Разве все уже сказано до меня?! Главы 26-27.

Г Л А В А 26. ВЫХОД БРИЛЛИАНТОВОЙ КОРОЛЕВЫ.


По еврейским обычаям близкие родственники покойного в течение семи дней сидят дома, скорбя по ушедшему в мир иной и принимая всех желающих выразить свои соболезнования и разделить боль утраты. На мужчинах рвут рубаху, и они в эти дни не бреются. Женщины стараются нести свою боль в себе, но иногда она с плачем и стенаниями вырывается наружу.
Я тоже плакала, но по ночам. А утром спешила на кладбище. Зачем мне было это нужно? Не знаю. Мне так хотелось. Я знала каждый букет, каждый цветок, положенный на его могилу. Убирала увядшие и находила свежие, положенные чьими-то заботливыми руками. Букеты были разные, от скромных, но составленных с большим вкусом и любовью, до шикарных, подчеркивающих положение той, что его положила. Это были цветы от женщин. От разных женщин. Иногда я сталкивалась с кем-нибудь из них у его могилы, иногда кто-то терпеливо ждал, когда уйду я. Было ли у меня чувство ревности? Конечно, нет. Если они приходили сюда, значит, в свое время получили от моего Вальмона то, что не мог им дать ни один другой мужчина. И если я не испытывала никакой ревности к прежним связям при его жизни, неужели буду страдать от того, что кто-то скорбит так же, как и я?
Мне было даже немного жаль этих несчастных. Во-первых, ни одной из них он не принадлежал так полно и безгранично, как мне. А во-вторых, они теряли его дважды. Я тоже очень, очень боялась его потерять. И хотя знала, что я и есть та женщина, которую он ждал всю жизнь, сколько же мне пришлось изменить в себе самой, в своих взглядах, привычках, предпочтениях, чтобы соответствовать его желаниям. И все же я его потеряла.
Неужели наша программа – страха потерять друг друга – сработала так жестоко, и его забрала женщина, с которой не поспоришь? Хотя и на эту тему сказано все уже до меня. «Если Бог нас своим могуществом после смерти затащит в рай, что мне делать с земным имуществом, если скажет он: «Выбирай»?» Симонов выбрал «злую, ветреную, колючую, хоть не надолго», да его. И еще расставания, опасности, друзей, врагов и даже курского соловья... Там все закончилось благополучно, земные привязки оказались настолько сильными, что героя столкнули обратно на землю. Макс, может быть, и тебе следует хорошенько попросить? Я не была ни злой, ни колючей, и всегда была твоей, потому что любила, любила без меры. Я врала тебе, что не люблю, просто потому, что боялась заболтать это слово. Потому так редко произносила его. А сейчас говорила бы тебе его каждый день…
Так, или приблизительно так думала я и на седьмой день, когда утром пришла на его могилу и была поражена тому, что увидела. Цветы лежали совсем не так, как я оставила их накануне. Их было много, как обычно, но выложены они были по кругу, а не ровно по площади всей могилы. В центре же круга, в пустоте, в печали, во всем том одиночестве, навалившемся на меня, лежали два черных тюльпана. Мне было не важно, кто их сюда положил, кто постарался вот таким способом выразить свою боль. И уж конечно, я не страдала мистицизмом: дескать, мой любимый посылает мне свои приветы – хотя твердо знала, что его душа всегда рядом со мной. Я просто нашла зрительное выражение своих собственных мыслей, чувств, ощущений. И мне это настолько понравилось, что впервые за все эти горькие дни испытала радость и облегчение.
Нет, это не мистика. Это знак судьбы!
Через час ко мне присоединились Мишаня и Алан, вызванные мною сюда, на могилу к Максу. Им не надо было долго объяснять. Они все поняли сразу. Новую коллекцию я назвала «Черный тюльпан, цветок скорби».
В одежде – только два цвета, черный и оттенки серого, всевозможных видов тканей. И бриллианты. Черные бриллианты, с редким вкраплением белых, рубинов и изумрудов. А также детали ярко красного цвета, как капельки крови – губная помада, маникюр, туфельки.
Алан чутко уловил основную мысль: у каждой женщины были свои проводы любви. Неважно, какого стиля и направления в одежде она предпочитает придерживаться, чтобы оплакивать уход любимого и выразить свое горе.
Труднее всего пришлось Мишане. За короткий срок он должен был создать совершенно новые модели, совсем не похожие на те, что мы делали раньше. Для него я определила главную тему – цветы. И прежде всего тюльпаны, как основной символ. Важное условие: в украшениях должны быть использованы по преимуществу черные бриллианты.
Мишаня гордился, что восстановил старую русскую технику с горячей эмалью. Мне же работы с ней казались аляпистыми и безвкусными. Поэтому, придерживаясь своего главного принципа – не выпускать за пределы мастерской непонравившиеся мне изделия – я без всякого сожаления отклоняла Мишкины идеи использовать эту разноцветицу. Но сейчас, после того, как он показал нескольких эскизов, я поняла, что она будет к месту, и предложила ее применять как можно больше. Это было колье из тюльпанов с черной и красной эмалью и черными, как сама скорбь, бриллиантами. А также из маков: по алой эмали россыпь черных сверкающих камней.
Изготовление ювелирного изделия – процесс весьма трудоемкий. Хорошие мастера-модельщики всегда и везде ценятся на вес золота, с которым они работают. Но у меня были именно такие. Мы работали день и ночь. Через три месяца коллекция была готова.

В один из тех семи дней, когда я соблюдала траур и ко мне приходили каждый день десятки людей, пожелавших лично выразить слова соболезнования и печали в связи с потерей такого замечательного человека, как Максимилиан Ландвер, Бетти сообщила, что она проводила в кабинет не совсем обычную посетительницу – Эстер Ландвер. Я заволновалась: «Жена или дочь?»
Меня ждала женщина лет двадцати пяти. Мы смотрели друг на друга с нескрываемым любопытством. Только видно было сразу, что у нее к этому примешана большая доля настороженности. Я же испытывала чисто женский интерес: насколько она похожа на него. Нет, внешнего сходства почти не было. Пожалуй, глаза, черные, как у него. И еще меня поразила в ней какая-то неуверенность, скованность или робость. Может быть, потому, что она стеснялась своего роста, которым тоже вышла в папу? А может быть, не по себе ей было оттого, что пришла сюда?
Я тоже не знала, как себя вести. Но секунду поразмыслив, решила, что у меня нет перед ней никаких моральных обязательств, ее родители расстались совсем не по моей вине. Поэтому, легко протянув ей руку, усадила в кресло, а сама села рядом. Она, не переставая меня разглядывать, вдруг сказала:
– Я знаю, папа вас очень любил. Мы редко встречались с ним, только когда у меня были какие-нибудь проблемы и требовалась его помощь, когда деньгами, когда советом. Но в мой день рожденья виделись всегда, так было с самого детства. А два года назад он забыл о нем. Так и сказал, что забыл, когда позвонил через три дня. А когда мы встретились, я его не узнала. Сколько себя помню, он всегда казался мне немного вальяжным, иногда циничным или грустным. Интерес женщин к себе воспринимал как должное. В последние годы выглядел уставшим. А в тот раз все было наоборот. Он улыбался, и все время извинялся за свою забывчивость. И вообще, был какой-то другой, как будто помолодел лет на десять. Не трудно было догадаться, что у него кто-то появился и что он очень счастлив.
– А что при этом чувствовала ты? – Спросила я напрямую, желая определиться в ее отношении ко мне.
– Я была рада за него. – Потом она засмеялась и добавила: – Его забывчивость оказалась мне даже на руку. Желая загладить вину, он подарил мне машину, о которой я давно мечтала.
Она замолчала. Но ее упоминание об имуществе подсказало мне, что в первую очередь ее должна волновать эта тема.
– Эстер, твой отец, хотя и был отличным адвокатом, не оставил завещания. Но думаю, будет правильно, если его единственной наследницей станешь ты. Между нами может быть только один спорный момент. Это – дом, который мы приобрели вместе. Но я выкуплю у тебя его долю, если ты не возражаешь.
Она не возражала. Она не возражала и против того, чтобы его личные вещи я оставила у себя. Она только попросила вместе с ней съездить на его квартиру, тактично предположив, что, может быть, и там мне захочется взять что-нибудь себе.
И вот я опять стою у дверей, за которыми пережито столько счастливых мгновений. В голову лезут слова, сказанные, конечно же, до меня: «Сто часов счастья… Разве этого мало?» Когда-то я вслед за Вероникой Тушновой считала, что этого количества с избытком, особенно, если гоняться за ним по вокзалам и аэродромам, сиротливо ждать в прокуренном вагоне, или намывать его по крупицам из горького горя. Теперь мне хотелось кричать, что это неправда. Что в нетопленном доме, сколько не колдуй, счастье не появиться. А сто часов – это всего лишь четыре дня! Вот бы удивился Макс, узнай он, что когда-то я была согласна на такое ничтожное количество счастья. Он одаривал меня им щедро, горстями. Как будто знал...

