Святой Адмирал

Есть рассказы о святости, героизме, Угодниках Божьих, есть — о мечте, о тайнах души человеческой, есть — об истории Руси, нашей Отчизны славной и любимой, а мой рассказ обо всём понемногу будет, потому что человеку посвящён этот рассказ уникальному: святому адмиралу Фёдору Ушакову. Русь святой называют, много на её земле святых просияло. Много, не счесть, а Феодор Ушаков всё равно особенный. Он был морской офицер такой доброй милосердной христианской души, что не ударил матроса своего. И при этом долг свой перед Родиной так отчаянно, храбро и самозабвенно выполнял, ни одно корабля в бою не потерял, 43 боя провёл, и не одного поражения не знал, и не один подчинённый его в плен не был взят. А секрет его успехов праведного воина Феодора Ушакова в вере православной, в благодарности Богу. Морская служба для него послушанием перед Богом была, а началось всё в один день…
Феденька мечтает о море
В небогатой дворянской семье в Российской империи далеко от моря рос послушный светловолосый худенький мальчишка с распахнутыми лазурными лучистыми очами и длинными светлыми ресницами. При крещении его нарекли Фёдор Ушаков, а дома звали ласково, с любовью: «Феденька». В доме всегда царила атмосфера покоя, молитвы, христианской семейной любви, не слышал Федя и грубого слова от отца с матерью, но и баловаться шибко мальчику не разрешали:
— Феденька, хорошо себя вести надо, нет времени на потешки, и учиться, и молиться нужно, и отдохнуть. Вот когда будет время отдыха, тогда и шуми…
Мальчик слушал наказ родителей, учился прилежно, старательно, молитвы основные наизусть знал, каждое утро молился со слёзками:
— Господи Иисусе, дай здоровьица и радости моим родным, прошу тебя, а мне ничего не нужно…
Любил родителей Феденька, но больше любил дядю, старца Феодора, своего тёзку и крёстного отца, который всегда был ласков с Федей. Как ни придёт мальчик в гости к нему, всегда встречал с радостью, расспрашивал мальчика, как живётся Феденьке.
— Ничего, милый крёстный, мамка с папкой любят меня, друзья во дворе в игры берут, милостив Господь, только вот мечтаю я увидеть море, я о нём в книжке читал… — рассказывал мальчик.
С заботливой скромной улыбкой отвечал вопросом старец:
— А ты, Феденька, молишься, любишь Господа, веришь, что Господь может исполнить твою мечту?
— Верю, молюсь, очень люблю!
— И я буду молиться, и Господь направит тебя в верное русло, а пока угостись клюковкой…
А как-то вечером, когда смеркалось, и моросил мелкий дождь, постучал в дом Ушаковых странник, молодой монах.
— Феденька, открой дверь, странников привечать нужно… — заметила мама Фёдора Ушакова.
Феденька открыл дверь, проводил монаха за стол, матушка подала кушанье. Монах помолился и покушал и размеренным умиротворённым голосом начал рассказ:
— Я — монах-странник, я прибыл из Иерусалима, города, где распяли Господа нашего Христа, и где произошло славное Его воскресение! Я видел много чудес, даже как икона Богородицы плакала, а ещё я ходил в Галилейские сады и Вифлеем, весь Израиль, святую землю, обошёл и иду пешком в родной монастырь…
— А вы в Израиль по морю плавали на корабле? — спросил Феденька странника.
Молодой монах улыбнулся и предположил:
— А ты никак моряком мечтаешь быть, отрок!
— Мечтаю! А ещё мечтаю Господу послужить! Я хорошим моряком буду, Господь меня похвалит!
— Это отрадно, — заметил монах-странник, — что ты Господа так почитаешь. Путь море твоим послушанием перед Богом Христом будет. Когда станешь моряком, все святые твой корабль защищать станут, так в райские обители на корабле и заплывёшь…
— Феденька, спать пора, бегом на печку… — ласково произнесла матушка мальчика.
Феденька залез на печь и долго думал над словами странника, а, когда уснул, то увидел сон чудной: будто святые стоят на корабле и зовут Феденьку:
— Иди к нам, Фёдор, выполнишь послушание — в Царствие Небесное попадешь…
И мальчик пошёл за святыми…
Как Фёдор Ушаков гардемарином и мичманом был
Прошло много лет, и Феденька наш превратился в красивого стройного златокудрого юношу. Только вежды голубые остались прежними: добрыми.
Как подошёл возраст Фёдору, объявил молодой человек:
— Батюшка, матушка. Благословите меня своим родительским благословением: еду в Санкт-Петербург поступать в гардемаринское училище…
Мать плакала, конечно, обнимала сына, но отец благословил и изрёк:
— Служи верно, православной вере, Христу и отчизне нашей святой, а мы и крёстный твой молиться за тебя будем…
Фёдор Ушаков же отправился к дяде. Старец с ласковой печалью посмотрел на юношу, выслушал Фёдора и благословил на поступление в гардемаринский корпус.
