Прощание с Адель

- Мы… в Москву едем, - заикаясь, произнесла я.
- В Мо-о-оскву!!! Надо же! – протяжно забасил один из парей, - А таких волосатеньких уродов как раз там ждали, да?!!
- Мы пойдем, да? – спросила я, прячась на спину Андрея.
- Ты-то останешься, русалочка, - произнес второй из парней и сжал кулаки, - Мы с твоим дружком поговорим, а ты – с нами.
- Беги, - шепнул мне Андрей одними губами.
- Я только с тобой, - ответила я так же тихо.
- Тогда, бежим. Один, два…три!
Мы выскочили из здания вокзала и побежали в сторону многообещающей надписи «отделение милиции 1». Вещи остались под расписанием. Отделения там никакого не оказалось: обветшалый дом с заколоченными ставнями.
- Забор! – крикнул Андрей, - давай туда.
И мы бросились кирпичному забору, утонувшему в кустах спиреи. Топот ног раздавался прямо за нашими спинами. Забор оказался слишком высоким, я едва доставала пальцами до края, о том, чтобы перелезть не было и речи. Андрей схватил меня за бедра и перекинул через забор.
- У-у, сука, - донесся разъяренный голос.
Я упала прямо на заросли крапивы и битые стекла. С другой стороны раздался звук удара и короткий крик Андрея, потом еще удары, еще... Бесчисленное количество ударов, тяжелое сиплое дыхание. Они били его молча, с остервенением, как дикие звери, обезумев, рвали добычу.
На какое-то время я оцепенела от ужаса. В висках оглушительно стучало. А смотрела на свои окровавленные ладони, с торчащими стеклами от битых бутылок и не ощущала боли. Все исчезло в тот миг: страх, боль, понимание происходящего, осталась лишь сверлящая мозг мысль «Он жив? Жив? Жив? Жив?»
Послышались возгласы, крик какой-то женщины: «Что ж вы делаете, сволочи? Я милицию вызвала!».
- Уходим, братва, - раздался голос.
- Сейчас, Сань, за сучкой слазаю только, - произнес другой голос,слегка охрипший, - Отдерем вместе.
- Валить надо! Зинку отдерешь. Этот, может, сдох, зачем нам проблемы?
Сердце замерло. Андрей!
- Андрей!!! – заорала я, вскочила, начала колотить по забору кулаками, - Андрей!!!!
- Она сама к нам просится, давайте! Тут подтянуться плевое дело.
- Пошли, говорю. На нары захотел?
Голоса стихли. Я побежала вдоль забора в поисках прохода. Забор показался мне бесконечным. Тут взгляд мой упал на какие-то полусгнившие ящики, беспорядочно валяющиеся в густой траве.
Я лихорадочно начала выстраивать их вдоль стены. Слезы ручьем лились по моим щекам. Наконец, пирамида была готова. Я полезла по ним наверх. Подо мной с треском сломалась доска. Я провалилась, ободрала ногу. Наважно! Полезла опять. Наконец, я вскарабкалась наверх, прыгнула, разбив колени, вскочила и побежала к Андрею.
Он лежал без сознания возле забора, весь в крови. Над ним уже стояли две женщины и какой-то пожилой мужчина с котомкой.
- Пустите меня! – закричала я, - это мой друг! Он жив?
- Он жив? – смотрела я на их растерянные лица, ища пульс на руке Андрея, - Он жив, да? Жив?
- Это не наши, - проговорила одна из женщин невпопад, - залётные какие-то… У нас таких отродясь не было…
Наконец, вот они, еле слышные толчки на запястье Андрея. Я облегченно вздохнула,
села рядом с Андреем и положила его голову себе на колени.
- Скорую!.. Вызвали, да? – спросила я.
- Да Надя звонила, с почты, рядом тут, - сказала вторая женщина, - Они говорят, мест у них нет, забита больница, сказали позвонить в Люберецкую, там не соединяют пока. Связь дурацкая…
- Я нашатыря нашла. – произнесла первая женщина. – на-ка, доча, дай ему, на платочек сейчас…
Я поднесла платок с нашатырем к носу Андрея.
- Да не так. Доча! Нашатырь не знаешь что ли? Им и обжечь можно дыхательные пути, помаши слегка.
Андрей пришел в себя, застонал, попытался подняться. Узнав меня, улыбнулся уголочком рта, прошептав чуть слышно: «Цела…». Я кивнула, улыбнулась в ответ. Моя слезинка упала ему на лоб.
«Надо позвонить Нэнси, срочно», - пришла в голову мысль. Где только бумажка с телефоном? В сумке? Но она на вокзале, вместе с рюкзаком Андрея, гитарой и этюдником. Нет! Стоп! Я клала в ксивник, точно. А открыла ксивник и вытащила оттуда бумажку с номером.
- Ты полежи немного, - сказала я Андрею, - я приду, я не брошу тебя.
- Где почта? – спросила я у женщин.
- Рядышком, наискосок тут. Иди, побудем с ним…
В здании почты толпилось несколько человек, в ожидании своей очереди на переговоры.
- Мне без очереди надо, у меня человек умирает, - закричала я с порога.
- Мы все умираем тут, жара такая, – возмутился кто-то.
- Палыч, прекрати, может, правда случилось что, - шикнули на него с очереди, - иди, девочка, конечно, звони…
- Это не с тобой парень избитый? – спросила работница отделения. Очередь охнула, зашептались...
