Талисман, глава 16 "Скажи мне: ты это серьёзно?"

Заключительная глава повести "Талисман". Но отнюдь НЕ КОНЕЦ истории... )))

Глава 16. Скажи мне: ты это серьёзно?..

Всё то, что произошло в следующий миг, почти не отложилось в Ксюшиной памяти: прежде всего, из-за стремительности событий.
Вне себя от того, что «жуткий оборотень» загрыз Ульяну – наставницу и едва ли не высшее существо – помощница её с диким, мстительным воплем бросилась на Ксению. Понимала, наверное, что с Серым Волком, пусть и раненым, ей не совладать, а потому и выбрала для своей ярости более беспомощную жертву. Собственно, а что же ещё могло больнее поразить бесстрашного воина, как не смерть его подзащитной?
Но…
Девушка даже не успела понять, как близка к ней неминуемая гибель с искажённым от гнева лицом, как всё для неё закончилось… Страшнейшим ударом, взрывом боли и обмороком…

***

То, что это была именно потеря сознания, а не смерть, Ксюша обнаружила, очнувшись в тёплых, уютных деревянных стенах дома Лесной Матери. Трудно было представить себе что-то более чудесное, но пришлось. На лавке подле её кровати сидел Берсень…
- Берсень! Всеволод! Волк! – закричала она, перебирая все его имена-прозвища. В горле было сухо, голова и тело побаливали, но счастье уже разлилось по всем клеточкам её организма живительными потоками любви и, подобно сказочной Живой Воде, смывали остатки боли и дурноты, наполняя жизнь самыми чудесными красками, самыми сладкими соками, самыми неиссякаемыми силами.
- Всё хорошо, - глухим, надтреснутым, как и всегда, голосом успокоил Ксению Волк. Он по-прежнему казался мрачным и от всего отрешённым. Неужели в нём никогда ничего не меняется? – Ростка Жизни в тебе больше нет, а потому за тобой уже никто не станет охотиться. И если так, то ты вольна выбрать, что делать дальше: остаться здесь или вернуться домой. Чего тебе больше хочется?
Холодный, неуместно деловой тон Берсеня покоробил Ксению, но страдать из-за этого она уж точно не собиралась. Она собиралась действовать!
Лесная Мать (ещё до неудавшегося похищения) велела ей вызвать Волка на откровенный разговор. «Что ж, миленький, вызываю – не отвертишься!»
- А тебе чего больше хочется, Берсень? – привычно для себя смело и уверенно, без какого-либо стеснения, спросила девушка, глядя Волку прямо в бесстрастные серые глаза под густыми, неровными насупленными бровями.
Мужчина едва заметно напрягся, но ответил всё так же безжизненно-ровно.
- Я хочу, чтоб ты ушла.
Стоит ли говорить, что для Ксюши это был удар посильнее того, что совсем недавно довёл её до потери сознания. Но это вовсе не означало, что она должна была сдаться, не повоевав за своё счастье. Внутренне собравшись, натянувшись, как тетива, она пустила в любимого стрелу-вопрос.
- Но разве ты не хочешь, чтобы я была рядом? Разве ты… - осеклась она, прервав полёт своей «стрелы», когда та уже почти достигла цели.
- Разве я не ЛЮБЛЮ ТЕБЯ? Это ты хотела спросить? – помог ей Волк. «Мишень» ни с того ни с сего двинулась на встречу замершей «стреле». Видно, и Берсеню уже до смерти надоела эта глупая игра в молчанку.
- Это… - Сердце Ксюши замерло, готовое то ли к очередному удару, который его вконец доконает, то ли к полному и окончательному своему расцвету.
- Я люблю тебя, Ксения, - слова эти, самые прекрасные слова на свете, сухо шелестели, как и все предыдущие, однако Ксюше от них было тепло, как от летнего солнышка. Вот только продолжение окатило её зябким осенним дождём, - Но тебе стоит поискать счастья в другом месте, потому что я его тебе дать не смогу. У меня его нет. И я его не достоин.