На улице уже смеркалось, стрекотали во ржи кузнечики, желтоватый закат был необычно красив. Ушакову пора было уже уходить, а старец Феодор всё никак не мог проститься с крестником, а потом обнял и изрёк:
— Ты, родной мой, главное, веру православную и доброту в сердце неси через всю жизнь, как раньше. Каким был в душе, таким душой и оставайся! И знай, что ты всегда можешь за советом ко мне прийти…
Скоро Фёдор Ушаков был в Санкт-Петербурге, и первое, что его поразило, было море: необъятная необозримая могучая стихия, переливаясь оттенками синего и бирюзового, казалось, ласкала и приветливо встречала Ушакова, который, сняв сапоги, стоял на самом краю гранитной пристани и ощущал тёплый ветер, ласку морской пены, дрожащие брызги волны и слушал тоскливые крики чаек и шёпот моря. И, казалось Ушакову, что море ему шепчет:
— Я — твоё послушание…
Восторг Фёдора было не описать словами, в тот-то миг Ушаков с морем и «породнился» на всю жизнь…
Поступил Ушаков без всяких проблем, и скоро был самым красивым и юным гардемарином. Друзей, правда, не заимел, но и врагов у него не было: со всеми ладил Ушаков, учёбой занимался, молитве много времени уделял, церковь посещал исправно. Учителя, обсуждая между собой гардемаринов, говорили про Ушакова:
— Странный этот Фёдор Ушаков: набожен и добр, как монах, красив и статен, как военный, учится прекрасно, но друзей не имеет, врагов, по всему видно, тоже — не в одной дуэли между учениками не замечен…
— Да что взять с юноши из провинции? Ничего! Никому он не интересен! — толковали другие учителя.
— Не скажите — отмечали в споре третьи учителя — Науки ему даются легко, на уроках он внимателен и старателен, а фехтует просто восхитительно. Не удивляюсь, что его никто не вызвал на дуэль: с ним в фехтовании тяжело тягаться…
Сам же Фёдор не особенно переживал сначала, что с ним сверстники не общаются, трудолюбиво учился, засиживаясь с учебником и чашкой кофе по полуночи, посещал службы в храме с искренней молитвой об Отчизне и родителях, в свободное время или молился, или выходил на пристань…
… А мимо пристани плыли, разрезая волну и покачиваясь, могучие парусники, море то бушевало и билось о гранитную пристань, то спокойно катило нежную морскую пену…
Ушаков, наблюдая эту картину, мечтал о том дне, когда придёт к дорогому дяде за благословением на первое плавание…
Потом, правда, Фёдор стал нервничать из-за того, что другие гардемарины косо на него смотрят и не общаются, но было поздно: на Ушакове давно поставили клеймо «Трудоголик, ханжа, провинциал». «Ладно, — подумал Ушаков — мне с ними детей не крестить» — такой мыслью утешал себя Ушаков, но переживал, и даже заболел от этих переживаний…
Ушаков после вечерней службы в церкви пришёл готовиться к итоговым экзаменам, достал книги и тетради, налил побольше кофе…
А надо сказать, что Ушаков был ужасный аккуратист, у него были самые красивые тетради и опрятные учебники, несмотря на то, что учил он всё ночью и под кофе. И тут вдруг голова у Ушакова закружилась, и он капнул кофе на тетрадь. Ушаков как увидел, что получилось из этого, так за голову схватился от стыда. Чувствовал себя Фёдор не очень хорошо, переживал, но продолжил учить и пришёл на экзамен раньше всех, хотя спал всего три часа…
Скоро все ученики собрались, и экзамен начался. Очередь дошла и до Ушакова.
— Ну, посмотрим, как наш ханжа и трудоголик экзамен сдаст!
Ушаков вспомнил про пятно и раскраснелся, но смелым шагом вошёл в кабинет, блестяще ответил на все вопросы учителя…
… Тут учитель произнёс:
— Ну, что ж, экзамен сдан на отлично! Осталось посмотреть тетради…
Ушаков с виноватым видом подал тетради, знал, что накажут за пятно…
Учитель ласково посмотрел на Ушакова и спросил:
— Фёдор, что ж ты пятно в тетрадь посадил?
— Голова закружилась, виноват… — без всяких оправданий себе ответил Ушаков, ожидая наказания, но учитель вдруг с сочувствием присмотрелся и спросил:
— А ты не болеешь ли, Фёдор? Синяки под глазами, бледность. На тебя это не похоже…
— Я, если честно, учитель, переживаю из-за того, что меня однокурсники засмеяли за то, что я в церковь хожу… — признался Ушаков.
— Бывает, — с доброй улыбкой ответил учитель — Меня тоже не любили за это, но ты — гордость гардемаринского корпуса, и наказывать тебя я не собираюсь, так что считай, что ты — уже мичман: экзамен сдан, все конспекты на месте, а про неприятность мы промолчим…
Гардемарины, которые подслушивали этот разговор, недовольно фыркнули, зато Ушаков был счастлив, ведь все экзамены он сдал на отлично, теперь оставалось получить диплом и золотую медаль, и плыть мичманом…
Скоро Ушаков приехал к дяде. Старец Феодор расплакался от радости, увидев своего крестника таким взрослым и красивым.
— Феденька! Как же я рад тебя видеть! Рассказывай, как учёба!
— Всё, дядя дорогой, приехал я с дипломом за благословением на первое плавание! Поздравляй и благословляй! Сердце рвётся защищать Родину и веру православную!— со светозарными от счастья очами и лучистой улыбой ответил Фёдор дяде.
— Я в тебе никогда не сомневался! Благословляю! Верю, что станешь гордостью ты нашей страны и веры! — со слезами счастья изрёк старец.
Ушаков раскраснелся и скоромно попросил:
— Не надо меня так хвалить, милый дядя: все заслуги мои — заслуги Господа, это Он мне помогает, без Христа я бы ничего не достиг…
Растроганный ответом крестника, монах обнял Фёдора и подумал: «А он ведь остался, по-прежнему, чист душой»…
И так Фёдор оказался на военном корабле мичманом. Море пенилось, волновалось, встречая нового моряка, долгожданного гостя, а окрылённый Фёдор Ушаков исправно нёс свою службу, и все матросы его очень полюбили за его доброту.