Эстер никогда не была у него. В сущности, она его и не знала. Сейчас ей предстояло совершить одно из главных открытий в своей жизни. Бедная девочка! Поймешь ли ты своего отца? Отзовется ли в тебе его кровь, или вражда и ненависть твоей матери скроют все то светлое, что было в нем?
Мы вошли в кабинет, и Эстер, увидев фотографии на стенах, стала вспоминать, что раньше, в детстве видела их, а теперь у них в доме нет ни одной. Потом, поняв, что мне хочется остаться одной, пошла обследовать квартиру самостоятельно. Я села за письменный стол, где стояла моя фотография, а рядом лежало его кольцо.
Мишаня тогда выполнил мою просьбу и сотворил-таки маленькое чудо. На передней поверхности кольца была продолговатая площадка, а на ней сверкал каратник. Но Миша поместил его не в центре, а немного сдвинул в сторону. Рядом же вставил еще один бриллиантик, но поменьше. А всю площадку залил черной эмалью. Ведь кольца должны были одинаково подходить и мужчине и женщине. Как часто мы с Максом любили поспорить, кто из нас для кого больший бриллиант, а кто поменьше, каждый отдавая предпочтение другому. Поэтому и не стали заказывать Мишане новых обручальных колец – сочли, что они у нас уже есть.
Сначала я хотела взять его кольцо с собой, повертела, покрутила, и поняла, что сойду с ума, если буду держать его у себя. Потом сняла свое и положила рядом, решив, что они всегда должны находиться вместе.
Тут до меня дошло, что в квартире стоит гробовая тишина. Ну, конечно, Эстер добралась до спальни! Я обнаружила ее в дверях этой комнаты любви. Когда она повернулась ко мне, лицо ее было искажено страхом и отвращением. Нет, правильнее так, отвращением к тому, что она увидела, и страхом, что это имеет непосредственное отношение к ее отцу.
– Мама всегда говорила, что он развратник.
– Не правда. – Я взяла ее за руку. Она не оттолкнула меня. Уже хорошо. – Ему были нужны от женщины и любовь, и уважение, и понимание, и, конечно, секс. Он умел любить. Твой отец был необыкновенный человек. Просто с твоей мамой у него не сложилось.
– И вы знали про это? – Она резко кивнула в сторону зеркал. – Он водил вас сюда?
Как же ей объяснить, что для него эта сфера отношений была совсем немаловажной частью жизни? Как ей сказать, что ее отец обладал необыкновенной сексуальной энергетикой? Что миллионы женщин мечтают о том, чтобы их спутники имели десятую, а то и сотую долю его возможностей. И что мне самой потребовалось достаточно много времени, чтобы в этом разобраться и понять, какое счастье выпало мне, женщине в сорок с большим хвостиком, быть любимой им.
– Когда-нибудь ты поймешь, насколько счастлива женщина с таким мужчиной, как твой отец. Поверь мне, не каждый может дать женщине в постели то, что она хочет.
– Но ведь это грязь! Мерзость и грязь! Неужели вы этого не понимаете?
Боже мой, девочка, ты и твоя мама ничего не перепутали? Это у нас, в России, секса не было, а у вас был, и даже сексуальная революция свершилась, к счастью для твоего папы, а то бы он, как истинный Вальмон, погиб гораздо раньше. Мне всегда казалось, что это про меня с моими комплексами Булат Шалвович написал: «Женщина, ваше величество, как вы решились сюда?.. Может, вы дверь перепутали, улицу, город и век?»… А ты, оказывается, заморочена еще круче меня!..
– Эстер, но ведь Бог зачем-то создал нас такими. И люди получают огромное удовольствие от близости.
Макс, неужели ты хочешь, чтобы именно я объяснила твоей дочери, что было от нее сокрыто за семью печатями, чтобы я пробила ту стену ханжества, которую ее мать строила все двадцать пять лет ее жизни? Ты в своем уме? Ну, почему она так доверчиво смотрит на меня? Почему ловит каждое слово о тебе? Хорошо, я попробую. Я просто расскажу ей, какой ты был до меня и со мной. А главное, кем ты был для меня.
Мы проговорили полдня. Мне хотелось, чтобы она узнала о своем отце, о котором в ее семье в лучшем случае молчали, а в худшем – называли мерзавцем, каким он был на самом деле человеком, другом, мужем. Зачем мне было это нужно? Не знаю. Может быть, для него это значило несравненно больше, чем все мои слезы и скорбь.

«Моя скорбь», моя коллекция. Мы работали над ней уже два месяца, без выходных, только с перерывами на сон. За это время Эстер звонила мне несколько раз, но я не могла найти и минуты для встречи с ней, так как помимо всего прочего с головой окунулась в освоение новой для себя профессии – эмальерщицы. Что это такое? Простая ювелирная операция, к выполнению которой может быть допущен любой аккуратный человек. Так как я таковой была, то допустила себя к наложению эмали на золото лепестков и листьев.
Эту идею подбросил Мишаня, решив таким образом занять пустоту моих вечеров. Первая половина дня, а то и весь день незаметно уходили на массу организационных вопросов, связанных с работой мастерской и магазинов. Без Макса было трудно, многое он брал на себя. А вот ближе к вечеру и допоздна, руки, навострившись, ловко накладывали на золотые заготовки специальный раствор, чтобы Мишаня успел поставить их на всю ночь в печь, и на утро мастера, зачищая и шлифуя, превратили бы их в предметы искусства и роскоши.
Но сегодня Эстер проявила настойчивость, свойственную Ландверам:
– Кэтрин, ваша занятость – это отговорка? Если нет, я приеду к вам на фабрику.
Она смогла выбраться довольно поздно, ближе к шести. Мне было понятно ее желание и нетерпение увидеть то, чему ее отец посвятил последние годы жизни. И то, ради чего, собственно говоря, и погиб. Хотя дед и отец Эстер имели непосредственное отношение к бриллиантовому и ювелирному бизнесу, ее познания в этой области были весьма приблизительными, как у любой женщины, покупающей украшения в магазине. Она, как и Макс, получила юридическое образование и работала в адвокатской конторе, куда он ее в свое время пристроил.
Я провела ее по всей фабрике, как правильно она сказала, потому что от того маленького помещения мастерской, с какого мы начинали три года назад, уже ничего не осталось. Она своими глазами увидела, как из невзрачных и тусклых деталей, правда, отлитых из золота высокой пробы, спиленных с ювелирной елки после литья, с помощью специальных машин и приспособлений, а главное, руками мастеров творятся чудеса.
Наконец, мы оказались в святая святых моего королевства, в моей пещере сокровищ – комнате-сейфе. Здесь было на что посмотреть! У меня уже накопилось некоторое количество готовых изделий. И Эстер, как любая женщина, принялась примерять их на себя. Ей все безумно нравилось, и тюльпаны, и маки, и незабудки, и розы, и неимоверные колье из переплетенных золотых ветвей, и масса других творений в сверкании черных бриллиантов. За этим занятием нас застал звонок Алана. Он сообщал, что закончил еще несколько моделей и хочет, чтобы я на них взглянула. Мы вместе с Эстер поднялась в его мастерскую на третий этаж.
У Алана также было свое святилище, где он хранил готовые модели, и охранял так же строго, как я свое, разве что замков было поменьше и не таких сложных. Это была небольшая комната, по периметру увешанная его работами. В центре стояла передвижная вешалка на колесиках, на которой сиротливо висели четыре изделия: два вечерних платья из темно серого шелка и два кожаных костюма, один с брюками, а другой с юбкой.
Я аккуратно, боясь на них дышать, по очереди снимала одно за другим, разглядывая сама и показывая Эстер. Алан сокрушался:
– Жаль, девчонки уже ушли. Так хотелось, чтобы ты посмотрела.
И тут Эстер обратилась ко мне с просьбой, больше похожей на мольбу:
– Кэтрин, можно я примерю, хотя бы одно?!
От неожиданности Алан замер и уставился на меня, выкатив в испуге глаза. Потом суетливо отобрал у Эстер платье и отвернулся, предоставив мне самой отказать своей гостье в неуместной просьбе. Я же не могла найти слов, объяснить ей, что модели одежды – это не изделия из золота. И налезают не на всех, да и подходят далеко не каждому. Но потом решила: как начнет примерять, все поймет сама.
– Хорошо, попробуй.
Алану было чего бояться. Эстер была одета настолько безвкусно, а главное, бесформенно, что даже он не смог определить, что же на самом деле представляла собой ее фигура. Когда я впервые увидела ее в длинной юбке непонятно какого фасона, безразмерном блузоне и в грубых полуботинках, больше похожих на мужские, то с горечью подумала о том, что в формировании ее вкуса явно не хватало папиного участия. И перед глазами сразу же прошла вереница милых и смешных сцен из первой серии моего фильма: как Макс водил меня по магазинам, безошибочно выбирая только то, что подчеркивало достоинства моей фигуры, и тем способствовало развитию уверенности в себе. Потом, освоившись в новой среде, поняла, что он сотворил из меня, как выделил на фоне англичан, отдававших в одежде предпочтение темным тонам и скучному однообразию фасонов. То крупными мазками, то добавлением мелких, но точных деталей, он создавал из меня свой идеал женщины, и я помогала ему в этом, полностью положившись на его вкус. Как он тогда сказал? «Королева должна иметь соответствующий вид!» Но не будем о грустном!
Алан с нескрываемым раздражением из-за того, что я не смогла отказать в глупой просьбе этой непонятно откуда взявшейся особе, покатил вешалку в примерочную. И пока Эстер пыталась влезть в одно из его платьев, я отвлекала его просьбами показать мне готовые детали к другим моделям и их эскизы. Он, наверное, понял, что так ему будет легче переживать муки автора, чьи гениальные творения отданы на растерзания несведущей публике, поэтому стал уныло раскладывать передо мной листы с рисунками и объяснять уникальность своего кроя, отделок, рассуждать о качестве материалов и прочей ерунде, которая меня совсем не интересовала.
Когда его помощница подвела к нам тонкую изящную женщину в вечернем платье, я не сразу поняла, что это Эстер. Алан же врубился сразу, поэтому застыл на полуслове, выронив из рук папку с эскизами. Интересно, что его так заворожило: его творение на Эстер – или Эстер в его творении?
Как бы то ни было, перед нами была другая женщина. Ее длинные черные волосы, до этого собранные в низкий хвост, сейчас были высоко подняты и красиво заколоты, подчеркивая длину и грацию шеи. Я мысленно представила на этой шеи и груди черный блеск ожерелья, браслетов на тонких запястьях и перстней на пальцах. В голове моментально сложилась картинка. Я подвела ее к зеркалу и попросила:
– Эстер, вспомни что-нибудь с грустью о своем отце.
Эти печальные еврейские глаза. Вот она – «Моя скорбь». Передо мной было лицо всей коллекции.