Ошарашенная таким признанием девушка на миг задумалась, но, так и не сумев понять суть сказанного, тихо спросила:
- Скажи мне: ты это серьёзно?
- Я всегда серьёзен.
- Я заметила… - прошептала Ксюша, а затем, сменив тон, вдруг схватила Волка за крепкие широкие плечи и потребовала, - Объяснись! Хватит водить меня за нос! Я даже не представляю, в чём таком ты можешь быть виноват, чего я бы не смогла понять, принять и простить!
- Дело не в том, простишь ты меня или нет! – Берсень повысил голос, чем немного даже напугал Ксению, так привыкшую к его равнодушию, к какому-то неестественному спокойствию, - А в том, что я сам себя никогда не смогу простить!
- Я не понимаю! – Ксюша не отставала от него, не отпускала богатырских плеч, нервно напрягавшихся под её пальцами, - Хоть убей, не понимаю тебя! Ты хороший человек, ты боец, смелый, сильный, как мой отец! Ты спас мне жизнь! Что ещё мне нужно знать о тебе?
- Ты не знаешь меня! Ты ничего обо мне не знаешь!!! – Волк вскочил, стряхнул с плеч Ксюшины руки и заорал, заставляя девушку невольно попятиться под натиском этого исступленного, рвущегося изнутри крика, - Ничто не смоет с меня этот позор, эту вину! Такие как я… Я сдохнуть хочу! Давно хочу!
- Берсень, да расскажи же ты: что тебя так мучает?
Ксюша подбежала к нему с твёрдым намерением вцепиться и не отпускать до тех пор, пока не прояснится эта глупая, но столь важная для них обоих ситуация. Но Берсень вдруг резко развернулся и вышел из комнаты. Ксения, не в силах даже помыслить о расставании, побежала за ним.
- Это связано с Василисой, да? – прокричала она вслед своему чудному, непробиваемому бирюку, стараясь догнать его, спешно покидавшего дом.
Волк остановился, услышав имя матери своего будущего сына. Подойдя к нему, Ксюша услышала, как тяжело, надрывно он дышит. Они теперь находились в общей горнице. Где-то совсем недалеко, за стеной, слышались голоса других обитателей дома. Берсень обернулся к девушке и тихо сказал, уже не в силах прятать своё горе в глубине бездонного взгляда, и каждое слово его впечатывалось в душу Ксении, как раскалённое клеймо:
- Я сделал её несчастной, и этого ничем уже не исправить… Я погубил её мужа – самого лучшего из людей, которых когда-либо знал… Я предал его! Предал, как последняя тварь! Его – человека, который был мне вместо отца, которого волновала моя судьба, у которого душа за меня болела и который делал всё, чтобы помочь мне в жизни… А я этого не видел… Не видел в упор. Я считал его источником всех своих бед. И однажды предал, я обрёк его на кошмарную смерть, которой он не заслуживал. Никто не заслуживает такой смерти! Он и помыслить не мог, что я способен на такое. Никто, никто из бойцов никогда не подвёл бы дядьку Ворона даже в чём-то малом, незначительном. Ни у кого и мысли бы не возникло. Я один такой… Мразь! А мрази не место рядом с тобой, Ксюша!
Выпалив всё это, он торопливо покинул дом. А Ксюша так и осталась стоять посреди нарядной, чисто убранной горницы. Всё, что Берсень наговорил ей, всё, что так изуверски мучило его душу, ничего не изменило в Ксюшином отношении к нему. Но теперь она хотя бы понимала, что делать…
Найдя в доме Лесную Мать, девушка попросила отвезти её к Василисе. Лесная Мать согласилась.