От матросов только и слышалось в сторону Ушакова:
— Ваше благородие, спасибо вам за помощь!
— Ваше благородие, спасибо за денежную поддержку!
— Ваше благородие, спасибо вам за слова утешительные, приветливые!
Невзлюбил за это капитан Фёдора Ушакова, стал случай искать наказать молодого улыбчивого мичмана, ворча:
— Тоже мне любимчик и благодетель матросов нашёлся! Проучить бы Ушакова раз и навсегда!
И, к великой печали, скоро такой случай представился…
Штормило в тот день море Балтийское, беспокойно метались, словно больной в горячке, огромные волны, ветер свистел, гудел, словно сказочный Соловей-разбойник, всё дышало волнительной бурей.
Ушаков с матросами взялись дружно паруса поднимать, успокаивал Фёдор таких же молодых «салаг»:
— Ничего, Господь с нами, мы бурь не боимся, от того в военном флоте! Я вот тоже в первом плавании, и ничего: не боюсь! С Божьей помощью справимся! Все вместе с молитвой давайте дело делать, помилуй нас Господь!
Матросы от слов таких приободрились, ещё пуще за дело взялись, все довольны и благодарны Ушакову, кроме капитана, который в завистливом гневе прикрикнул, раздувая ноздри:
— Мичман Ушаков, работай, а не проповедями занимайся!
Вдруг все бросили работу и с ужасом во взглядах столпились: юнга, который убирал верхний парус, оступился с реи, и теперь из последних сил вцепился руками в рею и повис над палубой. Вот-вот разобьётся!
— Бедняга, — говорили матросы — неопытен. Помог бы ему кто-нибудь…
Ушаков подошёл последним, быстро оценил обстановку и полез по канату помочь незадачливому юнге.
Вот Ушаков поднялся,… вот уже на верхней рее стоят Ушаков и юнга, и, наконец, скрутили парус и слезли по верёвочной лестнице на палубу!
— Ура Ушакову! Ура! — закричали матросы и зааплодировали, а юнга со слезами прижался к Фёдору.
— Родной мой мальчишечка, что ж ты плачешь? — поглаживая совсем молоденького юнгу по головке, ласково спросил Ушаков.
Мальчик вытер слёзы и ответил, обняв Ушакова:
— Спасибо вам, ваше благородие, если бы не вы, я бы разбился. Я очень напугался, но молился, как учили вы…
Капитан с чернильной завистью наблюдал за чествованием Ушакова, и вдруг заметил, что мичман, спасая жизнь мальчика, порвал слегка парус.
«Вот повод поквитаться с Ушаковым!» — подумал капитан, подошёл размашистыми шагами к Ушакову и произнёс брюзгливо:
— Ушаков, вы — нерадивый мичман, раз порвали парус! Выговор вам!
— Но как же юнга? Вы же не хотите, чтобы я дал ему разбиться? — удивился Ушаков и тут же после этих слов получил от капитана такой сильный удар, что Фёдор отлетел, упал, и разбил нос до крови.
Ушакову было больно и обидно, но он встал и продолжил работу по подготовке корабля к буре, подбадривая матросов:
— За работу, братья во Христе! С молитвой нам ничего не страшно, даже буря! Что нам, морякам, вообще, буря?! Только закалка характера!
Матросы дождались, пока капитан удалился, а после все пожали руку Ушакову со словами:
— Вы — Ангел морской, ваше благородие! Спасибо, что спасли жизнь юнге, хотя и стерпели обиду от капитана. Мы вас ещё больше уважать стали!
Последним к Ушакову подошёл мальчишка-юнга, вытер кровь на лице молодого мичмана и тихо с благодарностью спросил:
— Спасибо вам, ваше благородие, простите, что капитан наказал вас из-за меня. Вам не очень больно?
Ушаков рассмеялся. Теперь ему уже не было ни обидно, ни больно, только подумал Фёдор Ушаков:
«Если, Дай Бог, стану когда-то капитаном, никогда матросов своих не ударю!».
Первая награда Ушакова
Удивительно в судьбе Ушакова и то, что первую награду свою он получил не за геройский бой с врагами Отечества, а за победу над более свирепым и страшным врагом его матросов: чумой. Тогда молодой Фёдор Ушаков был капитан-лейтенантом, случилось всё в 1785 году. Матросы под командованием Ушакова проходили учения, строили на берегу корабли, готовились к важному плаванию, и погода выдалась ветреной, тёплой и солнечной.
По-прежнему добросердечный Ушаков блестяще справлялся с поставленной задачей, да еще, и подбадривать матросов успевал:
— Ничего, ребятки мои родные, нет с Господом непосильных задач! Справимся! Все вместе взялись с молитвой! Молодцы! Герои! С такими людьми сам Бог!
Храня и ценя эту доброту и эти тёплые слова поддержки, матросы прикипели к Ушакову, как к отцу родному, а тут он ещё к Пасхе на своё жалование всем подарки купил, и снедь пасхальную велел закупить, и священника для исповеди и причастия матросов пригласил. Матросы благодарили Ушакова со слезами счастья на глазах:
— Такого мудрого и одновременно милосердного и набожного капитана мы вовек не видывали! Господь нас наградил тем, что вы у нас капитан!
Ушаков руки всем пожимал, с Пасхой поздравлял, но отвечал, краснея:
— Приказываю не хвалить меня: все мои заслуги — заслуги Господа, без Него я — ничто!
Дорожил своими матросами Ушаков, как детьми, а матросы в ответ уважали Фёдора, как отца родного, хотя многие матросы по возрасту сами Ушакову в отцы годились.
