Агенты "Яломише" (часть 85.1 Раздел" Демоны бледной сакуры")

семейного характера Пандорин понять не мог. Свадьба Хэйсукэ и Цили прошла без серьезных происшествий. Собрались самые близкие. И то набралось около полусотни. Владимир Арсенев-младший вспомнил анекдот о «бедной еврейской семье».
Хотя Хэйскэ и тут оказался в своем репертуаре. Тетушка была приятно удивлена тем, что парень, не просто сбросил все хлопоты на тетю Розу, а самым активным образом участвовал в подготовке торжества. Что давало надежду, что эти отношения для юноши что-то да значат. И после свадьбы не ляжет на диван с газетой. Юноша подошел к выбору свадебного наряда для Цейтел весьма трепетно. Свадебное платье тещи, которая жизнь тому назад, скрылась в неизвестном направлении, бросив дочерей на попечении сестры, запретил надевать категорически. Не слушал возражений тети Розы, что и так сойдет:
- Я сам японец. Мало того я, волею обстоятельств – кицунэ, дикий лис! Весьма жадная до денег тварь. Только мне ли Вас учить, милая тетушка! Есть вещи, на которых нельзя экономить! Циля что, в сто двадцать пятый раз замуж выходит? У нормальных людей при нормальных условиях такой день случается один раз в жизни! Это не Лилия Львовна, которая уже скидку может просить на свадебные наряды, как оптовый покупатель.
- Неужели, дитя мое, тебе так важно, чтобы Циля на свадьбе была самой красивой? Ведь платье-то , по сути, на один раз!
- Тетушка! Да мне, по большому счету, все равно, как она одета. Она для меня и так самая красивая: что в домашнем платьице, что в рабочем халате, что в вечернем платье, что совсем безо всего. Юная богиня не может быть безобразна по определению. И потом, основное таинство произойдет, когда мы оба будем обнажены. Это для Цили важно, не для меня. Всю жизнь девочка чувствовала себя неприкаянной Золушкой-замарашкой. Пусть хоть в самый торжественный день ощутит себя принцессой! Пусть сама увидит, насколько она прекрасна. А то мне на слово боится верить. Те, кто ее любит и жалеет – искренне порадуются. Кто ненавидит и завидует – пусть побесятся, им это полезно!
Юноша даже разыскал портного Абрама Моисевича, которого рекомендовал его учитель Иван Георгиевич, покупал по рекомендации этого мастера материал. И даже стоически терпел на примерках, чтобы даже мельком не взглянуть на то, как Абрам Моисеевич и его сын Ефим (это был первый серьезный заказ молодого мастера) создают шедевр. Абрам Моисеевич беззлобно подстегивал сына: « Фима! Это особый заказ. Работаем на ЧК! Выдави из себя все, что можешь и выложи это на ткани! Фима! Не осрами фамилию!». Пригласил парикмахера. Усилия того стоили. Гости, ожидающие молодых, в снятом на вечер ресторане были поражены. Хэйсуке в белом костюме выглядел настоящим заморским принцем. А вот Цейнтел в роскошном свадебном платье родственники просто не узнали. Вернее, самые древние узнали. Бабку Соню в самом расцвете ее красоты. Сестры буквально посерели от зависти. А юноши, смотревшие на Цилю, как на замарашку, запоздало раскаивались в своей слепоте. Родсвенники узрели настоящую богиню в легком струящемся облаке кружев. Роскошные золотистые локоны отеняли личико, на котором красовался легкий румянец. Что им мешало раньше увидеть, как эта девушка миловидна. Не увел бы ее этот лис с островов.
