новицкий оттолкнул Василину от себя и посмотрел искоса на спящего безмятежным сном Вирсавия.

—Все равно покоя тебе не будет! — вскрикнула Василина и с рыданием повалилась на пол.
Новицкий перевел взгляд с Василины на заставленный грязной посудой стол. Увидел в груде собранных вместе столовых приборов нож, которым Василина нарезала хлеб. Взял нож в руки, повертел, рассматривая тонкое лезвие. Василина перестала рыдать и медленно поднялась на ноги.
—Знай же, не захочешь добровольно сойтись со мной, я письмо Варьке напишу, что заразил ты меня дурной болезнью. Где ее подхватил – сам оправдываться будешь. Я и свидетеля приведу, который подтвердит, что ты бывал в борделе.
Новицкий положил нож на стол.
—Этого для нее будет достаточно, чтобы твоя жизнь покатилась под горку.
Василина сжала кулаки, василькового цвета глаза пылали решимостью навредить любовнику.
—Ты ошибаешься, — спокойно произнес Новицкий и выдержал паузу.
—В чем же я ошибаюсь?
Василина поправила сползший с ноги чулок, при этом совсем не стеснялась своих действий, наоборот, задрала подол как можно выше, обнажив стройную ногу.
—Ты ошибаешься в том, — медленно, с расстановкой произнес Новицкий, — что не понимаешь главного: я не дам тебе этого сделать.

—А я сделаю, — упрямо произнесла Василина и вплотную подошла к Новицкому. — Зачем мы так, — примирительные нотки зазвучали в ее голосе, — сокол мой, давай по-хорошему. Связаны мы с тобой теперь накрепко. Брось Варьку, зачем она тебе?
—Злая ты, — Новицкий взял рукой Василину за подбородок, заглянул в глаза цвета полевых васильков. — Злая. Нет в тебе любви, похоть одна и желание от скуки завладеть всецело мужиком. Ради этого на любое действо готова сподобиться. Истинная ведьма.
— Не дам я тебе спокойно жить, все одно моим станешь, — Василина мотнула головой, отчего толстая пшеничная коса, развившись, скользнула по ее спине.
Новицкий взял ее за волосы, приблизил свое лицо к ее лицу, несколько минут, словно видел впервые, скользил взглядом по знакомым чертам.
—Ведьма! Будь ты проклята! — сказал с придыханием и, взяв нож со стола, хладнокровно вонзил его ей в грудь.
Нож вошел почти по самую рукоятку. Василина даже не вскрикнула. Только схватилась рукой за грудь, покачнулась и стала медленно опускаться на пол.

—Я знала, — бескровными губами прошептала она и устремила угасающий взгляд в потолок.
Убедившись, что Василина мертва, Новицкий хладнокровно выдернул нож из ее груди, вытер носовым платком рукоятку, чтобы не оставалось следов его пальцев, и вложил нож в руку спящего Вирсавия. С досадой заметил кровь на своей одежде. Осторожно, чтобы не наследить, отступил к двери. Осмотрел подошвы ботинок – они не были испачканы кровью. Вернулся. Обшарил карманы пиджака Вирсавия, промокнул его носовой платок в кровь, растекшуюся по полу, вымазал ею обшлага рубашки спящего расстриги, его руки. Платок небрежно засунул ему в карман. И быстро вышел, на ходу надевая пальто.
—Яков, домой и быстро! — сказал кучеру, залезая в сани.
—У вас кровь на подбородке, ваше благородие, — обернувшись, сказал Яков. — Поранились?
—В темных сенях на гвоздь напоролся, — произнес Новицкий, вытирая рукой кровь.
—Бывает, я однажды веткой чуть глаз не выколол, болело око долго, но ничего, обошлось, не окривел. — Яков подстегнул Лорда. — А то, бывало, по пьяному делу наши возницы, где я раньше служил, многие вредства членам своим наносили, иной раз и с облучка падали, уснувши. Мороз-то сегодня – злее волка, вона как забирает! Сейчас бы чаю горячего – да с расстегайчиком! Эх, ваше благородие! Как божий мир устроен! Благодать!

