-- : --
Зарегистрировано — 120 944Зрителей: 64 217
Авторов: 56 727
On-line — 3 553Зрителей: 670
Авторов: 2883
Загружено работ — 2 086 825
СОЦИАЛЬНАЯ СЕТЬ ДЛЯ ТВОРЧЕСКИХ ЛЮДЕЙ
«Неизвестный Гений»
Постмодернизм и история
Пред. |
Просмотр работы: |
След. |
06 июня ’2017 
11:01
С детства каждому знакома магия сказки. Сказка есть прием паралогического мышления свойственный первобытным народам с целью околдовать мир через его словесную мистификацию.
Одновременно это и приручение и покорение враждебной реальности через образы и действия сказочных персонажей. Древние греки свои сказки назвали мифами, позволившие им в целости и совокупности отображать в своем сознании символическую связь всего со всем.
В процессе десакрализации действительности, то есть лишения её мистического подтекста, стала происходить и демифологизация, приведшая, в конце концов к философскому объяснению мира через понятия-дефиниции.
Но всё-таки нужда в сказке осталась. Она проявилась в религиозных учениях и, позже, в социалистических утопиях.
Вера в чудо, как одна из базовых человеческих потребностей, явилась мотивом к созданию как религий, так и утопий. И если философские учения имеют обоснованием какие-то логические постулаты, аксиомы, то у религий краеугольным камнем является вера в ничем логически не обоснованное абсурдное, с точки зрения здравого смысла, утверждение, а у утопии вера в красиво придуманную фантазию, не подкрепленную реальным опытом.
Если в XVI-XIX веке утопии создавались, то в XX веке – их попытались реализовать на практике социализма-коммунизма в России. Ответной реакцией на это был фашизм, национал-социализм (нацизм) в Италии, Германии, при наличие либерализма в США , Франции, Великобритании.
Общим для всех этих политических идеологий, господствующих в ведущих странах Европы и мира являлось стремление эмансипировать (освободить) человека от всего сакрального, то есть святого, табуированного.
Увы, в просветительском раже осовременить себя и других как-то подзабыли загадочную фразу Вольтера: "Если бы не было Бога, то его следовало бы выдумать". Ведь заповеди господни - это табу. А раз нет табу-запретов – нет и человека, божьего творения, а есть лишь двуногое животное в человеческом обличье, живущее по не огрниченным моралью "основным инстинктам".
И все эти коричневые и красные проекты расчеловечивания, через «воспитания белокурых бестий» и «воспитания нового человека» на основе нацистской и коммунистических идеологий, с селекцией по национальному или социальному признаку, потерпели крах, за исключением (пока!) либерализма с его культом безграничной свободы человеческой личности, культом прав человека, потому как были (и есть) аморальны по своей сути.
Так как в основе их реализации лежит макиавеллиевский принцип: "Цель оправдывает средства" и иллюзия исправления несовершенств индивида через концепцию "всесторонне развитой и гармоничной личности". А ведь известно из житейской мудрости: "Горбатого могила исправит" и "Рождённый ползать -- летать не может".
После краха вместе с СССР коммунистического проекта-сказки американский философ Фукуяма объявил о «конце истории» или наступления времени постмодерна, а по умолчанию эры глобального либерализма, флагманом которого, естественно, подразумевались США.
Однако не все и не везде с этим согласились:
"Прибежали в избу дети.
Второпях зовут отца:
Обманул нас Фукуяма!
Нет истории конца…"
Для времени постмодерна характерно отрицание сказок-идеологий. Взамен за основу берутся голые и, зачастую, неприглядные факты мира социал-дарвинизма, где каждый выживает и умирает в одиночку.
Это одновременно триумф и печальный финал абсолютизации индивидуализма, для которого прихоть и каприз чувства есть альфа и омега существования. Таков Мерсо, герой рассказа «Посторонний» А. Камю.
Символический герой постмодернизма – времени безраздельного господства либеральных ценностей в странах «золотого миллиарда», куда Россия со своей полупериферийной экономикой не зачислена, времени атомизации самого человека и его отношений с окружающими.
Хотя ещё и осталось в пост-христианском западном мире религиозное меньшинство, придерживающее традиционных ценностей и ведущее арьергардные бои за своё существование не только с приверженцами нетрадиционных ценностей, но с усиливающейся экспансией исламского мира.
Перестав смотреть на мир, как чудесную сказку, человек потерял и себя, как чудо мироздания, чудо природы. Вместо осознания своего несовершенства, выраженного в поэтической строчке Г. Державина: «Я – раб, Я – царь; Я – бог, Я – червь», современный индивид-атеист абсолютизировал свое "Я" в фразе горьковского героя Сатина: "Человек -- вот Правда!"
Увы, произошла почти всеобщая профанация бытия. Скепсис и неверие постепенно стали господствующим мнением в обществе. Выросли и вырастают поколения для которых нет ничего святого, кроме мгновений настоящего и гедонистического удовольствия "дольче вита".
Такой отказ от ретроспективы и перспективы своей жизни формируют "одномерного социума" -- удобный объект для политических и иных манипуляций.
Тем не менее, доминирующие в обществе идеи никуда не делись и продолжают определять через определённые концепции сознания стиль и тип поведение людей.
Постмодернистское сознание нашего общества фрагментировано в соответствии с политическими, идеологическими, религиозными и атеистическими предпочтениями различных общественных групп.
Есть сторонники демократических перемен, наступивших после распада Союза ССР. Есть сторонники коммунистической идеи. Есть даже сторонники реставрации конституционной монархии в России.
А помимо них существует немногочисленная и крайне крикливая либеральная прозападная тусовка, с вечным «смердяковским» комплексом: «Почему глупая нация победила умную-с?»
Наличие такого широкого спектра исторически сложившихся идеологем общественного сознания обусловлено не только объективной потребностью общества сохранить преемственность в развитии, но и позволяет сделать необходимый для этого выбор, о котором писал ещё в XIX веке французский либеральный консерватор Алексис Токвиль.
Он полагал, что «что между старым сословным порядком и буржуазными преобразованиями должна быть сохранена преемственность, и, как и Берк, отрицал разрывы и революционные перевороты».
Каждый из них приводит свои доводы на перспективы развития страны. Но всех их, кроме западников-либералов, можно отнести к патриотическому лагерю, выступающих так или иначе за «суверенитет, традиции, демократию».
В этом политическом кредо путинской России некоторые усматривают историческую трансформацию уваровской государственной идеологии XIX века "Самодержавие, православие, народность" в соответствии с тем историческим опытом, который приобрела страна в XX веке.
И, естественно, наряду с вышеуказанными общественными группами с активной гражданской позицией имеются пофигисты-обыватели и маргиналы, не вписавшиеся по тем или иным причинам в капиталистическую парадигму сегодняшней жизни.
Потребность, если не в сказочном, то реалистичном объяснении мира осталась и она, мало-помалу, оформляется в разных общественных группах в ту или иную мировоззрение.
История с концом модерна не заканчивается повсеместно. Страны, утратившие ту или иную модернистскую парадигму, при сохранения суверенитета и возможности быть субъектом политики, остаются и субъектами истории.
Так, к примеру, Иран после исламской революции 1979 года, из шахской монархии с открытой либеральной экономикой, трансформировался в исламскую республику, основанную на фундаментализме шиитского толка.
И, несмотря на попытки США, как мирового гегемона, изолировать и даже уничтожить исламскую республику, Иран остаётся политическим фаворитом на Среднем и Ближнем Востоке.
Возврат к традициям, с возвращением в свою историю, наблюдается и в постсоветской России с приходом во власть либерального консерватора Путина.
"Либеральный консерватизм представляет собой направление в философии политики, которое стремится укрепить и сохранить модель десакрализации, возникающую в результате внедрения парадигмы современности. Причем здесь акцент падает на противодействие любым попыткам изменить положение вещей – как через радикальный возврат к прошлому, так и через революционный рывок в будущее (революция, по мнению философов этой школы, чревата – как это ни парадоксально – ресакрализацией политики). Либеральный консерватизм симметрично противоположен во всем консервативно-революционной идеологии".
Конечно, никто не собирается делать православие вновь государственной религией, да ещё при наличии мусульманского анклава республик Поволжья и Северного Кавказа и, тем более, выстраивать государство согласно средневековой концепции «Москва – Третий Рим». Но сложился консенсус в политической элите страны относительно религий, как необходимых общественных охранителей нравственных устоев общества.
Такой консервативный взгляд на религию в корне отличается от прежнего, советского, рассматривавшего её как «дурман для народа». Судя по всему останется неизбежным и сохранение демократии, как политического режима постсоветской России. Ведь зачем менять то, что способствует развитию и процветанию страны.
«Демократия – это одна из форм политического строя традиционных обществ. Термин "демократия" встречается уже у Платона, а его аналоги – вече (у славян), тинг (у древних германцев) существовали в разных типах древних цивилизаций.
Решение политических вопросов на совете, состоящем из представителей общины, племени и т.д. было распространено в разных типах культур. При этом данная форма правления никак не затрагивала политической онтологии: мир оставался сакральным, целостным, представление о человеке было традиционным и соответствовало принципам "максимального гуманизма".
Сакральной в традиционном обществе могла быть как "монархическая" форма правления, так и коллективная, хотя чаще всего в демократиях традиционного общества речь шла о "совете избранных" – к которым причислялись либо наиболее заслуженные, достойные, авторитетные люди, либо только мужчины, либо те, кто имели полноправное гражданство и т.д.
Иными словами, демократия не исключала определенного "неравенства": часть людей была лишена соучастия в ней. Это радикально отличается от либерализма – сугубо современной политической философии, основанной на глубинном отвержении нормативов и предпосылок Традиции.
Либерализм обязательно тождественен десакрализации, демократия – необязательно. Она становится антитезой сакральности только в сочетании с либерализмом, в других случаях она может быть истолкована иначе и помещена в иной контекст.
Демократия как соучастие
Сакральное (нелиберальное и несовременное) понимание демократии основано на представлении о народе ("демосе") как о чем-то целостном, как о едином организме, живущем особой органичной самостоятельной жизнью.
Соучастие народа в процессе управления больше подчеркивает факт вовлеченности каждого члена общины в вопросы целого, а не устройство политической системы. История показывает, что эта вовлеченность может отсутствовать при развитой представительской власти, и наличествовать при авторитарной монархической системе.