***
Василиса жила в красивом двухэтажном особняке, какие строили для состоятельных людей в девяностые годы. Дом с огромным ухоженным садом стоял в уединённом месте посреди небольшого лиственного леска.
Ксюша немало удивилась, когда поняла, что уже встречалась с этой молодой женщиной. Именно она, в сопровождении подруги и маленького сына, приезжала некоторое время назад к Ксении за подобранной на улице кошкой и её пушистым потомством.
Как и тогда, Ксению поразило в Василисе какое-то странное несоответствие совсем ещё юного возраста (моложе самой Ксюши) и того впечатления, которое производили на окружающих её взгляд, выражение лица, поведение, голос.
Василиса, притом, что было ей от силы лет двадцать, смотрелась уже зрелой, много повидавшей женщиной. Порой она даже казалась старой.
Отягощённая большим животом, в котором носила ребёнка от Берсеня, она двигалась очень плавно, совсем по-бабьи, где-то растеряв всю живость своего молодого тела. Она и говорила очень неторопливо, основательно, хоть и имела как будто сорванный, тоненький скрипучий голосок. Особенно поражали её глаза – красивые, большие голубые глаза, смотревшие на гостью приветливо, тепло, но, казалось, давно и насовсем отгоревшие. Глаза уже отжившей своё женщины, смотрящие только в прошлое…
Ксюша, когда хозяйка позвала её в гости, всё не могла отделаться от ощущения, будто идёт вслед за женщиной, которая годится ей не иначе как в матери.
В доме было чисто, светло и уютно: как и в доме Лесной Матери, девушка увидела там много вышитых, вязаных украшений, затейливых и гармонично подобранных друг к другу.
На кухне играл с кастрюлями и сковородками годовалый (или чуть старше) мальчик – черноволосый, худенький, оживлённый. Присматривала за ним улыбчивая женщина лет тридцати. Оба – и мальчик, и его нянька – также были уже знакомы Ксении, потому что приезжали к ней за кошками вместе с Василисой. Подросших котят Ксюша заметила ранее во дворе.
Попросив свою подругу (которую, как оказалось, звали Марьей) поиграть с малышом на улице, Василиса усадила Ксюшу за стол и за чашечкой пахучего травяного чая попросила рассказать о том, что привело её сюда. И Ксения рассказала, даже не думая что-либо утаивать от собеседницы…