23

Варенька была обескуражена появлением в их доме судебного следователя Хохлова. Долго-долго смотрела на него, затем, словно очнувшись ото сна, предложила присесть. Хохлов сел боком на край дивана в гостиной, оперся на трость и впился пристальным взглядом в Вареньку.
—Я сейчас пошлю за мужем, он во флигеле, — произнесла Варенька и потянулась за колокольчиком.
—Не стоит пока, — Хохлов жестом показал, что не стоит спешить. — Собственно, у меня к вам, госпожа Новицкая, разговор будет.
—Чем обязана? — голос Вареньки дрогнул, не к добру был приход в их дом столь одиозной фигуры.
—Варвара Саввична, — Хохлов скрестил руки на набалдашнике трости, пошевелил пальцами. — Скажите, ваш муж вчера из дома отлучался?
—Да, — Варенька почувствовала, как в горле у нее пересохло. — Почему вы меня об этом спрашиваете?
—Вам известно, что вчера была убита сродственница ваша, некая Полуянова Василина Гавриловна.
—Как убита?
Варенька поднялась с кресла, стала нервно ходить по комнате.
—Да-с, убита, в собственном доме.
—Ужас! Каким способом?
Дыхание Вареньки сделалось прерывистым.

—Зарезана ножом, причем самым хладнокровным образом, — бесстрастно произнес Хохлов.
—И вы полагаете, что подобное злодеяние совершил мой муж? Так стоит понимать ваш визит?
Варенька остановилась напротив Хохлова.
—Да-с, я полагаю.
В голосе Хохлова прозвучала уверенность, от которой у Вареньки подкосились ноги. Она отошла в сторону, покачнулась, оперлась рукой о пианино, словно боялась упасть.
— Убеждены? Какие у вас есть доказательства?
—Мадам, — Хохлов указал хозяйке дома на стул. — Присядьте. Иначе вам станет дурно. Может, воды?
—Не стоит, — выпрямилась Варенька.
—Доказательств более чем достаточно, — продолжал Хохлов. — К тому же соседи подтвердили, что ваш муж вчера навещал госпожу Полуянову.
—Это ничего не меняет. Насколько мне известно, Василина вела достаточно фривольный образ жизни, свободный от всяческих приличий. Так что желающих рассчитаться с ней более чем достаточно.
—Да-с, — кивнул головой Хохлов, — по отзывам соседей, Василину Гавриловну часто навещали мужчины. Но в тот день, кроме вашего мужа и некоего расстриги Вирсавия, у нее в гостях никого не было.
—Что, если злодеяние совершено Вирсавием?
Варенька с надеждой посмотрела на следователя.

—Увы, расстрига в тот день был настолько пьян, что вряд ли был в состоянии зарезать человека. Хотя убийца сделал все, чтобы мы заподозрили Вирсавия, не учел он главного: удар был нанесен в самое сердце твердой рукой. Помнится мне, некоторое время назад ваш муж убил человека, некоего безумца Парфена. Поверьте, вонзившему нож один раз, не страшно повторить подобное в будущем.
—Я не верю, — упрямо мотнула головой Варенька. — Подобного не может быть. Мой муж – не убийца, как вы здесь его обрисовали. Давайте спросим у него, убивал он распутницу Васку или нет?
—Не горячитесь, — спокойно произнес Хохлов. — Обязательно спросим. Впрочем, что это изменит? Рано или поздно он сознается во всем. Суд, каторга, дурная слава. У вас, кажется, совсем крохотный сын. Каково ему будет расти изгоем? Сын убийцы! Поверьте, в высшем обществе ему не простят злодеяния родителя. А вы? Кажется, успешно продвигаете идею Общества защиты детей от насилия? Как вы себе представляете данное поприще со славой жены убийцы? А княгиня? Что она подумает о вашей семье? К тому же у меня имеются доказательства, что супруг ваш причастен к гибели князя Тропова. Некая мадам Люси, сожительница революционера и штрейбехера Булыги, призналась, что Булыга получил большую сумму денег от вашего мужа. За что? Сам Булыга, по всей вероятности, напрямую причастен к гибели князя. Найти мы его пока не смогли, но мадам Люси здорово помогла со сбором доказательств. В пьяном состоянии Булыга бывал чрезмерно словоохотлив. Вам известно о непомерных долгах вашего мужа князю? Так что, как видите, у любого запутанного клубка при желании можно найти ниточку, потянув за которую, размотаешь сам клубок.