Радость у матросов, разбирают подарки, кушают куличики, сияют от счастья. Ушаков тоже причастился и за трапезу сел с матросами, когда письмо пришло от начальства.
«Даже в Пасху Христову отдохнуть не дадут!» — подумал Ушаков и вышел с конвертом, прочитал письмо…
Ужас охватил молодого капитана, написано было, что в сторону лагеря Ушакова двигается эпидемия чумы! Распахнул Ушаков васильковые очи, побелел лицом, прошёлся по лагерю, шатаясь, еле ночи дождался, а как отбой команду дал, сел в своём кабинете, достал все медицинские справочники, что на полках стояли. Стал изучать эти книги с одной мыслью: «Как мне команду спасти и панику не допустить?»…
Ночь стояла уже глубокая, стрекотали кузнечики и цикады, а свеча в кабинете Ушакова всё горела, и только дежурный матрос Андрей периодически получал приказ, похожий по интонации на просьбу:
— Андрей, ( а Ушаков всех подчинённых по имени помнил) кофе мне ещё…
Андрей покорно ставил очередную чашку кофе и слушал за дверью, как после двух бессонных ночей Ушаков в гневе отбрасывает книги. Когда приказ-просьба подать кофе послышался в шестой раз, Андрей зашёл и произнёс:
— Ваше благородие, разрешите вам больше не подавать кофе, даже если вы прикажите!
— Это ещё почему, Андрей? — удивился Ушаков.
— А потому, ваше благородие, что много пить заморского кофе вредно, волнение у человека начинается, а вы о нас, как о детях заботитесь, позвольте и нам, как об отце, порадеть, вы уже после пятой чашки — тут матрос показал рукой на стол, где в ряд стояло пять чашек — книгами швыряетесь в стенку…
Ушаков печально вздохнул и произнёс:
— Можешь не подавать кофе, я всё равно спать не смогу, а книгами я швыряюсь в стенку, потому что эти справочники абсолютно бесполезны, только место на полках занимают, а то, что нужно, в них не найдёшь…
Андрей увидел печаль в очах-озёрах Ушакова и спросил:
— Ваше благородие, позвольте узнать, что вы ищите, может, я, как человек старый, дам ответ…
— Дрогой мой Андрей, ищу я средство, что могло бы от чумы спасти команду…
— Ваше благородие, а я ведь знаю средство от чумы: мы в деревне, где я рос, когда чума рядом ходила, полынью всё окуривали, и никто не болел… — изрёк матрос.
— Спасибо вам, Андрей, как же я сам не догадался! Завтра же начнём это дело! — радостно воскликнул Ушаков, похлопав по плечу матроса — Если бы вы знали, как я за жизнь матросов своих переживаю…
На следующее утро вокруг лагеря сделали пучки полыни и подожгли, так же распорядился Ушаков сделать и в самом лагере, и учения продолжились, строились корабли, готовилась команда…
И прошла чума стороной, никто не заболел! А помимо этого ещё и вовремя хорошо обученные команды вышли в море на новых кораблях.
— О, этот подвиг достоин награды! — отметила императрица Екатерина.
Ушаков и матрос-трус
А тем временем шла Русско-турецкая война, Россия, Отечество наше славное и святое, воевало с коварной Османской империей. Ушаков каждую службу в церкви посещал, об Отчизне молился, благословение на бой брал, и такие славные победы одерживала Русь! Даже императрица Екатерина благодарила Ушакова за победы под его руководством, щедро одаривала Фёдора, а Ушаков по-прежнему скромно отвечал:
— Прошу вас, матушка императрица, я недостоин ни почестей, ни наград, всё я делаю с Божьей помощью, Бога и благодарите…
Деньги же, которыми награждала Ушакова императрица, Фёдор тратил на улучшение питания матросов.
Сам Ушаков в бою жизни своей не жалел, рвался вперед с молитвой, и так рьяно показывал пример своим подчинённым, что все уважали Ушакова. Даже турки, страшно боясь русского «Ушак-пашу» (так уважительно называли турки Ушакова), признавали его флотоводческий талант и милосердие, ведь Ушаков достойно обращался даже с военнопленными, возвращая их как можно скорее на родину, в обмен на русских пленных, конечно же.
Русские же матросы старательно подражали храбрости Ушакова, и Фёдор был щедр на похвалу, но однажды…
Бой пеший шёл с турками, страшный бой: кругом свистели ядра, слышались крики и стоны, в свирепом рукопашном бою кололи картечь и шпаги, было так жутко, что от страха многие закрывали глаза. Не выдержал и молоденький четырнадцатилетний матрос: зарылся в канавку и просидел, согнувшись от ужаса, закрывая руками очи.
Когда кончился бой, утихли стоны страдания и пули, вылез из канавки молоденький матрос и за голову от стыда схватился: в сторону его с ласковым осуждением смотрел Ушаков.
«Всё, ждёт меня позорное наказание, да я и достоин его…» — ругал себя матрос, а Ушаков подошёл к нему и строго произнёс:
— Егор (так звали испугавшегося матроса), пройдём со мной, разговор есть серьёзный…
Ушаков, молча, зашёл в кабинет с Егором. Юный матрос стоял, зардевшись от стыда и чуть не плача.
Ушакову тоже нерадостно было от этого разговора: понимал он, что слишком юн Егор, чтобы доблесть показывать, а с другой стороны, не терпел трусость, себе думать об отступлении не позволял, и с других радение о Родине требовал.