***

- Так вот оно что! – на мгновение Василиса задумалась, выслушав рассказ неожиданной гостьи, но потом, ничего более не прибавив, взяла телефон, набрала чей-то номер и на удивление повелительным, не терпящим возражений тоном проговорила, - Сева, я хочу видеть тебя! Приезжай сейчас же, немедленно! Немедленно, я сказала!!! Я не приму никаких отговорок! Это вопрос жизни и смерти! Я жду тебя!
Изумлённая этой внезапной переменой, когда столь милая и тихая с виду беременная женщина вдруг становится «командиром», способным повелевать, приказывать, Ксюша всё же не очень-то верила, что упрямый Берсень послушает Василису. Но вслух об этом говорить не стала. К тому же, тон голоса и выражение лица этой странной молодой женщины как будто бы внушали ей, вопреки всем доводам разума, непоколебимую уверенность в том, что всё получится.
Василиса позвала Ксюшу в сад, встретить Волка, который должен был вскоре приехать. Ждать пришлось довольно долго, но время пролетело незаметно: умилительная, а порой и уморительная возня котят и Вадимира (так звали сына Василисы) заставила Ксению немного отвлечься от своей непростой ситуации.
Но вот, наконец, отворились ворота, и во двор въехал до боли знакомый Ксении серый внедорожник. Что подумал Волк, увидев здесь Ксюшу, было не понять, но вмиг посерьёзневшая Василиса не дала ему времени на какие-либо размышления.
Вновь оставив сына с Марьей, она жестом позвала Ксюшу и Берсеня куда-то вглубь сада, и там, остановившись возле одной старой скамейки, дала ничего не подозревавшему Всеволоду молниеносную, звонкую пощёчину.
- Ты что творишь, дурак?! – закричала она, когда Волк оторопело попятился прочь от её внезапного гнева, - Да неужели же жизнь тебя совсем ничему не учит?! Да неужели нужно окончательно загубить всё на свете, чтобы ты и дальше мог молча гнить в своей дурацкой скорлупе, придумывая себе и другим всё новые и новые мучения?! Опять ищешь виноватых? Только теперь не вовне, а внутри? Сева, да неужели так трудно понять, что терзая себя и лишая себя счастья, ты причиняешь страшную боль не только себе, и убиваешь ни за что ни про что не только себя, но и её, Ксению! И меня, потому что я очень люблю тебя! И дядьку Ворона, потому что он относился к тебе, как к сыну. И теперь, глядя на тебя оттуда, страдает, потому что всегда, слышишь, всегда желал тебе только добра, а ты подводишь его. Вот теперь – и впрямь подводишь! Скажи, ну, что хорошего в том, что ты расстанешься со своей Половинкой. Вы оба зачахните друг без друга, и всё! И если тебе не жаль себя, пожалей хотя бы Ксению. Ни одной женщине на свете я не пожелаю этой участи – потерять любимого: вдыхать воздух и не чувствовать его свежести, видеть солнце и не ощущать его живительной силы, слушать пение птиц и понимать, что по-настоящему они пели лишь тогда, когда рядом был он… У меня всё хорошо, Сева, но для настоящей, полноценной жизни не хватает лишь одного: прижаться к нему и услышать стук его сердца… - Василиса теперь говорила совсем иначе, тихо, проникновенно, в глазах её стояли слёзы, - И ты хочешь, чтобы Ксения испытала это?
Берсень молчал. Ксюша могла поклясться, что слышит, как скрипят его плотно стиснутые зубы. Да, прижаться бы сейчас к нему и услышать стук его сердца… Ведь она до сих пор не знает, каково это. И как же ей хотелось унять, наконец, в этом сердце боль!
- Если хочешь знать, Сева, - тихонько продолжила Василиса, будто безмерно уставшая, опустошённая этим нелёгким разговором, - то не так уж и много твоей вины в смерти Ворона. Мы оба – я и он – в глубине души знали, что наше недолгое счастье в конце концов примерно так и закончится: его гибелью. Мы знали, но всё равно пошли по этому пути, потому что иначе поступить были не способны… Но, как бы то ни было, теперь уже ничего не исправишь. И ты не исправишь. Зато можешь наделать новых глупостей. Прошу тебя, Волк, одумайся… Пойми, наконец, что мы – я и Ворон, где бы он не находился – будем безмерно счастливы, если у тебя всё наконец-то сложится. А если не сложится, Сева, то будут несчастными все! Ты очень хороший человек, Волк, поверь мне. Я даже сквозь «скорлупу» твою это вижу. А Ксюше и видеть не надо. Она просто любит, и всё. Пойми, что все твои недостатки, все проблемы, которые может подкинуть ей твой дурной характер – ничто в сравнении с разлукой. Я знаю это, Волк! Я это очень хорошо знаю…
Василиса глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Ксюше стало тревожно за неё. Всё-таки беременная. Беременная от Берсеня. Как у них тут всё непросто!
Но, собравшись с силами, Василиса заговорила вновь:
- И если ты не хочешь, чтобы всем нам было плохо, - она демонстративно положила руку на округлый живот, - то сейчас же, прямо здесь, возле этой скамейки, на которой так любил сидеть Ворон (считай что в его присутствии), пообещаешь Ксении жениться на ней. А потом вы вместе поклянётесь быть счастливыми и за себя самих, и за нас с дядькой Вороном!
Волк молчал. Внутри его что-то происходило, но он, как всегда, держал всё в себе. Ксюша, не в силах больше выносить этого, подошла к нему и прижалась ухом к тяжко вздымающейся груди. Сердце его билось часто, и Ксения, сама того не заметив, утонула в этом бешеном ритме. Немного придя в себя, она ощутила, что глухие удары под её ухом стали размереннее, а Берсень не просто так стоит, а крепко её обнимает.
- Я обещаю… всегда быть рядом, - прошептал он, ещё крепче стискивая Ксюшу в объятьях. Ксюша от счастья не могла ни смеяться, ни плакать. Оглянувшись на миг, она поняла, что Василисы рядом уже нету. Наверное, видя, что слова её возымели должное действие, вдова прежнего воеводы ушла, оставив двух влюблённых наедине.
- Хорошая она всё-таки! – сказала девушка, сама не своя от долгожданного счастья, вновь уткнувшись лицом в рубаху на груди своего «брюка»; Волк промолчал, видимо, полностью соглашаясь с нею, а Ксения, вдруг спросила, - А почему ты назвался мне Берсенем? Здесь, похоже, никто тебя так не зовёт.
- В отрывном календаре прочитал, что раньше крыжовник называли берсенем. Ты когда-нибудь встречала людей с фамилией Крыжовниковы? – спросил он, а Ксюша в ответ мотнула головой, - Вот и я не встречал. А Берсеневых – полно. Мне понравилось слово. Да и ягоду эту я очень люблю…
Ксения будто почувствовала, что он улыбается. Она оторвала, наконец, голову от его груди и взглянула в лицо: всегда хмурое и невыразительное, оно озарилось улыбкой, немного дурацкой, но совершенно искренней. И если для слуха не было ничего прекрасней, чем стук любимого сердца, то для взора не существовало большего наслаждения, чем радость на милом лице. Быть может, первая за многие годы…