—И что мне делать? — схватившись за голову, произнесла со стоном Варенька.
—В первую очередь обо всем хорошенько подумать.
—А дальше?
—Дальше, — произнеся фразу, Хохлов сделал паузу. Затем продолжил, понизив интонацию голоса. — Дальше, уважаемая Варвара Саввична, только вам решать.
—Я, кажется, поняла вас, — подняла на Хохлова полные слез глаза Варенька. — Сколько?
—Вот это уже разговор деловых людей, — встрепенулся Хохлов. — Я думаю, что шестидесяти тысяч будет достаточно, чтобы расстрига получил достойное совершенному злодеянию наказание. К тому же вспомнить ничего он так и не смог. На одежде его найдены следы крови, чего явно нет на костюме вашего мужа. Ко всему прочему, всем известно, что Василину Гавриловну он страшно ревновал. А ревнивцы – опасные люди.
—Я согласна. Деньги будут в ближайшее время. Все то, о чем вы мне сказали касаемо убийства князя, должно остаться в тайне. Дело прошлое. Считайте, что мы совершаем сделку.
—Не извольте беспокоиться, — Хохлов вальяжно оперся о подлокотник дивана. — Все рычаги следствия – в моих руках. Вы – деловая женщина. Я предвидел, что именно с вами, не с вашим супругом можно иметь дело. Ни истерик, ни обмороков. Только деловой подход. Достойная дочь своего папеньки, да будет земля ему пухом. Если бы все женщины были столь умны!
—Комплименты оставьте при себе, — Варенька дала понять следователю, что на сегодня разговор закончен. — Всего вам хорошего!

Она позвонила в колокольчик. Вошла горничная.
—Господин судебный следователь уже уходит, проводи.
Когда дверь за Хохловым закрылась, она бросилась на диван и разрыдалась. Вскоре успокоилась, вытерла мокрые щеки ладонями, сосредоточилась. Мысли вертелись вокруг одного: где взять нужную сумму?
Новицкий не ожидал увидеть перед собой разъяренную супругу. Несколько дней назад он поселился во флигеле, чтобы в одиночестве подумать над тем, как жить дальше. К тому же прием нужных лекарств и соблюдение предосторожностей было необходимо скрыть от посторонних глаз. Посвященная во все перипетии горничная помогала ему и за весьма скромное вознаграждение хранила тайну. Так было лучше для всех, но как долго могло длиться? Поэтому, увидев перед собой Вареньку, он вздрогнул и побледнел.
—Дмитрий, — Варенька порывисто села на неубранную постель. — Скажи, только честно, не запирайся, ты убил Василину?
—Не понимаю, о чем идет речь, — Новицкий равнодушно отвернулся к окну, хотя внутри у него похолодело.

— Не понимаешь? — Варенька вскочила и набросилась на мужа с кулаками, нанося нешуточные удары ему в грудь. — Все ты понимаешь, упырь. Да, я ненавижу Васку, но зачем, зачем? Мне судебный следователь все рассказал. Это ты ее убил!
—Успокойся!
Новицкий с силой отбросил от себя Вареньку. Она упала на постель и зарыдала от беспомощности, от обиды за разрушенную судьбу.
—Понятия не имею, кто убил эту тварь, — Новицкий присел на край постели рядом с рыдающей женой. — Зачем вообще ты сюда пришла?
—Скажи, что ты намерен делать? — Варенька вытерла слезы ладонями. — Идти в полицию, признаться во всем, пойти на каторгу? А обо мне, о нашем сыне ты подумал?
—Ты что, хочешь, чтобы я признался? Да, это я убил Василину. Ты довольна?
Варенька с ужасом посмотрела на мужа.
—И ты спокойно об этом говоришь?
—Но именно данное признание ты желаешь от меня услышать. Да, это я убил Василину.
—Князя Тропова ты тоже убил?
—Нет, его я не убивал, за меня пошел на злодеяние другой человек. Я купил его. За грязную, залапанную множеством нечистых рук пачку денег. Причем не самых больших.
—Дмитрий, кто ты? — в ужасе произнесла Варенька и посмотрела на мужа такими глазами, словно увидела перед собой призрак.