Система является демократической в том случае, если она основывается на соучастии людей в их собственной судьбе. Такое определение качественно понятой демократии (называемой еще "органической демократией") дал известный идеолог консервативно-революционного направления Артур Мюллер Ван ден Брук.
Итак, демократия есть "соучастие народа в своей собственной судьбе". В таком широком понимании демократия может существовать даже в тех режимах, где представительство различных сословий и каст во властных инстанциях формально минимально, и может отсутствовать в самых изощренных и формально полных моделях представительной власти, если это сопровождается отчуждением большинства граждан от активной политической жизни.
Демократия – это форма активного участия в Политическом, форма влияния народа на стихию власти.
Либерал-демократия стремится максимально расчленить традиционные политические институты, избежать концентрации власти в одной инстанции, распылить принятие решений по массе автономных индивидуумов.
Любые коллективные действия или решения призваны в этом случае обеспечить и гарантировать права индивидуума, т.е. они имеют в своем истоке антиколлективное, чисто эгоистическое начало.
Общее требуется индивидууму только для того, чтобы защититься от другого индивидуума, т.е. для того, чтобы сделать свою индивидуальность абсолютной. У общего в таком понимании нет никакого самостоятельного значения, никакого позитивного оправдания.
Демократия в таком случае становится лишь инструментом индивидуальных гарантий и свобод – отсюда все возрастающее значение теории "прав человека". Либеральная демократия ставит перед собой цель, прямо противоположную революционной демократии: она не сплавляет общество в новую цельность, но расчленяет его вплоть до атомарных индивидуумов»…
Об истории
История – это качественное время. Не количественное время, в котором протекают физические процессы, но именно качественное, неотрывно связанное с событиями человеческого бытия, со смыслами и целями развития.
История – такое время, которое несет в себе события, выстраивающиеся по определенной смысловой схеме. В истории важна не столько каузальная (причинная) связь явлений между собой, сколько семантическая (смысловая). Материальный мир развертывается через длительность. Человеческий мир – через историю.
Единой истории человечества не существует, существуют различные взгляды на историю, различные ее версии.
Они могут быть самыми разнообразными, трактовать факты и совокупность фактов самым различным образом. И, в зависимости от этих трактовок, мы будем получать разные представления о том, что есть человеческая история, что в ней происходило, и что происходившее означало.
Сам факт внимания к одним фактам и деталям в ущерб другим, свидетельствует об определенной позиции, избирательности, изначальной установке историка. Нет истории без интерпретации, в понимании Исторического интерпретация первична.
Можно выделить три фундаментальные позиции в отношении понимания смысла и логики истории. Все они имеют множество нюансированных вариантов, промежуточных версий, но, тем не менее, три основные модели являются определяющими.
Первая тенденция представляет собой традиционалистскую модель истории, она свойственна подавляющему большинству типов традиционного общества и характерна для большинства религий и сакральных учений.
Этот взгляд на историю основывается на следующем принципе: история человечества представляет собой регресс, нисхождение, умаление бытия, его выветривание, что влечет ухудшение духовного качества жизни, нарастание катаклизмов, отступление от священных норм, впадение в беспорядок и хаос.
С точки зрения христианства, вся человеческая история есть деградация, которая начинается с грехопадения и кончается Апокалипсисом.
Для мусульман также характерно представление о деградации истории.
Сторонники теории регресса (традиционалисты), исходя из своего взгляда на сущность исторического процесса, выбирают в качестве позитивного критерия оценки именно прошлое, взятое за эталон, с которым сопоставляется все последующее.
Через прошлое они понимают настоящее и предсказывают будущее. Прошлое здесь наделено высшим авторитетом, и отсылка к нему несет позитивный содержательный смысл. Прошлое выступает критерием для оценки настоящего, особой ценностной шкалой.
Настоящее рассматривается как усеченное, фрагментарное прошлое, в нем не может содержаться чего-то принципиально нового, того, чего не было раньше. Это означает, что в истории человечества знания не накапливаются, а утрачиваются, и стремление к повышению уровня и качества знаний заставляет нас тщательно искать, своего рода, "утраченное знание", "потерянное слово", а не придумывать новые подходы или теории.
История как прогресс (модель Нового времени)
Вторая модель понимания смысла истории -- хорошо известная прогрессистская модель, рассматривающая историю как прогресс. Взгляд на историю как на прогресс, поступательное развитие -- моральное, техническое, политическое -- хорошо известен.
Сегодня нам кажется, что это нечто "само собой разумеющееся", что "человечество развивается и прогрессирует" во всех измерениях, что прогресс является объективной истиной. На самом деле, это не более чем представление, которое, в свою очередь, имеет историю.
Это представление сложилось относительно недавно (в XVIII веке) в довольно ограниченном географическом ареале (Западной Европе) и постепенно стало распространяться вширь, преодолевая серьезное сопротивление религиозных институтов самой Европы и традиционных обществ, к Европе географически и культурно примыкающих.
Если сравнить период преобладания веры в прогресс и географические границы этой веры со всей известной нам историей и географией человечества, эта величина окажется несопоставимо малой.
Но так как современное российское общество относится исторически и географически к зоне, где взгляд на историю как прогресс достаточно укоренился, нам трудно осознать, что это отнюдь не нечто "очевидное" и "объективное", но именно точка зрения (имеющая, равно как и другие точки зрения, право на существование).
Теория прогресса как продукт отрицания традиции
Прогрессистская модель является сегодня преобладающим взглядом на логику исторического процесса. Это преобладание, однако, действительно лишь в той степени, в какой западная цивилизация оказывает влияние на все остальные культурные регионы человечества. Влияние Запада на Россию бесспорно, поэтому для нас эта концепция кажется вполне естественной.
Исторически идея прогресса возникла относительно недавно в рамках философии Просвещения в Западной Европе в XVIII веке. Постепенно она становилась все более популярной, и к XIX-XX вв. западная культура признала ее как непреложную истину.
Важно учитывать, что философия Просвещения, составившая основу мышления Нового времени, являлась прямым отрицанием мышления, свойственного традиционному обществу. Каждый аспект традиции подвергался просветителями критическому переосмыслению, ставился под сомнение и опровергался.
При этом философы Просвещения, ниспровергая истины и ценности традиционного общества (ссылаясь на их якобы "мифологичность", "бездоказательность", "произвольность", "фантастичность"), утверждали собственные истины и ценности не менее мифологичным, бездоказательным, произвольным и фантастическим образом.
Осмеивая взгляд Традиции на историю как регресс и отвергая систему аргументации, на которой такой взгляд основывался, философы Просвещения выдвигали отнюдь не более строгие или убедительные аргументы в поддержку идеи прогресса.
Как представитель одной конфессии логически не способен убедить представителя иной конфессии в своей правоте (ибо каждый имеет собственную систему достаточных (для него самого) доводов и доказательств), так и в вопросе прогресса все сводилось к энергичности, напористости и убежденности в своей правоте сторонников Просвещения, поведших фронтальное наступление на Традицию и ее основные силовые линии.
Идея прогресса возникла в контексте механицизма, материализма и атеизма Просвещения, которые противостояли традиции, религии и духовности. Точно так же, как атеизм родился как отрицание веры в Бога, идея прогресса появилась как отрицание идеи регресса, являющейся важнейшим элементом религиозного миропонимания.
Можно сказать, что содержание философии Просвещения есть отрицание философии Традиции, переворачивание ее с ног на голову.
Ф.Бэкон утверждал противоположное: человечество развивается, становится все более мудрым и информированным, технически оснащенным и справедливым.
Нравы улучшаются, знания накапливаются и качественно улучшаются и т.д. Этот подход противоположен традиционалистскому: здесь критерием выступает настоящее, с помощью которого выносится оценка прошлому как несовершенному, подготовительному, черновому, эскизному его варианту.
То, что есть здесь и сейчас (и то, что, скорее всего, будет) является высшей ценностью и шкалой оценки. Принцип "приращения знаний" опрокидывает основы религии; в религии божественное Откровение дается раз и навсегда и не нуждается в дополнениях. Откровение – это полнота знаний, которые остается только постигать, возвращаясь к нему снова и снова.
Прогресс знаний делает Откровение относительным, и в пределе отрицает его. Распространенной сегодня автоматической манерой судить о прошлом с позиций настоящего (чаще всего с изрядной долей пренебрежения и высокомерия) мы в значительной степени обязаны этому английскому естествоиспытателю и его многочисленным последователям.
Вера в прогресс – это важнейший буржуазный миф. "Если техническое развитие налицо, а техническое находится в центре внимания, то это не может не быть универсальной закономерностью", -- рассуждал буржуа. И с этой позиции оценивал остаточные ценностные системы и познавательные модели, сохраняющиеся по инерции от эпох доминирования традиционного общества.
Третий взгляд на историю -- т.н. "перманентизм".
С этой точки зрения, процесс исторического развития, ход времени не затрагивает фундаментальных основ человеческого бытия.
Перманентизм утверждает, что человеческое общество сущностно не меняется, оставаясь самим собой, меняются только его внешние формы. Одним из выражений перманентизма является теория циклов, циклизм.
Слово "цикл" образовано от греческого "kucloz", т.е. "круг". Такой подход утверждает, что человеческое общество движется по кругу, начиная с подъема -- к расцвету и упадку, потом опять подъем -- расцвет -- упадок и т.д. Одна цивилизация заканчивается, начинается новая цивилизация, которая затем вновь вырождается.
Перманентизм, исходя из своей логики, провозглашает, что разные общества живут в разных циклических периодах, и поэтому их линейное сравнение совершенно некорректно – это все равно, что на основании различий организма старика и ребенка делать выводы о превосходстве одного над другим.
Цивилизации, культуры и народы, как и люди, проходят стадию младенчества, затем буйно расцветают, затем достигают зрелости, а затем, дряхлеют, рассыпаются и исчезают. Им на смену приходят новые цивилизации, культуры и народы.
При этом не всегда цикл осуществляется полностью – в определенных случаях какие-то внешние (реже, внутренние) факторы могут искусственно прервать этот процесс на промежуточной стадии. Кроме того, разные циклы могут входить в резонанс, в противофазье, накладываться друг на друга и т.д. Все это дает богатую картину многообразной исторической реальности.