И вот, наконец, настал день показа. Элизабет сработала на пять с плюсом. Информация была размещена во всех соответствующих изданиях, разослана каждому, кто хоть однажды сделал покупку в «Кремерз Хаус». Более того, Бетти прекрасно поработала с траурными книгами, отправив приглашения всем, кто оставил запись с соболезнованиями. Не обошла вниманием и страницы Макса в интернете, куда до сих пор приходили стенания по его преждевременной кончине. Она и там поместила сообщение о показе с фотографией Эстер в колье из сверкающих черных тюльпанов, огромные печальные глаза которой смотрели прямо в душу. Всем желающим предлагалось приобрести символ его утраты и потери – черный тюльпан, тем более что «Кремерз Хаус» выпустил достаточное количество модификаций: букет, композиция из одного иди двух цветков, с разным количеством бриллиантов, что отражалось и на цене.
И вот, зал полон, публика самая разнообразная. Тема грустная, но важная для всех – любовь и боль расставания с ней. Каждый человек, независимо от возраста, пола и социального положения, хоть раз в жизни переживал это чувство – уход любимого человека. Кто-то – к другому или к другой, а кто -то, как я, – в мир иной. Не важно как, больно одинаково.
На подиуме под медленную, торжественную и скорбную музыку Альбинони модели в темном, с редким вкраплением красного, в изумительных украшениях, сменяли одна другую. Публика во все глаза и бинокли рассматривала каждую деталь. Хотя это совсем не обязательно – после показа все изделия будут выставлены в специальных витринах.
Эстер стояла за кулисами, то и дело промокая слезы. И вдруг ее глаза широко распахнулись от удивления и, как мне показалось, восхищения. Это она увидела меня. Я была последней моделью в этом показе – использовала, что называется, служебное положение. И как полагается последней модели, на мне было свадебное платье. То самое, что Алан сшил к моей свадьбе, из белого шелка с серебристым отливом. Оно было абсолютно закрытым спереди, даже воротник стойка прикрывал шею, и с огромным вырезом во всю спину.
Когда в преддверии самого счастливого дня в моей жизни я заказывала Алану этот «шедевр», решила посмотреть, что же на этот счет имеется в моем списке под названием «мечты сбываются». И вспомнила, как в юности на меня, да и не только на меня, сильное впечатление произвел наряд героини в одном из фильмов о высоком блондине. Правда, у нее платье было черного цвета, да и вырез ниже копчика. Я на такой не решилась. Но и того, что получилось, было достаточно. Макс был бы в восторге. Я пошла на эту авантюру, зная, что при виде обнаженной спины ему лишний раз захотелось бы к ней прикоснуться, а мне, даже в самые официальные моменты брачной церемонии, почувствовать его руки.
И вот теперь я выходила на подиум в этом самом наряде. Но сверх оригинальной версии в нем были три добавления. Во-первых, у меня на груди сверкал символ моей скорби, колье-брошь: в круге из черных и белых бриллиантов два черных тюльпана. Во-вторых, на голове – тончайшая черная паутина покрывала, в пересечение нитей которой вставлена сотня бриллиантов, играющих всеми своими бесчисленными гранями в лучах прожекторов. И третье – с меня снимают покрывало моего траура и под ним – настоящая бриллиантовая корона.
Я долго ломала голову: для чего Максу понадобилась та груда алмазов? Что он хотел из них сотворить? Какая такая задумка, на которые он был мастером, овладела им? Моей фантазии хватило на корону.
Любовь моя, ты хотел видеть меня королевой? Я стала ей!
Сзади меня выстроились модели в черном, а впереди я – Бриллиантовая королева в белом подвенечном платье. Зал, рыдая, устроил овацию.

Г Л А В А 27. КОРОНА ДЛЯ ЗОЛУШКИ.