Наконец, Ушаков прервал неприятную тишину, в которой только часы с маятником позвякивали:
— Слушай, Егор, не знаю, что с тобой делать: ругать тебя бесполезно, не перевоспитает это тебя, наказывать розгами не хочу и не буду: знаю, что обидно и больно это, журить тоже не собираюсь, тут война, а не училище. Учить тоже у меня не получится — Родину любить не научишь, а ты пока только о себе думаешь, а не о братьях во Христе, так что шагай ты домой, пока никто этого не видел и не слышал…
Егор побелел, стал особенно суровым и ответил, утирая слёзы:
— Сначала я наказания розгами боялся, а теперь думаю, что лучше бы вы меня, ваше благородие, наказали, чем так упрекать, как будто совести у меня нет и пропащий я совсем. А я не пропащий, мне по юности, глупости, страшно стало, а я ведь Россию тоже люблю, и хочу ей служить! Я больше не струшу, честное христианское слово даю, только не гоните меня, дайте шанс…
Ушаков улыбнулся радостно, по-доброму, просветлел лицом, пожал руку молоденькому матросу со словами:
— Это я и хотел от тебя услышать, Егор. Всякое в первом бою бывает, верю, что ты исправишься, молиться за тебя буду…
Матрос сразу порозовел, улыбнулся в ответ, бойко изрёк:
— Благодарю за доверие, ваше благородие, не подведу!
И, праву сказал Егор, не подвёл. В следующем бою в неравной схватке с турками Ушаков фехтовал с одним турком, а другой наступал со спины, казалось, нет Ушакову спасения…
Вдруг спиной к спине Ушакова встал матрос и отразил атаку турка. Славно и доблестно, читая вдвоём «Отче Наш», и выкрикивая: «За Родину! За веру православную постоим!», боролись с турками Ушаков и незнакомый матрос. А пули коварно свистели, жестокая турецкая сечь унесла жизни многих, а Ушаков и отважный матрос всё стояли спина к спине и отражали атаку за атакой. Когда же бой улёгся, турки бежали, Ушаков выдохнул и произнёс:
— Я не узнал вас, но благодарю и горжусь, что служу с вами России…
Тут Ушаков повернулся, чтобы узнать, кто из его подчинённых так храбро сражался и от изумления потерял треуголку: перед ним стоял Егор!
— Ваше благородие, оправдал я ваше доверие? — с улыбкой спросил Егор.
— О, сполна! — восхитился им Ушаков — Спасибо тебе, я к награде представлю тебя!
— Спасибо вам, ваше благородие, за урок ваш, за то, что шанс дали! — изрёк с теплотой Егор, а Ушаков обнял героя и всем его в пример ставил.
Сказ о том, как Ушакова оклеветали
Война с Турцией шла победоносно, много сражений провёл Ушаков, и даже внёс вклад в развитее военной науки, и в 1793 году Фёдора Фёдоровича Ушакова, всеми уважаемого морского командира, Екатерина возвела в звание вице-адмирала. Скоромно, с молитвой о даровании мужества и смирения, принимал новые почётные обязанности Ушаков, подчёркивая:
— Я не заслуживаю этого звания, ведь всё, что я сделал хорошего, это — заслуги Господа Христа, а не мои, я — ничто без Него…
Всем подчинённым Ушакова нравились его скромность и набожность, и матросы старались подражать его высокодуховности. Но на место вице-адмирала было много претендентов, и, видно, не всем понравился выбор Екатерины, поэтому скоро императрице пришло анонимное письмо, в котором «благодетель государства» сообщал, что Фёдор Ушаков, яко бы «взяточник, казнокрад и отвратительно обращается с подчинёнными».
Императрица Екатерина, признаться честно, очень поразилась такому письму, ведь знала об Ушакове только хорошее, и прибыла на корабль «Апостол Павел» лично спросить о последнем пункте доноса у матросов.
— Да что вы, матушка императрица, ваше величество, лучшего, храбрейшего и добрейшего вице-адмирала мы не мечтали иметь, чем его благородие! — отвечали матросы.
Екатерина, ещё больше поразившись и теряясь в догадках, уехала в карете к себе во дворец.
Фёдор Ушаков же в это время проведывал больных матросов: он принёс им иконы и сладости, которые купил на своё жалование, и каждому находил слова утешения:
— Ну, что ты, Владимир, право, Господь поможет, ты ещё поправишься, мы ещё повоюем мусульманами за веру православную, а пока набирайся сил. А ты, Артём, совсем раскис, нельзя так, с нами же Господь Христос, я за тебя молиться буду, а ты угощайся сладким и выздоравливай — мне бойцы нужны…
Вдруг пожилой матрос с суровым взглядом позвал Ушакова. Молодой вице-адмирал с сожалением оставил своё благое дело утешения больных и вышел на палубу с пожилым матросом.
— Александр, что ты хотел мне сказать?
— Ваше благородие, пока вы делами милосердия занимаетесь, матушка императрица расспрашивала о вас, было ей анонимное письмо, что, будто вы — казнокрад и взяточник. Мы-то все знаем, что это не так, а вот перед её величеством, боюсь, вам придётся отчитываться…
Ушаков засмеялся:
— Ну, и что же? Отчитаюсь, у меня все бумаги бухгалтерские в порядке, не может быть такого, чтобы императрица поверила этому глупому письму!
Собеседник Ушакова помрачнел и произнёс:
— Не знаю, не знаю, ваше благородие, раз кто-то написал такое письмо, значит, у вас есть завистники или враги, я бы задумался на вашем месте. И императрица интересовалась этим вопросом всерьёз, как бы не было следствия и последствий соответствующих…
Ушаков серьёзно обиделся и расстроился, но вида не подал и строго ответил матросу:
— Александр, я — честный человек, не боюсь ни следствия, ни соответствующих последствий, так что скрывать и переживать у меня нет повода, а вы давно палубу не протирали!
