"...Не ел он ни рыбы ни мяса..." На пути к праноядению.

"Посмотри на эту птицу" - сказала мне мать. - "Я запомнила её по светлому пятну на боку и небольшому кривому хохолку. Она целый день у себя в перьях копается. Больше ничем не занята, перелетит на другой куст и там снова начинает что-то из себя выклевывать. Мне с моим зрением не разобрать, но, думаю, это блохи."
- "Блохи так блохи, я ей в клюв не заглядывал. Что же в этом странного? Как говорится, собачьи блохи и для кота неплохи. Или ты хочешь, чтобы она с нами ими поделилась?"
- "Ты главное не понял: она все своё время так проводит, никакого дела другого у нее нет и срок, положенный ей природой на добывание пиши тратит на добычу блох. Из этого следует, что блохи и есть основной источник её пропитания."
- "И вовсе не следует. Блохи сами её едят, оттого и размножаются. Скорее птица - источник их пропитания (основной). А оттого, что они друг друга будут есть, сытости не прибавится. Законы сохранения работают и в природе, не только в физике".
Мать не ответила, а стала названивать своей подруге, хранившей после смерти мужа шикарный цейсовский бинокль - видимо, в надежде заполучить его хотя бы на пару дней.

Медведь сосал свою лапу. Ах, как он её сосал! В смысле: а КАК он её сосал? С усердием? - несомненно. Со вкусом? - очень верно подмечено. Вдохновенно?!! - вот самое точное определение! Он причмокивал, сопел, кряхтел, отдувался во сне, пускал и подбирал сладкие слюни и снова сопел, стонал и причмокивал. С такими звуками,  наверное, могла возить ложки мимо рта рота пьяных дембелей или артель извозчиков с мороза. 
   "Как ты думаешь, у медведя блохи есть?" - спросила меня мать, немного  уменьшая громкость телевизора, показывающего мультфильм про М. Потапыча в берлоге.
- "Есть, да ещё какие! Самые отборные медвежьи блохи. Хотя, они, вроде, универсальны, но на медведе, конечно, жирнее, чем, скажем, на воробье".
- "А в лапе у него блохи живут?"
- "Не знаю, чем лапа хуже остального медведя. Хотя блохе, конечно, виднее..."
"Вот медведь их из лапы и высасывает. Оттого и вкусно ему и питание на всю зиму... А как одних высосет, тут же другие прискакивают."
"А другие что в лапе забыли?"
"Ну, может, помыться хотят или на водопой идут. А то и слюни медвежьи им по душе, может какой наркотик для себя там находят. Как муравьи у тли."
"Медведь их наверное своим сопением и чмоканьем в гипнотический транс вводит. Он же ведун, хозяин тайги. Что ему стоит каких-то там блох гипнозу подвергнуть? Как Гаммельнский Крысолов крыс?"
"Ничего не стоит. Включи погромче, ещё послушаем".

Орёл устал, очень устал, устал смертельно. Всевидящие мудрые глаза его подернулись мутной пленкой, грозный некогда клюв бессильно повис в воздухе. Сейчас он был похож не на орла, а просто на большую птицу, которую безжалостно потрепал ураган. Но крылья его ещё работали и медленно, за взмахом взмах, но поднимали тяжёлую драгоценную ношу над пропастью, на дне которой кишело, многоглавилось и огненно пузырилось. Вот левое крыло дало сбой и орла так перекосило, что Иван чуть не слетел с его спины. Какое-то время ноги его болтались в воздухе; со дна пропасти донёсся торжествующий вопль. Плохо дело, - подумалось Ивану, - сейчас Орёл вынужден будет перейти в планирующий полёт и кругами станет опускаться обратно вниз под усиливавшуюся вакханалию огненной трясины. Восходящих потоков здесь быть не может и погибнем оба, да что там "погибнем", - СГИНЕМ! Я-то понятно почему и зачем, а вот Орлуше за что пропадать? За дружбу орлиную? И упасть он мне не даст, когтями подхватит... Эх, держись, Иван! Есть у нас ещё третий друг - меч востер! Будет тебе пища знатная, Орёл, - только проглотить успей!"
Не дожидаясь, пока Иван отрубит себе руку, мать переключила программу.
"Вот видишь, они накормили друг друга и спаслись."
"Это сказка. Её следует понимать в переносном смысле. Накормили духовно. И спаслись тоже духовно."
"И накормили и спаслись, это главное" - подытожила мать, доставая бинокль из блестящего кожаного футляра.