Будь ее воля, Зинаида Львовна вообще бы не явилась, но того требовали приличия, И тайная надежда: «А вдруг?». Тем более, что будет эльф высокого происхождения. Ничего, что он с островов и у него есть дочка. Главное, аристократ, не местное быдло. Лилия Львовна примчалась из столицы в сопровождении очередной «знаменитости», некого критика Латунского. Ее шумный роман с двумя литераторами кончился грандиозным скандалом: один из соперников странненько ушел из жизни при весьма загадочных обстоятельствах, второй любовник банально ее послал. По известному адресу, где девушки обычно получают удовольствие. Лилькой, помимо чисто утилитарных соображений (пересидеть бурю), двигало любопытство: кто ж это такой великодушный позарился на замарашку Цилю. Слухи, конечно, ходили самые противоречивые. Две сестры разочаровано охали: да тут мезальянс похлеще чем у Маргариты Ярмиловой. Кто она – фея из рода Лузьянов, инициированная лично князем тьмы (специально ради этого прибывшим в Первопрестольную – не каждая удостаивается подобной чести), французская принцесса. И кто ее избранник? Оскандалившийся писатель, да и по жизни весьма странный тип. Если называть вещи своими именами – ведьмак микрорайонного масштаба! Так он хоть не чекист. А к этой конторе у Лилии особый счет. Нет, она всеобщей истерии «творческой интеллигенции» по поводу «невинного убиенного» не разделяла. Забот других у чекистов нет, кроме как разных поэтов в подпитии давить. Но, ее, нежны цветочек, таскали на допросы и заставляли выворачивать наизнанку все грязное белье. Рассказывать, какое она получала удовольствие, побывав с интервалом в два часа в койках у двух знаменитостях, которые друг друга не выносят. Предоставлять доказательства, что виной тому – просто моральная нечистоплотность всех участников этой драмы (за это уголовно не наказывают – хотя страшный карпатец предложил патриархально ее выпороть), что она никак не связана с иностранными шпионами. Это было так унизительно.
Две «кошерные дамочки» томно вздыхали. И демонстративно сокрушались, причем так, чтобы это было слышно. Бросая весьма красноречивые взгляды на Каору Нагумо (как-никак эльф-аристократ, непонятно что забывший на этой помойке)  :
- Ох! До чего измельчал мужик! Да, мужик уже не тот! Ах, где ты, мой прекрасный принц! Как бы найти настоящего мужчину?! Да как, каким ветром, такого роскошного льва в этот курятник занесло? Не желаете ли, бокальчик, доблестный рыцарь?
При этом пытаясь жеманно изобразить под гитару популярную песенку, которую Лилия Львовна по средством очередного воздыхателя перевела. Каору догадывался, кто автор перевода. Но почему-то именно это изложение его семейной трагедии коробило:
« Где среди пампасов, бегают бизоны,
А над баобабами закаты словно кровь.
Жил пират угрюмый, в дебрях Амазонки,
Демон-Лис, не верящий в любовь…».
Это тещенька в отместку сбежавшему зятю, смешала все в кучу: пиратов, бизонов, реки, континенты. Как раз в стиле Марианны Родригес: бешеная экспрессия в сочетании с вопиющей безграмотностью (то, что ниндзя не пираты она могла и не знать, но вот не вспомнить, где течет Амазонка и растут баобабы – это как-то даже не смешно) . Эстер наверняка похвасталась матери стихотворением в день свадьбы, где эльф назвал жену: « Птичка на ветвях моей души». И первая их ночь любви состоялась именно после хорошей драки. В следующую ночь после той, когда донна Эстер стала независимой богатой вдовой. Именно донна Марианна распространила поклеп, вместе с пожеланием застрелиться самому: « выстрелил в себя он, чтоб навек умолкла птичка на ветвях его души!». Дама знала наверняка, что Каору жены не убивал. Бросил – этот грех на нем. Но теще было выгоднее, чтобы все думали на господина-Лиса. Из уст доны Марианны Лис поглотил бы этот крик души: мать в своем праве. Что бы и кто не говорил, но она потеряла дочь. И он, Каору-Лис, отчасти, виноват в случившемся. Но когда это поют, при этом, едва не выпрыгивая из платьев, какие-то тетехи сомнительной нравственности и весьма посредственных внешних данных! Противно…
Каору искренне радовался за названого брата. И было чему. Девушка, которую выбрал Хэйсукэ, на самом деле любит его – глубоко и бесхитростно. Он любит ее до самоотречения. Тетя Роза – фактически приемная мать невесты, не в состоянии сдержать слез. Но это – слезы радости и умиления. Эльф вспоминал свое бракосочетание с красавицей Эстер. Там искренне радовались только молодожены. Родители невесты его в этот день ненавидели, хотя в качестве особо приближенного любовника дочери он их вполне устаивал (должен же кто-то кормить семейство). Родственники и друзья семейства Родригес демонстративно не явились – они считали замужество Эстер позорным мезальянсом, а ее саму – недалекой и неразборчивой особой. Которой все равно кому себя вручить –лишь бы подходящего полу. А троюродный дядя Педро вообще назвал племянницу: «уличной девкой, что продалась азиату за кусок пирога». Лис очень сожалел о злых словах, что, уходя, швырнул в до сих пор любимую жену. Чувствовал себя виноватым в том, что все закончилось очень плохо. Надо было бы взять ее с собой. Но с другой стороны – похоже, что повторилась бы истории Камиллы Ибрагимовны.
Циля и Хэйскэ были настолько прекрасны и равны друг другу, как могут быть красивы только счастливо влюбленные дети, не познавшие темную сторону предназначения. И дело не только в роскошном платье и дорогом костюме. Да одень их хоть в мешки из под риса! Свет их счастливых глаз превратит любые лохмотья в роскошное одеяние. В то время как вульгарные платья сестер невесты Зинаиды Львовны и Лилии Львовны, которыми они планировали испортить свадьбу сестры, не работали. Все, включая столичного критика Латунского, смотрели на молодых. Это был настоящий праздник любви и юности. Платья «из города Парижа» (по глубокому убеждению Ефима Абрамовича сшитые « на Малой Арнаутской улице») и натужные попытки изобразить светских львиц эльфа в другой ситуации позабавили бы. Хоть и нехорошо смеяться над убогими. Каору еще не до конца перестрадал болезненный разрыв с любимой женой. Обе дамы, которые наседали на него, были до тошноты противны. Он все еще любил Эстер. Сестрицы окружили эльфа, который наигрывал на гитаре веселую песенку про влюбленного пса. Но в душе, совсем некстати, всколыхнулись совсем другие воспоминания. И, следом как будто кто-то дергал за струны. Историю роковой страсти юного студента Саннана Кэйскэ к прекрасной девушке Сонечке, прозванную позже «Золотая ручка».
Иван Георгиевич всегда с горечью рассказывал эту историю. Только и осталась от парня эта песня. Да еще внук-красавчик, от которого девчонки так же без ума. Древний патриарх семейства некстати вставил: « Софочка таки нашла свое место под солнцем и своего прекрасного рыцаря. Жаль, что ради этого пришлось одну жизнь таки бездарно профукать».
В то время Саннан Кэйскэ, красавец-студент из экзотической страны пользовался большим успехом у дам и девиц  :
- …. Девки всюду падки до кудрей,
Как увидят чубчик кучерявый,
Сразу замурлыкают добрей….