Сказать-то так Ушаков сказал, только легче молодому вице-адмиралу не стало, сел Фёдор за бумаги, ещё раз перебрал, не нашёл ничего, что могло вызвать сомнений в его честности, что впрочем, и так все знали. Но что-то не давало Ушакову покоя: вдруг Екатерина поверит письму и даже не станет рассматривать бумаги? А наказание-то за казнокрадство позорное было: секли виновного на площади прилюдно. Для морского офицера это был бы такой стыд и срам, что Ушаков и думать об этом не хотел, да не получалось.
«Помолюсь, — подумал Ушаков — может Господь подскажет что делать…». Но после похода в церковь Фёдору легче не стало, в голве Ушакова метались мучительные мысли:
«Как объяснить, что я не виновен? И кому нужно было оклеветать меня? Кто написал эту лживую бумагу? Если бы я знал кто и почему, то, может, разобрался как-то сам. А что, если всё-таки вынесут такой приговор? Как не опозориться ещё сильнее и не закричать во время экзекуции? Как же я потом в глаза матросам буду смотреть? Господи, за что мне это, ты же знаешь, что я не виновен в казнокрадстве! Может, друзья что-то разъяснят мне…»
Из церкви Ушаков отправился к своему другу Александру Суворову, человеку известному и военному, хотя и пожилому.
— Что, ваше благородие, повис кнут над вашей светлой головой? — с интонацией шутки и даже издёвки произнёс Суворов.
Только Ушакову совсем не весело стало, а обидно до слёз, встал юноша и захотел уйти.
— Право, Фёдор, ты что, на шутку обиделся? Все знают, что ты набожный честный человек и копейки чужого не возьмёшь, вот увидишь, что дело в твою пользу будет, а если даже нет, то ты у нас парень крепкий, выдержишь! — хотел поддержать Ушакова Суворов, но опять получилась насмешка.
Ушакову совсем грустно стало, он сел в карету и уехал с мыслью:
«Тоже мне друг называется! Шутки бы только отпускать!»
Два дня прошли тоскливо и тянулись для Ушакова, как тюремный срок. Вроде бы занят целый день Фёдор: то проведывает больных матросов, то военными делами занимается, то качество провизии проверяет, то благотворительные дела, то молитва, то парад принимает, а всё равно неспокойно Фёдору, только одна мысль вертится в голове:
«Что ж меня императрица не вызывает? Скорей бы эта кляуза разрешилась уже как-нибудь!».
Спустя три дня совсем «кисло» Фёдору Ушакову стало, даже кофе выпить не смог за завтраком.
«Поеду к дяде — решил молодой вице-адмирал — может, он помолится за меня…».
Выполнив все свои ежедневные военные обязанности, Ушаков сел в карету и помчался в монастырь.
Вокруг монастыря витал аромат тёплого ржаного хлеба, лилось духовное умиротворяющее пение — только что началась вечерняя служба.
Ушаков снял треуголку и тихо прошёл к печально-светлому лику Божьей Матери, зажёг свечу. Свеча, немного дрожа, горела в руках Фёдора, который отдыхал от волнений в задумчивой молитве. Так искренней любовью к Богу и молитвой и утешил свою душу Ушаков. Когда служба кончилась, снова опечалился Ушаков, но тут подошёл к племяннику старец Феодор и от счастья, что видит крестника, чуть не расплакался.
— Феденька, милый, родной, приехал навестить крёстного! Какой же ты красивый и статный стал! Настоящий защитник отечества, благослови тебя Господь! Пойдём, я тебя подкормлю, а то уж слишком ты худенький… — с улыбкой поприветсвовал племянника Феодор.
Ушаков обнял старца, пошёл за ним в трапезную. Вечерело, стрекотали кузнечики, малиновое солнце, словно смущаясь, садилось в облака, веселился ветерок. Старец распахнул деревянные окна, и в трапезной пахнуло скошенной травой и древесиной. Ушаков сел на лавку, а дядя подал чугунок с картошкой и кислой капустой со словами:
— Феденька, милый, кушай да рассказывай, как живёшь, службу несёшь…
И настолько доброта дяди отогрела Ушакова, что тот уронил несколько капель слёз прямо на картошку.
— Дядя, а я ведь есть не могу, беда у меня такая, что кусок в горло не лезет. Дело в том, что написал на меня кто-то лживый донос, будто я казнокрад и взяточник, императрица сама на корабль в моё отсутствие приезжала, я все бумаги бухгалтерские проверил — всё, как и ожидал, в порядке, а всё равно страшно и обидно. Страшно, что опозорюсь, обидно, что вину такую несправедливо приписывают. Разве ж я обидел бы так своих матросов? Никогда! — рассказал свою боль Ушаков.
— Не может быть, милый, чтобы несправедливость такая случилась, наслышан я о доброте и праведности твоей, знаю, что ты — христианин, и подчинённого не обидишь, чужого не возьмёшь, понимаю твои переживания, я молиться буду, чтобы не случилось несправедливости, а если уж случится!.. Со смирением прими, как первые христиане и оставайся таким же милосердным и чистым душой, как сейчас… — тихо произнёс старец.
Ушакову сразу лучше стало, молодой человек слабо улыбнулся и ответил:
— Спасибо, крёстный, эти слова для меня очень дороги, так же, как и твои молитвы…
Вернулся на корабль Ушаков в более благоприятном расположении духа и взялся за свои обычные военные дела и дела благотворительности с ещё большим усердием, думая:
«Спасибо дяде, утешил, но я не должен показывать матросам, что у меня проблемы, никто не должен знать и переживать за меня, я обязан выполнять свой долг и не позволю себе плохо выполнять свою работу!».