В предпоказные ажиотажные дни, суматошно заполненные тысячью неотложных дел, проблем и всяческих недоразумений, я гнала от себя предательскую мысль: что же я буду делать, когда все это закончится? Отдавать себя на растерзание воспоминаний о Максе мне не хотелось, потому что знала, уйду в глубокую депрессию. Но этого, к счастью, не произошло. Коллекция оказалась столь удачной, что заказы посыпались один за другим. А ведь у меня не дешевая хозяйственная лавка с предметами первой необходимости. Да и конкуренция в ювелирном бизнесе сумасшедшая. И моду на черные бриллианты ввела не я. Но в наших работах они выглядели столь органично, настолько к месту, а в сочетании с эмалью так эффектно подчеркивалась их красота и необычный блеск, что изделия смотрелись будто живые. Мишаня взобрался на еще один Эверест своего таланта.
А через некоторое время ко мне обратились от имени королевского двора одной из европейских стран. Вот посмеялся бы Макс. Дело в том, что около года назад в одной из публикаций, посвященной успехам коллекций «Кремерз Хаус» и его быстро набирающей обороты популярности в мире моды, был даже пущен слух о том, что некоторые королевские европейские дома поглядывают якобы в нашу сторону. Макс долго уверял меня, что за эту хвалебную статью и не очень правдоподобный слух он не заплатил ни шиллинга.
Оказывается, яркость, стиль, оригинальность и качество последней коллекции произвели должное впечатление и на высочайших европейских особ, и прежде всего ее заключительный штрих – бриллиантовая корона. В последние годы в европейских монарших династиях стало хорошим тоном жениться на девушках из народа, претворяя в жизнь бессмертный сказочный сюжет. Я сама была простой золушкой, по воле судьбы оказавшейся на вершине европейского бомонда. Поэтому обращение ко мне по поводу головного свадебного украшения для такой будущей королевы посчитала для себя делом не только большой чести, но и глубоко символичным.
Поначалу речь шла о той самой короне, в которой была я сама на показе. Но ее за баснословные деньги приобрел покупатель, пожелавший остаться неизвестным. Потом под большим секретом мне шепнули, что ее владельцем стал какой-то арабский шейх, решивший сделать своей любимой жене поистине королевский подарок. Дай Бог счастья ему и его жене! Королевский двор рассудил, что это, может быть, и к лучшему, и решил заказать новую корону, с учетом вкуса невесты и жениха. После важного, но непродолжительного периода согласований по дизайну и форме, количеству, размерам и качеству камней, а также цене и сроках изготовления, Мишаня приступил к работе.
Королевская семья, а главное, жених, не поскупились: в короне должны быть использованы камни размером не меньше одного -- двух каратов. Но ее безусловным украшением должны стать шесть крупных бриллиантов: пять пятикаратников и один камень в десять каратов. Особо оговаривалось качество бриллиантов. Работа была не столько сложной, сколько ответственной. Когда после подготовительного периода мы приступили к отливке деталей из золота, Мишаня аж почернел.
– Мишка, я тебя совсем загоняла. Потерпи немножко. Вот закончим царский заказ, поедешь в Москву, дочку с внучкой повидаешь, а то ведь как родилась, так и не видел. Может, сюда их привезешь. – Стала я сердобольно его жалеть, прекрасно зная, что напоминание о дочери и внучке действуют на него как чудодейственный бальзам. – А на сегодня хватит. Иди домой, отдохни.
Но даже напоминание о двух самых дорогих ему девочках не вызвало у него привычной улыбки и знакомого вздоха облегчения, не разогнало морщин на лбу и напряжения в глазах.
– Нет, Кать. Я еще задержусь. Не только эту шапку Мономаха делаем, и другие заказы есть. Я немного посижу, покумекаю, а потом пойду. – Говорил он мне, целуя на прощанье и выпроваживая домой.
Я вспомнила, какой грустный и печальный он был после смерти Макса. Еще подумала, как близко к сердцу он принял его гибель. Но вскоре все прояснилось.
-- Катюш, а ты фабрику, того, не закроешь? – Спросил меня тогда Мишаня, виновато опуская глаза. – Говорят, у него дочка есть, и теперь она всему наследница. Вы ведь, Катенька, извини ради Бога, не успели пожениться.
Ах, Миша, Миша, Мишаня! Это только ты мог умудриться прожить в Англии три года, так и не выучив языка. Телевизора не смотришь, газет не читаешь. А там обо мне иногда интересные вещи говорят и пишут.
Я тогда его успокоила, сказав, что дала согласие на брак только после того, как Макс переписал фабрику на меня, чем значительно улучшила Мишкино настроение. Сейчас же, глядя на него, я невольно отметила, что он снова выглядит очень встревоженным.
– Кстати, Миша, на днях привезут заказанные для короны камни. Как ты думаешь, мне стоит сменить замки?
Мишка поморщился.
Ювелирный бизнес весьма затратен не только исходными материалами, но и системой охраны и контроля. С одной стороны, это всевозможные меры безопасности на случай внешнего вторжения, а с другой, постоянный контроль внутри. И какими бы работники ни были честными, если у хозяина что-то плохо лежит, рука сама тянется положить это что-то в другое место, хозяину неизвестное. Но помимо всевозможных контролирующих систем, самый главный контроль – человеческий глаз и нюх. Какое-то время назад у меня была проблема именно в этом пункте.
На Мишаню я полагалась, как на самое себя. У него единственного, кроме меня, были ключи от всех помещений и от сейфа. Когда рабочих и мастеров было еще мало, их контролировал все тот же Мишаня. Но с разрастанием производства ему стало сложно справляться одному. Даже когда у него появился помощник, он не успевал уследить за всем и часто на это жаловался. Но тут, как всегда, помог случай. Один из ювелиров, приглашенных Мишкой, приехал не один, а с женой, женщиной болезненной, и потому отказавшейся оставаться без мужа в России. Но так как сидеть одной в четырех стенах без российских телевизионных каналов ей было скучно (в целях экономии ребята не захотели ставить «тарелку»), а устроиться куда-нибудь на работу без знаний английского у нее не получилось, то она попросила меня пристроить ее в мастерской. Ну, кем я могла ее взять? Только уборщицей.
Незадолго до этого у нас случился инцидент: один из мастеров крепил камень, но не совсем удачно. Бриллиантик подскочил и отлетел, а куда, никто не понял. В принципе такое случается. Не часто, конечно, особенно у опытных мастеров, но бывает. Что делать? Как правило, начинаются активные поиски малюсенькой блестящей фиговинки ценою всего-то в пару тысяч долларов. Но тут камень пропал с концами. Жаль, конечно. И дело не в том, что мне эта вещица обошлась на эту самую пару тысяч дороже, а в чистоте и доверительности отношений внутри нашего небольшого коллектива. Но спустя несколько недель пропажа отыскалась. Ее нашла та самая Зина, взятая мной в уборщицы. Оказывается, камень отскочил намного дальше, чем предполагали ребята, и закатился в щель под верстак, где добросовестная и скрупулезная Зина решила пройтись сухой щеточкой. Женщина она была придирчивая и требовательная. В квартире, где они жили как в общежитии, поддерживала железную дисциплину и порядок, отчего получила прозвище Комендантша. Вот на нее-то я и возложила обязанности контролера. Баба она оказалась смышленая, быстро освоила компьютерную программу по расчету золота и его расходов на каждое ювелирное изделие и строго спрашивала с мастеров, сдававшим ей каждый вечер сделанную работу для хранения в специальном сейфе.
Мишаня же поморщился оттого, что по поводу смены замков ему бы пришлось вступать в контакт с Комендантшей, а с нею у него в последнее время было несколько стычек. Он уже приходил ко мне жаловаться, что Зинаида слишком много о себе возомнила и сует свой нос не в свои дела. Я не стала встревать в их разборки, тем более что радела она за мое имущество, и посоветовала Мишане с ней помириться.