Перманентизм характерен отказом от качественной сравнительной оценки различных циклов между собой: каждый цикл истории порождает свои критерии и ценности, которые проходят определенные фазы и затем либо растворяются в забвении, либо включаются как составляющий элемент критериев и ценностей нового цикла. Перманентисты не видят вектора в истории человечества и, некотором смысле, не знают "истории" как однонаправленного течения времени.
Для многих древних цивилизацией перманентизм, циклическое отношение ко времени – в том числе и к политическому времени – были приоритетны. Эти общества не знали истории, они знали ритм, бытие, круговорот жизни и удовлетворялись этим.
Применение перманентистской парадигмы к русской истории
Рассмотрим основные этапы русской истории с позиции перманентизма. Первый цикл -- Киевская Русь. На основе политически разрозненных славянских племен и небольших городов благодаря политической централизаторской деятельности князей Рюриковичей возникает общая государственность. Она складывается, укрепляется, получает политическую и религиозную консолидацию.
"Золотой век" ее приходится на Владимира, крестившего Русь, и его ближайших потомков – Ярослава Мудрого и т.д. После периода централизации (расцвета), начинается период упадка, Русь дробится, удельные князья начинают между собой серию нескончаемых усобиц. Ослабленная, утратившая единство и осознание геополитической миссии страна становится легкой добычей монголов, переживающих пик могущества. Это конец Киевской Руси.
В период монгольской оккупации начинается ферментация следующего этапа русской государственности. В составе Золотой Орды тайно зреет новая Русь (следующий цикл) – Русь Московская. Впервые она дает о себе знать на Куликовом поле, потом расцветает в империи Грозного и угасает после Смутного времени вплоть до раскола и Петра Первого. На Петре Первом Московская Русь заканчивается. Начинается Санкт-Петербургская Россия.
От Петра Первого Российская империя эволюционирует до Екатерины и Александра Первого, потом постепенно деградирует – вплоть до Николая Второго, и в 1917 году цикл заканчивается.
В советский период с Великой Октябрьской Социалистической Революции цикл начинается заново. При Ленине советская государственность складывается, достигает пика при Сталине, при Брежневе система дряхлеет, при Горбачеве наступает деградация и распад. Далее, по логике должен последовать новый цикл.
Все циклы российской государственности имеют нечто общее в своей структуре, основные фазы повторяются, налицо общая типология при том, что на каждом этапе имеются различные варианты политических, идеологических, этнических, культурных и административных систем.
Прогрессизм утверждает: "Мы создаем принципиально новое государство" (как провозгласили коммунисты -- "мы создали советскую общность совершенно нового типа"). Перманентисты в ответ приводят аргумент, что смена имен и названий политических институтов лишь маскирует извечные модели власти, контроля и подчинения.
Например, российские сменовеховцы, в частности, Николай Устрялов, отвечали большевикам-ленинцам так: "Вы построили пролетарское общество, но оно во многом типологически воспроизводит Московскую Русь и другие циклы русской истории. Вы ничего не создали принципиально нового: Сталин – лишь "красный царь", марксизм-ленинизм -- новое издание древней мессианской религиозности, хилиазма, а бесклассовое общество на практике обернется новой партийно-бюрократической иерархией, жесткой и безжалостной".
Перманентисты говорят об относительности современной цивилизации, и сам безусловный подъем влияния Запада рассматривают как преходящий исторический эпизод. С их точки зрения, западноцентричная цивилизация рано или поздно закончится, и возникнет иная новая цивилизация. Апофеоз "нового мирового порядка" закончится очередной катастрофой, так же, как падали царства, империи, цивилизации древности.
Постмодерн и постистория
Теории "постмодерна" стали активно разрабатываться, когда советская система и социалистические (марксистские) идеи начали стремительно уступать место либерализму. Либерализм изначально являлся чистым воплощением модерна, отрицавшим, последовательно и методично, онтологию традиционного общества.
Победив эксплицитные формы Политического, либерализм постепенно справился и с теми его проявлениями, которые пользовались языком современности, скрывая под ним иное содержание. Победа либерализма над социализмом была "абсолютизацией модерна", достижением его своеобразного "акме".
Ф.Фукуяма справедливо заговорил о "конце истории". Раз модерну было больше нечего изживать, преодолевать, уничтожать, критиковать, разоблачать, то история кончилась. Но кончился ли сам модерн? Если понимать его как процесс десакрализации Политического (в его содержательном измерении), то, "да", кончился.
Сакральность Политического исчерпана. Но если понимать модерн как движение к конкретной цели – созданию новой самостоятельной онтологии, онтологии модерна, то "нет", поскольку этой цели достичь невозможно, ибо чистая онтология модерна есть мезонтология, чистое ничто, т.е. она негативна, и в актуальности существовать не может.
Формальные декларации модерна об освобождении индивидуума от всех сакральных границ и идентификаций в пределе дают исчезновение индивидуума как свидетеля онтологии, а следовательно, погашение самой онтологии.
Коль скоро онтология сохраняется, программа модерна исполнена не до конца, но эта онтология постмодерна – тотально десакрализирована и, соответственно, дезонтологизирована. Это, своего рода, "мертвая жизнь, "бытие небытия".
Именно модерн в абсолютизированной форме является универсальной парадигмой современности. Модерн преодолен не чем-то иным, но самим собой. В этом состоит амбивалентность этой категории.
Ультрамодерн
Термин "ультрамодерн" означает "модерн", впервые за все время своего существования оказавшийся без явного противника, т.е. в новом абсолютном, безальтернативном качестве.
"Постмодерн" или "ультрамодерн" в экономике соответствует полной победе либерализма с соответствующим изменением природы последнего. Здесь происходит переход от старой экономики к "неоэкономике", "новой экономике" или "финансизму", при котором отвергаются не только коммунистические или гетеродоксальные экономические теории "третьего пути", но и элементы нелиберализма, примешенные к либерализму.
Это – последний аккорд виртуализации экономики. Вместе с тем, можно назвать это "экономикой ультрамодерна".
И снова к правомочности термина "постмодерн". Модерн как процесс завершается. Но он устанавливается отныне как вечность мгновения, "вечное настоящее". Именно это Ж.Бодрийяр называет "постисторией", волнообразным рециклированием экстравагантно перемешанных "deja vu".
Конец модерна, в свою очередь, становится процессом, бессодержательным, репликативным, отражающим на тысячу ладов сам себя, иронично обыгрывающим неподвижность своей динамики, сверхзвуковую скорость своей стагнации.
"После" модерна не наступает ничего и не может наступить ничего. Иной парадигмой мог бы быть только возврат к парадигме традиционного общества.
И такой возврат, в принципе, произошел в путинской России с утверждением в государственном строительстве и практике политической концепции "Суверенитет, традиции, демократия", характерный для политики "либерального консерватизма", при которой сохраняется преемственность с прошлыми этапами исторического развития страны.
"Наша машина времени - это история. Надо изучать, тщательно и объективно оценивать историю, чтобы построить будущее". В.В. Путин.
Наш президент, как римский император Марк Аврелий, по совместительству ещё и философ.
Есть мнение, что "СССР был государством модерна, причем будучи догоняющим, еще большим роялистом, чем сам король. И модерн в жизнь русского и прочих народов приходилось временами вбивать силой.
РФ стала государством победившего постмодерна - наверное, первым в мире. Ее невозможно понять, не понимая СССР. Она создавалась как анти-СССР, как его полная противоположность, как замена всех характеристик СССР на противоположные".
Отчасти верно. РФ возникла в результате антисоветской революции августа-декабря 1991 года. И опять, как в Октябре 1917 года вопреки воле большинства, что доказывает ошибочность м-ленинского положения о народе, как "творце истории". Вышеуказанные события, подтвердили что большинство народа - это обыватели, который как тот мужик -- "пока не грянет гром -- не перекрестится".
Тем не менее, несмотря на все исторические метаморфозы, которые перетерпело наше российское государство, его история не кончается с наступлением эпохи постмодернизма, а лишь вступает в новый период своего развития с пересмотром старых мифов и символов в новом контексте времени.
Иное время требует иных символов и мифов. Выстрел крейсера Аврора в октябре 1917-го ознаменовал начало одной эпохи, Ельцин на танке у Белого дома в августе 1991 года стал провозвестником другой эпохи.
"О символизации и мифологизации истории"
О пересмотре оценок прошлого известный режиссер А. Кончаловский высказался так: «История очень субъективна. И нельзя сказать: вот во времена разоблачений писали только правду, а сейчас только врут. Нет. Дело в том, что истина в истории вообще не может торжествовать, потому что история трактуется всегда согласно тому, кто ее трактует. А объективная история — это огромная иллюзия. Очередная. Ну, мы живем иллюзиями».
История, конечно, не "иллюзия", а объективно-субъективное представление о прошлом через призму современных представлений о нем.
История переписывалась и будет в дальнейшем переписываться в зависимости от смены парадигм общественного развития и изменения ракурсов видения исторических, общественных и политических проблем.
История страны – это территория смыслов, как душа – история чувств и верований.
Смысл существования определенной географической территории задает история её народонаселения или, за отсутствие оной, культура народа, определяемая мифологическими и религиозными представлениями о своем происхождении и бытии.
В связи с этим уместно вспомнить размышления Гегеля о природе и назначении Истории в его философии:
"Основная идея Гегеля заключается в том, что изначально существует Субъективный Дух, «Дух для себя» (нем. der subjektive Geist). Этот пункт совпадает с теологическим тезисом о существовании Бога: Субъективный Дух – это Бог для себя. Для того, чтобы развернуть себя для Другого, этот Субъективный Дух проецирует себя в Объективный Дух (нем. der objektive Geist), в котором становится природа и материя. То есть, субъект проецирует себя в объект.
Итак, Гегель утверждает, что существует Субъективный Дух, который развертывает себя через Объективный Дух через диалектическое отчуждение. Тезис – Субъективный Дух, Антитезис – Объективный Дух, или природа. Поэтому природа – это не природа. По Гегелю, ничто не тождественно самому себе, все есть инобытие Другого, поэтому это и называется диалектикой.
Цикл исхода и возврата: Абсолютный Дух
Иными словами, существует Субъективный Дух как таковой, который проецирует себя как Антитезис. И далее начинается история.