Начинающая мошенница Сонечка не могла пройти мимо:
- Но однажды рыжие кудряшки,
Так вскружили голову мою,
что ночами снились мне барашки…
Заморочив голову признанному красавцу, да к тому же дворянского происхождению, ловкая Сонечка прокралась в свет. Юная, изумительной красоты парочка София и Саннан Кейскэ были украшением любого мероприятия. Их приглашали наперебой, а гости, недосчитывавшиеся денег и золотых украшений, считали их платой за удовольствие, «поскольку сумма не была оговорена заранее». Тем более, что Саннан с извинениями возвращал хозяевам похищенные вещи, если Софа их еще не реализовала: « Простите, мая жена не совсем здорова». Попытки эльфа привести молодую жену в чувство ни к чему не привели. Ударить любимую женщину он не мог, а слова для Софочки не значили ровным счетом ничего: «Поворчит и забудет!». Восторженного мальчишку она не боялась. Благо, что они не на островах и палка его сенсея ей не грозит. Учитель Иван переживал, глядя как его аспирант нервничает из-за жены. И уже сам неоднократно говорил с Сонечкой, просил ее одуматься. Но, вкусившую «красивой жизни» юную женщину тихое семейное счастье вовсе не привлекала. Она жаждала совсем другого: богатства, роскоши, толпы восхищённых поклонников. И получит это – с Саннаном или без него:
- Не можешь мне помочь, так хотя бы не мешайся под ногами, самурай хренов!
Ни рождение дочери, ни ее смерть от дифтерии не образумили горе-мамашу. Иван Георгиевич до сих пор помнит, как переживал его ученик. Который однажды не пришел на работу. Потом еще. Потому позвонил, и попросил отпустить его на месяц:
- Моя дочь тяжело больна. Я не могу бросить ее на Семеныча и Васильевну. (Это старый солдат, убиравший в комнатах и его супруга-экономка).
- А что мать? Соня погибла? Больна?
- Кто бы знал? Как упорхнула на бал к княгине М…, так и нет ее. Месяц скоро…
- Ты искал ее? В полицию обращался?
- Лучше бы не обращался…. Полицмейстер такого рассказал…. Да и пусть. Если ей эта компания девиц и дам сомнительной нравственности дороже, чем ребенок. Пусть…
Иван Георгиевич приносил лекарства. Приводил докторов. Только маленькой Катеньке лучше не становилось. Однажды Иван, придя к Сананну, застал его за странным занятием. Он высасывал через трубку у дочери дифтерийные пленки. Малышка перестала задыхаться, загулила, потянулась к папе ручками. Но отец, измученный круглосуточными бдениями (даже для молодого эльфа неделю не сомкнуть глаз –слишком тяжелое испытание) смог лишь слабо улыбнуться в ответ. Прямо на глазах учителя потерял сознание. Растерянный тогда еще доцент Гауфман, только сумел, подхватить ребенка. На стук прибежал Платон Семеныч. Иван плохо помнил, как ворвался к своему другу –врачу-инфекционисту, как умолял его о помощи. Как везли в больницу обоих Кэйскэ. Отца и дочь. Катеньку, не смотря на все усилия, спасти не удалось. Саннан выжил, хотя в это почти никто не верил. На память о дочери остался небольшой шрам на шее. Когда же эльф спросил учителя о Катеньке, доцент Гауфман впервые увидел, как на глазах седеют. На иссиня-черных волосах четко проявилась белая прядка. Из прокушенной, чтобы не закричать в голос, губы медленно сползала струйка крови. Иван Георгиевич просто обнял парня, чтобы просто успокоить, дать почувствовать, что он кому-то в этом мире еще нужен. В комнаты, которые эльф снимал с молодой супругой, Саннан не вернулся. Он просто не мог находиться там, где каждый угол напоминал об утрате. Антон Апполинариевич –хозяин апартаментов, а также Платон Семенович и его жена – экономка Пульхерия Васильевна – милая домашняя тетушка, об этом очень печалились. Они уже привыкли к спокойному, аккуратному парню. Который не доставлял особых хлопот, вовремя и аккуратно платил, был вежлив и приветлив. Даже злющая Альфа – собака дворника – и та приветствовала эльфа, дружелюбно помахивая волчьим хвостом, и позволяла себя погладить. А когда экипаж с больными покинул двор – тоскливо завыла. Забота о маленькой Катеньке была для Пульхерии, скучавшей по своей внучке, в удовольствие. Она возилась с ней, как с родной. А после, ухаживала за могилкой малышки. Иногда, при этом, вытирая слезы отчаявшегося отца. Эльф ,бывало, заезжал в гости –навестить своих друзей Платона Семеновича и Пульхерию Васильевну. Всегда привозил гостинцы. Бывало, что и пропускали по рюмашке «за упокой души рабы Божьей младенца Екатерины». Пульхерия и Саннан часто посещали тот самый храм – где парня крестили, где он венчался, где крестили Катеньку. Священник относился к Саннану с сочувствием. Он знал каково это –терять детей, и потому старался облегчить страдания несчастного отца. Но вот подняться на второй этаж – было выше его сил. Хорошо, что в комнатах поселился какой-то молодой чиновник с супругой. Иван Георгиевич приютил парня у себя, благо постояльцем тот был не особо беспокойным. Амалия Георгиевна старшая сестра доцента регулярно пеняла братцу Ванюше, что он живет неподобающе скоромно  : « словно разночинец какой»:
- Сам как старый гриб брюзгнешь над своими книгами –кому они нужны. Так еще и парня в черном теле держишь. Вообще, любезный братик, скрывать такое чудо от общества – непростительное расточительство. И так приличного дворянина уже и не встретишь. Вот чего ради хоронить красивого, умного, породистого молодого человека за шкафом в кабинете. Ах, эта его романтичная история…. Девицы плакали… Поверь мне, не по той страдает! Знаешь, Зиночка Юсупова и Поленька Лопухина вчера чуть не передрались, кто из них первой попытается утешить твоего юного самурая. Эта седая прядка на черных кудрях нисколько его не портит. Наоборот, придает его облику некоего трагического романтизму…
- Амалия, сестрица! Подумай, о том, что собралась сотворить. Парень только что пережил страшную трагедию, ему очень больно, он не знает, как жить дальше с тем, что случилось. Что он просто так ездит к доктору – что такое невроз знаешь? Вот и я тоже не знал. А ты… Ты превратила его боль, этот отчаянный крик души, в анекдот, в дешевый балаган, повод похабно поржать…. Знаешь, Зизи и Поли – они, конечно, девицы препротивные. Вот ты называешься их подругой. Тем более ты на пять лет старше, замужем. Потому мозгов должно быть побольше. А в голове до сих пор ни одной собственной мысли – все из дурных романов вычитала. Ладно, тебе не жаль мальчишку. Тогда подружаек своих пощади: он их обоих пошлет, причем, вполне возможно, в самых непочтительных выражениях. Или тебя позабавят и их слезы... Знаешь, сестра, жизнь это не оперетта. Не над всем можно шутить. Знаешь, смеяться сейчас над Саннаном, то же самое, что над человеком упавшим в колодец. Это очень весело, когда барахтается в ледяной воде, а после мучается с легкими, с мочевым пузырем и прочими простудными «приветами», кто-то посторонний. Только когда касается тебя самого или твоего ближнего, не смешно как-то становится. Так ты, сестренка, сама затверди, и подружкам своим шаловливым донеси, что Саннан мне как брат. Издеваться на ним не позволю.
Замужняя сестра Амалия Георгиевна, украдкой поглядывала на «экзотического гостя», видя в нем потенциального любовника. Но все ее усилия пропали втуне. Саннан, рана которого была еще слишком болезненной, не был готов к новым отношениям, какими бы они ни были. К тому же адюльтер парня не привлекал – воспитывался он в традиционных понятиях. Потому и связь с замужней дамой для него была неприятна – как будто ему из милости, как бродячему псу, бросают протухшие объедки. Да и обманывать мужчину, который является родственником учителя и друга, считал недостойным. Даже если тот и не является рыцарем без страха и упрека и эталоном красоты в свои сорок с лишним. Он прекрасно понимал, что молодость не вечна, и не был уверен, что дожив до возраста «постылого мужа», будет намного того привлекательнее. Да дело не сколько и не столько в достоинствах мужчины, сколько отсутствия такового у замужней дамы. Это до какой степени надо себя не уважать, чтобы так навязываться малознакомому парню! Из-за прихоти, глупого каприза, ради секундного удовольствия рисковать положением в обществе – такая недалекая особа эльфа вовсе не привлекала. О чем он честно и сказал, когда ухаживания стали настолько навязчивыми, что молча их игнорировать не получалось. Юноша эльф, старался ничем не выдать свою боль – ходил на работу, вел занятия у студентов (к тому времени Саннан уже защитил диссертацию и имел право преподавать). Но больше никто не видел, как он улыбался. Эта боль застряла в нем как пуля. Софочка продолжала порхать, проворачивая одну аферу за другой. Впрочем, через полгода Софа все-таки появилась. Но Саннан встретил ее более чем холодно:
- Мадам, чем обязан? Вы что-то забыли?