Но вот и этот заказ был сделан. Великолепное, по-королевски роскошное и в то же время изящное и стильное украшение для новой принцессы сияло в черных волосах Эстер, которая специально для этой примерки взяла в ателье у Алана длинное белое платье
Эстер стала адвокатом «Кремерз Хаус», тем более что место Макса в этой должности было свободным. По-моему, у нее с Аланом закрутился серьезный роман, что подтверждалось появлением на его эскизах многочисленных рисунков глаз, похожих на черные маслины. Да и сама их владелица не прочь была лишний раз заглянуть к нему в мастерскую.
Все были в восторге. Корона соответствовала тем высочайшим требованиям, какие к ней предъявляли заказчики и должна была, бесспорно, стать одним из главных украшений в свадебном наряде венценосной невесты. Мишаня снял ее с головы Эстер, еще раз придирчиво осмотрел и отнес в сейф. Завтра в двенадцать часов дня в торжественной обстановке она будет вручена послу. А сейчас в ознаменовании завершения столь ответственного заказа я решила отпустить всех пораньше. Все устали, всем хотелось расслабиться. Да и у меня самой вдруг появилось непреодолимое желание побыть одной. На фабрике остался, как обычно, один Мишаня.
Я знала, почему меня резко потянуло домой. Подобное чувство возникало и раньше, когда остро ощущалась необходимость помедитировать. У меня не было резких спазмов (как, скажем, у сэра Джеймса), или других симптомов того, что идет открытие канала. Нет, просто возникало желание отключиться. Но пока добралась до дома, поужинала, обсудила с Долорес хозяйственные вопросы, сделала несколько телефонных звонков, только к девяти вечера смогла спокойно закрыть глаза.
Каждый применяет свою технику медитации. Мне, например, нужен некий пусковой механизм в виде четкой и ясной картинки того места, какое я хорошо знаю и представляю. Это настройка на визуализацию. Поэтому когда на своем внутреннем экране я отчетливо вижу ладные, крепкие грибы в Иерусалимском лесу, то знаю: канал открыт. Но это не обязательный пейзаж. Иногда очень удачно получается с картинками карт Таро. В свое время я пробовала представлять разные. Более всего мне подошла энергетика «Страшного суда». На ней изображен ангел, звуками волшебной трубы вызывающий на Высший суд души умерших из их гробов. Несмотря на устрашающее название и изображение, карта эта имеет мощную энергию обновления.
Для меня главное – настроиться на звук трубы. Иногда он бывает резким и грубым, как будто ангел играет на старом медном геликоне. Такие звуки я слышала, когда шаг за шагом проходила этапы очищения. Но сегодня звуки были нежными и мягкими, похожими на голос флейты. Я даже увидела серебристый цвет этой энергии, которая отчетливо выстраивалась в волшебную мелодию «Yesterday».
Под эти любимые звуки я вышла на знакомую лесную полянку и моментально поняла, кого мне нужно там искать. Оглянулась по сторонам, но его нигде не было. Заметила тропинку и, без раздумий пошла по ней. Она вывела к высоченным сухим камышовым зарослям. Я стала раздвигать их руками, но безрезультатно – впереди все тот же серовато-желтый колючий тростниковый частокол. И вдруг проблеск – голубое небо, гладь реки и белая яхта. Ну, конечно же, Макс ждал меня на борту «Элис».
Мы сидели, как тогда, в пластиковых креслах на небольшой палубке.
– Макс, почему это случилось? Мы что-то сделали не так?
– Мы слишком любили друг друга. – Печально ответил он.
– Разве за это наказывают?
– Мы встретились, потому что так захотела ты.
– Я знаю. Я запрограммировала тебя в своем подсознании и все сделала, чтобы встретить тебя. Любая женщина мечтает о своем принце.
– Но не у любой мечты сбываются. Тебе разрешили.
– Как это?
– Тебе за эту жизнь удалось пройти путь, равный нескольким жизням. Ты не просто поняла Законы Божественного разума, а приняла их на всех уровнях, изменив этим не только свою судьбу.
-- И твою тоже? – От волнения стало трудно дышать. – Я что-то забыла, упустила?
– Ты забыла, что я не был готов. – Помолчав, тихо добавил. – Нам была дана вторая попытка.
Какая вторая попытка? Странно…
– Значит, будет третья. – Стала я утешать, то ли его, то ли себя. А потом, в предчувствии скорого окончания разговора, взмолилась – Только не уходи! Будь со мной рядом.
– Я сделаю все, что ты хочешь. – Это было как раз то, что мне хотелось услышать.
Я стояла на берегу и долго махала вслед белому маленькому пятнышку на безбрежной голубой глади.
Из этого прекрасного видения меня вывел неожиданный звонок в дверь. Никаких поздних посетителей, тем более без предварительной договоренности, я не ожидала, поэтому нехотя пошла посмотреть в монитор на непрошеных гостей. У входа в парадное стоял Мишаня. Он редко бывал у меня, только в экстренных случаях, как правило, связанных с какими-нибудь бытовыми проблемами. И сейчас выглядел каким-то странным, дерганным или испуганным.
– Миша, что случилось? -- Крикнула я в домофон, еще не нажав кнопку замка.
– Катя, открывай быстрее! Беда!
Влетев в квартиру, он тут же бросился мне в ноги и, скорчившись в три погибели, стал причитать:
– Катя, Катенька, прости меня, иуду! Прости подлеца. Но я не мог поступить иначе. Он меня заставил! Он мог их убить! А ты что теряешь? Камушки, деньги… Но ведь это не жизнь!
– Миша! О чем ты? Что случилось? Кто тебя заставил? Кого могли убить?
Но Мишка бубнил одно и тоже: прости, я подлец, меня заставили, я их спас.
И тут я не выдержала. Мне столько времени приходилось глубоко внутри себя прятать обиду на себя, на Макса, на судьбу, зная, что не имею на это право, и только сейчас начинаю что-то понимать про свое горе, как появляется некто, который своим невнятным блеяньем мешает мне.
Мишка, видит Бог, ты сам нарвался. Но, по-моему, это лучший выход и для тебя и для меня.
Я редко позволяю себе взрываться, потому что в гневе страшна без всяких прикрас. В такие минуты из меня, воспитанной, интеллигентной женщины, прошедшей свои университеты на советском производстве, прет русский устный, близкий к трехэтажному. Матерюсь я грубо и от души.
Схватив Мишаню за борта пиджака, я рывком подняла его с колен и стала хлестать по щекам, с каждой секундой все больше понимая, что случилось что-то страшное, а этот идиот не может толком мне ничего объяснить.
– Что ты натворил, х ... моржовый? Кто тебя, п ....са, вы ....л? Кого ты спас, п ... да недоеб .... ая? -- И далее в таком же духе.
Макс, закрой уши!
То ли родная речь возымела действие, то ли рука у меня тяжелая, но вскоре Мишка пришел в себя. И я услышала его рассказ.
Оказывается, после того, как заказ на корону был окончательно оговорен и получена предварительная оплата, в его квартире, куда он вернулся, как обычно, поздно после работы, раздался телефонный звонок.
– Ну, здравствуй, Мишаня!
Мишка мог дальше не продолжать, я уже знала. Это был Граната. За всеми своими переживаниями, заботами, суматохой я о нем совсем забыла. Хотя нет, неправильно. Я старалась его не вспоминать. Все самое страшное в моей жизни было связано с этим человеком. Не зря в моем представлении он всегда ассоциировался с удавом, потому только при одном воспоминании о нем начинала цепенеть. Но еще страшнее оказалась любовь этого гада.
Граната потребовал от Мишани сделать копию короны, но вместо шести самых больших камней поставить стразы. Все расходы он, естественно, брал на себя. А чтобы до Мишани дошло, насколько серьезное ему поручает дело, он выкрал его дочь с полуторагодовалой внучкой, живших в Москве. Что будет с ними, если Мишаня откажется или проболтается, догадаться было не сложно. Педофилов на родных просторах много, да и дочка у Мишани ничего, интересная, умирать будет в муках. То, что Граната за базар отвечает, Мишка в свое время прочувствовал на себе. Поэтому, услышав в трубке голос дочери, согласился на все.
Сообщил Гранате данные о количестве камней, их размеры и характеристики, даже имя продавца назвал, у которого я их приобретала, чтобы были из одной партии. А также назвал количество чистого золота, необходимого для короны. Но от волнения совершил одну маленькую ошибку: не учел, что для литья деталей в ствол ювелирной елки нужно добавочное количество золота. Из-за этого у него произошли конфликты с Комендантшей – та обнаружила недостачу. Необходимые для изготовления копии золото и бриллианты ему доставил посыльный в коробке с тортом и букетом цветов. Это было как раз в день рождения его дочери. А несколько позже он получил стразы. Тут вообще все было просто. Позвонили ночью и сказали, что недостающие детали лежат у него под дверью. А сегодня, час назад, он передал настоящую корону Гранате. Тот лично прикатил в Лондон, вместе с экспертом, чтобы удостовериться, что Мишка его не обманул.
Все знали, что я доверяю ему настолько, что никому из охраны не пришло в голову его обыскать на выходе. Настоящую корону Граната забрал себе, а копия была возвращена в сейф, где сейчас и находится. Мишка со слезами на глазах стал мне рассказывать, как умолил это чудовище отдать сразу же при нем распоряжение выпустить дочь и внучку, что тот и сделал. И сейчас они находятся в безопасном месте. Ему же самому Граната вручил билет в Москву, решив, что на этом Мишанино сотрудничество со мной должно закончиться. Но вместо аэропорта Мишка приехал ко мне.
– Зачем? Ты-то ведь знаешь, что ничего уже изменить нельзя.
– Катенька, отмени передачу этой чертовой короны.
– Нет, не получится. Все знают, что она готова. Посол ее изготовление отслеживал как самое важное государственное дело. Я при тебе ему звонила и подтвердила, что все готово и не будет никаких инцидентов. Мы оговорили все детали церемонии. А теперь признаться, что меня обманул самый близкий и доверенный человек? Ты понимаешь, что это конец репутации?!
От обиды, от бессилия что-либо изменить, захотелось плакать, а еще лучше, стать маленькой девочкой и спрятаться в какой-нибудь темной каморке и навсегда забыть, что существует этот отвратительный, уродливый мир, где никому нельзя верить, даже лучшему другу. Но не получилось, потому что рядом был Мишаня, которого только что вынудили сделать подлость, и сейчас он доказывал мне, что он – человек.
-- Давай что-нибудь придумаем... Может, камни где найдем? – Скорее с отчаяньем, чем с надеждой в голосе, предложил он.
– Ты же сам понимаешь, что это не реально. Даже если завтра с семи утра начну звонить, договариваться, искать, бриллианты такого размера и качества так просто не купишь. Не успеем. Начнется шумиха. Граната все правильно рассчитал.
-- Что он, бандит, хочет? Чтобы ты у него настоящую корону выкупила? Так заплати, Катенька, заплати!.. Потом из долгов выпутаемся. Не впервой! – Мишка нелепо заметался по комнате. Оказалось, в поиске телефонной трубки, найдя которую, сунул мне в руки.– Сейчас, сейчас он позвонит…
Через полчаса томительного, но бесплодного ожидания Мишка не выдержал -- его затрясло, как при сорокоградусной лихорадке. Пришлось прибегнуть к хорошо проверенному лекарству, тоже сорокоградосному, тем более что пациент не возражал, рассудив, что с Гранатой я переговорю и без него. Мне оставалось только наблюдать, как быстро он хмелеет.
-- Спи, Миша, спи… -- Я стала укладывать его на диване.
-- Что же он тянет? – Все еще не сдавался он.
-- Прогадать боится. – Мне было все равно, сколько запросит Граната – самое дорогое он у меня уже отнял. -- Главное, твои девочки в безопасности, А то, не приведи, Господи…
Мишка, сморенный переживаниями и водкой, наконец, уснул. Молчал и телефон. Но, в отличии от Мишани, его молчание меня не тревожило: Граната ведь не подозревал о том, что мне известно о подмене короны. Значит, позвонит утром, вместо будильника, и пропоет приблизительно такую незатейливую песенку: «Ай-ай-ай, Катенька! Как не стыдно фальшивки царским особам подсовывать? Какая же ты Бриллиантовая королева? Дорого тебе твой праздник обойдется!»
Но дело не в сумме -- заплачу. Куда я денусь?! Вопрос, за что я плачу такую цену? Неужели, за то, что из пешек в ферзи пролезла? Славы Самоэля захотела? Да еще и Макса втянула. Любовь, успех, слава… Суета… Кто-то уже сказал об этом до меня… Да, да, Анна Анреевна, как всегда, все гениально разъяснила. Дай только вспомнить.