—Я? — спокойно произнес Новицкий и безнадежно махнул рукой. — Мне все равно, как называться. Меня больше нет. Пшик, ничего не осталось.
Он сдул воображаемую пылинку с ладони.
—Нет, ошибаешься, ты есть, — зло произнесла Варенька. — Ты есть. Ты же… — она запнулась, пытаясь найти определение, наконец выдавила из себя: — Ты же волкодлак! Да-да, оборотень. Ты только прикидывался человеком, а суть у тебя – волчья.
—Мне все равно, что ты думаешь обо мне, — равнодушно произнес Новицкий.
—В общем, так, — Варенька поднялась с мятой постели, брезгливо отряхнула юбку. — Я не позволю тебе пойти на каторгу, хотя ты и заслуживаешь. Ради нашего сына не позволю, ради своей репутации. На людях мы по-прежнему добрые супруги, а так – живи, как хочешь. Было бы лучше для всех, если ты пустил себе пулю в лоб.
—Я подумаю над твоим предложением, — с горькой усмешкой произнес Новицкий.
—Последнее: нас пригласила к себе на обед княгиня Борова, пожалуйста, сделай одолжение, прими ее предложение. Хотя бы в последний раз.

—Я не желаю видеть княгиню, вообще никого не желаю видеть! — закричал Новицкий, показывая Вареньке на дверь.
—Все же я надеюсь на остатки твоего разума, — холодно произнесла Варенька. — В первую очередь это нужно нашему сыну. Покровительство княгини последнее, на что я могу уповать.
Не глядя больше в сторону мужа, она покинула флигель.

24

Новицкий не хотел ехать к Боровым. Поразмыслив над ситуацией, решил, что будет лучше, если публично перед всеми гостями выкинет такой фортель, что всем станет беспрекословно ясно: сошел с ума. С сумасшедшего взятки гладки. Он метался как загнанный зверь по флигелю и строил планы дальнейшего существования. Всякий раз выходило, что надеяться на лучшее, увы, не приходится. Он сам себя загнал в угол и выхода из этого угла не видел. С женой выстроить добрые отношения не получится, не тот она человек, чтобы простить. А если и простит по-христиански, жизни все одно не будет. Знакомые отвернутся от него, лишь только станет известно о стыдной болезни. Разве утаишь! Правда подобно поплавку – стремится к поверхности. Глупо надеяться до бесконечности прятать ее – колючую, неудобную. Было бы лучше пойти в полицию, далее на каторгу, но, случись подобное, пострадают жена и сын. Его Новицкому было более всего жалко. Малыш не виновен в том, что отец его стал убийцей. В случае огласки смертный грех своего родителя нести ему по жизни, расплачиваясь по долгам. Как расплачивается он, Новицкий, за грехи своих близких, присовокупив к ним собственные. В Вареньке он был уверен: эта откупится, только бы ее репутация не пострадала. О предполагаемой взятке он узнал от горничной, которая слышала за дверью разговор Вареньки со следователем. Если бы он верил в Бога! Ушел бы от мира, стал монахом, замолил грехи. В Оптину поехал к старцам или в Кронштадт к батюшке Иоанну. Уж они бы сказали ему, как жить дальше, вразумили, а может быть, и утешили грешника. Не получится. Нет веры. Грехи, как говорил Гордей, спудом давят, а веры очистится от них нет. И выхода нет. Тупик.

Взял старое Гордеево ружье, подошел к зеркалу, навел дуло на собственное отражение и без всякой жалости пальнул. Разбилось зеркало вдребезги от попавшей в него пули, но убил-то он своего двойника, не себя. На себя смелости не хватило. Застонал, схватился за голову. «Господи, если ты есть, добей меня! Что же я со своей жизнью сделал? В какие дебри завел? Ради чего? Все могло быть по-другому!» Вспомнил Лизаньку, горько зарыдал, благо никому до его слез дела не было.
Между тем Варенька готовилась к встрече с княгиней. Нарядилась как можно скромнее, нарумянилась, чтобы скрыть бледность лица, приказала готовить экипаж к выезду. Яков вывел Лорда из конюшни. Заметила Варенька, что Яков желает сказать ей что-то, только не решается, стоит, переминается с ноги на ногу, покашливает в кулак, поглядывает странно.
—Яков, что-то случилось?
—Барыня…
Яков замялся, закашлялся, отдышался. Замолчал, собираясь с духом.