Соня, увидев седую прядку на черных кудрях мужа, спросила, вложив все свое актерское мастерство:
- Что-то случилось, Сашенька? А Катя где? Гуляет с Семенычем?
- Вспомнила! Умерла Катенька. Жаль, что я пережил ее…
При этих словах все существо осиротевшего отца пронзило такой нестерпимой болью, что задело даже прожженную аферистку. Софочка знала о смерти ребенка. Но относилась к этому философски: Бог дал – Бог взял! В ее семье дети, тем более девочки, были скорее обузой. Потому об их уходе (замуж или в мир иной) особо никто не печалился. И потому такое страдание эльфа-самурая, по такому, казалось бы, неприятному, но вполне житейскому поводу, дамочке было не понятно. Но Соне вдруг стало жаль парня, который ни в чем не был виноват, разве в том, что искренне полюбил ее. И потому ее дитя, как плод этой любви так много для него значил
- Бедный мой! –Соня с нежностью прикоснулась к пышным волосам мужа. – Как ты страдал!
Саннан почти грубо отвел руку жены:
- Вот ни разу не поверю, что тебе есть до меня дело. Что нужно?
- Да не убивайся ты так, Лисенок…
- Боишься, что так я никогда не убьюсь?
- Саннан, ну жалко Кати.... А, может быть, к лучшему…. Купим все.
Обычно невозмутимый Саннан вспылил:
- Да ты никогда все не купишь. Да ты просто прорва ненасытная! Глаза завидущие, руки загребущие! Вот не говорит, что пришла посмотреть на мое миловидное личико!
- Да вот понимаешь, нужно пару миллионов. Мне грозит суд и долговая яма. Саннан, неужели наша любовь…
- Кто бы сомневался! Была любовь. Знаешь что, женушка! Между нами все кончено. Твое дитя умирало, а ты с посторонними мужиками лихо отплясывала. Тебе было весело..
- Но я же не знала…
- Конечно, забыла обо всем на свете. Подослать кого-нибудь не судьба , если самой совестно (боги, о чем я –какой стыд у воровки и мошенницы!). Да у того же Семеныча спросить, здорова ли дочь… Вот только не ври, что тебя держали взаперти, прикованную к стене…. А как клялась в Храме, что отныне вместе  : в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в здравии и болезни, тоже забыла? Можешь не вспоминать. Батюшка отменил венчание и теперь мы посторонние. Живи, как знаешь! Ты мне ничем не обязана. Так же, как и я тебе. Наше бедное дитя уже в мире духов. Об одном молю Доброго Бога. Чтобы в следующем воплощении ей досталась хорошая любящая мать и отец с мозгами. Отпуская тебя. Проклинать не буду, потому как сам дурак…
- Так ты мне что, денег не дашь?
- Нет! Прощайте, сударыня!
Тогда ловкая Сонька без всяких угрызений совести ушла на содержание к какому-то очередному поклоннику ( о чем, годы спустя, горько сожалела на каторге, и как-то уж натурально плакала, узнав от Ивана Георгиевича Гауфмана, что ее первый муж Саннан – единственный, кто ее искренне любил, погиб – но профессор Гауфман не верил ее слезам (хотя в этот раз плакала Сонечка искренне)):
- Мне кудряшки подло изменили,
Соблазнившись лысой головой.