Спустя неделю в непогоду, когда Нева беспокойно металась, и ветер свистел, как мальчишка-хулиган, на корабль прибыл важный толстый господин в парике, позолоченном кафтане и с документами и чинно, и сухо произнёс:
— Ваше благородие, её величество матушка Екатерина Алексеевна желает, чтобы вы предстали перед её светлыми очами!
Ушаков вытянулся в напряжении, как струна, но не подал вида, что беспокоится, взял бухгалтерские книги…
… Вдруг корабль сильно качнуло на волне, и толстый чиновник смешно и неуклюже растянулся на палубе. Ушаков помог ему встать, подметив:
— Давайте уже отправимся к матушке-императрице, а то вы — человек штабной, к качке непривыкший, ещё сломаете, не дай Бог, себе что-нибудь. Погода, надо сказать, сегодня ужасная: штормит…
Ушаков сидел в карете, прижимая отчёты, и некоторое лёгкое волнение отражалось на его светлом лице, всё-таки ждал Ушаков нелёгкого объяснения с государыней. А вдруг уже на суд его везут?
Ушаков, ещё сильнее выпрямился, как струнка, чтобы не выдать волнения, и от этого его васильковые очи казались ещё больше.
— А вы не знаете, для чего вызвала меня матушка-императрица и какое у её величества сегодня расположение духа? — спросил как можно непринуждённее Ушаков.
— Не имею возможности знать это, ваше благородие, но, по-моему, её величество были чем-то недовольны…
Ушаков ещё больше распахнул синеву очей, но нашёл в себе силы ответить:
— Благодарю...
… А тем временем Екатерина находилась у себя в покоях. Обитые бархатом мраморные стены украшали искусные гобелены, сама императрица восседала в бархатном кресле за изящным столиком и под музыку из фарфоровой музыкальной шкатулки писала либретто. Рядом сидел её фаворит Григорий Потёмкин.
Екатерина закрыла музыкальную шкатулку и задумалась. Потёмкин, заметив это, спросил:
— Я не понимаю, что может тревожить мою государыню, но, может, я могу дать совет?
— Меня ввело в задумчивость дело вице-адмирала Фёдора Ушакова. — ответила фавориту Екатерина — Дело в том, что мне уже не первое анонимное письмо приходит о том, что, яко бы этот морской офицер — казнокрад, взяточник и плохо содержит матросов, но я сама была на его корабле, там порядок такой, что только в пример ставить остаётся, кормят матросов сытно, одеты они добротно, в госпитале военном чистота и порядок. И это я без предупреждения посещала! Ушаков выиграл немало битв, известен и вкладом во флотоводческую науку, и храбростью своей, и набожностью. Матросы же в восторге от него и отцом родимым называют, лично слышала! И как вот проверить Ушакова? Кто правду говорит?
Потёмкин, важный, как орёл, ухмыльнулся и задумчиво стал размышлять:
— Значит, матушка, отцом родимым величают? Можно проверить их искренность. Ты, матушка, предложи Ушакову службу более оплачиваемую, капитаном яхты личной твоей, например. Если согласится, то, значит, падок на деньги, может и поворовывать, а, если откажется, то не изволь беспокоиться, государыня родная, Родине, а не деньгам человек служит…
— Что ж, пожалуй, Григорий, я воспользуюсь твоим советом…
Спустя час карета с Ушаковым прибыла во дворец, и молодого человека проводили к императрице. Ушаков сделал приветствие, как полагалось по этикету, хотя очень волновался. Екатерина даже не встала с бархатного кресла и удивила Ушакова тем, что начала разговор с совершенно неожиданного предложения:
— Ваше благородие, я предлагаю бросить вам венную карьеру, у меня есть место капитана моей личной яхты, вы будете получать жалование втрое больше, чем сейчас!
Стало так тихо, что только слышалось тиканье часов. Наконец, Ушаков низко поклонился императрице и изрёк с достоинством:
— Благодарю за почёт, ваше величество, но только мне Родину защищать и о моих «сыночках» — матросах заботиться милее будет…
Этот удивительный христианский ответ Ушакова так поразил и приятно удивил Екатерину, что императрица сразу перестала жеманничать, встала и с кроткой улыбкой вынесла вердикт:
— Что ж, достойный ответ достойного человека. Я рада, что такой преданный своему делу человек служит моей стране. И можете не показывать мне ваши канцелярские книги, ваш ответ намного лучше говорит о вас, чем отчёт о ваших расходах, я вам доверяю и впредь запрещу распространять о вас столь скверные неверные слухи…
Главная служба Ушакова или «Быть тебе, Ушаков, адмиралом»…
Мужал Фёдор Ушаков, появлялась в его военных действиях не только безрассудная храбрость, но и мудрость, житейская хватка. Окрепли, расширились плечи Ушакова, светлые локоны парик модный закрыл. Только вот в жизни Ушаков мало изменился: по-прежнему находил доброе слово и способ помочь каждому матросу, по-прежнему улыбались жизни васильковые очи, так же нежно сердце веру православную и отчизну Русскую любило, так же молитва и помощь ближним для Ушакова первым делом были.
Ушаков в строительстве Севастополя участвовал, церковь на свои деньги возвёл, госпиталь, школу...
Часто Ушаков не спал по ночам, пил кофе и думал, чем ещё помочь России, а утром, когда из-за службы, строительств и других важных неотложных дел рано вставать надо было, ругал себя Фёдор:
— Что за глупая привычка молодости перепить на ночь кофе, полночи не спать потом, а утром тетерей ходить! Кончать с кофем нужно!