***
Ксюша и представить себе не могла, что будет выходить замуж подобным образом, по древним славянским обычаям. И Людмила, и Василиса с Марьей, и Лесная Мать расстарались на славу. Из-за службы Берсеня пришлось сделать всё довольно быстро, но красота действ от этого нисколечко не пострадала.
Сперва их одели, как подобает. Волка в косоворотку с тканым поясом, Ксюшу – в узорочное длинное платье, тоже с поясом. Понимавшие в этом женщины посоветовали Ксении чаще носить такую одежду, ведь именно в ней женщина может в полной мере ощутить свою силу. Не ту силу, что позволяет поднимать тяжести, останавливать на скаку коней и входить в горящие избы, а ту, что идёт от земли и сохраняется замкнутым кругом подола. Ту силу, которой будет женщина питать своего мужчину, и этим поможет ему и в службе, и во всём остальном, будет беречь его в бою и греть ему душу в возможной разлуке. Ксения не возражала. Ей всё это и самой нравилось. Припомнилось даже то, как во время своего похищения Ульяной девушка каким-то образом невольно сообщила Берсеню силу, которая помогла ему догнать и остановить автомобиль похитительницы, да и дальше выстоять под натиском врагов, не смотря на страшные раны.
Потом им завязали глаза и заставили найти друг друга в хороводе. Под звонкий смех женщин, в шутку старавшихся их запутать, Берсень и Ксения всё же отыскали те невидимые нити, что связывали их неразрывно и навсегда. Потом Сокол, пара его бойцов и мальчишки, жившие у Лесной Матери, разожгли большой костёр, и девушка, закричав, почувствовала, что взмывает над высоченными горячими языками, сидя на спине Серого Волка. Ощущение это, удивительное и неописуемое, осталось в её памяти навсегда. Огонь очистил их, сжёг всё то, что могло бы выплыть из глубин прошлого и помешать родиться будущему.
Для того чтобы получить благословение от единственной Ксюшиной родственницы – её бабушки, пришлось поехать к ней, познакомить с Берсенем. Присутствовать на свадьбе бабушка согласилась, хоть и была удивлена «странностям» той компании, в которую попала её внучка. Впрочем, как и прежде, такие мелочи ей нисколечко не взволновали. Влившись в общее действо, она с удовольствием описала, чем хороша невеста, чтоб жениху и его «родне» аж до смерти захотелось принять её в свою семью. Бабушка не знала, конечно, о том, кем являются все эти люди на самом деле, ей казалось, что внучка её связалась с кем-то вроде толкинистов или тому подобными.
Потом слово взял Сокол, вместо отца жениха расписавший все его видимые и невидимые достоинства. А так, как со стороны невесты мужчин не было, пришлось эту роль взять на себя Якову, который уже видел в Ксении кого-то для себя очень и очень близкого. Мужчины пожали друг другу руки и договорились таким образом связать судьбы молодых.
После этого Ксюша и Берсень попросили благословения у Ксеньиной бабушки, у воеводы и у Лесной Матери. Ксюша попросила «родню» своего жениха принять её своей дочерью, а с бабушкой попрощалась. Тогда же, на Ксюшиной памяти впервые в жизни, строгая бабуля её искренне прослезилась. Девушка обняла её, она была растрогана до глубины души. Грусти не было, только счастье.
Подождав, пока бабушка и внучка попрощаются, а невеста вернётся к жениху, Лесная Мать преподнесла им обережные обручальные кольца.
- Оденьте кольца друг другу на безымянные пальцы правой руки, - торжественно сказала она молодым, - и более Безымянными они зваться не будут. Безымянный палец Всеволода будет зваться-величаться пальцем Ксении, а Безымянный палец Ксении пусть зовётся теперь пальцем Всеволода.
А после того она связала им руки рушником (левую невесте и правую жениху) и три раза повторила такие слова:
- Как не может Земля обойтись без Неба, Небо без Солнца ясного, как Ветер без Просторов вольных, как Роды русские не могут обойтись без хлеба и воды, так и ты, Всеволод, не сможешь обойтись без Ксении, так и ты, Ксения, не сможешь обойтись без Всеволода ни в горе, ни в радости, ни днем, ни ночью, ни в иные времена. Слово мое верно, Слово мое крепко, да будет так!
Марья вынесла румяный каравая домашнего хлеба. Ксюша и Волк вместе преломили его, запили сбитнем из одной чаши, вместе угостили всех остальных. Рушник теперь уже был не нужен, разве что в качестве оберега, напоминания об этом чудеснейшем в жизни дне.
А узы, если подумать – они были всегда!
Были. Есть. И будут!
.
НЕ КОНЕЦ

24.03.2017