Там карманы золотом звонили,
А мои по-прежнему с дырой…
Иван Георгиевич считал, что именно Сонечка виновата в том, что его первый аспирант погиб. Не случись этой драмы, разбившей сердце юноши-эльфа, он не вернулся бы на родину. И страшная «Воина Босин» обошла бы парня стороной. (Тогда Иван Георгиевич и представить не мог, что Россию также будет терзать гражданская война). Ведь парень так полюбил Россию. И вскоре получил бы Российское подданство. И уже не только был крещен Александром, но и отзывался на Александра Ивановича. В отличие от Хэйскэ, Иван Георгиевич знал, что Циля – внучка знаменитой преступницы. И внешне – точная копия. Но, видимо, в этой инкарнации женщина чувствовала, что вовсе не драгоценности и роскошные туалеты делают женщину счастливой. А то, что не купить за деньги. Видимо, не совсем случайно, Цейнтел, в отличие от сестер, довольно спокойно относилась к атрибутам «красивой жизни»: есть они – радуется, нет – не трагедия. Сонечка, пусть и в следующей жизни, но нашла верную дорогу. А вот Эстер…. Не смогла…
Почему-то стало вдруг до слез больно. Маленькая девочка прижалась к отцу, словно хотела разделить с ним его боль. Малышка чувствовала, что пап очень страдает. И маской холодного спокойствия просто прикрывает зияющую рану души, которая сочится кровью и гноем. Охотницам же за породистым женихом не было дело до этой мучительной травмы. Лили и Зинаида в один голос восхищенно воскликнули:
- Так Вы – вдовец!
-Сударыни! Я не понял в чем причина вашего восторга?
- Вы свободны! Можно не боятся…
- Благородный рыцарь, уже давно пора забыть. Она была Вас не достойна, она Вас предала…
- За то Вы, сударыня, надо полагать, достойны меня как никто другой…
-Да, достойна! И не надо такого сарказма! Всяко лучше этой вертихвостки…
-И это мне говорит Лилия Львовна Брик! Чьи похождения стали притчей во языцах.
- Так это дела давно минувших дней…
- Именно дней. Месяца не прошло, как поэт застрелился. Вас радует мое горе? Радует, что моя дочь растет без матери… «Прелесть, какая дурочка!» – это уже не про Вас.
-Но я бы могла ее заменить! Чай и у меня не поперек..
- Вы, Лилия! «Заменить мать»! Самой не смешно?! Вы и мать – понятие не совместимые!
-Но эта Ваша сеньора Эстер – она Вас предала…
-А Вы не предадите? Как у вас говорят: « Свежо предание…».
- Зато я не предам! Никогда…
Пытаясь соблазнить завидного жениха. Зинаида полезла верхом на Каору, грубо отпихнула от вожделенного тела маленькую Люсию. Эльф прижал дочь к себе. Дамочку, не дав ей вымолвить и полслова, грубо развернул и чуть не пинком отравил восвояси. Заслужив обиженное: «Хам! Демон остроухий!». Каору просто сплюнул с досады:
- Не будь вы сестрами невестки – вышвырнул бы под зад коленом! Шаболды крашеные!
- Почему крашеные? Это, что бы Вы, рыцарь печального образа, знали, мой натуральный цвет!
- Если бы я была Вашей женой, я бы от Вас тоже ушла…
- Если бы Вы, Зинаида, были моей женой, я бы повесился!
- Ой, да подумаешь, принц прекрасный! А еще интеллигент – шляпу надел! Не очень то и хотелось.
- Молчите в тряпочку, пародия на кривую гейшу! Ой, девки, сделайте так, чтобы я вас не мог найти! Не доводите до греха!!!*