А время неспокойное настало: новый император вся Руси Павел вступил в антифранцузскую коалицию, предстояла война за Ионические и Греческие острова…
Павел вызвал Ушакова к себе. Некрасивый император с большими глазами встретил, Фёдора в торжественной обстановке, напряжённо произнеся:
— Когда-то моя мать доверяла вам, я знаю вас, как человека, для которого честь, долг и совесть не пустые слова, я надеюсь, что вы послужите и теперь…
— Ваше величество, с молитвой для человека нет препятствий к благим целям, поэтому можете на меня рассчитывать. Говорю это и как россиянин, и как ваш подданный, и как христианин… — ответил с достоинством Ушаков.
Павел выдохнул и с улыбкой закончил беседу:
— Что ж, другого ответа от вас не ожидал, но мне почему-то стало легче. Можете идти, Ушаков, скоро поступят распоряжения военного характера…
Действительно, скоро начались военные действия на море, где английский адмирал Нельсон действовал вместе с Ушаковым. Два морских офицера невзлюбили друг друга сразу. Во-первых, они разошлись во мнениях: Ушаков считал, что нужно храбро и отважно штурмовать остров Мальту, а Нельсон предлагал держать остров в блокаде. Второй причиной натянутости отношений Нельсона и Ушакова была набожность Ушакова и насмешки Нельсона:
— Ушаков, вы ничего не предпринимаете без молитвы своему Богу, а молитва — удел монахов, военный человек должен отличаться удалью!
— Я-то храбр, буду примером своим матросам, а вот в вас, Нельсон не хватает, как вы выразились, удали, вы, хоть и не молитесь, зато трусливы, как женщина! И какое вам, вообще, дело до моей веры? Я служу лучше вас! — не смог сдержать справедливого возмущения Ушаков и поставил надутого англичанина на место.
Больше Нельсон не решался отпускать шутки, но Ушакова недолюбливал…
А тем временем корабли подплыли к неприступным серым каменным стенам острова Корфу. И так Ушаков посмотрит на крепость, и этак, Нельсон только похихикивает:
— Что-то вы не решительны, Ушаков…
— Почему это не решителен? Я уже всё решил! С моря крепость брать будем! — с юношеским задором в васильковых очах ответил Ушаков и чуть не довёл Нельсона до потери сознания.
— Вы в своём уме, Ушаков?! Такого в истории ещё не было, а если мы проиграем бой?
— Главное, Нельсон, что так будет меньше потерь, а выиграть… с Божьей помощью обязательно выиграем! Я ещё ни одного боя не проиграл, Слава Богу! — совершенно серьёзно и просто ответил
Нельсон позеленел и понял, что Ушакова не изменить…
Выстроил Ушаков матросов своих и произнёс просто и проникновенно:
— Детушки мои, матросы, сражаемся мы за Родину, царя и веру святую православную, не подведите и Господь сохранит нас и нашу родную землю! Я очень надеюсь на вашу сознательность! Не отчаивайтесь! Сии грозные бури обратятся к славе России!
И завязалась славная битва, отважно сражались моряки, а впереди всех с молитвой на устах сражался Ушаков, и только Нельсон, зеленовато-бледный носился с криками:
— Вы обезумили, Ушаков! Ужас!
Победа была на стороне России, все чествовали Ушакова:
— Ура нашему славному командиру!
Скромно приказывал, словно просил Ушаков:
— Господа чествуйте, а не меня…
Великое было сражение, даже Суворов написал Фёдору:
«Хотел бы я быть хотя бы мичманом в этой битве!».
Павел же вызвал Ушакова, наградил и изрёк:
— Быть тебе, Ушаков, адмиралом!
И сдержал император Павел слово: возвёл Ушакова в адмиралы. Смутился скромный Фёдор и отправился благодарственный молебен Богу служить.
А предстояла Ушакову работа не малая: назначили его управлять Грецией. Прибыл Ушаков в назначенное место, ходит по городу греческому, печальная картина перед очами адмирала предстала: между разрушенными зданиями тихо, как мыши, сновали голодные худые жители Греции.
«Боже мой! — подумал Ушаков — Сколько же мне тут работы сделать предстоит! Дай же терпения и сил, Господи, довести дело до конца!».
Взялся Ушаков с молодецкой удалью за строительство церквей, жилых домов, госпиталей, школ. Позаботился Ушаков о снабжении местных жителей пищей и водой, лекарствами, позаботился о правопорядке, спокойствии людей, даже конституцию написал для них. Благодарностью отвечали местные жители. Много бессонных ночей провёл там Ушаков, и дела в Греции на лад пошли. Тут как раз и император Павел в России вызывает Ушакова. Провожали греки полюбившегося им синеглазого доброго адмирала с почётом: подарили с поклоном саблю золотую и медаль памятную…
Вместо послесловия
В это время почувствовал слабость: болел и старел адмирал. По примеру дяди своего жил в чистоте Ушаков, семьи не имел, поэтому ушёл Фёдор Ушаков в монастырь. Там проявилась вся святость Ушакова, любовь к Богу, всё время проводил Ушаков в молитвах и посте. Но, когда беда на Россию тенью упала, началась война с Наполеоном, все последние силы Ушаков отдал на помощь ближним: благотворительность, моральную и материальную поддержку тех, кто пострадал от войны…
В 1817 году Ушаков предстал пред Господом и вошёл в райские обители за святость свою, а на земле провожали его с почётом, накрыв Андреевским (морским) флагом.
Что ж, видно, пора заканчивать мне рассказ об удивительном святом адмирале — Фёдоре Ушакове.