Нет, царевич, я не та,
Кем меня ты видеть хочешь,
И давно мои уста
Не целуют, а пророчат.

Славы хочешь? У меня
Попроси тогда совета.
Только это суета,
Где ни радости, ни света.

А теперь ступай домой,
Да забудь про нашу встречу.
А за грех твой, милый мой,
Я пред Господом отвечу.

Максимушка, родной, так кто за какой грех отвечает? За что ответил ты? За то, что много лет выставлял свою жизнь на показ, был с разными не теми, а потом встретил ту, что предназначалась тебе, но уже было поздно? Или жизнью ответил за маленькую ложь? Скажи, может быть, это я напророчила беду? И за что сейчас отвечаю сама? Славы хочу? Да нет. Жила без нее столько лет и еще столько же без нее проживу. Самоэль тоже ответил. Ответил жизнью самых близких ему людей. Он был уверен, что за любовь, которую предал. А потом все, что нажил, завещал мне. Зачем? Ах, Самоэль, Самоэль!
Я пошла в кабинет и села за письменный стол, потому что захотела снова перечитать его письмо. Ведь именно с него все началось. Я достала из стола тетрадь и раскрыла красную обложку. Теперь все написанное здесь представлялось таким родным и близким, что из глаз невольно закапали слезы, они у меня стали такими скорыми и непослушными.
Пришлось осторожно смахнуть несколько капель с листа, но одна попала совсем рядом со сгибом между страницами. Я машинально надавила в этом месте посильнее, и вскрикнула от неожиданности: что-то больно укололо меня в палец. Наверное, скрепка. Но, перевернув страницу, увидела, что тетрадь прошита нитками, и никаких скрепок нет. Попыталась продолжить чтение, но ноющая стойкая боль в пальце приковывала к себе внимание и требовала найти виновника неожиданной травмы. Я быстренько перелистала тетрадь до последней страницы, взяла ее в обе руки и резко перегнула. В самом центре корешка переплета из-под бумаги показался острый, тонюсенький металлический штырек.
«Ничего себе переплетик!», вырвалось у меня, потому что за три года крутни в ювелирке я научилась отличать золото от других металлов. Оцарапавший меня штырек был из золота. Я кинулась за своей сумкой, где в красивом футляре лежал подарок Бенжамина -- лупа и маленький пинцетик.
Зацепленный пинцетом штырек при вытягивании превратился в золотую проволоку длиною в сантиметра три. Дальнейшее усилие вызывало надрыв бумаги переплета. Но какое это имело значение, если Самоэль с такой тщательностью и аккуратностью вклеил сюда эту золотую струну? Я стала с такой же аккуратностью за нее тянуть. Нить дошла до конца корешка, а потом повернула и стала рвать бумагу строго по периметру обложки. Когда вся обложка была таким образом препарирована, я аккуратно сняла ее вместе с тетрадью и ахнула от изумления.
Макс, ты помнишь, что сказал Самоэль? Наследник найдет бриллианты, если всем сердцем прочувствует, что за все нужно платить. Ты искал бриллиантовый запас Самоэля пятнадцать лет, а оказывается, сам хранил его все эти годы. А сейчас, заплатив за все, помог мне их отыскать, чтобы я не упала? Спасибо тебе, родной.
В двух половинках обложки, словно в ящичках, тесно прижавшись друг к другу, лежали бриллианты. И какие! Высочайшей чистоты! Самые маленькие были каратов в пять. Самый большой – в сорок-сорок пять. Да, Самоэль, тебя не зря называли Бриллиантовым королем! Наверное, часть из них досталась тебе еще от родителей твоей жены.
Но времени на сантименты нет. Нужно отобрать подходящие.
– Мишаня! Мишаня! Вставай! – Что было силы толкала я его.
-- Что? Что? Сколько, Катя? – Мишка очухался моментально, как часовой прикорнувший на посту
-- Два.
-- Два миллиона?!!
-- Два ночи. Граната пока не звонил. А когда позвонит, будет поздно. Для него поздно. – Я протянула Мишке ладонь с бриллиантами. -- Нам хватит времени, чтобы переставить камни?
– Какие камни, Катя? Неужели ты что-то нашла? Где? Откуда?
– Не задавай лишних вопросов. Ты же не в КГБ. – Шутка, конечно, кондовая, но в данной ситуации подойдет. – Ты мне поверишь, если я скажу, что пока ты спал, я никого не убила и не ограбила, а просто нашла клад? Сам займешься или нужно вызывать кого-то из мастеров?
Меньше чем через час мы уже были на фабрике и наш лучший закрепщик приступил к работе.
– Кать, откуда ты их все-таки взяла? – Мишка все еще не верил в реальность происходящего, а потому снова и снова разглядывал камни, боясь подвоха На самом деле, мой ответ его не интересовал. Он был счастлив, что вовремя предупредил меня и все так хорошо закончилось.
– За все нужно платить. За ложь, за обман, за грязь, в которой живешь... – Изрекла я глубокомысленно, потому что вновь и вновь возвращалась к этой истине, за простыми словами которой скрывалась вся правда жизни. Мысль эта заняла меня настолько, что я застыла на полуслове. Мишка стал трясти меня за плечо:
– Кать, ты чего?
– Я тебя все эти годы обманывала, и Павла тоже. Я не три миллиона получила, а пятьсот. И фабрика всегда была моей. А бриллианты... – Тут у меня громко и отчетливо екнуло сердце, почувствовавшее новую беду. – Мишка, какие мы дураки, сидим болтаем, а тебе же нужно срочно бежать! Граната тебе никогда не простит. Ведь это он убил Макса.
Мишаня побелел. А потом еле слышно произнес:
– За что?
Вот так интересно устроен человек: ему грозит реальная смерть, а он интересуется, за что получил пулю другой.
– Помнишь, ты мне рассказывал, после того, как Граната получил долг, он меня разыскивал? Оказывается, это чудовище воспылало ко мне нечеловеческой страстью. Дозвонился до Макса, и тот ему сказал, что я за него замуж вышла. А у нас тогда с ним ничего не было. Ничего, понимаешь? Зачем он тогда его обманул?! Когда Граната узнал об этом, то прикатил сюда, в Лондон, умолял простить его, дать еще один шанс. – Мне ужасно захотелось курить. Но сама я так и не привыкла носить сигареты, а Макса рядом не было. – А после того, как мы с Максом действительно собрались пожениться, решил отомстить. Не было случайного ограбления. Киллер его инсценировал.
– Но откуда Граната узнал, что твой попрется в эту Сьерру Леону?
– А откуда он узнал про заказ? Да и год назад в лондонском салоне появился именно в то время, когда я там была. У него, наверняка, информатор имеется.
– Ты уверена, что это Граната того, убил Макса?
– Видела его на похоронах, как он наблюдал за мной. Радовался, наверное.
– Катенька, что же теперь делать? – Естественный вопрос Мишани подводил черту под теоретическими выкладками и требовал конкретных действий по его спасению.
– О себе я сама позабочусь. А вот что делать с тобой и с твоими девочками?
Мишка смотрел на меня как на мессию.
«Мессия. Мессия...»
– Есть только одно место на земном шаре, где ты можешь реально укрыться. Это наша с тобой историческая родина – Израиль.
– Я там был. Жарковато у них.
– Ничего, привыкнешь. С Гранатой жарче будет. Первое – у тебя есть законные основания для репатриации. Поедешь туристом, там подашь документы на гражданство. И второй очень важный момент – там совершенно официально можно поменять имя и фамилию. Пока оформим визу, поживешь здесь, на фабрике, под охраной.
-- А девочки? Что с ними?
– Где они? У тебя есть с ними связь?
– Да. Они у знакомых.
С девчонками все оказалось несколько сложнее. Выяснилось, что Мишкина дочь с малышкой прячется у какой-то институтской подруги, где-то в Подлипках. Не мог ей помочь и муж, ставший к этому времени бывшим. Надо искать какой-то выход.
Как же я могла забыть? Около года назад в мой швейцарский магазин зашел покупатель. Вернее, хотел зайти, и не один, а со своей охраной, каковую охрана магазина, разумеется, не впустила. Возник шум, и я вышла в зал. Не могу сказать, что я находилась там случайно, так как регулярно объезжала свои филиалы. Но в тот день я была не в Милане или Париже, а в Цюрихе.
Посетитель оказался русским. Сейчас таких уже редко называют «новый», но к этому данное определение подходило, с добавлением еще одного – «борзый». Он стоял перед закрытыми дверьми магазина, жестикулируя руками и брызжа слюной. Но мое внимание привлек не он, а тот, кто стоял за его спиной –крепкий, коротко стриженный мужик, с умными серыми глазами. Он понимал всю глупость происходившего и спокойно ждал развязки конфликта, хотя именно из-за него и разгорелся весь этот сыр-бор. Он и был тем охранником, которого не пускали. Я нажала кнопку и открыла дверь, обращаясь к нему:
– Ванечка! Макаров! Это ты?
Он на долю секунды сощурил глаза, а потом распахнул их в радостной улыбке.
– Катя!.. Катерина Михайловна!
Я велела пропустить обоих. Но пока объект охраны тратил деньги, выбирая себе, что посолиднее и подороже, мы с Ванечкой общались в моем кабинете.
Иван Макаров был моим московским соседом по лестничной площадке. Наши матери дружили. Ванечка родился, когда мне было десять лет. В своей семье я была младшей, мой брат был старше меня тоже на эти самые десять лет. И сколько я себя помню, наши с ним непростые взаимоотношения в детстве складывались приблизительно на таком уровне: «Катька! Не трогай, это мое! Опять ты сюда влезла! Мам, скажи ей, чтобы не мешала!» и так далее. А тут Ванечка! С первых его дней я относилась к нему как к младшему брату, тем более что все свое детство он провел у нас. Я забирала его из детского сада, таскалась с ним по подружкам, в кино, зимой на горку и каток. Когда стала постарше и уже училась в институте, он забегал к нам почти ежедневно, чтобы я проверила его домашние задания, правильно ли он решил примеры и задачи, и вставил пропущенные буквы в упражнении по русскому. А потом мы потерялись. Изредка, встречая его отца, я узнавала, что Ваня поступил в военное училище, но не в Москве. Потом его отец сокрушался, что он служит где-то у черта на куличиках, потом служит в другой части. Если честно, до его военной карьеры мне не было никакого дела.
Последний раз я видела Ивана в конце 98-го. К тому времени мы с Пашкой снова перебрались в Кузьминки. Я возвращалась из больницы, где он лежал после разборок с Гранатой, как следом за мной в подъезд вошел мужчина. Я даже не обратила внимания, что на нем военная форма, настолько боялась всех незнакомых особей мужского пола. В страхе остановилась, так как не хотела, чтобы этот тип шел сзади меня (лифт из-за ремонта не работал уже год). Он прошел мимо, поднимаясь по лестнице, потом резко остановился и обернулся с радостной улыбкой:
– Катя, это же я, Ваня Макаров. Не узнала?
Конечно, не узнала. Вместо милого, застенчивого Ванечки из моего детства стоял статный военный, с удивлением и интересом рассматривающий меня, погрязшую в своих проблемах бабу с тяжелыми авоськами в руках. Он помог дотащить их до дверей, расспрашивая по пути, как я и что.
Сейчас он сидел напротив меня и тоже рассматривал, но не так откровенно. Оказывается, Иван закончил Рязанское училище ВДВ и отслужил во всевозможных горячих точках. А недавно вышел в отставку и устроился в охранную фирму.
-- Иван, это не бандиты? – С испугом спросила я.
– Нет, Катерина Михайловна, – он обращался ко мне почему-то по имени отчеству, – там почти все такие же, как я. Вот только охранять разное приходиться...
Я тогда записала его телефон на визитке своего швейцарского магазина. Вернее, номер телефона, по какому всегда помогут его найти.
Где же она? Надо только не спешить и не суетиться, перекладывая попусту бумаги из одного ящика стола в другой. На мое счастье поиски маленького бумажного прямоугольника среди прочих оказались успешными.
– Алло, здравствуйте. Мне нужен Макаров. Да нет же, не пистолет. Иван Макаров. – У отвечающих эта была, видимо, привычная шутка.
Иван перезвонил через двадцать минут, сразу поняв, что по пустякам я не стала бы его беспокоить. Не знаю, была ли у него в тот момент работа, или я вытащила его из теплой постели, но в просьбе не отказал.
Обеспечение девчонок охраной было только полдела. Им нужно было срочно оформить документы на выезд, убедив соответствующих израильских чиновников в реальной угрозе их жизням.
Надо сказать, что после того, как я, что называется, засветилась, и мое имя стало регулярно мелькать в прессе, периодически в своих интервью я затрагивала тему антисемитизма, Ближневосточного конфликта и неправильной, с моей точки зрения, позиции Европы в нем. Иногда в выражениях не стеснялась. После чего израильтяне стали сами искать контактов со мной и очень меня полюбили. И было за что. Я немало жертвовала в разные израильские фонды и на социальные программы, не буду лукавить, преследуя собственные корыстные цели – создать своему сыну благоприятные условия проживания в этой стране. Естественно, в первую очередь меня интересовали мои бывшие соотечественники, сделавшие в Израиле неплохую политическую карьеру. И именно через них в данную минуту я и собиралась действовать. Остаток ночи и все утро ушли на переговоры.
За это время Иван забрал девчонок из Подлипок, свозил на Московскую квартиру за вещами и документами, а оттуда в указанное израильтянами место, где их уже ждали.
– Алло, Катерина Михайловна, все в порядке. Они в безопасности, только что сдал их с рук на руки.
Слава Богу, с этой проблемой разобрались. А я? Что еще придумает этот гад? Телефон-то молчит! Ну, что же, поиграем в Маугли!
– Иван, ты не хочешь поработать за границей? Мне нужен охранник.