Для Гегеля философия истории имеет фундаментальное значение, потому что история это не что иное, как процесс развертывания Объективного Духа, собирающегося на новом этапе своей духовной составляющей, которая лежит в его сути. Но первое действие Объективного Духа — скрывать свою духовную характеристику, выдавать себя за материю или природу, а потом сквозь историю это инобытие Субъективного Духа, через человека и человеческую историю он возвращается к своей сути.
Но это уже новая суть – уже не Субъективного Духа («Духа для себя») и не «Духа для другого», а «Духа в себе». То есть, он возвращается в самого себя через собственное отчуждение. Возникает цикл исхода и возврата – причем возврат по Гегелю имеет большее значение, чем исход.
Исход создает предпосылки возврата, а возврат, пройдя весь цикл, возвращает самому себе Субъективный Дух, который становится Третьим Духом – Абсолютным Духом (нем. der absolute Geist). То есть, сначала Субъективный Дух, затем Объективный Дух и потом – Абсолютный Дух.
Абсолютный Дух по Гегелю развертывается через человеческую историю и восходит к концу истории. Смысл истории – это осознание Духом самого себя через материю. Сначала Дух себя имеет, но не осознает, потом начинает себя осознавать, но не иметь. Природа сама по себе имеет предпосылки истории, потому что она – элемент истории.
Отсюда история религии, история обществ, и в результате развертывания Духа сквозь историю он доходит до своей кульминации в конце истории, когда Дух полностью осознает и имеет себя: Тезис, Антитезис, Синтез. Поэтому история конечна.
Это общая картина философии Гегеля, которая имеет много нюансов и сложностей. Таким образом, по Гегелю, история движется позитивно, но это иной позитивизм, нежели в философии Великой Матери.
Титаническое начало предполагает, что сначала было меньше, а потом стало больше. Маркс в прочтении Гегеля убрал Субъективный Дух и сказал, что есть природа, которая совершенствуется. Тем самым он восстановил философию Великой Матери, согласно которой все растет из материи, из природы.
Но Гегель – это не Маркс. У Гегеля этот рост, этот прогресс, это движение снизу вверх обосновано тем, что сначала был прыжок сверху вниз. Сначала Дух прыгает и падает в природу, и поэтому природа начинает расти, она – не что иное, как инобытие Духа.
Антитезисом Духа является не просто его оппозиция – она также является им самим в снятом виде. Понятие «снятие» у Гегеля очень важное: Антитезис <strong style="color: #0000ff;">не уничтожает Тезис, он его <em style="color: #0000ff;">снимает, вбирая в себя, а потом демонстрируя через Синтез.
Поэтому Тезис не абсолютен, и Антитезис не абсолютен. Все они диалектически зависимы.
Абсолютен только их Синтез, через который происходит и снятие Тезиса, и снятие Антитезиса. В этом смысл гегелевского понимания истории как развертывания Духа через фазы: Субъективный Дух (предысторический), Объективный Дух, который проявляется сквозь историю, и финально Абсолютный Дух, который проявляется через высшие напряжения истории, через создание некоего культурного социально-политического пика, пирамиды Духа, который наконец стал Абсолютным.
Гегель и концепция немецкого государства
При чем здесь политическая философия? Понятно, что в каком-то смысле история становится политической. Поэтому у Гегеля есть понятие эволюции политических систем, моделей и режимов как момента становления Абсолютного Духа.
Политика и есть кристаллизация Синтеза. Политическая история есть движение Духа, чтобы стать Абсолютным. Политика есть история абсолютизации Духа.
Между разными политическими формами Гегель устанавливает иерархию. С одной стороны, это эволюционистская иерархия, потому что каждый режим лучше предыдущего.
Но, в отличие от идеи Маркса, одновременно эта эволюция не является всего лишь отражением Антитезиса, это не развитие материи или природы. Это выявление Духа, который был изначально заложен в материи и природе. Соответственно, здесь нет материализма.
Мы имеем дело со сложной схемой, которая сочетает в себе платоническую опцию (вначале был Дух, а не материя) и эволюционистскую модель (когда начинаем рассматривать историю с Антитезиса – и это уже напоминает идею Великой Матери). Маркс отрезал платоническую часть, поэтому перетолковал Гегеля в исключительно материалистическом ключе. Но у Гегеля все сложнее.
Еще один принципиальный момент у Гегеля: как он определяет политический конец истории. Что является пиком становления политической истории и выражения Абсолютного Духа. И тут Гегель говорит интересную вещь – о Пруссии и немецком государстве. У немцев не было государства, не было исторически этого выражения; поэтому немцы вбирают в себя логику мирового движения, и прусско-немецкое государство является выражением Абсолютного Духа.
Вся история – это прелюдия к становлению Германии в XIX веке. Гегель говорил, что великие народы – те, что имеют либо великое государство, либо великую философию. Он говорил, что русские имеют великое государство, а немцы в XIX веке не имеют вообще никакого государства. Соответственно, у немцев должна быть великая философия – тогда будет и великое государство.
Самое поразительное, что Гегель создал философию великого германского государства до того, как появилась Германия. Он измыслил такую версию, находясь в разрозненной Германии из княжеств, которые были чем угодно, но не мощным и сильным государством. Гегель собрал Германию, наделил ее интеллектуальной миссией, создал наряду с Фихте и Шеллингом идеалистическую романтическую концепцию германской государственности как выражение Духа, ставшего Абсолютным. Пиком и концом истории, по версии Гегеля, и становится немецкое государство.
При этом он мыслил в качестве наиболее оптимальной формы политического устройства просвещенную монархию, в которой будут доминировать политические философы-гегельянцы, носители Синтеза всего мирового Духа, которые распознали логику мировой истории. Он сам себя считал пророком философии, человечества и Германии, и в каком-то смысле был мистиком.
Методологически философия была абсолютно рациональной, но в предпосылках – иррациональной. Он обосновал идею того, что гражданское общество и французская революция и эпоха Просвещения вообще – еще один диалектический момент становления просвещенной монархии.
Гражданское общество – это то, из чего вырастает монархия, снимающая гражданское общество. Он был мистическим монархистом, который рассматривал представление о логике истории как пути различных политических форм к русской монархии.
Неудивительно, что эту идею взяли представители итальянского фашизма – в частности, теория итальянского государства Джованни Джентиле, который был гегельянцем. Поэтому, как ни парадоксально, ни фашизм, ни нацизм не могут быть рассмотрены как представители классического национализма. В этих двух мировоззрениях были некоторые элементы, которые не позволяют их рассмотреть как классические и даже радикальные формы европейского буржуазного национализма, потому что в данном случае добавление гегельянской инстанции в виде Субъективного Духа, и вся эта метафизика истории, которая была заложена Джентиле в основу теории итальянского фашизма – просто гегельянство, примененное к Италии.
Гегель, несмотря на то, что считается классиком политической философии, представляет собой довольно сложный случай, составной.
Таким образом, его политическая философия не отражает идеологию Третьего Пути, на основании метафизически усеченного гегельянства построена марксистская теория. То есть, «левое» гегельянство легло в основу Второй Политической Теории, а «правое» повлияло на некоторые особенности Третьей. Более того, гегелевская идея конца истории была применена его учеником Александром Кожевым[1], его последователем Фрэнсисом Фукуямой и другими философами к либеральной модели.
Маркс применял «конец истории» к коммунизму, Джентиле – к государству, некоторые философы-гегельянцы – к торжеству либерального мирового порядка. Поэтому, говорят они, гражданское общество — не пролегомены к монархии (как считал сам Гегель), а пик развития человеческой цивилизации.
Эту же идею взял за основу Фрэнсис Фукуяма, использовавший термин «конец истории». Этот термин Гегеля имел для него фундаментальное значение, поскольку означает конечный момент достижения Духом своей абсолютной стадии сквозь историю, диалектический момент возврата Духа к самому себе уже в самом себе и для самого себя – это Синтез.
Таким образом, гегельянство мы находим во всех трех классических идеологиях современности; но это не означает, что он может быть квалифицирован с точки зрения какой-то одной из них. Гегель шире, чем все политические теории Модерна, и поэтому в них не попадает. Соответственно, в нем есть то, что было растащено на фрагменты тремя политическими идеологиями Модерна, и нечто, что туда не попало — например, идея изначального Субъективного Духа, который является предшествующим всякому движению снизу.
Этот элемент изначального платонического прыжка, неоплатонизма, который потом переходит в более-менее прогрессивно-эволюционистские топики, позволяет не причислять Гегеля ни к философам современности, ни к политическим философам современности. Потому что парадигма Модерна, как мы видели, не предполагает никакого предшествующего материи компонента.
Прочтение Гегеля – не либеральное, не марксистское и не фашистское – позволяет открыть в нем компоненты альтернативы Модерну и интегрировать его в Четвертую Политическую Теорию.
Таким образом, через эти действия мы перемещаем Гегеля из эпохи Модерна, в которой он жил и мыслил, в некоторый иной контекст. Это иной Гегель, иная политическая философия Гегеля, где внимание акцентируется на платоническом прыжке вниз. Эта часть его философии политического воплощения не получила, да и не могла получить в рамках парадигмы Модерна. Но, тем не менее, может его получить в контексте Четвертой Политической Теории".
Одновременно это и приручение и покорение враждебной реальности через образы и действия сказочных персонажей. Древние греки свои сказки назвали мифами, позволившие им в целости и совокупности отображать в своем сознании символическую связь всего со всем.
В процессе десакрализации действительности, то есть лишения её мистического подтекста, стала происходить и демифологизация, приведшая, в конце концов к философскому объяснению мира через понятия-дефиниции.
Но всё-таки нужда в сказке осталась. Она проявилась в религиозных учениях и, позже, в социалистических утопиях.
Вера в чудо, как одна из базовых человеческих потребностей, явилась мотивом к созданию как религий, так и утопий. И если философские учения имеют обоснованием какие-то логические постулаты, аксиомы, то у религий краеугольным камнем является вера в ничем логически не обоснованное абсурдное, с точки зрения здравого смысла, утверждение, а у утопии вера в красиво придуманную фантазию, не подкрепленную реальным опытом.
Если в XVI-XIX веке утопии создавались, то в XX веке – их попытались реализовать на практике социализма-коммунизма в России. Ответной реакцией на это был фашизм, национал-социализм (нацизм) в Италии, Германии, при наличие либерализма в США , Франции, Великобритании.