- Со мной.
- Иди звони, в первую.
В голове билось: «Только бы Нэнси была дома, только бы сняла трубку».
- Алло.
- Нэнси!
- Адель? Ты откуда звонишь? Я на Гоголя собиралась идти. Вы приехали? Давай на Гоголя, там я вас дождусь…
- Нэнси, нет. Плохо всё! Андрея избили, страшно. Он идти не может. Я боюсь, что он умрёт.
- Где вы? – голос Нэнси приобрел металлические нотки.
- Ивановка какая-то, от Люберец недалеко.
- Скажи точный адрес.
- Точный адрес? – спросила я у работницы.
- Почтовая, 6, - ответила она, - Не перепутаешь.
- Почтовая, 6, Ивановка.
- Жди там, Адель. Никуда не уходи. Мы приедем за вами.
- За нами приедут, - сказала я девушке-почтальону, - скажите, что мы возле забора, двести метров отсюда.
- Так может, помочь, довести, - засуетились в очереди.
- Не надо, - ответила я, - спасибо, там тень хоть…
Когда я вернулась, Андрей уже сидел, облокотившись спиной о забор.
- Тоже поранилась вся, - прошептал он.
- Как ты? – бросилась я к нему.
- Ничего… Пить бы…
Я повернулась к женщинам.
- Магазин есть какой?
- На вокзале, - ответили они.
Я ахнула. Вокзал! Там вещи наши остались.
- Наши вещи остались на вокзале. Под расписанием…
- Я схожу. – произнес мужчина. Через некоторое время он вернулся в компании еще одного, с нашими вещами, гитарой, этюдником и бутылкой минеральной воды.
- Они там уже хотели начальнику вокзала нести… Мы вовремя. И Гошу я, хорошо, встретил, помог дотащить…
- Спасибо Вам, - сказала я, - сколько с меня за воду?
- Да. Брось, девочка, с ума сошла. Газ выпусти, нельзя ему сейчас с газом, а там не было другой воды…
Я взяла бутылку Нарзана, взболтала как следует и открыла крышку. Из горлышка брызнул фонтан.
- Отлично! – сказала я. - Заодно и умылась.
Я поднесла бутылку к губам Андрея. Он сделал несколько глотков.
- Пока хватит, много нельзя, говорят, - сказала я и отняла бутылку, - попозже.
- Ну, мы пойдем, пожалуй, - сказали женщины, - Приедут же за вами, говоришь… А мальчик получше вроде как.
- Да, спасибо огромное, - поблагодарила я их, и они ушли по тропинке в сторону стареньких облупившихся пятиэтажек.
«И в таких местах люди живут», - пронеслась мысль.
- Андрей, тебе лучше прилечь, - сказала я, - Давай потихоньку. Так… И голову на колени мне. Отдыхай. Скоро приедет Нэнси. Не холодно?
- Немного…
Я достала Киссин безразмерный свитер из сумки и закутала им Андрея.
- У тебя рана на плече огромная, я боюсь, как бы не загноилась. Давай перевяжем.
- У тебя есть чем?
- Я же говорила еще в Питере, у меня бинт есть.
- Да, - попытался улыбнуться он, - я помню, как ты сказала, когда уговаривала с тобой пойти в Ригу «… если палец порежешь, я тебе перевяжу его…».
- И я помню… Недавно совсем было, а будто пол жизни прошло.
Я промыла рану Нарзаном и перебинтовала. Андрей терпел, стиснув зубы.
- Очень больно? – спросила я его, не сумев скрыть дрожь в голосе.
- Очень, Адель, - сказал он, - но не переживай. Это хорошо. Если больно, то живой…
Я провела пальцами по его волосам.
- Спасибо тебе. Ты меня спас, - произнесла тихо.
- Пожалуйста, Адель, - проговорил он в ответ, и закрыл глаза.
Я гладила его волосы и думала, до чего же по - идиотски, оказывается, всё бывает в жизни. Нас постоянно загоняют в какие-то рамки, шаблонные критерии красоты, гармонии, мы идем туда как бараны, подчиняясь понятию «он красив, как греческий бог», а не «он красив, как человек, спасший меня от унижения и боли»…
Перед мысленным взором замелькали картинки, нарезка из кино, под названием «Жизнь и глупость, антагонизмы».
Моя подруга, Машка: «Ой, шатены - ни о чем… мужчина должен быть жгучим брюнетом, вот это шик». Анька из параллельного: «У Серёги лицо треугольное. Дура Надька. Это же посмешище – с таким Треугольником на людях появиться. Еще и плюгавый». Ярлыки, ярлыки, клеймо жестокого слепого общества, только делающего вид, что живёт какими-то идеалами. Нет их, оказывается на поверку, и не пахнет даже…
«Слушай сердце», - говорила бабушка. Как его слушать, если и оно тоже, подпевая монстру под названием «Общественное мнение», лишь изредка, во сне позволяет себе какие-то трепыхания не в общий ритм?
Я перебирала пальцами волосы Андрея и думала о том, как тепло и надёжно мне с ним было все это время, как мы вместе веселились и грустили порой, как сочиняли песни, как ставили крестики, загадывая такие разные желания. Я смотрела на разбитое, в кровавых потеках и ссадинах, лицо, и оно казалось мне самым красивым на свете. Волна нежности накатила на меня. Я наклонилась и поцеловала его в лоб, потом провела пальцем по его губам.