Звонка Гранаты я так и не дождалась. Первой мне позвонила Элизабет.
– Кэтрин, ты читала эту галиматью в утренней газете? Тогда посмотри в интернете.
– А что такое?
Так вот почему молчал телефон. Гранате совсем не нужны были деньги. Он решил меня раздавить, уничтожить, подложив настоящую бомбу. Статья называлась просто и броско «Фальшивая корона».
Мне уже приходилось испытывать интерес к своей персоне со стороны прессы, всякий раз в восторге описывающей феерический успех «Кремерз Хаус». Попадались другие журналисты, главным предметом интереса которых к моей персоне были наши отношения с мистером Ландвером. Таким Макс отказывал в интервью, и не позволял мне читать их досужие домыслы. Может быть, поэтому сейчас мое здоровое воображение не смогло предугадать и сотой доли того, на что способно больное.
А оно оповещало европейскую общественность, что Кэтрин Кремер, ставшая в одночасье миллионершей, так же в одно мгновенье свои миллионы спустила, вложив их в весьма рискованный проект – алмазные месторождения Сьерра Леоне, не учтя такого элементарного факта, как экономическая, а главное, политическая нестабильность этого региона. Разбираться в критической ситуации отправился Максимилиан Ландвер, мое доверенное лицо и по совместительству жених. Но разобрались с ним. Мое же имя и популярность поддерживаются благодаря грамотно проводимой рекламной компании, в то время как за душой не осталось ничего, кроме желания остаться на плаву. Поэтому, получив престижный заказ одного из европейских королевских дворов на изготовление свадебного убора для невесты наследного принца, вместо самых больших и дорогих камней я вставила поддельные (как, оказывается, все просто!). А посему корона фальшивая, как, собственно, и сама королева, то бишь я, Кэтрин Кремер.
Больше всего меня покоробило, что журналист, выполнявший заказ Гранаты, приплел сюда гибель Макса, сделав ложь правдоподобной в глазах обывателя, и тот теперь с удовольствием проглотит такую чушь, как фальшивые камни в злополучной короне. Ведь каждый мало-мальски разбирающийся в бизнесе человек поймет, что под такой заказ любой бриллиантщик даст камни в долг или под залог. Но какое это имеет значение, когда на руках у Гранаты главный козырь – поддельные камни в короне принцессы?
Через час газетная статья была процитирована в утренних телевизионных новостях, после чего мне позвонил посол и потребовал объяснений. Но это были цветочки по сравнению с тем, что началось в магазинах и офисе «Кремерз Хаус». Разъяренные покупатели в срочном порядке желали вернуть купленные «фальшивки» и получить обратно свои деньги.
Да, Граната, ты не промахнулся!