Общим для всех этих политических идеологий, господствующих в ведущих странах Европы и мира являлось стремление эмансипировать (освободить) человека от всего сакрального, то есть святого, табуированного.
Увы, в просветительском раже осовременить себя и других как-то подзабыли загадочную фразу Вольтера: "Если бы не было Бога, то его следовало бы выдумать". Ведь заповеди господни - это табу. А раз нет табу-запретов – нет и человека, божьего творения, а есть лишь двуногое животное в человеческом обличье, живущее по не огрниченным моралью "основным инстинктам".
И все эти коричневые и красные проекты расчеловечивания, через «воспитания белокурых бестий» и «воспитания нового человека» на основе нацистской и коммунистических идеологий, с селекцией по национальному или социальному признаку, потерпели крах, за исключением (пока!) либерализма с его культом безграничной свободы человеческой личности, культом прав человека, потому как были (и есть) аморальны по своей сути.
Так как в основе их реализации лежит макиавеллиевский принцип: "Цель оправдывает средства" и иллюзия исправления несовершенств индивида через концепцию "всесторонне развитой и гармоничной личности". А ведь известно из житейской мудрости: "Горбатого могила исправит" и "Рождённый ползать -- летать не может".
После краха вместе с СССР коммунистического проекта-сказки американский философ Фукуяма объявил о «конце истории» или наступления времени постмодерна, а по умолчанию эры глобального либерализма, флагманом которого, естественно, подразумевались США.
Однако не все и не везде с этим согласились:
"Прибежали в избу дети.
Второпях зовут отца:
Обманул нас Фукуяма!
Нет истории конца…"
Для времени постмодерна характерно отрицание сказок-идеологий. Взамен за основу берутся голые и, зачастую, неприглядные факты мира социал-дарвинизма, где каждый выживает и умирает в одиночку.
Это одновременно триумф и печальный финал абсолютизации индивидуализма, для которого прихоть и каприз чувства есть альфа и омега существования. Таков Мерсо, герой рассказа «Посторонний» А. Камю.
Символический герой постмодернизма – времени безраздельного господства либеральных ценностей в странах «золотого миллиарда», куда Россия со своей полупериферийной экономикой не зачислена, времени атомизации самого человека и его отношений с окружающими.
Хотя ещё и осталось в пост-христианском западном мире религиозное меньшинство, придерживающее традиционных ценностей и ведущее арьергардные бои за своё существование не только с приверженцами нетрадиционных ценностей, но с усиливающейся экспансией исламского мира.
Перестав смотреть на мир, как чудесную сказку, человек потерял и себя, как чудо мироздания, чудо природы. Вместо осознания своего несовершенства, выраженного в поэтической строчке Г. Державина: «Я – раб, Я – царь; Я – бог, Я – червь», современный индивид-атеист абсолютизировал свое "Я" в фразе горьковского героя Сатина: "Человек -- вот Правда!"
Увы, произошла почти всеобщая профанация бытия. Скепсис и неверие постепенно стали господствующим мнением в обществе. Выросли и вырастают поколения для которых нет ничего святого, кроме мгновений настоящего и гедонистического удовольствия "дольче вита".
Такой отказ от ретроспективы и перспективы своей жизни формируют "одномерного социума" -- удобный объект для политических и иных манипуляций.
Тем не менее, доминирующие в обществе идеи никуда не делись и продолжают определять через определённые концепции сознания стиль и тип поведение людей.
Постмодернистское сознание нашего общества фрагментировано в соответствии с политическими, идеологическими, религиозными и атеистическими предпочтениями различных общественных групп.
Есть сторонники демократических перемен, наступивших после распада Союза ССР. Есть сторонники коммунистической идеи. Есть даже сторонники реставрации конституционной монархии в России.
А помимо них существует немногочисленная и крайне крикливая либеральная прозападная тусовка, с вечным «смердяковским» комплексом: «Почему глупая нация победила умную-с?»
Наличие такого широкого спектра исторически сложившихся идеологем общественного сознания обусловлено не только объективной потребностью общества сохранить преемственность в развитии, но и позволяет сделать необходимый для этого выбор, о котором писал ещё в XIX веке французский либеральный консерватор Алексис Токвиль.
Он полагал, что «что между старым сословным порядком и буржуазными преобразованиями должна быть сохранена преемственность, и, как и Берк, отрицал разрывы и революционные перевороты».
Каждый из них приводит свои доводы на перспективы развития страны. Но всех их, кроме западников-либералов, можно отнести к патриотическому лагерю, выступающих так или иначе за «суверенитет, традиции, демократию».
В этом политическом кредо путинской России некоторые усматривают историческую трансформацию уваровской государственной идеологии XIX века "Самодержавие, православие, народность" в соответствии с тем историческим опытом, который приобрела страна в XX веке.
И, естественно, наряду с вышеуказанными общественными группами с активной гражданской позицией имеются пофигисты-обыватели и маргиналы, не вписавшиеся по тем или иным причинам в капиталистическую парадигму сегодняшней жизни.
Потребность, если не в сказочном, то реалистичном объяснении мира осталась и она, мало-помалу, оформляется в разных общественных группах в ту или иную мировоззрение.
История с концом модерна не заканчивается повсеместно. Страны, утратившие ту или иную модернистскую парадигму, при сохранения суверенитета и возможности быть субъектом политики, остаются и субъектами истории.
Так, к примеру, Иран после исламской революции 1979 года, из шахской монархии с открытой либеральной экономикой, трансформировался в исламскую республику, основанную на фундаментализме шиитского толка.
И, несмотря на попытки США, как мирового гегемона, изолировать и даже уничтожить исламскую республику, Иран остаётся политическим фаворитом на Среднем и Ближнем Востоке.
Возврат к традициям, с возвращением в свою историю, наблюдается и в постсоветской России с приходом во власть либерального консерватора Путина.
"Либеральный консерватизм представляет собой направление в философии политики, которое стремится укрепить и сохранить модель десакрализации, возникающую в результате внедрения парадигмы современности. Причем здесь акцент падает на противодействие любым попыткам изменить положение вещей – как через радикальный возврат к прошлому, так и через революционный рывок в будущее (революция, по мнению философов этой школы, чревата – как это ни парадоксально – ресакрализацией политики). Либеральный консерватизм симметрично противоположен во всем консервативно-революционной идеологии".
Конечно, никто не собирается делать православие вновь государственной религией, да ещё при наличии мусульманского анклава республик Поволжья и Северного Кавказа и, тем более, выстраивать государство согласно средневековой концепции «Москва – Третий Рим». Но сложился консенсус в политической элите страны относительно религий, как необходимых общественных охранителей нравственных устоев общества.
Такой консервативный взгляд на религию в корне отличается от прежнего, советского, рассматривавшего её как «дурман для народа». Судя по всему останется неизбежным и сохранение демократии, как политического режима постсоветской России. Ведь зачем менять то, что способствует развитию и процветанию страны.
«Демократия – это одна из форм политического строя традиционных обществ. Термин "демократия" встречается уже у Платона, а его аналоги – вече (у славян), тинг (у древних германцев) существовали в разных типах древних цивилизаций.
Решение политических вопросов на совете, состоящем из представителей общины, племени и т.д. было распространено в разных типах культур. При этом данная форма правления никак не затрагивала политической онтологии: мир оставался сакральным, целостным, представление о человеке было традиционным и соответствовало принципам "максимального гуманизма".
Сакральной в традиционном обществе могла быть как "монархическая" форма правления, так и коллективная, хотя чаще всего в демократиях традиционного общества речь шла о "совете избранных" – к которым причислялись либо наиболее заслуженные, достойные, авторитетные люди, либо только мужчины, либо те, кто имели полноправное гражданство и т.д.
Иными словами, демократия не исключала определенного "неравенства": часть людей была лишена соучастия в ней. Это радикально отличается от либерализма – сугубо современной политической философии, основанной на глубинном отвержении нормативов и предпосылок Традиции.
Либерализм обязательно тождественен десакрализации, демократия – необязательно. Она становится антитезой сакральности только в сочетании с либерализмом, в других случаях она может быть истолкована иначе и помещена в иной контекст.
Демократия как соучастие
Сакральное (нелиберальное и несовременное) понимание демократии основано на представлении о народе ("демосе") как о чем-то целостном, как о едином организме, живущем особой органичной самостоятельной жизнью.
Соучастие народа в процессе управления больше подчеркивает факт вовлеченности каждого члена общины в вопросы целого, а не устройство политической системы. История показывает, что эта вовлеченность может отсутствовать при развитой представительской власти, и наличествовать при авторитарной монархической системе.
Система является демократической в том случае, если она основывается на соучастии людей в их собственной судьбе. Такое определение качественно понятой демократии (называемой еще "органической демократией") дал известный идеолог консервативно-революционного направления Артур Мюллер Ван ден Брук.
Итак, демократия есть "соучастие народа в своей собственной судьбе". В таком широком понимании демократия может существовать даже в тех режимах, где представительство различных сословий и каст во властных инстанциях формально минимально, и может отсутствовать в самых изощренных и формально полных моделях представительной власти, если это сопровождается отчуждением большинства граждан от активной политической жизни.
Демократия – это форма активного участия в Политическом, форма влияния народа на стихию власти.
Либерал-демократия стремится максимально расчленить традиционные политические институты, избежать концентрации власти в одной инстанции, распылить принятие решений по массе автономных индивидуумов.
Любые коллективные действия или решения призваны в этом случае обеспечить и гарантировать права индивидуума, т.е. они имеют в своем истоке антиколлективное, чисто эгоистическое начало.
Общее требуется индивидууму только для того, чтобы защититься от другого индивидуума, т.е. для того, чтобы сделать свою индивидуальность абсолютной. У общего в таком понимании нет никакого самостоятельного значения, никакого позитивного оправдания.
Демократия в таком случае становится лишь инструментом индивидуальных гарантий и свобод – отсюда все возрастающее значение теории "прав человека". Либеральная демократия ставит перед собой цель, прямо противоположную революционной демократии: она не сплавляет общество в новую цельность, но расчленяет его вплоть до атомарных индивидуумов»…
Об истории
История – это качественное время. Не количественное время, в котором протекают физические процессы, но именно качественное, неотрывно связанное с событиями человеческого бытия, со смыслами и целями развития.