—Говори же, — настойчиво повторила Варенька, кутаясь от холодного ветра в кроличью шубу.
Ветер с завыванием срывал снег с крыши конюшни и норовил бросить колючие снежинки прямо в лицо. По небу плыли низкие, набрякшие влагой тучи, похоже было, что к ночи мороз сменится ростепелью.
—Барыня, вы простите меня, но я хочу получить расчет.
—Почему? — удивилась Варенька. — Тебе мало платят? Я добавлю, скажи сколько.
—Дело не в деньгах, — Яков стал хлопать себя хлыстом по валенкам. — Честно скажу, боюсь я!
—Чего боишься?
Варенька пристально посмотрела на кучера. Неужели он все знает?
—Его благородия боюсь. Давеча собственными ушами слышал, как выл он в своем флигеле. Уж не оборотнем ли стал? То еще хуже – вытиком. Такое бывает, ежели вурдалак крови напьется. Не зря от всех отгородился. Аленка, добрая душа, и та боится мимо флигеля ходить. Отпустите меня подобру. Не отпустите – все одно сбегу. Нету мочи страх терпеть.
—Успокойся, Яков, — Варенька старалась говорить как можно спокойнее. — Никакой Дмитрий Федорович не оборотень. Просто он болен. Нервы расшатаны.

—Какие там, к бесу, нервы, — Яков перекрестился. — Для вас и малыша сродственники мои ладанки прислали. Вот, возьмите. — Яков достал из кармана завернутые в кусок холстины две ладанки, остро пахнущие травой. — От чар оборотнических помогает. Бог вам в помощь.
Варенька взяла ладанки, поблагодарила Якова. На душе стало уныло. Поняла: кучера она лишилась. Кто следующий?
—Сегодня отвезешь нас к их сиятельствам в усадьбу, а завтра придешь за расчетом. Я – за Дмитрием Федоровичем, ты готовь экипаж.
Княгиня еще с прошлого вечера готовилась к встрече с друзьями. В столовой был накрыт огромный стол, охапками завезены свежие цветы. Слуги метались по комнатам, смахивая с картин и мебели последние пылинки. С возвращением Саши дом приобрел прежнее величие, которого был лишен после гибели князя Тропова. Марианна искренне хотела, чтобы ее Алекс не чувствовал одиночества. Поэтому пригласила самых разных людей в надежде на то, что с кем-нибудь из них он найдет общий язык. Встретив прибывших Вареньку и Новицкого, она лично в знак особого расположения провела их к гостям. Новицкий делал вид, что никого не видит, на приветствия не отвечал. Знакомые учтиво делали вид, что ничего не происходит: вежливо отходили в сторону. Один доктор Назаров, которого Марианна пригласила в знак прежней дружбы, поинтересовался:
—С вами все в порядке, Дмитрий Федорович?

—Вашими стараниями, доктор, — ответил Новицкий и равнодушно отвернулся от Назарова.
Варенька беспомощно посмотрела на врача, тот в свою очередь кивнул ей, что нет ничего страшного. Отошел в сторону и стал незаметно наблюдать за Новицким.
Настал час, когда всех пригласили к столу. Чета Новицких оказалась рядом с отцом Геннадием, доктором Назаровым и Цивиньским. Напротив Новицкого сел, громко подвинув к себе стул, исправник Кнут. И тут же впился в помещика цепким взглядом. Внутри у Новицкого оборвалось, похолодело. Казалось, что для Кнута нет тайн. Он все видит, все знает, через пару минут встанет и публично назовет Новицкого преступником. Но Кнут отвернулся и стал о чем-то заинтересованно спорить с Завьяловым. Хозяйка дома была учтива со всеми гостями, многих из которых Новицкий не знал вовсе.
—Дмитрий Федорович, — Назаров тихо обратился к Новицкому. — Вас что-то гнетет?

—Доктор, в другой раз, — почти шепотом ответил ему Новицкий. — Скажите, кто все эти люди?
— Вы же знаете, какое значение их сиятельство придает благотворительности. Вот этот господин справа – председатель уездного общества вспомоществования сиротам, Силантий Борисович Игнатьев, а вон тот господин по правую руку от Заваруйкина – губернский гласный. Нынче по случаю горловой болезни лечится в имении своей матушки. Может, слышали его фамилию – Лентулов.
—Не имел чести знать, — равнодушно произнес Новицкий и грубо толкнул Вареньку в бок.
—Подвинься, мне неудобно.
Сидевшая неподалеку чета фабрикантов Ремизовых переглянулась между собой.
—Дмитрий, — тихо произнесла Варенька и смущенно огляделась. — Веди себя прилично.
—Да? — Новицкий откинулся на стуле. — Перед кем?
—Господин Новицкий, — не выдержал Цивиньский, — ради уважения к хозяйке дома, я бы попросил вас вести себя согласно принятым в обществе приличиям.
—В каком обществе? — сделал невинное лицо Новицкий. — Не в обществе ли залетного поляка? Вам бы, господин хороший, помолчать, не нравится – уматывайте в Варшаву.
Цивиньский покраснел, задохнулся и сжал кулаки.
—Дмитрий Федорович, — Заваруйкин покачал головой. — Как так можно? Что вы такое говорите?!
— Спасибо, Марианна Вениаминовна, за хороший прием, вижу, мое присутствие здесь кое-кого раздражает.