Я вызвала к себе Эстер. И хотя мне ненавистна всякая патетика, в данной ситуации не оставалось ничего другого как прибегнуть к высоким словам, максимально приблизив их к личным переживаниям Эстер.
– Послушай, девочка! Твой отец был хорошим адвокатом и необыкновенным человеком. Именно благодаря ему, я стала той, кто я сейчас. И ты находишься здесь только благодаря ему. Ты счастлива, потому что у тебя есть Алан. – Она подняла до этого опущенную голову и посмотрела на меня глазами Макса. – Поэтому сейчас ты будешь сражаться не за меня, мою фирму или мои деньги, а за честное имя своего отца, за себя и за свое счастье.
И Эстер меня не подвела. Она организовала железную оборону во всех филиалах «Кремерз Хаус», где любой обратившийся получал вежливый, корректный, но твердый ответ, что фирма готова вернуть оплату за сделанную покупку, но только по предъявлении результатов независимой экспертизы, где будет черным по белому написано, что приобретенная вещь имеет низкое качество и не соответствует той цене, за которую куплена. Излишне говорить, что подобная экспертиза может быть проведена только за счет обратившегося.
Да, Эстер пришлось не сладко. Но и она, и я твердо знали, что ни один эксперт не найдет основания для подобного заключения.

Теперь предстояло заняться короной. Но выйти из здания фабрики оказалось проблематичным -- за дверьми дежурила армия журналистов, вооруженная всевозможной снимающей и записывающей техникой. Запасного выхода у нас не было. Мне вспомнилось, как в первый день моего прибытия в Лондон Макс ловко разрешил эту проблему. Но сейчас не выйти туда, на эту Голгофу, я не могла.
Каждый отвечает за свои поступки. Так за какой же отвечаю я?
Двое здоровенных охранников пробивали мне дорогу к машине сквозь толпу наглых людей, почему-то решивших, что журналисты имеют право задавать глупые и циничные вопросы. Третий охранник прикрывал меня сзади.
– Миссис Кремер, это правда, что вы вставили в корону фальшивые бриллианты?
– Сколько камней вы заменили?
– Вы действительно потеряли свое состояние?
– Вы знаете, кто убил Максимилиана Ландвера?
Я пробиралась сквозь эту гадкую и липкую толпу и только твердила себе: «молчи, молчи, молчи». Вот, наконец-то, открытая дверь машины. Охранники оттеснили самых активных из этой братии, как вдруг передо мной появилась тоненькая, как прутик, девочка с умоляющим взглядом и молча протянула диктофон. И только ей я сказала:
– У каждого преуспевающего человека есть враги.

Чуть поодаль от всего этого бурлящего и галдящего муравейника стоял человек с сотовым телефоном у уха.
– Ну, что, как она? – Спрашивал его Граната.
-- Вроде ничего. Держится уверенно. – Вел свой репортаж Тимофей.
– Расстроена?
– Да не видно ничего за этими идиотами. Подожди, в машину села, что-то сказала сопле какой-то.
– Что, что сказала?
– Сейчас, подожди! – Симаков подошел к толпе журналистов и стал расспрашивать. – Сказала, что у каждого человека есть враги.
«Дурочка! Звездочка моя колючая. Я тебе не враг. – Объяснял в своих мыслях Граната Катерине. – Я люблю тебя. Скоро ты это поймешь. А пока я подожду, Катенька, подожду. Тебе сейчас больно, я знаю. Но скоро все закончится и забудется. Я помогу тебе все забыть».
Виталий Николаевич, уверенный, что инсценированный им скандал протекает по разработанному им плану, действительно ждал в доме Тимофея, когда спадет шумиха, и он сможет явиться к ней, разбитой и подавленной, чтобы утешить и убедить в своей любви.

Меня проводили в комнату для посетителей, пообещав, что господин посол сейчас выйдет. Странно, но я не ощущала волнения, только усталость. Может быть, поэтому не слышала, как кто-то вошел в комнату.
– Боже мой, леди Кэтрин, вы сидите, как ни в чем не бывало! О чем вы думаете?
– О том, какую неустойку мне потребовать с этой газетенки за клевету.
– Это уже ваши проблемы. После такого скандала мы не можем воспользоваться вашими услугами.
– Вы лично не можете? Или Его Высочество? А если это клевета, и вы своим отказом ее подтвердите?
– Но кто теперь может быть уверен, что это не фальшивая корона?
– Разве не существует независимых экспертов? – Я достала из сумки скромную коробку, обтянутую темно-синей кожей и поставила ее на столик перед собой. – Она здесь. Можете взглянуть.
Посол сел на диван рядом со мной и осторожно, словно боясь потревожить спрятанную среди сокровищ гадюку, стал открывать. Когда же ему это удалось, замер, как завороженный. Чистейшие бриллианты Самоэля сверкали тысячами огней в лучах зажженных люстр кабинета.
– Я не уйду отсюда, пока не получу официального заключения экспертизы о качестве работы, которую сделала. Если здесь есть хоть один фальшивый камень, я обязуюсь выплатить десятикратную неустойку.
Его не было около получаса.
– Хорошо. Их Величества согласны на экспертизу.
Еще через час в комнату вошли двое мужчин в черных лапсердаках и широкополых шляпах. Они по очереди стали разглядывать корону, о чем-то переговариваясь между собой, явно не спеша с вынесением решения. Оказывается, ждали третьего. Это был Бенджамин Опельбаум. Ну, конечно, чье слово в данной ситуации может быть более авторитетным?
Ему не потребовалось много времени, чтобы вынести окончательный вердикт. Перекинувшись парой фраз со своими коллегами, он обратился к послу, с нетерпением ожидавшему его заключения:
– Никаких сомнений нет. Самые большие бриллианты в короне заметно отличаются от других... – Здесь Бенджамин сделал паузу, видимо, для того, чтобы придать весомость своим словам.
Но, как же так! Я не могла ошибиться, ты сам учил меня всем премудростям и тонкостям. Да и Мишаня подтвердил…
Посол, с презрением и гневом глядя на меня, сделал глубокий вдох, чтобы начать обличительную речь. Но Бенджамин остановил его, подняв руку.
– Они лучше остальных! – Он опять сделал паузу, чтобы смысл его слов хорошенько дошел до присутствующих. Недоуменный взгляд посла требовал разъяснений, и мой любимый старикан продолжил. – По всем своим характеристикам: чистоте, цвету, примесям, они превосходны. Но есть то, что заметно отличает их от остальных камней короны – старинная огранка. Ведь так, Кэтрин?
-- Это бриллианты из коллекции Самуэля. Мне казалось, будет правильно, если королевскую корону украсят камни Бриллиантового короля.
Не пугать же их «русской мафией». Да и к чему публичное признание, что у меня под носом выкрали оригинал? А тем более, сдавать Мишаню?!
Еще через какое-то время всех журналистов, томившихся в ожидании у ворот посольства, пригласили внутрь. Посол лично зачитал заключение независимой и авторитетной комиссии: все бриллианты настоящие, высочайшего качества, фальшивых нет. После чего передал мне слова благодарности Его Высочества и его невесты и сожаление о случившемся инциденте. И в заключении на всеобщее обозрение была представлена и сама виновница скандала – свадебная корона будущей принцессы, сверкающая в лучах прожекторов и фотовспышек победными искрами.
Как полагается, вскоре в прессе появились предположения, что ложная информация была подкинута мною же самой, дабы подогреть интерес к своей персоне. Может быть, кто-то и поверил в эту «утку», но не издатели утренней газеты, которым был предъявлен иск на солидную сумму за клевету.

– Ну, все, Мишенька, давай прощаться. Да не навсегда, не расстраивайся. Я скоро к тебе приеду. В Бен-Гурионе тебя Димка встретит. Ты его помнишь?
-- Да, маленького. – Еле слышно произнес Мишка.
– Был маленький, а теперь такой «шкаф» вымахал, не узнаешь.
-- Катя, как же ты без меня справишься?

Через пару недель я переехала в новый загородный дом, купленный к свадьбе, и слегла. У меня началась депрессия, которой я так боялась, и от которой так и не спаслась.