История – такое время, которое несет в себе события, выстраивающиеся по определенной смысловой схеме. В истории важна не столько каузальная (причинная) связь явлений между собой, сколько семантическая (смысловая). Материальный мир развертывается через длительность. Человеческий мир – через историю.
Единой истории человечества не существует, существуют различные взгляды на историю, различные ее версии.
Они могут быть самыми разнообразными, трактовать факты и совокупность фактов самым различным образом. И, в зависимости от этих трактовок, мы будем получать разные представления о том, что есть человеческая история, что в ней происходило, и что происходившее означало.
Сам факт внимания к одним фактам и деталям в ущерб другим, свидетельствует об определенной позиции, избирательности, изначальной установке историка. Нет истории без интерпретации, в понимании Исторического интерпретация первична.
Можно выделить три фундаментальные позиции в отношении понимания смысла и логики истории. Все они имеют множество нюансированных вариантов, промежуточных версий, но, тем не менее, три основные модели являются определяющими.
Первая тенденция представляет собой традиционалистскую модель истории, она свойственна подавляющему большинству типов традиционного общества и характерна для большинства религий и сакральных учений.
Этот взгляд на историю основывается на следующем принципе: история человечества представляет собой регресс, нисхождение, умаление бытия, его выветривание, что влечет ухудшение духовного качества жизни, нарастание катаклизмов, отступление от священных норм, впадение в беспорядок и хаос.
С точки зрения христианства, вся человеческая история есть деградация, которая начинается с грехопадения и кончается Апокалипсисом.
Для мусульман также характерно представление о деградации истории.
Сторонники теории регресса (традиционалисты), исходя из своего взгляда на сущность исторического процесса, выбирают в качестве позитивного критерия оценки именно прошлое, взятое за эталон, с которым сопоставляется все последующее.
Через прошлое они понимают настоящее и предсказывают будущее. Прошлое здесь наделено высшим авторитетом, и отсылка к нему несет позитивный содержательный смысл. Прошлое выступает критерием для оценки настоящего, особой ценностной шкалой.
Настоящее рассматривается как усеченное, фрагментарное прошлое, в нем не может содержаться чего-то принципиально нового, того, чего не было раньше. Это означает, что в истории человечества знания не накапливаются, а утрачиваются, и стремление к повышению уровня и качества знаний заставляет нас тщательно искать, своего рода, "утраченное знание", "потерянное слово", а не придумывать новые подходы или теории.
История как прогресс (модель Нового времени)
Вторая модель понимания смысла истории -- хорошо известная прогрессистская модель, рассматривающая историю как прогресс. Взгляд на историю как на прогресс, поступательное развитие -- моральное, техническое, политическое -- хорошо известен.
Сегодня нам кажется, что это нечто "само собой разумеющееся", что "человечество развивается и прогрессирует" во всех измерениях, что прогресс является объективной истиной. На самом деле, это не более чем представление, которое, в свою очередь, имеет историю.
Это представление сложилось относительно недавно (в XVIII веке) в довольно ограниченном географическом ареале (Западной Европе) и постепенно стало распространяться вширь, преодолевая серьезное сопротивление религиозных институтов самой Европы и традиционных обществ, к Европе географически и культурно примыкающих.
Если сравнить период преобладания веры в прогресс и географические границы этой веры со всей известной нам историей и географией человечества, эта величина окажется несопоставимо малой.
Но так как современное российское общество относится исторически и географически к зоне, где взгляд на историю как прогресс достаточно укоренился, нам трудно осознать, что это отнюдь не нечто "очевидное" и "объективное", но именно точка зрения (имеющая, равно как и другие точки зрения, право на существование).
Теория прогресса как продукт отрицания традиции
Прогрессистская модель является сегодня преобладающим взглядом на логику исторического процесса. Это преобладание, однако, действительно лишь в той степени, в какой западная цивилизация оказывает влияние на все остальные культурные регионы человечества. Влияние Запада на Россию бесспорно, поэтому для нас эта концепция кажется вполне естественной.
Исторически идея прогресса возникла относительно недавно в рамках философии Просвещения в Западной Европе в XVIII веке. Постепенно она становилась все более популярной, и к XIX-XX вв. западная культура признала ее как непреложную истину.
Важно учитывать, что философия Просвещения, составившая основу мышления Нового времени, являлась прямым отрицанием мышления, свойственного традиционному обществу. Каждый аспект традиции подвергался просветителями критическому переосмыслению, ставился под сомнение и опровергался.
При этом философы Просвещения, ниспровергая истины и ценности традиционного общества (ссылаясь на их якобы "мифологичность", "бездоказательность", "произвольность", "фантастичность"), утверждали собственные истины и ценности не менее мифологичным, бездоказательным, произвольным и фантастическим образом.
Осмеивая взгляд Традиции на историю как регресс и отвергая систему аргументации, на которой такой взгляд основывался, философы Просвещения выдвигали отнюдь не более строгие или убедительные аргументы в поддержку идеи прогресса.
Как представитель одной конфессии логически не способен убедить представителя иной конфессии в своей правоте (ибо каждый имеет собственную систему достаточных (для него самого) доводов и доказательств), так и в вопросе прогресса все сводилось к энергичности, напористости и убежденности в своей правоте сторонников Просвещения, поведших фронтальное наступление на Традицию и ее основные силовые линии.
Идея прогресса возникла в контексте механицизма, материализма и атеизма Просвещения, которые противостояли традиции, религии и духовности. Точно так же, как атеизм родился как отрицание веры в Бога, идея прогресса появилась как отрицание идеи регресса, являющейся важнейшим элементом религиозного миропонимания.
Можно сказать, что содержание философии Просвещения есть отрицание философии Традиции, переворачивание ее с ног на голову.
Ф.Бэкон утверждал противоположное: человечество развивается, становится все более мудрым и информированным, технически оснащенным и справедливым.
Нравы улучшаются, знания накапливаются и качественно улучшаются и т.д. Этот подход противоположен традиционалистскому: здесь критерием выступает настоящее, с помощью которого выносится оценка прошлому как несовершенному, подготовительному, черновому, эскизному его варианту.
То, что есть здесь и сейчас (и то, что, скорее всего, будет) является высшей ценностью и шкалой оценки. Принцип "приращения знаний" опрокидывает основы религии; в религии божественное Откровение дается раз и навсегда и не нуждается в дополнениях. Откровение – это полнота знаний, которые остается только постигать, возвращаясь к нему снова и снова.
Прогресс знаний делает Откровение относительным, и в пределе отрицает его. Распространенной сегодня автоматической манерой судить о прошлом с позиций настоящего (чаще всего с изрядной долей пренебрежения и высокомерия) мы в значительной степени обязаны этому английскому естествоиспытателю и его многочисленным последователям.
Вера в прогресс – это важнейший буржуазный миф. "Если техническое развитие налицо, а техническое находится в центре внимания, то это не может не быть универсальной закономерностью", -- рассуждал буржуа. И с этой позиции оценивал остаточные ценностные системы и познавательные модели, сохраняющиеся по инерции от эпох доминирования традиционного общества.
Третий взгляд на историю -- т.н. "перманентизм".
С этой точки зрения, процесс исторического развития, ход времени не затрагивает фундаментальных основ человеческого бытия.
Перманентизм утверждает, что человеческое общество сущностно не меняется, оставаясь самим собой, меняются только его внешние формы. Одним из выражений перманентизма является теория циклов, циклизм.
Слово "цикл" образовано от греческого "kucloz", т.е. "круг". Такой подход утверждает, что человеческое общество движется по кругу, начиная с подъема -- к расцвету и упадку, потом опять подъем -- расцвет -- упадок и т.д. Одна цивилизация заканчивается, начинается новая цивилизация, которая затем вновь вырождается.
Перманентизм, исходя из своей логики, провозглашает, что разные общества живут в разных циклических периодах, и поэтому их линейное сравнение совершенно некорректно – это все равно, что на основании различий организма старика и ребенка делать выводы о превосходстве одного над другим.
Цивилизации, культуры и народы, как и люди, проходят стадию младенчества, затем буйно расцветают, затем достигают зрелости, а затем, дряхлеют, рассыпаются и исчезают. Им на смену приходят новые цивилизации, культуры и народы.
При этом не всегда цикл осуществляется полностью – в определенных случаях какие-то внешние (реже, внутренние) факторы могут искусственно прервать этот процесс на промежуточной стадии. Кроме того, разные циклы могут входить в резонанс, в противофазье, накладываться друг на друга и т.д. Все это дает богатую картину многообразной исторической реальности.
Перманентизм характерен отказом от качественной сравнительной оценки различных циклов между собой: каждый цикл истории порождает свои критерии и ценности, которые проходят определенные фазы и затем либо растворяются в забвении, либо включаются как составляющий элемент критериев и ценностей нового цикла. Перманентисты не видят вектора в истории человечества и, некотором смысле, не знают "истории" как однонаправленного течения времени.
Для многих древних цивилизацией перманентизм, циклическое отношение ко времени – в том числе и к политическому времени – были приоритетны. Эти общества не знали истории, они знали ритм, бытие, круговорот жизни и удовлетворялись этим.
Применение перманентистской парадигмы к русской истории
Рассмотрим основные этапы русской истории с позиции перманентизма. Первый цикл -- Киевская Русь. На основе политически разрозненных славянских племен и небольших городов благодаря политической централизаторской деятельности князей Рюриковичей возникает общая государственность. Она складывается, укрепляется, получает политическую и религиозную консолидацию.
"Золотой век" ее приходится на Владимира, крестившего Русь, и его ближайших потомков – Ярослава Мудрого и т.д. После периода централизации (расцвета), начинается период упадка, Русь дробится, удельные князья начинают между собой серию нескончаемых усобиц. Ослабленная, утратившая единство и осознание геополитической миссии страна становится легкой добычей монголов, переживающих пик могущества. Это конец Киевской Руси.
В период монгольской оккупации начинается ферментация следующего этапа русской государственности. В составе Золотой Орды тайно зреет новая Русь (следующий цикл) – Русь Московская. Впервые она дает о себе знать на Куликовом поле, потом расцветает в империи Грозного и угасает после Смутного времени вплоть до раскола и Петра Первого. На Петре Первом Московская Русь заканчивается. Начинается Санкт-Петербургская Россия.