В имении Ясна Поляна
Жил Лев Николаич Толстой,
Не ел он ни рыбы, ни мяса,
Ходил по аллее босой.

Жена его, Софья Толстая
Напротив, любила поесть.
Она не ходила босая -
Хранила дворянскую честь...

Я приостановил воспроизведение, чтобы снять кастрюлю гречневой каши с с огня. Да, не употребляли граф мяса, и рыбы тоже избегали-с... А что же они кушали-с? Ведь было в те времена чем пропитаться вегетарианцу. (Да и прана была не чета сегодняшней!). Кушали они, скажем зимой, квашеную капусту, которая тогда ещё ХРустела и яблоки моченые из дубовой бочки. Ещё овощи - печёнки из печи - да кисели гороховые и овсяные. А по праздникам, которые были весьма часто, пироги с рыжиками на гороховом масле, а то и наоборот, с горохом на масле рыжиковом. Орехи грызли и скорлупой друг в друга кидались. МедА наворачивали, о сахаре не думая и сыры, в масле катаные трескали, холестерином не озабочиваясь. Обо всём с исторической точностью можно найти упоминания у Мельникова-Печерского или Гиляровского. Правда, чахотка косила, от неё Толстой чудом кумысом башкирским отпился, тогда и повернул окончательно к вегетарианству. В преклонном возрасте, кстати, всему предпочитал гречневую размазню, иначе - продел (надо бы и мне кашу полотенцем укрыть, чтобы упрела). Ну а блохи ко всему этому какое касательство имеют? Да прямое и непосредственное. И не простые блохи, а
травяные!  Когда Лев Николаевич ходил по аллее, он и в траву на её обочине заходил. Там блохи и заскакивали ему прямиком на ступни. Целительное их покусывание, несомненно, благотворно сказалось на творчестве любимого писателя.

"Посмотри на мою собаку" - сказал один мудрец другому. "У неё совсем нет блох! Она близка к просветлению."
"Если у собаки нет блох, она скорее всего больна и тебе следует показать её лекарю. Если же она близка к просветлению, блохи обязательно должны быть, только просветленные".

Мать выглядела очень оживленной, то порываясь что-то сказать, то вновь и вновь приставляя бинокль к глазам.
"Я поняла, в чём секрет! Я разгадала эту тайну!"
"Какую именно? Ты бинокль не той стороной держишь".
"Это не важно. Я разгадала тайну этой птицы!"
"И...?"
"Два или даже три раза в день она смешивается со стаей других, ей подобных. Обыкновенно она располагается в центре и замирает; все остальные на некоторое время замирают тоже. И - !!! - блохи со всех птиц стаи устремляются к ней, (я отчётливо вижу эти точки), она же топорщит, пушит перья и буквально впитывает их своим телом. А остальные птицы, радостные и довольные, крутят в это время головами."
"Действительно, головами они крутят, здесь ты права..."
"Они выращивают для неё блох, в этом и есть секрет. А, может, наоборот, она к ним приходит как освободитель от блох. Это неважно, главное все сыты и довольны."
"Это точно! Вид у них довольный, можно и без бинокля разглядеть".

"Они-то, может быть, и довольны, а вот нам как быть? У птиц блохи, медведь лапу сосёт. Лев Толстой кашу гречневую наворачивает, собаки к просветлению готовятся. Цыган свою кобылу воздухом кормит, иоги прану переваривают. Одни мы не у дел."
"Да,это так... Оторвались мы от Природы. И поесть толком нечего. Не говоря уже, чтобы попить."
"Слуууушай!" - протянула мать.
"А ты грибок свой уже полностью залечил?"
"На стопе? Нет, вроде что-то ещё осталось..."
"Так что же ты жалуешься?"

И вовсе я не жалуюсь. А привожу подробно описание метода "Питание грибками рода "трихоломус гипнодис" путём обгладывания стоп в позе хатха-йоги "упанишасана".
Только наесться мне пока не удалось. Скорее всего, из-за несовершенства технического исполнения: пятка в рот не полностью влазит.



----------------

Наука умеет много гитик.
А не умеет ещё больше.