Цивиньский встал, откланялся и, случайно задев подошедшего сзади лакея, быстро вышел из залы. Марианна растерянно оглядела гостей.
—Извините! — она почти бегом, подбирая подол длинной юбки недавно пошитого нарядного платья, поспешила за Цивиньским.
Догнала его в тот самый момент, когда он натягивал на себя поданную лакеем шубу.
—Мишель! — Марианна подошла к Цивиньскому и виновато посмотрела ему в глаза. — Право, я не знаю, что нашло на господина Новицкого. Не уходите.
—Увы, дорогая Мари, мне пора, — на лице Цивиньского отразилось деланое сожаление. — Я, собственно, пришел для того, чтобы поговорить об одном важном для себя деле.
—Давайте поговорим, — Марианна взяла Цивиньского за руку и увлекла его в сторону библиотеки.
—О чем же вы хотели со мной поговорить? — мягко спросила она, присаживаясь в кресло и поправляя юбку.
—Мари, — Цивиньский взял стул, присел рядом с княгиней. — Я намерен жениться.
—Вот как, — растерянно произнесла Марианна и опустила глаза. — Надеюсь, ваша избранница достойна вас?
Почувствовала, как гулко бьется сердце. Колыхнулось усыпленное прежнее чувство, отчего испытала серьезный укол ревности.

—Все дело в том, что я решил взять в жены одну из подросших сирот из вашего приюта. Надеюсь на то, что вы мне поможете выбрать достойную девушку на выданье.
— Из приюта? — удивилась княгиня. — Почему из приюта? Разве мало в уезде семейств, готовых выдать за вас своих дочерей?
—Семейств много, но мне нужна девушка не знатная, одинокая, я уезжаю в Вену, требуется неизбалованная, трудолюбивая, привыкшая к простому общению хозяйка моих кондитерских, не светская барыня, спящая до обеда и выходящая к столу в чепце на неприбранных волосах. К тому же я не нуждаюсь в чужих родственниках, принимающих участие в делах моей будущей жены. Надеюсь на ваше понимание столь неординарного решения.
—Хорошо, — Марианна резко встала.
Она поняла, что Цивиньский нанес последний и самый действенный удар по ее самолюбию. Куда как меньше обидело бы его решение жениться на крестьянке, но подобный мезальянс… Просьба, выраженная в столь откровенной форме, оскорбляла ее еще не до конца усмиренную гордыню. Впрочем, поделом! Ведь и она когда-то сильно оскорбила его чувства. Решила, что сохранит достоинство и подберет ему действительно хорошую невесту. Вряд ли в Вене станут сильно интересоваться прошлым богатой хозяйки кондитерских. А у безродной девушки может появиться шанс. Мишель – неплохой человек. Не зря же она его так любила.
—Я знаю девушку, достойную стать вам подругой. Приходите завтра в приют, увидите ее. Надеюсь, она вам понравится.

—Одно условие. Девушка должна сознательно перейти в католичество и быть доброй христианкой.
—Постараюсь ее уговорить. Теперь уходите. Во имя нашей прежней дружбы оставьте меня в покое.
— Разве только дружбы? — усмехнулся Цивиньский. — До завтра, ваше сиятельство.
Оставшись в полном одиночестве, княгиня в ярости швырнула первой же попавшейся под руку книгой в свой портрет, висящий на стене. Портрет покачнулся, но удержался, только слегка накренился набок. Ей хотелось кричать, рыдать, рушить все, что попадется под руку. Сдержалась, взяла себя в руки.
В дверь кабинета заглянула Ремизова.
—Слава богу, Марианна Вениаминовна, вы здесь. Я вас ищу по всему дому, гости волнуются. Господин Цивиньский уже ушел?
—Все в порядке, — княгиня поправила прическу. — У господина Цивиньского возникли неотложные дела. Просил извинить за свой внезапный уход. Вы идите, я сейчас выйду к гостям.