От Петра Первого Российская империя эволюционирует до Екатерины и Александра Первого, потом постепенно деградирует – вплоть до Николая Второго, и в 1917 году цикл заканчивается.
В советский период с Великой Октябрьской Социалистической Революции цикл начинается заново. При Ленине советская государственность складывается, достигает пика при Сталине, при Брежневе система дряхлеет, при Горбачеве наступает деградация и распад. Далее, по логике должен последовать новый цикл.
Все циклы российской государственности имеют нечто общее в своей структуре, основные фазы повторяются, налицо общая типология при том, что на каждом этапе имеются различные варианты политических, идеологических, этнических, культурных и административных систем.
Прогрессизм утверждает: "Мы создаем принципиально новое государство" (как провозгласили коммунисты -- "мы создали советскую общность совершенно нового типа"). Перманентисты в ответ приводят аргумент, что смена имен и названий политических институтов лишь маскирует извечные модели власти, контроля и подчинения.
Например, российские сменовеховцы, в частности, Николай Устрялов, отвечали большевикам-ленинцам так: "Вы построили пролетарское общество, но оно во многом типологически воспроизводит Московскую Русь и другие циклы русской истории. Вы ничего не создали принципиально нового: Сталин – лишь "красный царь", марксизм-ленинизм -- новое издание древней мессианской религиозности, хилиазма, а бесклассовое общество на практике обернется новой партийно-бюрократической иерархией, жесткой и безжалостной".
Перманентисты говорят об относительности современной цивилизации, и сам безусловный подъем влияния Запада рассматривают как преходящий исторический эпизод. С их точки зрения, западноцентричная цивилизация рано или поздно закончится, и возникнет иная новая цивилизация. Апофеоз "нового мирового порядка" закончится очередной катастрофой, так же, как падали царства, империи, цивилизации древности.
Постмодерн и постистория
Теории "постмодерна" стали активно разрабатываться, когда советская система и социалистические (марксистские) идеи начали стремительно уступать место либерализму. Либерализм изначально являлся чистым воплощением модерна, отрицавшим, последовательно и методично, онтологию традиционного общества.
Победив эксплицитные формы Политического, либерализм постепенно справился и с теми его проявлениями, которые пользовались языком современности, скрывая под ним иное содержание. Победа либерализма над социализмом была "абсолютизацией модерна", достижением его своеобразного "акме".
Ф.Фукуяма справедливо заговорил о "конце истории". Раз модерну было больше нечего изживать, преодолевать, уничтожать, критиковать, разоблачать, то история кончилась. Но кончился ли сам модерн? Если понимать его как процесс десакрализации Политического (в его содержательном измерении), то, "да", кончился.
Сакральность Политического исчерпана. Но если понимать модерн как движение к конкретной цели – созданию новой самостоятельной онтологии, онтологии модерна, то "нет", поскольку этой цели достичь невозможно, ибо чистая онтология модерна есть мезонтология, чистое ничто, т.е. она негативна, и в актуальности существовать не может.
Формальные декларации модерна об освобождении индивидуума от всех сакральных границ и идентификаций в пределе дают исчезновение индивидуума как свидетеля онтологии, а следовательно, погашение самой онтологии.
Коль скоро онтология сохраняется, программа модерна исполнена не до конца, но эта онтология постмодерна – тотально десакрализирована и, соответственно, дезонтологизирована. Это, своего рода, "мертвая жизнь, "бытие небытия".
Именно модерн в абсолютизированной форме является универсальной парадигмой современности. Модерн преодолен не чем-то иным, но самим собой. В этом состоит амбивалентность этой категории.
Ультрамодерн
Термин "ультрамодерн" означает "модерн", впервые за все время своего существования оказавшийся без явного противника, т.е. в новом абсолютном, безальтернативном качестве.
"Постмодерн" или "ультрамодерн" в экономике соответствует полной победе либерализма с соответствующим изменением природы последнего. Здесь происходит переход от старой экономики к "неоэкономике", "новой экономике" или "финансизму", при котором отвергаются не только коммунистические или гетеродоксальные экономические теории "третьего пути", но и элементы нелиберализма, примешенные к либерализму.
Это – последний аккорд виртуализации экономики. Вместе с тем, можно назвать это "экономикой ультрамодерна".
И снова к правомочности термина "постмодерн". Модерн как процесс завершается. Но он устанавливается отныне как вечность мгновения, "вечное настоящее". Именно это Ж.Бодрийяр называет "постисторией", волнообразным рециклированием экстравагантно перемешанных "deja vu".
Конец модерна, в свою очередь, становится процессом, бессодержательным, репликативным, отражающим на тысячу ладов сам себя, иронично обыгрывающим неподвижность своей динамики, сверхзвуковую скорость своей стагнации.
"После" модерна не наступает ничего и не может наступить ничего. Иной парадигмой мог бы быть только возврат к парадигме традиционного общества.
И такой возврат, в принципе, произошел в путинской России с утверждением в государственном строительстве и практике политической концепции "Суверенитет, традиции, демократия", характерный для политики "либерального консерватизма", при которой сохраняется преемственность с прошлыми этапами исторического развития страны.
"Наша машина времени - это история. Надо изучать, тщательно и объективно оценивать историю, чтобы построить будущее". В.В. Путин.
Наш президент, как римский император Марк Аврелий, по совместительству ещё и философ.
Есть мнение, что "СССР был государством модерна, причем будучи догоняющим, еще большим роялистом, чем сам король. И модерн в жизнь русского и прочих народов приходилось временами вбивать силой.
РФ стала государством победившего постмодерна - наверное, первым в мире. Ее невозможно понять, не понимая СССР. Она создавалась как анти-СССР, как его полная противоположность, как замена всех характеристик СССР на противоположные".
Отчасти верно. РФ возникла в результате антисоветской революции августа-декабря 1991 года. И опять, как в Октябре 1917 года вопреки воле большинства, что доказывает ошибочность м-ленинского положения о народе, как "творце истории". Вышеуказанные события, подтвердили что большинство народа - это обыватели, который как тот мужик -- "пока не грянет гром -- не перекрестится".
Тем не менее, несмотря на все исторические метаморфозы, которые перетерпело наше российское государство, его история не кончается с наступлением эпохи постмодернизма, а лишь вступает в новый период своего развития с пересмотром старых мифов и символов в новом контексте времени.
Иное время требует иных символов и мифов. Выстрел крейсера Аврора в октябре 1917-го ознаменовал начало одной эпохи, Ельцин на танке у Белого дома в августе 1991 года стал провозвестником другой эпохи.
"О символизации и мифологизации истории"
О пересмотре оценок прошлого известный режиссер А. Кончаловский высказался так: «История очень субъективна. И нельзя сказать: вот во времена разоблачений писали только правду, а сейчас только врут. Нет. Дело в том, что истина в истории вообще не может торжествовать, потому что история трактуется всегда согласно тому, кто ее трактует. А объективная история — это огромная иллюзия. Очередная. Ну, мы живем иллюзиями».
История, конечно, не "иллюзия", а объективно-субъективное представление о прошлом через призму современных представлений о нем.
История переписывалась и будет в дальнейшем переписываться в зависимости от смены парадигм общественного развития и изменения ракурсов видения исторических, общественных и политических проблем.
История страны – это территория смыслов, как душа – история чувств и верований.
Смысл существования определенной географической территории задает история её народонаселения или, за отсутствие оной, культура народа, определяемая мифологическими и религиозными представлениями о своем происхождении и бытии.
В связи с этим уместно вспомнить размышления Гегеля о природе и назначении Истории в его философии:
"Основная идея Гегеля заключается в том, что изначально существует Субъективный Дух, «Дух для себя» (нем. der subjektive Geist). Этот пункт совпадает с теологическим тезисом о существовании Бога: Субъективный Дух – это Бог для себя. Для того, чтобы развернуть себя для Другого, этот Субъективный Дух проецирует себя в Объективный Дух (нем. der objektive Geist), в котором становится природа и материя. То есть, субъект проецирует себя в объект.
Итак, Гегель утверждает, что существует Субъективный Дух, который развертывает себя через Объективный Дух через диалектическое отчуждение. Тезис – Субъективный Дух, Антитезис – Объективный Дух, или природа. Поэтому природа – это не природа. По Гегелю, ничто не тождественно самому себе, все есть инобытие Другого, поэтому это и называется диалектикой.
Цикл исхода и возврата: Абсолютный Дух
Иными словами, существует Субъективный Дух как таковой, который проецирует себя как Антитезис. И далее начинается история.
Для Гегеля философия истории имеет фундаментальное значение, потому что история это не что иное, как процесс развертывания Объективного Духа, собирающегося на новом этапе своей духовной составляющей, которая лежит в его сути. Но первое действие Объективного Духа — скрывать свою духовную характеристику, выдавать себя за материю или природу, а потом сквозь историю это инобытие Субъективного Духа, через человека и человеческую историю он возвращается к своей сути.
Но это уже новая суть – уже не Субъективного Духа («Духа для себя») и не «Духа для другого», а «Духа в себе». То есть, он возвращается в самого себя через собственное отчуждение. Возникает цикл исхода и возврата – причем возврат по Гегелю имеет большее значение, чем исход.
Исход создает предпосылки возврата, а возврат, пройдя весь цикл, возвращает самому себе Субъективный Дух, который становится Третьим Духом – Абсолютным Духом (нем. der absolute Geist). То есть, сначала Субъективный Дух, затем Объективный Дух и потом – Абсолютный Дух.
Абсолютный Дух по Гегелю развертывается через человеческую историю и восходит к концу истории. Смысл истории – это осознание Духом самого себя через материю. Сначала Дух себя имеет, но не осознает, потом начинает себя осознавать, но не иметь. Природа сама по себе имеет предпосылки истории, потому что она – элемент истории.
Отсюда история религии, история обществ, и в результате развертывания Духа сквозь историю он доходит до своей кульминации в конце истории, когда Дух полностью осознает и имеет себя: Тезис, Антитезис, Синтез. Поэтому история конечна.
Это общая картина философии Гегеля, которая имеет много нюансов и сложностей. Таким образом, по Гегелю, история движется позитивно, но это иной позитивизм, нежели в философии Великой Матери.
Титаническое начало предполагает, что сначала было меньше, а потом стало больше. Маркс в прочтении Гегеля убрал Субъективный Дух и сказал, что есть природа, которая совершенствуется. Тем самым он восстановил философию Великой Матери, согласно которой все растет из материи, из природы.
Но Гегель – это не Маркс. У Гегеля этот рост, этот прогресс, это движение снизу вверх обосновано тем, что сначала был прыжок сверху вниз. Сначала Дух прыгает и падает в природу, и поэтому природа начинает расти, она – не что иное, как инобытие Духа.
Антитезисом Духа является не просто его оппозиция – она также является им самим в снятом виде. Понятие «снятие» у Гегеля очень важное: Антитезис <strong style="color: #0000ff;">не уничтожает Тезис, он его <em style="color: #0000ff;">снимает, вбирая в себя, а потом демонстрируя через Синтез.
Поэтому Тезис не абсолютен, и Антитезис не абсолютен. Все они диалектически зависимы.
Абсолютен только их Синтез, через который происходит и снятие Тезиса, и снятие Антитезиса. В этом смысл гегелевского понимания истории как развертывания Духа через фазы: Субъективный Дух (предысторический), Объективный Дух, который проявляется сквозь историю, и финально Абсолютный Дух, который проявляется через высшие напряжения истории, через создание некоего культурного социально-политического пика, пирамиды Духа, который наконец стал Абсолютным.
Гегель и концепция немецкого государства
При чем здесь политическая философия? Понятно, что в каком-то смысле история становится политической. Поэтому у Гегеля есть понятие эволюции политических систем, моделей и режимов как момента становления Абсолютного Духа.
Политика и есть кристаллизация Синтеза. Политическая история есть движение Духа, чтобы стать Абсолютным. Политика есть история абсолютизации Духа.
Между разными политическими формами Гегель устанавливает иерархию. С одной стороны, это эволюционистская иерархия, потому что каждый режим лучше предыдущего.
Но, в отличие от идеи Маркса, одновременно эта эволюция не является всего лишь отражением Антитезиса, это не развитие материи или природы. Это выявление Духа, который был изначально заложен в материи и природе. Соответственно, здесь нет материализма.
Мы имеем дело со сложной схемой, которая сочетает в себе платоническую опцию (вначале был Дух, а не материя) и эволюционистскую модель (когда начинаем рассматривать историю с Антитезиса – и это уже напоминает идею Великой Матери). Маркс отрезал платоническую часть, поэтому перетолковал Гегеля в исключительно материалистическом ключе. Но у Гегеля все сложнее.
Еще один принципиальный момент у Гегеля: как он определяет политический конец истории. Что является пиком становления политической истории и выражения Абсолютного Духа. И тут Гегель говорит интересную вещь – о Пруссии и немецком государстве. У немцев не было государства, не было исторически этого выражения; поэтому немцы вбирают в себя логику мирового движения, и прусско-немецкое государство является выражением Абсолютного Духа.
Вся история – это прелюдия к становлению Германии в XIX веке. Гегель говорил, что великие народы – те, что имеют либо великое государство, либо великую философию. Он говорил, что русские имеют великое государство, а немцы в XIX веке не имеют вообще никакого государства. Соответственно, у немцев должна быть великая философия – тогда будет и великое государство.
Самое поразительное, что Гегель создал философию великого германского государства до того, как появилась Германия. Он измыслил такую версию, находясь в разрозненной Германии из княжеств, которые были чем угодно, но не мощным и сильным государством. Гегель собрал Германию, наделил ее интеллектуальной миссией, создал наряду с Фихте и Шеллингом идеалистическую романтическую концепцию германской государственности как выражение Духа, ставшего Абсолютным. Пиком и концом истории, по версии Гегеля, и становится немецкое государство.
При этом он мыслил в качестве наиболее оптимальной формы политического устройства просвещенную монархию, в которой будут доминировать политические философы-гегельянцы, носители Синтеза всего мирового Духа, которые распознали логику мировой истории. Он сам себя считал пророком философии, человечества и Германии, и в каком-то смысле был мистиком.
Методологически философия была абсолютно рациональной, но в предпосылках – иррациональной. Он обосновал идею того, что гражданское общество и французская революция и эпоха Просвещения вообще – еще один диалектический момент становления просвещенной монархии.
Гражданское общество – это то, из чего вырастает монархия, снимающая гражданское общество. Он был мистическим монархистом, который рассматривал представление о логике истории как пути различных политических форм к русской монархии.
Неудивительно, что эту идею взяли представители итальянского фашизма – в частности, теория итальянского государства Джованни Джентиле, который был гегельянцем. Поэтому, как ни парадоксально, ни фашизм, ни нацизм не могут быть рассмотрены как представители классического национализма. В этих двух мировоззрениях были некоторые элементы, которые не позволяют их рассмотреть как классические и даже радикальные формы европейского буржуазного национализма, потому что в данном случае добавление гегельянской инстанции в виде Субъективного Духа, и вся эта метафизика истории, которая была заложена Джентиле в основу теории итальянского фашизма – просто гегельянство, примененное к Италии.
Гегель, несмотря на то, что считается классиком политической философии, представляет собой довольно сложный случай, составной.
Таким образом, его политическая философия не отражает идеологию Третьего Пути, на основании метафизически усеченного гегельянства построена марксистская теория. То есть, «левое» гегельянство легло в основу Второй Политической Теории, а «правое» повлияло на некоторые особенности Третьей. Более того, гегелевская идея конца истории была применена его учеником Александром Кожевым[1], его последователем Фрэнсисом Фукуямой и другими философами к либеральной модели.
Маркс применял «конец истории» к коммунизму, Джентиле – к государству, некоторые философы-гегельянцы – к торжеству либерального мирового порядка. Поэтому, говорят они, гражданское общество — не пролегомены к монархии (как считал сам Гегель), а пик развития человеческой цивилизации.
Эту же идею взял за основу Фрэнсис Фукуяма, использовавший термин «конец истории». Этот термин Гегеля имел для него фундаментальное значение, поскольку означает конечный момент достижения Духом своей абсолютной стадии сквозь историю, диалектический момент возврата Духа к самому себе уже в самом себе и для самого себя – это Синтез.
Таким образом, гегельянство мы находим во всех трех классических идеологиях современности; но это не означает, что он может быть квалифицирован с точки зрения какой-то одной из них. Гегель шире, чем все политические теории Модерна, и поэтому в них не попадает. Соответственно, в нем есть то, что было растащено на фрагменты тремя политическими идеологиями Модерна, и нечто, что туда не попало — например, идея изначального Субъективного Духа, который является предшествующим всякому движению снизу.
Этот элемент изначального платонического прыжка, неоплатонизма, который потом переходит в более-менее прогрессивно-эволюционистские топики, позволяет не причислять Гегеля ни к философам современности, ни к политическим философам современности. Потому что парадигма Модерна, как мы видели, не предполагает никакого предшествующего материи компонента.
Прочтение Гегеля – не либеральное, не марксистское и не фашистское – позволяет открыть в нем компоненты альтернативы Модерну и интегрировать его в Четвертую Политическую Теорию.
Таким образом, через эти действия мы перемещаем Гегеля из эпохи Модерна, в которой он жил и мыслил, в некоторый иной контекст. Это иной Гегель, иная политическая философия Гегеля, где внимание акцентируется на платоническом прыжке вниз. Эта часть его философии политического воплощения не получила, да и не могла получить в рамках парадигмы Модерна. Но, тем не менее, может его получить в контексте Четвертой Политической Теории".
Голосование:
Суммарный балл: 30
Проголосовало пользователей: 3
Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0
Проголосовало пользователей: 3
Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0
Голосовать могут только зарегистрированные пользователи
Вас также могут заинтересовать работы:
Отзывы:
|
Оставлен:
06 июня ’2017 11:02 |
tgvyhbujn15040
|
|
Оставлен:
06 июня ’2017 21:33Очень интересное исследование, респект автору! Только непонятно, каким образом история Киевской Руси привязана к истории России. Здесь, думаю, автору еще предстоит поработать с первоисточниками.
|
|
|
Оставлен:
07 июня ’2017 06:15Благодарю тёзка за отзыв и оценку. Насчёт "непонятки" с Киевской Русью. Правили там Рюриковичи, пришедшие с Новгорода. Один из их, Ярослав Мудрый написал свод законов для государства под названием "Русская правда", спустя некоторое время, другой "Слово о полку Игореве", литературный шедевр о Русской Земле, третий - Юрий Долгорукий, сын Вл. Мономаха - основал Москву, сегодняшнюю российскую столицу, а рюрикович Иван III, князь Владимирской Руси в 1485 году на печати приказал выгравировать "Россия", название своей независимой державы. Правящая династия Рюриковичей в России прервалась в 1598 г. (16 век), в Галицкой Руси в конце 14 века. "Вот и всех делов-то".
|
|
|
Оставлен:
07 июня ’2017 06:40Плач Ярославны. Как на Украине решили перекроить древнерусскую историю
Петр Ющенко (брат экс-президента Украины, бывший депутат Рады и называющий себя историком) заявил, что древнегреческие философы разговаривали на украинском языке. "Неисповедимы пути твои, Господи"... |
|
|
Оставлен:
08 июня ’2017 10:28На смену блёклым, безликим и вялым коренным жителям континента и близлежащих островов приходят посланцы и выходцы из пассионарных - как выражался Лев Николаевич Гумилев - народов.
Готовые добиваться власти и вероятно, претендующие на то, что они знают, как управлять государствами-обломками Старого света, которые достались им в наследство от промотавшихся и утративших волю приемных отцов-европейцев. Постполитика и постистория… "Мёртвая жизнь... бытие небытия" |
|
|
Оставлен:
03 июля ’2017 17:17"У большинства постсоветских людей сознание заражено вирусом, заражено с раннего детства. Причем эти люди зачастую считают себя либералами, почти что европейцами или американцами - и не понимают, что у европейцев и американцев этого вируса вовсе нет. Нет вообще, как явления! Даже мысли такой не возникало никогда.
Этот вирус можно назвать "светлое будущее". Или "прекрасное далеко". В сознании среднего западного человека (даже и интеллектуала) ничего подобного нет. Нет вообще представления о будущем, и уж тем более - как о чем-то светлом". |
|
Оставлять отзывы могут только зарегистрированные пользователи
Трибуна сайта
Наш рупор
